"Премьера без репетиций" - читать интересную книгу автора

10 октября 1939 год БЕЛАЯ ВЕЖА

На базарной площади толпились покупатели и обязательные на каждом рынке зеваки. Торговали всякой всячиной и за всякие деньги. Торговали с прилавков и с рук, с лотков и не слезая с телег. Алексей шел между возами и размышлял: как же узнать, кто поедет в его сторону? Спрашивать глупо, весь базар не спросишь! Прислушиваться к разговорам тоже ненадежный способ, но все же предпочтительней – меньше обращает на себя внимание.

В самом конце рядов, там, где кончаются прилавки, Алексей увидел пустую телегу, а на ней удивительно знакомого мужика. Остановился, приглядываясь.

Точно, из Живуни… Как же его зовут? Через двор или через два живет от тетки. Осип? Ну да, Осип! Осип Дондик.

Алексей, подойдя к телеге, тронул Осипа за рукав. Тот удивленно обернулся.

– Здравствуйте, дядя Осип, не признали?

– Ты чей будешь-то? Что-то я тебя не припоминаю. Часом, не обознался?

– Да тетки Килины я племянник, Алексей! Ну через двор!

– А-а-а… Килины… Племянник, значит? – явно с облегчением вздохнул Осип. – Да-да… Ну и что?

– Вспомнили? – искренне обрадовался Алексей.

– Ну, вспомнил, не вспомнил… Не время мне в гадалки-то играть. Домой пора трогаться – надо еще засветло поспеть. Ты, это, давай дело говори: Килине чего сказать или передать желаешь так давай. А просто подошел, на том и спасибо.

– Да нет. Сам вот к тетке с городу добираюсь. Возьмете?

– Сам… Вишь ты. А чего у нас делать-то будешь? Ты вон какой, городской.

– В городе-то, дядько Осип, сейчас толку мало. От немца вот едва ноги унес. Да и кто знает, чего дальше будет.

Осип одобрительно крякнул и запустил давно не мытые, заскорузлые пальцы в предусмотрительно подставленный Алексеем кисет. Закурили.

– Оно, конечно, так… Так ведь и в деревне-то невесело. – Осип быстро оглянулся по сторонам и длинно сплюнул.

– Так какое мне веселье?! Подхарчиться малость. Да и Килине, может, помочь. Так возьмете?

Осип не торопился с ответом, что-то обдумывая.

– Ты теперича сам-то из каких будешь? Из энтих, – и он кивнул куда-то в сторону центра, где располагались недавно открытые советские учреждения. – Или еще из каких?

– Нет. Мне ни до тех, ни до «энтих» дела нет. У самого забот по горло. Да возьмите ж! Дядько Осип! Не развалится телега ваша. И отблагодарить чем найдется.

Последнее ли подействовало на Осипа, или он понял, что от Алексея все равно не отвязаться, только махнул рукой – ладно, мол, садись.

Алексей закинул в телегу чемодан, перевязанную веревкой тоненькую стопку книг и сам примостился на пустых мешках.

Осип еще раз покосился на него, вздохнул о чем-то своем и хлестнул вожжами по спине кобыленки:

– Но-о… Холера!

Телега продребезжала по булыжникам мимо низких домиков, спрятавших окна в кустах палисадников, мимо старой сторожевой башни и выкатилась на мощенное брусчаткой шоссе.

Через некоторое время они свернули на проселок. По сторонам разбитой грунтовки потянулся кустарник. Постепенно он становился все гуще, а дорога все уже. Незаметно начался лес. Телега мягко подпрыгивала на кочках, переваливаясь через корни, вылезшие на дорогу.

Лошаденка Осипа споро тянула телегу. Лес по сторонам дороги потемнел, стало смеркаться.

Алексей засмотрелся на дорогу. Представил, как бы он написал все это. Маслом. Нет, лучше акварелью. Вот тот черный ствол дуба на краю поляны. Он так его и напишет корявым, с дуплом и наростами. Только правый нарост уберет, он лишний и не вписывается в пейзаж. Впрочем…

Осип натянул вожжи. Кобылка послушно встала, поджав переднюю ногу и потряхивая кудлатой головой. Алексей привстал в телеге и глянул через плечо Осипа.

На дороге стоял кряжистый мужчина в темной долгополой шинели грубого сукна. На околыше квадратной фуражки белым пятном пластался орел. Мужчина сделал шаг вперед и поднял карабин. Черный, такой несерьезный издали дульный срез остановился на уровне груди Осипа. Тот зажмурился и стал тихо шептать молитву. Алексей непроизвольно оглянулся. Сзади, словно выросший из-под земли, стоял еще один. Помоложе, в кожаной куртке.

– Кого везешь? – Тот, что постарше, по-хозяйски взял лошадь под уздцы, держа карабин одной рукой.

– А-а-а… Этот, что ли? – Осип открыл глаза и кивнул на своего единственного пассажира. – Сродственник… Не, не мой! Килины с нашей вески… Племяш… – Осип облизал пересохшие губы. – С городу к тетке подается. На базаре пристал… Ага…

– Ну это мы сейчас посмотрим. Эй! – Тот, что постарше, обратился к Алексею. – Племяш! Документ маешь?

– Имею, – быстро кивнул Алексей и протянул паспорт. Старый, потертый польский паспорт с визами на жительство в Варшаве, Кракове, отметками полиций и жандармерий доброго десятка польских воеводств, где проходили гастроли его цирка.

– А вы кто будете, панове? – пока старший читал паспорт, спросил Алексей.

– Власть местная. Альбо не разумиешь? – усмехнулся молодой.

