"Маги" - читать интересную книгу автора (Крыжановская Вера Ивановна)

Глава пятая

В старом дворце, который, казалось, был так же крепок и неразрушим, как и его обладатели, Супрамати еще более был охвачен воспоминаниями.

После ужина он передал своим друзьям былые впечатления, когда вновь возведенный в принцы Супрамати прибыл в этот дворец и чувствовал себя крайне неловко в своем новом положении. Этот юмористический рассказ заставил много смеяться Нару и Дахира. Затем решено было, что они пробудут в Венеции все время, какое остается в их распоряжении до отъезда на собрание братства.

– Ты хочешь делать визиты, Нара? Но ведь будет очень неловко, если кто-нибудь узнает нас, – заметил Супрамати.

– Успокойся! Никто никогда нас не узнает. Самое большее если скажут, что ты очень похож на одного из своих родственников, – со смехом ответила молодая женщина. – По этому поводу мне вспомнился комический случай с насмешником Нарайяной.

Вам известно, что этот дворец принадлежал ему с очень давних времен. Так как Нарайяна очень любил Венецию, то не упускал случая, хотя один раз в течение века, а иногда и чаще, проводить здесь по несколько лет.

Однажды, во время своего пребывания здесь в начале шестнадцатого века, Нарайяна заказал одному известному живописцу написать свой портрет; вы уже должны были заметить, что у него была мания в этом отношении. Все восхищались необыкновенным сходством портрета; затем мы уехали, и когда лет через восемьдесят снова вернулись в Венецию, Нарайяна не преминул повесить свой портрет в кабинете, где все обратили на него внимание. Один же старый нобили в восхищении сказал мне:

– Как ваш супруг похож на своего предка! Это просто баснословно! Если бы не костюм, то можно было бы подумать, что это он сам.

Нарайяна был в восторге от этого и тотчас же заказал новый портрет. Игру эту он продолжал и в 1740 году, когда мы опять приехали сюда. Его очень забавляли такие восклицания, а в результате каждый раз следовал заказ нового портрета. О! Нарайяна во многих отношениях был большой ребенок.

– Без сомнения, эти портреты еще существуют? – спросил Дахир.

– Конечно! Они все висят в кабинете, смежном с библиотекой, – ответил, вставая, Супрамати. – Пойдемте смотреть их: это положительно выдающиеся произведения искусства.

Все прошли в указанный кабинет и стали рассматривать четыре портрета, писанных во весь рост в натуральную величину. В богатых костюмах прошлых веков красота Нарайяны выделялась во всем своем блеске.

– Как жаль, что существо, обладавшее такой необыкновенной красотой и богато одаренное, так мало воспользовалось преимуществами своей необыкновенной судьбы для развития своей души, интересуясь исключительно внешними пустяками, – заметил Супрамати.

– Будем надеяться, что он лучше воспользуется своим загробным существованием. Жестокие страдания и отвратительное состояние, следовавшее за его смертью, сделают его серьезнее, – задумчиво сказала Нара.

Затем она прибавила с легкой улыбкой:

– Во всяком случае, благодаря мании к портретам, он оставил нам очень интересную память о себе.

– Это правда! Я очень жалею, что он не передал тебе своего вкуса к портретам. Твоих портретов, Нара, поразительно мало.

– О! Я достаточно жертвовала собой в угоду его страсти. Доказательством этого служат фотографии, украшающие твое бюро, и портрет в твоем кабинете. Я действительно не люблю, чтобы с меня писали портреты. Единственное мое изображение, которым я дорожу – это моя статуя. Тогда я, действительно, была молода душой и телом. Теперь я уже не способна чувствовать порывы и увлечения, или переживать мечты о будущем, которые осаждали меня в те времена. Они улетели навсегда, как сны в летнюю ночь. Мое тело осталось молодо, но глаза выдают мою старость. Это выражение глаз не передаст ни один художник, и портрет останется простой рисовкой костюма.

Супрамати и Дахир ничего не ответили. С грустью смотрели они на изображение бывшего сотоварища, сумевшего в течение веков сохранить свежесть чувств и способность к наслаждениям.

