"Рука Джотто" - читать интересную книгу автора (Пирс Йен)

ГЛАВА 16

После долгих разговоров с Мэнстедом и местными жителями, усталая и недовольная, Флавия вернулась домой. Норфолкская полиция решила приостановить расследование дела Форстера до тех пор, пока не вскроются какие-нибудь новые обстоятельства. «У нас достаточно реальных убийств и ограблений, — сказали ей в полиции, — чтобы заниматься абсолютно бесперспективным делом».

— Видите ли, — извиняющимся голосом сказал ей Мэнстед, — мы даже не имеем доказательств того, что Форстер был убит. А то, что он был вором…

— Тоже нет доказательств? А как же свадьба Дункельда?

— Пожалуй, это был единственный реальный шанс. Но он тоже ничего не дал. Мы даже показывали его фотографию, но… ничего. Я, правда, и не рассчитывал ни на что другое после стольких лет, но вы не можете обвинить меня в бездействии.

— Наверное, на вашем месте я поступила бы так же, — признала Флавия. — Спасибо за помощь.

— Если бы у нас были хоть какие-то зацепки…

— Да-да, благодарю вас. А вы, случайно, не интересовались, была ли в списке гостей, приглашенных на свадьбу Дункельда, Вероника Бомонт?

Мэнстед повторил вопрос инспектору Уилсону, и тот кивнул:

— Да, она была, там были почти все из книги пэров.

— А вы больше не вызывали для беседы Джорджа Бартона?

— Да, спасибо, что подсказали. Но боюсь, Гордон напрасно пытался выгородить его. Джордж Бартон действительно виделся с Форстером в тот вечер, но это случилось задолго до того, как Форстер умер. А потом он пошел навестить свою дочь. И Гордон знал бы об этом, если бы не развлекался в это время с Салли. Или хотя бы ладил с Джорджем.

— Короче, все это оказалось сущей ерундой.

— Миссис Форстер тоже пришлось вычеркнуть из списка подозреваемых.

— Почему?

— Мы использовали обычную тактику — сказали ей, что нам точно известно: в тот вечер она не ходила в кино. Она сразу во всем призналась.

— Ах.

— Оказывается, ей надоели любовные интрижки ее мужа, и она решила, что тоже имеет право…

— Боже, только не это!

— Мы топчемся на месте. Короче, Джессику Форстер тоже пришлось вычеркнуть из списка.

— Понятно. Скажите, а когда вы беседовали с ней в первый раз, вы говорили ей, что подозреваете ее мужа в кражах?

Мэнстед передал ей несколько листков:

— Взгляните сами. Это была предварительная беседа. Где вы были, что делали? Ни о каких кражах мы тогда не говорили. До этого мы добрались позже. Точнее, сегодня утром. Она сказала, что впервые услышала об этом от вас. Может, она и лжет, но мы все равно не можем доказать обратное. А раз не можем…

После этого разговора Флавия вернулась в Уэллер-Хаус и из холла позвонила Боттандо. Там и застал ее Аргайл. Она держала трубку возле уха и печально кивала.

— Там соберутся все, — убитым голосом закончил Боттандо. Он только что пересказал ей, какую свинью подложил ему Арган. — Сказал, что ему будет полезно послушать, какие плоды приносит жизненный опыт. А я-то все удивлялся, с чего это он вдруг затих. Теперь я знаю. Я опять заглядывал в его компьютер. Он накатал еще одну докладную. Можешь себе представить, что он понаписал.

— «Старому ослу пора пастись на травке?» — бестактно предположила Флавия. На другом конце провода наступило долгое молчание.

— Примерно так.

— Вы слишком спокойно об этом говорите.

— А какой смысл волноваться? Я уверен, все обойдется. Я найду что сказать. У меня есть парочка козырей. А как твои дела?

Флавия медлила с ответом.

— Мне ужасно неприятно говорить, но…

— Что?

— Форстер был мошенником, но я не смогу доказать, что «Джотто» — это он. Во всяком случае, к завтрашнему дню. Я делаю все возможное, но полиция полагает, что дело пора закрывать.

— Почему?

— Потому что вся имеющаяся информация эфемерна, как утренний туман.

В Риме наступила долгая пауза.

— Ну ладно, ничего страшного. Ты же не виновата. Как найти свидетеля или преступника, когда его просто не существует? Если сумеешь вернуться к завтрашнему дню, я буду очень рад.

Флавия положила трубку и тихо сидела, перебирая в голове способы спасения Боттандо.

— Бедный старина Боттандо, — сказал Аргайл.

— Хм. Я думаю, он заблуждается, рассчитывая на оправдательный вердикт. Боюсь, ему ничто уже не поможет. Он перестал держать руку на пульсе, вот так.

— И что ты собираешься предпринять?

Она поджала губы, раздумывая.

— Все возможное, — сказала она без особой убежденности в голосе. — Мне нужно вернуться. Конечно, мне не хотелось бы видеть, как они забодают старика, но я должна оказать ему моральную поддержку. Пойдем. Мне еще предстоит разговор с миссис Верней. И еще я хочу выпить.

Флавия испытывала неловкость, практически допрашивая женщину, оказавшую ей гостеприимство, и не потому, что боялась, как бы та не выгнала ее из дома. Просто Мэри действительно нравилась Флавии. Живая, веселая и великодушная, она была отличным товарищем.

Но время не стояло на месте. Верная помощница Боттандо по-прежнему не располагала никакими доказательствами, однако у нее появилась уверенность, что она поняла смысл происходящего. Проблема была только в том, что ее уверенность сама по себе ничего не доказывала.

— Ах, вы вернулись, — жизнерадостно сказала Мэри, когда они с Аргайлом ввалились в кухню. Она что-то помешала в кастрюле и накрыла ее крышкой. — Надеюсь, ваши труды не пропали даром.

Она подняла глаза и не сводила с их лиц пристального взгляда.

— О, дорогая, — сказала она, — какой у вас хмурый вид. Настало время для серьезной беседы, я угадала?

— Если вы не возражаете.

Мэри Верней сняла фартук, бросила его на спинку стула и поставила на поднос бутылку вина и три бокала.

