"Магия греха [Двойная жизнь]" - читать интересную книгу автора (Кауи Вера)2Нелл встретила бригадира на платформе в Паддингтоне. – Как приятно снова тебя увидеть, дорогая, – с нежностью в голосе произнес Харвилл. – Еще приятней, чем раньше. – Спасибо. Привет, Тигр, как себя чувствуешь? – Нелл потрепала лохматую голову пса, и тот с радостью завилял хвостом. – В последнее время он ужасно похудел, старикан. Кожа да кости остались, и все из-за того, что он такой же древний, как и я. Даже думать боюсь, что со мной будет, если он отдаст концы. Я ведь с ним прожил семнадцать лет. Тигр взгромоздился на колени к своему хозяину, и тот крепко прижал его к себе. – Ну, как тут у вас дела? – спросил бригадир, когда они выехали со стоянки. – Когда я уезжала за вами, ваша дочь сияла как солнечный зайчик. Очень хочет вас увидеть. Старик зарделся от удовольствия. – Приятно... Я тут прихватил с собой парочку фазанов, мне удалось раздобыть их несколько дней назад. Надо будет немного повозиться, но должно быть очень вкусно. Думаю, ваша необъятная индианка знает, как готовить фазанов? – Не знаю. Но она умеет очень многое, а если что-то и не умеет, то очень быстро научится. Она способная. А я могу ей помочь. Какое-то время бригадир молчал, гладя по голове Тигра. – Я бы никогда не сказал этого раньше, но сейчас я обязан. Дело в том, что я в неоплатном долгу перед вами за все, что вы делаете для моей дочери. Ведь вы даже не из нашей семьи, не родственница и не имеете к нам никакого отношения. Хорошие друзья, моя дорогая, такие, как вы, зачастую стоят гораздо больше, чем отпрыски собственной плоти и крови. Вот смотрите, старый Тигр для меня такой же добрый и верный друг, как и Мерсер. Жаль только, что мы слишком старые. Мы причиняем вам столько хлопот, а помочь ничем не можем. Мы абсолютно беспомощные. Нелл заметила, что, по мере того как они приближаются к дому, увеличивается волнение бригадира. Он пытался скрыть свои чувства, сконцентрировавшись только на том, чтобы выдержать первые мгновения встречи и не показать свое горе. Он боялся увидеть те изменения, которые произошли в его дочери с момента их последней встречи. Бригадир вышел из машины... Лиз еще больше сгорбилась, похудела, практически полностью потеряла подвижность рук и ног. Когда Нелл вышла из машины, она увидела, как передернулись плечи и голова бригадира, мотнувшись из стороны в сторону, задрожали мелкой дрожью. Он пошел навстречу дочери, приветствуя ее радостной улыбкой, стараясь не выдать потрясения. Налив ему полный стакан виски, Нелл заметила, как сильно трясутся у него руки. Несмотря ни на что, обед прошел в радостной атмосфере. Всем было весело. И не только потому, что Филипп не переставая отпускал шуточки и анекдоты, просто все чувствовали, что им надо немного отвлечься от свалившегося на их плечи несчастья. Хотя, честно сказать, в общем веселье главную роль играл Филипп. Он был в этот вечер просто великолепен, и Нелл подумала, что в дни своей молодости он, наверное, был неотразим и божественно прекрасен. Наступило воскресное утро. Нелл быстро приготовила ленч: ростбиф со всевозможными приправами, которые так любил бригадир. К нему она достала пыльную бутылку старого красного вина, после чего старый Харвилл два часа в легкой дреме отдыхал в своем кресле. В четыре у них был чай, после чего приехавший специально Филипп посадил бригадира в машину и отвез его на вокзал в Паддингтон. На конечной станции его должен был встретить Мерсер на древнем, полуразвалившемся «Даймлере». Перед отъездом Нелл подарила Тигру огромную кость. – Ну, теперь будет чем заниматься до самого дома, – растрогался бригадир. – Жаль, что только половина зубов осталась. Своей дочери он сказал: – Спасибо, милая. Это был прекрасный ужин. С нетерпением буду ждать следующего. – Я тоже, – проговорила Лиз со слабой улыбкой на губах. – Следующий уик-энд уже не за горами... – Несколько мгновений они молча стояли у двери, наблюдая, как Филипп аккуратно выезжал на своем «Бентли» со стоянки. – Бедный мой старичок, – вздохнула Лиз, когда они отъехали, – он тоже долго не протянет. Но слава богу, что сейчас он не один. – По-моему, он остался очень доволен, – заметила Нелл. – Да, он доволен, но ему ужасно горько видеть меня. Он пытается это скрыть, бедняга... но мой отец никогда не умел лгать. Эти глаза... – Лиз развернула кресло в другую сторону. – Давай немного послушаем музыку... Позже, когда, сидя в комнате, они слушали Херба Алперта, Лиз неожиданно повернулась к Нелл, читающей «Санди тайме». – Я не хочу, чтобы он видел меня, когда я не смогу уже ничего различать и понимать. – В ее взгляде были ужас и ярость. – Обещай, что ты не пустишь его ко мне! Обещай, что ты не допустишь этого! – Конечно, обещаю. – И обещай, что ты будешь держать его в счастливом неведении, на какие средства я живу. Я не опозорила свою фамилию... вокруг моего имени никогда не было скандалов. После короткого молчания Нелл добавила: – И никогда не будет. Лиз с удовлетворением кивнула головой. – Ты очень хорошая девушка... Жизнь преподнесла мне прекрасный подарок. Я очень рада, что на моем пути встретилась именно ты. – По ее лицу пробежала усмешка, более похожая на судорогу. – Может, это за то, что я слишком много в жизни натерпелась