"Премьера без репетиций" - читать интересную книгу автора6 октября 1939 год МИНСК…Новая, свободная жизнь начиналась удивительно хорошо. Секретарь райкома комсомола, старый знакомый Алексея по подполью, разложив перед собой папку с его рисунками, рассматривал их, удивленно кивая головой. – Слушай, да тебе учиться надо! Талант пропадает! – Где учиться? – Как где? В Москве, конечно. В художественном училище. – Скажешь тоже, в Москве. Кому я там нужен? – Чудак-человек… Теперь не при панской власти живем. Жалко, конечно, будет тебя отпускать. Опыт имеешь. Я бы сейчас тебя в массы, на комсомольскую работу! Ну да ничего! Пошлем в Минск письмо с просьбой направить тебя в художественное училище. Будет у нас товарищ Кисляков народным художником… А пока у меня поживешь, отдохнешь, приоденем тебя, чтобы прибыл в Москву как надо… И он весело подмигнул Алексею. Вызов в Минск пришел неожиданно быстро. Райком выделил денег на дорогу. В тот же вечер Алексей и уехал, благо собирать ему было нечего. …Алексей внимательно осмотрел темно-вишневую вывеску у входа. Может, ошибся? Вернулся на угол и снова сверился с бумажкой. Все правильно. Ему действительно сюда… Военный у дубовой стойки, перегораживающей вестибюль, взял под козырек: – Слушаю! На всякий случай Алексей протянул все свои бумаги. Постовой взял их и кому-то позвонил. Через несколько минут в вестибюль спустился молодой военный. – Кисляков? – Да… Алексею подали желтоватую картонку пропуска. Они поднялись по широкой лестнице с полированными перилами, прошли по длинному коридору с множеством высоких дверей по сторонам. У одной из них военный остановился и, распахнув ее, пропустил Алексея. Кабинет показался ему сумрачным. Шелковые шторы на окнах полуспущены. Старинные напольные часы в затейливо инкрустированном корпусе, тяжелый сейф. Большие кожаные кресла. Двухтумбовый стол, покрытый зеленым сукном. И человек за столом – в военной форме, лет сорока, грузный, с выбритой головой, покрытой ровным загаром. На столе ничего, кроме бронзового письменного прибора и папки в жестких картонных корочках. Оглядевшись, Алексей заметил второго военного, сидевшего в дальнем углу на красивом кожаном диване. Этот был подтянут, широкоплеч. Темные, чуть тронутые сединой волосы. На вид лет тридцать пять. Алексей поздоровался: – Здравствуйте. – День добрый… – Тот, что за столом, внимательно и испытующе посмотрел на него. – Кисляков? – Да. – Присядьте, – бросил человек за столом, показал на кресло. – Догадываетесь, зачем вас сюда пригласили? – Нет, – пожал плечами Алексей. Второй военный встал с дивана. Сидевший за столом приподнялся. – Нет, нет, Петр Николаевич, сидите. Я вот тут расположусь, – сказал он, садясь в кресло напротив Алексея. – Давайте-ка знакомиться. Меня зовут Сергей Дмитриевич Астахов. А это мой заместитель – товарищ Рябов, Петр Николаевич. Так ты на художника собираешься учиться? – Да… – смутился Алексей, – документы вот собрал. – Хорошее дело. А если мы попросим тебя на время отложить учебу – Ах, вот что… – вздохнул Алексей. – Я ведь и не особо надеялся. И без меня талантов полно. Ничего, вернусь в Брест. – Разве твой дом в Бресте? – Конечно. Райком обещал комнату выделить. Рябов и Астахов переглянулись. – А раньше где жил? – Где придется, там и жил. – Алексей почувствовал себя свободнее. – Когда отец с матерью погибли, я еще маленький был. Тетка к себе в деревню забрала. Как подрос, в Краков повезла. В механические мастерские пристроился, учиться потихоньку начал. Потом в