"Демон" - читать интересную книгу автора (Варли Джон)

КЛУБ КИНОПУТЕШЕСТВИЙ

Примерно в то же самое время, когда Конел занимался в Беллинзоне спасательными мероприятиями, Сирокко Джонс в Фебе посетил ангел.

Сирокко стояла на краю трехкилометрового обрыва, что ограничивал северные нагорья, и наблюдала, как ангел приближается с юга. Позади ангела высилась темная гора. Гора эта имела четыре разновысотных пика и напоминала Сирокко розочку от бутылки, воткнутую горлышком в землю и облепленную со всех сторон грязью. Кому-то другому в ней виделась разрушенная колокольня. Сирокко признавала уместность аналогии — вокруг горы даже кружили летучие мыши. Вернее, похожи они были на летучих мышей. Гора находилась в двадцати километрах от обрыва. Летучим мышам, чтобы их было видно на таком расстоянии, размерами полагалось быть с реактивные лайнеры.

Сирокко прекрасно знала окрестности. Много лет назад ей довелось провести здесь некоторое время. Но вспоминать об этом она не любила.

Ангел пронесся над ней, покружил, теряя высоту, затем, взмахивая своими сверкающими крыльями, завис. Крылатому существу явно не хотелось касаться ногами Фебы. Сирокко знала, что парение стоит ангелу немалых усилий, поэтому зря тратить слова не стала.

— Как Конг? — прокричала она.

— Мертв. Уже двести-триста оборотов.

— А Гея?

— Ушла.

Секунду поразмыслив, она помахала в знак благодарности.

Потом Сирокко, понаблюдав, как ангел удаляется, села на краю утеса. Сняла сапожки — коричневое чудо титанидской работы, по колено длиной, гибкие и водонепроницаемые, — сложила их в небольшую аккуратную пачку и упаковала в рюкзак. Потом, проверив лямки рюкзака и разнообразные инструменты, прикрепленные к ее поясу, развернулась лицом к утесу и начала спуск.

Ныряльщик с утесов из Акапулько, пожалуй, опередил бы ее в том спуске — но больше никто из смертных. Перебирая босыми ногами и голыми руками, даже не вспоминая про свернутую у нее в рюкзаке веревку, Сирокко спускалась по головоломной, почти отвесной скале быстрее, чем большинство людей по стремянке. Все получалось само собой. Ее руки и ноги знали, что делали.

Время от времени она размышляла на этот счет — когда другие напоминали ей о том, как замечательна та или другая ее способность, Сирокко знала, что она уже не вполне человек. Она также знала, что ей очень далеко до сверхчеловека. Все зависело от того, как посмотреть. Отчасти ее навыки шлифовались благодаря способности извлекать пользу из любого жизненного опыта, а в этом Сирокко не было равных. Большинство ее ошибок остались в десятилетиях позади. Отчасти это шло от осознания предела возможностей, какими бы беспредельными они ни казались. Наблюдая за ее спуском по утесу, можно было заключить, что альпинистка страшно торопится, идет на безумный риск. На самом же деле она могла бы проделывать то же самое намного быстрее.

Сирокко выглядела лет на тридцать пять-сорок — но это опять-таки как посмотреть. Кожа на ее руках, шее и лице тянула даже на тридцать, жилистые руки и ноги чемпионки по марафонскому бегу казались старше, а глаза — еще старше. Тяжело было судить об этой Сирокко Джонс. Она выглядела очень сильной, но внешность была обманчива. Фея была куда сильнее, чем казалась.

Достигнув пологих холмов внизу утеса, Сирокко снова обулась и побежала. Опять же — не от большой спешки. Просто такова была ее естественная скорость, да и делать ей тут больше было нечего.

Двадцать километров Сирокко покрыла менее чем за оборот. Могло выйти и быстрее, но пришлось переплыть три реки. На подъем по горе Конга много времени не потребовалось. Там был всего лишь ровный склон до множества зазубренных пиков, взбираться на которые Сирокко было уже ни к чему. В логово Конга вела широкая трасса.

Последний отрезок Сирокко преодолела медленно. Не то чтобы она не доверяла ангелу. Раз ангел сказал, что Конг мертв, значит, он мертв. Но запахи того места навевали неприятные воспоминания.