– Но в нашей галерее действительно недостает одного портрета – твоего, гроза моряков, зловещий призрак океана! – неожиданно сказала Нара, положив свою маленькую ручку на плечо Дахира.

Тот, внезапно оторванный от своих мыслей, вздрогнул.

– Герой легенды потеряет весь свой ореол, если представит публике свой портрет или подаст визитную карточку, – ответил тот с грустной улыбкой.

– Я вижу, что ты очень дорожишь своим престижем «пугала»; но мы знаем, как и Вагнер знал, но по наитию, что Блуждающий голландец – очень красивый молодой человек, опасный только для женских сердец.

На следующий день, вечером, все трое решили ехать в театр. Давали какую-то оперу, и они хотели познакомиться с новым направлением итальянской музыки.

Занавес только что поднялся, и зрительный зал был погружен в полумрак, когда Нара и ее спутники вошли в ложу и заняли места. Они внимательно стали слушать музыку, более шумную, чем мелодичную, и с интересом смотрели представление, которое по своей реальности переходило далеко за границы дозволенного на сцене.

Во время первого антракта они стали осматривать залу, ища среди публики прежних знакомых. Но трудно было узнать в почтенных старичках и седых старушках с согбенным станом некогда красивых молодых женщин и изящных кавалеров, так настойчиво ухаживавших за Нарой. Некоторые из находившихся в театре этих почтенных остатков прошлого с понятным удивлением смотрели на Супрамати и Нару. Они помнили их, но сочли теперь за незнакомых и удивлялись феноменальному сходству с их бывшими друзьями.

Очень многие упорно смотрели на ложу Супрамати, но тот не обращал на них никакого внимания. Вдруг он вздрогнул и, наклонясь вперед, навел бинокль на противоположную ложу. Там сидела белокурая молодая женщина, очень красивая и нарядная, оживленно разговаривавшая с молодым человеком, очевидно, влюбленным в нее.

– Нара! Видишь ли ты эту женщину в белом платье с изумрудной диадемой на голове? Это Лилиана – жертва Нарайяны, историю которой я тебе рассказывал, – прошептал Супрамати на ухо жене.

Нара быстро навела бинокль на указанную ложу, но в эту минуту сидевшая в ней дама тоже заметила их. Она сильно вздрогнула, так что веер выпал из ее рук, и, смертельно побледнев, откинулась на спинку кресла. Ее смущенный и пораженный взгляд точно прирос к Супрамати.

– Несчастная! Она снова принялась за свое отвратительное ремесло. Благодаря действию эликсира, она сохранила свою молодость и красоту, но в глазах ее что-то не светится счастье, – так же тихо ответила Нара.

Затем, минуту спустя, она прибавила:

– Ты должен повидаться с ней, Супрамати. Может быть, она потеряла или растратила свое состояние, и это снова толкнуло ее на путь разврата.

– Но если я пойду к такой особе, то это будет не особенно выгодно для моей репутации женатого человека, – заметил, смеясь, Супрамати.

– О! Я не буду ревновать такого примерного мужа, как ты, несмотря на пылкие чувства, какие ты внушил Лилиане, – лукаво возразила Нара. – Ступай смело, со спокойной совестью! Может быть, мы окажемся полезными этому несчастному созданию! Не забывай, что она – жертва Нарайяны, а это налагает на нас обязанности по отношению к ней.

– Ты права. Завтра же я навещу Лилиану. А теперь я пойду и узнаю ее адрес и какое имя носит она в настоящую минуту.

Через десять минут Супрамати узнал, что Лилиана превратилась в Андриен Леванти, что она появилась в свете всего три или четыре года тому назад и состоит любовницей маркиза Палестры, очень богатого тосканца.

Собрав эти сведения, Супрамати написал следующую записку.

«Завтра, в 11 часов утра, будьте одна. Я приду навестить вас. С».

Эту записку он послал в ложу куртизанки, где она так ловко была передана привратницей, сдобренной золотой монетой, что куривший в фойе маркиз ничего не заметил.

