"Пора убивать" - читать интересную книгу автора (Гришем Джон)

Глава 40

В понедельник утром в Клэнтоне все было как обычно: выходившие на площадь улицы перегорожены, тут и там группы солдат, надзиравших за общественным порядком. Прохаживаясь по площади, гвардейцы наблюдали за тем, как свое место на лужайке занял Клан, как напротив них разместились чернокожие. За воскресенье обе группы отдохнули, и к восьми тридцати хор взаимных проклятий звучал с удвоенной силой. Скандальная ситуация, возникшая благодаря доктору У.Т. Бассу, была у всех на устах. Куклуксклановцы предвкушали победу. Кроме того, они принимали во внимание и прямой удар, нанесенный по Адамс-стрит. Голоса их звучали сейчас более возбужденно и громко, чем обычно.

В девять часов Нуз пригласил юристов в свой кабинет.

– Просто убедиться в том, что вы все живы и здоровы. – Он улыбнулся Джейку.

– А почему бы вам еще не поцеловать меня в задницу, судья? – на выдохе едва слышно спросил Джейк, но так, чтобы окружающие расслышали.

Мистер Пейт закашлялся.

Нуз дернул головой:

– Что вы сказали, мистер Брайгенс?

– Я сказал: «А почему бы нам не начать, судья».

– Да, именно так я и подумал. Как ваш клерк, мисс Рорк?

– С ней все будет в порядке.

– Это Клан?

– Да, судья. Тот самый Клан, что пытался убить меня. Тот самый, что освещал территорию округа горящими крестами и бог знает что еще делал для того, чтобы произвести положительное впечатление на жюри присяжных. Тот самый Клан, что запугивал их. Да, сэр, это тот самый Клан.

Нуз сорвал очки.

– И вы в состоянии подтвердить это?

– Вы хотите узнать, нет ли в моем распоряжении письменных показаний членов Клана, заверенных их подписями и печатью нотариуса? У меня их нет. Они неохотно идут на сотрудничество.

– Если вы не можете этого доказать, мистер Брайгенс, тогда оставим эту тему.

– Хорошо, ваша честь.

Хлопнув дверью, Джейк вышел. Через несколько мгновений Пейт призвал присутствующих к порядку, все встали. Нуз приветствовал жюри, обещая близкий конец выпавшего на их долю испытания. Никто даже не улыбнулся. Слишком уж тоскливо было присяжным сидеть в воскресенье в захолустной гостинице.

– Есть ли у обвинения контрсвидетели? – спросил Нуз у прокурора.

– Только один, ваша честь.

Из комнаты для свидетелей в зал ввели доктора Родхивера. Он основательно устроился в кресле, послал теплую улыбку жюри. Доктор походил на настоящего психиатра. Темный костюм, никаких сапог.

Бакли подошел к микрофону, улыбнулся присяжным.

– Ваше имя Уилберт Родхивер? – Он полуобернулся к жюри, как бы говоря: «Вот теперь перед вами действительно психиатр».

– Да, сэр.

Бакли принялся задавать вопросы: миллион вопросов о его образовании, послужном списке и прочем. Отвечал Родхивер уверенно, держал себя естественно и спокойно, так, будто уже давно привык сидеть в свидетельском кресле. Он долго и подробно рассказывал о своей профессиональной подготовке, о большом опыте практического врача и о своей последней, столь интересной и увлекательной, деятельности на посту главного врача психиатрической клиники. Бакли поинтересовался, нет ли у уважаемого доктора опубликованных статей по психиатрии. Да, ответил Родхивер, и на протяжении получаса разговор шел о научных трудах этого исключительно образованного человека. Ему приходилось выполнять ответственные заказы федерального правительства, его мнения запрашивали правительства многих штатов. Он являлся членом всех тех организаций, о которых упоминал и Басс, и даже каких-то еще. У него были дипломы всех ассоциаций, имевших хотя бы самое отдаленное отношение к проблеме человеческого разума. Он был безукоризнен и трезв.

Бакли представил Родхивера в качестве эксперта. У Джейка вопросов не было.

– Доктор Родхивер, – продолжил Бакли, – когда вы впервые обследовали Карла Ли Хейли?

Тот сверился со своими записями.

– Девятнадцатого июня.

– Где проходило обследование?

– В моем кабинете в Уитфилде.

– Как долго проходило обследование?

– Часа два.

– Цель обследования?

– Определить психическое состояние мистера Хейли на тот день, равно как и в момент совершения им убийства мистера Кобба и мистера Уилларда.

– Вы располагали данными анамнеза?

– Большую часть информации мои коллеги получили в вашей больнице. Мы уточнили ее с мистером Хейли.

– Было ли что-нибудь примечательное в его медицинской карте?

– Ничего особенного. Он много говорил о Вьетнаме, но все в общих словах.

– Он свободно говорил о войне?