— Я думаю, это нам понадобится, — сказала она. — Что ж, пойдемте в гостиную. Посмотрим, что вам от меня нужно.

Она отлично владела собой. Бодрым шагом вышла из кухни и поднялась по лестнице в гостиную. За ней следовали Флавия и Аргайл с подносом. Он был абсолютно согласен с Мэри, что выпивка будет весьма кстати, и с готовностью взял на себя труд поухаживать за дамами. Женщины уселись в кресла и приготовились к битве.

— Ну что ж, — начала Флавия, — пожалуй, я готова вам рассказать, что происходило в тот день, когда умер Форстер. Около полудня Джонатан обедал с Эдвардом Бирнесом. В половине третьего или около того он позвонил Форстеру и сказал, что хочет поговорить с ним о картине, которая была украдена. По всей видимости, сразу после этого Форстер поехал в Норвич и забрал из банковского сейфа какие-то вещи. Вечером того же дня его посетил Джордж Бартон. Они сильно поругались из-за предстоящего выселения Бартона. Когда Джордж покидал дом Форстера, его заметил Гордон, его зять. Около девяти часов вечера Форстер упал с лестницы, сломал себе шею и умер. В момент его смерти Гордон находился в постели Салли, жены бармена; Джордж был у дочери, а миссис Форстер проводила время со своим любовником.

— С кем?! — переспросила Мэри.

— Вы не ослышались.

— Боже милостивый! Она сильно выросла в моих глазах.

— Да. На следующее утро тело Форстера обнаружил Джонатан, и проблема заключается в том, что никто не видел, не слышал и не догадывается, что же на самом деле произошло. Полицейское расследование зашло в тупик, и я могу вам сообщить, что дело Форстера приостановлено в связи с отсутствием каких-либо свидетелей и улик.

— Какое облегчение! — сказала Мэри. — Все будут очень рады.

— Из этого следует вывод, что поездка Форстера в Норвич была никак не связана с Джонатаном, что его смерть произошла в результате несчастного случая и что его согласие поговорить с Джонатаном об украденном Уччелло также не имело отношения к его смерти.

Мэри Верней воздержалась от комментариев, но слушала с интересом.

— Но даже если и так, мы располагаем сведениями, что Форстер все же был замешан в похищении картин. К нам поступили заявления от трех людей, не знакомых друг с другом, с указанием на Форстера. Ну и, конечно, остается еще факт уничтожения бумаг Форстера, который мы должны приписать миссис Форстер. Вернувшись домой, она застала мужа мертвым и узнала, что против него было возбуждено следствие по делу о похищении картин. Возможно, она знала, что это правда. Опасаясь потерять последние деньги, она решила сжечь все документы. Нет документов — нет улик. Конец делу.

Мэри Верней по-прежнему выглядела спокойной, хотя ее, видимо, не удовлетворило такое объяснение.

— Беда в том, — продолжила Флавия, — что это предположение неверно, каким бы удобным оно нам ни казалось.

— О, вы уверены?

— Более чем.

— Почему?

— Ну, во-первых, потому что полиция не сообщала Джессике Форстер о том, что ее муж находился под подозрением. Они интересовались только обстоятельствами его смерти. Больше ни о чем разговора не было. Возможно, она сама знала, что он вор, но не знала о том, что это известно кому-то еще. Следовательно, у нее не было причин уничтожать его бумаги.

Наступило долгое молчание. Миссис Верней осушила свой бокал до дна и сказала:

— Все очень просто. Это я сказала ей.

— Зачем?

— Ну а вы как думаете? Я недолюбливала Джессику, но жизнь с таким человеком, как Джеффри, сама по себе тяжелое испытание. Не хватало ей еще страдать из-за него после его смерти. Я не хотела, чтобы она лишилась всего, что имела — или он имел, — под напором мстительных жертв. Когда она пришла ко мне в тот день, я сказала, что ей следует срочно предпринять какие-то меры. По-моему, я дала ей хороший совет.

— И она побежала за спичками?

— Нет, за спичками побежала я. Она растерялась и не могла действовать самостоятельно. Она спросила у меня совета, я дала ей его. Она попросила моей помощи, и я помогла.

— Это серьезное заявление.

— Не понимаю, что это меняет, — беспечно заявила миссис Верней.

Флавия бросила на нее осуждающий взгляд.

— Очень гуманный поступок, но, к сожалению, вы сказали неправду.

— Боюсь, на этот раз вы ошибаетесь. Я чуть не надорвала себе спину, перетаскивая стопки бумаг.

— Я имею в виду ваши побуждения. Вы не вкладывали Джессике в голову мысль избавиться от улик против Форстера. И вы ничего не говорили ей, когда она к вам пришла.

— Нет?

— Нет. Вы уничтожили бумаги, потому что Форстер не был вором. И именно этот факт вы хотели скрыть. Когда мы вернулись из Лондона и Джонатан сказал, что собирается выяснить, какие картины продавал Форстер, вы решили действовать.

— Но в тот день шел дождь.

— Когда мы приехали, он прекратился.

— А зачем мне это было нужно?

— Потому что документы Форстера могли навести нас на мысль, что он тянул из вас деньги, угрожая семье страшным позором; ему было известно, что ваша кузина страдала клептоманией и на протяжении многих лет колесила по всей Европе, похищая шедевры из частных коллекций.

— Боже, какая чудная идея! Откуда у вас основания делать подобные предположения?

— У меня достаточно оснований так думать.

— Например?

— Начнем с Форстера. Какие у нас есть аргументы в пользу того, что он был вором? Предположения трех людей, его разговор с Джонатаном и его смерть. Но скромный образ жизни Форстера опровергает эту версию; ему явно не хватало денег.

