"Воители безмолвия" - читать интересную книгу автора (Бордаж Пьер)

Глава 18

Голый Тиксу очнулся глубоко под водой, ледяной и сильно соленой. Несмотря на недомогание, сильнейшую головную боль и ощущение, что находится вне тела, он рефлекторно заработал руками и ногами, чтобы выбраться на поверхность и глотнуть воздуха, притока которого настоятельно требовали легкие.

В глазах висела красная завеса. Ему казалось, что грудь вот-вот лопнет от давления на нее. Он уже решил, что никогда не выплывет на поверхность, что утонет, что эта нескончаемая масса воды станет его анонимной могилой. Почти потеряв сознание, он все же вырвался на поверхность, жадно начал глотать воздух, пропитанный соленой пеной, не переставая беспорядочно барахтаться среди подвижных дюн.

Старенький деремат Жеофо забросил его в самый центр океана, покрывавшего девять десятых поверхности планеты. Он не располагал никакими вехами для ориентации в серой безбрежности волн и в небе над собой, затянутом черными низкими тучами, которые закрывали звезды. Он не знал, на каком расстоянии находится континент Альбар. До него вполне могло быть несколько тысяч километров.

Он поплыл наудачу, чтобы восстановить кровообращение в начинающих окостеневать конечностях. И все время сплевывал соленую воду, попадавшую в рот от мечущихся высоких волн. Времени привести в порядок мысли не было. Прежде всего надо было выжить в этой водной пустыне, и он направил всю свою энергию на достижение этой цели. Но его отчаянные усилия были тщетными.

Он боролся до наступления ночи. Прошел все этапы отчаяния, когда желание бросить все становилось почти неодолимым. Эта мрачная и неравная борьба с океаном выглядела абсурдной. Вымотанное тело нещадно болело и требовало капитуляции, отказа от борьбы. Оно хотело вкусить покоя. Глубины звали его, и зов их был могучим, волны и ветер звучали в унисон, словно обещая освобождение, словно убаюкивая завораживающей песней легендарных сирен. Но невероятный инстинкт выживания брал верх над безволием и заставлял продолжать борьбу. Ему казалось, что он слышит слова Нолустрита, пастуха с Марки-ната: вы должны доказать, что обладаете великой волей к жизни… Великой волей к жизни… Каждое движение отяжелевших рук и ног было мукой, но образ Афикит каждый раз помогал отодвинуть фатальный исход. Ему казалось, что он ворочает воду тоннами, что холод и соль разъедают кожу, которая нещадно чесалась… Он не раз спрашивал себя, как ему удастся все это выдержать.

Ночь постепенно накрыла просторы вод своим темным одеялом. Поднялся сильный ревущий ветер и хищником заскользил в провалах между водяными валами. Они вздымались, походя на головы огромных разъяренных змей, и с ревом разбивались, окутывая его фонтанами пены. Замерзший Тиксу, который дышал скорее водой, чем воздухом, решил, что пробил его последний час. И в момент краткого прозрения призвал на помощь антру. Он уже знал, что динамическая сила звука жизни наполняла его энергией каждый раз, когда требовалось, особенно в периоды уныния. Благодаря антре, ему, посредственному пловцу, бедному смертному, удалось не утонуть, не умереть от переохлаждения. Тиксу этого не заметил, но звук с самого начала работал на полную мощность, пока его безграничная мощь не натолкнулась на стены узкой тюрьмы менталитета оранжанина.

И тогда, деморализованный этим открытием, он решил отказаться от борьбы, уступить колдовскому зову океанских глубин. С невероятным облегчением перестал работать руками и ногами, потерявшими чувствительность от холодных объятий воды. И позволил телу вертикально погрузиться в безмолвное, ледяное чрево океана. Ему никогда не увидеть Афикит, он не познакомится с ней близко, она будет жить без него… Вода была умиротворяющей, как заботливая мать… как обещание счастья, быть может… Сколько времени он, как камень, погружался в его бездонную пасть? Он не знал. Время потеряло свое значение… Все потеряло значение…

И вдруг его подхватил гигантский вихрь. Его ноги натолкнулись на что-то твердое и подвижное. Оранжанин еще не успел понять, что с ним происходит, как его понесло вверх к поверхности океана. Теряя сознание, он ощутил у плеча что-то эластичное, вслепую вскинул руку и ухватился за выступ, напоминающий хрящевой нарост. Давление несущейся навстречу воды заставило разжать руку, но он тут же поймал второй нарост и крепко вцепился в него. У него возникло неясное ощущение, что он попал на подвижный кусок сущи, который поднимался наверх. Тиксу не хватало воздуха. Его ноздри, рот, глотку заливала вода.

Неожиданно для себя он оказался на поверхности океана. Подвижная твердь под ним застыла. Тиксу, который скорчился, охватив нарост, обдавали потоки воды. Он кашлял и отплевывался, пытаясь восстановить дыхание.

Он был не на суше, а лежал на черном сверкающем загривке гигантского морского чудища. На толстой коже виднелось множество круглых отверстий, из которых вырывались фонтаны воды. Над огромным лбом торчал ряд белых острых бивней, разрезавших воду, которая мощными потоками бурлила по обе стороны его плоской головы. На вздутых боках виднелись феноменально большие прозрачные плавники, ударявшие по воде и вздымавшие титанические валы, которые разлетались на мириады недолговечных брызг. Длинный раздвоенный хвост то исчезал, то появлялся среди подвижных водных стен.

Чудовище оставалось на поверхности и неслось вперед, оставляя за собой ровный след, который не сразу стирали разбушевавшееся море и яростный ветер. Лежа на спине животного и не выпуская крепкого эластичного нароста, Тиксу постепенно собрался с силами, хотя на него иногда обрушивались волны. Кожа его превратилась в зудящий панцирь, покрытый ледышками и солью. Ему никак не удавалось согреться. Чудовище ушло от бури и оказалось в зоне затишья, где ревущий ветер превратился в бриз, а волны перестали заливать спину, тихо хлопая по огромным бокам.

Дрожащий, убаюканный качкой, измотанный усталостью Тиксу даже не спросил себя, почему и как это чудовище вырвало его из объятий бури. Он вытянулся на черной коже и уснул. Он несколько раз внезапно просыпался и видел через залепленные солью ресницы, что животное спокойно продолжает свой путь. Бивни рассекали ночь и спокойное море, как нос корабля. Оранжанин долгое время пробыл между сном и реальностью, между небом и водой, потом снова заснул.

Кусачий ночной холод снова вырвал его из неспокойного сна. Он сжался в комок, пытаясь удержать малейшие частицы тепла, но шею, плечи, спину, ягодицы и ноги обдувал холодный ветер. Он обсох, но соль разъедала кожу, и она сильно чесалась. В нее вонзались крохотные жала, проникая в каждую пору и в волосы.

Словно догадавшись о муках человека, которого животное несло на себе, оно исторгло из спинных отверстий фонтаны дымящейся жидкости. Вязкий теплый дождь окатил Тиксу, накрыв его плотным эластичным одеялом, мягким панцирем, который отделил его от холодного воздуха.

На горизонте вспыхнули первые проблески утренней зари. Оранжанина разбудил оглушительный грохот. Огромные зеленые акулы вставали на хвосты, с удивительной легкостью вырываясь из объятий океана, и с хриплым ревом перепрыгивали через чудовище. Он понял, хищники жаждали заполучить свою добычу, а добычей был он. Его сердце забилось, он приподнялся и прижался к наросту. Акулы, вначале напуганные размерами чудовища, становились все более агрессивными. Их плавники уже касались черных боков и хвоста. Одна из акул вдруг вырвалась из воды, устремившись в сторону Тиксу. Он успел увидеть белое брюхо и разверстую пасть с тройным рядом острых зубов. Машинально пригнулся, услышал, как рядом с его головой что-то хрястнуло, потом почувствовал тяжелый удар, приглушенный скрип, пронзительные вопли… Он повернул голову и увидел лес двухметровых, острых шипов, которыми ощерился загривок чудовища, – акула накололась на них. Проткнутая насквозь, она теряла кровь, хотя пыталась освободиться и сорваться с острых кольев, яростно колотя головой и хвостом. Но вскоре затихла. Шипы ушли под кожу, и труп соскользнул в черную воду, окрашенную кровью. И тут же остальные акулы, возбужденные запахом и видом крови, набросились на мертвого собрата.

