"Том I: Пропавшая рукопись" - читать интересную книгу автора (Джентл Мэри)

Часть пятая. 17 августа — 21 августа 1476. Поле битвы

Дижон встретил их грохотом водяных мельниц.

Вдали под раскаленным полуденным солнцем ярко желтели цветы горчицы. Там и сям среди зеленых рядов подрезанных виноградных лоз темнела земля. Повсюду на своих наделах копошились крестьяне. Городские часы пробили без четверти пять, когда Аш отпустила поводья Счастливчика и вслед за бычьими повозками въехала на главный мост города.

Бертран сунул ей в руки немецкие латные перчатки и отстал; они с Рикардом позади нее задыхались от пыли, летящей из-под копыт лошадей. Аш отъехала от разведчиков, которые, запыхавшись, ухватившись за ее стремя, доложили обстановку, и вернулась на свое место, между Джоном де Виром и своим эскортом.

— Милорд Оксфорд, — громко обратилась к нему Аш и подняла голову: они переехали мост и подъезжали к городским воротам. У нее голова закружилась от смешанного запаха соломенной пыли, перегретого камня городских стен, водорослей, лошадиного навоза. На мосту она подняла забрало и опустила наустник, чтобы вдохнуть прохладный воздух реки, служившей крепостным рвом.

— Вот самые последние сведения о количестве визиготов под Оксоном, — сказал граф, — их около двенадцати тысяч.

Аш подтвердила:

— Их и под Базелем тогда было двенадцать тысяч. Не знаю точно, сколько человек в двух других главных армиях. Но никак не меньше. Одна в районе Венеции сдерживает турок; другая — в Наварре. Обе доберутся сюда не раньше месяца, даже если пойдут форсированным маршем.

В воздухе витал запах муки и пыли и висела неуловимая золотая дымка. Кольчужные рубахи стражников у ворот и льняные камзолы, рейтузы и платья суетящихся горожан были покрыты тончайшим слоем соломенной пыли. Даже на языке ощущался ее привкус. «Золотой город Дижон!» — подумала она и постаралась заглушить в душе холодный непроходящий страх, вдыхая этот теплый и ароматный запах.

— А вот и наш эскорт, — Джон де Вир придержал коня, пропуская вперед своего брата Джорджа, которому было приказано вести переговоры с десятком бургундских рыцарей, в полном вооружении ожидающих их, чтобы сопроводить во дворец.

Де Вир повернул к Аш свое обветренное лицо с блеклыми глазами:

— Вам не приходило в голову, мадам капитан, что его светлость герцог Бургундский может сейчас предложить вам контракт? Я не смогу финансировать ваш набег на Карфаген.

— Но ведь у нас контракт с вами, — тихо сказала Аш, ее голос был едва слышен из-за шума мельничных колес. — Вы подсказываете мне повод нарушить свое слово — которое я, кстати, не давала — находящемуся в изгнании, бесправному английскому графу, поскольку крайне богатый и обладающий властью герцог Бургундский желает заполучить мой отряд?

Джон де Вир смотрел в землю. Забрало его шлема было опущено, и ей был виден только жестко сжатый рот.

— Бургундия — страна богатая, — решительно проговорил он. — Я из рода Ланкастеров. И для Ланкастеров я — единственный шанс. Но, мадам, в данный момент у меня под началом всего трое моих братьев и сорок семь человек, и средств моих хватит только на то, чтобы прокормить их в течение шести недель. И в сравнении с этим предложение герцога Бургундии, который, при желании, мог бы купить всю Англию…

— Вы правы, милорд, — лицо Аш было бесстрастным. — Я и минуты не сомневалась бы насчет Бургундии.

— Мадам капитан, вы как капитан наемников можете предложить на продажу самое дорогое — свою репутацию и свое честное слово.

— Только ребятам этого не говорите, — фыркнула Аш. — Мне пришлось продать их ради замысла отправиться в Карфаген…

Впереди них Джордж де Вир, обменявшись почтительными приветствиями с бургундскими рыцарями, казалось, обсуждал с ними порядок очередности в шествии. Копыта Счастливчика скользили по булыжной мостовой Дижона. Аш наклонилась вперед и ободряюще положила руку ему на холку, на отливающую серебром серо-стальную гриву. Он закинул голову и заржал. Даже лошади — и то охота выпендриться перед населением Дижона! Вокруг сверкали выбеленные стены города и голубые черепичные крыши.

Аш заговорила, стараясь перекричать усилившийся шум мельниц:

— Этот город — как будто из Часослова, верно, милорд?

— И мы с вами могли бы, мадам!..

— Проклятье! Так и знала, что буду жалеть о своих доспехах…

Джордж де Вир обернулся в своем седле и помахал рукой, призывая догонять его. Аш скакала рядом с графом Оксфордом, среди бургундских рыцарей. Лошади теперь продвигались по булыжной мостовой медленнее, несмотря на то что у них был эскорт, одетый в цвета герцога Карла; они петляли в толпе подмастерьев, толкающихся возле мастерских, женщин в высоких головных уборах, что судачили у прилавков на рыночной площади; пробирались среди бычьих упряжек, привычным маршрутом везущих зерно на мельницы. Аш подняла забрало и весело ухмылялась в ответ на радостные приветствия. Со всех сторон ей кричали подданные герцога Карла. А краем глаза Аш продолжала следить за своими спутниками — и…

— Томас! — прошипела она.

Томас Рочестер вонзил пятки в бока своего мерина и быстро догнал группу. Высунувшись из окна второго этажа, его провожала взглядом молодая женщина с блестящими глазами.

— Отставить, парень.

— Слушаюсь, командир! — И помолчав: — Свободное время будет у нас?

— Не для тебя… — Тронув повод, Аш вернулась на свое место слева от графа Оксфорда.

— Мне кажется, вы никогда не нарушили бы договор, мадам. И все же сейчас вы это обдумываете, — сказал граф де Вир.

— Да нет, я… — Аш почувствовала, что ее застали врасплох.

— Думаете, думаете, — настаивал Джон де Вир. — Почему же?

Ни тон, ни личность этого человека не позволили бы Аш уклониться от ответа. Она шепотом буркнула, незаметно поглядывая на бургундских рыцарей:

— Да, я считаю, что мы должны напасть на Карфаген, но это не значит, что мне не страшно! Если я правильно помню, как оно все было под Нейсом, у Карла Бургундского больше двадцати тысяч обученных солдат. И провиант, и оружие, и пушки. Будь у меня выбор, я бы хотела, чтобы все эти двадцать тысяч оказались между мной и королем-калифом! А не только сорок семь человек и три ваших брата! Вас это удивляет?

— Не боится только дурак, мадам.

Ритмические удары мельничных колес на минуту заглушили все остальные звуки. Дижон расположен в месте слияния рек Сюзон и Оуч, на мысу, формой похожем на наконечник стрелы. Аш ехала вдоль русла реки. Здесь, на территории города, река была огорожена стенами. Аш следила, как поверх стен поднимаются спицы мельничных колес и с них алмазным дождем сыплются светящиеся в лучах солнца капли воды. Под колесами вода была черная, густая, как стекло.

Пока ехали мимо шумевшей мельницы, разговаривать они не могли, и Аш воспользовалась моментом, чтобы рассмотреть улицы, по которым проезжали. Несколько мужчин в рубашках, с закатанными кверху рейтузами прилаживали колесо к бычьей повозке. При виде кавалькады они не спеша с достоинством сняли свои соломенные шляпы в знак приветствия; один из бургундцев придержал поводья.

Впереди показалось открытое пространство, и они въехали на площадь, с двух сторон ограниченную водными потоками. Площадь оказалась треугольной: в этом месте как раз было слияние рек. Стражники с высоких сверкающих городских стен, опершись о свое оружие, с любопытством рассматривали кавалькаду, — это были ухоженные, хорошо вооруженные люди, по лицам видно, что давно не испытывают голода.

— Ваша светлость, — Аш обратилась к графу, — видите ли, про меня всякое болтают: будто я слышу Голоса, будто я не слышу Голосов, будто нашему отряду, Льву Лазоревому, на самом деле платят визиготы, потому что я сестра Фарис… Вот такая болтовня.

— Вы не желаете ли, чтобы от вас отказались, поскольку иметь дело с вами — большой риск? — поинтересовался де Вир.

— Вот именно.

— Мадам, ответственность за контракт обоюдна.

Де Вир проговорил эти слова довольно обыденно своим хриплым от участия в битвах голосом, но Аш с неудовольствием и с огорчением почувствовала, что теряет присущий ей цинизм. Солнце било прямо в глаза. У нее перехватило горло.

Как можно безразличнее она сказала:

— Их генерал, эта Фарис, ведь она по рождению рабыня. Она этого не скрывает. А я… внешне похожа на нее. Как два щенка одного помета. Кем тогда меня считать?

— Храброй женщиной, — учтиво ответил граф Оксфорд. Она смотрела прямо перед собой жестким взглядом. Он встретился с ней глазами:

— Потому что вы сумели найти выход: предоставили в мое распоряжение план, как напасть на врага в его самом укрепленном городе. Я же не усомнился в вашем беспристрастии, а мог бы. Ваши соображения совпадают с моими. Будем надеяться, что герцог согласится.

— А если нет, — Аш оглядывала богато разряженных рыцарей эскорта, — черта с два мы сможем что-то сделать. Нам тогда полная жопа. Он очень богат и могуществен, и у него армия тут рядом, под городом. Надо смотреть правде в лицо, ваша светлость, пара приказов — и я не ваш наемник, а его. Оксфорд рявкнул:

— Я несу ответственность за братьев и родню! note 93 И за тех, кого принял под свое покровительство!

— Не все так понимают договор… — Аш отъехала немного, чтобы видеть его лицо. — Но вы понимаете его именно так, да?

Наблюдая за выражением его лица, она утвердилась в своем мнении: люди не раздумывая пойдут за Джоном де Виром. И только спустя долгое время, когда будет уже поздно, станут удивляться сами себе.

Аш глубоко вздохнула, ей почему-то стало тесно в кольчуге. Счастливчик зафыркал, раздувая ноздри. Аш машинально отклонилась назад, придерживая его, и посмотрела вниз: что так взволновало ее коня?

В двух ярдах перед ними шеренга утят выбралась на берег и шлепала через булыжники. Возглавляемые мамой-уткой, трепеща крылышками, пронзительно пища, они направлялись к мельнице, стоящей на другой быстротекущей реке, в дальнем углу треугольной площади. Двенадцать бургундских рыцарей, английский граф, его благородные братья, виконт, женщина — капитан наемников и ее эскорт — все придержали поводья и ждали, пока девять утят прошествуют мимо.

Аш выпрямилась в седле и собралась заговорить с Джоном де Виром. И тут увидела герцогский дворец. Вздымающиеся ввысь готические стены, контрфорсы, остроконечные башни, голубые черепичные крыши; в небе развевалось не меньше сотни флагов.

— Ну, мадам, — чуть улыбаясь, сказал граф Оксфорд, — двор Бургундии не похож ни на какой другой двор в христианском мире. Посмотрим, что скажет герцог о моей девочке и ее Голосах.

Спешившись, она оказалась лицом к лицу со взмокшим от пота пешим Годфри Максимиллианом: он встал в строй под ее знамя рядом с остальными людьми Томаса Рочестера.

Когда въехали во дворец, ее поразило пространство, огороженное каменными стенами. Между длинными узкими стрельчатыми окнами поднимались вверх группы стройных колонн; вся каменная кладка свежая, белого и бежевого цвета; все это, освещенное послеполуденным солнцем, было похоже на причудливые пчелиные соты.

Она закрыла разинутый рот и, то и дело оступаясь, следовала за Джоном де Виром, когда зазвенел горн и герольд объявил их имена и чины так громко, что заколыхались знамена, висевшие на всех стенах зала; к ней повернулись сотни лиц, на нее смотрели богатые и обладающие властью мужи.

Все были в одеждах синего цвета.

Она завороженно смотрела на шелка цвета сапфира, аквамарина и королевский синий, на бархат цвета индиго и зеленовато-голубой, на приплюснутые береты дуэний глубокого цвета полуночного неба и на длинное одеяние цвета Средиземного моря, что было на Маргарет Йоркской. Ноги сами несли ее за графом Оксфордом; Годфри наклонил бородатую голову и быстро шепнул ей на ухо:

— Тут визиготы.

— Что?

— Какая-то их делегация. Или посольство. Никто не знает, в каком статусе.

— Здесь? В Дижоне?

— Говорят, с полудня.

— Кто именно?

Годфри перевел свои янтарные глаза на окружающую их толпу:

— Я имена не смог купить.

Аш нахмурилась. Она не замечала ослепительной роскоши бриллиантовых эмблем на шляпах дуэний, шитых золотом и серебром воротников на благородных шеях, изготовленных из меди модных брелоков на камзолах молодых рыцарей, тонких, как паутина, льняных вуалей благородных дам.

Все, все в синем, вдруг пришло ей в голову. На ней была синяя бархатная накидка, и то ладно — хоть цвет в тон моде. Она мельком взглянула на четырех братьев де Вир и Бомона, сталь боевых доспехов этих родовитых англичан блестела на фоне бархата и шелков бургундских придворных.

— Годфри, кто здесь? Не говори, что не знаешь. У тебя тут черт знает какая сеть своих осведомителей! Ну кто?

Неторопливо он отступил на шаг по кафельному полу, по расположенным в шахматном порядке плиткам. Она не могла дальше допрашивать его, не желая нарушить порядок расположения гостей в зале и этим обратить на себя внимание. Она сжала кулаки, целую секунду ей больше всего хотелось его ударить.

— Ваша светлость, — она говорила, не глядя в лицо англичанина, — знаете, что здесь делегация визиготов?

— ……!

— Это надо понимать так, что вы, ваша милость, не в курсе?

Их повели дальше, в глубь большого зала. Там было еще больше необычного: в нишах висели картины, стены увешаны гобеленами с изображением охотничьих сцен, но Аш ничего этого не воспринимала. Благородная архитектура: стрельчатые окна; группы стройных колонн — как связки стеблей; прозрачное стекло окон, через которые были видны крыши других флигелей герцогского замка и тонкие вертикальные бело-золотые каменные флероны, устремленные прямо в полуденное небо. Архитектура словно воспаряла над роскошью комнат.

Мимо окна, трепеща крыльями, пролетела стая голубей. Аш посмотрела себе под ноги, замедлила шаг. Сзади на нее налетел Дикон де Вир и больно отдавил пятки. Оба эскорта — ее и де Виров — расступились и пропустили вперед всех братьев, чтобы они встали рядом с графом Оксфордом. Годфри держался позади, лицо его было спокойным, глаза не выдавали никаких чувств — а он, несомненно, испытывал сильные чувства в присутствии такого собрания церковнослужителей, знатных бургундских дворян и их дам.

Аш огляделась, но не заметила визиготов — ни одежды их, ни снаряжения.

Джон де Вир преклонил колена, его сопровождение — тоже; Аш коснулась пола одним коленом и поспешно стащила с головы шляпу.

На герцогском троне сидел моложавый человек в белом камзоле с рукавами-буф и в белых лосинах и, наклонив голову, беседовал с другим, стоявшим у его локтя. По его несколько скорбному лицу и черным волосам до плеч, с прямой челкой, Аш поняла, что это, должно быть, он: Карл, герцог Бургундский, номинальный вассал Людовика Девятого, затмевавший своим великолепием почти всех королей.

— Итак, день неблагоприятен? — отчетливо произнес герцог, как бы не заботясь, что его частный разговор может быть услышан другими.

— Нет, сир. — Человек, стоявший у его локтя, отвесил поклон. На нем была длинная, лазурного цвета полутога, руки торчали из длинных, до пола, рукавов, в руках он держал бумаги, разрисованные кругами и квадратами. — Я бы сказал, предоставляется возможность отомстить давнему злу.

Герцог знаком отослал его и откинулся на спинку трона, глядя со своего помоста на коленопреклоненных англичан. Его простое белое одеяние выделяло его среди придворных. Аш подумала: «Белый цвет означает добродетель — вероятно, сегодня его день предстать благородным, или рыцарственным, или добродетельным. Интересно, какими же кажемся мы все?»

Герцог приветливо заговорил:

— Милорд Оксфорд.

— Сир, — Де Вир поднялся с колен. — Я имею честь представить вам своего капитана наемников.

— Сир, — Аш поднялась с колена. Позади нее Томас Рочестер и Эвен Хью в мундирах отряда Лев Лазоревый; Годфри с Псалтырью в руках. Волосы у нее были зачесаны на левую сторону, она убедила себя, что так будет не видна заживающая рана.

Сидящий на герцогском троне довольно угрюмый молодой человек, по виду не старше тридцати лет, note 94 наклонился вперед, опираясь одной рукой о подлокотник трона, и уставился на Аш темными, почти черными глазами. Его бледные щеки чуть порозовели:

— Это вы хотели убить меня!

Аш догадалась, что улыбка была бы неуместна, герцог Бургундии из рода Валуа казался не особенно восприимчивым к ее обаянию. Лицом и осанкой она изобразила скромность и уважение и промолчала.

— Вы привели с собой выдающегося воина, де Вир, — заметил герцог и, отвернувшись от Аш, сказал что-то женщине, сидевшей рядом с ним. Аш заметила, что жена герцога не сводит глаз с Джона де Вира.

— Возможно, — звонко произнесла Маргарет Йоркская, — этому человеку следует объяснить нам, почему он воспользовался вашим гостеприимством, сир.

— Все в свое время, мадам. — Герцог поманил к себе двух советников, что-то им сказал и опять обратился к стоявшей перед ним группе людей.

Аш подсчитывала, во что обошлось простое одеяние герцога: его полумантия была застегнута на пуговицы, украшенные бриллиантами, швы на плечах явно сшиты золотой нитью. И все остальные швы его одежды сшиты самой тонкой золотой нитью… На фоне одетых в разные оттенки синего придворных он сверкал, как снег с едва заметным оттенком зимнего солнца; а рукоять его кинжала была украшена тоже золотом и перламутром.

— Мадам, — сказал герцог, — мы намерены узнать все, что вам известно об этой Фарис.

Аш проглотила комок в горле, ей удалось заговорить так громко, что ее голос услышали все:

— Сир, сейчас уже всем известно то, что знаю я. У нее три больших армии, одна из них стоит прямо у вашей южной границы. Во время боя ее вдохновляет Голос, который, по ее словам, исходит от некоего устройства — медной головы, или каменного голема, оно находится по ту сторону моря, в Карфагене. И… — под взглядом Карла Аш теряла нить рассказа. — Я была свидетельницей того, как она разговаривает с этим устройством. Теперь о другом: готы сожгли Венецию, и Флоренцию, и Милан, потому что эти города им не нужны — через Средиземное море к ним доставляют кораблями бесконечное количество войск и материально-технических припасов; когда я от них сбежала, поставки все еще продолжались.

— Эта Фарис — что, дама рыцарской чести, как Брадаманта? note 95 — осведомился герцог Карл.

Аш решила, что самое время проявить себя в его глазах не образцовым воином, а, скорее, простым человеком, и горько заметила:

— Сир, Брадаманта не позволила бы себе прикарманить мои лучшие доспехи!

При ее словах раздались приглушенные смешки придворных, тут же смолкнувшие, когда стало ясно, что у герцога Карла они не вызвали даже улыбки. Глядя ему прямо в глаза, в его яркие черные глаза и почти безобразное лицо — настоящий Валуа! — Аш добавила:

— А если говорить об их рыцарях, сир, то тяжелая кавалерия — не самая сильная их сторона. Никаких турниров они не проводят. У них есть легкая кавалерия, огромное количество пехоты и големы.

Герцог Карл взглянул на огромного Оливье де Ла Марша, и тот, кивнув Аш, вприпрыжку, очень не по— придворному, поднялся на помост. Герцог прошептал ему что-то на ухо. Кивнув, тот опустился на одно колено, поцеловал руку герцога и устремился вниз. Аш, не поворачивая головы, догадалась, что он вышел из зала.

— Эти бесчестные люди с юга, — теперь Карл обращался ко всем, — осмеливаются гасить солнце над христианами и подвергать нас такому же наказанию, как их собственный Вечный Сумрак. Они не замолили грех Пустого Престола. Мы — под Богом ходим, мы тоже не безгрешны! Но мы не заслужили, чтобы у нас отняли солнце, которое есть Сын Божий!

Аш взглянула на Годфри и поняла, о чем речь.

— Поэтому… — герцог Бургундский замолчал, прислушиваясь к настойчивому бормотанью Маргарет, она сидела рядом с ним на троне поменьше. После короткого и, как показалось Аш, довольно резкого обмена репликами, герцог Валуа великодушно откинулся на спинку трона. — Если вам от этого станет легче, мы позволяем вам спросить его. Де Вир! Леди Маргарет желает сказать вам пару слов.

Над своей головой Аш услышала шепот Джорджа де Вира: «Надо же, такое впервые!» — и сдавленный смешок Дикона.

Английская аристократка смотрела с помоста вниз только на де Вира, его братьев и Бьюмона, не замечая присутствия Аш с ее священником и знаменем:

— Оксфорд, зачем вы явились сюда? Вы ведь знаете, мы не можем вас принять. Вас ненавидит мой брат, король Эдуард. Зачем вы последовали сюда за мной?

— Не за вами, мадам, — не менее резко ответил Джон де Вир, игнорируя ее титул. — К вашему мужу. Я должен задать ему вопрос, но поскольку на вашей границе стоит армия, мой вопрос подождет до лучших времен.

— Нет! Сейчас. Вы задайте свой вопрос сейчас!

Аш знала, какие подводные течения скрываются за этим обменом репликами, и подумала: «Ведь Маргарет Йоркская обычно не настойчива, не запальчива. Что-то ее грызет. И очень сильно».

— Не время, — ответил граф Оксфорд.

Карл Бургундский, нахмурившись, наклонился вперед:

— Если герцогиня спрашивает, конечно, вам следует ответить, де Вир. Вежливость — достоинство рыцаря.

Аш взглянула на де Вира. Англичанин плотно сжал губы. Пока она смотрела на него, его лицо расслабилось, и он усмехнулся:

— По желанию вашего мужа, мадам Маргарет, я вам отвечу. Поскольку его величество король Генрих, по порядку Шестой, умер и не оставил прямого наследника, note 96 то я приехал, чтобы просить ближайшего ланкастерского претендента на английский трон сформировать армию, чтобы я смог возвести на трон законного наследника и честного человека, вместо вашего брата.

«А я-то еще боялась, не окажусь ли бестактной…»

Слушая гневные и возмущенные восклицания, Аш смотрела вниз, в кафельный пол, выложенный зеркальными плитками, мысленно прикидывая расстояние до высоких дверей и герцогской стражи.

Шикарно получается. Визиготка Фарис помещает меня в тюрьму. Я прибываю сюда. Меня нанимает де Вир. И теперь из-за де Вира мы все окажемся в тюрьме. Разве я такого хотела!

Послышался негромкий треск рвущейся ткани — это Маргарет Йоркская, крутя в сжатых пальцах краешек своей вуали, оторвала его.

— Мой брат Эдуард — великий король! Голос Оксфорда зазвучал так громко и жестко, что Аш подпрыгнула:

— По приказу вашего брата Эдуарда у моего брата Обри живьем вырвали внутренности, отрезали пенис и сожгли перед его глазами. Это такая Йоркская казнь. Ваш брат Эдуард приказал отсечь голову моему отцу, нарушив все английские законы, поскольку он не имеет никакого права на трон!

— Наши права больше, чем ваши! — Маргарет вскочила на ноги.

— Но ваше право, мадам, не так велико, как право вашего мужа!

Молчание наступило мгновенно, как удар клинка. Аш поймала себя на том, что затаила дыхание. Все братья де Вир выпрямились, схватившись за ножны; а сам граф Оксфорд глазами, налитыми кровью, как у стервятника, сверлил женщину на троне. Он перевел свои блеклые глаза на Карла и резко наклонил голову:

— Сир, вам должно быть известно, что поскольку вы — правнук Длинного Джона и Бланки Ланкастерской, сейчас вы — ближайший из ныне живущих наследник английского трона по ланкастерской линии. note 97

Все, нам конец.

Аш заложила руки за спину — просто из страха, что пальцы сами потянутся к рукоятке ее второго любимого меча.

Нам конец, с нами покончено; Боже милостивый, Оксфорд, неужели нельзя было замолчать на минуточку, когда тебя просят сказать правду?

И с удивлением услышала свой же собственный голос, заявляющий весьма громко:

— А если это не сработает, мы, видимо, всегда сможем напасть на Корнуэлл…

Все в смятении смолкли, на такой краткий миг, что у нее стеснило дыхание, а потом зал разразился хохотом сотен голосов; но не ранее той доли секунды, в которую улыбнулся герцог Карл Бургундский. Улыбка его была ледяная, едва заметная; но все же она мелькнула.

— Благородный герцог, — поспешно сказала Аш, — у французского дофина была своя девочка. Мне жаль, что я не могу быть для вас подобной — я все же замужняя женщина. Но клянусь вам, у меня есть такое же благословение Господа, какое было у Жанны; и если вы мне выделите — не армию, но хоть немножко от обилия ваших войск, я постараюсь сделать для вас то, что Жанна сделала для Франции. Уничтожу ваших врагов, сир.

— А для Бургундии что вы сделаете со своим семьдесят одним копьем, мадам? — поинтересовался герцог.

Аш подняла бровь: она сама до сих пор не имела точных данных об общем числе своих солдат по данным переклички, проведенной Ансельмом. Она не позволяла себе опускать голову, догадываясь, что в какой-то степени производит впечатление своей внешностью — лицом и волосами, и что впечатление было бы намного более внушительным, окажись она в полном доспехе.

— Сир, это лучше обсудить не в открытом собрании.

Герцог Бургундский хлопнул в ладоши. Зазвучали рожки, запели хоры с обеих сторон огромного зала, дамы поднялись со своих мест, мужчины в богато украшенных коротких в складку мантиях направились к выходу, и Аш — вместе с Годфри и братьями де Вир — отвели в боковую комнату, которая оказалась часовней.

Карл Бургундский вошел к ним значительно позже, в сопровождении группы слуг.

— Вы огорчили королеву Брюгге, — бросил он графу Оксфорду, жестом отсылая свиту.

Озадаченная Аш переводила взгляд с Оксфорда на герцога.

— Жители Брюгге мою жену, коменданта города, иногда называют своей королевой. — Герцог Валуа уселся в кресло. Из-под расстегнутой полумантии виднелся вышитый золотом стеганый камзол и зашнурованный ворот рубашки из прозрачного тонкого батиста. — Не любит она вас, милорд граф Оксфорд.

— Я никогда и не ждал от нее другого, — ответил граф. — Это вы меня вынудили высказаться, сир.

— Ну да. — Герцог перевел строгий взгляд на Аш. — Интересный у вас шут. — И добавил: — Молода очень.

— Сир, я умею командовать своими людьми. — Аш по-прежнему держала шляпу в руке, так и не решив, прикрыть ли ей голову, как подобает женщине в знак уважения, или, наоборот, оставить открытой, как принято у мужчин. — Ваша армия сейчас лучшая в христианском мире. Отправьте меня, я сделаю то, чего не в состоянии сделать ваша армия, — сумею поразить самый центр, управляющий нападениями визиготов.

— И где этот центр их нападений?

— В Карфагене, — ответила Аш.

— Сир, не считайте это бредом. Это только проявление отчаянной смелости, — добавил де Вир.

Стены помещения, в котором они находились, были увешаны гобеленами с вышитым сверкающими белыми и золотыми нитями изображением геральдического зверя Бургундии — Оленя-самца, пробирающегося через заросли, преследуемого охотниками. Аш было жарко стоять в лучах полуденного солнца, падающих сквозь окна, она отодвинулась в тень и встретилась глазами с ясным взглядом вышитых золотом глаз Оленя, в его разветвленные рога был красиво вставлен Зеленый Крест.

— Ты честный человек и хороший солдат, — заметил герцог Бургундский, когда вошедший паж подавал вино ему и графу Оксфорду. — Иначе я заподозрил бы в этом какую-то ланкастерскую хитрость.

— Я хитрый только на поле боя, — сказал англичанин, и в его голосе Аш услышала усмешку и отметила, что она осталась незамеченной Карлом Бургундским..

— Итак, у нас есть доказательство? Что этот «каменный голем» находится именно там, где они говорят, — за морем, далеко от нас, и все же говорит оттуда с этой Фарис?

— Полагаю, что есть, сир.

— Это было бы здорово.

«Как много зависит от этого человека, — вдруг подумала Аш. — Этот безобразный, чернобровый парень, у которого есть армия составом более двадцати тысяч, а пушек — больше чем у визиготов. Так многое зависит от его решения!»

— Во мне та же кровь, что и в Фарис, сир, — сказала она.

— Да, мне уже это рассказывали. И говорили, — добавил Карл, — что сходство поразительно. Хвала Господу за то что, вы хороший солдат, мадам, а не орудие дьявола.

— Это вам лучше обьяснит мой священник, сир. Жестом руки она подозвала Годфри Максимиллиана, и тот сказал:

— Ваша светлость, эта женщина посещает мессу и ходит к причастию и все восемь лет исповедуется мне. В ответ Карл Бургундский заметил:

— Хоть я и герцог, но не могу заставить умолкнуть болтающие языки. Начали болтать, что полководец визиготов слушает голос дьявольской машины, от которой у нас нет защиты. Не знаю, лорд Оксфорд, как долго нам удастся не допускать упоминания имени вашего наемника в связи с этим.

— Сама Фарис, может, и не знает, что она… — де Вир поискал точное слово, — что ее подслушали. Но нельзя рассчитывать, что так будет и впредь. Она уже разыскивает здесь эту девушку, чтобы учинить допрос. Для действия у нас очень мало времени. Сир, это вопрос недель, а если не повезет, то дней.

— Хотите ли вы пока отставить вопрос наследования по ланкастерской линии?

— Я хочу приостановить этот вопрос, сир, пока мы не встретимся лицом к лицу с надвигающейся с юга опасностью. Не глядя по сторонам, герцог приказал:

— Очистить помещение.

За тридцать секунд из комнаты вывели пажей, оруженосцев, сокольничих, Томаса Рочестера и всех вооруженных офицеров, остались только Аш, Годфри Максимиллиан и граф Оксфорд с братьями.

— Мы теперь не такие, как раньше, де Вир, — сказал Карл Бургундский. В открытое окно ветер доносил аромат роз и запах соломенной пыли. — Оружейники Милана изготовили для меня доспех лучшего качества, и поверьте, сэры, если бы я мог, я бы надел его и, как надлежит мужчине, поскакал бы к этой грабительской армии и сам бы нанес поражение в битве этому их герою-полководцу, и этим дело было бы решено. Но мир теперь низко пал, и такое благородство и рыцарство нам больше не свойственны.

— Это бы спасло от гибели уйму людей, — решительно сказала Аш и, подумав, добавила: — Сир.

— Ровно так же спасет набег на Карфаген, — уточнил де Вир. — Отсечешь голову — и тело станет бесполезно.

— Но вы ведь не знаете, где точно находится этот каменный голем, даже если он в Карфагене.

Годфри Максимиллиан, поглаживая крест, заметил:

— Это-то мы узнать в состоянии, сир. За двести золотых крон я очень быстро раздобуду вам сведения.

Карл Бургундский опять обернулся к де Виру:

— Что скажете?

В нескольких по-военному коротких фразах Оксфорд изложил герцогу Бургундскому свою идею. Аш не вмешивалась, знала, что план может быть принят, если его доложит мужчина; а еще лучше, когда его докладывает один из лучших боевых командиров Европы.

И заметила, что Годфри расслабился, опустил плечи, это реакция на ее молчание. «Кто из визиготов здесь? Что ты скрываешь от меня?»