Вот над ней нависла каменная арка — и дальше Сирокко уже шла в кромешном мраке. Дважды ей приходилось обходить двадцатиметровые ромбы, расположившиеся прямо по центру тропы. Это и были те самые «летучие мыши», которых она видела издалека. В действительности они скорее представляли собой помесь рептилии с садовой улиткой и весили десять-двенадцать тонн. С прижатыми к бокам крыльями птеродактилей их можно было принять за смятые цирковые шатры. Абсолютно не производя вид живых существ, они, тем не менее, таковыми являлись. Просто их спячка зачастую затягивалась на добрый мириоборот. Пробуждаясь, они заползали на вершину одного из конговых пиков, отлеплялись оттуда — и парили многие сутки. Насколько знала Сирокко, существа эти были совершенно безвредны. Правда, она понятия не имела, чем они питаются и зачем летают. Подозревала лишь, что так они всего-навсего обеспечивают гору Конга нужной атмосферой. В Гее подобное предположение было не таким уж и беспочвенным.

Добравшись до конца прохода, Сирокко осторожно заглянула за край.

В сотне метров под ней лежало дно пещеры. Пещера эта представляла собой сносную копию той, по которой полуметровая резиновая копия гориллы вышагивала в фильме 1930-х годов. Было там мелкое озерцо и множество скальных образований наподобие сталактитов и сталагмитов — все значительно крупнее тех, какие могли образоваться посредством геологических процессов за Геины три миллиона лет. Как и во многих других местах Геи, здесь находилась искусно сработанная декорация.

Но декорация эта сильно пострадала. Многие сталактиты и сталагмиты были отломаны. Вода озерца вспенилась в мутную жижу, а по илистым берегам виднелись отпечатки ступней трех метров в глубину. Жижа, помимо прочего, имела розоватый оттенок. А в самом центре озерца, освещенная неяркими, косыми лучами света, что пробивались сквозь сводчатый потолок, лежала звезда представления — могучий Конг, восьмое чудо света.

Сирокко помнила его в лучшие времена.

Конг лежал на спине, а вокруг него роились лилипутские орды железных мастеров, которые деловито его разделывали.

Делали они это с обычным своим прилежанием, скоростью и сноровкой. Через южный проход в пещеру уже была проложена железнодорожная ветка. Сирокко знала, что ветка эта свяжется с фуникулером ниже по склону, который скорее всего соединится с новым ответвлением дорожного полотна из Черного Леса, а то в свою очередь — с главной трассой Феба-Аргес. На самом конце железнодорожной ветки стоял состав — обшитый хромовыми пластинами паровоз с прицепленными к нему добрыми двадцатью вагонами-хопперами, что обычно использовались для вывоза железной руды из Черного Леса, а теперь были полны обрубков Конга. В строительстве железных дорог железным мастерам равных не было.

Им вообще много в чем не было равных. Мастера уже успели разделать Конгу голову, туловище и часть руки. Массивные кости разрезались шумными паровыми пилами.

Картина выходила мрачная, но завораживающая. Сирокко ожидала, что за эти триста оборотов — почти две недели — Конг жутко провоняет. Причем нельзя сказать, что здесь раньше не воняло. Воняло, да еще как — и в лучшие времена. Насколько помнила Сирокко, Конгу никогда не приходило в голову выкинуть из пещеры тонны навоза, которые он накладывал каждый килооборот, — или хоть выходить облегчаться наружу. Но теперь он, казалось, не гнил.

Это встревожило Сирокко. Да, никакого закона, по которому он обязан был гнить, не существовало. Но почему же выродок все-таки не гниет?

Однако вот он, нате вам — лежит, разрубленный до удивительно причудливой грудной клетки, и вид у него такой же свежий, что и в день убийства. Бригады железных мастеров кромсали его тело большими разделочными ножами с длинными ручками, вырезая здоровенные ломти, цепляя их на крючья, которые двигали вспомогательные моторы и которые были повешены на высокую мачту наподобие тех, какие глубоко в лесу ставят лесорубы.

Еще гектаоборот — и Конга уже не будет.

Сирокко это потерей не считала. Она сильно сомневалась, что когда-либо пожалеет о громадном, безмозглом зверюге. А если бы кто-то взялся его оплакивать, Сирокко предложила бы сердобольному недоумку посидеть годик в конговом дерьме и понаблюдать, как он откусывает головы живым титанидам. Массивная голова Конга была обращена мордой к Сирокко. Вот что еще было забавно — монстр вовсе не выглядел как горилла. Гея снабдила его головой шимпанзе, дополнив ее дурашливо оттопыренными губами и вислыми ушами. Заляпанная дерьмом шкура была бурой, как у орангутана.

Во всей сцене Сирокко интересовали только две вещи — если не считать хорошей новости о кончине Конга. Кто его убил? И зачем железные мастера притянули одну его руку к земле тяжелыми тросами?