Тиксу восхищался великолепным видом океана Альбарских Фей, который окрашивали розовые персты зари. Волны едва колыхались под дыханием легкого ветерка. Антра снова укрылась в сердце цитадели безмолвия. И оранжанин почти физически ощутил присутствие Афикит. Он попал на ту же планету, что и она, а с помощью этого странного морского млекопитающего, которое несло его на своей спине, ему удалось сохранить жизнь… Голодный, усталый, заключенный в панцирь из вещества, исторгнутого чудовищем, но живой!

Образ сиракузянки нарушил монотонность дня, в течение которого неутомимое чудовище продолжало свой прямолинейный путь. Тиксу спрашивал себя, куда его нес спаситель. Но выбора у него не было, и он считал, что вряд ли его извлекли из глубин, чтобы бросить на произвол судьбы после нескольких тысяч километров плавания. Животное, похоже, обладало разумом и знало, куда стремится. Небо постепенно затянулось серыми облаками, готовыми пролиться дождем. Величественная тишина висела над океаном, ее нарушало только бульканье волн, разрезаемых плавниками чудовища.

Вдруг Тиксу услышал пронзительные крики желтых чаек. Они носились над косяками летучих рыб и, пикируя, ловко выхватывали из воды самых неосторожных. Оранжанин уже готовился увидеть берег Альбарского континента, но горизонт по-прежнему оставался плоским и темно-серым. Он снова скорчился вокруг нароста и заснул.

Когда чудовище внезапно, но осторожно погрузилось в холодную воду, Тиксу потерял контакт с кожей млекопитающего. Он поплыл, стараясь понять, почему вдруг спаситель оставил его. Земли видно не было – вокруг тянулась гладь океана. Панцирь вокруг Тиксу растворился. Он сразу ощутил холод. Искушение отказаться от борьбы вновь охватило его. Он продолжал плыть, но уверенности не ощущал. Ему уже не хотелось сражаться, как это было несколько часов назад. Он исчерпал резервы воли и не желал насиловать свое тело. Поры кожи превратились в открытые раны, терзаемые солью. Желтые чайки образовали над ним кричащее шафрановое облако.

И тут он заметил прозрачную рыбачью аквасферу. Внутри за рулем сидел человек. Тиксу хотел закричать, но ему в рот залилась соленая вода. Он вскинул руки к небу в надежде привлечь внимание рыбака, но от этого движения только сбилось дыхание. Ему пришлось собрать все остатки энергии, чтобы вырваться из тисков волн. Аквасфера направлялась в его сторону, шум двигателя различался все яснее. Но ему казалось, что трехметровое суденышко под магнитным полем защиты пройдет рядом, не остановившись.

Но оно замерло метрах в десяти от Тиксу. Мотор перестал работать. В округлом боку лодки появилось круглое отверстие. Оттуда вылетел спасательный круг с автоматической тягой, упавший рядом с оранжанином и обвивший его торс кольцами-поплавками. Как только замок щелкнул, включилась тяга, Тиксу понесло к аквасфере и втащило внутрь. Когда он оказался на борту, кольца ослабли. Оранжанин не удержался на ногах и рухнул на пол.

Рыбак набросил на него теплое покрывало.

– Не пытайтесь вставать, – гнусаво произнес он на певучем нафле. – Отдохните. Покрывало само поставит вас на ноги: оно снабжено диффузором эссенции лечебных трав, которыми одарили нас феи…

Дрожащий, истощенный Тиксу поднял глаза. И увидел высокого широкоплечего человека, одетого в красный комбинезон и желтые высокие сапоги. Его сине-фиолетовые раскосые глаза сверкали на темном загорелом лице с мощными челюстями. Голову венчала густая шапка белоснежных волос. Человек прочел немой вопрос во взгляде оранжанина:

– Меня зовут Квен Даэл. Я рыбак. Добро пожаловать на борт океанской лодки, да пребудет с вами благо фей!

В момент, когда он произносил эти слова, чудовище, которое спасло Тиксу, вылетело на поверхность океана метрах в тридцати от аквасферы, которая тут же закачалась на поднятых животным волнах. Оно стало на хвост во весь свой гигантский рост и словно затанцевало, испуская хриплый рев. На лице рыбака появилась смесь удивления и ужаса.

– Фея Лучистая! – воскликнул он, побледнев. – Это может быть только… злымон!.. Злымон! Гигантское млекопитающее! И так близко от берега!

Тиксу забыл об усталости, отбросил покрывало, встал и вгляделся в морское чудовище. Его удлиненная пасть, усыпанная мелкими коническими и острыми зубами, словно растянулась в уродливую улыбку. Его шесть белых круглых глаз, расположенных прямо под рядом налобных бивней, горели ярким огнем.

– Он нас увидел! – вскричал рыбак. – Если он станет за нами охотиться, мы готовы для черных островов злымонов!

– Успокойтесь, – прошептал Тиксу. Ему казалось, что пропитавшиеся солью губы рвутся от каждого слова. – Он не станет охотиться на нас…

И как бы подтверждая его слова, громадное млекопитающее легло на брюхо и, мощно двигая плавниками, направилось в открытое море. Вскоре глубокий след от его хвоста исчез. Тиксу понял, что чудовище не бросило его, как ему показалось в первый момент, а держалось неподалеку, готовое прийти на помощь еще раз, если рыбак не заметит утопающего. Оно держалось под водой, чтобы не испугать рыбака и позволить ему подобрать Тиксу.

Когда злымон исчез из виду, пораженный рыбак с облегчением подобрал с пола покрывало и властно набросил его на плечи своего пассажира.

– Вы совершенно заледенели! – проворчал он с напускной строгостью. – Вам надо сидеть под покрывалом, иначе злымоны поймают вас. Но… э-э-э (в его глотке теснились вопросы)… а что вы делаете в этом затерянном уголке океана? Здесь никто, кроме меня, не бывает!

Тепло от покрывала проникало под кожу Тиксу… Губы его кровоточили, но он постарался ответить, едва произнося слова, чтобы не тревожить раны:

– Деремат, перенесший меня на Селп Дик, не был отлажен… Машины по умолчанию программируются на рематериализацию по координатам столицы планеты… И я должен был очутиться в Гугатте…

– Вы весьма далеки от города!

Квен Даэл наполнил стакан горячей зеленой жидкостью и протянул его Тиксу:

– Выпейте! Это даст вам больше сил, чем поцелуй феечки!

Оранжанин осушил стакан мелкими осторожными глотками. Его рот наполнил анисовый аромат.

– Меня считают безумцем за то, что я хожу на своей аквасфере туда, куда прочие рыбаки не решаются заходить! – продолжил селпидянин. – Но на этот раз нам повезло: вам, ибо я заметил, как вы барахтаетесь в воде, что в такой безбрежности было просто чудом, достойным волшебной палочки феи. А мне – потому что я собственными глазами увидел легендарного злымона! И не малыша! А громадину! Не менее восьмидесяти метров в длину! И шириной пятнадцать метров!.. Кстати, а почему вы были так уверены, что он не станет на нас охотиться? По рассказам древних, если злымон увидит любое суденышко, то бросается на него и тут же топит. Ибо так им повелели маги и феи!

– Без него я бы давным-давно утонул, – ответил Тиксу, едва разжав губы. – Я попал в бурю. И когда шел ко дну, он подхватил меня на спину и донес до места, где вы меня обнаружили… И не стал бы убивать после того, как спас…

Раскосые глаза Квена округлились от удивления.

– Легендарный злымон совершил такое! Извлечь человека из моря слез Альбарских фей? Ведь злымоны заклятые враги человека с незапамятных времен! Они яростно защищают остров, где некогда утонула армия их предков, злыдней пограничья… И почему же этот спас тебя?

Усталый, расслабившийся от тепла покрывала, опьяненный ароматом растительных эссенций, сочащихся сквозь микропоры ткани, Тиксу вместо ответа пожал плечами. Рыбак прочел по лицу спасенного гостя, что тот смертельно устал.

– Я извожу вас своими вопросами. Спите! Поговорим позже. Мой рыбный лов заканчивается. Пора возвращаться в Гугатт, если феи нас туда доведут. Завтра в городе начинается праздник в память о спасительных слезах Альбарских фей. Нам надо быть в форме… А как вас зовут?

После предательства Бабсе на Маркинате Тиксу удвоил осторожность.

