"Любить и помнить [Демоны прошлого]" - читать интересную книгу автора (Кауи Вера)8Поздно утром в понедельник зазвонил телефон. Звонила Сара. – Эд? – Сара! У него перехватило дыхание. – Я на денек выбралась в Лондон. Не пригласишь ли меня пообедать? – Где и когда? – В час. У статуи Рузвельта. У меня в руке будет белый флаг. Она положила трубку. Она сидела на скамейке позади статуи Франклина Делано Рузвельта. Он сразу увидел ее. Она была потрясающе элегантна в платье из какой-то легкой шелковистой ткани, задрапированной у пояса. Платье было приглушенного серо-голубого цвета, на голове шляпа в виде чалмы в тех же тонах. Шляпа скрывала ее великолепные волосы, зато подчеркивала классический профиль. В ушах ее были жемчужные серьги, и на шее нитка жемчуга. Она была похожа на картинку с обложки журнала «Вог». Дорогая, ухоженная, выхоленная дама. Чистое совершенство. Он еще никогда не видел ее такой великолепной. Сара, которую он сохранил в памяти, была двадцатитрехлетней молодой женщиной в форме медсестры или в хлопчатобумажном платье, в юбке и свитере или совсем без одежды. А теперь перед ним была светская дама. Она не касалась спиной скамейки и сидела абсолютно прямо. Он обратил внимание на ее безупречные ноги в тонких нейлоновых чулках. Руки были сложены на сумочке, лежавшей на коленях. Она излучала спокойствие и уверенность. «Сейчас она мне все скажет», – подумал он. А что же именно она скажет? О чем она сейчас думает? И как должен себя вести он? «Ну ладно, спокойно, Эд, – приказал он себе. – Наберись терпения. Не спеши с выводами. Пусть все идет своим чередом. Не надо торопить события. Всему свое время. Только держи ухо востро. Тебе опять может быть очень больно». Сара смотрела, как он идет к ней. Она никогда не видела его в этой форме, он выглядел потрясающе. Ни одного изъяна, бесстрастно подумала она, какой красавец. Прекрасно сложен. Все тот же Эд, но в то же время другой. Более сформировавшийся, строгий, даже суровый по сравнению с тем молодым капитаном в оливковых брюках и кожаной летной куртке, отчаянно смелым и веселым. Теперь эта веселость тоже в нем проглядывала, только уже не такая безудержная. По нему будто прошлись утюгом – все черты сгладились. Он изумительно владеет собой. Тогда, в субботу, он это продемонстрировал ей в полной мере. Она понимала, что теперь должна сказать ему всю правду, всю до конца. Так, как требовала ее совесть. Он подошел, и она поднялась ему навстречу. Обвиняемый должен встать перед судом, мелькнуло у нее в голове. Но тут он улыбнулся, и все ее страхи мгновенно рассеялись. Она почувствовала прежнее возбуждение, кровь зашумела у нее в ушах. Он ласкал ее взглядом, и она выгнулась, как кошка под рукой хозяина, будто почувствовав на себе прикосновение его Длинных пальцев. У нее перехватило дыхание, и она неотрывно смотрела ему в глаза и тонула в их бездонности. Они стояли неподвижно, но каждый чувствовал тепло другого. И оба ждали. Она очнулась первой. – Ну что? – спросила она почти беззвучно, стараясь говорить как можно спокойней. – Все в порядке, – в тон ей ответил он. – Правда? – Конечно. – Ты уверен? – Разумеется. Она пристально оглядела его. – Ты совсем не изменился. – Только не слишком приглядывайся. Она склонила голову набок. Под низко надвинутой на лоб шляпой черты ее лица были все так же прелестны, серые глаза так же чисты и ясны. – Надеюсь, это был приятный сюрприз? – невинно спросила она. – Как всякий сюрприз. – И ничто не дрогнуло в тебе? – Отчего же. – Где болит? – Нет, боли нет. Немножко чувствую себя не в своей тарелке. Но это пройдет. – Шок? – Не преувеличивай масштабы бедствия, – ответил он серьезным тоном, но глаза его смеялись. Она прыснула, как девчонка. – А я вот волновалась. Нервы, знаешь ли. Ты всегда заставлял меня нервничать. В его глазах снова мелькнула улыбка. – Ты стоишь передо мной как перед судом присяжных. Ситуация и вправду серьезная, но не трагическая, Сара. Не надо бить себя в грудь. Если тебе нужно отпущение грехов, обратись к священнику. У нее чуть не открылся рот от удивления. Какой он все же чуткий, внимательный, и голос у него нисколько не изменился. И в то же время он по-прежнему прямой и неуступчивый, не зря в авиации заслужил прозвище Железный. Он многое знал, о многом догадывался, он все понимал, но при этом не позволял, чтобы им манипулировали, не становился марионеткой в чужих руках. Это была стальная стена, слишком устойчивая, чтобы ее можно было разрушить, слишком гладкая, чтобы ее одолеть, и слишком длинная, чтобы обойти. Значит, надо поискать дверцу. – Но ты ведь не знаешь, о чем я хочу поговорить, – рассудительно сказала Сара. – Нет, зато я знаю тебя. Ты всегда обожала Душещипательную киношку с Джоан Кроуфорд в туалетах от Адриана, которая жертвует собой ради какого-нибудь идиота. Я не любитель этого жанра, и мне не нравится запах горящей плоти. Эд заметил, как она напряглась, но, прежде она успела отстраниться, приблизился к ней, прижался к ее щеке и глубоко втянул в себя ее запах. – Ты пахнешь гораздо приятней. Мне всегда нравился твой запах. Она заглянула в его карие глаза, магия которых всегда лишала ее воли. Она сглотнула комок, подступивший к горлу. – Да, я помню. Мне ни разу не удалось затащить тебя ни на один сеанс. – Она рассмеялась и добавила почти трагически: – Сейчас мне предстоит разыграть душещипательную сцену. – Ну, это не твое амплуа. Ты, правда, пыталась иногда изобразить пафос, но только когда не знала, как ко мне подступиться. Так что расслабься, Сара, не напрягайся. Не беспокойся насчет моей реакции. Джеймс – замечательная новость. Может, поздновато дошедшая, но лучше поздно, чем никогда. – Он пожал плечами. – Нельзя сожалеть о том, о чем даже не ведаешь. Главное – ты пришла ко мне, чтобы сказать об этом. Можешь кричать об этом на весь мир, можешь прошептать на ухо, не важно, как ты это сделаешь. Другое дело, если бы ты это от меня скрыла. Или если бы я услышал об этом от постороннего человека. Я никогда не подозревал о существовании сына, но я чертовски рад, что он у меня есть. А теперь можешь рассказать мне все во всех подробностях и ничего не боясь. Мне важно одно – ты пришла, чтобы сказать мне об этом. Самообладание вернулось к Саре. – У меня никогда в мыслях не было скрыть это от тебя, – сухо сказала она. – Я так и полагал; рад услышать подтверждение из твоих уст. – Коротко говоря, Джеймс – если не считать тебя – лучшее, что случилось в моей жизни. – А что Джайлз? Ее не так-то легко было сбить с толку. – Для него тоже это самая большая радость. Потому он тебе и сказал о нем так многозначительно. Он знал, что ты докопаешься до истины. – – Меня это потрясло. – Он в курсе всего. – Я догадался. – Он помолчал. – Исповедь – полезная штука для души. У тебя как этим делом? Она снова и бровью не повела. – Я нанесла тебе удар, так ведь? – Так. А как же ты думала, Сара? Я вроде игрушки-неваляшки, которая из любого положения встает на ноги и хоть бы хны? Эта твоя кальвинистская совесть – чертовски острое и беспощадное оружие. Меч разящий. – Мне очень жаль. – Но я же говорил, что простил тебя. Говорить легко, Сара. А вот излечить душу... Она отвернулась, посмотрела на скамейку, где недавно сидела, и снова села на нее. Хлопнула ладонью рядом с собой. – Я ведь сказала, что нам нужно поговорить? – Интересно, что ты имеешь в виду. – Ну, основное ты уже знаешь. Она открыла сумочку и вынула из нее небольшой сверток. – Улики, добытые с помощью фотокамеры, ваша честь. Он взял пакет и взвесил на ладони. – Не хотите ли сделать какое-либо заявление, прежде