«Пик, пик, пик, пи-ик!»

Сирокко неспешно обернулась на пиканье и увидела маленького болекса, что пристроился в десяти метрах над ней в каменной нише. Быстро притихнув, болекс вылупился на Сирокко.

«Ага!» — подумала она.

— Иди сюда, кисонька, — замурлыкала Фея, осторожно подбираясь к болексу. — Сюда, рыбка моя, тетенька ничего плохого тебе не сделает. — Она вовсю присвистывала и причмокивала, словно подманивая щенка, но болекс только запищал и подался назад в нишу, которая оказалась глубже, чем думала Сирокко.

Она попыталась дотянуться рукой, но болекс отодвинулся еще дальше. В минутном замешательстве Сирокко осадила назад.

Сперва она решила попросить помощи у железных мастеров. Они бы живо выкурили шельмеца из ниши. Но тут родилась идея получше. Вернувшись обратно на свой выступ, Сирокко принялась петь и плясать.

Певицей Фея была превосходной, но что касалось танца, то в соперницы Айседоре Дункан она и близко не годилась. Тем не менее она старалась вовсю, производя при этом достаточно шума, чтобы некоторые из железных мастеров на считанные мгновения оторвались от своей работы и бросили взгляд вверх, несомненно укладывая в свои холодные станиолевые мозги еще один образчик не поддающегося логической трактовке человеческого поведения.

Вскоре болекс выглянул. Сирокко удвоила усилия. Стеклянный глаз заблестел. Сирокко заметила, как он изготовился взять крупный план. Вскоре существо уже семенило вниз, не отрывая неподвижного глаза от танцовщицы. Ни один болекс не мог удержаться в стороне от представления.

Когда он подобрался достаточно близко, Сирокко его схватила. Болекс запищал, но больше сделать ничего не смог. Только продолжил съемку. Сирокко знала — если болекс явился сюда вместе с кинофестивалем Преисподней, пленка у него давно кончилась. И точно — ассоциативный продюсер, восседавший у болекса на горбу, был мертв. Отколупнув его — даже давно превратившись всего лишь в кассету для пленки, продюсер продолжал пиявкой впиваться в своего подопечного, — Сирокко отпустила болекса. Тот продолжал снимать, все пятясь и пятясь, явно в восторге от удачного ракурса — пока не упал с выступа и не разбился о камни.

Достав нож, Сирокко разрезала продюсера посередке. Внутри деятель киноискусства был совершенно сухой, а пятьсот метров превосходнейшей пленки было намотано на бобину, хрупкую, как морская ракушка.

Сирокко отмотала метр-другой пленки, поднесла ее к свету и прищурилась. Детали, конечно, не просматривались, но ясно были видны две фигуры, схватившиеся в борцовском поединке. Одна — бурая, другая — белая. Белая при внимательном рассмотрении оказалась голой женщиной. Кто это, сомнений не вызывало.

Наверняка это было эффектно, что, впрочем, не удивляло. Бюджетные рамки Гею мало беспокоили. Сирокко без труда представила себе картину: Конг, повелитель всего, что его окружало, в тупом изумлении смотрит на развертывание непотребного цирка и, вероятно, с опаской косится на пятнадцатиметровую бабищу. Конга запрограммировали убивать мужчин и титанид, а также брать в плен женщин. Но запах Геи был ему скорее всего непонятен. Никто из других кошмарных завсегдатаев Преисподней тоже не выглядел как еда или потенциальная пленница. А без побуждения к действию Конг оказывался сущим котенком. Он был ленив и глуп. Пожалуй, самой большой проблемой для Геи было вызвать его на поединок.

Тут Сирокко почти пожалела Конга.

— Гея препоручила труп нам.

Сирокко повернула голову и увидела железного мастера, который присоединился к ней на скалистом выступе.

— Отлично, — отозвалась она. — Вот и берите.

— Гея сказала — если окажешься рядом, тебе причитается доля.

Сирокко внимательно посмотрела на мастера. Из множества сияющих деталек на его теле она заключила, что он Бугор, большая шишка в иерархии улья. На его панцире она даже видела собственное отражение. Хрома в Гее было не густо. Железные мастера много трудились, чтобы выцарапать хоть немного из глубоких шахт в Черном Лесу Фебы. Одно время процветала торговля старинными бамперами от автомобилей, но война положила ей конец.