Священник благоговейно рассматривал гобелены на стенах комнатки. Аш никак не могла заговорить с ним незаметно для окружающих. Она с тоской смотрела на маленькие окошки, забранные решеткой, и на вечереющее небо и хотела бы оказаться там, вне этой комнаты.

— Нет, — сказал герцог Бургундский.

— Вы можете поступать, как сочтете лучшим! — загремел Джон де Вир. — Черт побери, вы!., ваша светлость!.. Какой смысл в сражении — проиграем мы или выиграем, если главный враг останется нетронутым?

Герцог откинулся на спинку кресла, отмахнувшись от Джона де Вира:

— Я решил вступить в бой с визиготами, причем скоро. Мой прорицатель посоветовал мне сделать это до того, как солнце выйдет из знака Льва, тогда будет благоприятный исход. Двадцать первое августа — праздник святого Сидония.

Аш увидела, как нахмурился Годфри, но под взглядом герцога его лицо приняло набожное выражение, и он громко объяснил:

— Вполне подходяще, сир. Поскольку святой Сидоний Аполлинарий был замучен визиготами — в далекой древности — этот день можно счесть вполне подходящим для праведного отмщения за него.

— И я так считаю, — герцог был доволен. — Я начал готовиться сразу, как вернулся из Нейса.

— Но… — Аш прикусила губу.

— Слушаю вас, капитан. Она неохотно заговорила:

— Я хотела сказать, сир, что, по-моему, даже все армии Бургундии вместе не смогут победить такое количество войск, которое у них тут есть, не говоря уж о тех войсках, которые ежедневно привозят галеры из Северной Африки. Даже если вы объединитесь с императором Фридрихом и королем Людовиком…

Она замолкла. Не впервой она наблюдала, как на лице слушателя отчетливо выражается неадекватное восприятие ее слов. И сейчас такое выражение появилось на лице Карла Бургундского при упоминании имени Людовика Одиннадцатого.

— Значит, вы не дадите нам денег, чтобы мы могли совершить наше нападение на Карфаген? — прямо спросил граф Оксфорд.

— Нет, не считаю это решение мудрым. Оно не даст нам успеха, а мое сражение — даст. — Герцог взглянул на Аш. У нее все внутри сжалось от беспокойства. Он продолжал: — Мадам Аш, при моем дворе сейчас присутствует делегация визиготов, они прибыли утром под флагом парламентеров. Они выставили нам ряд требований — или, как они предпочли выразиться, нижайших просьб. Одна из них такова: увидев под стенами Дижона палатки со штандартом вашего полка, они желают выдачи им лично вас.

Он следил за ней своими черными глазами. Младшие де Виры оцепенели.

«Но не надолго», — подумала Аш, а вслух сказала:

— Когда визиготы захватили меня в плен, они этим нарушили свой договор, но если вы надумаете передать меня им, вряд ли я смогу сопротивляться, сир. Притом, что в вашем распоряжении вся армия Бургундии.

Герцог Бургундский молча с серьезным выражением лица вертел кольца на своих пальцах.

Оглушенная сообщением, что визиготы так близко, Аш резко сказала:

— Что вы намерены решить насчет меня, сир? И прошу вас, — может, вы еще раз продумаете вопрос финансирования нападения на Карфаген?

— Я обдумаю оба эти вопроса, — ответил герцог. — Мне надо поговорить с де Ла Маршем и с советниками. Вам сообщат… к завтрашнему дню.

Надо продержаться двадцать четыре часа. Черт возьми!

Герцог поднялся, давая понять, что аудиенция окончена:

— Тут мои владения. Если вы встретитесь при моем дворе с этими людьми из Карфагена и их союзниками-перебежчиками, можете быть уверены, что ни один вас не тронет.

Аш удержалась от скептического выражения лица:

— Благодарю вас, сир.

Мне надо оказаться в лагере Льва Лазоревого как можно скорее.

Герцог нахмурился, лицо его было напряженным, мрачным:

— Мадам Аш, вы по своему статусу незаконнорожденная рабыня Дома Визиготов. Так — по закону. Они требуют вернуть вас не в качестве их пленницы или платного капитана их наемников, но как свою собственность. Это требование вполне законно и неоспоримо.

Аш, в сопровождении своих людей, наконец, замедлила свой бег у подножия лестницы. Она знала, что где-то позади остался граф Оксфорд с братьями, что она пренебрегла придворным этикетом, настолько ее потрясло услышанное:

Меня можно купить и продать.

«Герцог передаст меня им ради политической выгоды. А если не из-за этого, тогда потому, что не захочет игнорировать закон. Зачем это делать, когда благодаря закону, в его королевстве нет анархии…»

По всем палатам герцогского дворца зазвучал колокол — звонили к вечерне.

Может быть, мне как раз нужно помолиться!

Раздумывая, где бы отыскать ближайшую церковь, она собралась спросить Годфри и не заметила, что к ней подходят несколько человек.

— Командир… — кашлянул Томас Рочестер.

— Что? Дерьмо… — Аш скрестила руки на груди, что было не так-то просто: под панцирем у нее была надета кольчужная рубаха.

Прямо перед ней был вестибюль. Свет падал сверху из высоких узких окон на каменные плиты пола и отражался от выбеленных стен и высокого цилиндрического свода вестибюля, делая помещение светлым, полным воздуха; в этом месте не останешься незамеченным.

Впереди группа людей в одежде визиготов при виде Аш замедлила шаги.

— Жаль, что нам не позволили взять с собой собак, — пробормотала Аш. — Как бы кстати была сейчас свора мастифов…

— Вот сейчас и посмотрим, как герцог соблюдает мир, или нам придется делать ноги, командир, — буркнул Томас Рочестер.

Аш взглянула на герцогскую стражу, подпиравшую стены вестибюля, и заулыбалась:

— Эй! Это мы тут у себя на родине. А не эти долбаные готы.

— Права, командир, — ухмыльнулся Эвен Хью.

— Уделать бы их на хрен секирой! — громко заорал один из копьеносцев Рочестера.

— Ничего не делать без моего приказа. Ясно?

— Да, капитан.

Общей реакцией было недовольство. Она чувствовала у себя за плечами Эвена и Томаса. Визигот, шедший впереди всех, поспешно направился к ней.

Санчо Лебрия.

— Синьор, — Аш пристально смотрела на визигота.

— Мадам капитан.

За Лебрией шел кто-то высокий, в миланском доспехе, — это оказался Агнец Божий. Ягненок ухмыльнулся ей, в черной бороде сверкнули желтые зубы:

— Мадонна, — приветствовал он ее. — Какой ужасный рубец у вас…

Аш как вышла с приема со шляпой в руке, так и несла ее. Она машинально подняла руку к виску, дотронулась пальцами до выбритого места на голове.

— Аш… — предупреждающе шепнул ей в ухо Годфри Максимиллиан.

Делегацию визиготов сопровождали солдаты в кольчугах и белых одеждах, человека четыре-пять. Когда они остановились, среди них Аш заметила и сразу узнала молодого человека, державшего шлем под мышкой.

— …Конечно! — мстительно шептал Годфри. — Как и следовало ожидать! Что ему стоило подкупить какого-нибудь придворного и узнать, когда и кому Карл дает аудиенцию. Еще бы ему не суметь!

Фернандо дель Гиз.

— Смотрите, кто пришел, — громко заметила Аш. — Вот это дерьмецо доложило Фарис, где найти меня в Базеле. Эвен, Томас: вы хотели увидеть эту морду. Запомните ее: скоро наступит день, когда вы ее попортите!

Фернандо, казалось, не замечал Аш. Агнец сказал что-то на ухо Лебрии, синьор визигот ответил лающим смехом.

Ягненок улыбался по-прежнему:

— Carissima. Надеюсь, дорога сюда от Базеля была приятной?

— Да, доехали быстро. — Аш не сводила глаз с Фернандо. — Рекомендую быть бдительным, Агнец. В один прекрасный день и у тебя сопрут твой лучший доспех, если проморгаешь!

— Фарис хочет еще поговорить с тобой, — холодно заявил Санчо Лебрия.

Встретив взгляд тусклых глаз визигота, — надо же, в нем нет ни грана обаяния его погибшего кузена! — Аш подумала: «Знал бы ты, как сильно я хочу поговорить с ней снова!».

Сестра, сводная сестра, близнец.

— Тогда будем надеяться на перемирие, — сказала она, стараясь говорить громко и отчетливо, чтобы ее услышали все придворные интриганы. — Война всегда кажется лучше, когда не сражаешься. Это любой старый солдат знает, верно, Агнец?

Наемник ухмыльнулся. Позади него толпились солдаты-визиготы, вооруженные мечами, но на территории герцога они не позволяли себе агрессивных жестов. Аш различила среди эскорта копье с вымпелом восьмерки, note 98 поискала, нет ли тут назира, который схватил ее в садах в Базеле, и увидела его коричневое лицо, он зло смотрел на нее из-под носовой решетки шлема.

Наступило неловкое молчание.

Санчо Лебрия полуобернулся, сверкнул глазами на Фернандо дель Гиза и снова обратился к Аш:

— Мадам капитан, ваш муж желает поговорить с вами.

— Да что вы? — скептически возразила Аш. — Что-то непохоже.

Синьор визигот решительно приложил руку к спине немецкого рыцаря и подтолкнул его вперед:

— Да. Желает!

На Фернандо дель Гизе все еще были белые одежды и кольчуга визиготов. Она видела его в Базеле всего неделю или десять дней назад, — надо же, сколько всего успело произойти за это время, — он явно спал с лица, его золотые волосы были неопрятны, спутанны, отросла его короткая стрижка. А в Нейсе — когда-то! — волосы у него были такими длинными, что падали на его юные, широкие мускулистые плечи.

Аш перевела взгляд на его сильные руки: перчатки сняты, заткнуты за пояс.

Ноздрями ощутила его запах, и тут вся ее бдительность не устояла: запах этот вернул ее в тепло льняных простыней, вспомнилась шелковая на ощупь кожа его груди, живота и бедер, удар твердого, но бархатного пениса в ее чрево. Она залилась краской — сначала грудь, потом шея снизу вверх, потом щеки. Пальцы ее задвигались помимо ее воли: не останови она себя, она бы протянула руку и дотронулась до его щеки. Но она сжала пальцы в кулак, в пересохшем рту у нее застучал пульс.

— Нам бы поговорить, — не глядя на нее, мямлил Фернандо дель Гиз.

— Вот жопа! — сказал Томас Рочестер прямо.

— Пошли, — Годфри Максимиллиан тянул Аш за руку.

Не глядя на священника, она без усилий пресекла любые его попытки сдвинуть ее с места. Внимательно рассматривая замкнутое лицо Санчо Лебрии и злобное — Ягненка, она пробормотала:

— Нет. Я все-таки поговорю с дель Гизом. У меня есть что сказать этому типу!

— Дитя, не делай этого.

Она небрежно выдернула руку у Годфри и указала Фернандо место в вестибюле в нескольких шагах от нее:

— Прошу в мой кабинет, муженек. Томас, Эвен, вы знаете, что делать.

Она сделала несколько шагов по каменным плитам пола и остановилась в том месте, где лучи солнца, проходя через витражи окон, бросали на пол синие и красные пятна света, под висящими на стене боевыми штандартами, захваченными в прошлых войнах Бургундии с Францией. На таком расстоянии разговор не услышат ни визиготы, ни стража герцога Карла.

И место достаточно людное, и если он попытается что-то мне сделать, все будет видно, — но, увы, в этом есть и минусы.

Она долго снимала перчатки, потом охватила ладонью левой руки головку эфеса меча и ждала.

Фернандо отошел от Лебрии и один направился к ней, цокая сапогами по истертым плиткам пола, расположенным в шахматном порядке. Шаги его эхом отдавались от стен. Лицо его вспотело — возможно, от жары раннего вечера.

— Ну, — подтолкнула его Аш. — Что хочешь мне сказать?

— Я? — Фернандо дель Гиз смотрел на нее сверху вниз. — Вообще-то это не моя идея!

— Ну так не отнимай у меня времени.

Она не отдавала себе отчета, что вложила в свой голос всю свою властность. Она только отметила, что он заморгал, испуганный; полуобернувшись, посмотрел через плечо на Лебрию и наконец заговорил:

— Как-то неловко…

— НЕЛОВКО!

Неожиданно Фернандо протянул руку и положил ладонь ей на плечо. Аш смотрела на его короткие квадратные ногти; на кожу рук; на тонкие белокурые волоски на запястье.

— Давай поговорим в другом месте. Наедине. — Фернандо поднял руку и погладил ее по щеке.

— И еще что будем делать? — Аш приподнялась на цыпочки и положила свою ладонь сверху, на его руку. Она хотела сбросить его руку, но неожиданно для себя засунула свою ладонь под его сильные пальцы. Тепло его руки было таким приветливым, что она замерла. — Что, Фернандо?

Он заговорил тихо, с неловкостью косясь на ее священника и адьютантов:

— Ну просто поговорим. Не буду делать ничего, что тебе не захочется.

— Да, да, помню, один раз я это уже слышала.

Глядя ему в лицо, она подумала, что он все тот же молодой человек — молодой дворянин, увлеченный соколиной охотой и собаками, благородный и прекрасный, окруженный широким кругом родни и друзей, никогда не задумывавшийся, где раздобыть такого-то вина или такого-то коня, ему никогда не приходилось решать, на что потратиться — подковать коня или купить себе обувь. Немного потертый жизнью, но все тот же золотой мальчик.

Она все еще сжимала пальцами его руку. От ощущения его теплой руки у нее дрожали пальцы. Она их разжала и убрала, руке стало холодно. Она рассеянно поднесла пальцы к лицу, вдыхая оставшийся на них его запах.

— О-о, да брось ты, — Аш плотно сжала губы. Все ее тело содрогнулось, и она искренне не могла бы сказать, отчего — было ли это физическое влечение или просто приступ тошноты. — Фернандо, я тебе не верю. Ты меня соблазнить, что ли, хочешь?

— Да.

— Зачем?

— Да так проще.

Аш открыла рот, но не нашлась, что сказать, и стояла, считая до десяти, глядя растерянно ему в лицо. Почувствовала, что ее оскорбили.

— Ты — что ты хочешь этим сказать — «потому что легче»? Легче, чем что?

— Чем отказывать Фарис и ее офицерам, — на его лице мелькнула усмешка и тут же исчезла. — Допустим, они считают, что качественная ебля поможет им снова заполучить тебя в лапы, но чего ради я буду тебе в ней отказывать?

— Качественная! — завопила Аш.

На расстоянии от них Агнец Божий удержал за руку Санчо Лебрию, оба они нахмурились; эта ссора и крик явно ими услышаны, явно оба ждали совсем другого результата. Аш краешком глаза увидела, как Годфри с бледным и опустошенным лицом, не спуская с нее глаз, сделал несколько шагов вперед.

— Соблазнить меня? — повторила она. — Фернандо… это смешно!

— Ну и ладно. Да, смешно. Ну и что мне, по-твоему, делать, когда тут полдюжины маньяков с мечами наготове следят за каждым словом, которое я тебе скажу? — Он был выше ее на полголовы, стоял перед ней в иноземном доспехе и смотрел на нее сверху вниз. — В данный момент из-за тебя я стал сводником Фарис. Ты могла бы хоть не смеяться надо мной.

— Что… — Аш задохнулась и потеряла дар речи. — Сводник Фарис?

— Не хочу я быть здесь! — заорал Фернандо. — Я одного хочу — вернуться в Гизбург, жить там, жить в своем замке и не высовывать носа оттуда, пока не закончится эта скотская бойня. Но они ведь женили меня на тебе, так ведь? А ты оказалась какой-то там родней этой Фарис. Вот они и думают — кто знает все о командире наемников Аш? Муж, естественно. Кто, они думают, может повлиять на тебя? Муж, естественно. — Он шумно втянул в себя воздух. — Да срал я на эту политику! Зачем мне такая родня — эта Фарис?.. Не хочу я быть при дворе визиготов. Не хочу я быть здесь! Но они, видишь ли, считают, что я — источник бесценных сведений о тебе, вот я и тут! А я одного только хочу — на хрен отправиться назад, в Баварию!

Он замолчал. В уголках рта белели крошечные белые капли слюны. Аш сообразила — ведь он говорил по-немецки, вот Лебрия и Ягненок и ошарашены, услышав быструю, неразборчивую, чужую для них речь.

— Боже мой, — сказала она, — да, ты меня потряс.

— Я тут только из-за тебя!

Он говорил так яростно и презрительно, что Эвен Хью и Томас Рочестер схватились за эфесы мечей и краешком глаза следили, не подаст ли Аш им знак доставать оружие. Она заметила, как побелели кулаки Годфри, почти скрытые под рясой.

— Я думала, что ты хочешь быть там, с Фарис, — мягко произнесла она. — Получить место при дворе визиготов. Я подумала, что ты поэтому меня стукнул по голове в Базеле.

— Не надо мне места при дворе, — быстро и сбивчиво говорил он, не слушая ее. Аш ехидно произнесла:

— Ну да, вот поэтому ты сейчас в Гизбурге, а не стоишь передо мной! И ты здесь с Лебрией вовсе не ради политической выгоды, или ради награды, или продвижения по службе!

Фернандо гневно смотрел на нее, задыхаясь:

— Я скажу тебе, тварь, почему я тут. Фарис с удовольствием насадила бы мою голову на кол как пример для других мелких немецких дворян. Она не сделала этого, потому что я с первого взгляда на нее сболтнул, что у нее есть двойник.

— Так это ты ей сказал?

— Я считаю, что незаконнорожденная жена — визиготка — немногим лучше, чем французская поблядуха — солдат в том же почтенном качестве.

— Значит, это ты ей сказал?

— Ты меня все считаешь эдаким, видите ли, рыцарем из исторических хроник. Я другой. Мне копьями грозили, и я знаю, что это такое. Я простой мужик с законным правом на несколько акров земли и один из немногих, кто имеет право носить орла на одежде, вот и все. Ничего особенного. Ничего ценного. Ничем не отличаюсь от тех, кого они зарезали в Генуе, или в Марселе, или еще где-либо.

Она смотрела на него и видела в его лице смутное отражение той давней травмы.

— Роберт говорил, что ты был жутко глупым молодым рыцарем и твоим кредо было: покрыть себя славой или умереть. Он был неправ, да? Ты на одну секунду увидел, что такое слава, и решил, что лучше спасать свою шкуру!

— Боже милостивый! Да ты никак стыдишься меня! — удивился Фернандо дель Гиз. Он проговорил это с нескрываемой насмешкой над собой. — Ты не сказала бы этого своему другу Ягненку. Или говорила? Ты говорила ему, почему не отбилась от визиготов в Генуе, вас там было двести человек, а их всего тридцать тысяч?

Бессознательно она отметила цифру: тридцать тысяч. Она покраснела и ответила:

— Ягненок заключил договор. Вот что он делает. И я так делаю. А ты просто обоссался и отдался на их милость…

Он положил руку ей на плечо, поверх доспеха. Она сжала кулак, чтобы скинуть его руку, и ее затрясло — она сдерживалась, чтобы не сделать это.

— Это ты отослала меня. Прямо к ним.

— Хочешь обвинить меня в своем поступке? Ну ты даешь! Мне надо было вернуть свой отряд. Я не хотела, чтобы ты приказывал моим копьеносцам, как вести сражение, которое они не могли выиграть. — Аш фыркнула. — Правда, смешно, конечно. Надо было позволить тебе отдать им приказ. Вот было бы «бегство на хрен!».

Он вспыхнул, бледное веснушчатое лицо стало пунцовым от шеи до самых бровей.

— И ты бы точно ушел! — завопила Аш. — Наверх, в предгорье, и самому затеряться в горах. Они и до берега не дошли бы, они не побежали бы преследовать двенадцать всадников!

Гнев понятен без слов. Когда Фернандо отпрянул от Аш, между ними возникло плечо в зеленой одежде. Аш схватила за это плечо и отшвырнула Годфри Максимилана. Священник был крупнее вдвое, но она воспользовалась точкой опоры и инерцией и отпихнула его за свою спину.

— СТОЙ! — заорала она.

По обе стороны от нее тут же возникли Томас и Эвен Хью, держась руками за эфесы. Когда люди Лебрии стали двигаться в ее сторону, Аш раскинула руки ладонями кверху:

— Ладно! Хватит! Назад.

Один из бургундцев — кажется, капитан? — прогремел:

— У нас перемирие! Именем Господа, никакого оружия!

Визиготы неуверенно остановились. Рыцарь-бургундец у дверей занял боевую стойку. Аш высоко подняла большой палец, боковым зрением увидела, что Томас, Эвен и (с неохотой) Годфри пятятся от нее. Она опять устремила взгляд на Фернандо.

Фернандо дель Гиз, не владея голосом, проговорил:

— Аш… если ты предусмотрительна — это осторожность; если ты переходишь на сторону более сильную — это уже бизнес. Ты что, не знаешь, что такое страх? — Помолчав, добавил: — Я думал, ты меня понимаешь: я сделал то, что сделал, из страха, что меня убьют.

Он сказал это очень просто, спокойно, с нажимом. Аш открыла рот, хотела ему что-то ответить, и снова закрыла. Так и стояла, глядя на него. Он держал свой перевернутый шлем обеими руками, костяшки рук побелели от напряжения.

— Я увидел лицо этой Фарис, — сказал он. — И вот я жив. Только потому, что сказал какой-то карфагенской суке, что в армии франков есть ублюдочная кузина. Я так испугался, что не мог не сказать.

— Убежать мог, — настаивала Аш. — Дьявольщина, попытаться-то хоть мог!

— Нет, не мог.

Он так побелел, что она вдруг подумала: «Да он и сейчас боится. Он не в сражении, а боится, как бывает в бою». И сказала привычно ласково, как всегда говорила кому-нибудь из своих:

— Да не волнуйся ты так. Он впился в нее глазами:

— Я — вовсе не волнуюсь.

— Что?

— Меня это не волнует.

— Но…

— Если бы меня это волновало, — объяснил ей Фернандо, — мне пришлось бы поверить, что такие, как ты, правы. Я в ту секунду вдруг все понял. Ты сумасшедшая. Вы все сумасшедшие. Вы убиваете других, и вас убивают, и вы не видите в этом ничего плохого.

— Ты сделал что-нибудь, когда они убивали Отто и Маттиаса и остальных твоих ребят? Ты хоть сказал что-нибудь?

— Нет.

Она молча смотрела ему в глаза.

— Нет, — повторил Фернандо. — Я ни слова не сказал.

Другому она бы объяснила, что война есть война, да, дерьмо, но войны бывают, и что бы ты ни говорил, это ничего не изменит.

— Так в чем дело? — уколола она его. — Скорее, твой стиль — пописать на двенадцатилетнюю девочку?

— Я, может, этого бы не сделал, если бы понимал, как ты опасна. — Выражение его лица изменилось. — Плохая ты баба. Ты убийца, психопатка.

— Не мели ерунды. Я солдат.

— А солдаты именно таковы и есть, — пародируя, продолжил он в ее стиле.

— Возможно. — Она говорила жестко. — Это война.

— Ну, лично я не желаю больше участвовать в войнах. — Фернандо дель Гиз улыбнулся ей светло и печально. — Хочешь правду? Я не желаю в этом участвовать. Если бы у меня был выбор, я бы вернулся в Гизбург, поднял бы подъемный мост и не выходил бы до самого конца войны. Пусть войнами занимаются такие кровожадные суки, как ты.

«И я делила постель с этим типом, — думала Аш, поражаясь, какая между ними дистанция. — А если он меня попросит? сейчас?..»

— Это мне намек — уходить? — Аш взялась руками за пояс. Голубая кожа пояса была украшена медными заклепками в форме львиных голов; у нее мелькнула мысль, что женщины такое не носят. — А что касается соблазнения, это, конечно, чушь.

— Да, согласен. — Фернандо через плечо взглянул на Санчо Лебрию, и по нему было видно, как он огорчен, что эти люди подслушали, как он не сумел уговорить заблудшую жену. — Мои жизненные достижения не блестящи в последнее время.

Усталым выглядит, подумала Аш. Моментальное сочувствие к нему смыло весь старательно накопленный гнев.

Нет. Нет. Я права в своей ненависти к нему. Я должна его ненавидеть.

— У тебя прекрасные жизненные достижения. Последнее, что ты для меня сделал, — это предательство. Почему не пришел ко мне в Базеле? — требовательно спросила она. — Когда они меня заперли, почему не пришел?

— А зачем мне было приходить? — Взгляд Фернандо был совершенно пустой.

И Аш его ударила.

Движение это было бесконтрольным, она едва удержалась, чтобы не вытащить меч. Это, конечно, объяснялось нежеланием почувствовать клинок стражника в своем животе, но ее прежде всего остановила промелькнувшая перед глазами картинка: по лицу Фернандо дель Гиза растекаются ручейки крови из рассеченного черепа.

От одной только мысли об этом у нее начался приступ тошноты. Не из-за факта убийства, убивать — ее работа; но — будет причинен вред этому телу, которое она сама ласкала своими руками…

Она ударила его по лицу сжатым кулаком, без перчатки; выругалась; сразу занывшую кисть спрятала себе под мышку и уставилась на Фернандо дель Гиза, а он откачнулся назад на каблуках, в широко раскрытых глазах появилось ошеломленное выражение. Она видела, что это не ярость, его просто ошеломил сам факт, что женщина осмелилась ударить его.

Позади нее зашаркали ноги, зазвенели кольчуги, раздались удары древками секир о каменные плитки пола, люди были снова готовы ринуться вперед…

Фернандо дель Гиз неподвижно стоял перед ней.

Под его губой вздувалось маленькое красное пятно. Он тяжело дышал, лицо его покраснело.

Аш наблюдала за ним, сгибая и разгибая пульсирующие от боли пальцы.

И наконец, кто-то — не из ее людей, из визиготов — хрипло засмеялся.

Фернандо дель Гиз по-прежнему неподвижно стоял перед ней. Она смотрела ему в лицо. Как острой сталью, ее пронзило что-то похожее на жалость — если жалость может иссушать и сжигать, как ненависть; если становишься абсолютно неспособным вынести позор и боль другого человека.

Аш вздрогнула, приложила пальцы к волосам, нагретым лучами солнца, ощутила швы на коже, сшитые колючими жилами и все еще выступающие на поверхности головы, и почувствовала на своей коже его запах.

— Боже мой!.. — У нее задрожало все внутри. Слезы хлынули из-под век, она заморгала от негодования и, откинув голову назад, объявила: — Эвен! Томас! Годфри! Уезжаем!

Каблуки Аш застучали по каменным плитам. Офицеры с обеих сторон от нее приноравливали свои шаги к ее бегу; она мчалась мимо мелькнувшего лица Санчо Лебрии, его людей, не обратила внимания на Ягненка; промчалась через окованные железом дубовые двери, не оглядываясь, не посмотрев, какое могло быть выражение лица Фернандо дель Гиза.

Мчась без определенного направления, Аш мимо своих людей вылетела из герцогского дворца в город; не глядя по сторонам, она проталкивалась сквозь толпу. Сзади ее окликнул чей-то голос. Но она и его не заметила, отвернулась, взлетела по каменной лестнице на открытую площадку и оказалась на массивной каменной стене Дижона, под ней лежали улочки города.

Она остановилась, запыхавшись, высоко над запруженными людьми и лошадьми улицами; по всегдашней привычке рассеянно оценила прочность стен. Отставшие от нее офицеры где-то позади стучали каблуками, взбегая по ступеням.

Дерьмо!

Она присела на бойницу, освещаемая послеполуденным солнцем. Очень далеко внизу, по обе стороны от пыльной белой дороги, ведущей в город, на полях работали крошечные фигурки. Мужчины в рубашках, в закатанных до колен драных рейтузах, связывали снопы бело-золотой пшеницы и, поднимая, грузили их на бычьи повозки. Теперь, по мере того как спадала убийственная жара, они стали двигаться быстрее…

— Дитя! — к ней подбежал запыхавшийся Годфри Максимиллиан. — Ты как, в порядке?

— Вот сукин сын трусливый! — Ее тело содрогалось от сильного сердцебиения, даже руки покалывало. — Долбанные визиготы — и меня передадут этим?

Томас Рочестер, раскрасневшийся от жары, сказал:

— Командир, уймись, ради Бога!

— В такую жару так носиться, — добавил Эвен Хью, отстегивая шлем и залезая на бойницу, где дул свежий ветер, чтобы оглядеть кажущиеся бесконечными ряды палаток бургундской армии, стоявшей под городскими стенами. — У нас хватает забот и кроме того парня, верно?

Аш метнула взгляд на них, на Годфри; успокоилась.

— Итак, за двадцать четыре часа я должна решить, ждать ли вердикта герцога или собрать свои манатки в засморканный платочек и отправиться…

Мужчины смеялись. Снизу, из-под городской стены, доносился шум. В крепостном рве, окружающем город, плавали ее люди, ныряли друг под друга, сверкали их белые руки, лагерные собаки тявкали и лаяли на их голые пятки. На ее глазах белая сучка с торчащим кзерху хвостом подпрыгнула и столкнула Томаса Моргана, помощника Эвена Хью, тот потерял равновесие и слетел с узкого моста, ведущего к городским воротам. В раскаленном воздухе прозвучал отдаленный всплеск падения в воду.

— Вон едет герцог Карл, — Аш указала на кавалькаду всадников, выезжающих из городских ворот и направляющихся в сторону леса; их нарядные одежды казались яркими на фоне пыли, на запястье у каждого сидел сокол; кавалькаду сопровождали пешие музыканты. Исполняемая ими мелодия приглушенно доносилась сюда, наверх. Аш прислонилась спиной к холодной каменной стене. — Можно подумать, будто у него дел нет! А, может, и вправду нет. Не то что у меня — думать, передадут ли меня утром этим чертовым визиготам.

— Можем поговорить наедине, капитан? — спросил Годфри Максимиллиан.

— А почему бы и нет? — Через плечо Аш взглянула на Эвена Хью и Томаса Рочестера. — Ребята, держите пятак. Под этой лестницей есть гостиница, я видела там таверну. Там встретимся.

Томас Рочестер помрачнел:

— А ведь в городе визиготы, а, капитан?

— Да на улицах половина армии Карла.

Английский рыцарь пожал плечами, обменялся взглядом с Эвеном Хью и легко сбежал по ступенькам со стены, валлиец и другие последовали за ним. Аш безошибочно угадала, что они не уйдут дальше таверны у подножия лестницы.

— Ну? — Она повернулась лицом к ласковому ветерку, несущему с полей золотую мелкую соломенную пыль. Согнула колено, оперлась о него локтем. Пальцы ее все еще мелко дрожали, и она с удивлением воззрилась на свою правую руку. — Что тебя беспокоит, Годфри?

— Получены новости. — Огромный священник не глядел на нее, взгляд его блуждал за городскими стенами. — О так называемом «отце» Фарис, Леофрике. Я слышал только одно: что этот амир Леофрик — один из их малоизвестных дворян, есть мнение, что сам он живет в Карфагене, в Цитадели. Дальше будут только слухи. Причем из ненадежных источников. Я не имею представления даже, как выглядит этот «каменный голем». А ты?

Аш забеспокоил его тон. Она посмотрела ему в лицо. Приглашающим жестом похлопала по плоскому камню между бойницами рядом с собой.

Годфри Максимиллиан продолжал стоять на широком проходе возле внутренней стены.

— Да садись, — громко пригласила она. — Годфри, в чем дело?

— Чтобы узнать более подробно, нужно много денег. Когда милорд Оксфорд заплатит?

— Да не в этом ведь дело. Ну-ка, Годфри?

— Почему этот тип еще жив?

Его гулкий голос был таким громким, что кричащие внизу пловцы сразу смолкли. Аш поразилась. Она развернулась, забросила ноги на внутреннюю стену и пристально уставилась на него:

— Годфри, который? Кто?

Напряженным шепотом Годфри Максимиллиан повторил свой вопрос:

— Почему этот тип еще жив?

