"Ледяное сердце" - читать интересную книгу автора (Келлерман Джонатан)

20

Через два дня после встречи с Петрой и Шталем Майло попросил меня прийти на вторую беседу с Эвереттом Киппером.

— Это будет визит без приглашения, — сказал он. — Я позвонил ему, но Киппер постоянно на каких-то заседаниях. — Почему возобновился интерес?

— Я хочу поговорить с ним о «Груврэт», узнать, не желал ли Юрий Драммонд взять интервью у Джули. Петре и Шталю не удалось заполучить нужные экземпляры, но Драммонд представляется более интересным. Это двадцатичетырехлетний нелюдим. Настоящее имя Кевин. Живет в квартире с одной спальней в самой худшей части Россмор. Никто не видел его последние семь дней. Как, любопытно? Журнальчик фанатов, который он издает, похоже, плод его тщеславия, бред сивой кобылы. Папочка, адвокат, платит за сына арендную плату, а может быть, покрывает и издательские расходы. Он не сказал Петре почти ничего. Так и уползает в свою скорлупу.

— Он юрист.

— Петра выявила внутренний конфликт в их семейных отношениях. Кевин в семье что-то вроде белой вороны, и папочка с явным неудовольствием разговаривал о нем.

— Нелюдим, — заметил я.

— Какая неприятность, правда? Кевин часто перескакивает от одного увлечения к другому, одной навязчивой идеи к другой. Это характерно для фанатичной личности, которую ты описал. Он еще и барахольщик. Домовладелица говорит, что его квартира до потолка забита коробочками. Включая игрушки. Так что, возможно, трофеи, добытые во время убийства, составляют часть общей коллекции. Кевин начал выпускать журнал фанатов уже взрослым. Петра обнаружила один неполный экземпляр, и Драммонд называет себя единственным членом редколлегии. Он заломил невероятно высокую подписную цену, но свидетельств того, что кто-то такую цену заплатил, нет.

— Какую школу он посещал?

— Колледж «Чартер». Там довольно строгий отбор, так что, по-видимому, он не так глуп, как ты и говорил. Он высок — шесть футов два дюйма. Это соответствует тому, что видел свидетель-пьянчуга. В целом совпадает довольно много деталей. Шталь устанавливает наблюдение за его квартирой, а Петра все еще пытается собрать дополнительные данные о «Груврэт». Хочет найти того, кто занимался его распространением. Если мы обнаружим старые номера и отыщем в них материалы о Беби-бое и Чайне, а Бог даст, и о Джули, то запросим ордер на арест, хотя и не получим его. Но это уже кое-что.

То, как были организованы убийства, натолкнуло меня на мысль, что преступнику за тридцать — сорок лет, поэтому двадцатичетырехлетний казался слишком молодым. Но возможно, Кевин Драммонд проявил предусмотрительность. И впервые после того, как завели дело об убийстве Киппер, в голосе Майло прозвучала надежда. Я промолчал и отправился в Сенчури-Сити.

Тот же самый овальный зал ожидания, та же самая зубастая женщина за конторкой. Никакой тревоги на этот раз, только холодная улыбка.

— Мистер Киппер ушел на ленч.

— Куда, мадам?

— Откуда мне знать.

— Вы не заказывали для него столик? — спросил Майло.

— Никаких заказов. Мистер Киппер предпочитает простые места.

— Бизнес-ленчи в простых местах?

— Мистер Киппер ест в одиночестве.

— Что вы можете сказать о людях, с которыми он встречался в утренние часы? — Служащая приемной прикусила губу. — Все в порядке, — успокоил ее Майло. — Он платит вам жалованье, и вы должны исполнять его указания. Мне жалованье платит город, и я не менее решителен.

— Извините, — пробормотала она. — Это всего лишь…

— Он не хочет с нами разговаривать. По какой причине?

— Он ничего не сказал. Он такой.

— Какой?

— Не очень разговорчивый. — Она снова прикусила губу. — Пожалуйста…

— Понимаю, — сказал Майло таким тоном, словно в самом деле что-то понимал.

Мы ушли из офиса, спустились на лифте на цокольный этаж. Через двери здания входили и выходили мужчины и женщины в черных костюмах.

— Если она говорит правду насчет простого места, — сказал Майло, — то, по-моему, это должна быть небольшая закусочная в торговых рядах Сенчури-Сити, в одном квартале отсюда. Иными словами, он ушел в этом направлении и вернется тем же путем. Три гранитные декоративные кадки с каучуковыми деревьями обозначали границу площадки перед зданием Киппера. Выбрав одну из них, мы присели на краешек.

