"Конструкторы" - читать интересную книгу автора (Вишняков Василий Алексеевич)

1. Необычное задание

Выйдя из наркомата на площадь Ногина и свернув влево на тихую улицу Разина, Михаил Ильич Кошкин постепенно успокоился и зашагал широко и ровно.

В кабинете наркома он не раз чувствовал, как становилось словно бы нечем дышать. И не от того, что в комнате не хватало воздуха, а от того, что и как говорил нарком. А нарком грубовато и просто заявил, что если задание не будет выполнено в срок, то с них обоих снимут головы.

— В этом, Миша, можешь не сомневаться, — добавил он почти весело. — Будет именно так.

Но самым неприятным для Михаила Ильича оказались даже не эти слова, а фотоснимки, которые достал из сейфа и из своих рук показал ему нарком.

…Пустынная, обожжённая солнцем долина, плоский холм. Редкие чахлые кусты, вросшие в землю серые камни. На склоне холма белый от пыли танк БТ-5. Гусеница разорвана, в борту зияющая пробоина. На других фотоснимках такие же израненные БТ…

Испания… Так вот какие вести идут с твоих далёких полей…

— Ну как, Миша, сделаешь хороший танк? — опросил нарком.

— Постараюсь.

— Если не сделаешь, снимут нам с тобой головы, — повторил нарком, убирая снимки и звучно щёлкая ключом сейфа. Потом вернулся к столу, сел в кресло, положив руки на стол и устало склонив голову.

— Давай договоримся, Миша, вот о чём, — задумчиво начал он. — Я знаю, ты в Питере работал над новым танком с противоснарядным бронированием. Вообще у вас там, в ОКМО,[1] интересные люди, смелые идеи. Это хорошо, но ведь все эти ваши новинки, как говорится, курочка в гнезде… Ваши опытные образцы чудесны, но они никуда не идут и вряд ли когда-нибудь пойдут.

— Мы так не думаем. Каждый новый образец — шаг вперёд в танкостроении.

— Согласен, Миша, согласен, — перебил его нарком. — Но теперь ты едешь на Особый завод, где производство танков — серийное. Ты должен быстро дать машину, которая пойдёт в серию взамен БТ, поступит на вооружение Красной Армии. А это совсем другое дело. Тут нельзя отрываться от грешной земли. Об этом я и хотел с тобою договориться.

— Не понимаю вас, товарищ нарком.

— Я вот о чём. Ну где мы сможем сейчас катать противоснарядную броню? Нет у нас пока такого стана. Сварка корпуса — прекрасно! Но где и как мы будем варить плиты такой толщины? Это дело тоже ещё в процессе освоения. Да и двигатель В-2, который вы повсюду ставите… Он же недоработан, сырой, для боевого серийного танка пока не годен. Обо всём этом надо крепко подумать.

— Надо подтягивать производство, а не закладывать в проекты вчерашний день. На это я не пойду.

— Не ершись. Ты что, не согласен думать?

— Думать согласен, но…

— Ну вот и хорошо, — примирительно сказал нарком, остро блеснув на Михаила Ильича прищуренными глазами. — Тактико-технические требования на новый танк разработаны военными, согласованы и утверждены правительством. Наше дело — выполнить их точно и в срок. Если будут трудности — звони. Машину на вокзал дать?

— Нет, доберусь сам. Мне надо зайти к Болховитину.

— Кто такой?

— Работал на Особом, а потом у нас — в ОКМО. Сейчас здесь, в Москве.

— Припоминаю. БТ — ведь это, кажется, его работа?

— Да, если не считать американца Кристи. Но сейчас Болховитин тяжело болен, хочу навестить.

— Дело твоё. Да, постой… Это ты, пожалуй, должен знать.

Нарком встал, доверительно нагнулся к Михаилу Ильичу, негромко, но веско сказал;

— Твоё назначение на Особый одобрил лично товарищ Сталин. И знаешь, что он сказал? «Я помню Кошкина ещё по Коммунистическому университету». Ты понимаешь, что это значит?

— Да, это ко многому обязывает. Постараюсь оправдать доверие.

— Ну, желаю успеха, Миша. От души желаю тебе успеха.

Вот и Красная площадь. Обветшалый, совсем облупившийся храм Василия Блаженного. Лобное место. Мавзолей Ленина. Всё давно знакомо и навсегда памятно.

Когда-то десятилетним мальчиком пришёл он вместе с отцом в столицу из родной ярославской деревеньки. Пришёл в лаптях, с котомкой за плечами. Был учеником, а потом рабочим на кондитерской фабрике. Отсюда ушёл на гражданскую, воевал и на Севере — под Архангельском, и на юге — под Царицыном. В двадцатом вернулся в Москву, стал учиться в Коммунистическом университете имени Я. М. Свердлова. Потом наступила долгая разлука со столицей — работал в Вятке в губкоме партии, учился в Ленинградском политехническом, работал в ОКМО… И вот снова Москва, правда, ненадолго, проездом…

Красная площадь горбится брусчаткой, образуя подобие полусферы, словно именно здесь вершина земного шара. Величественные кремлёвские стены. Тёмно-вишнёвый, полированный гранит плит Мавзолея. Он вызвал в памяти Красную площадь такой, какой была она в январский день 1924 года: засыпанная снегом, заполненная толпами людей, стоявших без шапок, низко склонив головы.

А Ильич лежал, уже безучастный ко всему, покрытый до пояса простым красным полотном, сложив на груди маленькие высохшие руки; лежал в просторном с большими накладными карманами френче грубого военного сукна, и снежинки не таяли на его высоком лбу…

Теперь, в октябре 1937 года, у закрытого уже Мавзолея толпились экскурсанты и прохожие, наблюдая за сменой часовых. Никто из них не обратил внимания на невысокого, простецкого вида человека лет сорока, с типично русским лицом, в меру скуластого, с глубоко посаженными крупными серыми глазами, который, остановившись в сторонке, снял кепку и молча постоял так с минуту.