Картины пропадали по всей Европе — значит, и он должен был постоянно путешествовать по континенту. Однако его жена заявляет, что он терпеть не мог куда-то выезжать и с тех пор, как они переехали в Норфолк, он лишь изредка отлучался в Лондон. Он находился во Флоренции, когда там исчезла картина Уччелло. Но в это же время там была и ваша кузина Вероника, в пансионе синьоры делла Куэрция. Пансион находился в непосредственной близости от палаццо Страга, куда Вероника также имела доступ. Дальше. Ваша кузина числится в списке гостей, приглашенных на свадьбу Дункельда в семьдесят шестом году; Форстера в этом списке нет. Кроме того, доподлинно известно, что ваша кузина имела привычку присваивать чужие вещи; о Форстере подобных сведений до самого последнего времени не было.

Конечно, всего этого недостаточно, чтобы оправдать Форстера или обвинить вашу кузину. Но какие странные отношения их связывали! Во Флоренции она относилась к нему с неприязнью, спустя двадцать лет она нанимает его на работу. Зачем? Как теперь уже ясно видно, в его услугах не было никакой необходимости. Но она платит ему жалованье, отдает ему дом и постепенно переводит в его владение и другую собственность. Огромные деньги — за что? Если вором был он, ситуация кажется нелепой. Если же она была воровкой, а он — шантажистом, то все встает на свои места.

Мэри Верней отпила глоток из своего бокала и ласково посмотрела на Флавию. Она не заметила на ее лице ни тени негодования или волнения.

— Ваша мысль мне понятна. Интересно. Но я не советую вам обольщаться. Даже доктору Джонсону, этому болтливому старому хрычу, будет очень сложно убедить присяжных в том, что такая взбалмошная и рассеянная особа, как моя бедная кузина, могла успешно организовать похищение картин. И кроме того, картины нужно было еще продавать, верно?

— О да. Но я уверена: ее успех был обусловлен только тем, что она воровала картины, поддавшись порыву, будучи у кого-нибудь в гостях. А приглашали ее все больше такие же обедневшие аристократы, как она сама, у которых не было средств, чтобы как следует каталогизировать свои коллекции или проверить подлинность картин. То, что Боттандо считал идеально продуманной тактикой, на самом деле являлось следствием расстроенной психики. Что же касается реализации картин, то ей и не нужно было заниматься этим. Этот труд взял на себя Уинтертон.

При упоминании имени Уинтертона Мэри Верней удивленно приподняла брови:

— Почему именно он?

— Оставьте притворство, — сурово сказала Флавия, — у вас это неважно получается. Вы отлично знаете почему. Именно он три месяца назад приезжал в Италию и пытался выяснить у Сандано, что ему известно о похищении картины Фра Анджелико. Сандано описал его как мужчину лет пятидесяти или старше, с густыми черными волосами. Уинтертон подходит под это описание, а лысеющий и седеющий Форстер — никак. Уинтертон сделал ловкий ход, вручив Сандано визитную карточку Форстера.

— Может быть, он хотел выручить старого друга?

Флавия состроила скептическую гримасу.

— Что заставило Уинтертона сдать площадь в своей эксклюзивной галерее какому-то второразрядному дельцу? Он рискнул карьерой, поехав в Италию, заплатив грабителю деньги и назвав Форстера организатором кражи полотна Поллайоло. Зачем ему это? Он не стал бы заниматься подобными вещами, не будь он в безвыходном положении. И уж конечно, не ради старого друга — он не тот человек. Может быть, вы сами расскажете мне, зачем ему это понадобилось? Вы сэкономили бы нам время.

— Что ж, неплохая мысль. — Мэри сделала еще глоток из бокала, затем поставила его на подлокотник и приготовилась к откровенному разговору.

«Слава Богу, — подумала Флавия, — похоже, нам не придется продираться сквозь нагромождения лжи и недомолвок». У Мэри Верней было одно очень ценное качество — умение вовремя понять, что игра проиграна, и признать поражение.

— Вся карьера Уинтертона построена на несчастье бедной Вероники, — со вздохом сказала она. — Он брал с нее огромный процент, как я полагаю. Во всяком случае, она не получала почти никакого дохода от своего «хобби». Ей хватало денег, чтобы только-только прожить. Если бы она действительно занималась этим ради наживы, то было бы логично иметь какую-то прибыль, иначе какой смысл?

— Убийство Форстера входило в часть плана?

— Нет, конечно, — резко ответила Мэри. — Если бы я была на это способна, то уже давным-давно убила бы его и положила конец его притязаниям. Нет. Я просто хотела, чтобы он слез с моей шеи. Его смерть, напротив, чрезвычайно осложнила мне жизнь.

— А каким образом он сел вам на шею?

— Форстер был знаком с Вероникой в Италии, и когда она прихватила Уччелло, он предложил ей помочь избавиться от картины. Таким образом он завоевал ее расположение, хотя я подозреваю, он извлек из этой дружбы еще и немалое количество денег. Затем связь между ними прервалась на долгие годы. Потом однажды его пригласили в Бельгию привести в порядок частную коллекцию картин. Он справился со своей задачей блестяще. На нашу беду, у него вызвала сомнение картина Поллайоло. Он поднял все документы и, выяснив происхождение картины, скрылся, прихватив бумаги, связанные с ее продажей.

— И что же он обнаружил в этих бумагах?

— То, что продавцом картины была Вероника, а посредником — Уинтертон. Там же было разрешение на вывоз, где было сказано, что картина продана из коллекции Уэллер-Хауса.

— Довольно рискованный способ продавать краденые картины.

— Очевидно, да, раз мы с вами сейчас говорим об этом, — сухо заметила Мэри. — Не мне судить. Но с другой стороны, никаких сведений о прежнем владельце не имелось, и, следовательно, никто не смог бы доказать, что в коллекции Уэллер-Хауса этой картины никогда не было. Тем более что опись картин из коллекции Уэллер-Хауса была недостаточно подробной. К несчастью, Форстер лично составлял опись картин в Уэллере после смерти дяди Годфри и наверняка знал, что картины Поллайоло там не было. Веронике с Уинтертоном просто не повезло.

Смекнув, что дело нечисто, Форстер решил шантажировать их. Он написал Веронике письмо, затем явился к ней и выложил карты на стол: «Привет, помнишь меня? Мы познакомились во Флоренции, где ты украла Уччелло. Рад, что ты не оставила своего хобби. На этот раз Поллайоло? Я могу доказать, у меня есть документы, подтверждающие твою вину. Как ты думаешь: сколько они стоят?»