– Да. Ему хотелось говорить на эту тему. Складывалось такое впечатление, как будто ему посоветовали говорить на эту тему как можно больше.

– Что еще вы обсуждали во время первого обследования?

– Мы затронули множество тем. Его детство, семью, образование, работу – словом, говорили обо всем.

– Об изнасиловании его дочери тоже?

– Да, и в подробностях. Это давалось ему с трудом, хотя и мне на его месте было бы не легче.

– Говорил ли мистер Хейли вам что-нибудь о том, что подтолкнуло его к убийству?

– Да, мы беседовали об этом довольно долго. Я пытался установить для себя степень его информированности о происшедшем и насколько он отдает себе отчет в сути событий.

– Что он вам сказал?

– Вначале не очень много. Но потом он начал постепенно открываться и объяснил мне, как за три дня до убийства он обошел здание суда и присмотрел хорошее место для засады.

– А о самой стрельбе?

– О собственно убийстве было сказано очень мало. Мистер Хейли говорил, что почти ничего не помнит, хотя я подозреваю обратное.

Джейк вскочил из-за стола:

– Протестую. Свидетель может говорить лишь о том, что ему известно наверное. У него нет права предполагать.

– Протест принят. Продолжайте, мистер Бакли.

– Что вы можете сказать о его поведении, настроении, манере речи?

Положив ногу на ногу, Родхивер качнулся в кресле, в задумчивости свел брови.

– Сначала он мне не доверял, ему было трудно смотреть мне в глаза. Ответы на все вопросы были весьма краткими. Очень негодовал из-за того, что и в нашей клинике его охраняли и иногда вынуждены были надевать наручники. Расспрашивал меня о стенах, обитых пробкой. Однако в конце концов он расслабился и заговорил абсолютно свободно. На несколько вопросов он отказался отвечать категорически, но во всем остальном я назвал бы его довольно коммуникабельным.

– Где и когда вы обследовали его вторично?

– Там же, на следующий день.

– Каким было его настроение?

– Примерно таким же, как и накануне. Поначалу напряженность, сменяющаяся постепенно большей свободой. Говорил он о том же самом, что и за день до этого.

– Как долго шло второе обследование?

– Около четырех часов.

Вычитав что-то у себя в блокноте, Бакли склонился к уху Масгроува и что-то зашептал.

– А теперь, доктор Родхивер, скажите нам, в состоянии ли вы на основе ваших обследований мистера Хейли девятнадцатого и двадцатого июня прийти к медицинскому заключению относительно состояния обвиняемого в то время?

– Да, сэр.

– И каков же ваш диагноз?

– Девятнадцатого и двадцатого июня мистер Хейли находился в здравом уме и ясной памяти. Он был совершенно нормален, я бы сказал.

– Благодарю вас. Исходя из данных обследований можете ли вы сказать суду, в каком состоянии находился мистер Хейли в момент убийства им мистера Кобба и мистера Уилларда?

– Да.

– В каком же?

– В это время разум его был абсолютно нормален и не страдал ни от каких дефектов.

– На каких факторах вы основываете это свое мнение?

Родхивер повернулся к жюри, превратившись в профессора:

– Необходимо исследовать степень обдуманности, спланированности данного преступления. Базой, фундаментом для этой спланированности является мотив. Такой мотив у обвиняемого, безусловно, был, а состояние разума в тот момент не остановило его от обдумывания, от проработки деталей того, что мистер Хейли намеревался сделать. Честно говоря, мистер Хейли очень тщательно подготовил то, что он в конце концов совершил.

– Доктор, вам знакомо правило М. Нотена?

– Конечно.

– Вам известно, что другой психиатр, некто доктор У.Т. Басс, утверждал перед жюри, что мистер Хейли находился в таком состоянии, что не мог отличать хорошее от дурного, а значит, не мог отдавать себе отчета о характере и сути производимых им действий?

– Мне это известно.

– И вы согласны с этим?

– Нет. Я считаю это абсурдным, такая точка зрения меня даже оскорбляет. Мистер Хейли сам показал, что убийство было им спланировано. Он фактически признал, что тогдашнее состояние рассудка не остановило его, не удержало от выполнения задуманного. Именно это в каждом учебнике и называется обдуманностью и преднамеренностью. Мне ни разу еще не приходилось слышать о том, что человек спланировал убийство, признался в том, что спланировал его, а потом вдруг заявил бы, что не отдавал отчета в своих поступках. Это бессмыслица.

В этот момент и Джейк понял, какая это и в самом деле была бессмыслица. Родхивер рассуждал здраво и весьма убедительно. Вспомнив о Бассе, Джейк беззвучно выругался.