– Било Майтрелли, я прибыл с Красной Точки.

– Спите, Било! После столь долгого пребывания в океане вам надо восстановить силы.

Аквасфера летела вперед, едва касаясь волн, несмотря на солидный улов рыбы и ракообразных, заполнявших контейнер под днищем. Лодка приблизилась к берегу на вечерней заре. Квен Даэл, закоренелый холостяк, жил недалеко от Гугатта. Дом странной архитектуры был сложен из черных камней его дядей, которого соплеменники считали чудаком, и стоял на вершине отвесной скалы, нависавшей над спокойной круглой бухточкой с каменистыми берегами. Аквасфера прошла по узенькому каналу, проникла в бухту и встала на якорь у простых деревянных мостков. Чуть дальше, на галечном пляже виднелось коническое дно древней прогулочной лодки, куда Квен по возвращении с ловли складывал свои снасти. Она единственная указывала на присутствие человека в этом диком месте.

Сидя на корточках на качающихся мостках, Квен сбросил вниз горловину шланга, погрузил руки в воду и приладил ее к боковому отверстию контейнера. Весь улов – разноцветные рыбы, крупные серые сони, синеватые омары и черные скаты – был засосан в шланг и оказался в подводном садке, верхний, прозрачный свод которого увидел еще окончательно не проснувшийся Тиксу.

– Затем я включаю насос, и все это перекачивается в бассейн сарая, – сказал Квен.

Потом добавил, что систему придумал и устроил его эксцентричный дядя.

– Он был таким лентяем, что даже не хотел спускаться на берег бухты… Но система отличная: торговцы ценят, что у меня всегда свежий товар…

Закончив дела на берегу, Квен потащил Тиксу к лестнице, вырубленной прямо в скале. Несмотря на помощь крепкого рыбака, Тиксу с трудом взобрался по крутым ступеням. Ноги и покрывало, казалось, весили тонны. Их медленный подъем переполошил хохлатых альбатросов и желтых чаек, устроившихся на отдых в трещинах каменной стены.

Наверху им пришлось пересечь пустырь, на котором ветер гнул к земле розовые кустики. Наконец они добрались до дома, единственными украшениями которого были старые сети и чучела рыб.

Тиксу так хотел спать, что он немедленно спросил, где ему можно лечь.

– Не хотите сначала поесть? – спросил рыбак.

– Потом… Я так устал, что не в силах проглотить ни кусочка.

– Как хотите. Завтра утром я отправлюсь в Гугатт для подготовки праздника. Поэтому не удивляйтесь, если, проснувшись, не обнаружите меня в доме. Будьте как у себя.

Селпидянин отвел его в комнату с украшенными раковинами стенами, на которых проступали пятна плесени Мебель была покрыта толстым слоем серой пыли, а в воздухе висел запах затхлости. Но Тиксу было все равно. Он, как сомнамбула, добрался до кровати в углу, рухнул на пружинную сетку, покрытую шерстяным матрасом (настоящее сокровище для антикваров Оранжа, успел он подумать), и тут же провалился в глубокий сон, не услышав последних слов рыбака:

– В этой комнате давно никто не жил, но по крайней мере вас здесь никто не потревожит… Я открою ставни, чтобы проветрить комнату…

Сон Тиксу был наполнен кошмарами – его окружали угрожающие морские твари с гротескным обличьем. Он пытался удрать от них, бежал по липкому, слизистому морю, постепенно погружаясь в него. Круг чудовищ неумолимо смыкался, их торчащие острые бивни были готовы пронзить его. Вдруг под его ногами появилась суша, он поднимался к острову, зажатому высокими скалами. Ступни его ощутили горячий песок. Чудовища расположились вокруг острова, превратившись в бдительных, диких стражей, которые топили любое приблизившееся суденышко. Песок вдруг разошелся в стороны и открыл тело молодой женщины, чье лицо он никак не мог различить. Она умоляла его освободить ее из ужасной тюрьмы, слезы ее, столь же соленые, как и вода океана, попадали ему на губы, и он почти с неземным счастьем глотал их. Он обещал ей помочь, если она покажет свое лицо. Она приподнялась, и он увидел лицо старухи с остекленевшими, бесцветными глазами, беззубым ртом и гноящимися губами. Она требовала сдержать обещание. Несмотря на невероятное отвращение, он протянул ей руку, чтобы вытащить из зыбкого песка, но усилия его были тщетными, бесполезными… Песок затягивал их обоих, затекал в их рты, забивал глаза… Он понял, что борьба бессмысленна, и крикнул женщине, чтобы та отпустила его руку. И тогда она улыбнулась ему, ее черты разгладились, обрели гладкость молодости – яркая вспышка заставила его зажмуриться.

Он открыл глаза. Залитый светом дом рыбака тонул в спокойствии. Тишину нарушали лишь далекие крики альбатросов и чаек. Он спросил себя, сколько времени спал. Потом встал и медленно – он никогда бы не подумал, что простое движение по твердой земле может вызывать такое ощущение качки! – подошел к открытому прямоугольному окну, в которое врывался яркий дневной свет. Он прикрыл глаза козырьком из ладоней, чтобы изъеденные солью глаза привыкли к ярким краскам.

Туман, разодранный океанским бризом, пропитанным йодом, еще цеплялся за кусты и скалы. Но взгляд Тиксу не смог пронзить густой туман под скалами, который скрывал бухту. Он слышал шум прибоя, глухие удары волн, сотрясавших скалы. Вокруг дома росла желтая жесткая трава, на которой иногда вспыхивали небольшие синие цветы. Он оторвался от зрелища, открывавшегося из окна, и обнаженным вышел из комнаты, дрожа от холода. Тиксу оказался в большой круглой комнате со скромной мебелью, служившей гостиной. На подвесной этажерке стоял старый квадратный голоэкран, по которому бежали кадры, передававшиеся из Венисии. Застекленное окно выходило на дворик, мощенный плоскими булыжниками. На небольшом столике (целое состояние для торговцев Блошиного рынка на Оранже!) лежали красный комбинезон, пара желтых сапог и клочок бумаги, на котором было нацарапано несколько строк:

Возьмите эту одежду Она чистая Я вернусь в начале отлива Поесть найдете в кухне Да помогут вам феи, КД

Тиксу натянул комбинезон. Хотя он был великоват, оранжанин сразу согрелся. Потом влез в сапоги – их верхняя часть автоматически охватила его бедра и плотно прилегла к ним.

Желудок, о котором он до сих пор не вспоминал, дал о себе знать возмущенным голодным урчанием. Пройдя мимо потрескавшегося зеркала, он обратил внимание, что волосы его частично выцвели от соли: появились светлые, почти белые пряди. Жесткая борода покрыла щеки и подбородок. Кожа чесалась, но зуд можно было терпеть.

Рыбак знал, что предложить: на кухонном столе высилась груда еды. Ракообразные и рыбы, завернутые в коричневые, зеленые или черные водоросли. Тиксу сел на табурет и жадно набросился на пищу. Он проглотил огромное количество крабового паштета, рулет из лангустов, куски рыбы, маринованные в пряных травах… В глубине кухни двустворчатая дверь выходила на второй дворик, заканчивающийся обрывом. Несколько красных комбинезонов сушилось на веревках, покачиваясь под легкими порывами бриза. На черных камнях лежали рыболовные снасти, косяковые зонды, магнитные приманки, надувные сети… Мирная атмосфера, царившая в доме Квена, вдруг показалась ему подозрительной, словно сгустившаяся тишина, которая предвещает ужасную бурю… Он долго разглядывал дворик, но, не увидев ничего необычного, пожал плечами и продолжил обильный завтрак.

Именно в этот момент раздался грохот разбитого стекла и дерева – и перед ним возник ринс ГКТ. Оранжанин с клешней омара в руке не успел среагировать – он очутился нос к носу с неким подобием черного гриба высотой два с половиной метра. Круглая шляпа ринса с множеством мигающих окошечек накрывала прямую цилиндрическую ножку, внутри которой прятался миниатюрный деремат, способный переносить ринса и его добычу прямо в центральный офис Компании. Окаменев на табурете, Тиксу уставился на сверкающие буквы, застывшие на голоэкране под шляпой: РИНС ГКТ, модель ТХУ.