Сначала он даже не знал, как именно он будет давить на Веронику, но, попав в дом, быстро нашел способ. Он как бы невзначай ронял намеки: то о каких-то услугах, то о деньгах, потом о доме.

— Но ваша кузина присвоила столько чужих картин! Разве ее нельзя было остановить?

— Какой смысл спрашивать об этом у меня? Я могла бы ее остановить, но меня никто не просил. По возвращении из Италии она все рассказала дяде. Тот запаниковал и спросил совета у Уинтертона. Я-то считаю, что нужно было идти в полицию и просить их помочь без шума вернуть картину владельцам. «Простите, на нее опять что-то нашло — знаете, как это бывает». После чего я заперла бы ее на ключ или отправила лечиться к хорошему психиатру.

Но естественно, в нашей семье такого быть не могло. Больше всего на свете они боялись позора. Первым и единственным их побуждением было все скрыть, а Уинтертон поддержал их в этом намерении, сказав, что нет ничего легче. Мне кажется, они даже не понимали, что Вероника совершила настоящее преступление и всех их сделала соучастниками. По их мнению, преступления совершают только хулиганы вроде Гордона Брауна; Бомонты же могут совершить всего лишь опрометчивый поступок. При этом они забрали свою долю от продажи картины.

Ну конечно, тогда никто не думал, что подобная история может повториться. А потом было уже слишком поздно. Когда Вероника развесила на стенах с полдюжины новых «приобретений», а Уинтертон помог избавиться от них, они были вынуждены примириться с «чудачеством» Вероники. Фальшивые родословные картин, продажа краденого, прибыль от продаж — список стал слишком длинным для всего лишь «опрометчивого поступка». Единственной проблемой был Форстер, однако Уинтертон сумел убедить его в том, что он виноват не менее остальных и еще вернее попадет в тюрьму, если хоть кому-нибудь проболтается. Этого было достаточно до тех пор, пока Форстер не узнал, что случай с Поллайоло не единичный инцидент.

Как я уже сказала, Уинтертон заработал много денег на слабости Вероники и начал вкладывать их в легальный бизнес. Здесь он также преуспел, отбирая наиболее богатых и наименее щепетильных клиентов. Он сноб и вор, но отнюдь не дурак.

В отличие от Форстера, который, однажды начав, так и не смог остановиться. Он зашел слишком далеко, попросив у Вероники сначала дом, а затем все остальное. Зная о ее болезни, он уже видел себя лордом Уэллером. Ему всегда всего было мало. Вероника имела психические отклонения, но не была сумасшедшей. Он неосторожно задел ее фамильную гордость — единственное, чем она не могла поступиться. Она была твердо намерена оставить поместье в семье, даже если бы оно досталось мне.

Услышав, что Форстер хочет Уэллер, Вероника встала на дыбы и сказала, что он может идти в полицию. Форстер пригрозил, что так и сделает. Вероника приняла большую дозу таблеток, считая самоубийство единственной возможностью остановить его. Это одна версия.

— А другая?

— Вероника приняла решение сознаться во всем полиции и обвинить Форстера в шантаже. Узнав об этом, Форстер ее убил.

— Такое могло быть?

Мэри пожала плечами:

— Не знаю. Все это сильно смахивает на мелодраму в викторианском духе.

— Почему в таком случае вы вытащили на свет всю эту историю? Ведь это вы подсказали Марии Фанселли написать письмо?

— Ничего подобного. Я даже мысли такой не держала.

— Как же это случилось?

Она устало вздохнула, потом печально кивнула:

— Я всегда была как бы вне семьи; я знала, что у Вероники проблемы с головой, но не представляла, до какой степени. Она умерла, я унаследовала Уэллер и узнала о катастрофическом финансовом положении поместья. Я решила урезать бюджет и в качестве первого и самого приятного шага в этом направлении уволила Форстера. Он нанес мне визит. Тогда-то я и узнала все. В первый момент я расхохоталась и сказала, что не верю ему. Он предложил мне спросить у Уинтертона. Я спросила, и Уинтертон подтвердил.

Я была в шоке: получить в наследство великолепный дом и выяснить, что он находится в совершенно негодном состоянии, до которого его довела полубезумная воровка. При этом на меня наседал шантажист, требуя денег, а я была по уши в долгах и не знала, как отбиться от налогового инспектора. Господи, в какую же переделку я попала!

Мне нужно было выяснить, насколько веские доказательства есть у Форстера. Уинтертон прикинул, кто еще может что-то знать, и решил, что наибольший риск представляют две фигуры — Мария Фанселли и Сандано. Мы не знали, насколько они осведомлены, а знать это было чрезвычайно важно. Поэтому Уинтертон встретился с ними и договорился, что они в случае чего будут отрицать причастность Вероники к кражам картин и укажут на Форстера. Я, в свою очередь, уничтожила все, какие нашла в доме, компрометирующие бумаги. И поверьте, их было немало.

— Но Форстер хранил в банковском сейфе какое-то неопровержимое доказательство, — вставила Флавия.

— Да, и мы опять не знали, что это. Поэтому Уинтертон попросил Фанселли и Сандано сделать письменное заявление, содержание которого в общем совпадало с тем, что они говорили вам: Форстер — вор, и он украл эти две картины. Он мог доказать, что воровка — Вероника; у нас были свидетельства того, что вором мог быть он. Я предложила Форстеру обменяться компроматом и в знак доброго расположения пообещала выдать ему еще и кругленькую сумму.

— Вот что он имел в виду, когда рассказывал жене о предстоящей сделке.

— Наверное. Я кое-как наскребла часть денег, подготовила документы и ждала, когда мне на счет придут еще несколько тысяч. Оставалось только заручиться согласием Форстера.

— И что случилось?

— Все расстроилось из-за этой глупой женщины Фанселли. Ею завладела идея рассказать полиции, что Уччелло украл Форстер. Конечно, идею подбросили мы, но она решила через тридцать лет отомстить ему.

— Было за что. Он бросил ее с ребенком.