Люсьен сидел среди чернокожих и согласно кивал каждому произнесенному Родхивером слову. Да, по сравнению с Бассом эксперт обвинения был удручающе убедителен. На присяжных Люсьен даже не смотрел. Иногда только, не поворачивая головы, он косился на Клайда Сиско – только чтобы убедиться, что тот неотрывно преследует его своим взглядом. Но Люсьен ни в коем случае не мог допустить, чтобы глаза их встретились. Никакого звонка в понедельник утром не было. Утвердительный кивок головой или подмигнувшее веко Люсьена свидетельствовали бы о том, что сделка заключена, что деньги будут выплачены после оглашения вердикта. Сиско знал правила, поэтому-то он и не сводил взора с лица Люсьена, надеясь прочесть на нем ответ. Ответа не было. Люсьен хотел сначала переговорить с Джейком.

– А сейчас, доктор, базируясь на всем том, что вам известно, сообщите нам, можете ли вы с известной долей профессиональной уверенности утверждать, что в момент убийства мистера Кобба и мистера Уилларда мистер Хейли был в состоянии отличать добро от зла?

– Да, могу. Мистер Хейли находился в здравом уме и совершенно четко представлял, что есть добро, а что – зло.

– А можете вы сказать суду, исходя из упомянутых ранее факторов, был ли мистер Хейли в состоянии отдавать себе отчет в характере и сути производимых им действий?

– Да, могу.

– Мы слушаем вас.

– Он полностью отдавал себе отчет в том, что делает.

Бакли отвесил вежливый поклон головой:

– Благодарю, доктор. Других вопросов у меня нет.

– Перекрестный допрос, мистер Брайгенс? – спросил Нуз.

– Всего несколько вопросов.

– Я так и думал. Сделаем пятнадцатиминутный перерыв.

Не обращая на Карла Ли никакого внимания, Джейк быстро вышел из зала, стремительно поднялся по лестнице в библиотеку. Там сидел Гарри Рекс, ждал и улыбался.

– Спокойнее, Джейк. Я обзвонил редакции всех газет в Северной Каролине – про дом нигде и ничего. Ни слова и о Ро-арк. В Рэйли одна утренняя газета поместила заметку о суде – и то только самые общие слова. Больше ничего. Карла ни о чем не знает, Джейк. Она по-прежнему уверена, что ее дивный особнячок стоит на своем месте. Это же здорово! А?

– Замечательно! Великолепно. Спасибо тебе.

– О чем ты говоришь! Послушай, Джейк, к этому у меня как-то душа не лежит.

– Я не могу ждать.

– Ты знаешь, я ненавижу Бакли. Больше даже, чем ты. Но с Масгроувом я всегда ладил. Давай я поговорю с Масгроувом. Ночью мне пришла в голову мысль: а было бы неплохо подкатиться к ним – то есть мне, через Масгроува – и попробовать договориться.

– Нет!

– Слушай, Джейк, твоего клиента не позднее чем через сорок восемь часов приговорят к смерти. Если ты этому не веришь, то ты слепец, Джейк. Мой бедный ослепший друг!

– С чего это Бакли будет с нами договариваться? Мы же у него в кармане.

– Может, он и не будет. Но дай мне попробовать по крайней мере.

– Нет, Гарри Рекс. Забудь об этом.

После перерыва Родхивер вновь уселся в свое кресло. За свою не очень-то долгую карьеру адвоката Джейку ни разу не удавалось в суде или за его стенами выиграть спор со свидетелем-экспертом. В нынешней ситуации он не мог позволить себе испытывать судьбу.

– Доктор Родхивер, психиатрия занимается изучением человеческого разума, не так ли?

– Так.

– И ее нельзя причислить к точным наукам, верно?

– Верно.

– Вы можете обследовать человека и поставить некий диагноз, а другой ваш коллега может поставить диагноз прямо противоположный?

– Да, и это возможно.

– Фактически, если вы предложите десяти психиатрам обследовать одного и того же пациента, в результате можно будет получить десять абсолютно отличающихся друг от друга мнений?

– Ну, это вряд ли.

– Но такое, по-видимому, все же не исключается?

– Да, не исключается. Хотя бы теоретически.

– Но в данном случае мы имеем дело не с теорией, не так ли, доктор?

– Нет.

– Будет ли правдой, если я скажу, что во многих случаях психиатрия не в состоянии дать точный ответ на вопрос «что происходит с разумом данного пациента»?

– Это правда.

– И психиатры все время спорят друг с другом, так?

– Естественно.

– Теперь, доктор, на кого вы работаете?

– На штат Миссисипи.

– И как долго?

– Одиннадцать лет.

– А кто возбудил уголовное дело против мистера Хейли?

– Штат Миссисипи.

– За всю вашу одиннадцатилетнюю работу на штат Миссисипи сколько раз вам приходилось выступать в судах по тем делам, где вставал вопрос о психическом состоянии обвиняемого?

Родхивер на мгновение задумался.

– По-моему, это сорок третий процесс.