— Господи ты Боже мой! — Аш сощурилась. Потерла глаз тыльной стороной ладони. — Ты о Фернандо говоришь, что ли?

Годфри, огромный, бородатый, утирал вспотевшее лицо. Кожа под глазами у него побелела.

— Годфри, да что это такое? Я пошутила. Ну вроде того. Не буду же я хладнокровно убивать человека, а?

Он не обратил внимания на ее мольбу. Не глядя на нее, он возбужденно семенил по стене взад и вперед.

— Но ведь ты вполне можешь приказать его убить!

— Ну да, могу. Но чего ради? Они уедут, и я его больше никогда не увижу.

Аш протянула руку к Годфри, чтобы остановить его. Он не заметил руки. Проходя мимо нее, зацепился своей одеждой из грубой ткани за ее руку. На своей коже Аш еще ощущала запах Фернандо дель Гиза; вдыхая этот запах, она неожиданно другими глазами увидела вышагивающего перед ней рослого бородатого мужчину. «А ведь он не стар, — подумала она. — Я всегда считала Годфри старым, но он вовсе не старик».

Годфри Максимиллиан остановился прямо перед ней. Лицо его золотили лучи заходящего солнца, в этих лучах борода его казалась красной, в глазах, окруженных морщинами, она заметила что-то вроде боли, но не была уверена, может, это просто блеск.

— На днях состоится сражение, — сказала Аш, — и я узнаю, что стала вдовой. Годфри, какое это имеет значение?

— Это имеет значение, если герцог передаст тебя завтра твоему мужу!

— У Лебрии здесь недостаточно людей, чтобы заставить меня уехать с ними. А герцог Карл… — Аш оттолкнулась обеими руками от края каменной стены и соскочила на широкий проход между стенами. — Ты можешь сегодня испугать меня до потери пульса, но от этого я не буду лучше знать, что решит герцог завтра утром! Итак, какое это имеет значение?

— Имеет!

Изучающе рассматривая его лицо в свете заходящего солнца, Аш подумала, что даже ни разу не посмотрела на него внимательно со времени побега из Базеля, и ее лицо стало виноватым. Теперь она увидела, как он исхудал. В жесткой каштановой бороде по обе стороны рта появились седые волоски.

— Эй, — тихо проговорила она, — ты не забыл, что речь идет обо мне? Расскажи-ка мне все. Годфри, в чем дело?

— Малышка…

Аш накрыла его руку своей:

— Ты такой хороший друг, почему не хочешь сказать мне что-то плохое? — Она посмотрела ему в лицо, и у нее застыла ладонь, положенная на его руку. — Согласна, мои родители были не свободные, я есть собственность кого-то, живущего в Карфагене.

Она криво улыбнулась своим словам, но ответной улыбки не увидела. Годфри Максимиллиан стоял и смотрел на нее так, будто видел впервые.

— Ясно, — у Аш упало сердце, потом застучало быстро и громко. — Для тебя имеет значение. Какого хрена, Годфри! Разве мы не все равны перед Господом?

— Что ты об этом знаешь? — Годфри вдруг закричал, брызгая слюной, его широко раскрытые глаза засверкали. — Аш, ты-то что знаешь? Ты не веришь в нашего Господа! Ты веришь в свой меч, в своего коня, в своих людей, которым платишь жалование, и в своего мужа, который может впихнуть в тебя свой член! Не веришь ты в Господа и в милость Его, да и никогда не верила!

— Что… — Аш потеряла дар речи и только смотрела на него с изумлением.

— Я видел тебя с ним рядом! Он до тебя дотрагивался… ты к нему прикасалась, ты ему позволила до тебя дотронуться… ты хотела…

— А тебе-то что? — Аш вскочила на ноги. — В сущности, это не твое дело! Ты ведь, черт побери, священник, что ты понимаешь?

— Шлюха, — проревел Годфри.

— Девственник!

— Да! — рявкнул он. — Да. А что, у меня был выбор?

Тяжело дыша, вынужденная замолчать, Аш стояла на вымощенном каменными плитами широком проходе лицом к Годфри Максимиллиану. У огромного мужика все лицо перекосило. Он издал какой-то звук, и Аш в смятении следила, как из его глаз хлынули слезы: Годфри плакал с трудом, как плачут мужчины, выворачивая душу из самой глубины. Она потянулась к нему и дотронулась до его мокрой щеки.

Почти шепотом он монотонно заговорил:

— Я все бросил ради тебя. Я за тобой протопал через половину христианского мира. Я полюбил тебя с первого взгляда. Внутренним взглядом я и сейчас вижу тебя, какой ты тогда была — в одежде послушницы, с бритой головой. Маленький беловолосый ребенок, весь в шрамах.

— Ой, ну что за дерьмо, да я ведь люблю тебя, Годфри. И ты это знаешь. — Аш схватила его сразу за обе руки и крепко держала их. — Ты мой самый старый друг. Мы с тобой каждый день вместе. Я полагаюсь на тебя. Ты знаешь ведь, что я тебя люблю.

Она держала его изо всех сил, как держала бы тонущего, сильно, до боли вцепившись в него, как будто чем прочнее держишь, тем больше шансов спасти человека от его страданий. У нее побелели пальцы. Она ласково трясла его руку, стараясь заглянуть ему в глаза.

Годфри Максимиллиан высвободился и схватил ее руки в свои:

— Не выношу, когда вижу тебя с ним. — Его голос сорвался. — Не могу смотреть на тебя и знать, что ты замужем, что ты единая плоть с ЭТИМ…

Аш подергала руки — не освободить, сильные пальцы Годфри держат крепко.

— Я могу пережить твои периодические случки, — сказал он. — Ты исповедуешься, ты получаешь отпущение грехов, все это ерунда. Да и не так это часто бывает. Но брачное ложе… и ты на него так смотришь…

Аш вздрогнула — он сделал ей больно.

— Но Фернандо…

— Пошел он на хрен, твой Фернандо дель Гиз! — проревел Годфри.

Аш в молчании уставилась на него.

— Я тебя люблю не так, как положено священнику, — Годфри не спускал с нее горящих мокрых глаз. — Я давал обеты до того, как встретил тебя. Я бы с радостью отказался от рукоположения, если бы мог. Если бы мне можно было снять сан безбрачия, я снял бы.

У Аш от страха упало сердце. Она повертела кистями рук и высвободила их:

— До чего я дура.

— Я люблю тебя, как мужчина. Ох, Аш.

— Годфри, — она замялась, не уверенная, против чего ей надо протестовать, только чувствуя, как весь мир рушится вокруг нее. — Боже мой! Ведь ты для меня не просто какой-то священник, которого можно уволить и нанять другого. Ты со мной с самого начала — даже дольше, чем Роберт. Клянусь всеми святыми, не то время ты выбрал для исповеди.

— Да мне не до Божьей милости! Я как вспомню, что желаю ему смерти, так каждый день читаю мессу. — Годфри начал нервно крутить в пальцах свой веревочный пояс.

— Годфри! Ты мне и друг, и брат, и отец… Ты ведь знаешь, я не… — Аш умолкла в поисках нужного слова.

— Не хочешь меня, — у Годфри исказилось лицо.

— Нет! Я хочу сказать… я не хочу… я не желаю… о, что за дерьмо! Годфри! — Она потянулась к нему, а он развернулся кругом и помчался большими шагами к лестнице. Она заорала вслед ему: — Годфри! Годфри!

Он двигался очень быстро, быстрее, чем она, крупный мужчина, кинувшийся опрометью, почти бегом вниз по ступеням каменной лестницы, спускавшейся по внутренней городской стене. Аш остановилась и смотрела вниз, как широкоплечий священник расталкивает встречных на вымощенной камнями улице: женщин с корзинами, вооруженных мужчин, собак, вертящихся под ногами, детей, играющих в мяч.

— Годфри…

Она заметила, что Рочестер и Хью были действительно невдалеке от подножия лестницы. Малорослый валлиец держал в руках кружку с чем-то, и она видела, как Томас Рочестер вручил мальчику-подавальщику мелкую монету в уплату за пиво и хлеб.

— Ну что за дерьмо. Ох, Годфри…

Размышляя, не побежать ли за ним, не попробовать ли отыскать его в толпе, Аш вдруг увидела у подножия стены прямо под собой золотую голову.

У нее замерло сердце. Рочестер поднял голову, увидел ее, сказал что-то человеку и указал рукой направление, но по ступенькам начал подниматься вовсе не мужчина, а его сестра — Флора дель Гиз.

Аш выругалась и с бьющимся сердцем вернулась на бойницу.

На синем, еще дневном небе низко над западным горизонтом прорезался белый призрак полумесяца. Внизу, под Аш, на въездном мосту в Дижон заскрипела повозка: Аш перегнулась через стену, чтобы посмотреть на нее. Повозка гнулась под тяжелыми поникшими снопами золотых колосьев, и Аш подумала о водяных мельницах в дальнем конце города, об урожае и о том, как пойдет жизнь зимой в стране, расположенной менее чем в сорока милях отсюда.

Флора прыжком преодолела последние ступеньки и оказалась на широком проходе вдоль стены, там, где сидела Аш:

— Чертов дурак священник чуть не сбил меня с ног на лестнице! Куда это Годфри рванул?

— Не знаю!

Аш увидела, что Флора удивлена, с какой болью в голосе она это произнесла, и повторила спокойнее:

— Не знаю.

— Он пропустил вечерню.

— А тебе чего надо? — И, не дав себе времени подумать, Аш добавила: — Вот теперь тебе понадобилось опять явиться. От какого, черт его побери, родича ты прячешься на этот раз? Мне хватит того, что было в Кельне! На хрена мне хирург, если ее — его никогда нет на месте!

Флора подняла свои красивые брови:

— Допустим, я решила осторожненько показаться тетке Жанне. Она меня пять лет не видела. И знает, что я в поездках одеваюсь по-мужски. Но все равно ее мой вид шокирует. — Рослая женщина в грязной одежде покачала головой, иронической интонацией подчеркивая последние слова. — Зачем надо тыкать людей носом в их сложности!

Аш не спеша осмотрела ее одежду, ее кольчугу, мужские рейтузы:

— А я что, тычу носом — это ты хочешь сказать?

— Тпру! — Флора подняла обе руки. — Ладно, сдаюсь, начинай снова свои поучения. Ради Бога, пойди и врежь кому-нибудь, если тебе станет легче.

Аш неуверенно засмеялась. И напряжение отпустило ее. Ее лицо обвевал ветерок, приятный после душных улиц. Она передвинула пояс с мечом, чтобы ножны, висевшие на боку, не натирали ей ножной доспех:

— Рада, что вернулась? Я хочу сказать, сюда, в Бургундию?

Флора криво улыбнулась, и Аш не поняла, что скрывается за ее улыбкой:

— Не совсем, — призналась хирург. — По-моему, ваша эта Фарис безумна, как бешеная собака. Меня устраивает, если между мной и ею находится одна из лучших армий мира. Мне тут неплохо.

— Постой, у тебя же тут семья, — Аш подняла глаза к небу: на западе сияла луна: небо понемногу теряло свой золотой оттенок, и облака становились пунцовыми. Она протянула вперед руки со сжатыми кулаками; горячая кольчуга успокаивающе и привычно давила своей тяжестью на тело. — Хотя не стану утверждать, что семья — это чистое благословение… Вообрази, Флориан! На данный момент Фернандо объявил мне, что желает мое прекрасное тело; Годфри набросился с упреками, а герцог Карл не может решить, отдавать ли меня назад визиготам!

— Не может решить — ЧТО?

— Не слышала, что я сказала? — Аш пожала плечами, обернулась к собеседнице, прислонившейся к серой каменной кладке; она выглядела очень стройной в своем покрытом пятнами камзоле и рейтузах, ее всегда беспечное лицо было оживлено любопытством. — Фарис прислала сюда делегацию. И среди всяких мелких вопросов, типа объявлять ли войну и нападать ли на нас или на Францию, она желает узнать, нельзя ли ей, пожалуйста, получить назад свою рабыню, командира наемников.

— Плешь какая-то, — сказала Флора резко.

— Она может подать иск в суд.

— Нет, пока мои семейные адвокаты не изучат всю документацию. Дай-ка мне копию договора. Я отнесу его поверенным тети Жанны.

Отметив про себя, как ее хирург избегает произносить слово «рабыня», Аш ответила:

— Для тебя это имело бы какое-то значение, если бы я была незаконнорожденной?

— Я бы сильно удивилась, если бы ты была законнорожденной.

Аш чуть не расхохоталась. Но подавила смех, бросила взгляд на Флору дель Гиз и провела языком по губам:

— А если бы я оказалась не свободной от рождения? Ответом было молчание.

— Вот видишь. Имеет значение. Настоящие незаконнорожденные — это в порядке вещей, если они рождены от дворян или, как минимум, от военных. А родиться от крепостного или от раба — совсем другое дело. Собственность — вот в чем дело. Твоя семья наверняка покупает и продает таких, как я, а, Флориан?

Лицо рослой женщины стало безразличным:

— Наверное. А что, есть доказательство, что твоя мать была рабыней?

— Собственно, доказательства как такового нет. — Аш смотрела в землю. Она терла головку эфеса шпаги большим пальцем, ногтем нащупывая зазубрины. — Но вот сейчас уже многие знают, для чего кто-то в Карфагене пользуется крепостными. Выращивает из них солдат. Выращивает полководцев. И, как с удовольствием напомнил мне Фернандо, выбраковывает тех, из кого, по их мнению, вырастет нестандарт.

С видом человека, стойко воспринимающего любой шок, Флориан рявкнула:

— Это называется селекция, племенной отбор, вот о чем ты говоришь.

— Надо отдать должное моим ребятам, — сказала Аш, у нее перехватило горло, и голос ее зазвучал по-другому, — я думаю, что им все равно. Если они простили мне, что я баба, так им будет плевать, если моя мать окажется рабыней. Главное, чтобы я могла командовать ими в битвах, им плевать, даже если я — великая шлюха в законе у самого Вельзевула.

А если они узнают, что я не слышу голосов святых? Не слышу Льва? А просто — ну, подслушала чей-то Голос? Чью-то машину. Что я просто оказалась дефективным вариантом при селекции. Что тогда? Имеет ли это значение? Их доверие ко мне всегда висело на тонкой ниточке…

Она почувствовала тяжесть на плечах, какое-то давление, подняла голову: Флора дель Гиз обнимала ее за плечи, чтобы Аш ощутила тепло ее тела через кольчугу.

— Ни в коем случае ты не должна опять оказаться даже близко от визиготов, — бодро сказала Флора. — Смотри, у тебя ведь только честное слово той женщины…

— Флориан, не майся дурью, она ведь моя близняшка. И уж она-то знает, что я по рождению рабыня. Кем еще я могу оказаться?

Рослая женщина подняла руку и грязными пальцами коснулась щеки Аш:

— Не играет роли. Оставайся тут. У тети Жанны всегда были друзья при дворе. И сейчас, наверное, есть; она такая. Я постараюсь подстраховать, чтобы тебя никуда не отсылали.

Аш неуверенно передернула плечами. Вечерний ветерок стих, и на верхней стене Дижона стало так же жарко, как и внизу, в городе. Из таверны у подножия лестницы доносилось пение и пьяные крики; слышался звон прикладов алебард — на мосту сменялись стражники, заступала вечерняя смена.

— Не имеет значения. — Флора рукой настойчиво повернула к себе голову Аш, заставив Аш смотреть ей в глаза. — Для меня не имеет значения!

Теплыми кончиками пальцев она держала Аш за подбородок. Аш смотрела вверх, их лица были так близки, что она ощутила сладкий запах дыхания собеседницы, увидела грязь, скопившуюся в тонких морщинках в уголках ее глаз, и мерцание света в коричнево-зеленых зрачках.

Не отводя глаз, Флора криво усмехнулась, отпустила подбородок Аш и провела кончиком пальца по шраму на ее щеке.

— Не волнуйся, капитан.

Аш глубоко вздохнула и расслабилась рядом с Флорианом. Хлопнула ее по спине:

— Ты права. Да охреней они все, ты права. Пошли.

— Куда?

Аш ухмыльнулась:

— Принимаю командное решение. Давай вернемся в лагерь и надеремся по уши!

— Отличная мысль!

У подножия лестницы их встретил эскорт, и все вместе зашагали по улицам к южным воротам.

Шагая рука об руку с хирургом, Аш чуть не споткнулась, когда та внезапно остановилась. Люди Томаса и Эвена сразу же развернулись спиной к ней и положили руки на эфес оружия.

Прозвучал ледяной голос пожилой женщины:

— Я могла бы и догадаться, что если тут ублюдок Констанцы, то и ты неподалеку. Ну и где твой сводный брат?

Голос принадлежал толстухе в коричневом платье и белой мантилье, обеими руками прижимавшей к животу кошелек. Ее одежда была из дорогого шелка, покрытого вышивкой; в вырезе платья виднелся сосборенный ворот сорочки из тончайшего батиста. На морщинистом вспотевшем белом лице видны были только двойной подбородок, круглые щеки и нос пуговкой. Глаза — все еще молодые, прекрасного зеленого цвета.

Требовательным тоном она продолжала:

— Зачем это ты вернулась на позор всей семьи? Ты меня слышишь? Где мой племянник Фернандо?

Аш вздохнула. Прошептала про себя: «Только не сейчас…» Флора сделала шаг назад.

— Кто эта старая ведьма? — поинтересовался алебардщик в хвосте эскорта.

— Мадам, Фернандо дель Гиз сейчас находится во дворце герцога, — вмешалась в разговор Аш, не дав заговорить Флориану. — Полагаю, что найдете его у визиготов!

— Я тебя спрашивала, а? Ты, мерзость!

Это было сказано довольно небрежно.

Люди в мундирах Льва зашевелились; следовало учесть, что на этой улице не было ни одного бургундского солдата, что дама — хоть одета, как дворянка, но без сопровождения… Кто-то хихикнул. Один из лучников вытащил кинжал. «Сучонка!» — пробормотал кто-то.

— Капитан, уделать нам старую суку? — громко спросил Эвен Хью. — Конечно, такое омерзительное старое дерьмо, но наш Томас всегда готов уестествить любое двуногое, ведь так?

— Да уж получше, чем ты, валлийский ублюдок. Зато я не трахаю любого четвероногого.

Они говорили все это, идя без остановки быстрым шагом, широкоплечие мужики в доспехах, рука каждого — на эфесе кинжала.

— Придержать языки! — рявкнула Аш и положила руку на плечо Флориана.

Пожилая женщина прищурилась от ярких лучей солнца, косо падающих на улицу между крышами домов, и искоса взглянула на Аш:

— Не боюсь я твоих головорезов.

Аш ответила ей без резкости:

— Значит, вы определенно глупы, потому что им ничего не стоит вас убить.

Женщина рассердилась:

— Здесь герцог соблюдает перемирие! Церковь запрещает убийства!

Глядя на эту даму в ее аккуратном платье, местами покрытом пятнами соломенной пыли, в белой мантилье, складками свисающей под подбородком, и зная, как мгновенно все это может смениться другим зрелищем: сорванный головной убор, растрепанные седые волосы, изрезанное в лохмотья платье, окровавленная сорочка, обнаженные тощие ноги, раскинутые по камням мостовой, — Аш заставила себя говорить очень спокойно:

— Мы убиваем, чтобы заработать на жизнь. И это становится привычкой. Они могут убить вас ради ваших башмаков, не говоря уж о кошельке, но, скорее, просто ради потехи. Томас, Эвен, эту даму зовут — кажется, Жанна? — и она — родня нашего хирурга. Руки прочь. Вникли?

— Да, капитан…

— И чтобы я не слышала такого разочарования в голосе!

— Да ну, командир, такое дерьмо! — заметил Томас Рочестер. — Можете считать, что я в отчаянии.

Казалось, они заполнили всю улицу: гурт мужиков, в камзолах на подкладке поверх кольчуг, к ногам ремнями привязаны стальные пластины, с поясов свешиваются мечи с длинными эфесами. Они вопили во всю глотку, и под прикрытием грохочущего пивного голоса Эвена Хью: «Да ей бы в публичном доме не откололось и за мешок золотых луидоров!» — Аш проговорила:

— Флориан, твоя тетя?

Флориан с застывшим лицом смотрела вперед. Потом сказала:

— Сестра моего отца, Филиппа. Капитан Аш, позвольте представить мадемуазель Жанну Шалон…

— Нет, — сочувственно сказала Аш. — Не позволяю. Не сегодня. На сегодня с меня хватит!

Пожилая женщина вошла прямо в группу солдат, не обращая внимания на их грубое веселье. Схватила Флориана за плечо камзола и дважды встряхнула слабыми судорожными движениями руки.

Аш увидела это со стороны глазами Томаса и Эвена: коротенькая старая толстуха хватает их хирурга, а высокий сильный молодой человек в замызганной одежде в смятении беспомощно смотрит на нее сверху вниз.

— Если не хочешь, чтобы ей было больно, — предложил Флориану Томас Рочестер, — мы ее просто оттащим от тебя. Где живет семья?

— А по пути поучим хорошим манерам, — энергичный черноволосый Эвен Хью затолкал кинжал в ножны и сзади взял женщину за локти. Он сильно сжал руки, и Жанна Шалон побледнела под своим летним загаром, выдохнула и обмякла в его руках.

— Оставьте ее в покое, — Аш пристально смотрела на валлийца, пока он не расслабился.

— Дайте я посмотрю, тетя Жанна! — Флора дель Гиз протянула к тетке длинные пальцы и осторожно поворачивала ее пухлые руки в локте. — Черт бы тебя побрал! Постой, попадешь ко мне в палатку, Эвен Хью…

Командир валлийских копьеносцев перехватил руками тело дамы, с неловкостью заметив, что все еще прижимает ее к груди. Жанна Шалон, почти теряя сознание, освободившейся рукой хлопнула его по щеке. Он пытался поддержать ее, не прикасаясь к широкой талии и бедрам, подхватил, когда она стала падать, и в итоге опустил ее на камни мостовой, буркнув:

— Хреново, Флориан, парнишка; избавься от старой коровы! У всех у нас дома тоже семьи, правда? Потому мы и оказались тут.

— Еще не хватало! — Аш сама оттолкнула мужиков назад, растолкав толпу потных тел, заслоняющих доступ воздуха к лежащей. — Ради Бога! Она дворянка. Вбейте в свои тупоголовые башки, ведь герцог выгонит нас из Дижона! Кстати, она еще и тетка моего хренового мужа!

— Тетка? — засомневался Эвен.

— Да, тетка.

— Вот ведь говно. И он теперь тут со своими дружками-визиготами! Да куда же ему без них — у него на штанах их клеймо, я сам видел.

— Тихо! — рявкнула Аш, не спуская глаз с Жанны Шалон.

Флориан грубо сорвала белый льняной головной убор. Веки женщины задрожали. Ко лбу прилипли пряди седых волос. Красное, потное лицо постепенно принимало более нормальный вид.

— Воды! — рявкнула Флориан, не глядя протянула руку. Томас Рочестер торопливо снял через голову лямку своей фляжки с водой и сунул ей.

— Как она?

— Нас никто не видел!

— Вот дерьмо, кажется, идут бургундцы.

Жестом Аш прекратила все разговоры:

— Вы — пройдите в конец улицы, убедитесь, что никого нет на горизонте. Флориан! Она умерла или что?

Под пальцами Флориана бился пульс, морщинистая кожа над ним вздрагивала.

— Очень жарко, она слишком тепло одета, вы ее испугали до потери пульса, вот и обморок, — выпалила хирург. — Ну, в какую еще неприятность вы меня втравите?

Аш слышала, что голос Флоры дрожит, несмотря на браваду.

— Не волнуйся, я все улажу, — уверенно сказала Аш, не имея совершенно никакого представления, как можно что-то уладить после такой крупной неприятности. Но ее уверенный тон успокоил Флориана, несмотря на то что хирург, возможно, отлично знала, что Аш не может ответить, как.

— Поставьте ее на ноги. — И добавила: — Ты, Саймон, сбегай раздобудь вина. Бегом.

В минуту паж копьеносцев Эвена домчал назад до гостиницы, потому что солдаты Аш начали уже переминаться с ноги на ногу, вспомнив, что они находятся в городе, чувствуя благоговение просто от большого количества улиц в городе и народа и вспомнив, что бургундская армия стоит лагерем под стенами города. Аш, стоя на коленях рядом с Флорианом и глядя в лицо старухи, слышала их комментарии и видела выражение их лиц.

— Я тебя вырастила! — невнятно заговорила женщина. Она открыла глаза и пристально смотрела на Флориана. — Чем я была для тебя? Только нянькой? А ты постоянно хныкала, звала умершую мать! Никогда не поблагодарила!

— Садись, тетя. — Флора говорила решительно. Она сильной рукой обхватила тетку за спину и подняла ее. — Выпей вот это.

Толстуха уселась на мостовой, не замечая, что ноги у нее раскинуты в стороны. Она заморгала от яркого света, увидев ноги окружающих ее мужчин; и открыла рот, оттуда просочилась струйка вина, которое Флора вливала ей в рот, раздвинув губы.

— Если у нее хватает сил спускать с тебя стружку, значит, выживет, — угрюмо сказала Аш. — Пошли, Флориан. Нам надо уносить ноги.

Она подсунула руку под мышку хирургу, стараясь поднять ее. Флора отбросила ее руку:

— Тетя, давай я помогу тебе встать…

— Руки прочь от меня!

— Я сказала, уходим, — настойчиво повторила Аш.

Жанна Шалон сдавленно вскрикнула и схватила с мостовой испорченный головной убор, напялила его на седые волосы.

— Подлая!..

Вооруженные мужчины засмеялись. Она не обратила на них внимания, зверем глядя на Флориана:

— Ты, подлая мерзавка! Я всегда это знала! Даже в тринадцать лет ты совратила ту девчонку…

Дальнейших ее слов было не слышно, их заглушили хриплые комментарии. Томас Рочестер наклонился вперед и хлопнул хирурга по спине:

— В тринадцать? Миленький такой педик!

Губы Флориана неохотно скривились в улыбке. Блестя глазами, она беспечно сказала:

— Да, была такая. Лизетта. Ее отец был нашим псарем. Черные такие кудри… хорошенькая девочка.

Кто-то из женщин-лучников в задних рядах эскорта хихикнул:

— Наш хирург, значит, дамский угодник!

— Хватит! — крикнула Жанна Шалон.

Аш нагнулась и с силой подняла Флориана на ноги.

— Хватит спорить, просто пошли.

Но до того, как хирург сдвинулась с места, толстуха, сидевшая все еще на мостовой, закричала снова, да так громко и настойчиво, что все вокруг нее смолкли:

— Хватит этих подлых притворств. Господь никогда не простит тебя, шлюшка, тварь мелкая, мерзавка! — Задыхаясь, Жанна Шалон втянула полную грудь воздуха, глядя вверх мокрыми глазами. — Почему вы ее терпите? Вы не понимаете, что она вас пачкает, порочит уже тем, что находится среди вас? Почему ей отказано от дома? Вы что, слепы? Посмотрите на нее!

Все лица — Эвена, Томаса, алебардщиков — повернулись к Аш, потом, как по команде, к Флориану. А от Флориана опять к Аш.

— Ладно, хватит, — быстро проговорила Аш, надеясь воспользоваться их смущением. — Уходим.

Томас смотрел на Флору:

— Эй, парень, о чем это она?

Аш набрала полную грудь воздуха:

— Построиться…

Жанна Шалон вздрогнула, шатаясь, поднялась на ноги без посторонней помощи, барахтаясь в своих многочисленных юбках. Она с трудом дышала. Протянула вперед руку и схватила Эвена Хью за плащ, надетый поверх лат:

— Вы ведь слепы! — Обернулась лицом к Флоре: — Посмотрите на нее! Не видите, что это такое? Она мерзавка, шлюха, носит мужские одежды, она, женщина…

Аш, едва дыша, не осознавая, что говорит, пробормотала:

— Ох, говно… говно…

— Бог мне свидетель! — кричала мадемуазель Шалон. — Она — моя племянница и мой позор!..

Флориан дель Гиз принужденно улыбнулся. Рассеянно она проговорила:

— Помню, тетя, что после Лизетты ты грозилась запереть меня в детской. Я всегда считала, что тебе не хватает логики. Спасибо, тетя. Где бы я была без тебя?

Вразнобой зазвучали комментарии отряда. Аш крепко выругалась самыми непристойными словами.

— Ладно, стройтесь, мы уходим. Вперед.

Мужчины окружили Флориана и Жанну Шалон, а те стояли лицом к лицу, как будто остального мира не существовало. По их лицам мелькали тени проносившихся над ними в небе голубей из ближайшего загона. Тишину нарушал только грохот мельниц.

— Ну, где бы я была? — повторила Флора. В ее руке все еще была фляжка с вином, принесенная Саймоном, и она ее поднесла к лицу и выпила большими глотками, утираясь рукавом. — Ты меня выгнала. Очень тяжело притворяться мужчиной, учиться вместе с мужчинами. Я в первую же неделю вернулась бы домой из Салерно, если бы у меня был дом. Но у меня его не было, и вот я стала хирургом. Ты сделала меня тем, чем я стала, тетечка.

— Дьявол сделал тебя. — В тишине упали холодно сказанные слова Жанны Шалон: — Ты ложилась с этой девочкой, Лизеттой, как мужик.

Аш увидела совершенно одинаковое выражение на лицах солдат — суеверное отвращение.

— Я могла устроить тебе сожжение, — продолжала старуха. — Я носила тебя на руках, когда ты была ребенком. Я молилась, чтобы никогда тебя больше не видеть. Зачем ты вернулась? Почему не могла оставаться подальше от дома?

Голос Флоры стал тонким, он уже не был низким и хриплым:

— Кое-что… кое-что мне всегда хотелось у тебя спросить, тетя. Ты заплатила римскому аббату, чтобы он меня выпустил, а он хотел сжечь меня, потому что у меня была любовница еврейка. А ее ты тоже могла купить, тетечка? Могла ты заплатить ему за спасение жизни Эстер?

Все лица повернулись к Жанне Шалон.

— Могла, но не стала! Она была еврейка! — Толстуха изнемогала от жары, волоча ноги в своем платье и сорочке, не замечая, что ногами попирает свой же кошелек. Она отвела взгляд с лица Флориана дель Гиза и в первый раз осознала, что ее слушает кто-то еще.

— Она была еврейка! — повторила Жанна Шалон протестующим высоким голосом.

— Я побывала в Париже, в Константинополе, в Бухаре, в Иберии и в Александрии, — в голосе Флоры звучало безнадежное, подчеркнутое презрение, и Аш вдруг поняла, глядя в лицо хирурга, что та давно питала надежды на эту встречу, но совсем не на такую. — И никого из встреченных мной людей я не презирала так, как тебя, тетя.

— А эта, — закричала бургундка, — она тоже одета, как мужчина!

— Так положено командиру, — прорычал Томас Рочестер, — и пусть-ка кто-нибудь попробует сжечь ее — хрен им в зубы.

Аш почувствовала, что наступил момент равновесия, которым следует воспользоваться. Отряд не знает, что думать: Флориан — женщина, но эта сука Шалон — ведь не наш человек…

Она заметила, что Рикардо подает сигналы: в узкую улицу входила толпа дижонцев, рабочих с мельницы, идущих домой после конца рабочего дня.

Женщина все кричала:

— Филипп не должен был тебя рожать! За этот грех мой брат страдает в чистилище!

Флора дель Гиз развернулась на ногах, подняла кулак и врезала по лицу Жанны Шалон.

Рочестер, Эвен Хью, Катерина и молодой Саймон так и закатились от смеха.

Мадемуазель Шалон свалилась, крича по-французски:

— Помогите!

— Ладно, — осторожно проговорила Аш, не спуская глаз с приближающихся жителей Дижона, — пора двигаться: давайте утащим нашего хирурга отсюда.