Автомат возвышался над ним. Поскольку дверь была для него узка и низка, он просто вышиб ее вместе с рамой. Хватательные ремни, пористые, липкие и эластичные щупальца, вытянулись из коротких трубок и начали обвивать тело и конечности жертвы. Ремни еще не успели закрепиться на коже Тик-су, как тот в отчаянном порыве оттолкнул стол, пытаясь опрокинуть ринса. Давление ремней немного ослабло, и оранжанин сумел освободиться. Он перепрыгнул через опрокинутый стол и бросился во дворик. Щупальца засвистели за его спиной, но ухватили лишь пустоту.

Тиксу обогнул дом и побежал вперед. Преследуемый ревом двигателя механического сыщика, он едва не рухнул в затянутую туманом пропасть, споткнувшись о камень. Ринс имел его клеточные и обонятельные координаты. Он неуклонно шел по следу от Двусезонья и не собирался прекращать преследование. Модели Тху никогда не ошибались.

Тиксу растянулся на сухой колючей траве. Он вскочил на ноги, хотя ободранные колени и локти нещадно болели, а ватные ноги едва держали. Он бежал все медленнее, а когда оглянулся, заметил гигантский гриб в нескольких метрах позади. Его черная масса выделялась на фоне серого тумана. Полоска земли перед Тиксу сжималась, превращаясь в узенькую скалу, похожую на нос корабля донафлинской эпохи.

Тиксу выругался – его угораздило забежать в тупик. Желтые чайки, привлеченные необычным утренним шумом, агрессивно кружили у него над головой. Еще несколько шагов – и пропасть, падение с вертикальной стены на острые скалы, вспарывавшие плотный слой тумана внизу. Тиксу в панике остановился и прислонился к скале, чтобы отдышаться и навести порядок в мыслях.

Ринс бросился на него. Он был запрограммирован на поимку дезертиров, а не на размышления. Его мог остановить только ядерный катаклизм или… Черная тень опустилась на лицо Тиксу – ему не надо было глядеть, чтобы понять, черные щупальца вновь направлялись к нему. Все пропало: еще со времени стажировки на Урссе он знал, что ринсы. модели Тху никогда не упускают своей добычи. Они были оборудованы самыми лучшими сенсорными датчиками и анализаторами клеток. Если Компания не очень следила за оборудованием, которое предлагало клиентам, она не скупилась на расходы, чтобы иметь в распоряжении самых лучших механических сыщиков. И с людоедской яростью бросала их на поиски дезертиров, служащих-беглецов, предавших торжественную клятву ГКТ, – успех зависит от преданности служащих, преданность служащих покоится на страхе, а страх обоснован хорошей репрессивной системой…

Отчаявшись, Тиксу сполз к подножию скалы. Ремни жадно охватили его запястья – ринс усвоил, что запястья могут опрокидывать или бросать предметы – и шею. От их жаркого и клейкого прикосновения Тиксу едва не вырвало. Шляпа автомата завертелась с бешеной скоростью. Чайки в испуге разлетелись в разные стороны.

Остальные щупальца обвили ноги, колени и бедра Тиксу, полностью его парализовав. Он казался себе попавшей в паутину мухой, к которой ползет черный хищник. Из ножки вытянулись шарнирные руки и металлические пальцы с различными инструментами: шприц с ярко-желтой жидкостью, снотворное, и захват для клеточного и кровяного анализа.

Ситуация была до того глупой и абсурдной, что на ресницах Тиксу повисли слезы огорчения. Петля замкнулась: он бросил Компанию ради Афикит (не совсем из-за нее, она просто стала последним толчком) и возвращался в нее, когда был близок к тому, чтобы отыскать девушку. И тут проявилась антра. Она смела черные мысли оранжанина, пытаясь установить внутри него глубокое, недвижное безмолвие, внутри которого с ним ничего не могло произойти. Но Тиксу никак не мог отвести глаз от ринса и яростно сопротивлялся призыву безмолвия. Паника и ужас, которые внушала ему черная машина, удерживали его на поверхности сознания, сводили все его чувства к страху, крошили на части, не позволяли уйти в отрешенность цитадели безмолвия. Внутренний голос требовал не противиться действию антры, а расслабиться, сбросить оболочку видимости, оборвать зловредную пуповину менталитета. Тиксу отбивался, как дикий, яростный зверь, не позволяющий пленить себя. Паника перешла в ужас, когда захват-анализатор присосался к его шее. Ринс, равнодушный к внутренней буре, сотрясавшей пленника, методично проводил обследование: второй этап, формальная клеточная идентификация, а потом программирование, чтобы вернуться в центральный офис Компании.

Ужас и отчаяние привели Тиксу на грань его физического и ментального сопротивления. Ему только осталось закрыть глаза и покориться вибрации антры, что было равнозначно прыжку в пустоту. Последние очаги сопротивления тут же растаяли, как миражи под ветрами пустыни. Звук жизни увлек его в цитадель безмолвия, где страх и прочие эмоции были лишь безобидным, едва заметным возбуждением.

В плоть Тиксу вонзилась игла, чтобы взять образец для клеточного анализа. Несмотря на зловещий вид, он почти не почувствовал боли. Потом игла вместе с шарнирной рукой убралась внутрь цилиндра через лючок, который захлопнулся с резким щелчком. Шляпа завертелась еще быстрее, словно ее раскрутили невидимые могучие руки.

Погруженный в цитадель безмолвия, Тиксу открыл глаза, наблюдая за черной машиной. Он превратился в нейтрального зрителя, в свидетеля. Ему казалось, что машина обследует не его, а кого-то другого. Тело ему больше не принадлежало и не ограничивало его. На дикую местность с ее туманом, парящими чайками и альбатросами, покачивающимися кустами и прибоем снизошло умиротворение. Природа тоже окуталась вибрирующей тишиной. Она пропитала окружающую жизнь.

Ринс удивленно заскрипел. Шляпа перестала вращаться, окошечки – мигать. Ремни отпустили жертву и застыли в нерешительности. Ножка покачнулась, словно от неожиданного удара. Цепи автомата одна за другой отключились. Словно робот замкнуло. Заинтригованные этой внезапной неподвижностью, две или три чайки подлетели ближе, чтобы рассмотреть черный гриб.

Створка на ножке сдвинулась в сторону, открыв белый голоэкран, по которому побежал текст:

Код Тху 4С ошибка Ваши клеточные координаты не совпадают с клеточными координатами разыскиваемой персоны В данные нашего мемодиска вкралась ошибочная информация Для внесения жалобы можете обращаться в центральный офис Компании, Рабанан, здание Эль Букр.

Тиксу не удивило то, что в прежние времена показалось бы ему невероятным, необъяснимым изменением ситуации. Модель Тху не могла ошибиться. Было лишь одно возможное объяснение: его клеточный состав, его ДНК, его отпечаток человеческого существа изменился после погружения в безмолвие и перестал совпадать с идентификационными данными ринса.

Ремни медленно втянулись в машину. Створка закрыла экран. Ринс запрограммировал себя на возвращение в Рабанан, где его цепи подвергнут тщательному обследованию. В воздухе послышался легкий треск, и ринс растворился в густом тумане. Он окончательно потерял след служащего-дезертира.

Тиксу медленно вынырнул из цитадели безмолвия. Он ощущал безмерное спокойствие. Усталость как рукой сняло. Ушли тяжесть, судороги, боли и раздражение кожи! Новые силы влились в его мышцы, в каждый его орган. Это ощущение возрождения было уже им испытано в хижине има садумба Качо Марума, после того как он выпил внутреннюю воду речной ящерицы. Он понял, что вечное возрождение было постоянным, а не эпизодическим, как ему казалось до сих пор. Он пообещал себе провести с помощью антры систематическое обследование тайн своей физиологии. Если звук мог менять клеточный состав, то, очевидно, позволял добраться до новых границ, отодвинуть пределы возможного. Он окончательно успокоился, полной грудью втянул насыщенный йодом воздух и неторопливо вернулся в дом Квена Даэла.

Когда рыбак через два часа присоединился к нему, Тиксу рассеянно поглядывал на экран головизора, где показывали сцены из жизни императора. Квен вернулся домой пешком по короткой дороге. Он был одет в праздничные одежды: длинный белый пиджак до колен, цветастая рубашка с широким воротом, покрывавшим плечи, шаровары, низ которых был вышит зелеными блестящими нитями и обтягивал сверкающие ботинки из кожи морского змея, съедобного животного, за чьей чешуйчатой кожей охотились на всех мирах из-за богатства ее оттенков. Белая шевелюра, обычно удерживаемая полоской ткани, была собрана в тугой пучок на затылке.