Джейк поискал в папке нужную бумагу, едва заметно улыбнулся:

– А вы уверены, что не сорок шестой?

– Да, возможно, я не помню.

Зал замер. Бакли и Масгроув делали вид, что уставились в свои блокноты, на самом деле они не спускали с Родхивера глаз.

– Сорок шесть раз вы выступали свидетелем обвинения на таких процессах?

– Если вам так будет угодно.

– И сорок шесть раз вы свидетельствовали, что обвиняемый абсолютно нормален. Это правильно, доктор?

– Не уверен.

– Хорошо, я сформулирую иначе. Вы сорок шесть раз давали свидетельские показания, и сорок шесть раз, по вашему мнению, суд имел дело с абсолютно здравомыслящим человеком. Так?

Родхивер начал ощущать беспокойство, в глазах появился тревожный огонек.

– Не знаю.

– Вам никогда не приходилось видеть психически ненормального обвиняемого, доктор?

– Почему же, приходилось.

– Уже лучше. Не будете ли вы любезны, сэр, сообщить нам имя этого обвиняемого и место, где проходил суд?

Бакли поднялся, расстегивая пиджак:

– Ваша честь, обвинение протестует против этих вопросов. Нельзя требовать, чтобы доктор Родхивер помнил детали всех судебных процессов, в которых ему доводилось принимать участие.

– Протест не принят. Садитесь. Отвечайте на поставленный вопрос, доктор.

Набрав в легкие воздуху, Родхивер изучал взглядом потолок. Джейк бросил быстрый взгляд в сторону присяжных. Никто не спал, ответа психиатра ждали.

– Не могу вспомнить, – наконец сказал доктор.

Подняв толстую пачку бумаг, Джейк потряс ею перед лицом эксперта.

– Возможно, вам не приходит это на память потому, что за одиннадцать лет, участвуя в сорока шести судебных процессах, вы ни разу не дали показаний в пользу обвиняемого?

– Честное слово, я не помню.

– А вы можете честно назвать нам хотя бы один процесс, на котором вы признали бы обвиняемого душевнобольным?

– Я уверен, что такие случаи были.

– Да или нет, доктор? Хотя бы один процесс? Эксперт покосился на прокурора.

– Нет. Память подводит. Сейчас не могу.

Джейк подошел к своему столу, взял в руку пачку бумаг.

– Доктор Родхивер, помните ли вы ваши показания по делу некоего Дэнни Букера на суде в округе Мак-Мерфи в декабре семьдесят пятого года? Бесчеловечное убийство двух человек?

– Да, я помню этот процесс.

– И вы показали, что обвиняемый не являлся психически ненормальным человеком, не так ли?

– Так.

– А не помните ли вы, сколько психиатров доказывали обратное?

– Точно не помню. Там было несколько человек.

– Имена Ноэля Мак-Клэки, доктора медицины, О.Г. Мак-Гуайра, доктора медицины, Лу Уотсона, доктора медицины, вам о чем-нибудь говорят?

– Да.

– Все они психиатры, не правда ли?

– Правда.

– Высококвалифицированные специалисты, да?

– Да.

– И все они обследовали мистера Букера, а на суде показали, что он был невменяем в момент совершения преступления?

– Да.

– А вы утверждали, что он был полностью нормален?

– Совершенно верно.

– Кто-нибудь из экспертов разделял вашу точку зрения?

– Насколько я помню, нет.

– Значит, было три их голоса против вашего одного?

– Да, но я и сейчас уверен в том, что был прав.

– Понятно. А к какому выводу пришло жюри, доктор?

– М-м... обвиняемый был призван невиновным – ввиду того, что действовал в невменяемом состоянии.

– Благодарю вас. Следующее. Вы, доктор, являетесь главным врачом клиники в Уитфилде?

– Да.

– Несете ли вы непосредственную или косвенную ответственность за лечение каждого пациента вашей клиники?

– Я несу прямую ответственность, мистер Брайгенс. Я могу не знать лично каждого пациента, но все врачи подчинены именно мне.

– Благодарю вас. Доктор, где сегодня находится Дэнни Букер?

Родхивер бросил на Бакли полный отчаяния взгляд, который тут же попытался прикрыть доброй улыбкой, предназначенной для членов жюри. Мгновение-другое он колебался, а следующая секунда его молчания затянулась уже слишком.

– Он в Уитфилде, не так ли? – спросил Джейк таким тоном, что всем слушавшим стало ясно: ответ будет «да».

– По-моему, да, – сказал Родхивер.

– Значит, под вашим непосредственным присмотром, доктор?

– Полагаю, что так.

– С каким диагнозом, доктор?

– По правде говоря, не знаю. У меня много пациентов, и...

– Параноидальная шизофрения?

– Может быть... да.

Сделав несколько шагов назад, Джейк оперся о барьер, раскрыл папку.