чем приобщу эти материалы к делу? Может быть, имеются смягчающие вину обстоятельства? – Примите их вместо словесного объяснения. Защита отдыхает. По ее губам скользнула загадочная мимолетная улыбка. Эд нахмурился. – Нет, пожалуй, в тебе все же умерла трагическая актриса. Это что же – бомба замедленного действия? – Возможно. Она пожала плечами. В глазах зажегся огонек. Эду показалось, что он увидел в ее взгляде удовлетворение. Не желая того, он улыбнулся. – Бог даст, мне хватит сил справиться с потрясением, – пошутил он. Она промолчала. – Вся ответственность за последствия падает на тебя, – с шутливой суровостью предупредил он. – Может, тебе, наоборот, станет легче, – загадочно ответила она. – Ну давай же, не тяни. – Ну что ж, тебе лучше знать, – заключил Эд Сара не могла не видеть, насколько он поражен тем, что предстало его глазам. – По-моему, это называется переселением душ, – сказала она с надеждой. Эд недоверчиво вглядывался в фотографию. – Господи, – сказал он, – самое время тебе вспомнить свои навыки в оказании первой помощи. Похоже, меня контузило. В ушах звенит. – Он встряхнул головой. – Ты меня спрашивала насчет сюрприза? – Точно. – Нет, это слово тут не годится, но мой словарь слишком беден, чтобы подобрать подходящее для данного случая. Но все же, Сара, тебе следовало сказать мне об этом гораздо раньше. – Лучше поздно... – Будто небеса обрушились... – Привыкай. – Ты, верно, решила подшутить. Это просто моя старая фотография. – Она же цветная. В 1943 году таких не делали. Если приглядишься повнимательней, обнаружишь, что у него каштановые волосы, а не черные, и глаза зеленые, а не карие. Но в целом различий немного, это я признаю. А сходства гораздо больше, чем запечатлено на снимке. – Например? Он не отрываясь смотрел на фотографию. – Он умен, энергичен, у него прекрасно подвешен язык, он силен, девушки его обожают, он хорошо относится к матери и чтит отца. Эд бросил на нее быстрый взгляд. – Он – моя радость и моя гордость, Эд. Обладает всеми сыновними достоинствами и лишен сыновних недостатков. Хотя кое-что я бы в нем изменила, но не буду и пытаться. – Даже ради меня? – спросил он, не отводя глаз от фото, которое словно притягивало его. – Почему же ты так долго молчала, Сара? Она поняла, что стоит за этим вопросом. – Из-за тебя. Я ничего не знала о тебе: где ты, что ты, как ты – женат ли, есть ли у тебя дети, обязанности, из-за которых тебе, может быть, было бы некстати узнать о существовании еще одного сына. Я приберегала эту новость на случай твоего появления. Ждала тебя каждый год. – Готовила сюрприз? – Сюрпризы бывают не только приятными. – Этот из приятных. Он слегка пожал плечами. – Но, откровенно говоря, есть и неприятный момент. Это не касается самого Джеймса, конечно. Он заметил, как по ее лицу пробежала тень. – Жаль, что я узнал о его существовании через столько лет. Хотя здесь есть и моя вина. Я слишком долго отсутствовал. – Да нет, я одна виновата, ты тут ни при чем. Я хотела, чтобы ты узнал о Джеймсе, но, поскольку была не в курсе твоих жизненных обстоятельств, не решалась, – снова повторила она свой аргумент. – Надо было навести справки, но это такое тонкое дело... Так или иначе, – закончила она подчеркнуто деловым тоном, – ты здесь, ты все знаешь, и теперь все можно начать с чистого листа. – Что именно начать? – То, о чем я собиралась с тобой поговорить. Его взгляд невольно упал на фотографию. – Очень мило, что ты дала ему имя Джеймс. Чтобы успокоить свою совесть? – Добавить еще и Эдвард было бы слишком, как ты понимаешь. Слишком для тех, кто помнил тебя. Даже Джеймс звучит с вызовом. – Кстати, о вызове. Как тебе жилось все эти годы? Что тебе помогало – везение, воспитание или... что? – Хорошие манеры. У нас они по-прежнему в ходу. К тому же тебя двадцать один год не было в Литл-Хеддингтоне. – Но в субботу меня очень многие узнали. Боюсь, вся деревня не спала, обсуждая мое явление. – Это имеет для тебя значение? – Никакого. Но я не местный житель. В отличие от тебя. – Да, я-то живу здесь больше двадцати одного года. Она горько улыбнулась. – Все, что происходит в Латрел-Парке, составляет чуть ли не единственное развлечение для жителей деревни, Эд. Так всегда было и всегда будет. Ты пробыл здесь почти два года, должен знать местные нравы. – Я ничего не забыл. – Англия изменилась до неузнаваемости за эти годы, но жизнь в деревне осталась прежней. – А Джеймса не было на празднике. – Нет. У него идут занятия. – И по субботам? – Он провел уик-энд у своей подружки. – Вот как? – Я же тебе говорила – он весь в тебя. Эд ухмыльнулся. – А вообще он бывает на этих праздниках? – Когда был маленьким – да, но в последние годы уже нет. То был в школе, потом поступил в университет. – Хорошо учится? – Прекрасно. У него очень пытливый ум. – А он не интересовался, на кого же он похож? – Да. И я ему ответила на этот вопрос. – Так он знает? – Все знает. Эд помолчал, глядя на фотографию, будто пытаясь навсегда запомнить эти черты, хотя это были его собственные черты. – Возьми ее себе, – сказала Сара. – Конечно, возьму, – серьезно ответил он, но при этом улыбнулся. – Спасибо тебе, – добавил он, и Сара поняла, что он имеет в виду. – Значит, все в порядке. – Она взглянула на часы. – Я заказала столик в ресторане «Кон-нота» на полвторого. Правильно я сделала? – Как всегда. – Ну, это как посмотреть, – сухо отозвалась она. – Идем? Она поднялась. Они встретились глазами, и нее снова перехватило дыхание. – Так пошли же. Она повернулась, чтобы идти, но он удержал ее за руку. Сара вопросительно посмотрела за него. Он взял обе ее руки в свои и поцеловал. Она сжала его ладони. Потом он отпустил руки, и они пошли через сад в сторону Карлос-плейс. Эд заказал шампанское. Официант принес, разлил по бокалам, поставил в ведерко со льдом и ушел. Эд поднял бокал. – Мне просто нужно выпить, но все же давай выпьем за что-нибудь. Например – за жизнь, чтобы она не переставала радовать нас сюрпризами. – И чтобы мы сохранили способность им коваться. Они чокнулись и выпили. – Итак, – сказал Эд, снова наливая шампанского ей и себе, – ты хотела поговорить. Сара уткнулась носом в бокал. – Никак не соберусь с духом. Эд пожал плечами. – Нет в мире совершенства. – Даже в американских лабораториях делают ошибки, – язвительно бросила Сара. – Ты могла бы подать жалобу. – Нет уж. Я всегда хотела иметь от тебя ребенка, Эд. Если уж мне не суждено было заполучить тебя, надо было иметь хоть твою частицу. Больше всего на свете я боялась потерять ребенка. Во время беременности я заболела. Нервное истощение, эмоциональный шок и прочие дела. Поэтому я довольно поздно узнала о том, что беременна. Болезнь изменила картину беременности, и я была так плоха, что ничего не заметила. Когда я писала тебе то письмо, я еще ничего не знала. – Я удивился, что ты об этом не упомянула. – Я просто ничего не знала. Я была так подавлена, растеряна, удручена... Могла думать только об одном – что ты уехал. Я продолжала работать, посещала Джайлза, вставала по утрам, ложилась спать ночью. Однажды на дежурстве я потеряла сознание. Просто грохнулась на пол, когда ставила градусники. Пришла в себя только в машине «скорой помощи» по дороге домой. Мне велели быть крайне осторожной и сказали, что я на шестом месяце. Это было невероятно. Я сильно похудела, и никаких признаков живота не было. Но ошибки быть не могло. Мне велели лежать, не то я потеряю ребенка. Я была истощена и очень слаба. Если бы не соблюдала осторожность, мне грозил выкидыш. Это произошло в октябре. Где ты был в октябре 1944 