Сирокко испытывала к мастерам двойственные чувства. С одной стороны, невозможно было любить существ, которые взращивали свой молодняк в телах человеческих младенцев. А с другой — она не испытывала к ним той ненависти, что большинство людей. Если они монстры, тогда следовало признать, что употребление в пищу телятины или ягнятины делает монстрами и людей. Кроме того, мастера даже близко не угрожали человеческим детям так, как угрожали этим детям их собственные родители и прочие ближние. Похищение младенцев составляло в Беллинзоне надомный промысел. Сами железные мастера никогда ничего не продавали — они лишь платили за товар. Причем платили щедрую цену, а покупали немного. В сравнении с любым полководцем — от Юлия Цезаря до тех, кто последние семь лет от души перепахивал планету Земля, — железные мастера были просто агнцы Божий.

И все же эта самая чуждая человеку разумная раса Геи всякий раз вызывала у Сирокко чувство гадливости. Самым приятным их качеством была стопроцентная надежность.

— Почему это мне, интересно, доля причитается?

— У Геи не спрашивают почему.

— А не мешало бы иногда. — Впрочем, такие уколы были бесполезны; Сирокко даже не мечтала поднять на бунт железных мастеров. Бугор по-прежнему бесстрастно за ней наблюдал — если про тварь, лишенную видимых глаз, можно сказать, что она за кем-то наблюдает. Вид мастера напомнил Сирокко картинку из одной старой-старой книжки, читанной в раннем детстве. Рисунок Совы из «Винни-Пуха». Бугор был длинный и трубчатый, с небольшими выступами на макушке, которые вполне могли быть ушами. Ближе к земле металлическое тело расширялось, образуя какое-то подобие юбки, под которой видны были странные ножки. Еще у существа было великое множество рук — Сирокко даже не знала, сколько именно, — и все они так же аккуратно уходили в специальные гнезда, как лезвие складного ножа.

— Вместо доли лучше подбросьте меня до Офиона.

— Идет. — Тварь повернулась и вперевалку, на манер пингвина, направилась прочь.

— А что вы с ним будете делать?

Железный мастер остановился и снова повернулся к Сирокко.

— Найдем применение. — Как поняла Сирокко, фраза Бугра означала «не твое дело». За столетие инженерного сотрудничества и торговли с железными мастерами она мало что о них узнала. Она даже не знала, есть ли на самом деле внутри их металлических тел живая материя. Некоторое время Сирокко держалась того мнения, что виденные ею — сплошь роботы, а настоящие мастера никогда не покидают своего тщательно охраняемого острова в Фебском море. По крайней мере она точно знала, что, когда мастер теряет руку, она не отрастает — он делает новую и привинчивает.

— Зачем вы его привязали?

Последовала пауза. Бугор медленно повернулся взглянуть на Конга, затем снова на Сирокко. Неужели вопрос его позабавил? Сама не зная почему, Сирокко почти в этом не сомневалась.

— Он еще жив.

Сирокко взглянула — и мурашки побежали у нее по спине. Глаза Конга открылись. Он смотрел прямо на нее, и его огромный лоб бороздили морщины. Единственная оставшаяся рука, которая теперь кончалась у локтя, приподнялась. Тросы туго натянулись. Взгляд Конга сместился — казалось, он попытался поднять голову, но не хватило сил. Забыв про привязанную руку, он снова пристально уставился на Сирокко.

Губы гигантской обезьяны растянулись в улыбке — несмелой, едва ли не тоскливой.

Позднее, сидя на задней площадке поезда и глядя, как Конг уменьшается на расстоянии, Сирокко не на шутку задумалась.

Когда же он умрет? Она видела, как ему вынимали сердце, и оно не билось. Рефлекс? Вроде подергивания отрубленной лягушачьей лапки? Сомнительно. В тех глазах просвечивал разум.

Гея строила надолго. Она не планировала для Конга старение, размножение... или смерть. Быть может, когда бригады наконец разрубят его мозг, Конг почиет с миром.

А быть может — и нет.

И тут Сирокко остро почувствовала, что ей жалко этого монстра.

Главной западно-восточной ветки Сирокко достигла как раз к северу от Фебского моря. Она вскочила на восточный товарняк, рассчитывая добраться только до реки Аргес, но выяснилось, что работящие железные мастера со времени ее последнего визита в Фебу продлили ветку на пятьдесят с лишним километров — и это за каких-то шесть килооборотов. Причем работы все продолжались. Эдак они скоро в Тефиде окажутся, подумала Сирокко. Ей стало интересно, как мастера справятся с песком.

Песок, разумеется, обещал стать проблемой и для нее, но Фея уже знала, как будет с ним справляться.