Сомнений не было ни у кого: все солдаты окружили Флору, не выпуская из рук эфесов мечей или древков алебард, и быстро зашагали в конец улицы и к городским воротам, а жители города разбегались в стороны, уступая им дорогу.

— Если кто-то вас спросит, — Аш наклонилась к Жанне Шалон, — скажете, что мой хирург арестован моей военной полицией, я сама обучу его дисциплине.

Не слушая, старуха рыдала в забытьи, закрывая рот окровавленными руками.

Бегом спеша за своими солдатами, Аш подняла голову к вечернему солнцу, стоящему над крышами Дижона, и успела подумать: «Зачем мы вообще прибыли в Бургундию?»

И что герцог скажет мне теперь?

— Почему это, мать вашу за ноги, — Аш едва переводила дыхание, — когда кто-то по дурости попадает в переплет, я всегда оказываюсь прямо рядом? note 99

Томас Рочестер пожал плечами:

— Такая твоя везуха, капитан, я думаю…

Под приглушенный смех остальных Аш большими шагами пересекла общинный выгон рядом с молчащей Флорой дель Гиз. Над ними в пустом небе медленно догорали краски дня. Позади них золотом отсвечивали остроконечные крыши Дижона, на молочно-синем небе уже мерцали белые точки созвездий Ориона и Кассиопеи.

На краю лагеря, на куче лагерных отбросов ссорились вороны и грачи. Аш и Флориан подошли к последним фургонам, и пожиратели падали угрожающе ощетинились черными остроконечными крыльями.

— Вот что, главный хирург, — спокойно приказала Аш, — ни под каким видом не покидай лагерь.

Лучи заходящего солнца окрасили синий камзол Флоры и рейтузы теплым светом, а ее волосы приобрели цвет красного золота. Обхватив себя руками, Флора шагала, подняв кверху чумазое лицо. В ее глазах отражалось пустое небо.

— Не мучайся, — Аш хлопнула хирурга по плечу. — Если явится городская стража, с ними буду разговаривать я. А ты не выходи из своей палатки всю ночь.

Женщина опустила голову и теперь рассматривала свои босые ноги, топчась по сухой колючей траве. На солдат она глаз не поднимала.

Солдаты эскорта негромко переговаривались на ходу, оружие каждого болталось у него на плече, опущенная левая рука придерживала ножны. До Аш доносились обрывки разговоров: обсуждали, какой большой лагерь у бургундцев, договаривались выпить в час отдыха со старыми знакомцами по прежним боям, которые теперь нанялись в бургундскую армию, — но о своем хирурге не было сказано ни слова.

Она приняла решение.

«Нет, не буду я с ними ни о чем говорить. Через несколько часов — значит, завтра, — если так решит Карл Бургундский, у нас будут проблемы посерьезнее, чем та, что наш хирург оказался женщиной…»

Городские стены уже покрыла тень, только самые высокие крыши еще резко выделялись на красном фоне заходящего солнца. Роса увлажнила каменную кладку стен и разбросанную по земле солому. Замычал оставленный в полях бык, с лаем и тявканьем промчалась свора собак. Закат принес желанную прохладу.

У ворот в лагерь, где солома на земле была утоптана сотнями прошедших за день ног, Аш обратила внимание на гул голосов и толпу людей в мундирах отряда Льва. Все раскрасневшиеся, сдерживая возбуждение, приветствовали ее ухмылками и расступились, давая дорогу.

— Ну, еще чего? — покорно вздохнула она.

Толпа вытолкнула вперед двух юнцов лет пятнадцати, долговязых, еще по-детски пухлых, брызжущих юношеской энергией и желанием размять мышцы. Оба светловолосые, судя по внешнему сходству — братья; и Аш узнала их — копейщиками из группы Эвена Хью.

— Тиддеры, — вспомнила она их фамилию.

— Капитан… — пробормотал один из парнишек. Брат врезал ему локтем по обнаженным ребрам:

— Заткнись, ты!

Оба были обнажены до пояса, сброшенные с плечей рубахи и камзолы были скатаны узлом на талии, их кое-как придерживал пояс с кинжалом. Голая грудь каждого обгорела докрасна. Аш собралась было заворчать, как заметила, что у одного узел с одеждой на талии был потолще. Без слов она указала ему на узел.

Молодой солдат развернул тюк и встряхнул то, что в нем было. Из его больших рук выпал сложенный в четыре раза квадратный флаг — синий с красным, шириной около двух ярдов, с изображением двух воронов и двух крестов. Аш молча смотрела на флаг.

Вокруг нее поднялся шум, кто-то засмеялся; почти физически ощущалось, что они предвкушают потеху.

— Это, случайно, не личное знамя, а? — Аш не хотела разочаровывать их.

Тот из братьев, который держал флаг в руках, быстро закивал. Другой свирепо ухмылялся.

— Личное знамя Кола де Монфорте? — осведомилась она.

— В самую точку, командир! — пискнул третий брат и сам покраснел от своих слов. Аш заухмылялась.

Позади нее вдруг заговорила Флора:

— Ни хрена себе штучки! Как ты собираешься объясняться по этому поводу?

Аш расхохоталась при виде ее смятения:

— Да никак, — весело объявила она. — Я вовсе не обязана. По сути дела… вот вы — Марк и Томас, да? И молодой Саймон. Значит, так: Эвен Хью… Каррачи, Томас Рочестер… и копейщик Хью… — Аш назвала еще человек двенадцать. — Предлагаю вам аккуратненько сложить это знамя и отнести к воротам в лагерь Монфорте, а там передать его господину Кола — лично — с нашими лучшими пожеланиями.

— Что ты предлагаешь им сделать? — воскликнула Флора.

— По-моему, очень неприлично — потерять свое личное знамя. Допустим, мы просто случайно обнаружили его там, где оно валялось, — подчеркнуто сказала Аш, — и вернули его им — вдруг они волнуются…

Всеобщий хохот заглушил ее дальнейшие слова.

Пока копейщики разбирались с порядком шествования, отыскивали, какие кольчуги надеть для визита в лагерь наемников Монфорте, и увешивались самым впечатляющим оружием, Флора дель Гиз спросила:

— И как оно оказалось в наших руках?

— Ой, не спрашивай, — отмахнулась ухмыляющаяся Аш. — Напомни мне сказать Герену, чтобы удвоил охрану по периметру лагеря. И удвоить стражу у знамени Льва. Чую, будет много такого…

— Чушь какая-то! — проворчала Флора. — Терять столько времени! Детские игры!

Аш следила, как Людмила Ростовная и вторая женщина-копейщик, Катерина, плечом к плечу подняли аркебузы, и экспромтом созданный почетный караул, числом порядка двух дюжин бойцов, направился через заливные луга в сторону лагеря бургундских наемников.

— Ну хочется ребятам поиграть в похищение флага, пусть себе. Герцог Карл или даст денег на наш рейд, или нарвется на войну. В любом случае через несколько дней эти ребята окажутся у тебя в палатке. Или в земле. И они это знают. — Она подмигнула Флориану. — Да ладно; ты считаешь, что это нехорошо? Ты же видела, каковы они после победы в сражении!

Собеседница, казалось, хотела что-то ответить, но заметила, что ее зовут к палатке хирурга — звал один из помощников, дьякон, и, резко кивнув Аш, она ушла.

Аш не задерживала ее.

Капитану стражи у ворот в лагерь она сказала:

— Если появится городская стража, сразу послать за мной. Их сюда не впускать, это ясно?

— Ну да, командир. Что, у нас опять неприятности?

— Попозже узнаешь. У нас тут все всегда становится всем известно…

Капитан привратной стражи, крупный бретонец крестьянского сложения, ответил:

— Совсем как будто ты в какой-нибудь хреновой деревне…

Интересно, что тебя больше возмутит завтра: заключение юристов герцога, что визиготы имеют на меня право собственности, или что от сифилиса тебя лечила врач-женщина…

— Доброй ночи, Жан.

— Доброй ночи, командир.

Аш зашагала к командирской палатке. Теперь, на территории лагеря, ее телохранители куда-то испарились, вокруг нее скакали и тявкали пять-шесть мастифов. Пока она добиралась до своей палатки, всего в нескольких ярдах от ворот, подошел Герен аб Морган — узнать пароли для ночной стражи; появился Анжелотти — с объявлением о текущем ремонте пушек (у пушки-органа Месть Барбары треснул ствол); тут же Генри Брандт истребовал денег из походной казны; и на все это ушло полчаса. Оказавшись наконец у своей палатки, Аш взглянула внутрь: там шла бурная деятельность — насупленный Бертран по нетерпеливым указаниям Рикарда закатывал ее ножные доспехи в бочку с песком, чтобы очистить; оба они сняли с нее кольчугу, она понюхала свои подмышки и, передав командование Ансельму, свистнула собак и в сопровождении Рикарда спустилась к реке, чтобы выкупаться, пока еще светло.

— Я не могу сказать, что беспокоюсь насчет Флориана, — она погрузила обе ладони в загривки мастифов, ощущая их тепло и вдыхая запах собачьей шерсти. — Если кто-то не желает служить рядом с женщинами — пусть не просится ко мне в отряд. Правильно?

Рикард смутился. Здоровенный пес Боннио засопел.

На берегу реки она стянула одновременно рейтузы и камзол, сняла пожелтевшую льняную сорочку, мокрую от пота — хоть выжимай. Мастифы разлеглись на берегу, положив тяжелые головы на лапы; одна пятнистая сука — Брифо — свернулась клубком на сброшенной Аш пропитанной потом сорочке, камзоле с рейтузами и башмаках.

— У меня с собой праща, — предложил Рикард.

Аш прекрасно знала, что и лисе, и хорьку, и крысе опасно появляться у мусорной кучи ее отряда; Рикард даже добыл лисий хвост для ее собственного копья.

— Побудь тут с собаками. Хоть мы и в пределах лагеря.

Аш вошла в реку и, сделав несколько шагов, бросилась в воду. Вода оказалась холодной, обожгла кожу, ее потащило вниз по течению. Смеясь, отплевываясь, она встала ногами на дно и с трудом пошлепала назад, на мелкое место, заросшее ирисами, где река дугой огибала берег.

— Командир! — позвал Рикард из своры мастифов.

Она ушла с головой под воду. Мокрые волосы относило течением. Когда она встала, они влажной массой облепили ее с головы до коленей, бледно светясь в свете заката. Она почесала солнечный ожог и сыпь на коже.

— Ты знаешь, если не тратить время на еду, мытье и сон, этот лагерь функционировал бы совершенно… — заговорила Аш и оборвала сама себя: — Что такое?

В уходящем свете дня его лица было не видно. Но он произнес отрывисто:

— Шум какой-то.

— Собак на поводок, — нахмурилась Аш.

Она пошла к берегу, передвигая тяжелые, как свинец, ноги. Привычный шум от лагерных костров и застольные крики эхом разносились по речной долине.

— Ты что-то услышал? — Она потянулась за сорочкой и начала вытираться насухо.

— Вот, теперь слышишь?

— Ну и дерьмо! — выругалась Аш, услышав крики из лагеря. Это не был крик пьяного или шум драки: для этого еще слишком рано. Не успев вытереться, она натянула на себя одежду, сразу прилипшую к влажной коже, схватила меч, на ходу пристегивая его к поясу. Рикард вприпрыжку бежал за ней. Она взяла у него из рук поводки.

— Это возле доктора! — закричал мальчик.

В сгущающейся тьме шевелилась орущая толпа.

Когда Аш, незамеченная в толпе отдыхавших солдат, поравнялась с палаткой хирурга, палатка опрокидывалась. Ножами перерезали оттяжки палатки, и вымпел с шестом рухнул; брезент внезапно осел.

Из-под брезента вырвалось желтое пламя, как будто распустилась роза, коричневая по краям; в уже почти полной темноте пламя было ослепительным.

— ПОЖАР! — орал Рикард.

— Гасить! — проревела Аш. Она без раздумий рванулась вперед, в середину толпы, зажав в обеих руках собачьи поводки. — Ангельт, какого хрена, ты что делаешь! Питер, Жан, Генри… — выхватывая лица из шевелящейся массы людей, — назад! Тащите ведра!

В какой-то миг она заметила за собой Рикарда, он старался вытащить свой затупившийся воинский меч. Кто-то с разбегу налетел на них обоих. Собаки зарычали, обезумевшей сворой бросились вперед; и она завопила: «Боннио! Брифо!» и выпустила поводки на всю длину.

Люди разбежались от собак, очистив место вокруг нее и оседающей палатки. Из-под складок брезента выползла фигура… Флора!

— Стой! — завизжала Аш.

— ШЛЮХА! — это орал алебардщик возле развалин палатки хирурга.

— Убить эту суку!

— Баб трахает!

— Ах ты грязная извращенка.

— Трахнуть его и кокнуть!

— Трахнуть ее и кокнуть!

Сквозь эту суетящуюся толпу она увидела, что со всех концов лагеря бегут другие: кто с факелами, кто с пожарными ведрами. Спиной она ощущала жар горящей палатки. Мимо нее пролетали обгоревшие куски брезента.

Аш повысила голос так, чтобы ее было слышно далеко:

— Сбивайте огонь, пока не пошел дальше!

— Вытащить ее оттуда и выебать! — заорал мужской голос: Джосс, вот кто. Он плевался, его лицо исказилось. — Коновальша херова!

Аш тихо сказала своему оруженосцу:

— Оттащи Флориана от палатки, давай, шевелись, — и сделала шаг вперед, обмотав поводки мастифов вокруг своих рукавиц, в ярости разглядывая лица окружающих.

И в этот момент поняла, что вокруг нее — почти одни фламандские копейщики. С удивлением узнала в толпе Уота Родвэя, из палатки поваров, с ножом для приготовления филе в руках; Питера Тиррела; но в основном это были краснолицые новички, орущие, хриплые, в воздухе висел запах пива. И главное — они были готовы совершить физическое насилие.

Эти не будут просто стоять и орать и что-нибудь ломать.

Дерьмо.

Нечего мне стоять перед ними, они сейчас накинутся на меня. И в какой жопе тогда окажется мой хваленый авторитет?..

Вперед вышел этот парень — Джосс, топая по скользкой сырой соломе, не обращая внимания на Аш; потянулся вперед, чтобы одной рукой оттолкнуть в сторону эту бабу с мокрыми патлами до бедер; другой рукой он нащупывал ножны.

Она его узнала сразу: этот лучник из фламандских копейщиков был схвачен вместе с ней в Базеле; он одним из первых приветствовал ее возвращение в лагерь.

Аш выпустила поводки мастифов.

— Дерьмо! — вскрикнул Джосс.

Шесть собак беззвучно рванулись вперед и прыгнули; один из толпы отскочил назад, руку его зажали тяжелые челюсти; он хрипло визжал; двоим собаки вцепились в горло, и те упали; позади толпы в отдалении виднелся какой-то вымпел и факелы…

Перекрикивая шум орущих и ругающихся мужиков и вой собаки, пораженной ударом меча, Аш рявкнула громко, как в бою:

— НАЗАД! ОРУЖИЕ В НОЖНЫ! Позади себя услышала голоса: Флориан и Рикард, кто-то из помощников хирурга. Она не сводила глаз с алебардщиков и лучников, толпящихся на противопожарной полосе между палатками. Толпа росла и напирала на тех, кто противостоял Аш; оказавшиеся в середине толпы издавали крики протеста. Позади нее все громче трещало пламя пожара.

— Брифо!

К ноге вернулись отозванные мастифы. Она напряглась: перед ней уже была не беспорядочная толпа, которая могла хаотично ринуться мимо нее, не замечая друг друга в лагерной суматохе; ей противостояли мужчины в кольчужных рубахах, с кинжалами в руках и факелами — и один из них, Джосс, уже вытащил меч.

Реальность — понятие, определяемое всеобщим согласием, что ею считать; и тут Аш почувствовала, что понятие реальности меняется: от всеобщего согласия считать ее командиром отряда до осознания, что она — молодая женщина, оказавшаяся ночью в полевых условиях, в окружении крупных, взрослых, вооруженных, пьяных, разъяренных мужиков.

Она забормотала: «Вооруженное восстание, в лагере, тридцать солдат…».

Голос:

— Отдать новый приказ и проконтролировать…

— Ах ты хрен собачий, да кто ты тут такая! — кричал Джосс, брызгая слюной. Воздух дрожал от его громкого голоса. Глядит на Аш — злобно, в бешенстве: — Ну, все, ты уже труп! — и поднял широкую короткую кривую саблю.

При виде обнаженного клинка в Аш взыграли все боевые рефлексы.

Левой рукой Аш схватилась за шейку ножен, а правой — за эфес и рывком извлекла меч. В эту долю секунды Джосс поднял руку, свет факела отразился от острого края клинка его сабли, и тяжелый кривой клинок сверкнул в своем движении сверху вниз. Аш мечом парировала удар его сабли, ударив по ней сверху, чем ускорила это движение вниз; и с шумом треснула по его клинку сверху, так глубоко вогнав его в грязь между ними, что сама подпрыгнула вверх. Обретя равновесие, она одной ногой наступила на его клинок и удерживала его; а свой меч подняла головкой эфеса вперед и вогнала его, как таран, прямо в его незащищенное горло.

— Ох ты ж, твою мать! — донеслось из толпы.

Взмокшими руками Аш потащила назад свой меч. Джосс схватился за разорванную трахею обеими руками и упал, побелев и хрипя, у ее ног на дымящуюся солому. И неожиданно сразу наступил конец: дернулась одна нога, расслабился кишечник и с громким хрипом из легких вышел воздух.

В последних рядах толпы все еще раздавались крики — стоявшие позади толкались, чтобы пробраться в первый ряд, но первые ряды возле палатки хирурга подавленно молчали.

— Вот ведь какое дерьмо вышло… — удрученно повторял Питер Тиррел, глядя на Аш ясными пьяными глазами.

— Не хрен ему было меч вытаскивать, — заявил алебардщик.

С одной стороны неожиданно ворвалось множество людей в броне под вымпелом Ансельма; и Аш опустила меч, завидев наплыв военной милиции, под напором которой расступилась и дала им дорогу толпа, в темноте казавшаяся ей скоплением пятидесяти-шестидесяти человек.

— Удачно появились, — кивком она приветствовала Ансельма. — Ладно, пусть этого… похоронят.

И нарочно повернулась спиной к пришедшим, предоставляя разбираться Ансельму. Потерла перчаткой головку эфеса меча, стирая кровь, и засунула оружие в ножны. Мастифы теснились у ее ног.

Из мокрых дымящихся развалин палатки хирурга на нее с одинаковым выражением лиц взирали Рикард и Флориан дель Гиз.

— Он собирался убить тебя! — осуждающе выкрикнул Рикард. Он стоял, широко расставив ноги, опустив голову, как обычно стоял Ансельм, и смотрел вслед уходящим со страхом и вызовом. — Как они посмели! Ты ведь командир!

— Трудные люди. Как выпьют, нет для них авторитетов.

— Но ты их остановила!

Аш пожала плечами, собирая вместе все поводки мастифов. Трясущимися пальцами погладила Боннио по морде, с ладоней у нее потекла собачья слюна.

Флора вышла из развалин своей палатки, прошла по сгоревшему брезенту, разбитым деревянным ящикам, погубленным хирургическим инструментам и рассыпанным, растоптанным букетам лекарственных трав. Кто-то уже начал тормошить переодетую женщину: Аш увидела, что у нее губы кровоточат и оторван рукав.

— Ты в порядке?

— Сукины сыны! — Флора смотрела, как на одеяле уносят тело Джосса. — Ведь побывали под моим ножом! Как они осмелились на такое?

— Тебя сильно избили? — настаивала Аш. Флора вытянула вперед бледные грязные длинные пальцы и смотрела, как они дрожат.

— А что, так надо было тебе его убивать?

— Да. Пришлось. Они ведь идут за мной, потому что я готова к такому, не раздумывая, а потом буду нормально спать. — Аш протянула руку, подняла лицо хирурга за подбородок и осмотрела ее синяки.

Уже потемневшие кровоподтеки были различимы на ее теле. Кто-то держал ее, остальные били.

— Рикард, позови кого-нибудь из дьяконов. Флориан, мне ничего не стоит убить кого-то. Иначе я бы проиграла, как только в мою палатку вошли бы тридцать вооруженных бандюг и сказали бы: «Брысь отсюда, девчонка, это наша военная казна». Согласна?

— Ты ненормальная. — Флора, качая головой, смотрела на бренные останки своей палатки. По щеке ее пролегла мокрая полоска. — Вы тут все безумны! Маньяки херовы, солдатня! И ты ничем от них не отличаешься!

— Ты права, — сухо ответила Аш. — Совершенно с тобой согласна.

Вошел дьякон с фонарем. Аш приказала ему:

— Доктора — в постель в полевой часовне. Отец Годфри вернулся уже?

— Нет, капитан, — у дьякона все еще рот был открыт от изумления.

— Ладно. Накормить ее и глаз не спускать. Не думаю, что ее сильно избили, но все же я пришлю ей охрану. — Вернулся Роберт Ансельм, гремя доспехами, направился к ней. Аш объяснила ему: — Хочу разместить Флориана в палатке-часовне, поставить охрану, как-нибудь незаметно.

— Будет сделано, — Ансельм отдал приказы своим подчиненным. И снова обратился к Аш: — Девочка, что это здесь было, хрен бы вас побрал?

— Да просто ошибка вышла.

Аш смотрела под ноги на затоптанную солому. По ней растеклась темная кровь — не очень много, но в свете фонаря видно. В ночном воздухе ощущалось зловоние сгоревшего брезента и запахи рассыпанных лекарственных трав.

Из-за спины Ансельма Томас Рочестер сказал:

— Тебе его было не обезоружить. Он потяжелее тебя раза в два. Я так понимаю, что у тебя был один шанс и ты им воспользовалась.

Роберт Ансельм изумленно смотрел вслед уходящему хирургу:

— Он… она что, баба? И баб трахает?

— Угу.

— И ты знала?

Она помедлила с ответом, и он сплюнул на солому, тихо выругался и уставился на нее ничего не выражающим взглядом.

— Джосс был хорошим бойцом. Мне его жуть как жаль. — Аш нахмурилась. — Мне нужны все мои бойцы! Чертовски хорошие бойцы! Если бы я поняла, к чему идет, я бы ни за что….

— Ну и дерьмо, — отреагировал Роберт Ансельм.

Вернулись люди Ансельма, и он им раздал поручения. Аш пошла с ним вниз по тропе между палатками. Оставшееся после пожара просеивали, уносили и расчищали место.

— Объявить собрание и поговорить с народом? — Аш рассуждала вслух. — Или пусть все само уляжется в головах, и к утру они поостынут? Есть ли у меня теперь вообще лекарь? Врач, которому они будут доверять?

Рослый Роберт Ансельм задумчиво сопел и растирал башмаком пучок погасшей соломы, превращая ее в сырую от росы грязь:

— Пять лет он был с нами, из них половину провел в одной с… ней… палатке. Надо дать им шанс осознать, что это все же их врач. При первом ранении почти все прибегут к ней.

— А кто не прибежит?

Теперь уже приблизился и стал отчетливо различим вымпел, который маячил на заднем плане во время происшествия. Аш насупилась:

— Господин ван Мандер, — позвала она. — Нельзя ли вас на пару слов?

Джоселин ван Мандер, Поль ди Конти и еще пять-шесть фламандских вождей копейщиков пробирались среди царившего в лагере беспорядка; бледное лицо ван Мандера было закрыто шлемом.

— Какого черта вы позволяете своим людям такие штучки?

— Капитан, мне было их не остановить, — Джоселин ван Мандер снял шлем. Он раскраснелся, глаза его блестели; она унюхала исходящий от него и его спутников запах спиртного.

— Остановить не могли? Это вы-то!

— Я ими командую только по их решению, — проговорил фламандский командир. — Я веду их согласно их пожеланию. И все мы, офицеры, в таком же положении. Мы, капитан Аш, наемники. Главную роль играют солдаты. Как это я бы посмел их остановить? Нам сказали, что этот хирург — исчадие дьявола, демон; похотливое извращенное злобное существо; оскорбляет человечество своим существованием…

— Ну, она женщина, и что такого? — подняла бровь Аш.

— Не просто женщина; она трахает других женщин, телесно познает их! — От отвращения его голос перешел в визг. — Даже если бы я сумел заставить себя терпеть такое, потому что он, ну, она — ваш хирург, а вы — командир…

— Хватит, — прервала его Аш. — Ваша обязанность — держать в руках своих людей. Вы не сумели.

— Как я мог удержать их в руках, запретить им отвращение к такому? — Его теплое дыхание, пахнущее пивом, долетало до нее через разделявшее их пространство. — Не надо винить меня, капитан.

— Возвращайтесь в свою палатку. Утром я вам сообщу, какое вы понесете наказание.

Аш смерила взглядом фламандца сверху донизу, в эту минуту не обращая внимания на сопровождающих его офицеров; а когда он повернулся и зашагал восвояси, она отметила, кто последовал за его вымпелом, а кто остался помогать убирать территорию.

— Провались оно все! — сказала Аш.

— У нас неприятности, — флегматично заметил Ансельм.

— А то мне их еще не хватает. — Аш пригладила свои еще мокрые рукава сорочки. — Может быть, лучше Карлу отдать меня визиготам… это может как-то улучшить ситуацию!

Роберт Ансельм, как всегда, не обратил внимания на ее раздражение. К этому она тоже давно привыкла.

— Завтра я проведу расследование. Штрафы, телесные наказания; чтобы предотвратить подобное в будущем. — Аш взглянула на него: Роберт внимательно наблюдал за ней. — И интересно бы знать, может, до всей этой истории копьеносцы слышали от ван Мандера какие-нибудь «ненароком брошенные комментарии».

— Ничуть бы меня не удивило.

— Пойду узнаю, как там Флориан.

— Кстати, о Джоссе. — Роберт Ансельм задержал ее, когда она уже отходила. — Заскочи ко мне попозже. У меня вино есть.

Аш отрицательно покачала головой.

— А то смотри, выпьем. Помянем Джосса. Аш вздохнула, благодарная Ансельму за взаимопонимание. И усмехнулась:

— Не волнуйся, Роберт. Все будет путем. Не надо мне вина. Пойду спать.

На заре следующего дня поднялся сырой и теплый туман. Крупные капли воды висели в воздухе дворцовых помещений. Поднявшееся над горизонтом солнце золотило белый туман в присутственной зале дворца.

В это раннее утро прохлада каменных стен радовала Аш, стоявшую рядом с графом Оксфордом. Де Вир с братьями был удостоен места вблизи герцогского трона, так что Аш смогла оглядеться, увидеть собравшуюся знать Бургундии, иностранных гостей — но визиготов пока не наблюдалось. Прозвучали горны, и хор запел утренний гимн. Аш сняла свой капюшон и преклонила колено на белый мраморный пол.

— Не имею ни малейшего представления, что надумает герцог, — сказал ей де Вир после того, как отзвучал гимн, — я ведь здесь такой же чужой, как и вы, мадам.

— Я могла бы заключить с ним контракт, — шепнула она беззвучно, одним дыханием.

— Да, — согласился граф Оксфорд, — могли бы.

Они одновременно взглянули друг на друга, улыбнувшись, одновременно пожали плечами и встали: герцог Карл Бургундский вошел и усаживался на трон.

Все ее хорошее настроение улетучилось, когда она по привычке оглядела зал в поисках Годфри, желая услышать, какие наущения он пробубнит ей в ухо. Но рядом с ней стоял Роберт Ансельм; Годфри Максимиллиан отсутствовал.

Допустим, вчера вечером Роберт считал, что Годфри переночует в Дижоне, но и Роберт заволновался — сегодня-то где может оказаться наш священник? Это было написано на лице у Роберта. И что ему сказать? Годфри, какого черта? Куда ты подевался? Поехал назад?

— Черт побери! — добавила она про себя и по любопытному взгляду де Вира поняла, что произнесла эти слова вслух.

Пока держали речь гофмейстер и канцлер герцога, граф Оксфорд тихонько проговорил:

— Не беспокойтесь, мадам. Если до этого дойдет, я сам что-нибудь придумаю, чтобы оставить вас тут, не передавать в руки визиготов.

— Придумаете? Что?

Англичанин доверительно улыбнулся, по всему видно, что его позабавил ее едкий тон.

— Что-нибудь. Я часто придумываю.

— Слишком много думать вредно для вас… милорд. — Аш до конца тянула, не называла его сразу его титулом. Она вытянула шею, стараясь смотреть поверх толпы.

Изощренные рисунки гербов Бургундии и Франции сверкали всеми красками: серебром и синим, красным и золотым, алым и белым. Она переводила взгляд с группы на группу, одни стояли в углах, другие сидели у больших открытых каминов, заполненных душистым тростником. Дворяне с семьями; купцы, разодетые в шелка из-за возрастающей жары; дюжины пажей в цветах герцога — белых куртках с рукавами — буф; священники в своих скромных коричневых и зеленых рясах; между группами быстро сновали слуги. Свежесть раннего утра придавала голосам живость — но тон был преимущественно один, как она заметила: торжественный, серьезный и почтительный.

Куда же делся Годфри, когда он так нужен?

Прислушиваясь, надеясь узнать какие-нибудь новости, она подслушала, как высокий придворный оспаривал охотничьи достоинства сук какой-то породы; как два рыцаря обсуждали турнирные поединки через барьер — джостру; крупная женщина в итальянском шелковом платье рассказывала рецепт медового желе для свинины.

И только один-единственный разговор о политике — между французским послом и Филиппом де Коммином; note 100 в разговоре в основном упоминались незнакомые ей имена французских герцогов.

Так где же большая политика этого двора? Где соперничающие партии? Может, мне здесь и Годфри не нужен, чтобы узнавать подробности?

Нет, Годфри мне нужен…

Привычно обежав глазами лица сопровождающих, Аш убедилась, что Джоселин ван Мандер не только тут, но и совершенно трезв, а вот его высокомерие куда-то подевалось; что ее солдаты надели чистые куртки поверх полированных доспехов — конечно, относительно полированных, а чего иного ожидать после недели бегства за сотню миль в условиях холода; и что локоть к локтю с ней стоят Антонио Анжелотти и Роберт Ансельм. Роберт не заметил ее взгляда, он был увлечен вежливой беседой с одним из братьев де Вир. Анжелотти из-под своей копны спутанных золотых кудрей радостно оскалился в ответ на ее взгляд. Она кивком послала его встать впереди группы, сообразив, что их отряду следовало хотя бы внешне произвести хорошее впечатление.

Ее внимание привлекло какое-то движение в дальнем конце зала. Аш выпрямилась, подавляя желание привстать на цыпочки. В высоких дубовых дверях показался вымпел и послышался певучий говор карфагенцев, их вариант латыни.

На всякий случай она схватилась за эфес меча. И не снимала руки, так и стояла, опираясь на один каблук, пока гофмейстер с помощниками объявляли о прибытии и вводили в зал Санчо Лебрию, Агнца Божьего и Фернандо дель Гиза.

Торжественное великолепие двора герцога, казалось, произвело впечатление на Фернандо дель Гиза. Он неловко переминался с ноги на ногу на открытом пространстве перед помостом, обегая глазами ряды лиц. Аш заложила за спину трясущиеся руки. Она почти привыкла к тому, что в его физическом присутствии у нее пересыхало во рту и путались мысли. Но ее вывело из себя, что она почувствовала острую боль, увидев его тут, в окружении чужих, перебежчика, изолированного от своих людей.

Рядом с ней граф Оксфорд выпрямился еще больше. Аш стряхнула с себя оцепенение. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы вникнуть в то, что говорит герцог. Утренний туман, еще витавший в высоком каменном зале, окутывал прохладной дымкой собравшихся дворян и богатых купцов. Поднимающееся на востоке солнце теперь освещало зал косыми золотыми лучами, падающими через круглое дворцовое окно-розетку: они согревали лицо Оксфорда — он стоял рядом с ней, наклонив голову, и слушал Роберта Ансельма; оживляли итальянскую красоту Анжелотти; придавали старинный лоск доспехам Жан-Жакоба Кловета и Поля ди Конти, все они на минуту показались ей ангелами с картины минхера ван Эйка, пребывающими в вечной задумчивости в присутствии Бога.