года? – Во Франции. – Я ходила к павильону и пыталась представить, где ты сейчас. Я все время проводила гам. Осень стояла холодная, сырая, и я подолгу сидела и думала, что мне делать. В голове вертелись одни и те же мысли, я искала ответы на кучу вопросов. Молила о чуде: чтобы ты, как тогда, сошел с холма мне навстречу. Тогда все стало бы на свои места. И вот я сидела часами на берегу и ждала. Но ты ушел слишком далеко. Я осталась одна. Я строила разные планы на свою дальнейшую жизнь, но всегда выходило, что кому-то при этом будет плохо. И я решила из всех зол выбрать меньшее. Ты уехал. Я больше ничего не могла для тебя сделать и думала, что нетрудно жалеть о том, о чем не подозреваешь. Но я упустила одну возможность. Найти тебя, прибежать и сказать: «Прости, Эд. У меня будет ребенок». – Да, ты имела полное право так поступить. Она робко улыбнулась. – Вспомни, как все было, Эд. Ты сказал мне, как тебе тяжело. Ты бы простил меня, но не ради меня самой, а ради ребенка. Поэтому я отказалась от тебя навсегда. Это была моя вина и я одна должна была расхлебывать кашу, которую заварила. И все же мне повезло. Я потеряла все, но у меня был ребенок. Твой ребенок, Эд. Это было превыше всех моих ожиданий. Я даже была счастлива. Сидела там под дождем, и меня распирала радость. Я правда считала себя счастливой, – повторила она, видимо, уносясь мыслями в то далекое время. – Что бы со мной ни случилось дальше, у меня был твой ребенок. Только это и имело значение. Ни Джайлз, ни пересуды, ничто. Только ребенок. Сэр Джордж сказал Джайлзу, что я больна, что у меня нервное истощение, и так оно и было. А в декабре Джайлзу разрешили приехать домой на Рождество. Я все ему рассказала. Он прекрасно отреагировал. Он понял, что на меня нашло наваждение, это ведь так и было. Я потеряла голову. Это было как отрава. Но Джайлз! Поначалу с ним было очень трудно. Он ужасно переживал то, что с ним приключилось. Но, узнав о ребенке, он преобразился. Сказал, что сам не способен подарить мне дитя. Сказал, что, если я решу остаться с ним, он примет ребенка как своего. Другого у него все равно не будет. Он воспитает его как Латрела, и он все унаследует. Джайлз все еще любил меня. Он мог возродиться к новой жизни. Мы могли все начать сначала. «Мы нужны друг другу», – сказал он. И я приняла его предложение. Я даже не особенно задумывалась над тем, что делаю. Понимание пришло позже. Все мои мысли были заняты ребенком. Я ужасно хотела, чтобы все обошлось. Так и случилось. Он, к счастью, оказался крохотным. Всего пять фунтов. Он, бедный, тоже был истощен, были проблемы с дыханием... Одно время даже думали, что Джеймс не выживет. Мне хотелось связаться с тобой. Я даже начала писать тебе письмо, собиралась послать через штаб американской авиации в Буши-Парке. Мне казалось, что ты должен его увидеть, прежде чем он умрет... Но он не умер. И я не отправила письмо. Когда я уверилась, что Джеймс будет жить, я опять стала разумной. Так, во всяком случае, мне казалось. Я была с Джайлзом и считала бессмысленным бередить твои раны. Вот случай все поставить на свои места – думала я. У меня развился страшный комплекс вины. Не Джайлзу, а мне требовался хороший психиатр. Я считала, что, если отдам себя без остатка Джеймсу и Джайлзу, все само собой уладится. Джайлзу было очень худо – и физически, и морально. Ему надо было заново научиться жить в новых и безумно тяжелых условиях. Это уж не говоря о том, что он узнал обо мне. И он был готов забыть и простить, снова принять меня и Джеймса тоже. К тому же он нуждался во мне. Мне предоставлялась прекрасная возможность загладить свою вину. К тому же мне страшно повезло – у меня теперь был Джеймс. Такова история. Она взяла бокал и залпом выпила. Протянула Эду, чтобы он налил еще. – Джайлз был великолепен. Он обожает Джеймса, и тот платит ему взаимностью. Я и сейчас думаю, что поступила правильно. Я ни о чем не жалею, кроме того, что нанесла тебе рану. Но я не могла знать, как у тебя обстоят дела. Я была абсолютно уверена, что ты встретил другую женщину, женился, народил детей. А наш с тобой сын – твой мне подарок. Когда мы стали организовывать эти ежегодные встречи ветеранов, я и боялась, и надеялась на твое возвращение. Мне хотелось, чтобы ты узнал о Джеймсе. Мне не хотелось, чтобы ты счел, будто я отторгаю его от тебя. Я решила, что, если ты когда-нибудь сюда приедешь, и один, я тебе все скажу. А если привезешь жену, то нет. Но ты не приходил. И я стала думать, что ты не придешь никогда. Что я так сильно досадила тебе, что ты выбросил меня из своей жизни навеки. И когда генерал Миллер сказал мне, что видел тебя в Сайгоне и ты тогда не был женат... – Мы с ним виделись минут пять, не больше. Садились в разные самолеты. – Я знаю. Он сказал. Он сказал еще, что ты знаешь о наших праздниках. – Да, а мне он сказал, что ты обо мне спрашивала. – Я действительно спрашивала. Но он мне ничего не сказал. И я решила, что ты нарочно скрываешься от меня, не хочешь приезжать сюда, встречаться с кем бы то ни было, что я обманывала себя, надеясь, что ты можешь все простить. Я думала, что просто присваиваю тебе те же чувства, которые владели мной. – Много ты понимаешь, – горько сказал Эд. – Теперь уже больше. Когда я увидела тебя у нас на лужайке, это было... – Знаю, как это было. Со мной было то же самое. А мне казалось, я сумел выдержать тон. – Замечательно сумел. Она протянула ему руку. Он взял ее в ладони. – Я рада, что ты вернулся, Эд. И не только из-за Джеймса. Я никогда не намеревалась вас с ним разлучать, как я уже сказала. Я безропотно принимаю на себя всю вину. Мне выпала такая роль. Хозяйки карточного домика. Одна карта упала, и домик обрушился. Но моя любовь к тебе уцелела среди руин. Я никогда не переставала любить тебя, Эд. Любить, помнить, хотеть тебя. Ты всегда во мне. Ты – самое лучшее, что было в моей жизни, хотя у меня есть нечто не менее замечательное – Джеймс. Но и его я получила благодаря тебе. Он долгие годы был лишен тебя, но, знаешь, я выстроила еще один карточный домик – в Калифорнии. Где ты жил со своей женой и детьми. – Ты не спрашивала меня про жену. – Твоя женитьба меня не касается. – Очень даже касается. Из-за тебя я женился. Только для того, чтобы понять, какая это ошибка. – Какая она была? – Внешне похожая на тебя. – Американка? – Да. – Когда это случилось? – В 55-м. Наш брак продержался три года, и то потому, что она не хотела разводиться. Она залипла на мне, как я залип на тебе. Каким таким клеем ты пользуешься, Сара? Тебе надо его запатентовать. Очень ценный продукт. Он пробежал пальцем по атласной коже ее ладони. – А что Джеймс? Его ты тоже приклеила намертво? – Мы с ним очень близки. Настолько близки, что я смогла все рассказать ему о тебе. – Все-все? – Все. Джеймс не дурак, Эд. Он давно понял, что сделан не из того теста, что Джайлз. Дело даже не во внешности, не в темпераменте и не в характере. У них вообще нет ничего общего, хотя они любят друг друга, а Джеймс еще испытывает к Джайлзу глубочайшее уважение, восхищается им. Джайлз вырастил Джеймса, но я давно рассказала ему про тебя. Ему известно, что кровного родства с Латрелами у него нет. Джайлз перенес несколько операций, при некоторых требовалось переливание крови. Когда Джеймсу было четырнадцать лет, он как-то пришел ко мне и напрямик спросил, кто его отец. Они что-то учили про кровь в школе, насчет групп и наследственных факторов и всего такого. У Джайлза нулевая группа, у Джеймса – АБ с положительным резус-фактором, как у тебя. Я помню это по твоему медальону. И я сказала