– Ну вот вы и в порядке, водный гость! – воскликнул он весело. – Альбарские феи были добры к вам! Мало кому удалось остаться в живых, отведав горечи их слез. Быть может, потому что сегодня начались праздники в их честь. Я сегодня рассказывал о вас в городе. И все решили, что вы и есть герой празднества. Хороший знак – появление человека, выплывшего из вод в день почитания фей. Это обещает плодородный год!.. Выключите этот проклятый экран… Последнее время по нему ничего хорошего не показывают…

Тиксу встал, нажал на выключатель и подошел к рыбаку.

– А вы не сказали, что вы – главный виновник? – спросил он с улыбкой. – Не вылови вы меня, год, быть может, был бы не столь плодородным!

– Ба, я просто инструмент, не ведающий о мудрости магов, – замахал руками селпидянин. В его голосе не было никакой ложной скромности. – Они привели вас ко мне. Напротив, я и слова не проронил по поводу невероятной истории со злымоном… Они бы назвали меня лжецом, скажи я, что собственными глазами видел злымона, который к тому же извлек вас из Альбарских вод и не напал на мою лодку… А ведь так и было. Злымон, живущий у черных островов, отпустил нас живыми и невредимыми! Признаюсь, все это мучило меня добрую половину ночи. Я спрашивал себя, не вижу ли сон наяву, как фея Искорка, когда злыдень Мон разогнал ее сновидения и вбил в голову странные мысли… Большинство селпидян уверено, что злымоны являются мифическими животными и существуют лишь в воображении детей и простодушных. А скажи я им, что мои глаза видели настоящего огромного злымона, они признали бы меня сумасшедшим.

– Быть может, это к лучшему, – сказал Тиксу, удивленный красноречием хозяина.

– Быть может… Вы поели?

– Да, спасибо. Восхитительная пища. Но… пойдемте… поглядите…

Оранжанин потащил Квена в кухню и показал ему выбитую дверь:

– В ваше отсутствие на меня напал ринс ГКТ. По ошибке. Он обследовал меня и убыл… Но выломал вашу дверь.

В раскосых глазах Квена, которые остановились на Тиксу, блеснули огоньки.

– Ну и ну! Вы не простой человек! – пробормотал он. – Не успел вас спасти злымон, как на вас по ошибке нападает ринс! Не очень банальная история, случившаяся с вами за несколько часов. С вами постоянно что-то происходит, а об этом даже нельзя рассказать, настолько все невероятно. И будет еще невероятнее, если об этом начну рассказывать я, ведь Квен

Даэл – потомок тысяч и тысяч рыбаков и врунов! Поймите, дурная репутация семьи…

– Жаль. Если хотите внести жалобу, у меня есть координаты Компании и робота.

– Бог с ней, с дверью! Когда понадобится, я ее отремонтирую. Вы достаточно оправились, чтобы сопровождать меня в Гугатт?

– Я в отличной форме.

Предложение было как нельзя кстати: в городе Тиксу мог разузнать о возможности проникнуть в монастырь Ордена абсуратов. Он не осмеливался спрашивать хозяина из страха навлечь на него серьезные неприятности. Он и так корил себя за то, что поставил дочерей Жеофо Анидола на Маркинате в тяжелое положение. Он знал, что им не выбраться целыми и невредимыми из лап инквизиторов и убийц-притивов. Он не должен был допускать той же ошибки с Квеном Даэлом. Чем меньше последний будет знать, тем в большей безопасности окажется.

– Прекрасно, – кивнул селпидянин. – Вы крепки, как молодой маг! Поплывем по океану – путь короче и не столь утомительный.

– А туман?

– Туман рассеется через несколько минут… Чайки и альбатросы уже начали нырять с верхушки скалы…

Собрав кое-какие вещи, они спустились по вырубленной в скале лестнице на мостки, к которым была пришвартована аквасфера. Как и предсказал рыбак, туман быстро рассеялся. Усиливающийся ветер с океана гнал к берегу стадо черных низких туч.

– Надо поспешить, если мы хотим добраться до города до бури! – сказал Квен, поглядывая на небо. – Буря – хорошее предзнаменование в день праздника Плача. Она означает, что боги участвуют в веселье, посылая нам свои слезы.

Мостки со зловещим треском раскачивались под порывами ветра и волн. Чайки и альбатросы пикировали и парили над волнами, окатывавшими их пеной. Птицы падали в воду и выныривали с бьющимися мокрыми рыбками в клюве, которых пожирали, взлетев на скалы.

Квен виртуозно провел аквасферу через канал, едва ли более широкий, чем мостки. По бокам канала торчали острые рифы, на которые ветер и волны пытались бросить легкое суденышко. Выйдя из бухты, они двинулись вдоль берега. Аквасфера без груза быстро набрала скорость. Она неслась по самым верхушкам волн, напоминая большого водяного паука. Несмотря на сильные удары волн в стенки суденышка, подвижный пол не менял своего горизонтального положения. Он сам выправлял любой крен, и у Тиксу возникло ощущение комфортабельной поездки по ровной дороге, а не разбушевавшемуся морю. Рыбак не отрывал взгляда от воды. Его руки лежали на руле – белом шарике, укрепленном на подвижной колонке. Он умело избегал подводных камней, внезапно возникавших в провалах между валами.

Вскоре они увидели огромное сооружение с четырьмя круглыми башнями под зелеными куполами по углам. В центре высился квадратный белый донжон. Невероятно высокие стены были сложены из грубо обработанных желтых блоков, заросших морским лишайником. В стенах виднелись бойницы, лестницы, а от них прямо к океану тянулись дороги. Крепость напоминала огромную искусственную скалу, у подножия которой с ревом разбивались волны, выбрасывая вверх белую пену. Тиксу даже не спросил Квена, что это за здание, части которого он видел через усеянную каплями воды крышу аквасферы. Это гигантское сооружение, бросавшее вызов океану Альбарских Фей, было ставкой абсуратского рыцарства. Словно прочитав его мысли, рыбак сказал:

– Монастырь Ордена! Море разбушевалось, а не то вы увидели бы, как они тренируются на пляже…

В голосе рыбака чувствовалась скрытая гордость. Как и его соплеменникам, Квену нравилось присутствие Ордена абсуратов на Селп Дике. Орден как бы принадлежал им – это выглядело наивно, по-детски, но их чувства вызывали симпатию. Чем ближе они подплывали к стенам, тем головокружительнее казалась их высота – создавалось впечатление, что они касаются туч.

– Ее словно построили сами феи! – воскликнул рыбак. – Стены имеют триста метров в высоту, а каждый блок в стене весит десятки тонн! Ни я, ни один другой селпидянин не был внутри, но говорят, там разместился целый город. (Рыбак понизил голос так, что тот стал походить на журчащий ручеек. ) Ходят слухи, что готовится сражение между армиями нового императора и рыцарями Ордена. Так утверждают все торговцы, попадающие в Гугатт. Да помогут нам маги и феи, чтобы мы не пострадали от этой войны… Вы знаете, нас еще никогда не покоряли силой…

Тиксу не стал сообщать ему всего того, что знал об ужасных убийцах и ментальных инквизиторах. Он вглядывался в желтые стены, за которыми была Афикит. От нее, от ее красоты, от света ее глаз его отделяли только стены. Ему вдруг захотелось, чтобы аквасфера немедленно встала на якорь и он мог спокойно погрузиться в эйфорию. Тучи чаек и альбатросов, подвижная желто-серебристая мозаика на фоне бледного неба, скользили над монастырем, вероятно, в поисках остатков пищи.

Тиксу видел, какие трудности его ждут, пока он определит, где находится молодая женщина. Он догадывался, что сооружение представляет собой сложнейший лабиринт коридоров, анфилад, зданий, внутренних дворов, террас и потайных лестниц. И тогда, ведомый интуицией, он закрыл глаза. Антра быстро опустошила его сознание, он укрылся в цитадели безмолвия.