— Хм, да, это правда. Он обошелся с ней низко. Кстати, ребенок пошел в него.

— Разве это не он оплачивает лечение своей матери?

Мэри покачала головой:

— Плачу я и отчасти Уинтертон. Такова плата за ее письменное заявление. Так где я остановилась?

— Фанселли решила отомстить.

— Да. Проблема заключалась в том, что она хотела успеть сделать это до того, как умрет. Уинтертон говорил, что она очень плоха. Полагаю, она тоже знала об этом и боялась опоздать. Таким образом она подтолкнула полицию к расследованию, колеса завертелись, и в конце концов Форстеру позвонил Джонатан. Совершенно некстати. Форстер решил, что мы с Уинтертоном надули его. С большим трудом мне удалось его убедить, что чем быстрее мы обменяемся компрометирующими бумагами, тем лучше. Если мы уничтожим все доказательства, никто не сможет к нам подкопаться. Тогда у полиции останутся только показания старой безумной женщины и признание вора Сандано, которому грош цена.

Признаюсь, я воспользовалась ситуацией и давила на Форстера, как могла. Я и сама уже начинала поддаваться панике. Я люблю тихую, спокойную жизнь, а обстоятельства вынуждали меня плести интриги и совершать противозаконные действия.

В конце концов Форстер внял голосу разума. Я должна была прийти к нему домой окольной дорогой в десять вечера с бумагами и выписанным на его имя чеком.

— И тут все пошло не так, как было задумано?

— Это был какой-то кошмар. Я обнаружила Форстера лежащим внизу лестницы. Он был мертв. Сначала я окаменела от ужаса. Бог знает, сколько я там простояла. Но через какое-то время до меня дошло, что я могу стать козлом отпущения. Я перешагнула через него, поднялась по лестнице, схватила пакет с бумагами и ушла тем же путем, что и пришла.

— Вы уничтожили бумаги?

— Естественно. Сразу же. Мне казалось, что этого достаточно, — до тех пор, пока Джонатан не обнаружил в бумагах Форстера опись нашей коллекции и не начал с ней носиться. Я испугалась, что он обнаружит другие улики, и убедила Джессику спалить оставшиеся бумаги. Она полагала, что это необходимо для ее же собственной безопасности.

— А кто же тогда убил Форстера?

Мэри пожала плечами:

— А кто-то убивал?

— Да, — вмешался разочарованный Аргайл, — и вам это известно.

Наступило долгое молчание. Аргайл ждал, когда Мэри заговорит. Он не был уверен, стоит ли ему вмешиваться, но знал, что рано или поздно ему придется сказать свое слово. Поскольку Мэри продолжала молчать, он заговорил сам:

— Это знаю также и я. Я слышал вас в церкви.

— О чем ты, Джонатан?

— Его убил Джордж Бартон. Я слышал, как он говорил это. В ризнице. Он сказал, что сделал это с удовольствием и не испытывает никаких сожалений. Еще он сказал, что Форстер заслужил такой конец за то, что плохо относился к людям.

Мэри Верней наградила Джонатана взглядом, какой обычно приберегают для гостя, застигнутого в тот момент, когда он залез в чей-то карман, или попытался стащить серебряную ложку, или когда он накормил хозяйскую собаку шоколадками и ее вырвало на персидский ковер. Аргайл улыбнулся извиняющейся улыбкой.

— Что я мог поделать? — жалобно сказал он. Взгляд ее немного смягчился.

— Понимаю. Это ваш долг, да?

— Прежде чем мы углубимся в тонкости этикета, могу я спросить: правда то, что я слышал, или нет?

Она нехотя кивнула:

— После прихода Салли я решила поговорить с ним. Мне показалось вполне вероятным, что Джордж мог убить его, и я опасалась худшего. Увы, я оказалась права. Джордж, когда выпьет, становится агрессивным. Произошло не убийство, а несчастный случай. В трезвом виде он тише воды, ниже травы. Вы слышали, что Форстер хотел выселить его из коттеджа?

— Да.

Мэри вздохнула и продолжила:

— Джордж пошел к Форстеру и просил его проявить благоразумие. Форстер практически выкинул его за дверь. Джордж пошел и напился. Напившись, он разъярился и снова пошел разбираться к Форстеру. Я уверена: он не хотел убивать его. Он просто стал подниматься за ним вверх по лестнице и слишком сильно потянул его за руку. Форстер упал и неудачно ударился головой.

Конечно, все это — лишь мои предположения. Джордж не говорил мне прямо, что стал виновником его смерти. Его дочь поклянется, что он весь вечер был у нее, — кстати, наверное, она уже сделала это. Если спросят меня, я тоже скажу, что это совершенно нелепая мысль.

— А как же суд? Закон и порядок?

Она пожала плечами:

— При сложившихся обстоятельствах мне трудно рассуждать на эту тему. Плевать мне на закон! Я люблю Джорджа. Кто выиграет оттого, что он сядет в тюрьму?

— Может, предоставим решать это суду?

— Пожалуй, я возьму на себя смелость и решу сама, сэкономив всем время и деньги.

— Но…

— Нет, — твердо сказала Мэри. — Никаких «но». Я так решила. Со мной делайте что хотите. Но вы не дождетесь от меня показаний против бедняги Джорджа. И у меня есть подозрение, что без моей помощи вы вряд ли сможете найти что-нибудь еще.

— Бедняга Джордж сломал человеку шею и ушел, не оказав ему помощи, — немного сердито сказала Флавия. — Вас это не смущает?

— Не особенно.

После этого заявления все погрузились в молчание.

— И что теперь со мной будет? — нарушила тишину Мэри.

— Сознательное введение в заблуждение по нескольким эпизодам. Это как минимум. Как максимум — заговор.

— Я говорила вам, что зря согласилась принять этот дом в наследство, — грустно сказала Мэри. — Раньше все было так легко и просто. Проклятое семейство. Сожалею, что причинила вам столько беспокойства. Но, честно говоря, я просто пыталась выкарабкаться из ямы, которую выкопали мне другие люди.

Флавия и Джонатан смотрели на нее с сочувствием.