мальчику правду. Он ответил, что давно это подозревал, с тех пор как, разыскивая что-то на моем туалетном столике, наткнулся на шкатулку, в которой я храню твои письма, фотографии и крылышки. Джеймс невероятно любопытен. Он открыл шкатулку, увидел все это, а потом поймал свое отражение в зеркале и сразу все понял. Сара улыбнулась своим воспоминаниям. – Он себя очень благородно повел. Уверял меня, что все понимает, задавал вопросы, гладил мою руку и поклялся хранить тайну, – с нежностью в голосе говорила Сара. – Мне показалось, что он скорее испытал облегчение, увидев, что я не сержусь на него за то, что без спросу залез в мою шкатулку, нежели огорчился тому, что живет с неродным отцом. Мы с Джеймсом всегда были близки, у нас не было друг от друга тайн. Мы могли разговаривать о чем угодно, но после этого случая между нами установились еще более доверительные отношения. И сейчас, став взрослым, он ни в коей мере не осуждает меня, вообще Даже не думает судить о моем прошлом. Они вообще другие люди, это новое поколение, Эд. Они совсем не по-нашему смотрят на мир. Джеймс все понимает, потому что знает меня, причем знает не хуже, чей ты. И я надеюсь, что он так же близко и очень скоро узнает тебя. Я столько рассказывала ему о тех днях, о «Девушке из Калифорнии» и «Салли Б.», о военной базе, о войне, о том, как мы тогда жили, что носили, что ели-пили, какие пели песни. Для него это все как волшебная сказка, миф, древняя история. Хотя было всего одно поколение назад. Эд отчужденно слушал, будто с трудом понимал ее слова. Саре даже показалось, что он недоволен и даже рассержен услышанным. Впрочем, раздражения на его лице не было, оно было бесстрастным. Глаза не отрываясь смотрели на фотографию Джеймса. Сара с беспокойством ждала его реакции. Наконец он заговорил – каким-то непривычным сдавленным голосом: – Мне трудно примириться с тем, Сара, что мне преподнесли Джеймса на блюдечке с голубой каемочкой. Я не хочу, чтобы его использовали, чтобы получить отпущение грехов и вознаградить меня за страдания. Таким холодным и далеким Сара его не видела никогда. Конечно, он не может разделить ее чувств к Джеймсу только потому, что он его – их общий – сын. И насчет отпущения грехов он тоже прав. Так долго пребывая в тисках своей вины, она жаждала прощения. Но все это не значит, что Джеймс – жертвенный ягненок или пасхальное яичко. Вот, мол, Эд, посмотри, что я для тебя приготовила. Правда, прелесть? Нет, она сделала то, что сделала, только потому, что мечтала, чтобы Джеймс полюбил Эда, а Эд полюбил Джеймса. Конечно, Джеймс раньше узнал об отце, но ведь Эд такой зрелый и умный мужчина... Если бы только свести их вместе... Нет, мысленно решила она, теперь дело за ними. Каждый из них должен сам этого захотеть. Ты сделала все, что в твоих силах. Она по привычке машинально прикусила нижнюю губу. Эд заметил ее волнение. Он мог читать по ее лицу, как по книге. Саре удалось пролить свет на многое. Правда, остались все же некоторые темные уголки. Но многое действительно прояснилось. Эд стал с еще большим уважением относиться к Джайлзу. Бизон Миллер слишком мягко обрисовал ситуацию с ним в прошлом году. И, конечно, этот Латрел прекрасно знал Сару. Он сумел пришпилить ее к себе стальными крючьями. «Мои крючки были из воска, – думал Эд, – они растаяли, когда обстановка накалилась... Впрочем, нет. Не тут-то было. Они здесь, только ушли на глубину. Иначе зачем бы Сара сидела сейчас передо мной и все это рассказывала? И каждое ее слово подтверждает, что наша связь неразрывна. Не надо впадать в грех старых ошибок. Не стоит упираться. Если Джайлз Латрел смог примириться со мной, почему бы мне не примириться с ним? Как-никак за ним – двадцать один год жизни с моей бывшей возлюбленной плюс ореол страдальца. А что за мной? Сара? На словах – да. По сути – нет. Она так близка и так далека. Слишком далека. Но недостаточно далека. И какого черта я сюда вернулся? Что меня здесь ждет? Женщина, которой мне не видать как своих ушей, и сын, которого я не знаю. Такая вот простая арифметика. В общем, ты продулся в прах, парень. Хоть ты и был отличником по математике, а в пристенок слабо сыграл. У Джайлза Латрела вышло лучше». Эд вдруг осознал, что неотрывно смотрит на Сару, хотя и не видит ее. Он сделал над собой усилие, и взгляд его приобрел осмысленное выражение. Она смотрела на него, удивленно подняв брови, в глазах ее застыл вопрос. – На этом первый урок окончен, – негромко сказала она. – И что же мы постигли? «Не доверять тестам на беременность», – подумал он про себя, а вслух сказал: – Что я, оказывается, заочный папаша. – Это легко поправить. – Каким образом? Устроим вечер знакомств? – Положись на меня. Я же говорила, что он готов встретиться с тобой. – Верю, что ты сделала все возможное. Но что касается его... – Я же говорю: положись на меня. – Это я усвоил. – И давай на этом поставим точку. Она выпрямилась и сложила руки на столе. – Неужели тебе все еще мало, Эд? Разве я мало тебе дала? – Больше чем достаточно. – Что-то незаметно, – сухо отозвалась она. – Ты как будто в чем-то сомневаешься. Лучше погрузись в приятные мысли. Он рассмеялся. – Тогда я погружусь в тебя. – Приступай, – улыбнулась она. Он оперся подбородком о кулак и впился в нее глазами. – Зачем же так по-дурацки! Она перегнулась через стол и взяла его за руку. – Это все, что я могу себе позволить в ресторане. – Ладно, хорошенького понемножку. – А что потом? Она пожала плечами. – Бог весть. – Раньше ты всегда знала. – Была моложе. – А теперь? – А теперь я все чаще ловлю себя на том, что ничего не понимаю. – Послушай, Сара, я у тебя в руках. Могу только слушать. Все, что надо было сделать, ты сделала. И теперь я чувствую себя лишним. В твоем повествовании я всего лишь незначительный персонаж, лицо без слов, без действия. Свою последнюю большую роль я сыграл двадцать один год назад. Ты и продюсер, и режиссер, а я – марионетка. И даже не знаю, что мне предназначено по сюжету. – Тебе не требуется ничего делать. Сегодня достаточно того, что я тебе все рассказала. Вот и все. Я хотела, чтобы ты все узнал. Всю правду. Я выполнила свою задачу. Ты имеешь полное право знать правду. Он твой сын, и ты должен был об этом знать не потому, что я ожидала от тебя в связи с этим каких-то действий, а просто потому, что ты должен об этом знать. Но у меня создается впечатление, что ты сделал стойку, а мне известно, что твои зубы пострашнее твоего лая. – Не покажете ли нам ваши шрамы? – саркастически спросил Эд. – Послушай, Сара... – Он подался к ней всем телом. – Я тебе очень благодарен за то, что ты сказала. И давай пока не будем к этому возвращаться. Я не собираюсь нападать на тебя за то, что ты чересчур затянула с этим известием, хоть ты и прозрела на моем лице псиный оскал. После того, что я узнал, стану ли я кусать руку, которая скормила мне такой лакомый кусок пищи дл – Ты никогда не пропускал того, что напечатано мелким шрифтом. – Теперь я читаю и между строк. Ты написала изумительный текст, Сара, но я не готов играть ту роль, которую ты мне назначила. Пока не готов. Я теперь очень придирчиво выбираю роли и не играю того, что мне не по душе. Ты права, это не трагедия, но, слава Богу, и не фарс. Это просто старая, старая история... – Совершенно верно. – Я тебя внимательно выслушал. Но это ничего не изменит. А я вот изменился. – Он опять откинулся на спинку стула. – Можете больше не беспокоиться, в случае чего мы сами вас побеспокоим. Сара не шелохнулась. – По крайней мере честно, – сказала она. – Могу я узнать, каковы мои