Оставив позади мастеров и их труды праведные, она побежала по северо-восточному уголку Фебы. Впереди по изгибу Геи уходила вверх Тефида — желтая, бесплодная и неумолимая.

Сирокко бежала все время, приостанавливаясь лишь там, где хорош был подножный корм. Она знала в Гее тысяч десять съедобных растений, более тысячи животных и даже несколько мест, где съедобна была сама земля. Произрастало примерно равное число и ядовитых растений, причем некоторые были весьма схожи с полезными.

Феба была недружественной территорией — если такие все еще существовали. Когда Сирокко стала уставать, то решила отдохнуть здесь, прежде чем углубиться в Тефиду. Она уже оборотов девяносто не спала, и немалую долю этого времени бежала.

В сумеречной зоне Феба-Тефида Сирокко нашла глубокий водоем. Местность здесь была гористая и каменистая, изобилующая ручьями и голубыми озерами. Вода в них была вовсе не холодная. Порыскав по округе, Сирокко обнаружила залежи голубой глины.

Тогда она села и сняла сапожки, затем рубашку, которую запихала в один сапог. В другой она запихала штаны. Затем вынула из рюкзака аккуратный моток веревки, положила туда ботинки заодно с десятью килограммами камней — и крепко-накрепко его закрыла. Далее, присев на корточки в глине, Сирокко принялась мять и давить какие-то широкие листья. Когда из листьев натекло липкого соку, она смешала его с глиной.

Вскоре глина размягчилась. Сирокко принялась по ней кататься, размазывая ее по всему телу и втирая в волосы. Встала ока оттуда синим демоном с белыми глазами. Слой глины был примерно в полсантиметра, но не трескался и не отшелушивался при ходьбе.

Сирокко опустила веревку в водоем. Та стала разбухать. Привязав один конец к кусту у водной кромки, Сирокко стала погружаться в воду, волоча веревку за собой, — веревку, которая теперь превратилась в прочную дыхательную трубку.

Три метра в глубину — и слабый свет сумеречной зоны исчез. Ощупью Сирокко пробралась на илистый выступ и легла там на спину, положив тяжелый рюкзак на живот. Сунув в рот другой конец трубки, она неспешно задышала.

Одной минуты самовнушения хватило ей для того, чтобы погрузиться в глубокий сон.

Больше трех часов проспать не удалось. Сирокко открыла глаза навстречу прохладному мраку.

Что-то скользнуло мимо; выгнувшись, она схватила незваного гостя, затем толкнулась к поверхности. Уже готовая вынырнуть, Сирокко притормозила и посмотрела, нет ли над водой опасности. Только потом она осторожно высунула лицо на воздух. Вроде бы ничего. Удовлетворенная, она выбралась на берег и взглянула на свою добычу. Так, скальный угорь. Надо же, как далеко к югу забрался он от своего обычного обиталища. Подумав было о костре, Сирокко отвергла эту мысль и швырнула скользкую тварь обратно в водоем. Жареные угри нагорий обладали отменным вкусом, но в сыром виде были жилистые и горькие.

Голубая глина слезала с Сирокко как презерватив. Отменный изолятор!

За свою долгую жизнь Сирокко много чему научилась. В частности — как все время иметь максимум удобств. В число главных удобств входили сухие сапожки — даже если приходится спать под водой. С удовлетворением Сирокко раскрыла рюкзак и вынула их оттуда. Рюкзак был необыкновенный, сапожки — тоже. По степени важности сухая обувь значительно опережала пищу и даже ненамного воду.

Сирокко оделась, натянула сапожки и снова побежала.

Когда выпадала возможность, Сирокко всегда старалась обойти Тефиду стороной. Но на сей раз ей предстояло ее пересечь. Притаившись в последнем клочке зарослей кустарника, она достала свою миниатюрную подзорную трубу и изучила окрестности на предмет пескодухов. Так далеко к северу Сирокко их встретить не ожидала; конденсация от северной стены, пусть даже совершенно незаметная, проникала под поверхность и оказывалась смертоносной для кремниеорганических пескодухов. Тем не менее, основывайся Сирокко только на своих ожиданиях, она бы сюда не добралась.

Привычка путешествовать налегке укоренилась еще двадцать лет назад. По меньшей мере столько же Сирокко овладевала искусством маскировки. Когда Бог и впрямь наблюдает с неба — причем высматривает именно тебя, готовый убить, — следует быть легкой на ногу и как можно более незаметной. В рюкзаке у Сирокко находилось всего десять кило самого необходимого. Обладая в придачу определенными знаниями, она могла слиться с любым окружением.