от других? – Лиз глубоко вздохнула. – Но все равно, мне не на что жаловаться, ты же знаешь. Как любит говорить папа, я закатила в лунку свой шарик и набрала много очков. – Она с грустью опустила глаза. – Но я никогда не думала, что мой шарик закатится в лунку так быстро... – Лиз нажала кнопку на пульте дистанционного управления и выключила проигрыватель. – Думаю, пора идти в постель. Этот уик-энд выдался слишком тяжелым. Я чувствую себя разбитой и усталой. Когда Нелл собиралась уходить, Лиз задержала ее руку: – Подожди. – Ты что-нибудь хочешь? – мягко спросила Нелл. – Я хочу сказать тебе спасибо. – Взаимно. – Они обе рассмеялись. Удовлетворенная, Лиз отпустила ее руку. – Ты очень хорошая девушка, – повторила она, и голос ее дрогнул. – Особенно ночью, – игриво ответила Нелл. Лиз рассмеялась. Нелл очень нравилось, когда Лиз смеялась перед сном. В последние несколько месяцев перед тем, как впасть в состояние комы, из которой она так и не вышла, Лиз начала очень быстро сдавать. Бригадир держался мужественно, но так и не смог пересилить себя и приехать, чтобы взглянуть на зажатое в тисках приближающейся смерти существо, бывшее когда-то жизнерадостной, веселой и счастливой женщиной. А ведь это была его дочь. В последний раз он вышел из дома с завороженными глазами и серым лицом, твердо зная, что он уже никогда сюда не вернется. – Мне легче снова пережить битву под Арнхемом, чем еще раз взглянуть на нее... – плакал он. – Ну что ж, вполне закономерно, – после отъезда бригадира безжалостно прокомментировал его слова Филипп. – Она была не нужна ему при жизни, а теперь не нужна и при смерти. Он и его жена настолько были заняты собой и сексом, что им совсем было наплевать на своих детей. Разве он когда-нибудь любил Элизабет? «Да он же любит ее, идиот! – со злостью подумала Нелл. – Любит! Любит! Любит! Он не такой безжалостный циник, как ты! Я ей ужасно завидую. Мне бы очень хотелось, чтобы мой отец любил меня так. Я же вижу, что бригадир с радостью поменялся бы местами со своей дочерью, если бы это было возможно. Он сам мне это говорил. А ты, ты бы поменялся?! Ты, который на каждом углу кричит, что безумно любит Лиз. Если бы мой отец хоть раз заплакал, видя страдания матери...» Нелл вполне понимала Боя, вышедшего из комнаты своей сестры с таким видом, будто там пряталась его собственная смерть. Ему явно хотелось побыстрее отсюда уйти. Он был просто-напросто моральным уродом и сопляком. Лиз слишком хорошо знала своего брата. Он всегда присылал ей цветы, на которые та даже не смотрела... потому что там не на что было смотреть. Его жена была честнее. Она не собиралась притворяться и поэтому не стала утруждать себя посещением этого дома. К тому моменту Нелл и Филипп уже наняли сиделку, однако Нелл была вынуждена признать, что Филипп был не таким уж прожженным циником, каким пытался казаться. Когда Нелл надо было куда-то уйти, он целые часы оставался рядом с койкой Лиз. Когда уходил Филипп, то дежурила Нелл, поэтому, если учесть, что ночные часы с ней проводила сиделка, Лиз никогда не оставалась в одиночестве. Лиз умерла во сне. Тихо и спокойно. Но ни Филиппа, ни Нелл рядом не было. Один из постоянных клиентов Нелл попросил ее прилететь к нему в Париж, где он хотел встретиться с ней во время своего путешествия на Ближний Восток. Филипп в это время помогал в безутешном горе одному своему бывшему любовнику, чей партнер, проживший с ним двадцать лет, умер, проиграв борьбу со своим больным сердцем. В это время с Лиз была только сиделка, которая и вызвала доктора, чтобы удостоверить факт смерти. К тому времени, как Нелл вернулась домой, Филипп выполнил уже все инструкции Лиз по поводу кремации, специально оговоренные в ее завещании. – Чудес на свете не бывает. У меня была хорошая жизнь, мне грех на что-нибудь жаловаться. Я прожила ее так, как хотела, – сказала она им за месяц до смерти. – Поэтому последнее, чего мне хочется, это яркого, очищающего огня. Ничего грустного. Легкая, веселая музыка, такая, как я люблю. И море цветов... ярких, разноцветных и волшебно пахнущих. Обязательно развейте мой пепел, но часть оставьте и похороните там, где вам заблагорассудится. Хотя... это будет уже не важно... – Она протянула каждому из них руку и изобразила пожатие. – Действительно, это не так уж важно. Мне не на что жаловаться, хотя я могла бы сделать больше, если бы прожила дольше... Но я полностью довольна той жизнью, которая у меня была. – Она повернулась к Филиппу. – Помнишь Генри Миллера? Филипп кивнул головой: – Цель жизни – жить, а жить – значит осознавать, что ты живешь; радостно, в пьяном состоянии, безмятежно, божественно, но живешь. – Я ведь так и жила? – Конечно. – Да-а... Так вот... скажите мне все, что вам хочется сказать. Только никакой жалости и сочувствия. Филипп в удивлении поднял на Нелл глаза и уже хотел что-то сказать, но Лиз рассмеялась и радостно стала повторять эти слова из песни. – Да, это как раз то, что мне и хотелось услышать. На похоронах, как ни странно, царило гробовое молчание. Маленькая церквушка была полна народу. В основном здесь были те, кто хорошо знал Лиз. Повсюду, даже под ногами людей, были цветы. Самые разные и самые прекрасные. Тихо звучали любимые мелодии Лиз. Лиз не принадлежала ни к какой