Двадцать минут спустя появился Эверетт Киппер. Он шел один. Костюм на нем на этот раз был цвета вороненой стали, сшит точно по фигуре. Белая сорочка, розовый галстук, отливающие золотом запонки. Он направлялся к своему зданию прыгающей походкой. Толпа деловых людей перед фронтоном поредела, и Киппер прошел мимо нас, думая о чем-то своем.

Мы поднялись и поспешили к нему.

— Мистер Киппер?

Он резко обернулся. Вся его фигура выражала напряженное ожидание, характерное для знатока боевых искусств.

— Что на этот раз?

— Еще несколько вопросов, сэр.

— О чем?

— Не могли ли бы мы поговорить в вашем офисе?

— Думаю, нет. Полицейские в офисе — это плохо для бизнеса. Сколько времени на это потребуется?

— Несколько минут.

— Пойдемте сюда.

Он завел нас за одно из каучуковых деревьев, листва которых бросала на его круглое гладкое лицо тени в форме лопаточек.

— Ну так что?

— Вы когда-нибудь слышали о журнале «Груврэт»?

— Нет, а что?

— Мы пытаемся отыскать любые печатные материалы, касающиеся Джули, — пояснил Майло.

— И в этом журнале были подобные публикации? — Киппер покачал головой. — Джули никогда не говорила об этом. Почему это так важно?

— Мы ведем тщательное расследование, — сказал Майло.

— Ответ по-прежнему «нет». Я ничего не слышал об этом журнале.

— Вам что-нибудь известно о материалах прессы, в которых упоминалось бы ее имя?

— О ней ничего не писали, и это действовало ей на нервы. В Нью-Йорке, когда работы Джули выставлялись в галерее у Энтони, публикаций было много. О выставке писала «Нью-Йорк тайме» в рубрике, посвященной искусству, и некоторые другие газеты. Джули помнила об этом. Она болезненно относилась к тому, что находится в тени.

— Что еще она воспринимала болезненно?

— Отсутствие успеха.

— О выставке в «Свете и пространстве» вообще ничего не писали?

Киппер покачал головой.

— Джули говорила мне, что галерея «Свет и пространство» направила сообщение о групповой выставке в «Лос-Анджелес тайме», но они и не подумали опубликовать… Хотя, минуточку, был один журнал, желавший получить интервью, но не тот, что вы назвали. В его названии не было ничего, связанного с «рэт»… Как же он назывался, черт побери? Но это не имеет значения. Это подействовало на Джули возбуждающе, но в конечном счете журнал от своей затеи отказался.

— Отменил интервью?

— Она ждала, но журналист подвел ее. Джули это не понравилось, она позвонила редактору и высказала ему свое неудовольствие. В конце концов журнал опубликовал что-то очень короткое, возможно, лишь для того, чтобы насолить ей.

— Обзорную статью о выставке?

— Нет, это случилось еще до выставки, наверное, за месяц. Насколько мне известно, Джули сама звонила в журнал. Она пыталась добиться положительного отклика. Чтобы вернуть себе доброе имя. — Киппер потрогал свой нос. — Она всерьез полагала, что это ей удастся.

— Не удалось?

Казалось, Киппер вот-вот плюнет.

— Этот мир искусства, я… Так как назывался этот журнал… что-то похожее на «син», дурацкое название… она показывала мне один из номеров. Я счел его полной безвкусицей, но Джули ничего не сказал, потому что она была возбуждена… «син»… «Селдом-син». Что-то вроде этого. А теперь мне пора.

Киппер повернулся и пошел прочь. Полы его пиджака развевались, хотя ветра на площади не было. Турбулентность создавал он сам.


* * *

«Селдомсинатол» был зарегистрирован в западном Голливуде, в Санта-Монике, неподалеку от Ла-Сьенги. Этот адрес принадлежал административному двухэтажному кирпичному зданию, втиснутому между цветочным магазином и узкой аллеей, заполненной автомобилями с их легко возбудимыми владельцами. Майло поставил свою машину, не имеющую специальных знаков, на стоянке, зарезервированной для погрузочно-разгрузочных работ, и мы вошли в здание через дверь, на которой висело объявление «Агентов фирм просят не беспокоиться».

В указателе фирм значились театральные агентства, диетологи, школа йоги, управляющие делами, а в многокомнатном офисе на втором этаже «Наставники ягуаров/ССА»note 6.