Сердце ее дрогнуло. Ушло это ощущение их незыблемости, пребывания вне и выше земных дел. Вместо него пришло ощущение хрупкости момента, как будто ее спутники были одновременно и редкой ценностью, и в то же время бесконечно уязвимыми.

Солнце поднялось все выше, и теперь изменился угол падения лучей, и с ним ушло это ощущение. С чувством невозвратной потери Аш, повернув голову, услышала слова герцога Карла Бургундского. Он говорил:

— Господин Лебрия, я обсудил ваши требования с моими советниками. Вы просите нас о перемирии.

Санчо Лебрия чопорно отвесил официальный поклон:

— Да, монсеньор герцог Бургундии, мы об этом просим.

Мрачное лицо герцога почти затмевалось блеском наряда: на нем была плоская, как блин, шляпа с пышным хвостом, камзол с рукавами — буф, на шее золотые цепи: он воплощал собой самую суть образа придворного. Он резко наклонился вперед на своем троне, уверенные движения выдавали в нем человека богатого и властного, большого знатока и любителя оружия, пребывающего в полевых условиях в любое время года, по мере своих возможностей.

— Ваша «просьба о перемирии» — ложь, — отчетливо проговорил герцог Карл.

Поднялся шум: люди Аш заговорили так громко, что ей пришлось сделать им знак умолкнуть, и она наклонилась вперед, чтобы слышать все слова герцога.

— Вы сделали остановку в Оксоне не для перемирия; ваша цель — шпионить за моими землями и дожидаться своих подкреплений. Вы встали на моих границах во тьме, готовые к ведению войны, на вашей совести зверства этого лета, и вы просите нас заключить мир, то есть номинально отказаться от ведения войны. Нет, — сказал Карл Бургундский. — Если бы у меня остался только один сторонник, то и он повторил бы то, что сейчас говорю я: право на нашей стороне, а где право — там и Бог. Потому что Он встанет за нас в бою и отбросит вас.

Аш, не оборачиваясь, пробормотала Роберту Ансельму что-то циничное. Наголо обритый человек, стащив с головы шляпу, во все глаза пялился на богатое одеяние герцога, окруженного епископами, кардиналами и священниками.

Голос герцога гулко отдавался эхом под сводами зала.

— Право может спать, но оно не гниет в земле, как тела павших, и не ржавеет, как сокровища этого мира, оно остается неизменным. Ваша война несправедлива. Чем искать мира с вами, я скорее умру на земле своих отцов. Ни один человек в Бургундии, ни самый бедный крестьянин, ни тот, кто попросил убежища в нашей стране, не останется без защиты нашей военной силы, всем могуществом и всеми молитвами, которые мы вознесем к Богу.

Наступившее молчание прервал французский посол, вышедший вперед на открытое пространство черно-белого кафельного пола. Аш заметила, что левой ладонью он обхватил рукоятку меча.

— Монсеньор герцог, — он поискал глазами в толпе Филиппа де Коммина и продолжал: — Кузен нашего короля Валуа, то, что вы сказали, — софистика и вероломство.

Наступила полная тишина. У Аш пересохло во рту, и все внутри сжалось.

Лицо французского посла было напряженным:

— Вы надеетесь, ценой всего лишь этой угрозы, что Бургундию сочтут опасной для нападения, и тогда эти оккупанты вторгнутся в наши земли, в земли короля Людовика! Вот ваша стратегия! Вы желаете, чтобы эта сука Фарис со своими армиями истощила свои силы за ближайшие несколько месяцев в войне с нами. А уж тогда вы их уничтожите и присвоите наши земли, какие сможете. — Карл Бургундский, где ваша вассальная верность вашему королю?

«И впрямь, где?» — иронически подумала Аш.

— Ваш король, — ответил послу Карл Бургундский, — пусть вспомнит, что я сам осаждал Париж. note 101 Если бы я нуждался в его королевстве, я бы пришел и взял его. Вам лучше теперь помолчать.

Аш обратила внимание, что когда герцог опять обратился к Санчо Лебрии, то гофмейстер и другие придворные официальные лица плотно окружили посла.

— Я не согласен на ваши требования, — закончил разговор Карл.

— Итак, — заметил визиготский синьор, — значит, объявление войны.

Аш, прекрасно слыша все, что тихо бормотали в ее эскорте, бросила взгляд на Оливье де Ла Марша. Огромный капитан-бургундец заулыбался с искренней заразительной радостью.

— Я же говорил, что нам нужна драка, — проворчал Ансельм ей на ухо.

— Угу, ну да, может, ввяжешься в нее раньше, чем ожидаешь, — Аш смотрела на Санчо Лебрию, стараясь случайно не встретиться взглядом с Фернандо дель Гизом. — Я не намерена сдаваться.

Яснее слов был быстрый взгляд Ансельма: «Будь реалисткой, девочка! Как будто у тебя есть выбор».

— Нет, не понял ты меня, — тихо проговорила Аш. — Меня не беспокоит, что мне придется брать на себя договор со всем этим двором, и с армией Карла, и Оксфордом: я не пойду с ними. Но, чтобы перебраться через Средиземное море, нам нужна армия в восемьсот людей и полное снаряжение.

Ансельм отвел от нее взгляд с видом человека, принявшего свое решение. И отрывисто проговорил:

— Мы тебя вытащим. Если дело дойдет до этого.

Аш услышала за своей спиной шарканье чьих-то ног, подумала: «Ты-то — да, а насчет ван Мандера — не уверена» — и отошла в сторону: мимо нее в первый ряд ее группы проталкивался граф Оксфорд по приглашению герцогского гофмейстера.

— Слушаю вас, сир, — вежливо сказал он.

— Я для вас не сюзерен, — Карл Бургундский уже откинулся на спинку трона и говорил, как бы не замечая визиготов, — но убедительно прошу вас, если вы не возражаете, лорд Оксфорд, вывести в поле свой отряд под моими знаменами, когда мы двинемся на Оксон.

Дерьмо. С нападением на Карфаген, значит, покончено.

— А мы пойдем? — пробормотала она Ансельму.

— Если ты за это сможешь платить!

— Мы-то ни за что не можем платить. Мы только получаем кредиты от наших поставщиков в Дижоне под имя Оксфорда.

Анжелотти сказал что-то категоричное по-итальянски, стоя по другую сторону от Роберта Ансельма, его услышал Ягненок со своего места среди визиготов и поднял черные брови.

— Для меня это большая честь, — отрывисто произнес граф Оксфорд. — Сир.

Вперед вышел Санчо Лебрия, позвякивая кольчугой:

— Монсеньор герцог Бургундский, прежде чем начнется война, должен быть соблюден закон. Наш полководец потребовал вернуть нам нашу собственность, вон ту рабыню. — Он ткнул пальцем рукавицы в сторону Аш. — Юридический статус этой особы в Доме Леофрика вполне известен. Она рождена матерью-рабыней от отца-раба. — И повторил: — Она является собственностью Дома Леофрика.

В наступившей тишине Аш глубоко вдыхала сладкий запах луговых цветов и тростника, устилавших пол присутственной залы. Она постаралась не замечать головокружения, вызванного смутными опасениями. С ясной головой она подняла свое отмеченное шрамом лицо к герцогу Бургундскому.

— Согласится, — шепнула она Ансельму и Анжелотти. Второй раз за время знакомства Аш увидела ледяную ухмылку на лице Карла Бургундского:

— Мадам Аш, — позвал он ее.

Она вышла вперед, встала рядом с Оксфордом, с удивлением почувствовала, что ноги ее не держат. Герцог скорбно проговорил:

— Я всегда любил наемников. Ни в коем случае я не позволю ни одному опытному командиру уйти из рядов моей армии. Но в данном случае я не буду настаивать на соблюдении условий контракта. Вы заключили контракт с английским лордом. Законы Бургундии не имеют юрисдикции над ним.

Граф Оксфорд воскликнул быстро и серьезно:

— Сир, я не пойду против желания первого принца Европы, и вы уже запросили наше согласие на участие в ваших военных действиях…

— Слышу звон монет, переходящих из рук в руки, — пробормотала Аш, едва сдерживая улыбку.

— Вы были правы, — охрипший в битвах голос Санчо Лебрии казался резким на фоне вежливого обмена репликами. — Вы были правы, монсеньор герцог Бургундский. «Право может спать, но оно не гниет».

Аш почувствовала, что Оксфорд насторожился, исчезла его прежняя поза благожелательной вежливости. Она приняла уверенный вид и заметила, что ее люди переводят взгляды с нее на герцога и на визиготов и опять на нее.

— Вы что хотите сказать? — спросил герцог Бургундии.

— Право не спит. У нас есть право, закон на нашей стороне. — Санчо Лебрия прищурил свои блеклые глаза, утреннее солнце переместилось по небу, и его лучи теперь падали как раз на него и сопровождающих его людей в белом. Лучи зажгли огнем кольчуги, пряжки поясов, эфесы изношенных мечей.

— Перенесете ли вы обвинение в простой беспринципности, монсеньор герцог Бургундский? Вы нарушаете закон, и всего лишь ради приобретения нескольких сот человек для своей армии. Это не право, а жадность. Не закон, а деспотизм.

Он замолк, выдохшись; Фернандо дель Гиз что-то шепнул ему на ухо, он коротко кивнул в ответ.

— Никто вас не осудит, монсеньор герцог, за ваши слова о ведении справедливой войны против нас. Но где ваша справедливость, если вы поступаете беззаконно, когда пожелаете? Она принадлежит Дому Леофрика. Вы знаете — да и все уже знают, — она — даже внешне копия моего полководца. Она — ее живое воплощение. Вот мой свидетель — Фернандо дель Гиз. Невозможно отрицать, что обе они рождены от одних родителей. Вы не можете отрицать, что она рабыня.

Лебрия умолк, не сводя глаз с герцога, но тот хранил молчание. Визигот закончил словами:

— Будучи рабыней, она не имеет права подписывать контракты, так что не играет роли, с кем она его заключала.

У графа Оксфорда горестно изогнулись губы. Он зарычал, но не сказал ни слова и, казалось, отчаянно пытался осмыслить услышанное.

— Передаст, передаст, — зашептала Аш своим двум сопровождающим. Ансельм, весь взмокший, упрямо набычил голову; Анжелотти с решительным видом положил руку на кинжал. — Может, не из политических соображений, — может, он не такой, как Фридрих, но к словам Лебрии прислушается. Отдаст, потому что по закону они правы.

Позади нее стояли ее люди — офицеры и лучники, они зашевелились, немного расступились; кое-кто проверял, насколько они далеко от входных дверей и где находится стража.

— Что-нибудь надумали? — спросила Аш у Оксфорда. Граф мрачно хмурился, в его тусклых глазах было изумление:

— Дайте подумать!

В присутственной зале герцога прозвучал высокий и чистый звук горна. Через нарядно орнаментированные двери вошла группа рыцарей — все в полном военном вооружении, с топорами, и все встали по стенам залы. Аш заметила, как удовлетворенно кивнул де Л а Марш.

Карл Бургундский заговорил, не вставая с трона:

— Что намерена сделать с этой женщиной, с Аш, ваша мадам Фарис?

— Сделать? — вопрос этот поразил Лебрию.

— Вот именно — сделать с ней, — герцог аккуратно сложил руки на коленях. Молодой и серьезный, он сказал немного напыщенно: — Видите ли, по-моему, вы намерены причинить этой даме вред.

— Вред? Нет, что вы, монсеньор герцог, — на лице Лебрии было написано, что он сам понимает, как неубедительно звучат его слова. Он пожал плечами. — Монсеньор герцог, вас это не должно касаться. Женщина Аш является рабыней Дома Леофрика. С таким же успехом вы можете спросить, приношу ли я вред моему коню, отправляясь на нем верхом на поле битвы.

Некоторые солдаты — визиготы засмеялись.

— Что вы с ней сделаете? — повторил Карл Бургундский.

— Монсеньор герцог, это не ваша забота. Ваше дело — соблюсти закон. По закону она наша.

— Не сомневаюсь, что это правда, — сказал Карл Бургундский.

Разочарование людей Аш было почти осязаемым: они злобно смотрели на вооруженных бургундцев, ругались; мгновенно забыты были все внутренние разногласия. Ансельм сказал что-то Анжелотти, удерживая его от немедленных действий.

— Нет! — рявкнул Антонио Анжелотти. — Я был рабом в доме одного их амира. Мадонна, я все сделаю, чтобы ты туда не попала!

— Помолчи, пушечный мастер! — заворчал Роберт Ансельм.

Через всю залу Аш видела, как Ягненок, поздравляя, хлопнул Санчо по спине. Стоя за спиной итальянского наемника, Фернандо дель Гиз, улыбаясь, выслушивал реплики своего эскорта, откинув голову, весь золотой в лучах солнечного света.

Она, наконец, решилась.

— Я с радостью перебью всех визиготов, которые находятся здесь, — твердо сказала Аш, достаточно громко, чтобы ее услышали Ансельм, Анжелотти, ван Мандер, Оксфорд и его братья. — Их тут девять человек. Вытащите-ка их на улицу сейчас же, да побыстрее; а потом мы бросим оружие, и пусть герцог объявляет нас вне закона. Если мы их кончим, нас просто выгонят из Бургундии; а не передадут…

— Готов. — Ансельм сделал шаг вперед; за ним — все ее люди в мундирах Льва; и Аш с ними. Она слышала испуганный шепот ван Мандера о стражниках — подумала, соглашаясь с ним — «да, берем на себя возможные жертвы», — и возбужденное ругательство Каррачи, увидела, как одновременно ухмыльнулись Эвен Хью и Рочестер, закаленные мужики агрессивно и без раздумий потянулись к своим мечам.

— Стойте! — скомандовал граф Оксфорд.

Снова запели горны. Карл, герцог Бургундский, встал и заговорил, как будто не было вооруженных наемников в десяти ярдах от его трона, как будто вооруженная стража не зашевелилась в ответ на внезапный сигнал де Ла Марша.

— Но нет, я не отдам приказа о передаче вам этой женщины, Аш.

Лебрия, ошарашенный, попытался возразить:

— Но ведь она наша по закону.

— И тем не менее. Я ее вам не отдам. Хоть вы и правы. Аш смутно ощутила, как Ансельм больно стиснул ей руку.

— Что? Что это он говорит? — шептала она.

Герцог огляделся, обвел взглядом своих советников, юристов и подданных; Оливье де Ла Марш глубоко поклонился и указал ему на вооруженных людей, стоявших вдоль стен, и на лице герцога мелькнул проблеск удовольствия.

— Более того, если вы сделаете попытку захватить ее силой, вам будет оказано противодействие.

— Да вы спятили, монсеньор!

— Не сойти мне с этого места, они правы! — сквозь зубы пробормотала Аш.

Де Вир громко рассмеялся и схватил Аш за плечо с такой же силой, с какой, возможно, хватал братьев. Она обрадовалась, что на ней была кольчуга, но все же склепанные стальные пластинки затрещали.

Перекрывая шум откровенной радости людей Аш, Карл Бургундский обратился к делегации визиготов:

— Это мое личное желание — чтобы женщина Аш оставалась у нас. Да будет так.

— Но это нарушение закона! — Санчо Лебрия обращался к герцогу Бургундии, который был младше его всего лет на десять, как к непослушному пажу.

— Да, я нарушил закон. Передай это своим хозяевам — вашей Фарис: я всегда буду нарушать закон, если закон неправилен. — Высокопарно и немного напыщенно Карл Бургундский продолжал: — Честь превыше закона. Честь и рыцарство повелевают нам защищать слабых. Неправильно и бесчестно было бы отдать вам эту женщину, когда любой тут присутствующий знает, что вы ее попросту прирежете.

Санчо Лебрия глядел на него, озадаченный и сбитый с толку.

— Не понимаю, — Аш трясла головой. — В чем выгода? Чего Карл хочет этим добиться?

— Да ничего, — ответил стоящий рядом с ней граф Оксфорд, руки его были заложены за спину, как будто он не хватался только что за меч. И проницательно взглянул на нее. — Ровным счетом ничего, мадам. Никакого политического выигрыша. Его поступок нельзя будет оправдать.

Не обращая внимания на радостный хриплый смех своего Львиного контингента, Аш широко раскрытыми глазами смотрела в конец присутственной залы, туда, где бургундские воины выпроваживали из зала делегацию визиготов; потом перевела взгляд на трон, на герцога Бургундского.

— Не понимаю! — повторила она.

Не сразу Аш вернулась к своей командной палатке. Переходя от одного кострища к другому, она переговорила не менее чем с сотней подростков, note 102 пьянствующих, похваляющихся своими якобы успехами у женщин и своим якобы умелым владением большими луками или алебардами.

— Война есть война, ребята, — втолковывала она им с бодрым видом.

И присаживалась на корточки у костров, пламя которых было невидимым в солнечном свете, выслушивала — то, что они говорили и о чем умалчивали; там отхлебнув пива, там перехватив чашку густой похлебки, слушала их возбужденные голоса: что говорят о войне, о своем хирурге, чем грозит военно-полевой суд из-за смерти Джосса.

Дольше всего она пробыла в той части лагеря, где располагались тринадцать-четырнадцать фламандских копейщиков под командованием Джоселина ван Мандера.

Уже придя к себе, она обвела взглядом собравшихся: кто из ее офицеров явился на совещание, кто — нет. Слегка нахмурила свои серебристые брови и снова вышла на воздух, взяла эскорт — сегодня их было шестеро — из группы копьеносцев английского рыцаря и собак и пошла назад в лагерь по устланным соломой тропкам между палатками и хижинами под тростниковой крышей.

— Ди Конти, — позвала она. Поль ди Конти выскочил из своей палатки, с широкой улыбкой на обожженном солнцем лице, и упал перед ней на одно колено. — Ты не явился на совещание в мою палатку, и не пришли командиры фламандских копейщиков. Облачайся в полный доспех и марш на совещание.

На лице солдата из Савойи сияла улыбка. Он проговорил своим мягким акцентом:

— Джоселин сказал, что будет у тебя на совещании. Мы с Виллемом не возражали, и другие тоже. Джоселин расскажет нам все, что нам надо знать.

А ведь ди Конти даже не фламандец! Аш заставила себя ответить ему улыбкой.

Улыбка ди Конти немного померкла, он добавил:

— Командир, что нам всем там толпиться!

— Ну ладно, хоть половина из вас не будет сидеть у меня на коленях! Пускай. — Аш сделала резкий поворот кругом и пошагала в центр лагеря.

Разъяренная, она быстро шагала и не сразу заметила преследующего ее очень рослого темноволосого мужчину. Кожа его была белой, у него была редкая черная бородка, ростом он был явно выше шести футов — она все поднимала и поднимала голову, пока наконец увидела его лицо. Одна собака тявкнула на него, и он отпрыгнул в сторону с неожиданной легкостью.

— Вы ведь… Фаверхэм? — вспомнила она.

— Ричард Фаверхэм, — подтвердил он по-английски.

— Вы священник, помощник Годфри, — почему-то она не могла вспомнить титул.

— Дьякон. Хотите, я буду читать мессы до приезда магистра Годфри? — серьезно спросил Ричард Фаверхэм.

Англичанин был ненамного старше ее; он вспотел в своей темно-зеленой рясе священника, был босиком, но острая солома не колола его затвердевшие ступни. На одной щеке синими чернилами был вытатуирован небольшой крестик. На шее висели звякающие при ходьбе медали с изображениями святых, в том числе несколько амулетов святой Барбары. note 103 Аш оценила его предложение:

— Согласна. Он не говорил вам, когда вернется из…. — она незаметно за спиной скрестила пальцы, — … Дижона? Дьякон Фаверхэм благожелательно улыбнулся

— Нет, командир. Я ведь соображаю, что магистр Годфри — человек не от мира сего. Если он повстречал человека больного или бедного, он не уйдет, пока не поможет всем, чем может.

Аш почти поперхнулась, резко остановившись среди солдат, собак на привязи, оттяжек палаток и пахучих лошадиных яблок.

— Это Годфри-то — не от мира сего?! Ричард Фавершэм неуверенно щурил на солнце свои маленькие черные глазки. Но голос его звучал уверенно:

— Магистр Годфри когда-нибудь станет святым. Не было случая, чтобы он не принес Тело Господне самому вульгарному алебардщику или самой грязной шлюхе. Я свидетель, как он ухаживал за больным ребенком сорок часов подряд — и ровно такое же время за больной собакой. После смерти его причислят к лику святых.

Аш вновь обрела дыхание и сообразила сказать:

— На данный момент он устроил бы меня здесь, на земле! Если увидите его, передайте, что он нужен командиру сейчас; а тем временем готовьтесь прочитать мессу.

Она шла дальше к командирской палатке, всего один раз остановившись по пути: сказать пару слов Джону де Виру и пришедшему с визитом Оливье де Ла Маршу, он как раз беседовал в свое удовольствие с английским графом; и вот уже она стоит под вымпелом Льва Лазоревого перед своей палаткой и приглашает своих офицеров перейти на открытую площадку.

Спотыкаясь, они выбрались из палатки под яркое солнце Бургундии: у Герена развязаны шнурки одежды, рейтузы закатаны до бедер; Роберт Ансельм в доспехе нагрудном и наспинном; Анжелотти в белом шелковом камзоле, — Аш, искренне изумившись, пробормотала: «белый!», «шелк!» и отметила, что ее главный пушкарь переодет во все чистое; и Джоселин ван Мандер, от солнца прикрывший глаза капюшоном.

Она подняла руку. Эвен Хью приложил горн к губам и сыграл сигнал всеобщего сбора. Она не очень удивилась, что все быстро сбежались и заполнили до отказа открытую площадку в центре лагеря, а кто не поместился — столпились на противопожарных полосах между палатками. Ей пришло в голову: «Иногда слухи о моих намерениях расходятся в народе до того, как я задумаю их…»

С перевернутой бочки, стоявшей под вымпелом отряда Лев Лазоревый, Аш согнала квохчущую курицу и легко вспрыгнула на бочку. Уперлась руками в бока. Из-за полного безветрия синий с золотом вымпел висел неподвижно, сложившись складками: «Ну что же, все сразу не бывает!» — подумала она и обвела глазами толпу, задерживая взгляд на отдельных лицах, которые в ответ улыбались ей.

— Господа, — она бросила только одно слово, чтобы они затихли и были готовы слушать ее. — Господа — я обращаюсь ко всем, — вам будет приятно узнать, что мы снова идем на войну.

Ее слова были встречены глухим рокотом удовольствия, но отчасти и тревожными воплями (некоторые были по-настоящему обеспокоены).

Аш не знала, как меняет ее лицо улыбка, когда она выступает перед своими людьми; не понимала, что ее лицо освещает искренняя радость. В канун битвы выражение ее лица передавало им ее полную (конечно, подсознательную) уверенность, что все будет хорошо.

— Будем воевать с визиготами, — объявила она. — Отчасти потому, что нас устраивает, чтобы у нас тут, в Бургундии, было солнце! В основном потому, что милорд граф Оксфорд нам за это платит. Но главным образом, — и эти слова она особо выделила, — главным образом мы воюем с визиготской шлюхой за возвращение моих, блин, доспехов!

Одновременно грянули раскаты хриплого здорового мужского хохота и приветственные крики, и от громкого триумфального вопля разве что не задрожала земля под перевернутой бочкой. Аш подняла вверх обе руки, призывая к молчанию.

— А Карфаген? — в тишине раздался голос Бланш из вагончика.

Ну вот, а что я говорила о слухах?

— Это подождет! — Аш заставила себя улыбаться во весь рот. — Через три-четыре дня мы выйдем в поле против этих тряпичников. Все сегодня получат аванс. Ваша обязанность на остаток дня — пойти и нализаться до упаду и дважды оттрахать всех шлюх Дижона! Я не… — Тут на нее обрушилась волна шума и криков, в ошеломлении она пыталась расслышать, о чем кричат, и прекратила попытки; от широкой улыбки у нее заболели щеки; и как только чуть снизился уровень шума, она договорила: — …не хочу видеть сегодня ни одного трезвого в цветах Льва Лазоревого!

— Этого-то не боись, командир! — прокричал голос с валлийским акцентом.

Аш взглянула на Герена аб Моргана, приподняв серебристую бровь:

— Вроде бы я не говорила, что это касается и офицеров?

От этих слов шум, если это возможно, стал еще громче: восемь сот мужских глоток вопили в чистом восторге. Под воздействием адреналина в крови Аш почувствовала душевный подъем:

— Ладно, тпру! Я сказала — тпру! Заткнитесь! — Аш набрала в грудь воздуха. — Вот так-то лучше. Катитесь, валите местных девок. Те, кто смогут доползти назад, пойдут в бой и устроят тряпичникам хреновую жизнь. — Она хлопнула ладонью по шесту, на котором висел вымпел, шелковые складки над ней затрепетали. — Помните: не хрен вам, ребята, умирать за свое знамя, — добейтесь, чтобы визиготы дохли за свое.

Радостно поорав, задние ряды толпы стали разбегаться. Аш кивнула самой себе и, рискуя упасть, развернулась на бочке:

— Минхер ван Мандер!

При этих словах разбегавшиеся остановились на полпути. Джоселин ван Мандер неуверенным шагом вышел из группы офицеров. Огляделся. Аш заметила, как он переглянулся с Полем ди Конти и полудюжиной командиров фламандских копьеносцев.

— Прошу вас подойти. — Она настойчиво манила его рукой. Как только он оказался достаточно близко от нее, она наклонилась и схватила его за руку, сильно ее встряхнула и обернулась к теснящимся вокруг, не выпуская руку фламандского рыцаря. — Этот человек! Я сейчас сделаю то, чего не делала никогда… — наклонившись вперед, она обняла озадаченного ван Мандера и прижалась щекой к его грубой щеке.

Низкие мужские голоса заулюлюкали, пораженные и ликующие. Те из вояк, кто уже отошли на некоторое расстояние, вернулись к центральной площадке. Посыпался град вопросов.

— Ладно! — Аш развернулась и снова подняла обе руки, требуя тишины. — Я хочу при всех признать свой долг этому человеку. Тут и сейчас! Он много сделал для Льва Лазоревого. Но вот одна беда — я больше ничему не могу его научить!

Фламандские воины, вне себя от гордости, стукали себя кулаками по нагрудным латам. Лица их сияли. На грубом лице ван Мандера были написаны и гордость, и дурные предчувствия. Аш сдержала желание угрюмо засмеяться. Убегай скорее, сынок… Ожидая, пока смолкнет шум, она наблюдала за лицами Поля ди Конти и других командиров копейщиков. И за выражением лица Джоселина ван Мандера.

Твои офицеры теперь слушают не мои приказы, а только твои. Значит, это не мои офицеры…

Значит, у них нет причин оставаться в моем лагере.

— Минхер Джоселин, — она сказала громко и официально, — наступает время для ученика и для наемника оставить мастера. Я научила вас всему, что умею. Теперь я не могу командовать вами. Теперь настало время вам самому вести свой отряд.

Наступила тишина; Аш решила, что так оно и должно быть.

Она обвела рукой собравшихся солдат:

— Джоселин, тут двадцать копейщиков, двести фламандцев, все пойдут за вами. Когда я организовывала свой отряд Лев Лазоревый, у меня было меньше людей.

— Но я не хочу уходить из Льва Лазоревого, — выпалил ван Мандер.

На лице Аш заиграла улыбка.

Еще бы тебе не хотеть. Чем плохо оставаться в моем отряде со своей толпой рядовых и офицеров и стараться расшатать порядок, который создала я. Поэтому тебе нужен слабый командир — чтобы захватить всю власть и не нести ни грамма ответственности.

Стань самостоятельным, и окажешься с горсткой людей, на которых не имеешь никакого влияния, и денежного содержания не будет тебе. Ну, бандит. Хватит с меня этого отряда-в-отряде. У меня есть и без тебя кому не доверять, — в том числе каменному голему. Конечно, через четыре дня я не намерена ввязываться в бой с разрозненным войском…

Джоселин ван Мандер насупился:

— Я не уйду.

Аш снова заговорила громко, перекрывая его голос, снова заставляя всех слушать себя:

— Я говорила с милордом Оксфордом и милордом Оливье де Ла Маршем, первым воином Бургундии. — Она сделала паузу, чтобы слушатели вникли в ее слова. — Если вы желаете, минхер Джоселин, милорд Оксфорд заключит контракт с вами. А если вы хотите быть нанятым на тех же условиях, как Кола де Монфорте с сыновьями, — она видела, что эти известные имена произвели должное впечатление на фламандских копьеносцев, и, более того, увидела, что это заметил и ван Мандер, — тогда Карл, герцог Бургундии, наймет вас сам, непосредственно.

Фламандские рыцари взревели. Оглядевшись, Аш уже могла сообразить, кто из фламандцев сегодня вечером прокрадется назад в лагерь Льва Лазоревого под другим именем, а кто из английских алебардщиков свободно заговорит на валлийском наречии под непосредственным командованием Оливье де Ла Марша.

Аш опять стояла прямо, опираясь на одну пятку. Под ней была прочная опора — перевернутая бочка. Ее лицо обвевал теплый ветер, и она оттянула пальцем кольчугу от шеи, чтобы дуновение ветра остудило вспотевшую шею. Джоселин ван Мандер смотрел наверх, плотно сжав губы полоской. Она догадывалась, какие слова ему хотелось бы высказать, но он вынужден сейчас удерживать их в себе, боясь вызвать всеобщий скандал.

Результат так и так будет один: ему придется уйти со своими копьеносцами. Аш окинула взглядом море голов и толпы обслуживающего персонала у вагончиков; опытным глазом оценила, каков будет раскол.

Лучше пять сотен надежных ребят, чем восемь сотен, в которых сомневаешься.

Ее потянули за полу камзола. Она посмотрела вниз: Ричард Фавершэм, дьякон, сказал своим высоким английским голосом:

— Не следует ли нам отслужить праздничную мессу и помолиться за благоволение Господа к новоиспеченному войску фламандских рыцарей?

Аш внимательно посмотрела в лицо Фавершэма, юношеское, несмотря на черную бороду:

— Да. Прекрасная мысль.

Она подняла кулак, требуя внимания, и повысила голос так, чтобы ее слышали во всех концах толпы. Сама она не упускала из виду Джоселина ван Мандера, окруженного группкой своих офицеров. Хватило одного взгляда, чтобы увидеть, где стоит ее эскорт, где собаки, увидела бесстрастные лица Роберта Ансельма, и Герена, и Анжелотти. Но нигде в густой толпе не мелькнули ни Флориан, ни Годфри Максимиллиан.

Хреново, подумала она, и повернулась в другую сторону, где Поль ди Конти поднимал на древке от алебарды торопливо повязанную ливрейную куртку, одну из первых курток ван Мандера: с изображением корабля и полумесяца. Когда в воздух вознесся этот самодельный вымпел, к нему стали продвигаться многие из двух сотен — именно те, от которых Аш этого и ждала.

— Прежде чем вы уйдете из лагеря, — сказала она, — мы послушаем мессу и помолимся за ваши души. И вознесем молитвы, чтобы нам с вами снова встретиться, минхер ван Мандер, через четыре дня над телами убитых воинов визиготов.

Дьякон Фавершэм громко заговорил, отдавая указания, и Аш слезла с бочки, где ее встретил Джон де Вир, граф Оксфорд.

Граф только что закончил разговор с Оливье де Ла Маршем:

— Мадам капитан, пришли новости. Разведка герцога сообщает, что линии визиготов слишком широко разбросаны. Следует отрезать им подвоз снабжения. Всего в ста милях от нас стоят турецкие войска.