Лилиана была страшно взволнована, узнав в Супрамати своего благодетеля, спасшего ее от ужасного состояния, в какое погрузил ее Нарайяна. Она не забывала красивого и великодушного молодого человека, который удостоил ее своей любовью, и хотя тот никогда не давал ни малейшего известия о себе, он остался недосягаемым идеалом ее сердца. Когда Лилиана неожиданно увидела его все таким же молодым и обольстительным, каким знала раньше, и к тому же в обществе очаровательной женщины, в ее душе поднялась настоящая буря. Горе, страсть и ревность душили ее. Записка Супрамати немного ее успокоила. Он узнал ее и хотел видеть – это было утешением! Только Лилиана чувствовала, что не в состоянии остаться в театре и поэтому, как только вернулся маркиз, она сослалась на внезапное нездоровье, что подтверждали ее бледность и расстроенный вид, и уехала домой.

Она провела бессонную ночь. В долгие часы одинокого раздумья в ночной тиши она снова пережила все прошлое, всю странную и необъяснимую эпопею своей жизни. Но еще дольше тянулись утренние часы, предшествовавшие приезду Супрамати. Стоя на балконе, Лилиана с нетерпением всматривалась в проезжих. Сердце ее усиленно забилось и дыхание захватило, когда у ее подъезда остановилась гондола, и из нее вышел Супрамати.

Лилиана приняла его в будуаре. Она так волновалась, что не могла произнести ни слова и, молча подав ему руку, указала на кресло.

– Я счастлив, что случай снова свел нас, и что я нахожу вас такой молодой и прекрасной, – сказал он, дружески пожимая ей руку. – А между тем, мисс Лилиана, я не могу скрыть, что мне очень грустно встретить вас снова на тернистом и унизительном пути, который, я наделся, вы навсегда покинули.

Темный румянец залил ее лицо.

– Вы касаетесь больного места; но вам, моему благодетелю, я обязана сделать полную исповедь и дать отчет в том состоянии, которое вы так великодушно…

– Нет, мисс Лилиана, вы не должны ни давать мне отчета, ни исповедоваться, – перебил ее Супрамати. – Но если вы хотите поверить как другу то, что произошло в течение долгих лет нашей разлуки, я буду вам глубоко признателен. Поверьте, я принимаю искреннее участие в вашей судьбе. Разве вы не жертва преступного легкомыслия моего брата Нарайяны?

– О! Я с радостью доверю вам все! Но затем и вы, в свою очередь, ответите мне на один вопрос и объясните тайны, происходящие в моем теле. Я передам вам просто неслыханные факты.

– Я догадываюсь, о чем вы хотите спросить меня, и отвечу вам по мере возможности.

– После вашего отъезда я старалась честно сдержать свое обещание и начала новую жизнь. Я училась, читала и совершенствовалась в пении и музыке. Кроме того, под руководством m-me Розали я занималась делами благотворительности и посещала церковь. Должна признаться вам, что все эти непривычные для меня занятия, которым я отдавалась как бы по обязанности, а не по собственному побуждению, не наполняли мою жизнь, оставляя сердце пустым. Мимолетное счастье, которое я испытывала, облегчая нищету какого-нибудь бедняка или видя свои успехи в игре на рояле, меня не удовлетворяли. Единственный человек, которому я хотела бы показать свои таланты и похвалы которого я жаждала, был далеко и не давал мне о себе ни малейшего известия.

– Если бы вы искали одобрения Господа, а не человека, такого же несовершенного, как и вы, ваше сердце было бы удовлетворено, – ответил Супрамати, полусмущенный и полувзволнованный.