— Снимают помещение сообща, — заметил я. — Это далеко не газетная империя.

— «Наставники ягуаров», — прочитал Майло. — Какие инструкции нужны для того, чтобы стать хорошим хищником?

Общий вид помещения свидетельствовал: никто из его обитателей не стал ни звездой, ни здоровым, ни богатым. Серые убогие залы, грязные ковры, рассохшиеся фанерные двери, вонь, характерная для плохого состояния водопроводно-канализационной сети, освещение лифта, не регулируемое нажатием кнопки.

Мы пошли наверх по лестнице, вдыхая запах инсектицидов и выделывая хитроумные па, чтобы не наступить на раздавленных тараканов.

Майло постучал в дверь «Наставников» и, не дожидаясь ответа, повернул ручку. В конце помещения находилась маленькая комнатушка с четырьмя переносными рабочими станциями. Изящные маленькие компьютеры в многоцветных коробках, сканеры, принтеры, фотокопировальные устройства, машины, назначение которых мне было непонятно. На виниловом полу — множество свернутых в мотки проводов.

Стены были увешаны однотипными обложками ССА — с фотографиями молодых недоедающих красивых людей в приталенных одеждах, излучающих презрение к тем, кто будет их рассматривать. Много винила и резины. Все эти лохмотья выглядели дешевыми, но, вполне вероятно, были давно заложены.

Манекены и манекенщицы. У тех и других глаза подведены, как у Нефертити. Темно-красные румяна на щеках худосочных женщин, четырехдневные бороды на лицах их коллег мужского пола.

Чернокожий мужчина чуть старше двадцати с множеством косичек на голове, в черной с желтыми полосками, как у шмеля, майке и в желтых брюках религиозной секты «Карго», согнувшись над компьютером, безостановочно печатал. Я взглянул на его экран. Графики. Ну прямо «Эшер» в виде погремушки. Мужчина не отреагировал на наше появление, а может быть, просто не заметил нас. Что-то в миниатюрных наушниках поглощало его внимание.

Два центральных терминала были не заняты. За самым дальним компьютером сидела женщина лет двадцати пяти, также подключившаяся к источнику звуковой информации, и читала журнал «Пипл». Это была полнощекая дама с детским личиком, в черном, отливающем лаком спортивном костюме и красных туфлях, сделанных словно для прогулки по луне. Казалось, она покачивается в ритме три четвери. Волосы каштанового цвета были уложены в стиле пятидесятых годов с помощью лака. Она повернулась к нам, подняла бровь — татуировку на брови, — и толстое стальное кольцо, пронизывающее центр образовавшейся дуги, сначала подскочило вверх, а потом опустилось вниз. Окружность, образованная ее верхней губой, осталась неподвижной. Такими же неподвижными оставались и сережки в ушах, и небольшая кнопочка посредине подбородка, явно причинявшая ей боль.

— Что? — крикнула она. Потом сдернула наушники, но продолжала покачивать головой. Раз-два-три, раз-два-три. Это был вальс молодых людей, поклонников тяжелого металла. — Что? — повторила она.

Предъявленный Майло значок полицейского выявил татуировку на обеих бровях. Очертания ее губ также были навечно обозначены чернилами.

— Итак? — спросила она.

— Я ищу издателя «Селдомсинатол».

Она ткнула себе в грудь большим пальцем и повторила слова Майло:

— Вы нашли ее. — Нас интересует информация, касающаяся художницы Джульетты Киппер.

— Что с ней такое?

— Вы знаете ее?

— Я этого не говорила.

— Теперь с ней уже ничего не происходит. Ее убили, — сообщил Майло.

Кольцо в брови упало вниз, но лицо ниже его сохраняло непроницаемость.

— Постойте, постойте, постойте. — Она встала, подошла к парню, чертившему графики, толкнула его в плечо. Тот с явным нежеланием снял наушники. — Джульетта Киппер. Мы что-нибудь писали о ней?

— О ком?

— Киппер. Художница. Ее убили.

— Ммм, — пробормотал он. — Что за художница? Девушка посмотрела на нас.

— Она была живописцем, — пояснил Майло. — Нам сказали, что вы писали о ней, мисс…

— Патти Пэджетт.

Широкая улыбка. В ее левом переднем резце виднелась пломба, сверкающая как алмаз довольно большого размера.

Майло улыбнулся ей в ответ и вынул свою записную книжку.