– А что сейчас поймешь, панове? – вздохнул Алексей. Из паспорта выпал железнодорожный билет. Молодой нагнулся, поднял, повертел.

– С Белостоку едзешь? С западу? – Голос у него был с простудной сипотцой.

«Стынет, наверное, в болотах», – подумал Алексей. И еще раз подивился предусмотрительности Астахова. Вне всякого сомнения, человек, едущий с запада, а не из Минска, вызывал у стоявших перед ним меньше подозрений.

– Так есть, панове. С Белостоку…

– В войске был? – кивнул на солдатские ботинки Алексея старший. – Жолнеж?[6]

– Где то войско, панове? – уклонился от ответа Алексей. – Едва ноги унес. Подался до тетки, а тут уже русские…

– Ладно, проваливайте, – хмуро скомандовал старший.

– Езус Мария! – прошептал враз оживший Осип, быстро перекрестился и, привстав, ударил лошадь. – Но-о-о!

Колеса запрыгали на колдобинах. Лошадь загнанно хрипела. А Осип все подгонял и подгонял ее, тревожно оглядываясь.

– Фу-у… Сцибло им в тыл!.. Так ведь и убить могли… – Порядочно отъехав от того места, Осип перестал нахлестывать кобылу, сразу перешедшую на шаг. Отер выступивший пот.

– Убить? А за что? – подвинулся к нему Алексей.

– За что?! – Осип сплюнул. – А так…

Осип произнес это с такой тоской, что Алексею на миг стало жутко. «Значит, Астахов не ошибся. М-да, вот и первая встреча… Но с теми ли? Ладно, главное, что я здесь, а не остался там, на дороге. Только уж больно хмур Осип… Случилось тут что?»

Они въехали на пригорок, за которым начиналась их деревушка.

– Но-о! – Осип снова подстегнул кобыленку.

Они подъехали к его двору.

– Дальше сам пойдешь. Не забыл дорогу? – Осип спрыгнул с телеги. Алексей тоже слез на землю, взял под мышку чемоданчик с вещами, связку книг.

– Спасибо вам, дядя Осип! Очень вы меня выручили.

Теткин двор встретил тишиной. Покосившаяся ограда поросла лебедой и уже пожелтевшими мясистыми лопухами. В подслеповатых окошках избы теплился свет. Алексей оглянулся на свежее пепелище рядом с теткиным двором и толкнул скрипучую дверь.

В избе неверный, колеблющийся свет свечей и чей-то глуховато бубнящий в полумраке голос:

– …во смерти нет приемствования о тебе: во гробе кто будет славить тебя? Утомлен я воздыханиями моими. Иссохло от печали око мое…

Читали псалтырь по покойнику.

Алексей невольно вздрогнул и осмотрелся. Чинно, по стенам сидели на некрашеных лавках одетые в темное старушки. На столе закрытый, неструганый, видимо, сколоченный наспех гроб. В изголовье оплывала воском тонкая церковная свеча. Читавший псалтырь пожилой мужчина остановился и, повернувшись к вошедшему, посмотрел на него, подслеповато щурясь за стеклами очков в проволочной оправе. Повисло гнетущее молчание.

«Господи! Неужто Килина померла?» – обмер Алексей.

Одна из женщин поднялась и подошла к нему. Вгляделась и, тонко всхлипнув, припала к его груди:

– Алеша! Родненький! Приехал…

Алексей смог кивнуть, обнимая сухонькие старческие плечи тетки. Горький горячий комок встал в горле, мешая говорить. Наконец он хрипло сказал:

– Я это… Здравствуй… Я…

Они вышли на крыльцо.

– А это… кто? – глухо спросил он, кивнув в сторону хаты.

– Сосед мой, Аким… Да ты и не помнишь небось? Рядом жил. Убили его давесь. А хату сожгли…

– Кто?

– А хто ж их знает?! Ночью було… А в утро – пожар…

Тетка повела его на другую половину избы. Сзади них снова глухо забубнил над псалтырем местный грамотей Паисий Петрович.

Алексей поставил в угол свой чемодан, пристроил сверху связку с книгами и тяжело опустился на лавку, слушая немудреный рассказ тетки о том, как покойный Аким взял чегой-то в панской брошенной усадьбе. А потом налетели, пожгли. За разговором тетка не забывала собирать на стол. Перед Алексеем появилась холодная картошка в чугунке, пожелтелые поздние огурцы, ноздреватый хлеб, небольшой глечик с молоком.

Тетка села напротив и, подперев голову рукой, жалостливо смотрела, как он ел, двигая желваками на осунувшемся лице.

– Скажи, милый, лучше, ты-то как? Здоров ли?.. Небось ученым стал?

– Скажете, тетя. Какой с меня ученый? Так, недоучка… Время-то тревожное, не до учености, лучше здесь переждать, спокойнее.

– Нашел спокой! – покачала головой тетка. – Поляков выбили, за кордоном германец, а я его, лютого, с той войны помню. В лесу – банда, за лесом – болота, а за ними – новая власть. Приезжали тут прикордонники от новой-то власти. Ничего, справные… Говорили, к зиме болота подмерзнут – выкурим банду, а то и ране. Мол, не попустит власть. Ох, да пока солнце взойдет – роса очи выест…

– Выкурят, тетя, не выкурят их с болота, а жить-то надо. Побуду у вас пока, по хозяйству подмогну чего надо.

– И когда она, жисть-то, будет? – вздохнула тетка, прибирая со стола. – То одного боялись, то другого… Слышь, Алеша, а не слыхать, надолго эта власть-то?