религии, поэтому заупокойной мессы не было. Филипп, единственный, произнес речь и, надо сказать, сделал это блестяще. В его словах было много искренности, скорби и остроумия. Когда гроб, весь усыпанный красивыми цветами, медленно скрылся за бархатными шторами бронзового цвета, Элла Фицджеральд запела песню Кола Портера «Мы каждый раз говорим «до свидания». Потом было много шампанского, музыки, бесед и воспоминаний о том, где, как и когда происходило то или иное событие, и, по мере того как все больше бутылок падало на пол пустыми, увеличивалось количество слез. Нелл доставала для «подкрепления» очередную партию шампанского, когда на кухню, неслышно открыв дверь, проскользнула какая-то женщина. Очень высокая и стройная, она была одета в дорогой, но безвкусный костюм, от которого веяло безликостью и скукой телевизионной мыльной оперы. – Чем я могу вам помочь? – вежливо спросила Нелл. – Мне надо всего пять минут тишины и спокойствия. – У нее был слабый австралийский акцент. – Мы еще не знакомы. Меня зовут Делия Дюпре, хотя в те времена, когда мы были знакомы с Лиз, я была Давина Доусон. Так меня звали, как вы понимаете, на работе... Убедившись, что Нелл поняла, о какой работе идет речь, она продолжила: – Я была одной из тех, к кому Лиз обратилась за советом, когда решила бросить любительские занятия сексом и перейти на профессиональную основу... Так как от нее ждали вполне очевидного подтверждения этих слов, Нелл ответила: – Конечно, Лиз говорила мне о вас. – Она, естественно, солгала, но ответить по-другому просто не могла. – Я точно не помню... А у нее были основания? – Мы... э-э... Разошлись во мнениях. Не поняли друг друга, так сказать... Я попросила ее подцепить мне одного клиента, чтобы я потом сама его раскрутила, а она взяла и увела его! – На лице Давины промелькнула слабая усмешка. – Но теперь-то я понимаю, что этим самым она оказала мне огромную услугу, потому что благодаря этой неудаче я поймала рыбку гораздо более крупную... за которую потом и вышла замуж. – Она обвела Нелл взглядом с головы до ног. – Так вы та протеже, которую, как я слышала, Лиз оставила вместо себя? – Да. – Я вышла из дела после замужества. Мой муж не имел ни малейшего представления, кем я была. Сейчас мы живем в Австралии, поэтому я иногда могу от него скрыться. Он думает, что в настоящее время я в Швейцарии. А о Лиз я прочитала в «Таймс». В принципе, я ни с кем больше не поддерживала связи, но тут решила приехать освежить кое-какие воспоминания... В этот момент открылась дверь и на пороге кухни появился Филипп. – Ну где же шампанское, Нелл? Там уже все бокалы пустые... О черт! Это ты! – воскликнул он, увидев Делию Дюпре. – Я заметил тебя еще в церкви, но потом потерял из виду. Как же это ты снизошла до нашего уровня после того, как выскочила замуж за того супербогача? – Привет, Филипп, – даже не пошевелившись, произнесла Делия Дюпре. Пока они разговаривали, Нелл открыла еще две бутылки шампанского. Поставила их на поднос Филиппу, а еще две засунула в ведерко со льдом. – Подожди здесь, не уходи... – попросил он миссис Дюпре на ходу. – Мне прямо не терпится поболтать и посплет... хм... дай мне несколько минут, чтобы я помог некоторым гостям из чуть-чуть трезвых превратиться в нетранспортабельных, и тогда мы с тобой поговорим. – После этих слов он вышел. – Думаю, в этом я помочь ему не смогу, – заметила миссис Дюпре. – Когда ты пьян или, как он сказал, чуть-чуть трезв, наступает время Филиппа Фолкнера, который выуживает все твои сокровенные мысли, используя их впоследствии как гарантию защиты и оказания помощи за молчание. – Она кивнула Нелл: – Будьте осторожны с Филиппом Фолкнером. С Лиз он мог быть необычайно вежлив и предупредителен, однако не стоит обольщаться, это все потому, что она знала о нем так же много, как и он о ней. Они дружат чуть ли не с колыбели. – Она подошла к двери и, обернувшись, как бы невзначай спросила: – А как работа сейчас? Думаю, за двадцать лет многое изменилось в этой жизни... – Но недостатка в клиентах нет, – без комментариев отрезала Нелл. Делия Дюпре рассмеялась: – Да, вы правы. В них никогда не было недостатка. Удачи! – С этими словами Делия вышла. Филипп был очень раздосадован, обнаружив, что его добыча так ловко его провела и скрылась. – Черт побери, ты что, не могла ее как-нибудь заболтать? – О чем бы мы болтали? Мы с ней абсолютно незнакомы. – Да, ее многие не узнают... и все потому, что, оставив работу, она частично изменила свою внешность. – Он с презрением фыркнул. – Она вышла за этот денежный мешок только потому, что он был порядочным мужчиной... Но садомазохисты нигде друг друга не теряют. – А она этим занималась? – О! И не только этим. У нее был один клиент, который никогда не имел дело с причудливыми болевыми ощущениями во время секса. Ему было достаточно пяти-шести сильных ударов теннисной ракеткой по ягодицам, чтобы он начал извергать продукт своего удовольствия, как гейзер. Жертва школьной дисциплины, наверное. Однажды она попросила Лиз сходить к нему на свидание вместо нее, потому что у нее случилась какая-то накладка... да, а клиенту вдруг больше понравилась Лиз, и он перестал думать о Диди. Та была в ярости. Оказалось, что у нее были далеко идущие планы в отношении этого