– Я вовсе не стараюсь оправдать мои недостатки или мою слабость; я только признаюсь в них, чтобы лучше мотивировать ошибки, из них проистекающие, – с тяжелым вздохом ответила Лилиана. – Но продолжаю мой рассказ. В течение трех лет я вела уединенную и трудовую жизнь, не видя никого из знакомых, как вдруг неожиданно встретилась с виконтом Лормейлем, которого не видала со времени катастрофы, случившейся между мной и Нарайяной. Виконт ничего не знал. Увидя меня, он обрадовался и объявил, что не отпустит, так как нам необходимо о многом поговорить. Мы зашли в сад одного кафе, который был почти пуст в такой ранний час, и там он рассказал мне, что Нарайяна умер, а ему наследовал его брат. Он рассыпался в похвалах вам. В заключение он рассказал, что вы женились в Венеции, а затем уехали в Индию…

Лилиана нерешительно остановилась, видимо, сильно взволнованная и смущенная.

– Ну, что же, мисс Лилиана? Продолжайте! Я догадываюсь, что вам неприятно было известие о моем тайном браке, – с улыбкой заметил Супрамати.

– Вы правы, – откровенно призналась она. – Я была взбешена и настолько глупа, что смотрела на ваш брак с очаровательной женщиной, по-видимому, вполне достойной вас, почти как на личную обиду. В своем бешенстве я считала себя как бы свободной от моего обязательства вести честную жизнь, не понимая в своем ослеплении, что добродетель, главным образом, полезна тому, кто ее придерживается.

Несмотря на просьбы и убеждения Розали, я, очертя голову, окунулась во все светские беспутства, но сердце мое продолжало оставаться пустым, а в часы одиночества меня терзали угрызения совести, что я пренебрегла советами моего благодетеля. Чтобы наполнить эту пустоту и заглушить мучительное сознание, я бросалась во все крайности. Я искала сильных ощущений; играла на бирже и в рулетку, а кончила тем, что растратила все свое состояние на одной рискованной спекуляции. Я потеряла все, что имела, но это не особенно огорчило меня. Моя красота, на которую, казалось, ни время, ни излишества не имели никакого влияния, давала мне неистощимый источник богатства. Я никак не могла понять, отчего моя красота не увядает. Хотя мне стукнуло уже пятьдесят лет, а зеркало все отражало лицо двадцатипятилетней женщины. Мне часто приходило на ум, что я – вторая Нинон де Ленкло.

Однажды, этому будет уже лет семь, я почувствовала сильное нездоровье. Это удивило и испугало меня, так как уже более тридцати лет я не была больна. Я ощущала страшную слабость, свинцовую тяжесть в членах и невыразимое отвращение к жизни. Приглашенный мною доктор не мог найти органической болезни и пришел к заключению, что, очевидно, моя расстроенная нервная система вызывает эти болезненные симптомы. Предполагая, что я приближаюсь к сорокалетнему возрасту, он прибавил, что года имеют свои требования, и предписал мне полный отдых в течение нескольких месяцев в каком-нибудь уединенном месте, куда бы не достигал шум светских развлечений. Я должна была жить преимущественно на чистом воздухе, проводить как можно больше времени в лесу, пить молоко, придерживаться вегетарианского

режима, ничего не делать и никого не видеть, чтобы дать своему организму полный покой.

Я последовала этому совету и поселилась на одной уединенной ферме в южной Германии. Хозяева мои были бедные, простые, благочестивые и честные. Их маленькое имение было окружено лесом, что, как вам известно, большая редкость в наше время; но соседний старик-помещик, человек тоже отсталый, ни за что не соглашался продать лес. Я поселилась в этой глуши.

Первые дни я чувствовала себя лучше, но вскоре тревожные симптомы со страшною силой появились снова: тяжесть конечностей сделалась невыносимой, зрение портилось, слух притуплялся, волосы на голове седели, стан сгорбился, а кожу, до того времени атласную и свежую, избороздили морщины. Одним словом, в течение двух или трех недель – не могу точно определить время, так как была тогда как сумасшедшая, – я превратилась в отвратительную старуху. Мое состояние было ужасно. Я так привыкла всегда быть молодой и красивой, что забыла про свои настоящие годы. Тщетно я убеждала себя, что неожиданно наступившая старость вполне естественна, и что только какой-то непонятный случай так долго отсрочивал ее; все равно я никак не могла с ней свыкнуться.