– Я хочу, доктор, внести полную ясность для присяжных. В тысяча девятьсот семьдесят пятом году вы показали в суде, что Дэнни Букер был абсолютно нормален и полностью осознавал, что он делает в момент убийства двух человек, а жюри не согласилось с вами и признало его невиновным, и с того самого времени этот человек является пациентом вашей клиники, находится непосредственно под вашим наблюдением и проходит курс лечения от параноидальной шизофрении. Я прав?

Выражение лица Родхивера ясно говорило присяжным, что Джейк прав.

Джейк вытащил из папки другой лист, сделал вид, что вчитывается в него.

– Помните ли вы свои показания в суде по делу некоего Адама Коуча в округе Дюпри в мае семьдесят седьмого года?

– Да, помню.

– Дело об изнасиловании, верно?

– Да.

– Вы выступали на стороне обвинения, против мистера Коуча?

– Да.

– Вы утверждали перед присяжными, что обвиняемый находился в полном рассудке?

– Именно таковы были мои показания.

– Вы помните, сколько врачей свидетельствовали об обратном, настаивая на том, что перед присяжными больной, потерявший рассудок человек?

– Их было несколько.

– Вам приходилось когда-нибудь слышать о докторах, которых зовут Феликс Перри, Жене Шумат и Обни Уикер?

– Да.

– Они опытные психиатры?

– Да.

– И все они говорили, что обвиняемый был душевнобольным?

– Да.

– А вы оказались единственным, кто с этим не соглашался?

– Насколько я помню, да.

– Какое решение приняло жюри, доктор?

– Его признали невиновным.

– По причине потери рассудка?

– Да.

– Где сейчас мистер Коуч, доктор?

– Думаю, что в Уитфилде.

– И как долго?

– По-видимому, с момента завершения процесса.

– Понятно. Скажите, для вашей клиники является нормой принимать пациентов и держать их у себя, когда эти пациенты являются абсолютно нормальными в психическом отношении людьми?

Родхивер изнемогал под тяжестью вопроса. Нервы его начинали сдавать. Он смотрел на прокурора – защитника интересов народа – и молил его взглядом: «Я уже не могу, сделай же что-нибудь, останови это».

Джейк держал в руке новый лист.

– Доктор, вы помните суд по делу Бадди Уоддолла, это округ Клеберн, май семьдесят девятого года?

– Да, конечно, помню.

– Убийство, да?

– Да.

– И вы в качестве эксперта-психиатра заявили перед присяжными, что мистер Уоддолл не являлся душевнобольным человеком?

– Да.

– Скажите, а сколько врачей были не согласны с вашим мнением, считая обвиняемого психически ненормальным человеком?

– По-моему, пятеро, мистер Брайгенс.

– Совершенно верно, доктор. Пятеро против одного. Помните вердикт жюри?

Сидевшего в свидетельском кресле эксперта начали охватывать гнев и разочарование. Мудрого дедушку-профессора, отвечавшего правильно на самые каверзные вопросы, загоняли в угол, как крысу.

– Да, помню. Невиновен, вследствие разрушившей психику болезни.

– Как вы объясните это, доктор Родхивер? Пятеро против одного, и даже присяжные не на вашей стороне?

– Присяжным нельзя доверять, – неосторожно вырвалось у Родхивера. Он вздрогнул, бросил взгляд на жюри, но было уже поздно.

Недобро усмехнувшись, Джейк посмотрел на эксперта, затем повернул голову в сторону присяжных. Сложив руки на груди, он позволил словам психиатра утонуть в многозначительной тишине. Так он и стоял, улыбаясь своему противнику.

– Можете продолжать, мистер Брайгенс, – напомнил ему Нуз.

Медленными, размеренными движениями Джейк собрал в папку все бумаги и, не сводя пристального взгляда с Родхивера, проговорил:

– Думаю, ваша честь, от этого свидетеля мы уже достаточно услышали.

– Дополнительные вопросы, мистер Бакли?

– Нет, сэр. У обвинения нет вопросов.

Нуз повернулся к присяжным:

– Леди и джентльмены, процесс почти завершен. Свидетелей у нас больше нет. Сейчас я должен буду переговорить с юристами по поводу некоторых технических вопросов, после чего они получат возможность обратиться к вам каждый со своим заключительным словом. Все это начнется в два и займет у нас пару часов. К четырем вы будете знать о деле абсолютно все, и до шести я позволю вам совещаться. Если сегодня вы не придете ни к какому решению, вас вновь отвезут в гостиницу, где вы пробудете до завтрашнего утра. Сейчас почти одиннадцать, объявляю перерыв до двух часов. Юристов прошу зайти в мой кабинет.

Полуобернувшись к своему адвокату, Карл Ли впервые после субботнего заседания сказал Джейку нормальным человеческим голосом:

– Здорово ты с ним расправился, Джейк.