— Ну вот, — заговорила Патти Пэджетт. — Всю жизнь мечтала попасть в официальное полицейское досье. Когда мы, по-вашему, публиковали материал о недавно умершей мисс Киппер?

— Не ранее последних двух месяцев.

— Хорошо, это сокращает поиск. В последние шесть месяцев мы выпустили только два номера.

— У вас ежеквартальное издание?

— Мы банкроты. — Патти Пэджетт вернулась к своему столу, открыла ящик и начала копаться в нем. — Посмотрим, удостоилась ли нашего внимания Джули или как ее там… Как она умерла?

— Ее задушили, — сказал Майло.

— Ух ты, что-нибудь известно о том, кто это сделал?

— Пока нет.

— Пока, — повторила Пэджетт. — Мне нравится ваш оптимизм… великое поколение и все такое прочее.

— То была Вторая мировая война, а он воевал во Вьетнаме, — уточнила шмелеобразная рубашка.

Парень посмотрел на нас, словно ища подтверждения своих слов. Увидев непроницаемые лица, он снова надел наушники и задергался в ритме поп-музыки, потряхивая косичками.

— Пожалуйста, — заговорила Пэджетт. — Вот оно. Три месяца назад. — Она положила журнал на колени, лизнула большой палец и начала перелистывать страницы. — О'ке-ей! Вот она, в нашей рубрике «Мама/Дада»… похоже, кому-то Джули нравилась.

Пэджетт принесла нам статью.

«Мама/Дада» представляла собой подборку кратких обзоров творчества местных художников. Материал о Джульетте Киппер был помещен на одной странице с заметками об эмигранте из Хорватии, модном фотографе и кинологе, который по совместительству занимался видеографией.

Два параграфа сообщали о многообещающем нью-йоркском дебюте, «десятилетии разочарований как в личном, так и в профессиональном плане», а также о «вероятном возрождении как художницы-нигилистки, отражающей в своих картинах калифорнийскую мечту и экологические проекты». Ни в одной из картин Киппер, которые я видел, не было ничего нигилистического, но какой из меня ценитель?

Работа Киппер, заключал автор, «с полной очевидностью показывает, что ее видение мира — скорее хвалебная песня парадоксальному холизму, стремящемуся выдавать желаемое за действительное, чем серьезная попытка конкретизировать и картографировать фотосинтетический диссонанс, смятение и копание в мульче, которые пленили прочих живописцев западного побережья». Подписано: «П.П.».

— «Копание в мульче», — пробормотал Майло, глядя на меня.

Я покачал головой.

— Думаю, — сказала Патти Пэджетт, — это означает разбрасывать повсюду грязь или что-то вроде того. Сплошной туман, правда? — Она засмеялась. — В основном материалы по искусству, которые мы печатаем, именно такие. Несостоявшиеся гении, не сумевшие проявить даже способности. — Кровососы, паразитирующие на здоровом теле искусства, — прокомментировал Майло.

Пэджетт посмотрела на него с откровенным восхищением.

— Хотите чего-нибудь?

— Не сейчас.

— По-индусски?

— Хватит с меня по-английски.

— Берегись, Тодд, — обратилась Пэджетт к «шмелю». — Я влюблена.

— Если вам не нравится материал, зачем его публиковать? — спросил Майло.

— Потому что это здесь, мой жандарм. И некоторые наши читатели любят копаться в чужом белье. — Она снова фыркнула и добавила в свой голос металла. — При нашем бюджете мы далеко не «Нью-йоркер», миленок. Наша цель — моя цель, потому что куда я хочу, туда и ворочу, — состоит в том, чтобы публиковать много материалов о моде, кое-что по дизайну интерьера, немного о фильмах и о музыке. Мы подбрасываем толику «худдерьма», поскольку кое-кому это кажется чем-то из ряда вон выходящим, а из ряда вон выходящее в нише, занимаемой нами на рынке, — это все.

— Кто такой П.П.? — осведомился Майло.

— Ммм, — промычала Пэджетт, сняла со «шмеля» наушники и спросила: — Тодд, кто такой П.П.?

— Кто?

— Тот, кто написал о Киппер и подписался «П.П.».

— Откуда мне знать? Я даже не помню, кто такая Киппер.

— Тодд тоже не знает, кто такой П.П., — сообщила нам Пэджетт.

— Вы разве не ведете файл тех, кто для вас пишет?

— Ух ты! — воскликнула Пэджетт. — Это становится по-настоящему следственным действием. В чем дело? Серийный убийца-вампир?

— Почему вы так подумали? — усмехнулся Майло.