Последняя фаза этого ужасного состояния была страшно тяжела. Все мое тело, казалось, высохло, волосы вылезали прядями и все зубы выпали. В каких-нибудь три дня рот мой опустел, череп обнажился, а слабость достигла такой степени, что я не могла вставать и думала, что настал мой последний час. Мое состояние страшно беспокоило хозяев, и они хотели послать за доктором, но я энергично воспротивилась этому. Жить такой, какой я стала, – это было в тысячу раз хуже смерти. Я сделала только некоторые распоряжения относительно своих похорон и вручила им сумму, достаточную на погребение. Они не должны были никого извещать о моей смерти. Я хотела исчезнуть бесследно…

Это было вечером. Я лежала одна в своей маленькой комнатке, погруженная в тяжелое оцепенение, на которое, в минуты прояснения сознания, я смотрела как на предсмертную агонию. Но вдруг я почувствовала, как будто в том месте, где была рана, некогда нанесенная мне Нарайяной, вспыхнул огонь. Оттуда, казалось, брызнули огненные стрелы, которые пронизали мое тело по всем направлениям, производя всюду внутренние взрывы: то в руке, то в ноге, то в глазу, то в желудке. Я испытывала страшную боль, которая с поразительной быстротой переносилась с места на место. Наконец, голова моя точно разлетелась на части, и я потеряла сознание. Хозяйка рассказывала мне потом, что когда она пришла проведать меня, ей показалось, что я крепко сплю. Спала я так сорок восемь часов. Когда я проснулась, я чувствовала себя хорошо и только была очень голодна. Служанка принесшая мне завтрак, объявила, что у меня очень хороший вид и что я помолодела на тридцать лет.

Короче сказать, еще скорей, чем я состарилась, ко мне вернулись мои молодость и красота. Мало-помалу у меня прорезались и выросли зубы, – и я сделалась такой, какой вы меня видите. Моя добрая хозяйка сначала смотрела на меня с каким-то суеверным страхом, а потом успокоилась и призналась мне, что считает мою необыкновенную болезнь колдовством, наведенным на меня кем-то, роковое действие которого было уничтожено святой реликвией, которую она, незаметно от меня, поставила в головах моей кровати. Я не возражала, так как сама не могла понять, что такое происходило со мной.

Когда я совершенно поправилась, я должна была снова взяться за свое скверное ремесло, чтобы жить, как я привыкла. Только я не хотела появляться под своим старым именем и особенно там, где я прежде жила. Поэтому я приняла имя Андриенн Леванти и уехала в Америку. Оттуда меня привез в Венецию один друг – итальянец. Остальное не представляет никакого интереса.

Теперь объясните мне неслыханный факт, который я передала вам. Вы, над которым время не имеет никакой власти, вы должны знать ключ к этой тайне и можете сказать мне, когда кончится эта неестественная молодость и ненавистная жизнь, которая давит меня, как невыносимое бремя… Мне все надоело, у меня нет цели в жизни, и я даже ни на что не гожусь. Хоть из жалости скажите мне: когда и каким образом придет моя смерть?…

Взволнованный Супрамати с удивлением слушал этот длинный рассказ. Только теперь он понял слова Эбрамара, который сказал, что эссенция жизни, будучи введена в организм Лилианы

тем способом, которым ввел ее Нарайяна, действует совсем иначе и намного увеличивает продолжительность жизни, не делая ее, однако, вполне вечной. Но каким образом? Эбрамар объяснений не дал, и Супрамати положительно не знал, что ждет Лилиану в будущем. Способ, каким обновился организм Лилианы, был новостью для него и указывал только, как разнообразно действие чудесного и ужасного вещества.

– Вы спрашиваете у меня более, чем я могу сказать вам, мисс Лилиана, – ответил Супрамати после минутного молчания, – правда, есть неведомое вещество, удлиняющее жизнь на более или менее продолжительное время и поддерживающее силы и юность; но преступно пользоваться таким опасным средством легкомысленно, и я считаю Нарайяну преступником по отношению к вам, так как не спросив вашего согласия и не обсудив, способны ли вы на такое испытание, он осудил вас на жизнь, конца которой я не знаю, но которая, по моим предположениям, будет очень продолжительна. И все это Нарайяна сделал ради удовлетворения своих животных страстей!