шансы? – Шансы довольно велики. Не меньше, чем у других. – Спасибо на добром слове. Эд смотрел ей прямо в глаза. – Я предупреждал, что за утешением лучше обратиться к священнику. – Тем не менее ты выслушал мою исповедь. – Это все, что я смог для тебя сделать. – Смог или захотел? – Это как посмотреть. – Ты имеешь в виду – посмотреть на Джеймса? Он пожал плечами. – Можно и так сказать. – Я ведь тоже изменилась, – сказала Сара. Она взяла меню и протянула ему. – Ладно, давай сменим тему. Что ты будешь есть? Сара заканчивала подписывать адрес на пакете, и вдруг кто-то поцеловал ее в макушку. – Для Рождества рановато, день рождения у меня уже прошел, так кто же тогда счастливый получатель этого подарка? Она с улыбкой взглянула на сына, лукаво смотревшего на нее сверху вниз. – Привет, дорогой. Я и не слыхала, как ты подъехал. – Потому что я и не подъезжал. У моего старого драндулета полетел последний цилиндр. Меня Памела подвезла. – А где же она? – Ей некогда. Умчалась к своим старикам. У них ждут гостей на уик-энд. Ей надо их развлекать. – Джеймс пристроился на краешке стола – так, чтобы видно было лицо матери. – Ну что? Как дела? Что новенького? – Новостей полно. Мне надо тебе кое-что сказать. – Вот как? Случилось что-то необыкновенное? – Да нет. – Похоже, ты встретилась с призраком. – Пожалуй. – А как, кстати, прошел традиционный сбор? – Великолепно. Это был самый лучший праздник из всех. – В самом деле? – Он пристально посмотрел на мать. – С тобой, кажется, действительно произошло нечто необычное. Ты сама на себя не похожа. Прическу, что ли, сменила? — Он нежно провел ладонью по ее щеке. – Может быть, какие-нибудь добрые новости о па? – Нет, отца это не касается, – осторожно сказала Сара. – Так в чем же дело? Не томи. Сара посмотрела на бандероль, повернула ее так, чтобы Джеймсу виден был адрес, и придвинула к нему. Джеймс удивленно поднял брови. – Так-так, – сказал он. – Так вот почему в субботу у нас состоялся самый лучший из праздников! Он с осуждением взглянул на мать. – Да. – И ты уже шлешь ему подарки? – Только переснятую фотографию из альбома. – Которая у тебя случайно оказалась под рукой. – Да. – Понятно. Документальное свидетельство, – холодно сказал он. – Готов держать пари – он здорово удивился. – Да. – А что еще можно о нем сказать? – Он почти совсем не изменился. – Чего нельзя сказать о тебе. Тебя просто всю перевернуло. Я сразу понял, что-то не так... Значит, дело в нем. – В нем. – Так, так, так, – с нарочитой небрежностью произнес Джеймс. – Теперь, значит, мы лихорадочно перелистываем старые альбомы, ворошим память. Что же ты сразу не сказала? – Я собиралась. – Еще бы! Знаешь, я бы чего-нибудь выпил. А ты? – И я. Налей мне шерри. Джеймс принес бокалы, один поставил перед матерью, пододвинул кресло и сел напротив нее. – Ну, я устроился и готов слушать. Итак, мы начинаем? Сара рассмеялась. – История будет забавной? – Вряд ли. Я смеюсь потому, что всегда знала, как ты на него похож, но после того, как увидела его снова, поняла, что ваше сходство просто поразительно. – Значит, это будет история о призраках. – Зря ты так веселишься, Джеймс. Джеймс пожал плечами. – Судя по всему, он человек цивилизованный. Это внушает оптимизм. Серьезный взгляд матери смутил его. – Он полковник американской авиации. – Боже милостивый! Один из тех, кто готов в любой момент поднять в небо бомбардировщики с водородными бомбами. – Он сотрудник американского посольства в Лондоне. – Тогда он действительно должен быть прилично обтесанным, не говоря уж о множестве других достоинств, которыми он обладает, если сумел произвести на тебя впечатление. Льстивый комплимент был слегка подпорчен ядовитым тоном, которым он был произнесен. – Ну давай же, выкладывай! – нетерпеливо торопил Джеймс. – Ты же умираешь от желания поделиться. Сара рассказала ему все. Он слушал молча, потягивая из бокала, и, когда Сара умолкла, улыбнулся улыбкой Эда. – Да, просто сказка братьев Гримм, – резюмировал Джеймс. Сара, чувствуя его замешательство, со смехом сказала: – Вот и он отреагировал точно так же. – Да, ему, наверно, было что сказать. По тебе видно. – Неужели? Джеймс нахмурился. По его виду Сара поняла, что чем-то обидела его. Джеймс не мог скрыть удивления и досады. Он впервые увидел мать как женщину – не мать, но женщину, которая может чувствовать эмоциональное и сексуальное влечение к мужчине. И это ему не нравится. Совсем не нравится. Он вырос рядом с матерью, которая давно похоронила сексуальность вместе с любовью, и вот теперь гробницу открыли, а в ней, оказывается, скрывалась прекрасно сохранившаяся женщина из плоти и крови. Это поразило его до глубины души. – А что же он? – с неприятным ударением на последнем слове спросил Джеймс. – Он чувствует то же, что и ты? – Да. – Ничуть не угас? – недоверчиво переспросил он. Сара промолчала. – Все страньше и страныше, – процитировал он «Алису в Стране Чудес». Верь не верь, а правда глядит прямо тебе в глаза, струится от сияющего лица матери, так неузнаваемо преобразившейся в мгновение ока. Благодаря некоему Эдварду Джеймсу Хардину, полковнику военно-воздушного флота США, ветерану второй мировой войны, бывшему пилоту «Девушки из Калифорнии» и «Салли Б.», человеку с фотографии, которую мать хранила в потаенной шкатулке у себя наверху, а также в своем сердце. И вот он вернулся и открыл это сердце своим ключом. Сара знала своего сына лучше, чем он сам себя знал. Она могла читать его мысли по лицу, как бы он ни старался их скрыть. Он был оскорблен в лучших чувствах, хотя старался прятать истинные эмоции за мальчишеской бравадой. – Мы поговорили в субботу на празднике, понедельник вместе пообедали, тогда я и рассказала ему о тебе. Вот и все, – мягко сказала Сара. – Больше ничего не было. «Пока не было», – подумал Джеймс, не сводя глаз с бокала. Он только теперь начинал что-то по-настоящему понимать. И это ему тоже не нравилось. Он был еще слишком маленьким, когда мать впервые сказала ему про Эдварда Джеймса Хардина, и для него это казалось чем-то вроде голливудской мелодрамы времен войны. Отважный американский пилот-красавец и юная английская аристократка, страстная романтическая любовь... Ему тогда было невдомек, что такое подлинная страсть. В тех старых голливудских картинах никогда не показывали мужчину и женщину в постели. И теперь эта женщина, сидевшая напротив него, не могла быть его матерью. Слишком сексуальна для такой роли. Подумать только – его мать! Он воспринял историю как те сказки, которые мать читала ночь, она соседствовала в его сознании с легендами о короле Артуре и рыцарях Круглого стола или о героических защитниках форта Аламо. Быть сыном полумифического летчика, сделавшего двадцать пять боевых вылетов, а может, и больше, который сражался в небе с «мессершмиттами» и «фокке-вульфами» и посадил «Салли Б.» на двух моторах, гораздо больше льстит самолюбию мальчишки и больше говорит его воображению, чем быть сыном неподвижного калеки. Родной отец представлялся Джеймсу чем-то вроде одинокого рейнджера, о котором можно читать в книжках, которым можно восхищаться, нов которого нельзя поверить как в реального человека. Реальными были человек в инвалидной коляске и милая, святая мама, которая жертвенно-преданно ухаживала за ним. Какой ценой это ей давалось – об этом Джеймс задумался впервые. Раньше это просто не приходило ему в голову. Бедная его голова! С ума можно сойти. И это его мама! Господи милостивый! Да какое она имела право? Уже двадцать четыре года замужем! И самой целых сорок четыре года! Понимая гигантскую разницу