— Полагаю, ждать признания от Уинтертона в том, что он помогал продавать краденые картины, так же глупо, как ждать, что Джордж признается в убийстве Форстера, — мрачно сказал Аргайл. — Вам известно местонахождение только одной картины, похищенной «Джотто», но даже это ничего не дает — Форстер украл документы о продаже, а Мэри их уничтожила. В конце концов, вам, может быть, удастся найти что-нибудь еще, но, на мой взгляд, это все равно, что искать иголку в стоге сена. Боюсь, мы ничем не сможем помочь Боттандо на завтрашней встрече.

Снова наступило молчание.

— Дела из рук вон плохи, — безжалостно озвучил мысли Флавии Аргайл.

— В каком смысле?

— Ни одной картины мы не нашли. Против Уинтертона нет никаких улик, за исключением показаний Сандано, но кто станет слушать Сандано? Убийца Форстера неизвестен. И что хуже всего: тебе придется объявить, что непревзойденный вор-профессионал «Джотто» в действительности являлся немолодой и не очень здоровой леди. Арган раззвонит повсюду, что Боттандо пошел по ложному следу и гонялся за сумасшедшей. Твой шеф станет всеобщим посмешищем. Старина не выдержит такого позора.

— Я знаю. Но что ты предлагаешь?

— Уинтертон должен знать, куда ушли картины, так?

— По идее, да, — сказала Мэри. — Но это не значит, что он вам скажет.

— Он понимает, что если мы очень хорошо постараемся, то рано или поздно докопаемся до правды. Но с другой стороны, если ему дадут железную гарантию, что дело будет закрыто навсегда?..

— Джонатан, — раздраженно сказала Флавия, — говори прямо.

— Ты постоянно твердишь мне, что ради достижения большой цели можно чем-то и поступиться. А Боттандо вечно расхваливает тебя за то, что ты умеешь находить пропавшие картины, — осторожно добавил он.

— Да, бывает.

— Может быть, именно это тебе нужно сделать сейчас? Она отлично понимала, к чему он ее подталкивает, но все в ней восставало против этой идеи.

Аргайл изложил свой план — сначала робко, потом все более и более настойчиво и в конце концов подвел к тому, что это — единственный выход из положения. На уговоры ушел целый час, поэтому дальше пришлось действовать очень быстро.

Мэри Верней подбросила Флавию до Норвича, чтобы та успела на последний лондонский поезд. В спешке Флавия даже не собрала вещи. Аргайл пообещал привезти их потом.

На платформе Флавия поцеловала его.

— Увидимся через несколько дней, — сказала она. — Спасибо тебе за совет: сама я ни за что не решилась бы. Беру назад свои слова, что ты недостаточно тверд. И между нами — того, чем я сегодня поступилась, мне хватит на всю оставшуюся жизнь.

Знаменательная встреча состоялась в конференц-зале министерства. Это было унылое собрание. Пятнадцать человек собрались посмотреть, как состоится публичная порка Боттандо и принесение его в жертву на алтарь эффективности. Многие пришли с большой неохотой — они хорошо относились к Боттандо и ценили его заслуги. Еще несколько человек были рады, что тучи сгустились не у них над головой. Подавляющее большинство пришедших на встречу недолюбливали Аргана и внутренне противились тем идеям, которые он провозглашал.

Но никто из них не мог ему помешать; в сущности, никто и не пытался. Служебные записки Аргана давно циркулировали в министерстве, поэтому большинство понимало, что Боттандо попал в настоящую беду. Но открыто выступить на чьей-то стороне старая гвардия не рискнула, дружно решив поберечь силы до более подходящего случая.

Боттандо пришел на встречу вместе с Флавией. Он знал, что она единственный верный ему человек. К сожалению, Флавия могла поддержать его только морально. Она совершенно выбилась из сил. Добравшись до Лондона, Флавия помчалась к Уинтертону и битых три часа торговалась с ним за согласие сотрудничать; затем поехала в аэропорт и весь долгий перелет до Рима терзалась сомнениями, правильно ли она поступила. Она лишь вкратце успела сообщить Боттандо основную информацию. Она говорила и говорила; на удивление спокойный, Боттандо внимательно выслушал ее, поблагодарил и затолкал в машину. «Мы уже опаздываем», — объяснил он.

Встречу открыл сам министр — скучный безобидный человек, слишком бесхарактерный для того, чтобы пойти против мнения своих подчиненных. Раз они решили, что такая встреча необходима, значит, нужно ее организовать. Он высказался очень неопределенно; основная мысль его выступления заключалась в том, что, каким бы ни оказался итог встречи, он за это никакой ответственности не несет. Потом для разогрева обсудили общее состояние дел, затем из-за какого-то пустяка разгорелся нешуточный спор — сигнал, что пора переходить к главному пункту программы.

Наступил черед Аргана, и он выступил вперед — тихий, мягкий и оттого еще более опасный.

Он начал издалека, со структурных вопросов, постепенно обрисовывая, каким образом в управлении принимаются решения. Затем привел статистику, сравнив количество преступлений и количество арестов и возвращенных ценностей. Цифры произвели удручающее впечатление даже на Боттандо.

— Но оставим голые цифры, — небрежно продолжил Арган. — Надеюсь, вам станет яснее, в чем состоит проблема, если я приведу пару конкретных примеров. За последние две недели произошло несколько преступлений разного масштаба. К сожалению, ни одно из них не было раскрыто. Более того, не были проведены даже самые элементарные следственные действия. Генерал Боттандо, без сомнения, скажет, что за такой короткий срок невозможно раскрыть преступление. По его мнению, преступление в области искусства должно как следует вызреть, прежде чем можно будет собрать урожай. Если нужно, даже в течение десятилетий.

Я не верю в такой подход. Я полагаю, что только должным образом организованные и сфокусированные действия могут привести к реальному результату. Куй железо, пока горячо, — вот к чему я призываю.