Западной Белоруссии в разных местах работал. Там и в комсомол вступил. Был в партизанах, связным был между подпольными райкомами комсомола. Пришлось и в Варшаве пожить, и в Белостоке. Даже с цирком шапито поездил. А циркачи как цыгане – где ночь застанет, там и палатки разбиваем… – Это Краков? – Астахов достал из папки, переданной ему Рябовым, рисунок. – Краков. Откуда это у вас? Я рисунки в райкоме оставил. – Твердая у тебя рука, толк будет. Это Варшава? – Астахов словно и не слышал вопроса Алексея. – И где ты такой красивый переулок отыскал? – У аллей Иерусалимских. Пришлось некоторое время пожить там. Дефензива[1] сильно донимала. Ну и нанялся я в антикварную лавку. А при ней реставрационная мастерская. Вот в мастерской и работал. С полгода или больше ни с кем из товарищей не встречался. Ну, шпики покрутились, покрутились… Потом им надоело – ничего же нет! Ну и отстали. – А это кто? – Астахов достал лист с акварельным портретом пожилого мужчины в шапочке, отороченной мехом. – Бывший хозяин. Арон Шехтер. Богатый был. – Где он сейчас, не слышал? – Рассказывали, что завалило его с женой в подвале, когда немцы в первый раз Варшаву бомбили. Вообще-то жалко старика. Он, конечно, буржуй был, но человек неплохой. – Это и из рисунка видно, что ты к нему хорошо относился. – Все одно не то. Если б подучиться, технику узнать! Вы хотите, чтобы я как художник помог? – Об этом мы как-то не подумали, – усмехнулся Астахов. – Хотя кто знает… Как считаешь, Петр Николаевич? – Думается, Сергей Дмитриевич, товарища все же надо ввести в курс дела, как уже предлагалось. – Рябов стрельнул в Алексея взглядом. – А то он может подумать, что НКВД только картинки интересуют. – Да-да. В курс дела, – эхом откликнулся Астахов, думая о своем. Он встал с кресла, подошел к Алексею, положил руку на плечо. – Ты про банды слыхал? – Доводилось. – Тогда, наверное, знаешь, что в некоторых воссоединенных районах обстановка еще не нормализовалась. Банды и контрреволюционные группы пытаются терроризировать население. А людям жить надо! Но в этих полесских деревушках каждый новый человек, как столб на юру, всем за версту видать. – Это точно, – подтвердил Алексей. – Деревеньки-то, вески, по-местному, маленькие. – Вот-вот… А по лесам и болотам еще прячется кулачье, разные молодчики из бывших легионов Пилсудского, польские солдаты и офицеры. Часть из них уходит за линию границы, чтобы организовать сопротивление немцам на территории Польши. Но есть и такие, что спелись с фашистами и с их помощью действуют против нас. Алексей согласно кивнул. – А я-то что могу? – Многое, – подал голос молчавший до этого Рябов. – Комсомолец, были в подполье. Говорите по-русски, по-польски, на немецком можете объясняться, белорусский знаете. Даже в цирке успели поработать… – Ну так как, согласен помочь органам? – Астахов снова сел напротив Алексея. – Как-то все это… – Алексей, подыскивая слова, развел руками. – А что мне надо делать? – Поехать к тетке. – К Килине? Астахов кивнул. – О твоей подпольной работе она ничего не знала? – Откуда? Кроме райкомовских, обо мне никто ничего. Такие обязанности были. А что у Килины делать? – Это мы тебе объясним попозже, если ты согласишься. – А я могу… – …Отказаться? – закончил за него Астахов. – Можешь! И в Москву учиться поедешь без всяких задержек. Здесь тебя никто не неволит. Но я прошу – подумай о нашем разговоре. Я распорядился, секретарь устроит тебя в общежитие. Вот тебе телефон, держи. Завтра в девять позвони. Договорились? |
||
|