клиента, включая даже шантаж. У нее просто не было другого способа заставить его жениться на себе. – Филипп улыбнулся. – Я переговорил с ним наедине, описав кое-какие нелицеприятные детали из жизни его так называемой подруги. Даже несмотря на свои знания и опыт в области половых ощущений, он был в шоке, когда узнал, что она делала с другими мужчинами... – Филипп расплылся в довольной улыбке. – После этого он порвал с ней. – Именно поэтому вы ею так интересуетесь? – Я интересуюсь всеми, кто вышел из игры. Особенно если они идут на то, чтобы изменить внешность. Знаешь, какой у нее был нос? Ниже колен. Кроме того, она изменила форму челюсти, не говоря уже о разрезе и форме глаз. Да, постаралась девочка сильно. – Поэтому вы не уверены, что разговаривали именно с ней? – Конечно! В ней было что-то от той... но я не подходил к ней близко и не присматривался. Если бы она разговаривала не с тобой, я бы ее наверняка не узнал. Как ты думаешь, что ей было нужно? – Не знаю, она спрашивала о Лиз. Сказала, что они были близкими подругами. – Лиз дружила с этой дрянью? Да никогда в жизни. Садомазохистская бригада – это же настоящие коновалы, у них совсем другой уровень подготовки и специализации. То, что они делают с людьми, даже мне, человеку, немало повидавшему и испытавшему, с прекрасно развитым сексуальным воображением, так вот, даже мне это кажется невероятным, настолько все неприятно и отвратительно. Интересно, что же все-таки привело ее сюда? С тех пор как она порвала со своими знакомыми и всеми садомазохистскими кругами, прошло довольно много лет. Сейчас ей уже больше нравится изображать из себя холодную, неприступную даму с безупречными манерами. – Он коварно улыбнулся. – Как тебе иногда. Нелл молча проглотила этот намек, к которому уже была готова. Теперь между ними уже не существовало примиряющего присутствия Лиз, и она понимала, что Филипп будет с ней безжалостен, хотя из чувства справедливости она должна сделать скидку на переживаемое им горе. До тех пор пока не утвердят в рамках официальной юридической процедуры завещание Лиз, у Нелл будут серьезные переживания. И она это знала. Филипп был назван душеприказчиком; об этом было известно еще задолго до смерти Лиз. Единственное, чего он не знал, так это того, что Нелл также являлась равноправным душеприказчиком да еще и наследовала все имущество Лиз. Та просто не хотела раньше времени говорить об этом Филиппу. Лулу тоже получила солидное наследство после смерти Лиз. – Она долгие годы была для меня самой лучшей подругой, – говорила Лиз, – но живет с таким ужасным мужем, который считает каждую рубашку и каждую пуговицу на рубашке, стараясь как можно скорее выжить свою жену из дому. Но он ничего не получит. Я предусмотрела все так, что ему ни черта не достанется. Наследство получит Лулу, и только Лулу. Я предупреждала ее, чтобы он ни на что не зарился, ему даже ломаного пенни не дадут! – Лиз довольно хихикнула. – Я оставила Филиппу те вещи, на которые он давным-давно положил глаз. Скульптуру лошади, доярку из мейсенского фарфора и итальянское зеркало в резной оправе. Он уже настолько сам себя убедил, что я оставлю их ему после смерти, что я не стану возражать, пусть берет. Хоть что-то напомнит ему обо мне... Увидев грустное выражение на лице Нелл, она добавила: – Да, я знаю, знаю... что у него вся квартира заставлена редкими картинами, которые некуда повесить, и скульптурами, которые некуда поставить. Да, я согласна с тем, что у него есть стяжательская жилка, причем очень сильная, но он мой самый старый и самый близкий друг, у нас было много взлетов и падений... Мы через все это прошли с ним вместе. Он всегда мечтал иметь такого же Латура, как у меня на буфете, пусть возьмет его. А сам буфет – надеюсь, ты знаешь, что это настоящий Шератон, – принадлежит вместе со всем остальным содержанием дома и самим домом тебе. Благодаря тебе закладная на дом выплачена... Нет, нет, не возражай, не надо лишать меня последнего удовольствия, пожалуйста. Этот дом принадлежит мне. Он выкуплен и полностью оплачен. Оставляю его тебе, поступай с ним как хочешь. Можешь жить здесь или продать его. С моего благословения. – Но я же не член твоей семьи... – У папы роскошный особняк в Уилтшире, у Боя свой дом в Лондоне и неплохой загородный домик в Суссексе. У него столько денег, что нам с тобой и не снилось. Поэтому я не собираюсь оставлять этой сучке, его жене, еще и этот дом. Она явно надеется заполучить его после моей смерти, якобы для своих детей. Но последние шестнадцать месяцев ты заменила мне мою семью, а Филипп был больше чем просто брат. Ты стала для меня слишком много значить, Нелл. С того самого момента, как мы с тобой встретились, мы жили и работали как хорошо отлаженный механизм, ни разу не сбившийся с ритма. Ты была замечательной ученицей, а теперь стала настоящей куртизанкой. За последние месяцы ты заработала такие суммы, о каких я и мечтать даже не могла. Ты сделала меня платежеспособной, я смогла наконец выплатить все свои долги. Я твой должник, как любят говорить американцы. Когда я нашла тебя, я была на грани отчаяния, но мне повезло, на этот раз выпал мой номер. Тогда тебе было девятнадцать. Если я дотяну до твоего дня рождения – тебе будет уже двадцать один, – мы закатим такой