Совершенно очевидно, что этот лозунг не в чести у руководства управления по борьбе с кражами произведений искусства. Когда была украдена ценнейшая коллекция этрусских статуэток, генерал Боттандо послал одну из своих девушек побеседовать с мстительной пожилой женщиной о преступлении тридцатилетней давности. Затем ограбили галерею на виа Джулия. Вы думаете, туда кто-нибудь поехал? Ничего подобного; все та же девица мчится на встречу с закоренелым преступником, чтобы выслушать его бредовую историю. Ограбления следуют одно за другим, а мы отправляемся в Англию заниматься всякой чепухой.

Зачем? Затем что у генерала есть любимая теория. На протяжении многих лет, невзирая на явные признаки того, что торговля искусством вошла в сферу деятельности организованной преступности, и пренебрегая принципом приоритетности насущных дел, генерал Боттандо лелеет свою старомодную романтическую теорию, являющуюся вопиющим надругательством над здравым смыслом. Говоря коротко, он верит в существование некоего вора-профессионала, который скитается по Европе и бесследно похищает картины. Конечно, никаких доказательств существования такого человека нет и в помине. В Европе не найдется ни одного полицейского, который поддержал бы его теорию. Хотя, конечно, с помощью ложных свидетельств можно доказать что угодно — это я вам говорю как бывший историк-искусствовед.

«Смешно, — рассеянно подумал Боттандо. — Он уверенно держится. Впрочем, так и должно быть. Я и сам пользуюсь этим приемом. Он знает не хуже меня, что я никогда не верил в существование „Джотто“. Он отлично знает, что я бог весть сколько лет не вспоминал о нем. Он в курсе, что Флавия беседовала с Сандано всего несколько минут. А еще он прекрасно понимает, что, если бы не стал третировать меня этим делом, я давно бы уже бросил его. Бездельник».

А Арган тем временем продолжал рассуждать об опасностях подгонки фактов под ложные теории и о растрачивании полицейских ресурсов впустую. О дисциплине тоже сказал. Необходим жесткий контроль, чтобы сфокусировать внимание сотрудников на действительно важных вещах. Пора экономить деньги. В современном мире нет места бездельникам и просиживателям штанов. Нужно беречь средства, выделяемые полиции налогоплательщиками. Должна быть отдача. Окупаемость. Продуктивность. Ответственность. Целеустремленность. Бережливость.

Он закончил свою речь, употребив все громкие и правильные слова, ни одного не оставив Боттандо. Государственные мужи сияли от удовольствия, слушая, как он выдает один за другим все министерские лозунги. Флавия, которая ревниво сожалела о каждом украденном у генерала слове и оскорбленная намеками Аргана на свою персону, испепеляла его взглядом со своего места в конце стола. Она с трудом сдерживалась, чтобы не подбежать и не отхлестать мерзавца по щекам.

— Генерал? — Министр с извиняющейся улыбкой повернул голову к Боттандо. — Боюсь, вам пришлось выслушать весьма нелицеприятную критику о работе своего управления. Вам, наверное, есть что ответить по этому поводу.

— Думаю, да, — сказал Боттандо, наклоняясь вперед. Он водрузил на нос очки, чтобы окидывать присутствующих величественным взглядом. — Мне очень грустно, что у доктора Аргана, который провел у нас так много времени, сложилось столь неблагоприятное впечатление о методах нашей работы.

Я неоднократно пытался объяснить ему, что управление создано для защиты национального наследия и возвращения утраченных ценностей, где бы они ни находились. В тех редких случаях, когда перед нами вставал выбор: поймать преступника или вернуть произведение искусства, — нам всегда было рекомендовано предпочесть второе. Именно на этом и сосредоточено все наше внимание. Относительно кражи этрусских статуэток могу сообщить, что преступник был схвачен карабинерами. Мы предложили им свою помощь, но они сказали, что обойдутся своими силами.

— Надеюсь, мы собрались здесь не ради обсуждения межведомственных склок? — мрачно пробормотал Арган.

Боттандо оставил без внимания этот выпад и продолжил:

— Естественно, мы держим глаза и уши открытыми и используем все источники информации и связи, наработанные за прошедшие годы. Однако никакой компьютер никогда не заменит человеческого разума и интуиции.

Арган фыркнул:

— И к чему они вас привели?

Боттандо вздохнул. Затем, не в силах подобрать более подходящего ответа, он поднял с пола коробку и поставил на стул рядом с собой. Медленно, одну за другой он вытаскивал статуэтки и передавал их сидящим вокруг него.

— Тридцать девять этрусских фигурок, — сказал он, внимательно следя за их передвижением по кругу. — Мы нашли их сегодня утром под кроватью одной пожилой леди в Витербо.

После этого театрального представления наступила пауза. Арган оправился не сразу.

— Надеюсь, их вернут законным владельцам, — сказал он наконец. — Всем известна ваша страсть украшать свой кабинет крадеными вещами.

Боттандо ослепительно улыбнулся ему.

— Их вернут законным владельцам лишь после того, как будет проведена вся бумажная работа. Но мне хотелось бы отметить, что я чрезвычайно сожалею о том времени, которое нам пришлось потратить на это дело. Я хочу сказать, что если бы зять доктора Аргана заплатил жуликам, которые согласились украсть для него эти вещи, они не чувствовали бы за собой морального права увести их из его галереи. У воров, знаете ли, тоже есть свои понятия о чести.

Боттандо быстрым взглядом окинул комнату. Удар попал в цель, подумал он, заметив, как все неодобрительно покосились в сторону Аргана. Улыбка сползла с лица маленького негодяя.

— То-то, — прошептал Боттандо, склонившись к Флавии, — никогда не нападай на старого льва, если не уверен, что он уже потерял зубы… А теперь я хочу поговорить о более важном деле под условным названием «Джотто», — продолжил он уже для всех, отмахнувшись от Флавии, которая похлопала его по руке и прошептала, что ей нужно сказать ему пару слов наедине. «Не сейчас, Флавия, — подумал он. — Дай насладиться моментом». — Как уже отметил доктор Арган, в течение долгого времени у меня не было по этому делу ничего, кроме смутных предположений. Я — мое управление — следовал инструкции. Нераскрытые дела периодически поднимают и сопоставляют с новыми данными. И тут как никогда важен профессиональный опыт, когда ты вспоминаешь различные дела и сравниваешь их друг с другом. Опыт и интуиция помогают составить представление о том, как было совершено преступление. В качестве примера могу сказать, что доктор Арган имел непосредственный доступ ко всем материалам дела и возможность тщательно изучить его, однако в силу отсутствия профессионального опыта не сумел реально оценить перспективы его расследования. Мой опыт, — внушительно продолжил он, — и практическая сметка синьорины ди Стефано помогли нам сделать правильные выводы.