– Не спеши. Послушай, как я буду говорить в самом конце.

Уклонившись от встречи с Гарри Рексом, Джейк отправился в Кэрауэй. Дом, который он помнил ребенком, был старинной постройкой сельского типа, стоявшей теперь чуть ли не в центре города, в окружении древних дубов, кленов и тополей, хранивших под своими кронами прохладу даже в самые знойные дни лета. Позади деревьев вдаль на три четверти мили уходило поле, поднимавшееся по склону небольшого холма. В углу его был обнесенный проволочной оградой загон для домашней птицы.

Здесь Джейк сделал свои первые шаги, здесь он учился кататься на велосипеде, играть в бейсбол. Под дубом, совсем рядом с полем, он похоронил трех собак, ручного енота, кролика, несколько утят. Над этим маленьким кладбищем на высохшем суку висела шина от «бьюика» тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года.

В закрытом доме вот уже два месяца как никто не жил. Соседский мальчишка подкашивал вокруг него траву, поддерживая в порядке газоны. Раз в неделю наведывался Джейк – посмотреть, что здесь и как. Родители уехали в Канаду – летом они всегда отправлялись в туристическую поездку. Джейк скучал по ним.

Открыв ключом дверь, он поднялся в свою комнату. Здесь все было так же, как прежде. Стены, увешанные фотографиями спортсменов, медалями и кубками, бейсбольными шапочками, портретами самых выдающихся игроков. Дверь шкафчика для одежды украшала целая коллекция бейсбольных перчаток. Наверху стояла в рамке его фотография в облачении игрока. До сих пор мать еженедельно поднималась сюда, чтобы вытереть пыль. Однажды она сказала Джейку, что всякий раз, как заходит в его комнату, ей кажется, что она увидит его сидящим за столом и готовящим домашнее задание или рассматривающим свои спортивные трофеи. Причем глаза ее, когда она призналась в этом сыну, были полны слез.

Ему и самому пришла на память комнатка Ханны – с мягкими игрушками, с добродушным гусенком на обоях. В горле запершило.

Он посмотрел в окно. Шина, висевшая над могилами псов, едва заметно покачивалась. Каждую из собак Джейк хорошо помнил. На их похоронах отец всегда говорил, что обязательно купит ему другого щенка. И опять перед глазами встал образ дочери – она так любила Макса! На ресницах набухали слезы.

Старая постель показалась совсем маленькой. Джейк скинул ботинки, лег. С потолка свисал вратарский шлем. «Мустанги Кэрауэя». В пяти играх он забил семь мячей. Где-то на первом этаже между книжками должна быть видеокассета.

В желудке непрерывно урчало.

Джейк осторожно положил записи – свои, не Люсьена – на шкафчик. Принялся внимательно изучать свое отражение в зеркале.

Он развернулся к присяжным. Начал он с самого трудного – с доктора У.Т. Басса. Он принес жюри свои искренние извинения. Когда адвокат входит в зал суда и видит в ложе присяжных отнюдь не дружеские лица, он может рассчитывать лишь на то, что ему удастся завоевать их доверие. Если же происходит нечто такое, что разрушает это доверие, то под вопрос ставится успех всего процесса, судьба подзащитного. Джейк просил присяжных поверить, что никогда бы он не посадил бывшего осужденного в кресло свидетеля. Он ничего не знал об уголовном прошлом своего эксперта, он клянется в этом. В мире полно психиатров, и не составило бы труда найти любого другого, если бы только он знал, что представляет собой Басс, – но ведь он этого не знал. О чем очень сожалеет.

Однако необходимо отметить и следующее. Тридцать лет назад Басс занимался любовью с девчонкой, которой не было и восемнадцати. Означает ли это, что все его показания в ходе настоящего процесса – ложь? Означает ли это, что суд не может доверять его профессиональному мнению? Забудьте о Бассе-человеке, пусть перед вами будет только Басс-психиатр. Постарайтесь отнестись справедливо к его пациенту, Карлу Ли Хейли. Ведь о прошлом врача подсудимому тоже ничего не было известно.

Есть и еще один момент, он может представлять определенный интерес для жюри. В состоянии обличительного гнева мистер Бакли забыл о нем упомянуть. Той девушке было семнадцать. Позже она стала женой Басса, родила ему ребенка и была беременна вторым, когда железнодорожная катастрофа...

– Протестую! – раздался возглас прокурора. – Протестую, ваша честь! Данный факт к делу не относится.

– Протест поддержан. Мистер Брайгенс, вам следует избегать обращения к фактам, не связанным с рассмотрением дела мистера Хейли. Присяжные не примут во внимание вашу последнюю фразу.