пир, какого еще не было в этом доме. Однако до двадцати одного года Нелл оставалось еще два месяца. «Не волнуйся, я устрою пир, – пообещала она, – причем так, что ты будешь со мной». Нелл видела, что гости расходятся. Филипп помогал некоторым особо нерасторопным уйти, энергично жал руки, заверяя в самых наилучших чувствах, так что у уходивших не оставалось никакой зацепки, чтобы задержаться на несколько минут и пропустить еще парочку бокалов роскошного вина. Нелл тоже помогала ему. Это были люди, которых она вряд ли когда-нибудь увидит в будущем, потому что она никогда не была знакома с ними в прошлом. А то состояние, в каком они покидали этот дом, не оставляло надежд на то, что они запомнят, с кем и о чем разговаривали во время вечера, а тем более при прощании. Исключая, конечно, бригадира. Он выглядел очень старым: руки и голова у него постоянно тряслись мелкой дрожью, и он все время опирался на руку идущего рядом Мерсера, маленького, сухонького и сморщившегося от невзгод, как старый грецкий орех, однако державшегося гордо и прямо, как настоящий йоркширец. – Он тяжело переживает это, мисс, – обратился к Нелл Мерсер. – Он слишком мягкий и чувствительный, наш бригадир. Мисс Элизабет была хорошей девочкой. – После этих слов Мерсер взглянул своими удивительно голубыми глазами в глаза Нелл. – Я считаю, ей очень повезло, что у нее была такая подруга, как вы. Если хотите знать, мисс, мы с бригадиром очень ценим то, что вы сделали для мисс Элизабет. Мы вам очень благодарны. Бригадир хотел добавить что-то в том же духе, но был не в состоянии говорить и только пожал Нелл руку, на мгновение посмотрев ей в глаза полным невыразимого отчаяния взглядом. Потом его глаза наполнились слезами, и он отвернулся. Его сын и невестка постарались побыстрее увести его. Бригадир с Мерсером остановились на Турлое-сквер, потому что отец Лиз был теперь не в состоянии обходиться без чужой помощи. Тигр умер во сне около двух месяцев назад, и, это нанесло сильный ущерб здоровью старика. Кончина Лиз, наступившая так быстро после смерти Тигра, была ударом, перенести который у него уже просто не хватало сил. Бой, действуя под неослабным руководством своей жены, естественно, приложил все усилия, чтобы дальнейшие отношения между его отцом и Нелл сошли на нет. Нелл вынуждена была сказать ему, что Лиз просила ее присматривать за стариком. Но все это было пустой тратой времени. Теперь, когда Лиз не было в живых, они могли делать с ним все, что им заблагорассудится, не опасаясь вмешательства посторонних людей. Дни Мерсера тоже скорей всего были сочтены. Нелл было очень жалко стариков, она искренне любила бригадира, стараясь во время болезни Лиз время от времени навещать его или хотя бы писать письма. Именно этого та и хотела... «Да, Лиз предполагает, а Бой располагает», – думала Нелл, глядя им в спину. Когда за последним «оплакивающим» наконец закрылась дверь, Филипп, Нелл и Лулу сели вместе за стол, чтобы помянуть Лиз так, как этого хотела она: с шампанским, музыкой и любовью. Нелл большей частью сидела и слушала воспоминания Филиппа и Лулу, но время от времени, когда какая-нибудь особенно лирическая песня задевала ее душу, она погружалась в свои собственные воспоминания. Судьба действительно сжалилась над ней, сведя ее с Элизабет Уоринг. Несмотря на разницу в возрасте, абсолютно разные характеры, Элизабет была прекрасной подругой. Ведь говорят же, что противоположности притягиваются! – Ты что, никогда не была на дискотеке?! – в изумлении воскликнула Лиз, когда Нелл однажды призналась ей, что не умеет танцевать. – Мне запрещали ходить на дискотеки. Я же рассказывала тебе. Мой отец... – Был очень строгим. О господи, Нелл, сейчас же 1980 год! Такое впечатление, что он родился в 1880-м. – Он – нет, а его взгляды и убеждения – да. – Ах, бедное дитя. – Лиз так искренне сочувствовала Нелл, что та ощутила, как в горле образуется какой-то ком и на глаза наворачиваются слезы. – Нам еще столько надо наверстать. Все, что он запрещал, я разрешаю. Согласна? – Да... «И она сдержала свое обещание. Именно у нее я научилась смеяться и быть такой беззаботной и жизнерадостной. Я научилась у нее радоваться жизни и не чувствовать постоянную вину за то, что мне хорошо». – Твой отец был, наверное, очень религиозным? – однажды спросила ее Лиз. – Совсем наоборот. К религии он не имел вообще никакого интереса. Он считал, что ему не нужны ни бог, ни дьявол, чтобы учить его морали и нравственности. Отец всегда считал себя самым рациональным и правильным человеком в мире. Он огромное значение придавал здравому смыслу и практичности. – Это и заставило тебя убежать из дома в семнадцать лет? – С меня было достаточно, – только и сказала Нелл. «Даже больше чем достаточно, – подумала она про себя. – Милая Лиз, ты даже половины о нем не знала». Нелл опустила бокал, она выпила слишком много шампанского. Она встала и слегка пошатнулась. – Завязываем? – спросил Филипп. – Нет-нет, вы как хотите. Просто если я сейчас не остановлюсь, то вы очень скоро сможете посмотреть прямо здесь, чем мы сегодня поужинали... – Нелл повернулась к Лулу: – Филипп вызовет тебе такси, когда соберешься домой. – После этих слов она еле устояла на ногах, потому что лица внезапно потемнели и стали