Синьорина ди Стефано не выразила ни малейшего удовольствия от высказанной в ее адрес похвалы и смотрела на него с безумным лицом. Чего бы она только не отдала, чтобы он заткнулся. Ведь он и так уже победил врага, так зачем продолжать битву?

Но он не желал останавливаться:

— Там, где доктор Арган посмеивался, мы искали. То, что он отвергал как полнейшую чепуху, мы принимали как путеводную нить. Письмо, которое доктор Арган выбросил бы в мусорную корзину, привело меня к одной из самых значительных побед за всю карьеру. И уж если работа нашего управления подверглась проверке, я рад, что это случилось именно сейчас.

Его смелое заявление произвело должный эффект: в бюрократическом мире нечасто бывает, чтобы человек в трудном положении бросался такими громкими фразами. Флавия, все еще волнуясь, изучала поверхность стола и крутила в пальцах ручку.

— Что касается человека, которого я прозвал «Джотто» и в чьем существовании сомневался доктор Арган, то в настоящий момент я готов наполнить свою оригинальную теорию конкретным содержанием. Настоящее имя «Джотто» — Джеффри Арнольд Форстер, и мы можем это доказать. Его личность удалось установить благодаря тому, что мы прислушивались к словам жуликов и старых безумных женщин, а также благодаря тому, что мы со своим опытом и смекалкой умеем различать, когда они говорят правду, а когда лгут. Доказательства? Конечно.

Боттандо начал излагать подробности по мере того, как поступали вопросы.

— Если не нравится Сандано, существуют показания синьоры Фанселли. — Флавия забыла рассказать ему о том, что подтолкнуло Марию Фанселли написать письмо и дать показания против Форстера. — Есть также заявление Артура Уинтертона — дельца, известного всему миру, человека с безупречной репутацией. Имеется свидетельство Мэри Верней, что Форстер продавал картины под прикрытием коллекции Уэллер-Хауса. Есть сведения о предполагаемом убийстве Вероники Бомонт — бедная женщина узнала, что Форстер продает добытые незаконным путем картины, пользуясь ее именем, и начала задавать вопросы. Факт, что его жена сожгла все бумаги, пытаясь скрыть свидетельства его махинаций. И наконец, возможность того, что его самого убил обманутый клиент. Но этот факт вряд ли удастся когда-нибудь доказать, поскольку следствием занимается английская полиция, недостаточно опытная в подобных делах.

Боттандо подержал паузу, чтобы произвести больший эффект. Все неуверенно ерзали на своих местах, не готовые к такой яростной защите. Арган, однако, расслабился — много слов и никаких вещественных доказательств. Он уже готовился к новой атаке. Боттандо дождался, пока Арган облизнет губы, собираясь сказать свое слово, приторно улыбнулся ему и достал листок бумаги.

— Ну и, помимо всего, есть это, — продолжил он, благоговейно выкладывая листок на стол. Он выждал еще полсекунды в полном молчании, так что даже самые непонятливые ощутили, что близится кульминация. — Это было найдено в папках, опять же одним из моих людей. Что же это? — риторически вопросил Боттандо, словно ожидая, что все начнут поднимать руки, желая ответить. Он покачал головой. — Всего лишь список клиентов и картин, которые они купили. И мест, откуда они были украдены. Вот и все. Возможно, список неполный, но, на мой взгляд, это — величайшее событие в истории преступлений, связанных с искусством. Девятнадцать работ, из которых двенадцать были похищены в Италии; среди них есть полотна Уччелло, Мартини, Поллайоло, Мазаччо, Беллини и многих других. И все они числятся в моем списке деяний «Джотто», в чье существование доктор Арган отказывался верить. Эти картины уже сами по себе представляют грандиозную коллекцию, которая могла бы составить гордость любого музея. Мы знаем их местонахождение и, вероятно, сумеем вернуть большую часть владельцам. Успешное завершение этого дела, — твердо заявил он, оглядев присутствующих и взглядом призывая их возразить, — я считаю триумфом всего нашего управления.

Возможно, Боттандо выбрал слишком жесткую линию поведения, но ему хотелось, чтобы его успех не оставил никаких сомнений. Он пустил по кругу листок, выторгованный Флавией у Уинтертона, чтобы все смогли прочитать его и восхититься. Пока они занимались этим, Боттандо продолжал развивать свою мысль о преимуществах опыта и компетентности, об опасности заблуждения, будто реальную жизнь можно свести к узкому кругу административных дел; о том, что постоянные перемены в угоду веяниям моды ни к чему хорошему не приведут. О том, что полицейская работа трудна и отнимает много времени, а потому не может стоить дешево. О беспристрастности и о том, что нельзя защищать жуликов, даже если они приходятся тебе родней.

— Ну и, конечно, главное — это абсолютная преданность делу, неподкупность и честность. — Тут генерал посмотрел на Аргана.

Все это он произнес мягким, спокойным, полным снисходительности и сожаления тоном. Его слова звучали музыкой в ушах собравшихся, которые к концу его речи смотрели на него чуть ли не с благоговением. Настроение встречи кардинально изменилось. Теперь уже союзники Аргана не смели взглянуть в его сторону. Конечно, потом они продолжат свою борьбу за реформы.

Но они не хотели, чтобы сейчас их порвали на куски из-за человека, который втянул их в такую глупую историю.

Голосование за Боттандо прошло анонимно. Как ни странно, только Флавия казалась недовольной. «Наверное, перенапряглась, — подумал Боттандо. — Нужно дать ей отдохнуть несколько дней, прежде чем она снова окунется в работу».

Даже Арган поздравил его с успехом. Боттандо чуть не пожалел его. Но, конечно, не от души.