— Турецкие? — Аш недоверчиво смотрела на англичанина.

Он был сдержан, только возбужденно блестели блеклые синие глаза.

— Да, мадам, — пробормотал он. — Шестьсот кавалеристов из армии султана.

— Турки. Ни хрена себе! — Аш сделала два шага по грубому дерну и соломе, уже не замечая толпы; развернулась на сто восемьдесят градусов, взгляд ее блуждал далеко, голова рассчитывала.

— Нет, это вполне имеет смысл! На месте султана я поступила бы так же. Постойте, теперь карфагенская армия примет на себя обязательства, присоединится к их линиям снабжения, выждет, пока мы их отрежем, и подберет остатки… А что, герцог Карл и вправду не соображает, что у него на пороге окажется турецкая армия, на следующее же утро, как только мы разгромим визиготов?

— Он обеспокоен, — серьезно сказал граф, — что придется оставить армию, чтобы сдерживать этого противника. Сейчас вызвал к себе священников.

Аш привычно перекрестилась.

— А впрочем, — добавил де Вир, — основные силы его армии пойдут на юг, сегодня и завтра уже отправляются орудийные расчеты, мы — с остальными наемниками послезавтра утром. Здесь остается базовый лагерь. Готовьте своих людей к форсированному маршу. Посмотрим, мадам, каков из вас командир, когда нет ваших святых рядом.

Хаос двадцать четыре часа подряд, офицеры Льва с трудом поддерживали порядок: и ни Аш, ни один из ее командиров не спали дольше двух часов.

Среди желтых облаков на западном горизонте вспыхнула летняя молния. Усилилась влажная жара. Люди чесались под тесным обмундированием, ругались; вспыхивали драки при загрузке ранцев на конные упряжки. Аш успевала повсюду. Выслушивала одновременно трех, четверых, пятерых собеседников, отдавала приказы, отвечала на вопросы, проверяла запасы продовольствия, оружие; разбиралась с военной милицией и стражей городских ворот.

Последнее совещание командного состава она проводила в оружейной палатке, среди запахов древесного угля, сажи, огней горна и шума от ударов молота — это наскоро доводили до готовности воинское снаряжение.

— Елки зеленые! — заорал Роберт Ансельм, утирая взмокший лоб. — Что это дождь, блин, все не разродится?

— Тебе охота шлепать по плохой погоде? Нам еще повезло!

Однако в предгрозовой атмосфере у Аш стучало в висках. Она неловко переминалась с ноги на ногу, когда Дикон Стур пристегивал ей к бедру новый наголенник из необработанного металла, черного после ковки. Она согнула колено, насколько позволял этот доспех.

— Нет, сзади впивается под коленом, — и следила, как он отстегивает грубо приклепанные лямки. — Оставь, сапоги надену, а сверху набедренники и наколенники.

— Вот нагрудник, — Дикон Стур вытащил его откуда-то из-за спины и закопченными руками подал ей. — Ничего, что я прорезал отверстия для рук сзади?

Не было времени, чтобы выковать новый доспех. Она повернулась к нему лицом, он приложил доспех к ней спереди, она свела руки перед собой, как бы держа в них меч. Края нагрудника больно впились в предплечья.

— Слишком широк. Сделай поуже, как было. Ладно, пусть будут загнуты металлические края. Мне ведь что надо? Чтобы можно было носить в течение четырех часов, от него стрелы будут отскакивать.

Оружейник что-то недовольно буркнул.

— Люди великого герцога отправились?

— На заре ушли, — Герен аб Морган старался перекричать шум от молотов, отчаянно бивших по наконечникам стрел.

За эти двадцать четыре часа на юг были отправлены почти двадцать тысяч людей и ресурсов: до праздника святого им предстояло пройти сорок миль от Дижона до Оксона, от Дижона до армии Фарис. Дижон окружало теперь пустое пространство — грязь, пыль и вытоптанные общинные земли. Из города и деревень на многие мили вокруг было реквизировано все продовольствие.

Загрохотал летний гром, почти неслышный из-за звонких ударов молотов оружейников, изготавливающих сотни наконечников для прел. Аш на минуту представила себе дорогу на юг. Несколько миль вниз по течению реки, и Дижон останется позади; только иногда встретится ферма или деревенька на лесной просеке — и огромные пустые пастбища, общинные земли и дикие леса. Пустой мир.

— Ладно — через два часа выступаем.

По мере продвижения на юг становилось все холоднее.

До вечера прошли десять миль на юг от Дижона. Аш скакала рядом с длинной колонной людей и вьючных лошадей, на подъемах пришпоривая коня. Впереди с полей поднимался черный дым.

— Что это? — она наклонилась с седла к подбежавшему Рикарду.

— Хотят спасти виноградники!

— Виноградники?

— Я спрашивал вон того старика. В прошлую ночь тут был мороз. Они окуривают виноградники дымом от костров, чтобы ночью они не вымерзли. Иначе урожая не будет.

Из колонны выехали два-три всадника; требовалось отдать распоряжения. Аш бросила последний взгляд на отроги холмов и виноградники, длинные ряды подрезанных виноградных лоз, приникших к земле; и фигуры крестьян, суетящихся вдали среди дымовых костров.

— Черт-те что, значит, не будет вина, — расстроилась она. Повернув коня, заметила, что у Рикарда привязаны к поясу четыре-пять освежеванных кроличьих тушек.

— Да, плохой будет год, — заметил подъехавший на своем бочкообразном мерине граф Оксфорд.

— Скажу ребятам, что мы сражаемся за урожай вина. Уж тогда-то врежут визиготам!

Английский лорд прищуренными глазами смотрел в сторону юга. Только двойной шпиль церкви подсказывал, что тут есть деревенька. В остальном — леса, целинные земли; дорога в Оксон была заметна по глубоким колеям, яблокам лошадиного навоза, утоптанной траве и мусору, оставленному прошедшей тут армией.

— По крайней мере, не заблудимся, — рискнула заметить Аш.

— Двадцать тысяч — громоздкая толпа людей, мадам.

— У нее армия поменьше.

Наступил вечер, небо стало темнеть с востока. И теперь было заметно, что и южное небо потемнело: эта тень не исчезала с наступлением дня по мере их приближения к Оксону.

— Вот он — Вечный Сумрак, — сказал граф Оксфорд. — Чем ближе подъезжаем, тем он будет больше.

Накануне двадцать первого августа отряд Льва Лазоревого встал лагерем в трех милях от Оксона под пологом дикого леса. Аш пробиралась между временными навесами, и при ее обращении к стоявшим в очереди за вечерним пайком мужчины старались притвориться бодрыми.

К ней подошли с вопросом Генри Брандт и главный конюх:

— Будет ли сражение до завтрашнего утра? Начать ли заранее кормить боевых коней?

Даже обученные боевые кони — все же травоядные, им нужно постоянно щипать траву, чтобы набираться сил. Если бой длится более часа, они теряют выносливость.

Сквозь листья дуба над головой Аш видела пурпурное громыхающее небо; от влажного ветра у нее намокло лицо, и Аш его вытерла.

— Считайте, что кони должны быть готовы к бою завтра в любой момент от зари до девяти часов утра. Начинайте задавать им полноценный корм.

— Есть, командир.

Томас Рочестер и остальные из ее эскорта увлеклись беседой под деревьями с Бланш и другими женщинами. Аш глубоко вдохнула, вдруг заметила: «Никто не обращается ко мне с вопросами! Поразительно!» — и выдохнула воздух.

Вот дерьмо! Меня это устраивало, когда не было времени подумать.

— Я тут буду недалеко, — сказала она ближайшему солдату, — скажешь Рочестеру, что я в палатке у доктора.

Палатка Флоры была в нескольких ярдах. Аш спотыкалась о веревки, которыми палатка была привязана к стволам деревьев и к выступающим из земли корням. Небо пожелтело, по листьям над головой забарабанили первые крупные капли холодного дождя.

— Командир? — из палатки хирурга вылез дьякон Фавершэм.

Скрывая дурные предчувствия, Аш спросила:

— Главный хирург у себя?

— Она там, — англичанин ничуть не конфузился.

Аш кивнула — мол, поняла вас, — и он поддержал клапан палатки, давая ей войти. Нырнув внутрь, в свете нескольких фонарей она увидела, что палатка не пуста, чего она боялась, но на тюфяках лежит полдюжины пациентов. Они при виде ее сразу прекратили разговор, но тут же снова заговорили вполголоса.

— Слишком быстро передвигаемся, — не поднимая головы, Флора дель Гиз забинтовывала сломанную руку пациента.

Аш обменялась парой слов с каждым раненым: двое из них получили травмы ног при погрузке ящиков с мечами на упряжки, один обжегся, еще один нанес сам себе травму — по пьяному делу упал на свой кинжал; затем она прошла через внутреннюю пустую комнату в дальнем конце помещения в угол за занавеской.

Дождь барабанил по крыше палатки. Аш зажгла свечу с помощью кремня и трута, от свечи зажгла остальные фонари, и тут как раз Флора отодвинула занавеску, вошла, уселась, что-то отрывисто буркнув.

Аш перешла прямо к делу:

— Значит, солдаты с травмами все же идут к войсковому лекарю?

Флора подняла голову, отбросила с лица волосы:

— У меня там девятнадцать человек с травмами, это за последние два дня. Можно подумать, что никто из них меня никогда пальцем не тронул… — Она замолчала, соединила кончики грязных пальцев. — Знаешь что, Аш? Они решили просто об этом не думать. Пока, во всяком случае. Может, когда их в бою порубят, им наплевать будет, кто их сошьет. А может, и не наплевать. — Она острым взглядом полоснула Аш. — Они теперь не воспринимают меня как мужика. И не как бабу. Может быть, как евнуха. Кастрата.

Аш подтащила к себе табурет, села; они молчали, пока не ушел ассистент, принесший им вина и Флоре — легкий плащ: летней ночью стало прохладно.

Подбирая слова, Аш проговорила:

— Завтра будет бой. Сейчас все заняты, готовятся. Основные заводилы ушли с ван Мандером. Оставшиеся или растерзают тебя — или ты спасешь им жизнь, если их ранят. В общем, этот бой нам кстати по разным соображениям.

Женщина-хирург фыркнула. Она потянулась за вырезанной из ясеня чашей с вином:

— Нужен, да? Нам нужно, чтобы этих молодых ребят зарубили, или прокололи, или проткнули стрелами?

— Война есть война, — ровным голосом проговорила Аш.

— Знаю. Я всегда работу найду, где угодно. В зачумленных городах. В лечебницах для прокаженных. Лечить еврейских детей, к которым не притрагиваются христианские врачи. — По лицу женщины пробегали тени от качающихся фонарей, и оно казалось безжалостным. — Может быть, я не пожалею о завтрашнем дне.

— Завтра это будет не последняя битва короля Артура, — цинично ответила Аш. — Тут не Камелот. Мы не сумеем завтра нанести противнику такое поражение, чтобы он собрался и умотал домой. Выигрыш завтрашнего боя не означает для нас выигрыша всей войны, даже если мы завтра сотрем их с лица земли.

— И все-таки — что завтра будет?

— У нас преимущество почти два к одному. Хотелось бы — три, но все равно их побьем. У Карла армия, наверное, лучшая, самая совершенная из оставшихся в христианском мире. — Но одной мысли Аш не высказала: что армию швейцарцев-то Фарис разбила. — Может так случиться, что убьем Фарис. А можем и не убить. В любом варианте, если мы ее тут разобьем, у нее останутся малые силы и тогда она потеряет свой кураж. Это такая штука: если тебя побили хоть раз, значит, ты в принципе можешь быть побита.

— И тогда что?

— И тогда, — ухмыльнулась Аш, — здесь есть еще две армии из Карфагена. Или они выберут себе легкую цель — скажем, Францию, или окопаются на зиму, или разойдутся с султаном. Последнее было бы идеально. Тогда для Бургундии больше не будет проблем. И для Оксфорда. Он вернется к своим проклятым войнам.

— А мы тогда получим плату от султана?

— Да, от любой стороны, кроме нее, — подтвердила Аш. И тут Флора нервно задала нежелательный вопрос:

— Ты хочешь снова с ней говорить. Так ведь?

— Знаешь ли, я с двенадцати лет воюю. И умею это делать без какого-то там Голоса из машины. — Аш говорила резко. — Что это значит? Флориан, скажи-ка, что я могу от нее услышать? Что она скажет мне такого, чего я не знаю?

— Ну, например, как и почему ты родилась?

— Да мне-то какая разница? Я выросла в лагерях, как зверек. Ты ничего об этом не знаешь. Я кормила мой вещевой обоз, я не давала им утонуть или уплыть на том, что им удавалось стянуть, потому что солдаты всегда захватывали что получше. Голодаешь только тогда, когда голодают все.

— Но Фарис ведь твоя… — Флора сделала паузу и с вопросительной интонацией добавила: — …сестра?

— Может быть, это родство по нескольким линиям, — иронически усмехнулась Аш. — Флориан, она просто сумасшедшая. Представь, что она мне рассказала: что ее отец устраивает случку сына с его матерью, а дочери — с ее отцом. То есть он скрещивает детей рабов с их же родителями. Поколениями совершается грех кровосмешения. Мне чертовски не хватает Годфри.

— Да такое делается в каждой деревне.

— Ну, не совсем такое, — Аш тщетно подыскивала нужное слово, означающее «систематически».

— Благодаря их магам-ученым в христианский мир пришла почти вся та медицинская наука, которую я освоила, — сказала Флора, — а Анжелотти учился своему пушечному делу у амира.

— Ну и что?

— А то, что ваша военная машина — не такое уж зло, — вымолвив это, Флора покачала головой. — Помнишь, Годфри никогда не называл ее грехом. Печально, если ты не можешь ею воспользоваться; но все знают, что тем не менее ты и сама прекрасно можешь устроить бойню.

— М-м-м.

— Правда, что Годфри ушел из отряда? — прямо спросила Флора.

— Н-не знаю. Я его не видела несколько дней. После отъезда из Дижона.

— Фавершэм сказал мне, что видел его у визиготов.

— Как, вместе с визиготами? С делегацией?

— Он разговаривал с Санчо Лебрией. — Аш промолчала, и ее собеседница заговорила снова: — Не могу себе представить, чтобы Годфри перешел к ним. Что такое, Аш? Что у вас с ним произошло?

— Могла бы, сказала бы, — Аш встала с табурета и нервно заходила по комнате. Намеренно сменила тему разговора: — Городская стража так и не пришла в лагерь. Видно, мамзель Шалон не стала болтать.

Флора отрывисто проговорила:

— Еще бы ей болтать! Ей пришлось бы признаться, что я — ее племянница. Она ни слова не скажет. Пока я далеко от Дижона, мне ничто не грозит. Пока я ничего у нее не прошу.

— Ты все еще считаешь себя гражданкой Бургундии, — вдруг поняла Аш.

— Конечно.

Странно, подумала Аш, хмурый взгляд Флоры вдруг показался ей каким-то чужеземным, и она сообразила, что ведь ни у кого из них нет того, что можно назвать национальной принадлежностью. Она улыбнулась:

— Я вот себя карфагенянкой не считаю. Особенно после всего, что произошло. Я всегда считала себя незаконнорожденной в христианском мире.

Флора от души посмеялась и налила себе еще вина.

— Война не ограничивается каким-то королевством. Война — достояние всего мира. Давай, мой маленький всадник в алом, выпей.

Она, пошатываясь, встала, подошла к Аш сзади, положила руку ей на плечо и поднесла чашу ей прямо к губам:

— Я еще не поблагодарила тебя за то, что ты отделалась от этих мерзавцев.

Аш скромно пожала плечами и прислонилась к Флоре.

— Ну все равно, спасибо, — Флора наклонила голову и быстро и легко прижалась губами к губам Аш.

— Господи! — Аш отпрыгнула и вырвалась из обхвативших ее женских рук. — Господи!

— Что такое?

— Господи! — Аш провела по губам тыльной стороной ладони.

— Да что такого?

Аш не могла себе представить, какое у нее стало выражение лица: тупое, циничное, напряженное. Глаза стали пустыми, как будто вместо своего хирурга она видела перед собой что-то совсем другое.

— Я тебе не твоя малышка Маргарет Шмидт! Ты что это? Думаешь, можешь меня совратить, как твой братец?

Флора дель Гиз медленно выпрямилась. Хотела что-то сказать, замолчала, потом с трудом выговорила:

— Что за бред ты несешь, Аш. Просто чушь. И брат тут ни при чем!

— Каждому чего-то надо, — Аш трясла головой, у нее вспотели опущенные руки. Над их головами шевелился брезент: это по конусной крыше палатки барабанил холодный дождь.

Флора дель Гиз сделала движение к Аш, но передумала и уселась на место:

— Ах! — она смотрела себе под ноги. Помолчав, подняла голову: — Я своих друзей не совращаю. Аш молчала, не сводя с нее глаз.

— Когда-нибудь, — продолжала Флора, — я тебе расскажу, как меня в тринадцать лет выставили из дома, тогда я оделась по-мужски и отправилась в Салерно, я знала, что там женщинам можно учиться. Ну я ошибалась. Много времени прошло после дней Тортулы. note 104 И я тебе расскажу, почему Жанна Шалон, которая мне почти мать, только имя другое, не заслуживает моей «лояльности». Командир, ты вся разваливаешься. Выпьем. — Флора криво улыбнулась. — Аш, да что это с тобой!

В ее голосе было столько презрения, что Аш покраснела — и от стыда, и от облегчения; и пожала плечами с деланной беззаботностью:

— Да, тебе в жизни тяжело пришлось, я все понимаю. Прости, Флора. Я и впрямь глупость сморозила.

Флора кокетливо поиграла бровью, изображая преувеличенную естественность.

— Выпьем.

Аш отодвинула клапан палатки и выглянула наружу. Отсюда, с опушки леса, виднелись костры главных сил бургундской армии, ставшей лагерем дальше к югу; в небе рос серебряный серп луны.

Два дня до первой четверти, подумала она, автоматически определив степень полноты луны. Только пара недель.

— Господи, сколько всего случилось! Неужели уже середина августа? А перестрелка в Нейсе была в середине июня. Два месяца назад. Черт побери, я и замужем-то всего шесть недель…

— Семь недель. Эй, — из палатки послышался голос Флоры. — Выпей-ка еще.

Луна, поднявшаяся над восточными холмами, заливала серебряным светом все окружающее.

— Капитан!

Она обернулась, и вдруг все перед глазами увидела отчетливо и ясно: раскрашенные плакаты со схемами анатомии человека на стенах палатки; легкомысленное лицо смеющейся Флоры. Такая ясность зрения наступает при шоке или в бою — подумала она и спросила:

— Флориан, когда я болела, у меня кровь отходила?

Флора дель Гиз, нахмурившись, отрицательно покачала головой:

— Нет, я следила. Крови не текло вообще. При таких, как у тебя, ранах кровотечение не бывает сильным.

Аш безмолвно качала головой, потом сказала:

— Да ну тебя, я не об этой крови говорю. О женской. Два раза у меня была задержка, в этом и в прошлом месяце. Я беременна.

Женщины уставились друг на друга.

— А ты что-нибудь принимала? — потребовала ответа Флора.

— А ты как думаешь! Я не такая дура! Бальдина дала мне носить амулет, подарила на свадьбу. Я надевала его в мешочке на шею оба раза, когда мы…ну, каждый раз. — Аш почувствовала, как в душном вечернем воздухе лоб ее покрылся испариной. Тупо ныла рана.

Она увидела, что Флора дель Гиз рассматривает ее, но не знала, какое зрелище представляет собой: перед врачом предстала молодая девица в рейтузах и великоватом для нее камзоле; на поясе сбоку привешен меч, за пояс заткнуты боевые рукавицы; ничего женского во внешнем облике, если не считать каскада волос и лица, вдруг ставшего похожим на лицо двенадцати летней девочки.

— Значит, амулет, — бесстрастно произнесла Флора. Она говорила тихо, будто боялась, что с улицы их подслушают. — Значит, ты не воспользовалась ни губкой, ни свиным пузырем, ни травами. Только амулетом.

— Да ведь раньше всегда помогало!

— Благодарение Господу, у меня нет этих проблем! Я не дотронулась бы до мужика, если… — Флора, плотно обхватив себя руками, быстро заходила взад-вперед по доскам, положенным на полу, чтобы не нанесли грязи. Остановилась перед Аш:

— Не тошнит?

— Я думала, это из-за раны в голове.

— Грудь болезненна? Аш подумала:

— Кажется, да.

— В какой фазе луны ты текла?

— Почти весь этот год — в последней четверти.

— Когда последний раз?

Аш нахмурилась и глубоко задумалась:

— Как раз перед Нейсом. Солнце было в знаке Близнецов.

— Давай я тебя посмотрю. Но ты, несомненно, влипла. — Флора говорила резко и убежденно.

— Ты мне что-нибудь дай!

— Чего?

Аш пошарила рукой позади себя, подтащила табурет и села, аккуратно разместив ножны сбоку от табуретки. Руки сначала скрестила на животе, потом схватилась за рукоятку меча.

— Ты мне дай-ка что-нибудь, чтобы избавиться от этого.

Беловолосая женщина-лекарь только руки опустила, они неподвижно повисли. Палатка скрипела от порывов ночного ветра, фонарь качался. В свете фонаря она искоса неуверенно смотрела в лицо Аш:

— Ты просто не подумала еще.

— Подумала уже! — У Аш все внутри похолодело от затопившего ее страха, и она, держась за деревянный, обитый кожей эфес меча, смотрела на его головку, граненную в форме колеса. Ей вдруг захотелось выхватить клинок и нанести удар. Острое желание объявить, что она — это она. Она старалась отыскать в себе какое-то новое ощущение, отличие от своего обычного состояния, но ничего такого не чувствовала. Ни капли ощущения, что в ней есть зародыш.

— Могу дать тебе вина с травами, чтобы ты успокоилась, — предложила Флора.

От этой заботливости, профессионального успокаивания нервничающего пациента, гнев Аш вспыхнул снова. Она вскочила на ноги.

— Нечего со мной так носиться, будто я уличная шлюха! Не буду я рожать этого ребенка.

— Родишь, — Флора дель Гиз взяла ее за руку.

— Ни за что. Вырежь его из меня. — Аш высвободила руку. — Нечего тут болтать, что мол хирурги этого не делают. У нас в обозе любая баба, когда ей грозила смерть от еще одних родов, прекрасно избавлялась, полковой хирург это делал.

— Нет. Я давала клятву, — Флора говорила сердито, усталым голосом. — Помнишь условия своего контракта? И я заключила такой же. «Не делать аборт». Никому!

— Теперь все знают, что ты женщина, и все скажут, что ты не сообразила дать клятву. Именно так думает о тебе твое докторское братство! — Аш чуть-чуть вытащила клинок из ножен и рывком загнала его обратно. — Не стану я рожать ребенка от этого человека!

— Значит, ты уверена, что это от него? Пощечина была рассчитанной, от солидного шлепка щека Флоры стала ярко-красной, из глаз у нее потекли слезы.

— Да, — заорала Аш, — от него!

Грязное лицо Флоры засияло, на ее лице появилось какое-то непонятное Аш выражение:

— Законный ребенок! Боже мой, Аш! Это может быть мой племянник! Моя племянница! Не проси, чтобы я его уничтожила.

— Оно не шевелится, оно не лягается, оно просто еще ничто, — злобно смотрела на нее Аш. — Поняла, да? Слушай меня внимательно: я не стану рожать этого ребенка. Если не ты, я найду другого, кто мне это сделает. Я не буду рожать этого ребенка.

— Не будешь? Ты еще передумаешь. Поверь мне. — Флора качала головой. У нее текло из носа, она утерла нос рукавом, стерев грязь с лица. Она смеялась надтреснутым голосом: — Не станешь рожать? Не станешь, хотя это его ребенок, а ты никак не можешь выпустить его из рук?

Аш только молча разинула рот. В голове ее замелькали сотни мыслей в поисках точного ответа. Вдруг ей представился маленький ребенок, лет трех, с серьезными зелеными глазами и льняными волосами. Ребенок, которому придется бегать по лагерю, падать с лошадей, резаться об острые края оружия, болеть лихорадкой, в какой-нибудь голодный год, возможно, умереть с голоду; ребенок, внешне похожий на Фернандо дель Гиза, с таким же чувством юмора, как у Флоры…

Она встретилась глазами с Флорой дель Гиз и сказала категорично:

— Да ты ревнуешь.

— Ты думаешь, что я хочу иметь ребенка.

— Ну да! И никогда его у тебя не будет. — Аш отдавала себе отчет в том, как непростительны ее слова, но ее побуждал высказаться не гнев, а страх, и она позволила себе острый сарказм: — А что тебе делать, ведь Маргарет Шмидт не забеременеет от тебя? Самое тебе доступное — это иметь племянника или племянницу.

— Что верно, то верно.

Аш смутилась, не дождавшись вспышки гнева от собеседницы.

— Прости мои слова, но это ведь правда, верно?

— Ревную, — Флора смотрела на Аш со смешанным выражением сардонического юмора, облегчения, надежды, всего вместе. — Потому что я не вырежу ребенка из твоего чрева. Женщина, я не хочу, чтобы ты на моих глазах скончалась от кровотечения или умерла от родовой лихорадки; но, ради Господа, роди ты его! Ты не умрешь. Ты ведь крепкая, как эти чертовы крестьянки; ты можешь сегодня его выкинуть, а завтра вскочить на коня. Ты разве не понимаешь, как опасно избавляться от ребенка?

— Поле боя — тоже не самое безопасное место! — едко прокомментировала Аш. — Смотри, я не хотела бы идти к городским врачам. Я им не доверяю, этим жадным мерзавцам, и потом, где взять времени, этого врача еще надо найти. Я не хочу без необходимости принимать те снадобья, которыми пользовались бабы у нас в обозе. А тебе доверяю, ты меня штопала каждый раз, когда кто-нибудь отрезал от меня кусочек.

— Святая Магдалена! Ты совсем одурела, что ли? ТЫ МОЖЕШЬ УМЕРЕТЬ!

— Рассчитываешь меня испугать? Я каждый день готовлюсь к этому. Завтра у меня бой!

Флора дель Гиз открыла рот и снова захлопнула его.

— Не хочу приказывать тебе, — сказала Аш несчастным голосом.

— Приказывать? — Флора стояла боком к Аш, и Аш отчетливо увидела, как крупная капля вытекла из ее глаза, который все еще слезился после удара Аш. Флора смотрела в сторону. — А что ты сделаешь, если я не выполню приказ? Выгонишь меня из отряда? Да тебе и так придется это сделать.

— Ради Бога, Флориан, не надо!

Флора подняла руку и схватила Аш за кисть:

— Не «Флориан», а «Флора», я женщина. И люблю других женщин!

— Да знаю я! — поспешила сказать Аш. — Послушай, я…

— Не знаешь ты этого! — Флора выпустила руку Аш. Минуту постояла, опустив голову, потом повернулась лицом к Аш: — Не болтай, ты не имеешь ни малейшего представления, что это такое. Что, по-твоему, мне делать, когда все вокруг меня как спятили, потому что я ложусь с женщиной? Ну, скажи, что? Я не могу с ними драться. Я не стала бы причинять им боль, даже если бы могла! Мне пришлось притворяться не тем, что я есть. Представь, что кто-то решит меня сжечь, потому что я люблю женщин и потому что я умею врачевать?

Аш неловко зашевелилась.

Флора дель Гиз протянула вперед руки ладонями кверху.

В прохладном воздухе и в свете фонарей Аш увидела знакомые белые шрамы на пальцах хирурга.

— Это следы ожогов, — объяснила Флора. — Ожоги старые. Я обожглась, когда старалась вытащить … вытащить кое-что из костра, но было уже слишком поздно, потому что мне хотелось оставить что-то на память, как реликвию, если уж ее живьем не будет рядом со мной. — Флора прижала руки к лицу, волосы ее взмокли от пота и слез. — На тебя один мужчина когда-то поссал, и ты думаешь, что все теперь понимаешь? Не надо болтать, что ты что-то понимаешь, ты, убийца, потому что ты ни шиша не знаешь! Ты в жизни своей не оказывалась беззащитной!

В тихом воздухе ее крик отдался эхом. Снаружи, за палаткой зашевелилась охрана. Аш подошла к клапану палатки, чтобы тихо отдать приказы.

Флора дель Гиз выпалила:

— А теперь у тебя будет ребенок! Добро пожаловать в женское сословие!

— Флора, ради Бога, — запротестовала Аш. Но та не дала ей договорить:

— Может быть, тебе не следовало так уж рваться в постель моего брата!

Аш могла только молча смотреть на нее. Она чувствовала только изумление и шок, как будто ее ударили в живот, она не могла привести в порядок мысли и ответить, вообще ни слова не приходило в голову.

— Я для тебя что угодно сделаю! И всегда была готова. Но не это! — Голос Флоры поднялся на октаву выше. — Не молчи так! Скажи что-нибудь!

Аш молчала, охваченная паникой; попыталась заговорить; отвела глаза от негодующего лица собеседницы и смотрела под ноги, на устланную тростником лесную землю.

Ей в голову пришла мысль, решительная и четкая: «Надо сказать Фернандо».

А вдруг сын? Он его отнимет.

И я в любом случае никогда его не увижу.

Не я первая пойду в бой с животом…

Да, но сколько женщин умерло от родовой лихорадки, когда хирурги были бессильны помочь…

И такая же отчетливая мысль: «Я не должна рожать его ребенка».

— Аш! — проворчала Флора.

Аш ее не слушала. Она начала очень тщательно продумывать мысль о вынашивании ребенка весь срок.

Не так уж и долго. Несколько месяцев из жизни. Время, конечно, не самое лучшее, в преддверии войны… ну, и раньше женщины участвовали в таких войнах. За мной все равно должны пойти. Я должна быть твердо убежденной.

Она удивилась, как сильно ее пугает, что тело изменится, станет неподвластно ей, что оно станет физически огромным. А после родов? Отдавая себе отчет, что ее увлекли приятные мечты, Аш вообразила себе сына или дочь.

Ну тогда у меня будет хоть один кровный родственник. Кто-то, похожий на меня.

При этой мысли у нее буквально зашевелились волосы на затылке.

Уже есть некто, похожий на тебя.

«А кто знает, что у меня родится? Какой-нибудь урод — деревенский дурачок? Нет, клянусь Господом и всеми Его святыми! Я не могу породить чудовище.

Срок уже, должно быть, больше сорока дней. Надо избавляться сейчас, пока он не зашевелился.

Пока у него нет души…»

Ее размышления внезапно прервал голос Флоры:

— Ухожу я от вас. Что мне тут делать? Вечно ждать тебя? Сидеть тут, пока эти жопы решат, устраивает ли их эта дырка в качестве доктора? Оставайся со своим дурацким отрядом.

Флора развернулась, направилась к клапану палатки и, не замедляя шага, вышла наружу, бросив напоследок:

— И тут еще ребенок! Это твоя проблема, Аш. Сама ее решай. Я тебе не нужна. Аш никто не нужен! Завтра я буду в поле у главного хирурга герцога — там я могу заниматься тем, чему меня учили.

До утренней зари, когда в лесу света было уже достаточно, чтобы не спотыкаться о корни деревьев, Аш отправилась с другими командирами в обход поля предстоящей битвы.

Ветер дул ей в лицо. Изнутри на забрале собралась влага, пахнущая ржавчиной. Сапоги скользили по сырой опавшей листве. Слева от себя она заметила белеющий в темноте силуэт — Джон де Вир, граф Оксфорд, она чуть не наткнулась на него с разбега, он немного поотстал от главной группы герцога Бургундского с офицерами на дороге Дижон — Оксон.

Аш тихо спросила:

— Армия визиготов все еще на своих позициях? Что планирует герцог?