расплываться. – Я уверена, что ночью никакой автобус не ходит, – Лулу тоже была уже хороша. – Встретимся завтра, – обратилась Нелл к Филиппу, который махнул рукой и снова уткнулся носом в бокал. Спустившись на следующее утро, Нелл нашла Лулу и Филиппа там же, где они были и вчера, перед ее уходом. Филипп сидел в кресле в окружении бесчисленного количества пустых бутылок, а Лулу лежала на софе. Нелл казалось, что кто-то невидимый медленно сдавливает голову железным обручем, поэтому она приняла две таблетки «Алка зельцер». Потом прошла на кухню сварить себе крепкий кофе. Филипп приоткрыл один глаз, моргнул им и снова закрыл. Лулу была в невменяемом состоянии. – Возьмите... – Нелл протянула Филиппу стакан прохладной газировки. Он приоткрыл глаза и что-то недовольно пробурчал, однако воду выпил. – Мне не надо было открывать последнюю бутылку шампанского... но разве так часто простому смертному выпадает счастье выпить столько «Таиттинджер Комте де Комтес»? – Лиз специально заказала именно это шампанское еще несколько месяцев назад. – Во всем внимание и забота. Даже после смерти. Дорогая Лиз... как я по тебе скучаю! – Он проговорил это с таким отчаянием и болью, что даже Нелл ему поверила. Лулу приходила в себя со вздохами и стонами. Она отказалась от «Алка зельцер» и поплелась в кухню, чтобы приготовить себе какую-то ужасную смесь, от которой, по ее словам, любую головную боль, даже после похмелья, как рукой снимало. Смесь была красного цвета с отвратительным запахом, и Филипп, все-таки рискнувший попробовать это изобретение Лулу, с выкатившимися из орбит глазами прохрипел: – Только, умоляю тебя, не говори, из чего она сделана. – Его всего колотило. – Достаточно, что она уже булькает у меня в животе. Иначе все вернется... – Это исключительное лекарство для тех, кто чувствовать себя не в своей тарелке, – убеждала его Лулу. – Потом не будет никаких проблем. Вы увидите. Через полчаса, выпив две чашечки крепкого кофе, он вынужден был признать, что адская смесь произвела свое действие. Он поднялся наверх принять душ, побриться и переодеться, оставив на Лулу и Нелл чистку тех авгиевых конюшен, в которые превратился за один вечер дом. Лулу обвела некогда аккуратную и чистую кухню тоскливым взглядом. – Ладно, это моя сделать. – Потом, повернувшись к Нелл, она добавила: – Я больше не прийти назад. – Почему? – с удивлением спросила Нелл. – Мисс Лиз, она нуждаться во мне. А вы – нет. Вы слишком организованная, порядочная. Ей было почти пятьдесят, но она совсем как ребенок. А вы – нет. Моя вам не нужна. Мне тоже никто не нужен. – Лулу пожала плечами. – Но вам совсем никто не надо. Некоторым людям никто не надо. Поэтому я нашла работу рядом с мой дом. Сюда ехать далеко очень, я делать раньше это только ради нее. Нелл помолчала некоторое время. – Хорошо. Если хочешь, пусть так и будет. Но ты всегда можешь вернуться. – Чтобы делать что? Вы – готовить, вы – убирать, вы – шить. Вы привыкли к этому. Мисс Лиз всегда был нужен кто-то делать это за нее. Я вам не надо. Вы – самостоятельность. Вам достаточно себя. – Мисс Лиз велела отдать тебе все ее платья. Она сказала, что ты можешь их продать. – Я сделаю это. – Забери все. Я уже выгрузила одежду из ее шкафов и большого гардероба. Если нужен чемодан, можешь взять. – У меня есть с собой несколько больших сумка. Они подойдут. Но я бы взяла такси, которое вы предложить вчера. Тащить слишком много даже для меня. – Заказать прямо сейчас? – Скажите, чтобы приехать через полчаса. Я пойду и соберу сумки пока. Лулу загрузила в три сумки костюмы, платья, плащи и нижнее белье и поднесла их к двери. Филипп, насвистывая песенку, спустился вниз и застал их в неловком молчании. – Только не надо говорить мне, что над нами уже кружатся стервятники, – начал он в своей циничной манере. – Лиз оставила Лулу все вещи, которые ей понравятся. – Они же ей не подойдут! – Чтобы продать. Лулу знает, где самые высокие цены. – В таком случае и я буду собирать те мелочи, которые она оставила мне. – Она вам об этом говорила? – Конечно. Она сказала, что об этом будет сказано в ее завещании. Только не говори мне, что ты этого не знаешь. – Я знаю, но считаю, что будет лучше подождать до тех пор, пока не будет официального вскрытия завещания. – Но Лулу же забирает вещи. – Они не указаны в завещании. Это неофициальный посмертный дар. Мне бы очень хотелось, чтобы вы подождали, Филипп. – Моя дорогая девочка, я вынужден напомнить тебе, что душеприказчик я. – Даже так? Их взгляды встретились, и в месте их столкновения посыпались искры. – Не надо трогать меня, детка, – вкрадчиво заговорил Филипп. – А то вылетишь из той коляски, в которой едешь. – Ну так подайте на меня в суд, – хладнокровно парировала Нелл. – Одежда Лиз не имеет никакого отношения к завещанию. Лулу взяла их как подарок, а не как часть завещания. Тем более что они не имеют такой ценности, как то, что она оставила вам. А вам она завещала уникальные антикварные вещицы, поэтому я хочу, чтобы были соблюдены все юридические формальности. Встреча с ее юристом у нас будет сегодня во второй половине дня. – У нас? На мгновение глаза Филиппа вспыхнули, и в них промелькнула молния. Потом он отвел взгляд и пожал плечами. – Я должен был догадаться. Яблоко всегда бывает