между двумя мужчинами в ее жизни, Джеймс никогда не придавал значения тому факту, что Джайлз Латрел приходился ему неродным отцом. Их отношения были настолько близкими, что это было не важно. Он не считал свою мать прелюбодейкой. Вплоть до этого момента. Его мать, его любимая мамочка, ложилась в постель с другим мужчиной, лежала голая в его объятиях, позволяла ему проникать в себя и брюхатить– и в результате появился на свет он, Джеймс Джайлз Латрел. Он впервые осознал себя продуктом незаконной связи, ублюдком. Мерзость какая. Да как же она осмелилась? Как она могла? У него комок подкатил к горлу. Господи, если она так преобразилась после беседы с ним, как же она выглядела после занятий с ним любовью? Любовью, с отвращением подумал он. Через двадцать-то лет? – Так что же он? – переспросил Джеймс, с ядовитой иронией произнося последнее слово, – Как ему понравились твои милые откровения? – Понравились. – Значит, ты кругом довольна. Что очевидно. – Он допил бокал до дна. – А па? – Он первым сказал о тебе Эду. – Подумать только! Мне просто ничего не остается в этой ситуации, кроме как радоваться за вас всех. У вас сложился чудный уютненький брак втроем! – Глупо и грубо, – холодно сказала мать. – Мне всегда хотелось сказать о тебе Эду. Ты прекрасно об этом знаешь. – Это была мечта. Я никогда не верил в реальность всего этого, если хочешь знать. Он никогда не был для меня реальным. Только героем твоих историй. Я и предположить не мог, что когда-либо услышу о нем иначе, чем из твоих уст, и никогда не хотел его увидеть! – Он неприязненно посмотрел на мать. – В отличие, видимо, от тебя. – Я хотела этого всегда, – призналась Сара. Джеймс был совершенно обескуражен. – Зачем он явился? – Просто почувствовал, что может это наконец сделать. – У него все еще зудит – через столько-то лет? – Не хами, Джеймс, – резко оборвала его Сара. – Но это же смешно! Столько лет прошло! И что же мне теперь прикажешь делать? – Никто ничего тебя не просит делать. – К чему тогда вообще все эти разговоры? – Эти разговоры давно у нас велись. – Да, шесть тысяч миль и двадцать лет долой, и теперь, очевидно... – Что очевидно? – Завел тебя, – грубо бросил Джеймс. – Разве не так? С первого взгляда видно. Мать неожиданно улыбнулась в ответ, и эта улыбка его окончательно вывела из себя. – Ты прав. В нем закипала злоба. Больше всего злило ее самообладание, даже какое-то высокомерие. В ней чувствовалась такая уверенность в себе, какой раньше он никогда не замечал. Еще одно доказательство влияния на нее этого человека. – Я отвечу на вопрос, который ты не решаешься задать, – спокойно сказала мать. – Да, я все еще люблю его. И всегда любила. И всегда буду любить. Он потерянно глядел на нее. – И чем же он тебя взял? – с отвращением спросил он. – Я просто не узнаю тебя. – Уймись, – мягко сказала мать. – А что прикажешь делать нам – твоему мужу и твоему сыну? Удалиться, чтобы не портить картину? – Оставаться на месте. – Ну спасибо, успокоила. – Я не собираюсь бросать ни мужа, ни сына. Эд вовсе не за этим явился. – Откуда ты знаешь? Может, до него дошли слухи, что па дышит на ладан. Взгляд матери стал ледяным. – Довольно, Джеймс. Ты забываешься. – Я забываюсь? Это ты забыла обо всем на свете и еще смеешь меня осаживать! – Замолчи! Ее голос прозвучал как удар хлыста. Джеймс отпрянул. Сара изо всех сил сдерживалась, чтобы не вскипеть. – Я тебя шокировала, да? Оказалась не только твоей матерью, но еще и женщиной. Ты уже достаточно взрослый и достаточно понятлив, чтобы иметь представление о том, каким кошмаром был всегда мой брак. Мы с твоим отцом никогда не спали в одной постели, и не только потому, что ему нужна специальная ортопедическая кровать. Ты не видел во мне женщину, потому что последние двадцать лет я ею и не была. Я была нянькой, Джеймс, компаньонкой, горничной, другом. Но женой в буквальном смысле слова я не была. – Но вы казались такой хорошей парой... – Потому что я прикладывала к этому много усилий, и мы действительно всегда были добрыми приятелями. Мы с Джайлзом верили друг другу и в определенном смысле друг друга любили – как два человека, которым приходится делить кров. Я рассталась с единственным в мире человеком, с которым мне хотелось быть вместе, ради Джайлза, потому что видела в этом свой долг. Я каждую минуту была у него под рукой, днем и ночью, дома или в больнице. Сара говорила сдержанным тоном, но за ним чувствовалось волнение. – Я могла бы давным-давно бросить его и взять тебя с собой, но не делала этого, потому что он во мне нуждался. А кого интересовало то, в чем нуждалась я сама, Джеймс? Тебе никогда не приходило в голову, что я тоже могу чего-то хотеть? В этом доме все держалось на мне; я должна была обо всем думать, обо всех заботиться. Отдавать всю себя, всегда только отдавать. Я должна была довольствоваться тем, что всем нужна. А мне будто ничего не было нужно. Ты никогда не задумывался над тем, что я чего-то лишена? Нет? Он неохотно качнул головой. – Нет, конечно, ты об этом не задумывался. – Но па тебя любит, и ты нужна ему! – выкрикнул Джеймс. – Это мне очень хорошо известно. Я предпочла ему Эда, потому что мало его любила. А Эда я любила очень. Любовь не выбирает – кого любить, кого не любить. Любят не из уважения и не по необходимости, у любви собственные законы и правила, и ты должен играть по этим правилам, а не по своим собственным. Ты вряд ли понимаешь меня, потому что еще не знаешь жизни, и объяснять что-либо бессмысленно. Эд стал для меня открытием. Фантазия сделалась реальностью. Это редкостная вещь. Для большинства людей их реальность – всего лишь плод воображения. – Ой, только не надо мне пересказывать легенду о Тристане и Изольде! – презрительно отозвался Джеймс. – Не говори о том, чего не понимаешь! Прибереги свои скороспелые сентенции до тех пор, пока у тебя молоко на губах обсохнет! Я сказала тебе всю правду об Эде. И сказала ему всю правду о тебе. – Ты известная правдолюбка, – язвительно заметил Джеймс. ~– Ты предпочитаешь, чтобы я была лгуньей? Чтобы обманывала тебя? Притворялась? Я считала тебя взрослым. Так веди же себя как взрослый человек. – Что это означает в предлагаемых обстоятельствах? – Каких обстоятельствах? – В которых выясняется, что твоя мать... Он запнулся и умолк, поняв, что зашел слишком далеко. – Твоя мать – что? Разве ты впервые услышал эту историю? Откуда вдруг столько желчи? – То была просто легенда! А это – реальность! – Ты что же, думаешь, что я собираюсь упаковать тебя в коробку и отправить почтой Эду? Напрасно, Джеймс. Единственное, о чем я прошу, – прими Эда таким, каков он есть, и в качестве того, кто он есть. В качестве твоего отца. Не надо воспринимать его как моего бывшего любовника. Это было, но было давно. Но он был твоим отцом, он и сейчас твой отец и всегда им останется. Это факт, Джеймс, и с этим нужно считаться. Конечно, я не отрицаю, что он был моим любовником. И никто никогда не любил меня так, как Эд. Джеймса пронзила острая, едкая ревность. Он привык быть для матери центром вселенной, и мысль о том, что она не может забыть его отца, никогда не тревожила Джеймса. Узнать об этом теперь было больно. Джеймс знал, что похож на отца. Ему об этом часто твердили, да и фотографии он видел. Но лицо на фотоснимке, сделанном двадцать лет назад, принадлежало призраку, а не конкретному мужчине, при встрече с которым его мать зажглась, как рождественская елка. Его охватило любопытство. Ему страшно захотелось увидеть это лицо, понять, в чем тайна его магнетизма. Почему этому человеку удается так долго