— Они на месте. Герцог хочет сражаться на этом поле, под Оксоном, — вполголоса, но отчетливо произнес Оксфорд. И добавил: — Разведчики донесли, что их лагерные костры довольно близко. В полумиле к югу, на главной дороге. Мы с вами, мадам, должны будем занять левый фланг вместе с другими его наемниками.

— Не доверяет нам, да? Иначе поставил бы нас на правый, там всегда более отчаянная схватка. note 105 — Аш опустила руку и поправила пряжку набедренника: даже, несмотря на дополнительную дырочку, проделанную в лямке, заимствованный ножной доспех не очень ей годился. — Может, позволит нам хотя бы предпринять быструю атаку клином? Мы захватили бы Фарис.

— Герцог сказал нет, она на поле надевает двойной доспех. note 106

Видневшиеся в утреннем свете силуэты людей зашевелились. Здесь дорога и река круто сворачивали на восток, налево от нее, с юга речную долину перегораживал пологий склон. Мужчины сошли с дороги и двинулись по неровному лугу, поднимались на высящийся перед ними холм. Небо было чуть светлее, чем земля. Аш заметила, что де Вира сопровождали братья; через плечо поглядела и убедилась, что и Ансельм тут, и Анжелотти с затуманенным взором.

— Ладно, — спокойно и твердо сказала Аш Оксфорду, спотыкаясь рядом с ним о неровности дороги, поеживаясь от утреннего холода, — мы несколько раз могли уже ее утащить! Позвольте мне, милорд, организовать группу захвата. Одна наша сотня может обойти фланги, мы могли бы заскочить туда, выскочить и умчаться. Такое делалось уже.

— Герцог потребовал, чтобы я привел ваш отряд на поле, под его знамя, — мрачно ответил Оксфорд. — Мы должны выполнять приказ. Надеюсь, что сегодня к вечеру у нас уже не будет необходимости думать о нападении на Карфаген.

Земля под ногами пошла вверх. Ее кожаные сапоги и нижняя часть ножен намокли и потемнели от росы. Воздух по-прежнему был сырым, но было ясно, что дождя не предвидится.

— Милорд, по сведениям моих источников, — вот где пригодились ей контакты Годфри, — они под покровом ночи все еще подвозят боеприпасы. Мы могли бы поймать их врасплох. Какие-то их обозы тащат големы-связные.

— Бог даст, они слишком растянут свой фронт, — ответил де Вир. Он был слишком угрюмым. Не бывает таким человек, силы которого превосходят противника.

Аш скользила сапогами по грязи. Она поднялась на вершину холма и вглядывалась в дымку, тяжело дыша.

Здесь отрог холма выдавался в речную долину. Они стояли на мелком бугорке с западной стороны отрога, справа густой чащей поднимался дремучий лес. Даже и думать не стоит вести через него войска. Разведчики взбирались на высоту десять футов выше этого места по комковатому валежнику, а не пробирались через лес.

«Через этот лес можно пройти в северную часть лагеря противника — интересно, спустились ли уже вестники? Ну, мы хоть встретились, по крайней мере! А то бы сутками пробирались через эти заросли».

Почти непреодолимым было искушение пробормотать, спросить ту часть своего ума, которая слышала Голос: «Боевой командир, армия визиготов, возможная дислокация?»

Ответила бы на это военная машина? Или солгала бы? Узнала бы она, что это я обратилась с вопросом?

Нечего тут размышлять. Действуй, как стала бы действовать она. Только это безопасно.

Они направились вниз по склону. Аш стучала сапогами непосредственно позади герцога Бургундского. Она знала, что почти все остальные командиры предпочли бы ехать верхом, но герцогу Бургундскому важно было знать, каков этот холм для пехоты и для тех, кто потащит лафеты пушек. Впереди торопливо совещались тихими голосами. Она сощурилась от забрезжившего света зари.

Ноги быстро несли ее вниз по холму, у нее заболели икры ног. У подножия длинного откоса она отметила, что земля тут топкая, кустарники и камыш с восточной стороны заслоняли зарю. Может, этот берег болотистый?

Несмотря на зарю, серый предрассветный сумрак не стал светлее.

Впереди на горизонте — очертания холмов и густого леса. В предутреннем сумраке донесся слабый звук церковного колокола — наверное, из аббатства Оксона. Ее осенила мысль: «Может, противник тоже вышел, обходит территорию прямо сейчас? Если мы встретимся!».

Офицеры и люди герцога поехали дальше, Кола де Монфорте что-то тихо говорил. До нее только донеслось: отличная ловушка. На обратном пути, обходя отрог с востока, они попали на дорогу, идущую вдоль берега реки. По твердой земле было двигаться легче. Аш подняла глаза на более крутой с востока обрыв отрога, он навис над дорогой в Дижон.

Если обосноваться на этом хребте, мы окажемся слева от передовой линии; вот там мы и встанем. Если они будут двигаться мимо нас по дороге, мы поразим их со спины, где у них не будет защиты. Если они попытаются зайти к нам с фланга на этот утес — ну, не знаю, как остальная бургундская армия, но у нас все будет в полном порядке!

Если только они не решат размяться перед боем и не поднимутся к нам сюда прямо вверх с этого южного склона…

Она услышала голос герцога Бургундского:

— Милорды, пора вернуться в лагерь. Мне теперь все ясно. Мы вступим в бой сегодня, в утро дня этого святого, как только будем готовы. И да поможет нам святой Сидоний!

Наконец-то принято решение! Аш мысленно аплодировала, кривя губы.

— Ребята! — обратилась она к своим.

— Командир? — в утренней полутьме к ней немедленно подошел Роберт Ансельм; за ним по пятам топали Анжелотти и Герен аб Морган.

Граф Оксфорд безостановочно отдавал приказы; Дикон, Джордж и Том де Вир отправились их выполнять; он обернулся и что-то сказал виконту Бомону, тот засмеялся. Солдаты внезапно взбодрились: теперь они знали, что сегодняшний день дает им шанс или погибнуть, или выиграть честь, деньги, жизнь.

— Да простит меня Господь, если я тебя когда-нибудь оскорбила, — как принято, произнесла Аш и потянулась обнять Роберта Ансельма. Он тоже обнял ее, отступил на край дороги, на промокший от росы дерн и сказал:

— Надеюсь быть прощенным, и прощаю тебя именем Господа. Значит, мы нападаем?

Аш пожала руки Анжелотти, хлопнула Герена по плечу. Глаза ее блестели:

— Да, нападаем. Ладно. Вот тут Лев Лазоревый выполнит свою работу, за которую ему платят. Расставь всех в боевом порядке.

Она поспешила завершить обход и направилась назад, к границе леса с севера и к своему лагерю; она шла очень быстро, что было небезопасно в таком предрассветном полумраке, и догнала графа Оксфорда. Кивнула на герцога Бургундского:

— Если он не позволит нам захватить Фарис… Милорд граф, хочу посоветоваться с вами о тактике этого боя. У меня есть одно соображение.

Джордж де Вир, оказавшийся теперь позади нее, сардонически заметил:

— На любом языке эти слова — самые страшные, если их произнесла женщина: «У меня есть одно соображение».

— Вовсе не эти, — в тусклом свете Аш мило улыбнулась ему. — Есть два гораздо более страшных слова — когда командир говорит «Мне надоело». Спросите Фло… моего хирурга.

Забрало Джона де Вира было поднято, и было видно, что он улыбается.

— У нас значительные силы, — сказала она. — Не думаю, что турки будут атаковать с нашей стороны: они наблюдатели. У нас есть орудия. Мы обязаны победить — но известно, что визиготы побили швейцарцев, и на поле боя не осталось в живых ни одного, кто мог бы рассказать, как им это удалось. Только слух: «Они сражались, как дьяволы из преисподней»…

— И что? — торопил ее граф.

— Милорд, — спокойно говорила она, — взгляните на небо. Солнца сегодня практически не будет. На этом поле боя мы будем сражаться под тенью их Тьмы. Холодно, сумрачно — это будет зимнее сражение.

Незаметно ни для кого она сжала кулак, вонзая ногти в ладонь, и постаралась не проявлять своего настроения.

— Нам надо поговорить со священниками. — Аш указала на висящий на шее графа крест, выделяющийся темным пятном на фоне его верхней одежды. — У меня есть одно соображение. Ваша светлость, Господу пора явить нам чудо.

Через два часа после прогулки по территории Аш стояла рядом с теплым боком Счастливчика. Бертран держал боевого коня за поводья, Рикард нес ее шлем и копье. Ее набедренники были одолжены у низкорослого плотного английского рыцаря из числа людей де Вира, и они ей не подходили по размеру.

Небо над ними было наполовину черным.

Восток, где должно было взойти солнце над огромной армией, представлял собой непроницаемую тьму. Только позади них в странном полусвете зашевелились петухи в обозе, с опозданием оповещая о заре.

Глядя вниз, на южный склон холма, она больше не видела под ним лагерных костров противника.

Позади нее, на севере, в той части неба, которая не была черной, наблюдались проблески утреннего света. Теперь и эта часть неба быстро покрывалась облаками, такими же темными, как на востоке и на юге. Облака сливались в тучи, мелово-желтые и плотные, высокие, как стены замка или шпили соборов.

Господи Боже. Пять сотен человек организованы. Заняли свои места. Как и должно быть.

— Я слишком старая кляча для сражения! — проворчала она.

Рикард тускло улыбнулся. Из ноздрей ее боевого коня вылетал пар. Аш посмотрела вверх по откосу на горизонт и на многочисленные войска бургундской армии.

В ту свободную минуту, какая всегда предшествует крайнему напряжению, ей пришла мысль: «Главное зрительное впечатление от поля боя — это ноги».

С земли она видела на поле боя только ноги — сотни лошадиных, некоторые скрыты под чепраками ливрей, уныло отвисших в холодном влажном воздухе, но большинство — голые ноги чалых, черных или гнедых; беспорядочно движущихся — рыцари направлялись на гребень холма, занять свои позиции. И ноги людей, кажущиеся стройными в серебряных доспехах; нижние конечности всех рыцарей и большинства солдат защищены стальными доспехами, даже на ярких рейтузах стрелков уязвимые колени прикрыты пристегнутыми стальными наколенниками. Сотни ног, утаптывающих то, что было когда-то пшеницей какого-то владельца, а теперь перемешано с грязью и лошадиным навозом.

Протекали минуты: наверняка шел третий час утра.

В лицо ей дунул холодный мокрый ветер. Тонко запели трубы. Она едва успела взглянуть на Ансельма, Анжелотти, Герена аб Моргана; все они трое, в окружении своих групп сержантов, командиров орудий и командиров копьеносцев, лихорадочно отдавали срочные приказы.

— Все по коням, — пробормотала она и взяла из рук Рикарда свой шлем с забралом, осторожно пристраивая его на голове поверх уложенных кос и натягивая на голову. Пряжка ремня еще болталась непристегнутой. Поставив одну ногу в стремя, второй она легко оттолкнулась и взлетела в седло.

Отсюда, из седла, оказавшись высоко над землей, она все видела по-иному: поле превратилось в скопище шлемов и вымпелов. Кажущиеся серебряными на фоне грозовых туч, множество составных стальных наплечников заслоняли от нее само поле. Рыцари, перекликаясь, скакали небольшими группками, мелькали итальянские шлемы с забралом, украшенные утиными хвостами, и немецкие шлемы с забралом, увенчанные длинными заостренными хвостами с изображениями геральдических зверей; тусклые тона соответствовали цвету поднятых кверху их поникших от влаги шелковых знамен и вымпелов.

Роберт Ансельм потирал руки:

— Ну, блин, и холодрыга!

— Все знают свою задачу?

Ансельм опрокинул шлем на голову. И взглянул на нее из-под шлема:

— А как же. Все мы, двадцать тысяч…

— Да будет тебе. Любой план летит к черту уже через десять минут после начала сражения… Ладно, мы его ускорим.

Находясь наверху, на задней стороне холма, Аш могла видеть правый и левый фланги, бургундская армия — и верховые, и пехота — занимала свои позиции: все двадцать тысяч.

— По-моему, вон справа знамя Оливье де Ла Марша, — указала она Рикарду. Парнишка нервно кивнул. — А вон слева наемники, а там знамя самого Карла — это центр, тяжело вооруженные всадники. Надо тебе изучать геральдику. Нам, Льву Лазоревому, не помешает хороший вестник.

— Командир, и сколько из них умеют воевать? — он опустил свои мохнатые черные брови.

— Гм. Да. Это вопрос, может быть, получше, чем про то, кто такие Ворон и Лев Лежащий… — У Аш забурлило в животе. — Я бы сказала так: две трети из них. Остальные — это крестьяне-новобранцы и городское ополчение.

Она на несколько шагов отъехала, отклонилась в сторону, и теперь ей не был виден Анжелотти и другие мастера-пушкари, потому что герцог решил собрать в центре все свои серпантины. note 107

— Да, это дизентерия, — убежденно сказала она. — То-то меня все в сортир тянет. Точно, дизентерия.

Герен аб Морган подъехал и встал у другого ее стремени, кивнул:

— Права, командир. Да, это сегодня с утра у многих.

Жестом остановив своих офицеров, Аш неторопливо, шагом направилась вверх по холму, перевалила за гребень. Личный вымпел нес за ней Роберт Ансельм. Там, среди пятисот солдат, Эвен Хью со своими копьеносцами охранял знамя отряда Лев Лазоревый. При скачке головка эфеса меча неритмично стукалась о ее доспехи. Влажный воздух пощипывал обнаженное лицо и руки, не прикрытые рукавицами.

«Где же этот хренов противник? Ага! Вот они!»

Внизу, у подножия обманчиво пологого склона — «вот сучье дело, как тут скакать наверх?» — отметила она про себя — во тьме двигались какие-то темные массы. Массы людей. Блеснуло древко знамени. Заржала кобыла противника, учуяв боевых коней франков.

— Сколько их там? — пробормотал Роберт Ансельм.

— Представления не имею… Слишком много.

— Да ведь противника всегда «слишком много», — заметил опытный воин. — Два крестьянина с палкой — тоже «слишком много»!

Из массы вооруженных людей выскочил дьякон Годфри. Аш поискала глазами, нет ли рядом с ним самого Годфри Максимиллиана, — четыре дня прошло, а она все искала. Она уже и спрашивать перестала.

— Что сказал епископ? — потребовала она от него.

— Согласен! — Ричард Фавершэм говорил так тихо, что ей пришлось наклониться к нему с седла, хоть и с большим трудом — кольчуга для этого вовсе не предназначена.

— Сколько у нас священников?

— В армии до четырех сотен. А в нашем отряде два: кроме меня, еще молодой Дигори.

Интересно, Годфри он не упомянул. Что, и он принял как факт, что Годфри отбыл из полка? Ни слова не сказав?

Обнаженным кулаком Аш стукнула по луке седла. Посмотрела на застывшие руки и потянулась за рукавицами. Рикард, встав на цыпочки, подал их ей прямо в руки. Натягивая левую, она не спускала глаз с Ричарда Фавершэма и сильного красивого темноволосого молодого человека, которого он представил как Дигори.

— Вы посвящены в духовный сан? — спросила она его.

Дигори протянул к ней руку — одни костяшки, необычайно сильно сжал ее правую руку, на которой еще не было рукавицы:

— Дигори Пастон note 108 мадам, — по-английски сказал он, — посвящен в духовный сан в Дижоне епископом Карла. Я не подведу ни вас, ни Господа, мадам.

Аш подняла брови, услышав, в каком порядке он их назвал, но воздержалась от комментариев.

— Ну вы должны выиграть для нас эту битву, Дигори и Ричард, — сказала она. — Вы и остальные триста девяносто восемь…

Счастливчик в ответ на прикосновение шпор отнес ее туда, откуда она могла смотреть вниз с холма, поверх голов своего отряда, на армию визиготов.

— Вот дерьмо, — отметила она. — Именно этого нам и не хватало.

В полумраке ей было видно, что вся дорога на восток, из Дижона в Оксон, покрыта дюжинами войсковых флагов визиготов, а под ними маршируют тысячи пеших и конных солдат. Сощурившись от режущего влажного ветра, она различила позиции: свой правый фланг они поставили прочно напротив болота, находящегося тут, под холмом, с северной стороны холма; а в южной части речной долины — там было четыре их войска, и…

Вот именно.

— Ну, — она услышала свой голос, тоненький-тоненький, — тут нас и уделают. Тут нам точно хреново придется.

Роберт Ансельм, схватившись за ее стремя и оттолкнувшись, быстро подпрыгнул вверх и успел, глянув вниз по склону, увидеть то, что видела она.

— Сукины сыны! — и брякнулся вниз, пятками разбрызгивая грязь.

Аш перевела взгляд в другую сторону, прищурилась, чтобы убедиться, что ошибки нет. Точно. Позади войск, прочно занявших правый фланг визиготов — не менее тысячи лучников и легкой кавалерии, реяли белые вымпелы.

Ветром развернуло шелк, и она ясно увидела на вымпелах красные полумесяцы.

— Да, турецкие войска, — подтвердила она. Роберт Ансельм рядом с ней пробормотал:

— Вот тебе и перерезали линии снабжения визиготов…

— Они не только не перерезали их линии снабжения, там еще я вижу на центральном фланге отряд войск султана. Видно, у них что-то вроде договора, союзники, что-то такое, — короче, теперь между хреновым султаном и хреновым калифом дружба и любовь.

— Что-то сомнение берет, — сзади к ним подскакал Джон де Вир.

— Вы знали про это, милорд?

Лицо де Вира побелело от гнева под шарнирным забралом его круглого шлема.

— Что сказал бы теперь герцог Карл нищему английскому графу? Шибко умный, мог бы и сам сообразить; а ведь наверняка уверен, что побьет их, — резко сказал граф Оксфорд. — Как же, хрен ему! И ведь уверен, что победит визиготов вместе с турками! Чем больше враг, тем больше слава.

— Да, звездец нам, — хмыкнула Аш. — Ладно, милорд. Если нужен мой совет, придерживайтесь плана. Пусть священники молятся.

— Если бы я нуждался в вашем совете, мадам, я бы его попросил.

Аш ухмыльнулась:

— Ишь ты, а ведь получили его задаром. Не каждый может этим похвастаться. Вы ведь знаете, я лицо наемное.

Он сощурился, усмехнувшись, и вокруг его глаз показались гусиные лапки. Отсмеявшись, они с Аш осадили встревоженных коней. В полумраке казалось, что соединения note 109 визиготов и турок дислоцируются на те позиции, которые, по предположениям местной разведки, были бы для них оптимальными.

— Ваши люди пойдут за вами в таких условиях? Аш рассеянно ответила:

— Они черт знает насколько больше боятся меня, чем врага, — и, кроме того, если их не прихватят визиготы, то моя полевая милиция достанет точно.

— Мадам, от этого зависит многое.

Она позволила себе расслабиться всем телом. Опустила руку, поправила лямку доспеха, защищавшего живот, и с любовью и грустью вспомнила, какую защиту ей обеспечивал ее полный доспех. Она расслабленно положила руку на обшитую кожей рукоятку меча, проверив цепь вытяжного шнура, идущего от головки эфеса к ее поясу.

— Я никому ничего не обязана, — Аш, повернув голову назад, смотрела на него. — Большинство моих людей со мной уже три года. По хрен им герцог Карл. И по хрен — прошу прощения — граф Оксфорд. Но им не наплевать на копьеносцев-коллег, да и на меня тоже, потому что я их живыми вытаскивала и не из таких полей битвы, и похуже бывало. Так что успокойтесь, они все сделают. Может быть.

Граф Оксфорд смотрел на нее с любопытством.

Аш старалась избежать его взгляда.

— Ладно, учтите, перед нами противник, который побил швейцарцев; боевой дух — выше некуда. Спросите Кола де Монфорте.

На поле прозвучал горн. Мгновенно стихли все голоса. Топот и запах пота коней, лязг конских доспехов, фырканье сменились отдаленными криками сержантов лучников, с позиции пушкарей доносился нечестивый шум пения. Аш выпрямилась в стременах.

— Тем не менее, — утешила она графа, — дело не совсем безнадежно, а у меня с вами контракт.

Граф Оксфорд увидел, что к нему приближаются братья, а к Аш по склону поднимались ее офицеры; все с вопросами, требуя приказов и указаний, а времени им оставалось уже нисколько.

Джон де Вир формально подал ей руку, Аш ее пожала.

— Если выживем, — сказал он, — я задам вам ряд вопросов, мадам.

— Хорошо, что у них нет пушек, — пробормотала Аш Роберту Ансельму. — А то они сделали бы то же, что Ричард Глостер сделал с вашими ланкастерцами в Туксбери, и сдули бы нас прямо с вершины этого холма!

Ансельм одобрительно кивнул:

— Герцог все это хорошо продумал.

— Этот содомит Карл Бургундский! — заметила Аш. — За каким… мне надо сражаться в этой безнадежной битве, когда мы могли бы сделать что-то полезное! На черта нам победа над этой толпой — нам нужен ее хреновый каменный голем, который подсказывает ей, как победить! Мы тут просто время теряем!

— Особенно если нас тут кокнут, — буркнул Роберт Ансельм.

Оба они сидели в седлах и смотрели, как под длинным, покрытым грязью склоном галопом скачут знаменосцы, а легкая каралерия визиготов занимает свои боевые позиции. В их центре развевалось знамя Фарис — разведчики Аш рассказали ей, что на нем изображена бронзовая голова на черном поле. Аш рассеянно положила руку на полу своей кольчуги, поверх живота.

Ей вдруг стало остро не хватать здесь Флориана — чтобы услышать от нее что-нибудь ехидное насчет глупости военной жизни и сражений и о том, какой идиотизм быть разрезанным мечом ни за что ни про что.

И без всякой связи с предыдущим разговором Аш вдруг произнесла, наблюдая, как ее офицеры движутся позади линий своих солдат:

— Флориан сказал бы, что я должна сражаться отчаяннее, потому что я женщина. Командир-мужик может просто оказаться в плену, но меня-то ждет групповое изнасилование.

— Да ну? — буркнул Ансельм. — Помнишь, как я нашел Рикардо Вальзаччи после битвы при Молинелле? Он был привязан к обозному вагону, а в жопу ему вогнали обух секиры. Наверное, он… она путает войну с чем-то другим…

Лицо Ансельма и так-то было едва видно в клинообразном отверстии между нижней пластиной забрала и его поднятым верхом, а теперь оно скрылось совсем — стало темно из-за клубящихся в небе туч; в наплывшей промозглой тьме поблекли яркие краски синих, красных и желтых знамен, приглушился блеск крюков и кончиков алебард, послышалась невнятная ругань лучников и арбалетчиков.

Порывом холодного ветра ей в лицо бросило шквал пронизывающе холодного дождя, почти снежную крупу.

Аш шевельнулась, вонзила шпоры в бока огромного мерина и поскакала вниз, к линиям своего отряда. Большие, мохнатые ноги Счастливчика выбирали путь среди мужчин и женщин, в шлемах и кожаных куртках стоящих на мокрых вытоптанных колосьях.

— Командир, у нас тетивы отсыреют, — крикнула Людмила Ростовная.

— Со всех луков отстегнуть и снять тетивы, — приказала Аш. — Ваше время придет, ребята. Спрячьте свои тетивы под шлемы. Придется нам нелегко.

И тут же издали, из-за холмов донесся звон церковных колоколов Оксона. Позади боевых рядов бургундских солдат раздался страшный шум. Это хор исполнял мессу. Аш подняла голову, почувствовав, как ей в нос ударил аромат ладана. Немного повыше того места, где она находилась, на откосе, среди толпы Ричард Фавершэм и Дигори Пастон стояли на коленях прямо в грязи, сжимая в руках распятия, молодой Бертран высоко поднимал над головой вонючую сальную свечу. Толпящиеся вокруг Аш люди бормотали «miserere, miserere!». Перед глазами Аш блеснуло что-то черно-белое — это сорока устремилась на поле, и Аш автоматически перекрестилась и сплюнула.

Прямо перед носом Счастливчика из мокрых колосьев взметнулось что-то синее, размером с ее кулак, и конь раздул воспаленные ноздри.

Аш следила, как зимородок стремглав бросился прочь.

Она снова вонзила шпоры в бока Счастливчика, поскакала вверх по склону и взяла у Рикарда топор и копье. Она только опустила забрало и подняла его нижнюю пластину, как на синий с золотом чепрак Счастливчика упали первые белые снежинки.

Она подняла голову; металлический хвост ее шлема с забралом, изогнутый, как у утки, позволял ей видеть небо. Вверху, в темном небе, плавали белые точки.

И спустя мгновение тучи взорвались белым вихрем, снежная пыль превратилась в толстые мокрые хлопья: они облепляли ее доспехи, выбелили шелковый чепрак Счастливчика, пелена снега отрезала ее от всех, рядом остались четверо самых близких: Ансельм, Рикард, Людмила, Герен аб Морган.

— Не отпускай их! — резко приказала она валлийцу.

Ветер толкал ее в спину. Снег все летел. Мокрая грязь под копытами Счастливчика в секунду превратилась из черно-коричневой в белую. Она проскакала несколько ярдов, собирая своих офицеров, остановилась вблизи от Ричарда Фавершэма, поющего высоким голосом на латыни. Выпрямившись в седле, убрав копье в кобуру, подняв руки, она сорвала с головы шлем и слушала.

Далеко внизу, в левом и правом крыле бургундской армии, грубые голоса громко выкрикивали приказы. Секундная пауза, и безошибочно узнаваемый звук: «теньк!» и «ж-ж-ж!» — выпущены стрелы. Один полет стрел — и больше не слышно приказов: наступила нечеловеческая тишина на всей передовой.

— Молодцы, — прошептала она. — Молодцы, мать вашу.

Где-то внизу вскрикнул визигот.

Дигори Пастон своими костлявыми руками накрыл руки английского дьякона, лицо его было напряженным, с губ потоком лились молитвы.

Аш отвернулась. Ветер бил в ее покрытые доспехами плечи и спину. Сильный ветер поднимался — и у нее от порыва ветра перехватило дыхание, снег залепил ей глаза, царапая кожу, она провела по лицу латной рукавицей, сметая снег, и наклонилась с коня:

— Людмила, вперед!

Русская женщина вышла из рядов и двинулась вперед, прямо в вихри снега. Аш прислушалась, склонив голову набок. Наверх доносился визг летящих стрел, всех одновременно, и у нее запульсировал мочевой пузырь, струйка горячей мочи смочила рейтузы. Это от звука. Звук летящей стрелы просто разрывает нервы; а когда он прекращается, то еще хуже.

Неуклюжими руками она снова надела шлем; вокруг нее все ее люди опускали забрала и наклонялись всем телом вперед, как бы навстречу ветру, подставляя летящим наконечникам стрел и кончикам кинжалов изогнутые поверхности стальных шлемов.

— Дерьмо, дерьмо, дерьмо, — монотонно ругался Герен аб Морган.

Свист летящих стрел сразу прекратился — значит, стрелы во что-то попали. Она поскакала вперед. Никто не кричал, не падал.

Ее ухватила за стремя спотыкающаяся, залепленная белым фигура.

— Они попали в землю! Тридцать футов недолета до передовой! — крикнула Людмила Ростовная.

— Так! — Аш сделала попытку взглянуть назад, против ветра, сразу в рот набилась снежная крупа, выплевывая ее, она позвала: — Рикард!

Парнишка подбежал, на голове у него был напялен шлем лучника, у пояса висела короткая кривая сабля.

— Что, командир?

— Давай бегунов вниз! Не вижу знамени Синего медведя, note 110 будем полагаться на бегунов и всадников. Пошел!

— Есть, командир!

— Людмила, скачи к графу Оксфорду, скажи ему — получилось! Хочу знать, срабатывает ли на всем поле боя!

Женщина подняла руку и пустилась вверх по склону, оскальзываясь по снегу и грязи. Аш дрожала, холод стали ощущался даже сквозь камзол с подкладкой и рейтузы. Между ног было мокро и холодно. Она развернула Счастливчика и ездила по снегу взад-вперед перед своими пятью сотнями Льва Лазоревого, поставив Ансельма отвечать за артиллерию, а Герена — за лучников, а рыцарями командовал подозрительно спокойный Эвен Хью.

В воздухе послышалось жужжащее бренчанье.

Аш придержала поводья Счастливчика. Огромный конь под ней дрожал. Она стояла в стременах, кишки по-прежнему бунтовали; и очень медленно она дефилировала перед рядами своих солдат вверх-вниз. Одна стрела упала оперением в грязь в пятнадцати футах перед ней.

В воздухе послышался звук натягиваемых тетив. Со звоном летели стрелы. Шум все возрастал, и вдруг ей пришла мысль, что в христианском мире не осталось больше ни одной стрелы; летели тучи стрел из изогнутых по-своему луков визиготов, тучи германских стрел, стрел из имперских войск, которые виднелись среди вражеских полков.

Ветер из-за линий бургундских войск дул так сильно, что снег стал лететь горизонтально на юг.

— Продолжайте молиться! — крикнула она Дигори и Ричарду. Звуки мессы из-за спин основных войск Карла доносились урывками сквозь завывания ветра.

— Ну, теперь… — выдохнула она.

Не особое какое-то чудо — если учесть, что погодные условия всюду схожи и солнца нет, — но все-таки чудо! Снег. Снег — и ветер.

Вокруг в воздухе клубились белые вихри, и она потеряла ощущение перспективы. Греясь о теплое тело Счастливчика, о пар его дыхания; она скакала вдоль цепи своих; здесь говорила словечко человеку, зять которого сражался под командованием Кола де Монфора, там — женщине-лучнику, которая пила со шлюхами, шедшими за контингентом беженцев — немецких рыцарей; все это не ради какой-то информации, а просто чтобы дать им почувствовать, что она рядом, тут, с ними, чтобы они ее видели, слышали или осязали.

— Мы для этого пришли сюда, это наша работа, — снова и снова повторяла она. — Пусть себе стреляют. Стрелы тратят. Еще пару минут — и мы зададим им перцу. Какого они никогда не видели. Последний удар в их жизни!

Снег стал не таким густым.

Дигори Пастон и Ричард Фавершэм, поддерживая друг друга, стояли коленями в снегу и грязи. Бертран по очереди прикладывал к губам каждого фляжку с вином, его толстое белое лицо осунулось от страха. Оба священника молились хрипло, задыхаясь. «Боже, — подумала она, — как нам нужен ты, Годфри!»

Дигори Пастон повалился лицом прямо в снег.

— Готовьтесь стрелять! — закричала она Герену аб Моргану.

Снег стал падать еще реже. Небо посветлело. Ветер стал стихать. Аш развернулась и пришпорила Счастливчика, поскакала по склону; за ней — паж, оруженосец, эскорт и знаменосец; доскакала к лучникам Герена аб Моргана; один кулак подняла вверх, рывком — меч из ножен и высоко вверх. Скача, она следила за линией горизонта, напряженно высматривая среди знамен главного фланга знамя с изображением Синего Медведя.

На откосе Ричард Фавершэм свалился без сознания.

Неожиданно снег перестал идти; воздух стал чистым.

Знамя Медведя зашаталось.

Аш не стала ждать вестника. На западе посветлело, снег превратился в порошу, и она затолкала меч в ножны:

— Закрепить тетивы, зарядить!

— Натянуть тетивы! Выпускай! — по откосу холма эхом разнесся хриплый рев Герена аб Моргана. Аш слышала, как проревели другие приказы, на флангах и в центре, и бессознательно привела себя в готовность. Лучники и арбалетчики Льва Лазоревого подготовили свое оружие, вставили стрелы в выемки тетивы и при втором вопле Герена отпустили тетиву.

Холодный сумеречный воздух почернел от вылетевших одновременно двух тысяч стрел. Добрую тысячу которых, с юмором подумала она, несомненно, в свое время выпустили лучники Филиппа де Пуатье и Фери ди Кисанс, этих лучников из Пикардии и Хайно она сама не так давно выгнала из-под Нейса.