червивым. Пойдем, Лулу, не надо никакого такси, я тебя подброшу сам. – В 3.30 на Теобалдс-роуд, – сказала ему в спину Нелл. Но он даже не обернулся. – Не обращайте на него сильно внимание, – посоветовала ей Лулу, забирая пухлые сумки. – Ему всегда нравится думать, что он управлять мисс Лиз, а тут ему не тепло, а холодно. Вот. Закрыв за собой входную дверь, Нелл наконец смогла свободно вздохнуть, и, надо честно сказать, что это был вздох облегчения. Она чувствовала, что у нее подкашиваются ноги, как будто они сделаны из ваты и в них нет костей. По натуре она была не такой уж строптивой и неприступной, хотя в характере у нее присутствовала бунтарская жилка, которую ее отец, все делавший только по-своему, старался переломить и уничтожить; нельзя, однако, сказать, что она принадлежала к людям, ищущим неприятностей себе на голову, скорее наоборот, она всегда старалась их избежать, пока это можно сделать с наименьшими потерями. Лиз предупреждала ее, что Филипп постарается «обуздать» строптивую лошадку в ее душе. – Именно поэтому я и назначила тебя душеприказчиком. Не надо так на меня смотреть. Я бы ни за что так не поступила, если бы не была уверена, что он обведет тебя вокруг пальца при первой же представившейся ему возможности. Филипп старый и опасный волк. Такова уж его натура. А ты, несмотря ни на что, такая же мягкая и беззащитная, как это и кажется людям с первого взгляда. Я знаю, ты постараешься проследить, чтобы все мои пожелания были выполнены так, как указано в завещании, а не так, как это покажется выгодным Филиппу. Есть еще кое-какие вещи, которые ему не следует показывать и о которых он не должен ничего знать. Вот... – Она протянула Нелл ключ. – Откроешь им маленький сейф в глубине вон той полки. Там есть письмо, разрешающее тебе вскрыть этот сейф. Я разговаривала со своим управляющим, он мой старый друг, я хочу, чтобы ты уничтожила всю мою документацию. Филипп сразу же бросился бы читать старые письма и дневники, ты должна его опередить и все уничтожить. Нелл кивнула головой, чувствуя, что не может сглотнуть. Она не ожидала от Лиз такого доверия. – Ты меня знаешь. – Лиз слабо улыбнулась. – Там одни сентиментальности. Это просто письма в ящике, не больше... письма, с которыми я так и не смогла расстаться, хотя написал мне их человек, причинивший много горя. Он был настоящим дерьмом, но я любила его. Пойди и принеси письма сюда, я прочитаю их в последний раз, а потом ты все до единого сожжешь. Мы вместе придем к финишной черте. Нелл вынула содержимое сейфа и, принеся это Лиз, оставила подругу одну с ее воспоминаниями. После она сожгла лишь жалкие клочки бумаги, в которые превратились письма и записки Лиз. Вспоминая об этом сейчас, Нелл чувствовала, что у нее прибавляются силы, чтобы противостоять Филиппу в их сложной борьбе. Нелл тихо поднялась в комнату Лиз. Теперь она казалась такой пустой, хотя на всех предметах еще остался слабый отпечаток ее недавнего присутствия. Все медицинские приспособления уже убрали: не было ни кувшинов, ни бутылок, ни прикроватных горшков. Большой гардероб пуст, но на яркой, полированной крышке стола стояла коробка с драгоценностями, рядом с ней – трехъярусная шкатулка со всевозможными кремами фирмы «Карбоннел энд Уолкер». Согласно завещанию, все это доставалось Нелл. – Не все они, конечно, чистой воды, но тут есть пара приличных вещей. Вот бриллиантовые сережки в виде подсвечников. Я всегда берегла их для чего-нибудь сверхъестественного и парадного, но так и не дождалась. Жемчуг настоящий. Подарок тебе на день рождения, когда стукнет двадцать один. Мне подарил их Майлс в день нашего венчания и еще сапфировую брошь в виде цветка. Все остальное – просто коллекция самого обыкновенного цветного стекла и первоклассных подделок. Филиппу я оставила часы «Ролекс Ойстер», которые купила Жозе Луису, но потом заставила его вернуть их мне. Они стоили мне целого состояния. Филипп всегда говорил, что ужасно вульгарно носить такие часы, но я же знаю, что он спит и видит их у себя на руке как символ социального положения и благополучия. Для него принадлежать к высшим кругам важнее всего. Он знает, что получение этих часов в собственность для него теперь только вопрос времени. Нелл подошла к коробке и приподняла крышку. Солнце осветило лежащие на атласной подкладке бриллиантовые серьги, и они вспыхнули разноцветными огнями. Она приподняла одну, подержала в руке и приложила к уху. Бриллианты тихо звенели, и этот чистый звук напомнил об их стоимости. – А ты? – громко спросила Нелл свое отражение в зеркале. – Ты понимаешь, что теперь тоже немало стоишь? Бриллианты, жемчуга, этот дом... – Она положила сережку обратно в коробку и задумчивым, ничего не видящим взглядом уставилась на свое отражение. «Я бы все это отдала, лишь бы вернуть сейчас Лиз», – подумала она и, уронив голову на грудь, безутешно разрыдалась. До встречи с Филиппом во второй половине дня у юриста она уже взяла себя в руки и выглядела теперь спокойной и уверенной в себе. Она была научена горьким опытом и прекрасно знала, что Филипп своим злым языком может представить ее горе совсем в другом свете. Ну, прежде всего он не поверит в ее искренность. Он избегал думать о том, что она с любовью и уважением относится к женщине, которую