Сирокко прикинула, что на песках сейчас градусов тридцать девять.

Ничего страшного; она знала, что делать.

Сирокко снова разделась, запихала одежду в рюкзак и принялась копать у основания одного из кустов, на вид мертвого. Впрочем, сухие ветки были только верхушкой растения — далеко не самой любопытной его частью. Они выпускали в воздух излишнюю влагу.

Когда Сирокко добралась до набухших корней, струя воды плеснула на ее голые ноги. Присев на корточки, она сложила руки чашечкой и попила. Вода имела щелочной привкус, но прекрасно подкрепляла.

Достав нож, Сирокко срубила нарост с одного из корней, затем разрезала его пополам. Половинки сразу стали сочиться липким желтоватым соком, который Фея выдавила на ладони и принялась размазывать по всему телу. Естественным цветом ее кожи был тот, который в красочных туристских буклетах именуется «бронзовым». Чудесный цвет — но несколько темноватый для песков Тефиды. Сирокко продолжала натираться, пока не приобрела нужную ей окраску — желтовато-коричневую. Запах сока напоминал можжевельник. Он также представлял собой превосходное средство от угрей — но в этом качестве Сирокко не требовался.

В рюкзаке у нее хранилась добрая дюжина шарфов. Выбрав два подходящих по тону, Сирокко застегнула рюкзак, затем обмотала одним шарфом свои темные волосы, а другим — сам рюкзак. Когда она закончила с камуфляжем, то оказалась почти невидимой.

Босоногая, Сирокко осторожно перебралась через последнюю каменистую россыпь Фебы к покатым дюнам Тефиды. И побежала.

Через двести километров, пробежав уже пол-Тефиды, Сирокко кое-кого заприметила.

Она сделала то, что представлялось благоразумным, — нырнула в песок и принялась извиваться, пока почти полностью не закопалась, подобно скату-хвостоколу на дне океана.

Впрочем, Сирокко наверняка знала, кто это. Как всегда, по телу побежали мурашки, затем гусиная кожа разгладилась. Может, она с ума сходит? Двадцать лет назад примерно здесь, в сотне километров к югу, погибла Габи.

Тут Сирокко стало все равно. Она поднялась. Песок облепил ее с ног до головы. Пот, который так славно охлаждал ее во время пробежки, теперь потек вниз, оставляя свободные от песка дорожки.

Спускаясь по ближнему склону дюны в четырехстах метрах от Сирокко, Габи мерцала в немилосердной тепловой дымке. Как и во все свои появления перед Сирокко, она была совершенно голая. А что, собственно, в этом странного? Почему призрак в загробном мире должен носить одежду? Тело ее было молочно-белым. Поначалу Сирокко чувствовала неловкость — казалось, будто из Габи вытянули всю кровь. Затем Сирокко вспомнила, что до Геи Габи всегда была такой. Они с Сирокко стали единственными загорелыми людьми в мире скудного солнечного света. А потом Габи погибла. Умирая, она, вероятно, была почти черной от ожогов, но сама Сирокко этого не видела, а тех, кто видел, особо не расспрашивала.

— Все чисто! — по-прежнему приближаясь, крикнула Габи.

— Спасибо! В каких пределах?

— Вся Тефида.

Сирокко ждала, пока Габи, исчезнув за последней дюной, стала подниматься по дальнему ее склону. На вершине Габи на миг помедлила, затем побежала вниз. Ступни ее оставляли в песке глубокие отпечатки. Габи была невероятно красива. Сирокко услышала собственный всхлип. Она опустилась на колени, затем осела на пятки. Плечи ее устало сгорбились.

Габи остановилась в пятидесяти метрах от Сирокко. А та не могла и слова вымолвить. В горле совсем пересохло, и даже дышать удавалось с трудом.

— С ними порядок? — прохрипела она наконец.

— Да, — кивнула Габи. — Конел нашел их. Спас им жизнь.

— Так и знала, что от парнишки будет толк. Куда они направляются?

— Туда же, куда и ты. Только ты их опередишь.

— Хорошо. — Сирокко порылась в мозгах. Сплошные запретные темы. — Гм... а они... они еще...

— Да, они все еще часть ключа. Но не весь ключ.

— Ключ к чему?

— Пока сказать не могу. Ты по-прежнему мне доверяешь?

— Да. — Без колебаний. Бывали скверные моменты, но... — Да. Я тебе доверяю.

— Хорошо. Я хотела...

— Я люблю тебя, Габи.

Образ расплылся. Сирокко было зарыдала, но тут же прижала ладонь ко рту. Сквозь тело Габи видна была дюна.