— Я копаюсь в икс-файлах. Ну давайте же, расскажите Патти.

— Извините, Патти. Ничего экзотического, мы просто собираем информацию, мадам.

— «Мадам», — повторила она, положив руку на дородные перси. — Успокойся, мое неспокойное сердечко… Послушайте, а может, мне последовать за вами и написать о том, что вы делаете?., день из жизни и тому подобное. Я жуть какая писательница, МИИnote 7 из Йельского университета. Тодд — тоже. Мы такой динамический дуэт, о котором можно только мечтать.

— Возможно, когда-нибудь, — ответил Майло. — Так вы ведете файл своих внештатных сотрудников?

— Ведем, Тодд?

Тодд снял наушники. Пэджетт повторила вопрос.

— Не то чтобы.

— Не то чтобы? — переспросил Майло.

— У меня есть что-то похожее на файл, — ответил Тодд. — Но он беспорядочный, данные в него вносились по мере поступления. Алфавитный порядок отсутствует.

— В вашем компьютере?

Во взгляде Тодда появился вопрос: а где же еще?

— Будьте любезны, откройте его. Тодд посмотрел на Пэджетт:

— А не попадает ли это под Первую поправку?

— Черт с ней, — бросила Пэджетт. — Эти ребята позволят нам ездить с ними; мы сделаем шикарный номер о деятельности правоохранительных органов, используем для обложки эту чокнутую камбоджийскую модель — как ее там зовут? в имени у нее шестнадцать слогов, — нарядим ее в тесную синюю униформу, причешем как надо, дадим «пушку», сделаем все как положено. Закачаешься.

Тодд убрал с монитора свои графики.

Это заняло всего секунду.

— Вот вам. П.П. — это Правдивый Писарь. Майло наклонился и посмотрел на экран.

— И это все? Никакого другого имени?

— Все, что вы видите, — ответил Тодд. — Как поступил материал, так я и зарегистрировал его.

— А когда вы платили гонорар, какое имя написали на чеке?

— Хороший вопрос, — заметил Тодд.

— Ха-ха-ха! — рассмеялась Пэджетт.

— Вы не платите.

— Мы платим моделям, чьи фотографии помещаем на обложке, и фотографам так мало, как только можем, — пояснила Пэджетт. — Иногда, получая настоящий обзор, например, написанный кинодраматургом с хорошей репутацией, мы наскребаем кое-что — примерно по пять центов за слово. В основном мы никому не платим, потому что никто не платит нам. Оптовые фирмы отказываются давать нам аванс в размере оптовой цены, пока не будет подсчитана прибыль. Так что мы получаем свой процент только после того, как журнал будет продан, а на это уходят месяцы. Трудные дни для предпринимательства, — завершила она свой рассказ и пожала плечами.

— Она изучала экономику в университете Брауна, — сообщил Тодд.

— Это в угоду папочке, — пояснила Пэджетт. — Он руководит корпорациями

— Давно ли вы занимаетесь издательским делом? — поинтересовался я.

— Четыре года, — ответил Тодд и с гордостью добавил: — Сейчас наш долг составляет четыреста тысяч.

— Задолжали по закладным моему папочке, — усмехнулась Пэджетт. — Мы продолжаем работать, чтобы умиротворить его.

— «Наставники ягуаров». Что это такое? — спросил Майло.

— Подготовка абитуриентов. — Пэджетт взяла со своего рабочего стола визитную карточку и показала нам.

Патриция С. Пэджетт, БАnote 8 (Браун). МИИ (Йельский университет) Старший консультант. Наставники ягуаров

— Наша задача, если мы ее возьмем на себя, — сказала она, — состоит в том, чтобы готовить потомков озабоченных карьерой, лезущих вверх по социальной лестнице людей к успешной сдаче приемных экзаменов в колледж.

— «Ягуар» в смысле… — заговорил Майло.

— В смысле совершенства и стремительности, — пояснил Тодд.

— А также высокого качества, — добавила Пэджетт, — как в автомобиле «ягуар». Мы не можем позволить себе снимать помещение в Беверли-Хиллз, но хотим привлечь к занятиям детей из этого района.

— «Лига плюща» помогает, — сказал Тодд.

— Тодд учился в Принстоне, — пояснила Пэджетт.

— Похоже, что это так, — продолжал Тодд. — Вот эта пометка ОНП означает «оплаты не потребовалось».

— Просьба опубликовать материал пришла от его автора, мы не заказывали, нам просто принесли и отдали, — сказала Пэджетт.