считает своей покровительницей. Он ни за что бы не поверил, что Нелл любила ее так же, как свою мать и сестру. Лиз сумела разглядеть под внешне непроницаемым фасадом неприступности и хладнокровия легкоуязвимую и беззащитную девушку. Филипп же видел всегда только то, что находилось на поверхности, и, как он ни старался, Нелл никогда не пускала его к себе в душу. Лулу как-то объяснила все прямо и ясно: – Он ревнует. Он так ревнует, что не смотреть в глаза прямо. Для мисс Лиз он всегда был Номером Первый, и он не хотеть делить это место с другим. Он говорит, что любить ее... может быть, и так. Но он считает, что любить – значит кем-то владеть. Он всегда не очень любить, когда кто-то берет и делает что-то свое, как мисс Лиз сделать с вами. Вас должен был найти только он и никто другой. Переделать вас тоже должен был он. И снять все сливки, если повезло вам, должен был он. Он же весь зеленеет от злобы, когда видеть, что мисс Лиз с вами начинает пахнуть как роза. Вы заботиться лучше только о себе, дорогая. Когда вы такая неприступная, ему это как нож в сердце. Кажется, Лулу действительно была права. Выйдя от нотариуса, где Филипп вел себя как ни в чем не бывало, они зашли в ближайший паб. Они заказали себе джин и тоник. Филипп поднял бокал и едко произнес: – Не так уж плохо для шестнадцати месяцев работы, а? Нелл контролировала себя и свой язык (отец обычно, перед тем как наказать ее, говорил, что ее язык ее же и погубит), поэтому сдержанно ответила: – Работы, которая обеспечила большую часть дохода Лиз за последний год, когда она уже была не в состоянии сама двигаться. Я выплатила все, что она потратила на меня. С арифметикой у меня все в порядке, не волнуйтесь. Мне с самых юных лет пришлось учиться вести хозяйство и сводить концы с концами. Мой отец считал, что в доме надо считать каждый пенни, поэтому, если вы хотите, мы можем все подсчитать. – О нет. У меня нет никаких сомнений по поводу твоих арифметических способностей. У нас так много достоинств, а? Мы такие умные и невинные... Лиз, конечно, не умела обращаться с деньгами как надо, но с ней рядом всегда был человек, который делал это за нее, да? Единственным оправданием для него была его любовь к Лиз. Если бы не это, Нелл вообще не обращала бы на него внимания. Они совсем не были друзьями. Опустив свой бокал, Филипп посмаковал джин и продолжил: – Если нам отложить в стороны рапиры, мы вполне можем прийти к мирному соглашению, которое устроило бы нас обоих. Например, такое, по которому мы могли бы встречаться только в случае необходимости, – предложил он. – А зачем? – Чтобы действовать так, как просила меня Лиз: – Да, нечто вроде отеческого надзора. – Мне не нужен отеческий надзор, Филипп. Мне вообще не нужна никакая опека. – А Лиз считала, что нужна. – С каких это пор вас стало интересовать чужое мнение, даже если это мнение Лиз? Филипп какое-то мгновение молчал, а потом произнес с незнакомой Нелл интонацией: – Меня всегда интересовало мнение Лиз. Я знал и знаю очень много людей, с которыми у меня неплохие отношения, но настоящих друзей я могу пересчитать по пальцам. Лиз была самым близким моим другом. Ты хоть когда-нибудь видела, как беспомощно выглядит человек без настоящих друзей? Нелл промолчала, потому что она еще слишком хорошо помнила слова, сказанные Лиз перед самой смертью: – И еще за это платить? Но Лиз не ответила на шутку. – Его высокомерие никогда не позволит ему сказать об этом. Он считает, что если ты платишь ему, то делаешь это искренне. Нелл вздохнула. Это было совсем не то, чего она хотела. Ей хотелось оградить себя от всех людей и всяческих зависимостей. Она хотела принадлежать только самой себе, жить собственной жизнью и никому не давать в ней отчета, чувствуя, что вся власть над ее будущим находится только в собственных руках. Она дала себе клятву, что больше никто не будет контролировать ее жизнь. Не хватало ей еще отеческого надзора в двадцать один год. Вполне достаточно того, который у нее был в детстве. – В человеческой натуре заложено свойство отвергать, не думая, хорошие советы, даже когда они идут из глубины сердца. В твоем лице мы, несомненно, видим наглядное тому подтверждение, – сказал Филипп. – Лиз заставила меня пообещать, что я, несмотря ни на что, буду иногда тебе писать. Но у меня не возникает сомнений в том, что ты, увидев, мой почерк, не читая, выбросишь в мусорное ведро любое письмо. Вот так... ну что ж, сказать мне тебе больше нечего. – Он встал. – До свидания, моя дорогая Нелл. Желаю удачи. Нелл чувствовала себя так, как будто ее со всего размаху бросили лицом в грязь. Но ведь она, кажется, именно независимости и хотела? Наконец-то она стала принадлежать только самой себе. Теперь никто не мог ей сказать, что что-то нельзя делать, что она на что-то не имеет права, что на ее месте так бы никто не поступил или что она слишком мало еще в этой жизни знает. Теперь у нее был собственный дом, деньги в банке и спокойное, безопасное будущее. Сколького она уже добилась, а сколького еще добьется! Она подняла бокал и выпила его до дна. Но опьянение наступило не от спиртного, а от эйфории. «Я свободна, – в полубреду повторяла про себя она. – Я могу делать все, что мне хочется. Я свободна... Я свободна... Я свободна...» |
||
|