— Я тоже люблю тебя, Рокки. Или теперь Капитан?

— Как хочешь.

— Больше оставаться не могу. Гея в Гиперионе. Она движется к западу.

— Не собирается же она в Океан.

— Нет.

Габи, миниатюрной женщины, там с самого начала не было. Лишь силуэт, мечта, галлюцинация... но вот и она исчезла.

Почти оборот Сирокко сидела на месте, собирая себя по кусочкам, тупо разглядывая следы от ступней на дюне, где стояла Габи. В конце концов, как и в прошлый раз, она не подошла их потрогать. Сирокко ужасно боялась вдруг выяснить, что на самом деле их там нет.

Ледяное полотно Тейи начиналось в сумеречной зоне и загибалось кверху на юг и восток. Сирокко бежала по самому краю — в благословенной прохладе.

Вопроса о том, чтобы пересечь Тейю на севере, просто не стояло. Не то чтобы тамошние горы были так уж неприступны — по опыту Сирокко вообще ничто неприступным не было. Раз она уже одолевала их за два килооборота. Но сейчас не было времени. Быстрейший путь через Тейю вел по замерзшему Офиону, что протекал по самому центру региона вечной ночи.

Остановилась Сирокко уже по колено в снегу — по-прежнему голая. Делом считанных секунд было раскрыть рюкзак, вывернуть одежду и сапожки белой стороной наружу, одеться, обуться и замаскировать волосы и рюкзак белыми шарфами.

Сирокко опять побежала, но постепенно стала уставать. Столь ранняя сонливость означала, что она перенапрягается. Поняв это, Сирокко принялась подыскивать себе безопасное пристанище.

Запросы у Сирокко были самые спартанские. Она просто вырыла дыру в береговом сугробе, заползла туда и заложила снегом вход. Уже засыпая, она вдруг вспомнила, что километрах в пятидесяти по курсу находится то место, где однажды зарылась в сугроб некая Робин из Ковена — усталая, напутанная и не ведающая об опасности, — зарылась, чтобы проснуться с воспалением легких. Робин чуть тогда в Тейе не умерла.

Сирокко же просто легла поспать. Тремя часами позже она проснулась, вытряхнулась из снега и побежала дальше.

Позади остались еще шестьсот километров и большая часть Метиды, когда Сирокко снова ощутила потребность поспать.

Многие в Гее в это не верили, но у Сирокко Джонс — по слухам способной регенерировать отрубленную ногу, обернуться змием, грифом, гепардом и акулой, побороть дюжину титанид или пройти незамеченной через ярко освещенную комнату, — у этой самой Джонс тоже был свой предел. Все рассказы о ней страдали преувеличениями. В самом деле, некоторая колдовская сила у нее имелась. Сирокко могла так зачаровать людей, что они не замечали ее присутствия. Семьдесят лет назад, когда Фея потеряла левую ступню, она действительно отрастила ее вновь, но сильно сомневалась, что может провернуть тот же фокус с целой ногой. Но она не могла совсем обходиться без сна, подобно титанидам.

Отвратительная потребность, если задуматься. Сделаться совершенно беззащитной — просто лежать, пока кто-то подкрадывается, чтобы тебя прикончить...

Сирокко находилась на юге Метиды, в области ниже громадного моря Посейдон, по ту сторону трясины под названием Стеропа, которая составляла наиболее примечательную часть Метиды. Земля здесь напоминала саванну: ровная, травянистая, усеянная обветренными деревьями. В Африке на этих деревьях отдыхали бы громадные кошки — так, по крайней мере, мало что зная про Африку, воображала Сирокко. В Гее, однако, деревья были ярко-красные и лишенные листвы. Прямо не деревья, а какие-то схемы кровообращения, где крупный ствол разветвлялся на все более тонкие капилляры.

За неимением отдыхающих кошек Сирокко решила сама заменить их на ветвях одного из деревьев.

Снова разоблачившись, она обернула рюкзак красным шарфом. Затем при помощи ножа проделала в стволе дерева глубокие выемки. Оттуда потек красный сок. Сирокко стала им натираться, постепенно превращаясь в алую женщину. Когда она окончательно перекрасилась, то залезла на дерево и нашла себе горизонтальную ветвь в тридцати метрах над землей. Сирокко улеглась на нее животом, свесила ноги по обе стороны, изобразила из сложенных рук подушку и приклонила голову. Считанные мгновения спустя она уже спала.

В Дионисе Сирокко наконец сбавила ход.