Пропустив мимо ушей слова Бакли и Нуза, Джейк с болью смотрел на лица присяжных. Когда крики смолкли, он продолжил:

– Что можно сказать о Родхивере? Интересно, приходилось ли эксперту обвинения когда-нибудь заниматься любовью с девушкой, не достигшей восемнадцати лет? Об этом смешно и подумать, не правда ли? Басс и Родхивер в молодости – как это сейчас мало значит здесь, в этом зале, почти тридцать лет спустя.

Эксперт обвинения – человек явно предубежденный. Высококвалифицированный специалист, имеющий дело с тысячами больных и всеми видами умственных расстройств, оказывается не в состоянии определить, здоров ли обвиняемый. В таком случае ко всем его показаниям нужно отнестись с максимальной осторожностью.

Вслушиваясь в каждое слово, присяжные не сводили с него глаз. Это был не проповедник в отличие от своего оппонента. Спокойствие и искренность. И в глазах – усталость, если не боль.

Люсьен, абсолютно трезвый, сидел, сложив на груди руки, и не отрываясь смотрел на членов жюри, обходя своим взглядом Сиско. Конечно, это не его заключительное слово, но слушается хорошо. Идет от сердца.

Джейк просил прощения за свою неопытность. Ведь у него не было возможности принять участие в таком количестве процессов, как у мистера Бакли. И если он показался присяжным слишком уж зеленым, если он позволил себе совершить какие-то ошибки, не стоит переносить эти грехи на его клиента. Никакой вины Карла Ли Хейли в этом нет. Джейк оказался в положении новичка, осмелившегося выступить против опытного юриста, имевшего дело с убийствами чуть ли не ежемесячно. Да, он ошибся с Бассом, были и другие просчеты, и поэтому он просит у жюри прощения за них.

У него есть дочь – единственный ребенок, которого они с женой могут иметь. Ей четыре, почти пять, он жил только ради нее. Она такая маленькая, такая хрупкая, и он должен защищать ее. Между ним и дочерью существует некая связь, только он не в состоянии объяснить ее сейчас.

– У Карла Ли тоже есть дочь, ее зовут Тони. – Джейк указал на сидевшую в первом ряду девочку. – Замечательный ребенок, ей всего десять лет. И никогда у нее не будет собственных детей. У нее никогда не будет дочери, потому что...

– Протестую. – На этот раз Бакли обошелся без крика.

– Протест поддержан, – сказал Нуз.

Джейк не обратил на это внимания. Еще некоторое время он говорил об изнасиловании, объясняя присяжным, насколько это страшнее убийства. После убийства человек перестает существовать, ему уже не придется иметь дело с последствиями того, что с ним случилось. Это проблемы семьи, а не жертвы. Совсем другое дело – изнасилование. В течение всей последующей жизни жертве придется мириться с произошедшим, пытаться понять, задавать вопросы и, что хуже всего, знать, что насильник жив и в любой день может либо быть освобожден, либо бежать и вновь оказаться где-то рядом. Каждый день жертва будет спрашивать себя, мучить себя вопросами и не находить на них ответы. То мгновение она обречена переживать снова и снова – и так всю жизнь, с неутихающей болью.

Изнасилование ребенка – самое ужасное из всех преступлений. Женщина, ставшая жертвой насилия, всегда может представить себе, что именно послужило причиной посягательства на нее. Видимо, какое-то животное просто переполнилось ненавистью, злобой или похотью. Но ребенок? Десятилетняя девочка? Поставьте себя на место ее родителей, попытайтесь объяснить ей, почему на нее напали и сделали с ней то, что сделали. Попробуйте объяснить ей, почему у нее никогда не будет детей.

– Протестую.

– Протест поддержан. Леди и джентльмены, оставьте без внимания последнюю реплику.

Никогда Джейк не упускал возможности провести еще один удар.

– Допустим, – продолжал он, – вашу десятилетнюю дочь изнасиловали, а вы воевали во Вьетнаме, «М-16» вам хорошо знакома, и у вас есть возможность достать ее, пока ваша дочь лежит в больнице, борясь со смертью. Допустим, насильника поймали, и шесть дней спустя вы оказываетесь рядом с ним с винтовкой в руках.

Как бы вы поступили?

Мистер Бакли уже сказал вам, что сделал бы он. Он переживал бы о дочери, затем подставил под удар другую щеку и стал ждать, пока наша юридическая система сработает. Он надеялся бы на то, что насильник получит свое, сядет в Парчмэн и, возможно, никогда больше не выйдет на свободу. Вот как поступил бы мистер Бакли, и люди должны восхищаться его доброй, полной сочувствия и всепрощения душой.

Но что стал бы делать менее благоразумный отец?

Что бы сделал Джейк Брайгенс, имей он «М-16»? Разнес бы голову подонка ко всем чертям! Это было бы нетрудно. Это было бы справедливо.

Джейк сделал паузу, отпил глоток воды, заставил себя переключиться. Боль во взгляде сменилась негодованием.