– Видя, что Лилиана смертельно побледнела и с ужасом смотрит на него, Супрамати прибавил:

– Успокойтесь и смело смотрите в будущее! Все, что зависит от меня, я сделаю для облегчения вашей участи.

Прежде всего я снова дам вам состояние, которое избавит вас от необходимости торговать своей особой. Капитал я помещу таким образом, чтобы случайные спекуляции не могли его отнять у вас. Во-вторых, я могу только повторить мой совет, который уже раз дал вам, а именно: жить ради какой-нибудь благородной и полезной цели, а не для мелочного тщеславия. Нам необходимо победить разнузданные чувства, которые кипят в нашей душе, а не пользоваться ими, как законным предлогом для совершения всевозможных глупостей.

Я не могу поверить, чтобы такая унизительная жизнь, какую вы ведете, удовлетворяла бы вас. Вы сами заявили, что все вам опротивело. Да иначе и не может быть! Вложенная в нас божественная искра толкает нас вперед – от мрака к свету. В этом и состоит назначение души, это и есть тот путь, по которому мы должны подниматься, чтобы соединиться с нашим Небесным Отцом.

Посвятите себя труду и самосовершенствованию, и эта жизнь, которая так пугает вас, покажется вам не столь долгой, а вы менее будете чувствовать пустоту этого скоротечного мира, где смерть косит все вокруг, оставляя в живых только одну вас.

– Все, что вы говорите, – правда; а между тем, когда я думаю об ужасе такого будущего, мне кажется, что я теряю рассудок, – пробормотала Лилиана, закрыв лицо руками.

Затем, быстро выпрямившись, она прибавила:

– Вы говорите, чтобы я трудилась и совершенствовалась. Но как? Каким путем? Уединение и благотворительность не удовлетворяют меня и не вносят никакого интереса в мою жизнь.

– Я позабочусь дать вам более существенные занятия, – с улыбкой заметил Супрамати. – А пока прежде всего я устрою ваши имущественные дела. До свидания! Скоро вы получите от меня известие.

Вернувшись домой, Супрамати рассказал Наре о результате своего визита и стал обсуждать с ней, что можно сделать для облегчения участи несчастной жертвы Нарайяны, осужденной, очевидно, на долгую жизнь.

После зрелого размышления Нара посоветовала попробовать заинтересовать Лилиану оккультными науками. Может быть, эти занятия завлекут ее и даже приготовят в будущем из нее им помощницу. Нара хотела сама поговорить с молодой женщиной и объяснить ей, в чем дело.

Согласно с этим решением, она пригласила Лилиану приехать к ней.

Лилиана приехала, движимая столько же ревностью, сколько и любопытством, но все эти чувства быстро исчезли в горьком сознании своего подавляющего ничтожества перед этой выдающейся женщиной.

Тут впервые она вполне поняла, почему Супрамати, будучи мужем Нары, не мог полюбить ее. Но в то же время она чувствовала себя побежденной его нежной добротой, и в ней проснулось желание трудом и нравственным очищением приблизиться к этой избранной чете.

Лилиана с благодарностью приняла предложение отдаться изучению оккультных наук, а несколько феноменов, показанных Нарой, в высшей степени заинтересовали ее.

При помощи Дахира, имевшего на континенте различные знакомства, снеслись с одним стариком немцем, жившим близ Нюрнберга в небольшом уединенном замке и занимавшимся эзотерическими науками. И он, и жена его согласились принять в свой дом Лилиану в качестве ученицы, а один из высших адептов, живший в Лондоне, обещал наблюдать за неофиткой и руководить ею.

Когда все приготовления были окончены, Лилиана уехала в Нюрнберг, снабженная новым состоянием и воодушевленная наилучшими намерениями учиться и совершенствоваться. Сердце ее было покойнее, а признательность внушала ей желание оправдать заботы и заслужить уважение своих благодетелей.