Дионис не таил угрозы — по крайней мере от Геи, если уж не от людей.

Сирокко прошла к югу от продолговатого озера, известного как Ирида, миновала гористую местность и очутилась в лесу, окружающем озеро Эрида. По этому лесу она добралась до реки Бриарей, одной из самых длинных рек в Гее.

У изгиба реки, в сотне с лишним километров к югу от Рока, Мятного залива и Беллинзоны, Сирокко набрела на древесный дом, виду которого позавидовало бы швейцарское семейство Робинзон.

Построен он был на дереве той же породы, что и тот гигант в Гиперионе, на ветвях которого расположился Титанополь. Хотя и в сотню раз меньше, это дерево довлело над частью леса подобно тому, как собор довлеет над небольшим европейским городишком. Главный флигель дома состоял из трех этажей. Местами здание было из красного кирпича, местами облицовано камнем. Через застекленные рамы окон были видны разноцветные портьеры. Другие постройки рассыпались по ветвям на разных высотах — все совершенно разные. Были там и соломенные ульи с островерхими крышами, и витиеватые бельведеры, и сооружения с чем-то вроде луковичных куполов. Все это соединялось широкими огражденными дорожками, что покоились на ветвях, или канатными висячими мостами. Дерево росло прямо из голой скалы, окруженной с трех сторон бурными водами, а с четвертой — глубоким бассейном. В пятидесяти метрах выше по течению находился десятиметровый водопад.

Сирокко прошла по главному мосту. Под ее весом он лишь покачивался. Зато как он, помнится, бешено подпрыгивал под копытами дюжины титанид.

На широкой крытой веранде с видом на бассейн Сирокко помедлила, чтобы снять сапожки. Как обычно, она поставила их у передней двери. Дверь не была заперта. Вошла она, уже уверенная — сама не зная почему, — что в доме никого нет.

В гостиной стоял прохладный сумрак. От окон доносился шум падающей воды. Все это действовало умиротворяюще. Сирокко расслабилась. Стянула с себя рубашку, которую в нескольких местах пришлось отлеплять от кожи. Сняла брюки и положила их на пол. Брюки выглядели так, будто в них все еще оставалась Сирокко. Свой запах она уже не чувствовала, но решила, что вонь, должно быть, порядочная, раз брюки не гнутся.

Надо бы выкупаться, подумала Сирокко. И с этой мыслью плюхнулась на низенькую кушетку и мгновенно заснула.

Сирокко села и потерла кулаками глаза. Зевнула так, что чуть челюсть не вывихнула. Затем понюхала воздух. Пахло грудинкой.

Одежда, выстиранная и сложенная в аккуратную стопку, лежала у ног. Рядом стояла дымящаяся чашка черного кофе. Над кофе склонялась чудовищная желтая орхидея. Затем орхидея подняла взгляд...

И оказалась белкой-отшельницей, двуногим млекопитающим с густым длинным хвостом. Белка эта собирала пустые раковины гейских улиток и строила из них передвижные домики. Именно часть раковины и была так похожа на орхидею.

Стоило Сирокко потянуться за кофе, как белка метнулась назад в домик и захлопнула дверцу.

Сирокко встала и прошла в концертный зал, где на стенах и на специальных стойках располагались сотни инструментов. Затем, прямо на ходу потягивая кофе, миновала зал культивации с рядами клеток. Дальше располагалась кухня. Там, у плиты, переворачивая на сковороде шипящую грудинку, стоял мужчина выше двух метров ростом. Одежды он не носил — и, пожалуй, был единственным человеком в Гее, кто в ней не нуждался, но голым он вовсе не выглядел.

Поставив пустую чашку на стол, Сирокко обняла мужчину сзади. До шеи ей уже было не дотянуться, так что она поцеловала широкую спину.

— Привет, Крис, — сказала она.

— Доброе утро, Капитан. Завтрак будет через минутку. Ну как, уже проснулась?

— Почти.

— Что сначала — душ или завтрак?

— Сначала поесть. Душ потом. Крис кивнул, затем подошел к окну:

— Иди-ка сюда. Чего тебе покажу.

Держась настороже, Сирокко подошла. Перегнулась через подоконник:

— Ну и что? Там одна вода.

— Вот именно. — Схватив Фею в охапку, Крис выкинул ее в окно. В полете она дико верещала. Потом последовал мощный всплеск. Крис дождался, пока над водой появится голова, затем крикнул: — Через пять минут жду к столу.

И, довольно посмеиваясь, он вернулся к плите, где плюхнул в растопленный жир сразу десяток зеленоватых яиц.