Как и с агентством Бабсе на Маркинате, перед ним возникла внутренность монастыря, а вернее, он начал мысленное виртуальное путешествие по крепости, хотя его внешняя оболочка в неподвижности застыла на аквасфере. Вначале он увидел гигантскую эспланаду, по которой двигались юноши в одеждах бронзового цвета, нагруженные продуктами и инструментами. Затем – крутые, пересекающиеся лестницы, чьи неровные вытоптанные ступени вели к дороге, окружавшей монастырь. Проникнув в сердце улья, Тиксу начал свое путешествие: пробирался в строения с огромным количеством келий, в огромные трапезные с рядами массивных деревянных столов и скамей, в темные влажные залы со сводами, где молодые люди, сидящие прямо на шершавом холодном полу, с почти религиозным почтением слушали старых учителей в одеждах столь же белых, как и их длинные волосы, ниспадавшие на сутулые плечи, в узкие, закрытые дворики, где люди в серых сутанах, таких же, что была на рыцаре Лоншу Па, тренировались, издавая крики, от которых взрывались круглые камни, собранные в кучи… Он посетил множество помещений, коридоров, галерей, башен, малых донжонов, мансард, продуваемых океанским ветром, библиотек, видеоголотек, менталотек. Он побывал в мрачных подземельях, где были замурованы страшные тайны, в кабинетах, где суетились люди в красных одеждах, в караульных помещениях, где мужчины с неприятными лицами шумно гоготали над грязными шутками, хлопая друг друга по плечу… Архитектурная сложность монастыря превращала его в запутанный лабиринт, все ходы, входы и выходы вряд ли знал даже человек, давно знакомый с этими местами. Самое маленькое крыло, самая маленькая пристройка представляла собой сплетение коридоров, лестниц, галерей, тупиков, единственной целью которых было запутать незваного визитера и не дать ему выбраться наружу.

Дух Тиксу проникал через материю так же легко, как тело проникает через воздух. Он посетил древние полуразрушенные туннели, подземелья с частично обрушившимися сводами. Он проник в темный влажный склеп, устроенный под фундаментом стены В нем была масса старинных книгофильмов и видеоголофильмов, покрытых плесенью. Там же, на плоском камне, стоял голофон. На боку лежал древний дюралевый шкаф с распахнутыми дверцами. Его содержимое – чипы, провода, бобины, винты, гвозди, тубы с клеем – валялось в грязи… Чуть дальше виднелась выломанная металлическая крышка люка, выходившего на лестницу, по которой носились вечные сквозняки. Тиксу пролетел над вытоптанными ступенями, засыпанными каменными блоками. Он двигался к дневному свету, грязному и бледному, пока не оказался снаружи. Выход лестницы нависал над океаном и находился всего в нескольких метрах от воды. По зеленоватым следам, оставленным соленой водой, было ясно, что до него можно было добраться лишь в прилив. Опора угловой башни скрывала выход от посторонних глаз.

Дух Тиксу спустился в склеп и вышел из него с другой стороны через подземные галереи и витые лестницы. Он пересек еще несколько комнат, залитых слабым светом, где вокруг реторт суетились люди в синих блузах. Старик с безобразным лицом прохаживался от одной группы к другой и подгонял помощников хриплыми выкриками.

Мгновение спустя Тиксу очутился в келье со стенами, затянутыми древними водообоями янтарного цвета. В метре над плитчатым полом висела кровать. И на этой кровати под темно-зеленым одеялом, из-под которого виднелись лишь золотистые волосы, лицо и шея, лежала Афикит. Она не спала. Ее глаза были устремлены в пустоту, она плыла по течению лихорадочных, мечтательных мыслей. Он снова восхитился кристальной чистотой ее черт. Признаки усталости и болезни не нарушали ее сверхъестественной, прозрачной красоты. Он попытался войти в контакт с ее мозгом, но голову молодой женщины занимали слишком поверхностные мысли, чтобы она могла ощутить призыв из безмолвия Он не отчаивался, упорствовал в желании заговорить с нею, искал возможность сообщить о своем невидимом присутствии. Его попытка отозвалась болью: ему удалось понять, что мысли Афикит были сосредоточены на темноволосом воине, который забрал ее с Красной Точки. Образ этого человека, чья презрительность во время их короткой встречи показалась Тиксу отвратительной, полностью занимал эмоциональное пространство сиракузянки. Быть может, оранжанин предчувствовал в нем соперника.

От шока Тиксу утерял контакт с безмолвием и внезапно вернулся к реальности аквасферы. Он лежал на подвижном полу, а Квен Даэл смотрел на него с озабоченным видом.

– Я решил, что вы умерли! Ваши глаза закрылись, и вы рухнули на пол! Быть может, головокружение от долгого пребывания в слезах фей…

– Вероятно, – проворчал Тиксу.

Он с трудом сдержал желание послать куда подальше рыбака с его феями. Мысли, столь же черные, как и собирающиеся облака в небе, заполнили его помрачневшую душу. Ситуация вдруг показалась ему совершенно абсурдной. Он увидел себя таким, каким был несколько стандартных дней назад в жалком агентстве на Двусезонье, задавленным инерцией существования и отвращения, воспринимающим жизнь как медленное и неотвратимое погружение в холодные объятия смерти. И только желание, возникшее при виде Афикит, единственное, чувственное желание, пробужденное ее женским началом, заставило его, забыв обо всем, ринуться по ее следам. А теперь это желание – он отдавал себе в этом отчет – могло спокойно угаснуть. Он не видел причины продолжать погоню за призраком. Он сожалел, что в океане возник злымон и помог ему. Он сожалел, что ринс ГКТ не узнал его. Он сожалел об упрямом везении, с которым случай постоянно сохранял ему жизнь. Он сознательно старался не слышать звука жизни, отказывался от успокоения, которое тот мог дать, и погрузился в жадное, мертвящее созерцание своих страданий. Эмоциональное потрясение отбрасывало в никуда все тончайшие ощущения. Ему казалось, что любовь Афикит к воину подавила интуицию молодой женщины, В приступе ироничного прозрения он сказал себе, что есть нечто приятное в погружении в болото горьких, разъедающих душу страданий, хотя, устремись он на берега безмолвия, его суетные переживания обрели бы истинные пропорции. Разве не безмолвие помогло ему побороть ужас во время нападения ринса Тху?

Но он с каким-то сладким отчаянием предпочитал исследовать лабиринт своей поверхностной страсти. Это доставляло ему извращенное мазохистское удовольствие, безжалостно открывало глаза на собственные границы, вскрывало истинные размеры его чувственной и эмоциональной тюрьмы. Он яростно цеплялся за знакомые вехи, словно после долгого пребывания в безграничном спокойствии, царящем в глубинах души, ему следовало компенсировать отдых ураганом душевных мучений.

Буря всколыхнула желание безраздельно обладать Афикит, и все его чувства пытались поставить Тиксу в зависимость от этого желания. Его раздражала мысль, что девушка могла достаться другому, что сама Афикит сознательно выбрала иную темницу, а не ту, в которую хотел заключить ее он.

Он вдруг понял, что это властное, капризное, детское желание было последним признаком закончившегося существования и что он сможет окончательно разорвать путы, связывающие его с прошлым, только отбросив это желание, если оно не могло осуществиться.

– Мы прибываем, – робко сообщил Квен Даэл.

Селпидянин, обескураженный сменой настроения своего пассажира, предчувствовал, что тому придется сыграть важную роль в исполнении магии Альбара. Встреча со злымоном оставила неизгладимый след в памяти рыбака. Квен даже ночью задавал себе вопрос, а не столкнулся ли он с магом древних времен, вернувшиеся с чудесных зеленых островов, чтобы заложить новую цивилизацию на Селп Дике.

Вдали показался порт Гугатта. Крыши, крытые красной черепицей. Высокие белые дома. Округлые загривки аквасфер, вытянувшихся вдоль причала. Все это появлялось в разрывах густого тумана. Город, где обитали несколько тысяч человек, был небольшим. Автохтоны жили почти исключительно рыбной ловлей и эксплуатацией ресурсов океана Альбарских Фей. Квен Даэл сообщил Тиксу, что селпидяне, люди по своей природе мирные, ревностно относятся к своей независимости и ими управляет совет ректоров, который избирается каждые три года. Они мирно уживались с Орденом абсуратов, чье присутствие снижало риск захвата их мира, лишенного какой-либо другой защиты. Рыцари Ордена никогда не вмешивались в местные дела. И за редчайшим исключением всегда оставались за стенами монастыря. Единственными, кого видели на улицах Гугатта, были курьеры экономата, юные ученики с детскими лицами, которые приходили, чтобы передать торговцам заказ на рыбу или ракообразных.