— И часто вы получаете такие заказы?

— Очень. В основном мусор. Настоящий мусор. В смысле полной безграмотности.

— Писал ли для вас этот П. П. еще что-нибудь?

— Давайте посмотрим. — Тодд начал прокручивать изображение. — Вот, есть один материал. В самом начале. — И, обращаясь к Пэджетт, добавил: — Во втором номере.

Майло посмотрел на дату — три с половиной года назад.

— Счастливые безмятежные дни, — проговорила Пэджетт. — Вы только взгляните: свидетельства, улики, ложные следы, — мы начинаем новое направление, начинаем заниматься сыском. А, Тодд? Офицер, не пора ли нам тоже получить соответствующие значки?

Она принесла второй номер. Первый материал Правдивого Писаря был опубликован под рубрикой «Зерна и плевелы». Жестокосердные интервью вперемежку с бредовыми восторгами.

Этот материал подходил под категорию «зерен». Два параграфа хвалебных гимнов молодой и многообещающей балерине Анжелике Бернет.

Обзор пробного концертного исполнения балета по произведению одного китайского композитора «Лебеди Тяньаньмынь». Концерт состоялся в Лос-Анджелесе, в зале «Марк Тейпер».

Это произошло за два месяца до убийства Бернет в Бостоне.

Первое представление труппа дала в Лос-Анджелесе.

Анжелика входила в состав трио, занятого в последнем акте. П.П. отметил ее «выдающуюся грацию, „cygnian“, настолько полно соответствующую замыслу композитора, что мошонка сжимается. Это ТАНЕЦ, относящийся к палео-инстинктивной биоэнергетике, правильный, реальный и бесстыдно-эротический. Артистизм этой балерины ставит ее вне досягаемости для беспомощных претенденток, которые составляют остальную часть труппы».

— Ничего себе! — воскликнула Пэджетт. — Нам в самом деле следует проявлять большую разборчивость.

— «Cygnian», — повторил Майло.

— Это слово означает «подобный лебедю», — пояснил Тодд. — Оно внесено в список неологизмов.

— «Мошонка сжимается», — проговорила Пэджетт. — Да он страстно хотел ее. Что это за человек? Какая-то разновидность сексуального маньяка?

— Нельзя ли сделать копии обеих статей? — попросил Майло. — И уж раз мы занялись этим, не писал ли для вас когда-либо некто Драммонд?

Пэджетт надула губки.

— Я спрашиваю, а он не отвечает.

— Пожалуйста. — Майло улыбался, но говорил низким угрожающим тоном.

— Да-да, конечно, — согласилась Пэджетт.

— Как зовут Драммонда? — спросил Тодд.

— Проверьте всех Драммондов.

— Проверь всех кобелей, — уточнила Пэджетт. Никто не засмеялся.

Никаких сведений ни о Кевине, ни о Юрии Драммондах в файлах лиц, сдававших свои материалы в ССА, не было. Не было и статей ни о Беби-бое Ли, ни о Чайне Маранга, но Тодд отыскал отчет о выступлении Василия Левича. Еще один материал годичной давности под рубрикой «Зерна и плевелы». Левич сыграл одно произведение в групповом концерте в Санта-Барбаре. Подпись автора — Э. Мерфи.

— Еще один материал из серии ОНП? — справился Майло.

Гиперболизированная, перегруженная сексуальными мотивами заметка напоминала стиль Правдивого Писаря: «…гибкий подобно гурии из гарема, когда он отстукивал несколько громоздкий этюд Бартока и выжимал до последней капли все, что помещалось в бесконечном пространстве-времени, заключенном между нотами».

Пэджетт покрутила свою серьгу на подбородке.

— Послушай, ну не чушь ли мы с тобой публикуем? Эта прогулка во времени отнюдь не вызывает во мне чувства гордости.

— Смотри в будущее, Патти, — посоветовал Тодд. — Твой папаша торгует токсичными химикалиями.

Патти Пэджетт сделала фотокопии статей и проводила нас до двери, почти прижавшись к Майло.

— Вы когда-нибудь слышали о «Груврэт»? — спросил ее Майло.

— Не. Это что, джаз-банд?

— Журнал фанатов.

— Да их сотни! — воскликнула она. — Любой, у кого есть сканер и принтер, может напечатать такой журнал.

Ее улыбка, сначала радостная, сменилась горькой усмешкой пожилой, потерпевшей поражение женщины.

— А любой, у кого есть богатый папаша, может подняться на ступень выше.