"Печальные песни сирен" - читать интересную книгу автора (Брюссоло Серж)

ВЕЧЕР, СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, ПОСЛЕДУЮЩИЕ ДНИ

В тот же вечер — или это было завтра? — Лиз осознала, куда попала. Клан вокруг нее, казалось, отупел, расслабился в нездоровом оцепенении. Женщины клубочком свернулись подле мужчин, в глазах их застыла пустота, челюсти отвисли. И только маленькие дети сохраняли живость. Лиз глубоко вздохнула. Бронхи ее были раздражены. Она закашлялась. Удушье в легких свидетельствовало о том, что помпа возобновила «цикл углекислого газа». Лиз села и смутно вспомнила, что участвовала в каком-то спортивном забеге, но детали оставались расплывчатыми, как контуры забытого сна. С огромным усилием она старалась сообразить, разговаривала ли с шефом клана. Интуитивно Лиз чувствовала, что это так. Но разговор казался туманным, нереальным.

Она встала, пересекла бидонвиль, экономя движения. Сердце ее трепыхалось, замирая в груди. Лиз нашла мальчика возле мумий; он сидел на корточках среди банок с ваксой. Мальчик не поздоровался с ней. Она испугалась, что он ее не узнает.

— Как дела? — спросила Лиз, подбирая полировочную тряпочку.

— Да что уж там, — буркнул он. — Сегодня время голубой крови, вчера было время красной. Это тяжело, но такова жизнь. Нельзя же постоянно веселиться.

«Время голубой крови…» Выражение позабавило девушку. Здесь кровь, перегруженная углекислым газом, обедненная. В учебниках естествознания она называется «голубой», хотя это не имеет отношения к аристократизму. Голубая кровь — это загрязненный поток, нездоровый, отягощенный отбросами дыхания тканей. Эту кровь должны очищать легкие.

— Будем работать? — спросила Лиз, готовая до блеска полировать кожаные трупы, прислоненные к стенке.

— Может, хочешь прогуляться? — поинтересовался ребенок. — Пойдем. Все дрыхнут. Чего ради работать за других? Пойдем!..

Он приподнялся, опершись на плечо Лиз. Пальцы его были липкими от ваксы.

Встав на ноги, он взял Лиз за руку и приступил к обходу зала. Они обогнули хибарки, дошли до бахромчатой границы затвердевшего ила. Лиз поставила ногу на твердую волну. Ее красновато-коричневый цвет вызвал в памяти глиняные цветочные горшки. Пальцы коснулись шершавой поверхности. Илистый поток поглотил телефонную будку, раздатчик билетов.

— Под ней есть мертвые! — сообщил мальчик. — Под коркой. Десятки человек!

Подтверждая свои слова делом, он стукнул по волне пяткой. Раздался приглушенный звук.

— Перед тобой зал, — сказал мальчуган, — он разделен на кварталы. В каждом квартале есть вентиляционная труба, но она неважно работает. Первый Класс присвоил им номера в зависимости от качества выходящего воздуха. Первая, вторая, третья, четвертая, понятно? Труба № 1 дает много углекислого газа, труба № 2 — несколько меньше, труба № 3 — чуть-чуть кислорода, труба № 4 — много кислорода…

Ему не хватало словарного запаса, но девушка догадалась, что иерархия клана основана на чистоте воздуха, поступающего из различных отверстий. Те выжившие, которые находились внизу социальной лестницы, имели право только на территории с негодным для дыхания воздухом. Правящий класс, напротив, занимал зоны, куда кислород поступал в разумных пределах. Капризы неисправной помпы таким образом поделили плененное микрообщество ограниченного пространства, как настоящий город. Топография соответствовала находившимся в зале массам воздуха, более или менее насыщенного кислородом. Низший класс не имел доступа к комфортабельно вентилируемым местам. За малейшую ошибку или проступок привилегированного члена клана могли сослать в зону, «не годную для дыхания». Таким образом, в этом месте, преданном забвению, воздух имеет ту же ценность, что и деньги. Неодинаково засоренные фильтры разграфляли под сводом богатые пространства и пространства бедные…

— Когда спрут в настроении, он извергает кислород на всех, как это произошло вчера, — заключил мальчик. — Но так не часто бывает. А когда случается, это праздник. Без этого не было бы драк, уверен.

Они продолжили прогулку. Там, где Лиз находилась, она могла досконально осмотреть центральный цилиндр. Эрик Шафер все еще подпирал спиной бронированную дверь. Двое мужчин беседовали с ним.

— Если однажды помпа потеряет мощность, воздуха на всех не хватит, — пояснил мальчик, — придется приносить жертвы.