Сразу за пригородами, состоящими из таких же высоких белых домов с узкими окошками, круглыми или овальными, балконами с черными коваными решетками, и теснившимися вдоль узких улочек, бегущих по склонам холмов, тянулось несколько гектаров леса. В лесу росли громадные деревья, единственные, которые сумели не погибнуть на каменистой поверхности континента Альбар. Квен широким жестом обвел кудрявую зелень, венчавшую холм над городом.

– Лес магов! – сказал он. – Там и будет проходить священное представление легенды.

Низовой ветер гнал тяжелые бледные валы, которые ударялись о стенки аквасферы. Толчки были теперь настолько сильными, что пол не успевал выправлять крен. Тиксу было трудно сохранять равновесие, и он вцепился в ручки, которые рыбак спустил с потолка. И все же оранжанину удалось подметить признаки празднества в городе: засушенные цветы на фронтонах дверей, гирлянды ярких морских звезд, растянутых над улицами, зеленые и желтые огоньки на площадях. Разгуливавшие по улицам жители города во весь голос распевали древние грустные песенки. Мужчины были одеты, как и Квен, – длинные пиджаки и яркие рубашки с открытым воротом, шаровары, отделанные позументом, обувь с острыми задранными носами. Их белые, иногда синие волосы были собраны в пучок на макушке. Женщины нарядились в широкие юбки и в белые и черные кружевные блузы, украшенные мелкими ракушками. Их тонкие лодыжки обжимали посеребренные цепочки с колокольчиками, звеневшими при каждом движении. Распущенные волосы, украшенные несколькими тонкими косичками с бантиками, ниспадали на плечи. Отовсюду слышался заливистый смех, растворяющийся в говоре, криках, песнях, звоне, свисте ветра и океанском реве.

Первые капли дождя упали в момент, когда Квен пришвартовался к причалу, укрывшись от разбушевавшейся стихии.

– Пошли! – крикнул он Тиксу. – Дождь пошел! Феи с нами!

Дождь не охладил пыла селпидян, а усилил его. Они возбужденно носились по улицам, целовались, поздравляли друг друга, толкались и заигрывали друг с другом. Едва Квен и Тиксу ступили на причал, как тут же были вовлечены в хоровод взявшихся за руки людей, пустившихся в импровизированный танец.

– Слезы фей! Слезы фей! Год будет отличным! Феи с нами!

Дождь, словно полноправный участник празднества, усилился, яростно колотя струями воды по мостовым и сопровождая глухим ритмичным стуком народное веселье. Тиксу тащили за собой, выталкивали в центр круга, который образовывался и тут же распадался. Танцоры, мужчины и женщины, не обращали внимания на дождь, хотя скользили и падали в лужи. Океан ревел, как зверь, поджидающий добычу. Дождь насквозь промочил женские блузки – они прилипли к телу, и сквозь кружева виднелись темные овалы на округлых бугорках с острыми торчащими сосками. Ветер участвовал в разгуле, поднимая юбки и обнажая бедра. На женщинах не было нижнего белья.

– День праздника! – крикнул Квен. – Сегодня все женщины – феи, а все мужчины – маги. Сегодня нет ни жен, ни мужей…

Потом завопил:

– Вот тот, о котором я говорил утром! Его зовут Било! Он выбрался из пучины горьких слез!..

Женщины окружили оранжанина, касались его, гладили. Капли дождя сверкали жемчужинами на их смеющихся губах, на лбу, на растрепанных волосах. Фляжки с кисло-сладким напитком переходили из рук в руки, каждый прикладывался к их горлышку. Янтарная жидкость стекала по подбородкам. Все смеялись. Старики со сморщенными лицами отбивали ногой такт, чтобы помочь танцующим, и смеялись в ответ на двусмысленные шутки окружающих. Дети, словно опьяневшие птицы, носились по улицам и площадям города.

Толпа вынесла Тиксу на квадратную эспланаду. Он под хохот окружающих женщин неуклюже пытался повторить па танца магов, ухаживающих за феюшками. Лицо его было мокрым, волосы прилипли ко лбу и вискам, холодные струйки затекали за ворот комбинезона.

Напиток, которым его поили почти насильно, ударил в голову. На мгновение все показалось ему продолжительным сном. Он словно вернулся в таверну «Три Брата» на Двусезонье, где к нему приставали старухи проститутки. В его губы впились губы женщины, он почувствовал ее зубы на нижней губе, мокрые руки проникли под комбинезон, поползли по груди, потом по животу. Нетерпеливые пальцы охватили его затвердевшее естество. Вокруг слышались истерические крики. Женщина задрала юбку и плотоядно прижалась к нему. Она задыхалась, короткие стоны прерывали ее горячее прерывистое дыхание. Тиксу казалось, что все смотрели на них, но понял, что никому не было дела до них, что на площади уже образовалось множество пар, многие спрятались под навесы крылечек и занимались любовью стоя, прижавшись к стене, другие падали на мостовую или усаживались на скамейки… Дети вели себя так, словно все происходящее было естественным: они не обращали внимания на забавы взрослых и с громкими криками носились под струями дождя. Свободной рукой, не отпуская Тиксу, женщина поспешно расстегнула корсаж и юбку, дернула молнию на его комбинезоне и начала его стаскивать, обнажив плечи оранжанина. Она не обращала внимания на огромные капли, ударявшие по ее обнаженной коже. Тиксу втянул в себя усиленный дождем запах женщины, интимный и мускусный. Его охватило дикое яростное желание. Он схватил женщину за затылок и прильнул к ее рту с такой силой, что их зубы ударились. Ее грудь распласталась под его торсом, а ее пальцы продолжали сжимать его разбухшее древко. Комбинезон соскользнул вниз и сложился у сапог. Ветер и дождь ударили по обнаженной спине, ягодицам, бедрам, подхлестывая неистовое желание. Женщина опустилась на мостовую, раскинула ноги и приподнялась, приглашая его погрузиться в нее. Он встал на колени, глянул на алую рану, опушенную черным курчавым волосом… Из глаз его брызнули слезы, смешавшиеся с дождем. Он упал на нее и с отчаянной яростью ворвался в трепещущую жаркую плоть.

Океан Альбарских Фей неистовствовал. Валы катились на приступ причала, накрывая его языками пены. Черные тучи почти совсем расправились с дневным светом.

Протяжный звук гонга пронесся над Гугаттом. Квен Даэл приблизился к задумчивому Тиксу, который заканчивал одеваться. Женщина исчезла: она напоследок страстно поцеловала его и, подхватив одежды, удалилась обнаженной, свернув в ближайший переулок.

– Вижу, маг нашел свою фею! – пошутил Квен. – Время представления легенды. Пора идти в лес Праздник продолжится позже.

Толпы горожан тянулись по улицам к лесу, образовав длинный красочный кортеж. Все лица, даже самых маленьких детишек, прониклись серьезностью. Вскоре процессия достигла окраины леса и двинулась по неширокой тропе, уходившей под деревья. Тиксу вымок до мозга костей, когда наконец вступил в лес, где капли падали реже. Его губы, искусанные дикаркой-партнершей несколько минут назад, побаливали, а спина горела от нанесенных ею царапин. Он пытался не думать об Афикит – ему казалось, что он ее предал. Его несла человеческая река – почти километр он шел меж застывших губчатых папоротников. В лесу росли только сосны с искривленными ветвями и массивными кручеными стволами. Иногда он бросал вопросительные взгляды на Квена, но тот в ответ только улыбался, кривился или пожимал плечами.

Тропинка закончилась на просторной круглой поляне, в центре которой высилась высокая эстрада с желтым занавесом, закрывавшем сцену от всех взглядов. Селпидяне собирались вокруг нее плотными рядами, не обращая внимания на дождь и ветер. Два старца, стоявшие на краю эстрады, внимательно следили за толпой. Их белые бороды выделялись на иссиня-черном фоне длинных туник.

Когда все горожане собрались, один из старцев дважды прогудел в раковину, которую извлек из складок пояса. Тиксу наблюдал за лицами людей, стоявших вокруг: их глаза странно поблескивали, исполненные почитания к древней легенде. Даже Квен попал под всеобщее тысячелетнее очарование.