Аш вздрогнула всем телом в момент вылета стрел и, подняв голову, следила за их полетом; раздался второй залп стрел, в воздухе опять потемнело, арбалеты яростно стучат, из больших луков вылетает по десять-двенадцать стрел в минуту, лучники выхватывают стрелы из колчанов, воткнутых в мокрую, втоптанную в грязь пшеницу, и стрельбе по-прежнему помогает ветер, дующий в сторону противника…

В отдалении пронзительно заржала лошадь.

Аш поднялась на стременах.

В трехстах ярдах от нее внизу по холму, усеянному, как подлеском, барьером из тысяч стрел визиготов, попали в цель первые стрелы, выпущенные бургундской армией.

Ей было как раз видно с этого расстояния: визиготы падали, хватаясь за голову, стрелы протыкали им глаза, щеки и рот. Их всадники рывком разлетелись в стороны. Огромное количество лошадей разбегались с ржаньем назад, к югу, пробивая бреши в цепях солдат, вооруженных мечами и копьями; человек в белой рясе упал, раскинув руки и ноги, череп был расколот копытом, знамена беспорядочно метались…

Аш обернулась как раз в тот момент, когда открыли огонь Анжелотти и другие пушкари, дислоцированные на центральном фланге герцога Карла. От громового — бах! — затряслась земля под копытами Счастливчика, и жеребец попятился на добрых восемнадцать дюймов, и это в полном боевом снаряжении!

Они стреляют против ветра, вот у них и недолеты. А мы — по ветру и попадаем в цель. И ведь они этого не соображают!

— Господи, благодарю Тебя! — заорала Аш.

Пушечные выстрелы с центрального фланга были рассредоточенными — всегда был спорным вопрос, надо ли пушечному расчету перезаряжать до того, как противник сделает залп. Аш тронула поводья Счастливчика, когда он одним копытом ступил на гудящую от залпа землю и быстро полетел, вращая боками, желая прорваться вперед.

— Вестники! — завопила она своему разбежавшемуся эскорту, и они перестроились; минуты хватило, чтобы пришпорить Счастливчика и вернуться в свою боевую цепь, за ней несся ее боевой вымпел. Ее окружили вооруженные всадники. Она описывала круги на жеребце, видя солдата, бегущего вниз по откосу к ее отряду, к ее знамени…

Толчок был такой, что ее тряхануло и выбросило вперед из седла.

Мужская рука подхватила ее под грудь и втолкнула назад в седло. Она отпихнула в сторону Томаса Рочестера, сплюнула, ошарашенно затрясла головой; и не могла отвести глаз от ямы в земле. Гигантская борозда, из которой веером разлетелась земля, и дерн, и отрезанная мужская рука…

Она только успела подумать: «Да у них ведь, говорили, нет пушек!», как второй залп потряс землю рядом с ее группой всадников. Полетевшей вверх грязью ей забрызгало лицо.

— Капитан! — в ее стремя вцепился вестник. — Граф говорит — отходить! Назад! За вершину холма!

— АНСЕЛЬМ! — заорала она, руками в рукавицах стирая грязь с лица. Пришпорила коня и подскакала к нему. — Уводи людей туда, за гребень холма. Сейчас же. А ты — и ты — бегом — приказ Герену: всех уводить.

Она слышала сигналы труб, крики, приказы, видела, что командиры копьеносцев тянули своих людей наверх по скользким от снега и грязи колосьям, к горизонту; и только тогда обернулась посмотреть.

Внизу, под откосом, в бледном от дождя сумраке на центральном фланге толпа визиготов раздвинулась в стороны от центра. Там теперь были фургоны.

На ее глазах фигура размерами крупнее человеческих, сделанная из мрамора и бронзы, без видимых усилий катила фургон и втащила его на место. Выложенные железом, бронированные стенки этого боевого фургона визиготов отражали свет. Его боковые стенки, если их отстегнуть, падают вперед и вниз — они усеяны гвоздями, на них нельзя наскочить, наехать конем, — и тогда большая деревянная чаша баллисты отъезжает назад и рывком дергается вперед…

Камень размером с торс мужчины взлетел в воздух и полетел по траектории дуги.

Аш отклонилась с седла в сторону, развернула коня и пригнулась к холке, понукая его скакать вверх по откосу. Ее окружили мужские спины: над головой у нее реяло знамя. Тупой удар: раздались очень громкие крики — осколки скалы с гулом разрезали воздух и впились в человеческие тела.

Подняв голову, она смотрела, как боевую цепь как бы скосило. Растоптанные земля и колосья, раздавленные головы и тела: похоже на пропаханную борозду, полную крови, темно-красной под бледным небом.

Она поскакала в тыл своего отряда, грязь под копытами Счастливчика стала красной от крови, сине-розовой от выпавших внутренностей; мужчины кричали; женщины тащили их на вершину холма, к линии горизонта. Слева от нее медленно ехал Томас Рочестер, слезы катились по его лицу и капали из-под забрала.

БАХ!

— Да скачи ты, ради Бога! — закричал он ей.

Аш обернулась посмотреть вниз с холма, насколько ей это позволяли высокое седло и жесткая кольчуга.

У подножия холма стояли двадцать-тридцать фургонов с бронированными стенками. Вокруг них суетились люди, вбивая клинья под баллисты, регулируя угол подъема катапульты; и высоко над ними, на оружейных платформах, глиняные фигуры големов наклонялись, без устали поднимали куски скалы, загружали их в чаши баллисты, легко подтаскивали и поднимали баллисты, даже не тратя время на закручивание лебедок; эти люди могут делать все, что и обычные люди, но эти сильнее, быстрее.

Пять каменных глыб врезались в откос справа от нее, разбрызгивая тучи грязи, потом еще пять — «бах! бах! бах! бах! бах!» — и дальний край шеренги рыцарей перестал существовать. Ей было не отвести глаз от массы сучивших ногами лошадей; покатившихся в разные стороны тел, окровавленных внутренностей; несколько уцелевших всадников старались подняться на ноги…

«Скорость стрельбы феноменальна», — как во сне, отметила Аш, в то же время выкрикивая приказы:

— Рикард, давай к Анжелотти! Пусть отходят с пушками! Мне плевать, что делают остальные пушки, Лев отходит! Нам надо перевалить за гребень!

Впереди нее огромное знамя с изображением Льва с раздвоенным хвостом покачнулось, снова выпрямилось и твердо двинулось дальше на вершину. Бормоча: — «Иди, Эвен, иди!» — она пришпорила Счастливчика. Конь поскользнулся, выправился, прыгнул вверх по откосу, и она поравнялась со спинами большого количества бегущих алебардщиков и лучников.

— Вот дерьмо! — заорал Томас Рочестер.

Справа, немного повыше Аш, в холм врезался навесной огонь — огромный огненный шар. Она вскрикнула. Счастливчик попятился. Бряцание его доспехов заглушалось криками раненых, Счастливчик пятился вниз; она до боли сжала зубы.

От сине-белого огня этого снаряда грязь шипела и дымилась.

И вдруг он погас. В ее поле зрения остались только черные полосы: остаточное изображение на сетчатке глаз. Через них Аш увидела, как огромные толпы людей бегом припустили наверх, к гребню холма.

А под холмом, ниже барьера-частокола из тысяч стрел визиготов, бесполезно воткнутых в землю и уже горящих…

Аш увидела движущиеся фигуры големов — внизу, перед главной позицией визиготов. Их было тридцать-сорок; на спине у каждого огромные медные цистерны, в руках — сопла, из которых вырывается пламя. Они без труда выносили тяжесть цистерн, жар пламени не причинял им неудобств.

— Анжелотти ко мне! — крикнула она Томасу Рочестеру.

Счастливчик скачками поднимался вверх по склону; от его прыжков у нее дыхание перехватило; ее паж, эскорт и все всадники следовали по пятам за лучниками отряда. Она взяла в руки поводья и намеренно замедлила ход коня; почувствовала, что подъем кончился, значит, уже перевалили за гребень; и стала спускаться с другой стороны гребня вместе с людьми своего отряда, теперь они оказались в мертвой зоне, недоступной для снарядов баллист, и Аш пришпорила коня, поскакав вперед, к знамени и пушкам.

— Ангелок! — она наклонилась к нему с седла. — Давай сюда аркебузиров! Те чертовы штуки сделаны из камня, как попадет в них ядро — сразу треснут…

— Понял, мадонна! — заорал главный пушкарь.

— Черт возьми! Военные големы! Греческий огонь! note 111 Нас не предупредили! От разведчиков вообще никакого толка!

Выкрикивая приказы один за другим, она сообразила, что сейчас должен идти бой на правом фланге, но там была сплошная каша из мокрых знамен, ошметок грязи из-под копыт обезумевших всадников и раздавался непрерывный громкий гул мужских голосов; она догадалась, что к подножию холма, к фургонам, големам и греческому огню несется тяжелая кавалерия.

— На хрен это надо! — выдохнул Томас Рочестер, скакавший справа от нее. — Не время геройствовать!

— Если Оксфорд не пришлет приказа… — Аш приподнялась в стременах, стараясь различить в обгоняющих ее огромных толпах знамя с Синим Медведем — знамя Бургундии; мимо бежали солдаты в бургундских мундирах; и она воскликнула: — Дерьмо! Мы что, отступаем, а нам ничего не сказали?

Мимо нее вереницей проносили раненых на плетеных носилках, изготовленных женщинами из обоза. Она видела опущенные головы, окровавленные волосы, открытые рты; от боли кричал человек, у которого нога была в крови и сквозь кожу торчала большая белая бедренная кость; женщина в куртке, вся в крови, от подбородка до подола куртки, смотрела на свою руку, лежащую в грязи в ярде от нее. Все лица были ей знакомы. Она даже не чувствовала холода. В ней жило только одно чувство: необходимость всеми силами вытащить их из всего этого по возможности без потерь.

Сбоку на поджаром жеребце появился Ансельм:

— Теперь что будем делать, командир?

— Разведчиков на гребень! Мне надо знать, преследуют ли они нас. Надо сражаться. Мы еще не спасаемся бегством!

Гораздо лучше так, чем быть убитым при бегстве.

И солнца нет, чтобы время узнать. Она галопом промчалась в первые шеренги Льва Лазоревого, отчасти чтобы вестники увидели ее знамя, отчасти, чтобы вдохновить своих людей не поддаваться желанию скрыться бегством. Понукая Счастливчика, в два прыжка она оказалась на линии горизонта, думая при этом: «Это, конечно, самоубийство, но надо же знать, что там делается!»

Рядом с ней оказался Роберт Ансельм.

— Ну-ка, Роберт, пошел отсюда на хрен!

— Смотри!

Аш взглянула в направлении, в котором он указывал латной рукавицей. Далеко справа люди де Ла Марша неслись вниз по откосу. Они были в полной боевой выкладке и, держа копья горизонтально, вступили в бой. С ними рядом толпились солдаты: алебарды поднимались и опускались, как цепы молотилки. Среди черных вымпелов визиготов, у подножия холма рядом с шевронами Лебрии, на секунду появилось зелено-желтое личное знамя.

— Орел дель Гиза, — возбужденно крикнул Роберт хриплым голосом. — Вон — это он!

Ансельм встал в стременах и заулюлюкал, как это делается при охоте на лис.

— Командир, твой муж улепетывает! — завопил Каррачи. Ансельм ехидно ухмылялся, глядя на Аш.

— Подадим императору петицию — наградить его еще одним геральдическим зверем — Лежащим Псом!

На секунду у нее в голове мелькнуло: «Мне стыдно за Фернандо, а что это я? Почему меня это должно волновать?» — но из-за плохого освещения и беспорядочно мельтешащих людей, размахивающих мечами, стало не видно знамени, вымпела, блеска оружия и спин убегающих.

— Капитан Аш, — это кричал всадник в красном, — вас зовет герцог!

Аш жестом дала ему понять, что слышит его, и, прокричав Ансельму «Бери на себя командование», пришпорила Счастливчика — уже уставшего, с окровавленными копытами, тяжело дышащего, раздувая бока, — и рванула поперек откоса по ту сторону холма. Она оказалась позади шеренг, спустилась до крошечного ручейка красного цвета, впадающего в реку; разбрызгивая воду, пересекла его. Она доскакала до загона между живых изгородей, утоптанного тысячами ног.

На этом загоне толпились пехотинцы и всадники. Ошарашенно она подумала: «Здесь главный штаб командования, в тылу войск, неужели нас заставили бежать аж досюда, да так быстро?». Она подняла забрало, безумным взглядом оглядела пеструю толпу и высмотрела перепачканное грязью знамя Синего Медведя рядом с Белым Оленем Карла. Она проехала между рядами вооруженных рыцарей. Яркие одежды были забрызганы и пропитаны кровью, мозгом и грязью. Все одного цвета, одинаковые.

Один попытался преградить ей путь.

— По вызову герцога, сукин сын! — рявкнула она.

Он узнал ее по голосу и пропустил.

Карл Бургундский, в полном позолоченном военном доспехе, стоял окруженный командирами. Пажи держали под уздцы их коней. Один чалый жеребец осторожно прикоснулся губами к краю ручья, но не захотел пить воду, загрязненную человеческими экскрементами. Аш спешилась. Сильно ударилась пятками о землю, и все ее нервы задрожали. На нее сразу навалилась огромная физическая усталость, но она постаралась не показывать вида.

На ее голос обернулся человек в круглом шлеме, увенчанном изображением синего медведя, под стальным забралом лица было не видно. Это оказался Оксфорд.

— Милорд! — Аш протолкалась между четырьмя вооруженными рыцарями в окровавленном желто-алом. — Нам пришлось перестроиться. У них катапульты и греческий огонь. Чего хочет от меня герцог?

Он большим пальцем поднял забрало, и она увидела его воспаленные светло-голубые глаза, гневно блестевшие.

— Слева от вас стоят наемники герцога. Не хотят наступать. Он хочет, чтобы вы взяли на себя командование ими.

— Чего хочет? — Аш была ошарашена. — Ему еще никто не говорил, что нельзя посылать пополнение тем, кто облажался?

Она почувствовала, что тяжело дышит и кричит слишком громко, несмотря на то что бой идет всего в пятидесяти ярдах от них.

Заставив себя успокоиться, она хрипло сказала:

— Если мы нанесем массированный удар пушками и аркебузами, мы сможем разбить каменных людей, убрать их с этого поля…

Она жестикулировала, знаками указывая приближенно — не самих людей, которые в суматохе этого черного утра наугад режут мечами друг друга, — но возможное направление их сил, их воли, их возможности заставить кого-то еще вернуться на поле боя, что, по сути дела, не зависит от оружия.

— …но мы не хотим мясорубки. Пусть сам герцог отдаст приказ!

— Он не отдаст этого приказа, — сказал Джон де Вир, граф Оксфорд. — Герцог приказывает выслать тяжелую кавалерию.

— Да хрена мы дождемся от этой кавалерии! Мы даем ему шанс что-то сделать, иначе нас тут сожрут, не поперхнутся…

— Не время спорить на поле боя.

— Да, милорд.

Краешком глаза Аш уловила в воздухе что-то черное, крутящееся и инстинктивно подняла руку.

Наконечник длинной тонкой стрелы попал ей в поднятое плечо, отскочил и упал в грязь, где и остался лежать, блестя.

От удара, ослабленного пластинками кольчуги, моментально онемела правая рука. Левой рукой она схватила поводья Счастливчика; в этот момент паж в красном камзоле и белых рейтузах опустился на колени перед Счастливчиком и тяжело рухнул под его копыта, из горла у него торчали две стрелы.

Это не камзол красный, это белый камзол пропитался кровью.

— Оксфорд! — У нее в руках уже был сорванный с седла короткий топорик в четыре фута длиной, она держала его обеими руками. Когда командиру приходится браться за оружие, значит, дела плохи. Раздались крики, вопли и внезапный топот конских копыт; через живую изгородь рядом с ней в огороженный загон влетели еще всадники: десять, пятьдесят, две-три сотни человек в мантиях и кольчугах…

Прямо перед Аш вспыхнул огонь.

Но она так и не увидела пушкаря и не услышала «бах!» и «крак!» ручной пушки: оглохла, даже не успев этого осознать.

Заговорила другая пушка. Теперь уже не ручная, а многоствольная. В промежутках между клубами пушечного дыма она видела, как расчет бургундской пушки протирает, заряжает, утрамбовывает и стреляет — и все это за немыслимо короткое время. Обернувшись, она увидела, что весь загон заполнили рыцари визиготы, а также воины в белых мундирах с пятиконечной звездой — из младшей линии в генеалогии, и Джон де Вир, призывал к атаке, и Счастливчик затаптывал кого-то, оказавшегося в опасной близости — в двух ярдах от ее правой руки, — и она стала поднимать свой топор вверх и, размахивая им из стороны в сторону, опускала его в чьи-то тела, разрубая кости. Ровно отсекла правую руку всадника — визигота, забрызгав кровью свое снаряжение от шлема с забралом до башмаков.

Она подошвами сапог ощущала, как дрожит земля от топота лошадиных копыт. «Бах!» — залп еще одной пушки отдался эхом у нее в груди. Она схватилась за поводья, напрягла ноги, заорала как могла громче на Счастливчика; и хорошо рассчитанным ударом топорика отвела от себя копье. Поднявшись, замахиваясь назад, с целью попасть по ноге рыцаря — визигота, она почему-то просто стала падать…

— Не надо! — она чуть ли не рыдала вслух. — Я не просила! Не надо Голосов!

Перед ней не было никаких всадников.

В загоне между живыми изгородями были только лошади в красных, желтых и синих чепраках, на которых галопировали бургундские рыцари. Аш потребовалось три секунды, чтобы вскочить в седло, приторочить к седлу топор и вытащить меч: за это время не осталось в живых ни одного человека в одежде и кольчугах визиготов, раненые лошади ржали от боли; вокруг них столпился весь огромный эскорт бургундского герцога. Она поняла, что это было нападение летучего отряда по способу клина.

У ног ее коня, уткнувшись лицом в свой флаг, лежал знаменосец визиготов с прорехой в кольчужной рубахе. Клинок сломанного меча торчал из его глазницы.

— Герцог! — из грязи снизу вверх на нее смотрел Джон де Вир. Стоя на коленях, он удерживал на руках человека в позолоченном боевом снаряжении и ливрее Оленя — Карла, герцога Бургундии. Из позолоченных составных стальных доспехов текла густая красная артериальная кровь. — Хирургов! Живо!

Летучий клин людей из страны камня и сумрака, готовых на любую жертву, если это позволит одному из них отыскать герцога Карла Бургундского под его вымпелом. Она покачала гудящей головой, стараясь расслышать, что тут кричит граф Оксфорд.

— ХИРУРГОВ! — его голос звучал слабо, как будто издали.

— Милорд! — Аш подъехала на Счастливчике. Свод неба над ней был черным, без единого проблеска света, она теперь считала, что это просто еще одно природное явление. Вдали, на севере небо было по-утреннему светлым. В лицо ей все еще дул холодный ветер. Она рывком захлопнула забрало, вонзила шпоры куда положено и с грохотом поскакала вверх по скользкому откосу, за ней с трудом поспевали ее знаменосец и эскорт.

Свет на севере начал меркнуть.

Как только она мысленно отвлеклась, Счастливчик немедленно перешел с галопа на шаг. Он опустил голову. Его бочкообразный живот был весь взмылен. Ее догнал Томас Рочестер на маленькой уэльской кобыле, за ним развевалось знамя Льва. Она без слов указала ему на небо.

На севере, в стороне Дижона, над границей Бургундии, свет солнца начал терять яркость.

— Хирургов для герцога! — приказала Аш. — Вперед!

Перед ней поднимался откос холма, мокрый, грязный, скользкий от человеческих останков. Палатки главного хирурга были в пятидесяти ярдах отсюда, как раз под гребнем холма. Счастливчик при всем желании не мог подниматься туда; она развернулась и поскакала со своей группой прямо на запад, вдоль подножия холма, где откос был не так крут и где она сможет подняться на гребень, в тыл и к фургонам хирургов.

Рочестер и эскорт опередили ее, их кони за последние два часа не настолько выложились. Она с трудом передвигалась позади своего знамени, позади своего эскорта.

И все произошло без предупреждения.

В бок коню, скакавшему перед ней, попала стрела. Ошметки конского тела полетели прямо ей в лицо и на одежду. Счастливчик попятился.

Из ниоткуда возникла рука в кольчуге, схватившаяся за ее поводья, рука дернула их вниз, и пасть Счастливчика окрасилась кровью. Жеребец заржал. Ударом меча отсекли одно стремя: она подпрыгнула в своем седле с высокой спинкой и свободной рукой схватилась за луку седла, чтобы удержать равновесие.

Около шестидесяти визиготов, все в металлических кольчугах, посыпались с гребня холма, проскакали сквозь ее эскорт и окружили их.

Копьем сзади проткнули Счастливчика. Он поднял задние ноги, опустив голову, и она прямо через его голову слетела в грязь.

Грязь была мягкой, иначе она сломала бы себе шею.

Удар был так силен, что она не почувствовала ничего, кроме пустоты, осознала, что лежит и смотрит прямо в черное небо, все у нее онемело, болит, в груди едкая пустота; что рукой она нащупывает меч, что клинок отломался от эфеса в шести дюймах; что с левой ногой что-то случилось, да и с левой рукой тоже.

К ней наклонился один из всадников. За решеткой шлема виднелось его бледное лицо, он обрадовался, рассмотрев ее ливрею. Левой рукой он поднял булаву. Спешившись, ударил ее дважды: сначала по левому колену, разбив отстегнувшийся наколенник, боль пронзила сустав; и еще раз — сбоку по голове.

И что было дальше — она уже отчетливо не помнила.

Она чувствовала, что ее поднимают, в первую минуту решила, что это бургундцы или ее люди; наконец, услышала, что говорят по-визиготски и что темно, нигде на небе ни проблеска солнца; она лежала на чем-то неустойчивом, что качалось и тряслось под ней, и это не поле, и не дорога, и не телега, а палуба корабля.

Спустя много дней оформилась ее первая сознательная мысль: «Я на корабле, и он плывет в Северную Африку».

Разрозненные листки, обнаружены вложенными между частями 5 и 6 “Аш: Пропавшая история Бургундии” (Рэтклиф, 2001), Британская библиотека

Адресат: #155 (Анна Лонгман)

Тема: Аш, археологические открытия

Дата: 18.11.00 10:00

От: Нгрант@

lt;Заметки на поляхgt;Формат-адрес отсутствуют, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна.

Я думаю, что Вы пытались связаться со мной по электронной почте, и у Вас не получилось.

Отвечаю на Ваши предполагаемые вопросы по последнему разделу: нет, мне не удалось разыскать в исторических источниках никаких упоминаний о битве при Оксоне 21 августа 1476 года или где-то около того, хотя излагаемые в хронике Аш события немного напоминают известную нам битву 22 августа 1485 года. Тогда состоялось сражение при Босворте, которое положило конец царствованию династии Плантагенетов в Англии. А еще известно похожее, очень примечательное сражение в Таутоне (Англия) с применением стрел, оно датируется в документах 29 марта 1461 года, там сторонники Ланкастеров «плохо видели расстояние между собой и противником» из-за сильного снега и ветра; потому и проиграли эту «битву Вербного воскресенья» династии Йорков.

У Чарльза Мэллори Максимиллиана в его издании 1890 года есть подстрочное примечание, что вышеописанный факт лишний раз доказывает, что в документы «Аш» ее современники (особенно дель Гиз, писавший в начале 1500-х годов) добавили подробности известных им битв.

Боюсь, что не ответил на Ваши вопросы по существу.

Мне трудно совмещать имеющиеся у нас материалы — два противоречивых набора доказательств. Рукописи, как уже понятно, — это художественная литература; а наши археологические находки вполне реальны как физическое доказательство. Я даю консультации Изабель по истории Европы пятнадцатого века, я работаю над переводом. Но, по сути дела, мне остается только размышлять. Как объяснить одно? Какая теория могла бы объяснить другое?

У меня нет никакой теории. Возможно, следовало прислушаться к ссыпке Аш на заход солнца как на «черное чудо». Я начинаю думать, что нужное нам объяснение я могу получить только чудом.

Пирс.

Адресат: #95 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш

Дата: 18.11 00 11:09

От: Лонгман@

lt;Заметки на поляхgt;Формат-адрес отсутствуют, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Пирс.

Я просто не представляю себе, почему у нас разногласия в доказательствах; мне придется поговорить об этом с начальством. Это не только вопрос моей работы и Вашей карьеры. Мы не можем издавать книгу, если не уверены в ее научной достоверности, — нет, постойте, не впадайте в панику! — и мы не можем ее НЕ издавать, если в ней речь идет о таком невероятном явлении, как карфагенский голем пятнадцатого века.

Читая Ваше последнее письмо, я задумалась — а что бы сказал ваш Воган Дэвис? Может, он сказал бы: «Пусть сходство битвы при Оксоне с битвой при Босворте — хитрость хроникеров, зато оно отражает идеализированное представление об истории „Потерянной Бургундии“».

Конечно, это звучит очень поэтично, но я задумалась об этом, потому что он не только ученый, но и поэт.

Моя подруга Надя высказала мне очень интересную мысль. Мы обсуждали упомянутую Вами теорию, я дочитала до того места, где Вы говорите о бесконечном количестве параллельных миров, возникающих каждую секунду, в которых каждый возможный вариант выбора или решения в любой момент времени вызывает появление еще одной, совсем другой «отрасли науки» — и т.д.

Надя сказала вот что. Она совершенно не сожалеет о потерянных возможностях — например, если бы вы поехали по другой дороге, то избежали бы аварии; и так далее, — но дело в том, что если эта теория о бесконечном количестве миров правильна, ты никогда не сможешь вести моральное существование .

По ее словам, если она приняла решение — не ударить по голове и ограбить старуху на улице, — в таком случае сам факт отказа от данного поступка вызывает появление параллельного мира, в котором она это СДЕЛАЕТ.

Я отнюдь не предполагаю, что Вы попали в параллельный мир или в параллельный вариант истории, — я не настолько безнадежна, — но все же Дэвис кажется не таким уж безумным, если его теория основана на научном соображении. Я тут размышляю, что если мы СМОГЛИ бы разыскать утерянную часть его «Введения»… Может быть, там есть совершенно здравое и вполне научное объяснение, и оно бы нам помогло? Даже научные представления 1939 года — уже ЧТО-ТО.

Анна.

Адресат: #156 (Анна Лонгман)

Тема: Аш

Дата: 18.11.00 11:20

От: Нгрант@

lt;Заметки на поляхgt;Формат-адрес отсутствуют, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна.

Позиция Вашей Нади интересна с философской точки зрения, но я не совсем так понимаю наших физиков.

Если верно то, на что указывают имеющиеся у нас доказательства, тогда перед нами оказывается не бесконечное число возможных миров, но только бесконечное число возможных будущностей, которые сжимаются в один конкретный и реальный момент в настоящем: СЕЙЧАС. Которое затем становится одним конкретным и единственным ПРОШЛЫМ.

Итак, Ваша подруга предпочла не сбивать с ног старую леди, и это состояние ОТКАЗА ОТ ДЕЙСТВИЯ и становится неизменным прошлым. Только в момент перехода от потенциала к практике и делается выбор. Так что можно чего-то просто не делать.

Сейчас я бы принял помощь от КОГО УГОДНО, в том числе от научной теории тридцатых годов о параллельных мирах! Тем не менее я предпринял широкие поиски книги Вогана Дэвиса, но неудачно; и я не думаю, что смогу многого добиться в этом отношении, пока сижу в палатке на границе Туниса.

В оставшиеся несколько недель я хочу поподробнее поспрашивать моих коллег и ученых друзей Изабель, выяснить, могут ли они предложить какие-нибудь теории. Пока не рискую начинать. Это может вызвать здесь ненужное внимание к нашим раскопкам; это может доставить Изабель много беспокойства — и, честно говоря, это может уничтожить мои шансы стать первым переводчиком текста «Фраксинус». Я знаю, что корыстен, но так редко выпадает шанс добиться эффектного успеха.

Может быть, это можно сделать за месяц? Начать опрашивать всех доступных экспертов, получать КОНКРЕТНЫЕ ответы? Это нужно было бы сделать до даты публикации.

Пирс.

Адресат: #96 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш

Дата: 18.11.00 11:37

От: Лонгман@

lt;Заметки на поляхgt;Формат-адрес отсутствуют, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Пирс.

Но не по даты редактирования и печатания! Пирс, что Вы со мной делаете!

Может быть, назначим срок — Рождество? Если эта проблема не разрешится сама собой, или мы, по крайней мере, не обнаружим к тому времени, что это такое, — тогда мне придется пойти к Джонатану.

Первая неделя января — САМОЕ ПОЗДНЕЕ.

Анна.

Адресат: #157 (Анна Лонгман)

Тема: Аш, тексты

Дата: 18.11.00 16:18

От: Нгрант@

lt;Заметки на поляхgt;Формат-адрес отсутствуют, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна.

Очень хорошо. Согласен. Мы не поднимем панику до первой недели января. Хотя, если мы не найдем ответа раньше — а речь идет о целых семи неделях! — у меня, скорее всего, сдвинется психика. Но тогда, вероятно, вряд пи меня будут волновать какие-то проблемы, если я стану сумасшедшим, верно?

Сейчас как раз пришел Джон Монкхэм. Фотографии голема великолепны. Мне жаль, что вы не сможете их скопировать или оставить себе; Изабель с каждым часом становится все более бдительна. Я думаю, что если бы Джон не был ее сыном, она не разрешила бы даже ему делать эти снимки на месте раскопок.

Я целое утро вылизывал свой перевод. Вот он, наконец, Анна, как обещано — «Фраксинус». Или хотя бы первый раздел. Прошу прощения, что успел сделать только минимум примечаний.

Пирс.

Адресат: #163 (Анна Лонгман)

Тема: Аш

Дата: 19.11.00 09:51

От: Нгрант@

lt;Заметки на поляхgt;Формат-адрес отсутствуют, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна.

Я его ПОЛУЧИЛ!

Я получил ОТВЕТ.

Я оказался прав, самое простое объяснение — обычно самое правильное. Просто мы слишком сами все усложняем: без необходимости усложняем все! Ведь это так просто. Нечего заниматься теорией Дэвиса, какова бы она ни была; нечего беспокоиться, что скажут в Британском библиотечном каталоге!

Я только что, сию минуту, понял вот что: если документ имеет гриф «художественная литература», «миф» или «легенда», ЭТО НЕ ОЗНАЧАЕТ, ЧТО ОН НЕ ОТРАЖАЕТ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ.

Так просто!

Только что Изабель мне сказала… мне пришлось признаться, что у меня проблемы; я говорил о теории Вогана Дэвиса, а она просто сказала: «Пирс, что за чушь?». И потом напомнила…

Археолог Генрих Шлиман нашел место расположения города Трои в 1871 году, проводя раскопки НА ТОМ САМОМ МЕСТЕ, КОТОРОЕ ГОМЕР УКАЗАЛ в «ИЛИАДЕ».

А «Илиада» — не «исторический документ», это ПОЭМА! С богами и богинями и всей художественной допустимостью вымысла!

Меня как удар грома поразил! Я до сих пор не могу понять, как это я упустил переклассификацию документов Аш, но это не имеет значения по сути дела. Главное — вот что: мы имеем тут, на месте раскопок, физическое доказательство, которое значит — что бы ни думали любые специалисты, — что в хрониках Аш пятнадцатого века действительно говорится о происходивших событиях. В них упоминаются технологические «големы» периода после падения Рима, и мы их НАШЛИ. С доказательством не поспоришь.

Правду можно передавать в виде рассказа. Художественного повествования.

Все в порядке, Анна. Нам осталось только ждать, когда библиотеки и университеты будут вынуждены опять присвоить документам Аш гриф «историческая литература».

А экспедиция Изабель и моя книга дадут необратимое доказательство того, почему они должны это сделать.

Пирс.