— Жертвы? — переспросила девушка, и мороз пробежал у нее по коже.

— Да, убрать мужчин! Первый Класс говорит, что начнут со стариков, поскольку они стали полными кретинами от отравления газом. Они все равно не выживут. Все они написали свои имена на билетах метро. Когда придет день, Первый Класс положит билеты в свою фуражку и наугад вынет несколько имен. Все означенные будут умерщвлены. Задушены подушками!

— Ты постоянно говоришь об отравлении газами, — заметила Лиз, — тебе известно, что это такое?

— Ну да, это такая штука, которая пожирает мозг. Сигары тоже так делают.

— Сигары?

— Ну да. Есть два коридора, заваленных илом. Оттуда идет отвратительный запах. Если подойти к первому, начинаешь смеяться. У второго ощущаешь дикий страх. Порой, когда в племени совершается преступление, Первый Класс приговаривает преступника к изгнанию в коридор страха. Его связывают и подталкивают палками. От страха он умирает.

— Ты покажешь мне? — попросила Лиз. Малыш раздраженно топнул ногой.

— Не надо туда ходить, — отчеканил он, — это опасно! Коридор смеха — это для одуревших от наркотика. Они там смеются до тех пор, пока не сойдут с ума. Они даже забывают есть и пить. Иногда они умирают от голода, даже не заметив этого.

— Покажи мне!

Он уступил, поманил Лиз пальцем и показал ей облицованный коридор, наполовину заполненный илом. Лиз прищурилась. Она сразу различила стальной баллон, снабженный манометром. Что-то вроде торпеды цвета хаки. Стальной цилиндр — «сигара» — стоял вертикально в отвердевшем иле.

«Контейнер с нервным газом, использующимся в военных целях», — подумала Лиз. Баллон, принесенный волной ила в глубину. Из него понемногу вытекает газ через клапан, проржавевший от сырости. Сколько же их на всей железнодорожной сети? Много, наверное. И газ просачивается в вентиляционные отверстия помпы. Накачивая воздух, компрессор посылает и яд. Вот почему ей стало плохо во время инцидента, приведшего к смерти Ната. На маленькой станции, где они нашли для себя убежище, тоже находился контейнер с нервным газом под давлением! Затопленная лаборатория разбросала свои отравленные дары! Баллоны плыли наугад, их несли потоки ила. Время довершило остальное: из окисленных детендеров с неслышным шипением вытекала сегодня тонкая струйка, неся смерть и безумие.

— Не подходи! — повторил ребенок, вцепившись в бедро Лиз. — Ты начнешь смеяться, смеяться, и никто к тебе не придет!

С гудящей головой она повернула обратно. Так вот она, улика, которую требовал Шмейссер! Эта деталь позволит создать новую комиссию по расследованию! Нужно срочно подняться, чтобы незамедлительно подать рапорт. А потом она сможет служить проводником бригады экспертов. Но для этого необходимо, чтобы станция «Кайзер Ульрих III» уцелела после подрывной работы пиратов. Ее обитатели должны следить за подходами, чтобы помешать возможному их минированию. Удастся ли ей внушить это шефу клана, этому Первому Классу?

Лиз нахмурилась. Ей казалось, что она о чем-то забыла, но не знала точно, о чем именно.

В раздражении она передернула плечом.

— Пойдем к краю платформы? — предложила Лиз. Ребенок быстро согласился, почувствовав облегчение оттого, что она уходила от коварных коридоров. Они молча прошли до мутной воды, плескавшейся у кромки платформы. Лиз встала на колени, вглядываясь в поверхность, стараясь обнаружить признаки подводной деятельности, но не заметила ни одного подозрительного пузырька.

— Под водой есть злые люди, — сказала она, — они хотят подложить бомбы, чтобы обрушить свод над нашими головами. Нужно следить за туннелями, создать команду пловцов… понимаешь?

Мальчик недоверчиво засмеялся:

— Под водой есть рыбы и кожаные мертвецы. Людей там нет. Все это сказки. Их рассказывают женщины, чтобы напугать своих младенцев! А я уже не младенец!

Лиз удрученно вздохнула. Ничего у нее не выйдет, она это чувствовала.

— Пойдем! — Мальчик вновь стал серьезным. — Пора кушать.

Она последовала за ним. Мигрень опять подступала. У Лиз не было сил размышлять. В полукоматозном состоянии она, шатаясь, шла за ребенком. Они встали в очередь, которая продвигалась к подобию столовой, где женщины в лохмотьях распределяли рыбью похлебку, черпая прямо из вычищенной бочки, служившей котлом. Лиз пожевала пресное рагу, поданное на куске жести вместо тарелки, и пошла прилечь, чтобы набраться сил. Почти повсюду деятельность замерла; наступила одна из многочисленных пауз, вехами отмечавших время.