удерживать в плену его мать. – Ты хочешь, чтобы мы встретились, так ведь? – выпалил он. – Да, мне бы очень этого хотелось. – Ладно. Он принял решение. – Я отвезу ему альбом. Годится? В глазах матери загорелся огонек надежды. – Ты серьезно? – Мне любопытно. Хочу взглянуть, что же он собой представляет. Если он произвел такой долгоиграющий эффект, значит, он нечто выдающееся. Это его домашний адрес? – Голос Джеймса звучал спокойно и беспечно, но от матери не укрылась скрытая в нем напряженность. – Да. Не знаю, правда, где это, я там не была. Но у меня есть номер телефона. Лучше спе-рва позвонить. Она взяла со стола белую карточку и написала на ней номер. Джеймс положил карточку в бумажник. – Как, думаешь, следует ему представиться. Привет, папаша, это твой сынок! Так, что ли? Голос его прозвучал так похоже на голос Эда, интонации были так одинаковы, что Сара вздрогнула. Кроме того, Джеймс был таким же тонким и восприимчивым, как и его отец. – В чем дело? Опять поймала меня на сходстве? – Он точно так и сказал. – Смех замер у нее на губах. – Если бы ты знал, Джеймс, как вы похожи! – Если не считать американского акцента, – хмуро заметил Джеймс. – А па? С ним-то как быть? Где его место в этом раскладе? – Он все понимает. И всегда понимал. Он же принял меня назад, в конце концов. Джеймс помолчал. Потом поднял на Сару взгляд, который пригвоздил ее к месту – столько в нем было враждебности и одновременно мольбы. – Ты ведь... не сделаешь ему больно, правда? Сара ответила ему взглядом, заставившим Джеймса опустить глаза. – Он был добр ко мне, – пробормотал Джеймс. – Он лучший из отцов. Он не осмелился сказать вслух: «И другого мне не нужно». – Я знаю, что ты любишь его, Джеймс, и я меньше всего хотела бы лишить его твоей любви. Я только прошу тебя... принять Эда. Понять его, оценить по достоинству. Ему тоже все это нелегко. Вы ведь, в сущности, чужие, к тому же Эд в худшем положении, чем ты, – он узнал о тебе только что. А ты знаешь о нем давно. – О нем – да. – И Джайлз тоже. – Почему ты называешь отца Джайлзом? – взорвался Джеймс. – Раньше ты всегда говорила «твой папа». А еще утверждаешь, что не хочешь его обидеть. Сара выдержала его взгляд. – Твой отец – Эд, Джеймс. – Только потому, что он... – Договаривай. Мать замолчала. Джеймс не решился закончить фразу. Он отвел глаза и уставился на ковер. – Ты наполовину Эд, Джеймс. Что посмотреть, что послушать – вылитый Эд. Джайлз так же хорошо это понимает, как и я. Он познакомился с Эдом, и тот ему понравился. Надеюсь, он понравится и тебе. – А что изменится, если он мне не понравится? – Это было бы жаль. – Но ты не перестала бы его любить? – Нет. Это не в моей власти. Я всегда буду го любить. Но мне будет грустно. – А моя грусть тебя не волнует? – Нет у тебя никакой грусти. – Откуда ты знаешь? – Я знаю вас обоих. Но он получше меня? – Что за глупости! Но я вижу в тебе его... То, что ты сын Эда, делает тебя еще дороже для меня, Джеймс. Неужто не понятно? – Да он тебя прямо околдовал! – Его голос снова дрожал от гнева pi отчаяния. – И ты не стесняешься кричать об этом на весь мир. Как же – ведь это истинная правда, а что может быть лучше правды! Ты фанатичка, мама, и, как все фанатики, нисколько не заботишься о том, что в погоне за своей целью губишь других. А твоя цель – это он, не правда ли? У Сары свело скулы от напряжения, в глазах блестели слезы, но голос прозвучал спокойно: – Да. – Замечательно! Ты даже не пытаешься это скрывать! Всегда только правда, одна только правда, ничего, кроме правды, – вот твой девиз. А правда делает свободным! Так вот, это – ложь! От этой правды ты, может быть, и получишь свободу, зато все остальные окажутся в кандалах. Готов спорить, что и твой драгоценный уже в кандалах. – Любовь – всегда тюрьма, – сказала мать. – И там ты пребывала все эти годы? И сегодняшний фейерверк – в ознаменование того, что ты наконец вышла из темницы? Празднуешь свое собственное 4 июля – День независимости? – Да, – просто ответила Сара. У нее задрожали губы. Она вдруг ощутила себя молоденькой и до болезненности обидчивой девчушкой. – Как же ты жестока, – едва слышно проговорил Джеймс. Сара промолчала. – Ты больше мне не мать. Ты... Он что было сил сжал зубы, чтобы с его губ сорвалось слово, которое в течение всего сговора вертелось на языке. Только бросил на нее последний взгляд, полный презрения и упрека, поднялся и вышел из комнаты. Джеймс в рассеянности прошел прямо в кабинет. Джайлз Латрел, сидевший за письменным столом, с улыбкой поднял от бумаг голову, но едва увидел лицо сына, как улыбка слетела с его губ. Он откинулся на спинку кресла, машинально пригладил рукой волосы и спокойно спросил: – Ты разговаривал с мамой? – Что с ней стряслось, па? Она неузнаваема. Что он с ней сделал? – Просто вернулся. – Почему? Джайлз пожал плечами. – Потому что больше не мог терпеть разлуку. Не сделай ошибки, Джеймс. Он очень глубоко любит твою мать. И она его. Это точно. После этого праздника она словно переродилалась. Ее действительно не узнать. Твой отец, Джеймс, оказывает на нее фантастическое влияние. Я видел их вместе в субботу. И могу это засвидетельствовать. – Но как же она могла забыть о тебе? И как ты это допустил? – Ничего не поделаешь. Я всегда знал об этом. Узнал, как только вернулся домой после того, как сгорел мой самолет. Я не видел ее два года. У нее было тяжелое нервное расстройство. Не из-за того, что случилось со мной. Она впала в это состояние до того, как увидела меня. Как я потом узнал, это случилось, когда ей сказали, будто твой отец разбился. А потом я постепенно понял, насколько она изменилась. Она была далеко не той девушкой, на которой я женился. Она повзрослела, стала настоящей женщиной. И что я мог ей предложить? Так что жаловаться мне не на кого. Джеймс сел в кресло у стола. Джайлз смотрел в напряженное, окаменевшее от тяжелых размышлений лицо сына. – Вряд ли ты хоть чуточку понимаешь, что твоя мать сделала – Угрызения совести, – грубо выкрикнул Джеймс. – Да, возможно, но еще и чувство долга. Она поняла, что мне нужна больше, чем Эду. Так оно и было. Не забывай об этом. Если бы не Сара, Бог весть, что бы со мной было. У меня ничего больше не оставалось. Ничего. – Она была твоей женой, – упрямо стоял на своем Джеймс. – И оставила меня ради твоего отца. Она даже написала мне об этом. Да, она оставила меня, Джеймс. И уже не считала себя моей женой. Они с Эдом были любовниками на протяжении десяти месяцев. Для нее наш брак уже не существовал. – Она считала его погибшим, так? – Но потом он вернулся. А она обещала остаться со мной и сдержала слово. Когда ты увидишь отца, поймешь, что значил этот выбор. Она осталась, потому что я в ней нуждался. Это, кстати, верно и сейчас. Она по-прежнему мне нужна. И всегда будет нужна. – Так как же ты это терпишь – и его, и ее перемену? Если бы такое случилось со мной... – Мне тоже это непросто дается. Но я принимаю это как неизбежность. Что мне остается? – Он вздохнул. – Ты слишком молод, Джеймс. В твоем возрасте любовь... всего лишь игра. То проиграл, то выиграл. Но, если, по милости Божьей, ты встретишь одну настоящую, все будет по-иному. Тебя перевернет до самого нутра. Не надо недооценивать этого. Любовь – сила неодолимая. Это то самое, к чему каждый стремится всю жизнь. Твоя мать нашла это в Эде Хардине, а он – в ней. Конечно, тут сыграл свою роль случай, да и война... Любовь... и жизнь стали ощущаться совсем по-новому в тех обстоятельствах, когда никто не знал, сколько продлится жизнь и сколько будет жить любовь. Но одно я знаю наверное, Джеймс: твоя мать никогда и ни за что не сделала бы этот шаг, если бы не была так поглощена своим чувством. Я всегда был в этом уверен, а когда познакомился с твоим отцом, понял почему. Джайлз некоторое время молчал, заново переживая неожиданную встречу с полковником Хардином. – Это больно, Джеймс. Я разделяю твои чувства. Но стоит ли нам жаловаться? Мы получили все, что могла отдать нам твоя мать за эти двадцать с лишним лет. И все это было отнято у Эда. Я давно это понял. Я безжалостно воспользовался ее самопожертвованием, ты, естественно, делал это невольно. Мы оба заполучили ее за счет Эда. Она давным-давно могла бы бросить меня и уйти к Эду, тебя, разумеется, она взяла бы с собой, а меня оставила ни с чем. Твой отец – одинокий человек, Джеймс. Он настолько околдован твоей матерью, что так и не сумел устроить жизнь с другой женщиной. А я пользовался тем, что по праву принадлежало ему. Я пользовался ее присутствием, уютом, который она создавала, ее любовью – да-да, и ее любовью, – повторил Джайлз в ответ на саркастический взгляд Джеймса. – Твоя мать по-своему любит меня. Не так, как Эда, конечно, но любит. Иначе она не могла бы со мной жить. Я всегда чувствовал ее надежную поддержку, она всегда ободряла меня, вселяла в меня силы. Не суди столь строго, Джеймс. Судить всегда легко. Меня тоже искушал этот бес. Сара тысячу раз заплатила за свою неверность. Почему же я теперь должен лишать ее счастья, которое может дать ей он? Я знаю твою мать: пока она моя жена, она мне не изменит. Сейчас не то, что прежде, когда она уходила от меня к Эду и разрывала наши супружеские отношения. И я не дам ее в обиду, Джеймс, ни тебе, ни кому-либо Другому. – Ее все равно ничем не проймешь, – презрительно бросил Джеймс. – Она погрязла в своих страстишках. – Ей нужно душевное спокойствие, теперь особенно. Джеймс покосился на отца. – Мы же знаем, в каком напряжении она жила столько лет. Это счастье, что Эд возвратился. Он нужен твоей матери. – У нее же есть я, в конце концов, – негодующе сказал Джеймс. – И ты ей тоже нужен. Но Эд... это другое. Он даст ей то, что ты не смог бы. – Можешь не уточнять, – хрипло буркнул Джеймс. – Не тебя одного язвит ревность, – спокойно отозвался Джайлз. – Попытайся сдерживаться. – Она задумала нас познакомить. – Мне кажется, это следует сделать. Джеймс клокотал от ярости. – Он ведь твой отец, – спокойно напомнил Джайлз. – Да какой он мне отец! Заезжий американец, о котором мне ничего не известно! Что он для меня сделал, если не считать, что участвовал в зачатии? – Вот именно. Ты – часть его, Джеймс, и очень на него похож. То, что вы живете в разных странах, не его вина. – На чьей же ты стороне? – напрямик спросил Джеймс. – Ни на чьей. Я стараюсь быть объективным, вот и все. – Джайлз помолчал и после паузы добавил: – Но Эду я многим обязан – твоей матерью и тобой. Вас обоих я получил за его счет. – За его счет! Да что он для меня сделал? – Успокойся, Джеймс. – Джайлз и сам начинал терять терпение. – Как он мог что-нибудь сделать, если даже не подозревал о твоем существовании! Но логика на Джеймса не действовала. – Я ему ничем не обязан, – упрямо твердил он. – А собственной жизнью? Джеймс раздул ноздри. – Ты не лучше ее, – злобно выкрикнул он. – Чем он только вас обоих купил? – А вот на этот вопрос ты должен сам найти ответ. И пока не найдешь, будешь блуждать в потемках. Ключ – твой родной отец, – ровным голосом сказал Джайлз. – Мой отец! – не мог успокоиться Джеймс. – Отца нашли! Выискался родитель! – Не выискался, а приехал из Сан-Франциско. – Вот там бы и оставался! Зачем надо было вторгаться в чужую жизнь, всех баламутить! Он мне не нужен, не хочу я его знать. Он для меня – нуль. – Зря ты кипятишься. Встреться с ним и увидишь, что был несправедлив. – Вы оба прямо помешались на этой встрече. Джайлз вздохнул. – Джеймс, ситуация не рассосется сама по себе. Эд здесь, твоя мать с ним встречалась, теперь, на полном ходу, уже назад не повернешь. Самое лучшее, что ты можешь сделать, – вскочить в машину и взяться за руль. И я советую это сделать. Хоть будешь понимать, о чем говоришь. Вы слишком самонадеянны, дети свободного поколения. Джеймс вспыхнул. – Мама хоть и не принадлежала к свободному поколению... – Вот оно что. Вам, значит, все позволительно, а другим – ни-ни? – Но она же мне мать! – И, значит, ей следовало пользоваться презервативом? Джеймс покраснел еще гуще. – Может, это покажется тебе странным, но дети для матери – не единственный свет в окошке. Ты просто раньше с этим не сталкивался, отсюда твоя ярость и твоя ревность. – Ты меня за психа держишь? Джайлз чувствовал, как внутри Джеймса все клокочет, видел, как горят его щеки, и его переполняла жалость. Он предвидел такую реакцию. Уж слишком привязан был сын к матери. И все связанное с ней виделось ему в романтической дымке. И сама Сара так рисовала ему свое прошлое. Джеймс вырос, он знает, что такое секс, но связать секс с матерью выше его сил. Джайлз услыхал, как позади тихонько отворилась дверь, и оглянулся, ожидая увидеть Сару. Они встретились глазами, и он едва заметно покачал головой. Она перевела взгляд на сына, и в ее глазах было столько нежного сочувствия, что Джеймс чуть не разрыдался. Сара не стала входить и быстро захлопнула дверь. Ах, Сара, Сара... думал Джайлз, и его пронзила внезапная боль. Он закрыл глаза, пережидая приступ. – Что с тобой? Джеймс осторожно коснулся его руки. – Устал немного, – солгал Джайлз. – Я в последнее время стал часто уставать. После ленча прилягу. – Надеюсь, это не из-за... него? – Нет, – покачал головой Джайлз. – Так на чем порешим? – спросил Джеймс. – Выход один – попытаться понять и принять то, что происходит независимо от нас. – Вряд ли у меня получится. – Конечно, это непросто. Особенно тебе. – Да и тебе не легче. – Я все же старше, и у меня другие отношения с твоей матерью. – Ты же ее любишь! И позволяешь так с собой обходиться! – Это же не нарочно. Твоя мама зря никого не обидит. А меня тем более. Она изо всех сил оберегает меня. Я для нее, наверно, вроде второго ребенка. Так или иначе, она очень долго была со мной. И не напрасно. – До сего момента. – Даже теперь. Не надо вставать в позу обиженной добродетели, Джеймс. Нельзя требовать от человека любви, какой ты сам для себя хочешь. Эмоции не кроятся по фигуре, как костюм. Ты не сможешь переделать мать по своей мерке. Ты многим ей обязан, Джеймс. Не пора ли тебе начать платить по счету? Джеймс нервно взъерошил волосы. – Не знаю, – тоном невинного мученика произнес он. – У меня каша в голове. Не могу нормально соображать. – Тогда прибегни к отрезвляющему душу здравому смыслу. Спешки нет, Джеймс. Они, между прочим, ждали двадцать один год. Джеймс замер. – Не хочешь же ты сказать, что она выйдет за него после... У него не хватило смелости закончить фразу. – Надеюсь, что именно так и будет. Мой приговор давно оглашен. Я почти отбыл свой срок, но, пока он не истек, твоя мать будет делить со мной заключение. – Я не могу этого слышать! Джеймс, задыхаясь, вскочил с места. – Как ты можешь спокойно об этом рассуждать! – Я старый заключенный. Просидел дольше, чем предполагал. Опять же благодаря твоей матери. Так что успел привыкнуть к этой мысли. – Зато я не привык, и черт меня побери, если когда-нибудь привыкну! – Ты молод, полон сил, здоров. Я тоже таким был. – Взгляд Джайлза упал на портрет. – Но это было давно. – Он опять опустил веки. – Джеймс, я устал. Ленча не нужно. Если увидишь Бейтса, передай, что я наверху, отдыхаю. Он откинулся на спинку кресла. Миссия выполнена. |
||
|