Два старца схватили каждый за свой край занавеса и раздвинули его, потом замерли по краям эстрады. На сцене были изображены реликвии магического царства, Селп Дика древних времен: фонтан выбрасывал тонкую струйку живой воды, рядом высились две хрустальные скалы, к которым были подвешены грозди крохотных белых шариков. Позже Квен сказал Тиксу, что хрусталь был живым и давал фрукты-афродизиаки с удивительными питательными свойствами. Майкены – жрецы магии – тщательно ухаживали за хрусталем, чтобы во время ежегодных представлений он обеспечивал связь между прошлым и будущим, между гибелью и возрождением волшебного королевства.

По обе стороны фонтана сидели две девушки, игравшие роли Огонька и Искорки, двух дочерей феи Лучистой и мага Гудевура, тех самых, что навлекли несчастье на свой народ. На них были легкие шелковые покрывала, совсем не скрывающие тел и ставшие прозрачными от дождя. Чуть дальше, к столбику, вбитому в пол сцены, была привязана розовая коза, мирно поедающая траву, положенную перед ее черной блестящей мордой.

Но вот появляются маги, десять молодых людей, пышущих здоровьем и энергией. В черных шароварах, на обнаженной груди надписи и криптограммы на древнем селпиде. Они исполняют танец обольщения, но Огонек и Искорка с презрением отворачиваются от них, что вызывает огорчение магов и их уход со сцены. Теперь возникают завистливые злыдни, другие десять танцоров в искаженных гримасами масках. Они полностью обнажены, а их тела выкрашены черной краской. Они держатся на почтительном расстоянии от феюшек: могучая магия Гудевура мешает им преодолеть границы страны Альбар…

Мон, здыдень-хитрец, отделяется от группы и начинает танцевать танец сновидения вокруг заснувшей Искорки, лежащей у подножия фонтана. Он привлекает ее внимание к розовой козочке, символу невинности и поддержки со стороны ангелов и богов. Исполнив черное дело, злыдень Мон на цыпочках удаляется вместе с друзьями. На сцене опять появляется группа магов. Феюшка Искорка просыпается и приказывает принести ей сердце козочки. Юноши извлекают из шаровар длинные ножи и бросаются на несчастное животное, которое едва успевает издать испуганное блеяние. Острое лезвие буквально перерезает ей глотку, голова козочки отделяется от тела и катится к краю эстрады. Кровь хлещет фонтаном, заливая тела танцоров. Один из них надрезает бок животного и извлекает трепещущее сердце. Все это время злыдни танцуют от радости, что ангелы и боги ушли, и празднуют падение волшебного королевства. Маги бросают кровоточащее сердце к ногам феюшки Искорки, но та в испуге отступает назад…

Тут же прекращает бить фонтан, хрусталь тускнеет, становится молочно-белым, гроздья фруктов срываются и катятся по полу сцены (эти необъяснимые физические явления, по словам Квена, повторяются ежегодно во время каждого священного представления).

Злыдни испускают радостные крики и захватывают волшебное королевство. Они кричат и кружатся вокруг двух феюшек и магов, залитых кровью невинного животного…

Внезапно Тиксу стал свидетелем необыкновенного зрелища: все женщины, молодые и старые, залились горячими слезами. Из их глаз лились настоящие потоки, от которых дождевые ручьи на земле стали еще многоводнее. Над опущенными головами вознеслись причитания. Умоляющие руки мужчин взлетели к небу – они просили богов даровать им прощение, они умоляли о пощаде. Женщины плакали в полной тишине, опустив головы, с лицами, закрытыми волосами, их грудь сотрясалась от беззвучных рыданий.

Через двадцать минут после начала плача и стонов, вовсе не походивших на какой-то бессмысленный ритуал, а являвших собой подлинное, глубокое выражение души селпидян, фонтан вдруг снова заработал. Хрустальные скалы на глазах стали прозрачными. Плач женщин превратился в радостные вопли. Страдания толпы перешли в ликование. Испуганные злыдни бросились в постыдное бегство, феюшки вскочили на ноги, радостно улыбаясь, а маги начали танец возвращенного счастья.

– И на этот раз слезы фей спасли нас, – шепнул Квен на ухо Тиксу. – Жизнь продолжается, ибо наши грехи смыты. Живая вода не иссякла, а хрусталь будет приносить плоды…

Крики толпы перекрыли свист ветра в кронах деревьев, грохот дождевых капель по листве. Лица выражали невероятное облегчение. Глубоко сидящий в их подсознании суеверный страх, что ангелы и боги окончательно отказались от них, исчез.

– Праздновать будем всю ночь! – крикнул рыбак. – Только выслушаем традиционную речь совета ректоров!

И все с растущим нетерпением принялись ждать, когда появятся ректоры и дадут сигнал к продолжению празднества. Горящие глаза женщин и мужчин встречались, давая друг другу немые обещания. Квен, закоренелый холостяк, был не последним из тех, кто пожирал глазами губы, шеи, груди и ноги женщин, мечтая об их ароматных колодцах, в которые обещал себе погружаться до полного изнеможения, пока не свалится, смертельно усталый и насытившийся, и не заснет беспробудным сном прямо на тротуаре или на скамье.

Десять ректоров совета, магическое число, появились на эстраде. Над толпой пронесся ропот удивления: они были не одни. Их сопровождали люди в белых масках и серых формах с жесткими нагрудниками, где сверкали перекрещивающиеся серебристые треугольники. Позади них шествовали три силуэта, чьи лица были скрыты просторными капюшонами, ниспадавшими на плечи. Эта троица была в синем, пурпурном и черном бурнусах. Сердце Тиксу забилось чаще, но в груди похолодело.

– Вы знаете этих людей? – спросил Квен, от которого не укрылось волнение оранжанина.

Наемники-притивы бесцеремонно вытолкали актеров за кулисы. Глашатай совета, старец с такой длинной белой прядью волос, что ее пришлось неоднократно скручивать на затылке, вышел на край сцены и твердым, хотя и печальным голосом объявил:

– Друзья, в этот день празднования плача фей Альбара мне поручено сообщить вам следующее: войска новой империи, первые представители которых, – он, не глядя, указал на людей в сером и на три силуэта в синем, пурпурном и черном бурнусах, – материализовались этой ночью у стен нашего города Гугатта, чтобы завтра утром дать бой абсуратскому рыцарству. Поэтому мы объявляем комендантский час. Все празднества аннулируются. Вы должны отправиться по домам и сидеть дома до часа вечерней зари. Любой, кого застигнут на улице с наступлением ночи, подвергнется немедленной казни. Мы, ректора селпидского совета, будем ждать исхода битвы, чтобы известить вас и сообщить о будущей политике. А теперь прошу вас без всяких протестов разойтись и нигде не задерживаться. Друзья, да будут феи благосклонны к вам!

Над протрезвевшей аудиторией пронесся ропот разочарования, послышались крики протеста. Антра вновь оккупировала дух Тик-су. Она создала барьер безмолвия, чтобы избежать ментального обследования скаитов, уже приступивших к своей работе.

– Ректора просят вас покинуть лес, не создавая трудностей! – прокричал глашатай совета, сверкая глазами. – Время переговоров еще настанет!

И вдруг толпа окаменела. Мертвящая тишина опустилась на поляну. Вода фонтана перестала течь, а хрусталь потерял прозрачность, как это было во время представления.

– На этот раз боги и ангелы бросили нас окончательно, – прошептал побледневший Квен Даэл.

Часом позже, сидя в аквасфере, уносившей их в дом Квена, Тиксу всмотрелся в успокоившийся океан.

– Завтра ранним утром мне понадобится ваша океанская лодка. Сможете мне ее одолжить?

Квен удивленно поглядел на своего пассажира:

– Ранним утром? Вы же были на поляне! Вы слышали приказ ректора!

– Я не прошу вас рисковать своей жизнью, а только хочу одолжить у вас аквасферу, – возразил оранжанин. – Большего я вам сказать не могу, ибо эти три существа, которых вы видели, являются скаитами Гипонероса и обладают опасной способностью читать мысли…

Квен Даэл помолчал, вглядываясь в океан, потом прошептал:

– Вы действительно необычный человек! Я буду вас сопровождать. Океан Альбарских Фей может сыграть предательскую шутку с тем, кто его не знает. Не важно, что вы собираетесь сделать! Для меня важно то, что злымон спас вам жизнь.

Это были единственные слова, произнесенные рыбаком за весь вечер и ночь.