Ее сон прерывался астматическими приступами кашля. Лиз приснилось, что некий десантно-диверсионный отряд аквалангистов захватил станцию и расстреливал из базуки центральную опору, где находился компрессор. Лишившись своих механических легких, все оставшиеся воздушные карманы вскоре агонизировали.

Лиз проснулась вся в поту, нечем было дышать.

Несколько позже ей пришлось участвовать в коллективной рыбной ловле сетью, сплетенной из электрических проводов с разнокалиберными ячейками. Покончив с этим занятием, она опять уснула прямо на платформе среди других рыбаков.

Еще позже — вечером, на следующий день, в последующие дни? — Лиз вошла в повседневную жизнь клана — чинила сети, заменяла кухарок над кипящей похлебкой, уважительно чистила «кожаных предков» в обществе мальчика и его баночек с ваксой. В голове стоял беспрерывный гул, нарушая течение ее мыслей. Чтобы избавиться от мигрени, она научилась создавать пустоту, ни о чем не думать. Лиз только чувствовала. Это элементарное животное существование подбадривало ее, и она часто прибегала к непристойным жестам, чтобы получить механическое наслаждение от своего тела.

Иногда во время пауз ее посещали кошмары, и Лиз просыпалась, сраженная ужасающей уверенностью, что забыла что-то очень важное! Тогда она припоминала недавнее задание, выполненное вместе с членами клана, но не находила ни одной ошибки, из-за которой ее сослали бы в смертоносный коридор. Приободрившись, Лиз снова ложилась и силилась провалиться в блаженное забытье, проклиная прихотливые сновидения с их беспочвенными страхами.

А потом шли очередные работы, другие паузы, другие задания, другие галлюцинации, другие…

Лиз стала заложницей вечного настоящего, бесконечного дня… Ночная лаконичность, наверное, не придет в течение многих веков.

Разреженный воздух приводил в онемение ее мозговое вещество. Подобно черепахе, мозг Лиз впадал в спячку, прикрывшись костяным панцирем ее черепа. Сознание Лиз погрузилось в долгий наркотический сон. Ее мысли, решения увязли в иле. Ил метро входил в Лиз через ноздри, уши, овладевал ее мозгом. Иногда проскакивала искорка, но Лиз так устала, что сейчас же прогоняла эту надоевшую муху, напевая рабочую песенку. Она рыбачила, чинила сети, варила рыбью похлебку, она…

Но это была жизнь. Да, жизнь. Состояние покоя. Руки работают лучше, чем голова. Ноги лучше, чем вы, изучили ежедневный маршрут и несут тела подобно давно запрограммированным машинам. Жизнь…

Руки Лиз научились выбирать сети, ячейка за ячейкой вытаскивать эту мягкую западню, трепещущую под ударами хвостов пойманных рыб. Ее пальцы, ладони, сначала болевшие, стали мало-помалу нечувствительными. Плоть ее уже не реагировала на ссадины и царапины, и небольшие раны, полученные на работе, отдавались в нервах лишь далеким неживым эхо. Эта поверхностная нечувствительность — прямое следствие гипоксии. Ее принимали с признательностью, ибо анестезирующая пленка, покрывавшая тело, была невидимой защитой от холода. Некоторые были к нему более восприимчивы, и им завидовали.

Да, Лиз научилась ловить рыбу, ставить удочки, вытаскивать верши. Рыбы ловилось обычно больше, чем потреблялось, ибо излишек углекислого газа подавлял пищеварительный процесс, порождая всеобщую хроническую потерю аппетита. Из-за отсутствия аппетита ели по необходимости; те же, кто противился принуждению, чахли и слабели на глазах. Это сильнее проявлялось в кварталах, «не пригодных для дыхания», в частях зала, плохо обслуживаемых помпой. У их обитателей были гиперразвитые грудные клетки, формой напоминающие бочонки. Кстати, многие страдали сердечными заболеваниями, почти все — тахикардией или гипертонией. Первый Класс уверял, что здесь действует механизм естественного отбора, приостанавливающего размножение. Всеведущая помпа предусмотрела все.

Бедняки воротили нос от еды, не обращая внимания на призывы передвижной столовой. Необходимо было создать милицию, чтобы заставлять их подходить с котелками к раздаточной ложке поварих. Увеличилось количество обманов. При приближении патруля прятались, и нередко милиция била нарушителей, силой заставляя их есть…