– Позвольте несколько слов о Коббе и Уилларде. Это они все заварили. Это за их жизни обвинение пытается сейчас воздать справедливость. Но кто скучает по ним, кроме их матерей? Насильники. Торговцы наркотиками. Неужели обществу будет не хватать двух таких членов? А не станет ли в округе Форд безопаснее без них? Разве детям округа не лучше расти, когда поблизости от них не шляются наркоманы и насильники? И родители будут чувствовать себя гораздо спокойнее. Карл Ли заслуживает медали или по крайней мере грома аплодисментов. Он герой. Так сказал Луни. Так наградите же этого человека. Отправьте его домой, к семье.

Теперь о Луни. У Луни тоже есть дочь. А еще у него теперь одна нога – из-за Карла Ли Хейли. И уж если у кого-то есть право на ненависть, на месть – то это право первому должно принадлежать ему, Луни. Но вы все слышали, как Луни предложил отправить Карла Ли домой, к детям.

Джейк убеждал присяжных простить Карла Ли, простить так, как сделал это Де Уэйн Луни. Он умолял их выполнить просьбу Луни.

Затем он заговорил почти спокойно. Сказал, что вот-вот закончит. Ему хотелось бы только одного: пусть они представят себе, как все это было. Лежащую на земле девочку – избитую, в крови, с ногами, разведенными в стороны и притянутыми веревками к деревьям, пытавшуюся позвать на помощь отца. Терявшую сознание и галлюцинировавшую, видевшую бегущего спасать ее папочку. В те моменты перед глазами у нее стоял тот, в ком она нуждалась больше всего. А когда она позвала его, он вдруг исчез. Его куда-то забрали.

Но он нужен ей и сейчас, и еще больше, чем тогда, там. Пожалуйста, не забирайте его у девочки. Вот она, сидит и ждет своего папочку.

Пусть он пойдет домой вместе с семьей.

Когда Джейк садился на свое место рядом с Карлом Ли, в зале стояла полная тишина. Посмотрев на присяжных, Джейк увидел, как Ванда Уомэк смахивает с ресниц слезы.

Впервые за последние два дня перед ним мелькнул лучик надежды.

В четыре часа Нуз дал команду жюри пройти в совещательную комнату. Он предложил им избрать старшего и, не теряя времени даром, сразу же приступить к обсуждению. Они располагают временем до шести, может, до семи вечера, и если вердикт не будет вынесен, то обсуждение продолжится завтра, во вторник. Поднявшись со своих мест, присяжные медленно покидали зал. После того как последний закрыл за собой дверь, Нуз объявил перерыв до шести и обратился к прокурору и адвокату с просьбой не уходить далеко от здания суда или же оставить служащему номер телефона, по которому их можно будет разыскать.

Оставшаяся на своих местах публика начала негромко переговариваться. Карлу Ли позволили пересесть в первый ряд – к семье. Бакли вместе с Масгроувом прошли в кабинет судьи.

Гарри Рекс, Люсьен и Джейк направились в офис – поужинать и немного выпить. Всем было ясно, что вердикт будет объявлен нескоро.

Мистер Пейт запер присяжных в совещательной комнате на ключ, велев двум запасным сесть на стулья в коридоре рядом с дверью.

Старшим присяжные избрали Барри Экера. На маленьком столике в углу он разложил инструкции жюри и материалы дела. Объятые тревожным волнением, члены расселись вокруг двух составленных торцами складных столов.

– Предлагаю уточнить позицию каждого, – начал Экер. – Просто чтобы знать, от чего нам отталкиваться. Возражения будут?

Возражений не последовало. Барри взял со стола лист с именами присяжных.

– Итак, «виновен», «не виновен», или вы еще не решили. Можете также воздержаться от голосования – пока. Реба Беттс?

– Не решила.

– Бернис Тул?

– Виновен.

– Кэрол Корман?

– Виновен.

– Донна Лу Пек?

– Не решила.

– Сью Уильямс?

– Воздерживаюсь.

– Джо Энн Гейтс?

– Виновен.

– Рита Мэй Планк?

– Виновен.

– Фрэнсис Мак-Гоуэн?

– Виновен.

– Ванда Уомэк?

– Не решила.

– Юла Делл Ейтс?

– Пока не решила. Я хотела бы поговорить об этом.

– Поговорим. Клайд Сиско?

– Не решил.

– Итого одиннадцать. Я, Барри Экер, говорю: не виновен. – Сделав короткую паузу, он продолжил: – Значит, так: пятеро – виновен, пятеро – не решили, один человек воздержался и один – не виновен. Похоже, вам придется потрудиться.

Они приступили к изучению материалов: фотографии, отпечатков пальцев, схем, результатов различных экспертиз. В шесть вечера судью поставили в известность, что вердикт сегодня вынесен не будет. Присяжные были голодны и нуждались в отдыхе. Нуз объявил перерыв до вторника.