"Выбор Наместницы" - читать интересную книгу автора (Школьникова Вера)

VII

Письмо принесли утром. Одно слово на листе: «жду». И больше ничего. И не нужно большего. Ивенна провела пальцем по черным буквам, словно пересчитывая: три буквы, три года. По букве за год. Следующим утром он вернется в свой замок, мать вздохнет с облегчением — последнее время ей стало тяжело управлять обширными землями рода Аэллин. И первые несколько часов все будет хорошо: несмотря на молчаливое противостояние, мать и сын любили друг друга. Потом Иннуон вспомнит, что потерпел поражение, и этого уже не простит. А через месяц приедет невеста. Дальше Ивенна не хотела думать. Как удачно он вернулся — сегодня полнолуние. Выскользнуть в сумерках из замка труда не составило. Ивенна всегда предпочитала одиночные верховые прогулки, к неудовольствию леди Сибиллы, но сегодня матери было не до того, а заспанный конюх не посмел возражать: хочет леди в такой мороз, на ночь глядя, куда-то ехать — пусть едет. Его дело маленькое — подпругу затянуть.

Было холодно. Даже приученная к морозу лохматая кобылка местной породы — и то недовольно заржала, сетуя на судьбу и жестокую хозяйку. Но, смирившись, пошла неторопливой рысью. За лошадь Ивенна не боялась — знала небольшую пещеру в скалах возле водопада, где они всегда оставляли коней, в относительном тепле и под защитой от ветра.

Черное и серебро. Этой ночью не существовало других цветов. Не было оттенков и полутонов. Чистое, холодное серебро — россыпью звезд и болезненно-бледным диском луны в небе. И оно же — сплошным покрывалом на земле, только два черных пятна — тени. И черное небо. Давяще-черное, беспросветно-черное, безразлично-черное. Днем черный цвет бывал разным: блестящим бархатным или сероватым, тусклым, с синим отливом или прозеленью, благородной тканью или будничным пятном сажи, лужицей чернил или шерстью кошки. Ночью он был всеобъемлющ и чужд. Истинный цвет бога Смерти, Келиана, поглощающий все. И — напоминанием — серебряные искры Эдаа, бога Времени. Только его дар ограждает от всевластия Келиана. Только Время дает человеку небольшую отсрочку перед черным Ничто.

Конь Иннуона — роскошный вороной кавдниец, уже стоял в пещере, закутанный в меховое одеяло. Почуяв кобылу, он слабо заржал, словно извиняясь: «прости, мол, подруга, я, вообще-то, кавалер хоть куда, но не в такой же холод!» Ивенна погладила терпеливую лошадку, запахнула накидку и вышла из пещеры, до водопада было рукой подать — летом она бы уже услышала шум падающей воды; впрочем, летом она сюда не ездила. Белые Свечи славились на всю империю: мало того, что третий по величине водопад, так еще и единственный замерзающий на зиму. Славу чуду природы принес многомудрый Эридан-Хранитель, прозванный Непоседой, добравшийся до этих мест лет двести назад и описавший их в своем фолианте «Земли Империи: мифы и реальность». Труд не имел никакой научной ценности, но, как произведение художественное, не знал соперников. Водопадом восхищались, украшали дома копиями бессмертного рисунка Рюдера, даже воспевали в стихах, но желающих полюбоваться на неземную красоту в разгар лютой зимы почему-то не находилось.

А зрелище того стоило! Каменные уступы, обнажившиеся из-под потока воды, спускались вниз щербатой лестницей великанов, застывшая вода падала со ступеней прозрачно-белыми свечами, пронизанными лунным светом. Ярус за ярусом — восемь ступеней, последняя, нижняя, словно парящая в воздухе без опоры — ледяные свечи уходят в никуда, в головокружительную пропасть, вниз. А ветер играет на волшебной лютне, перебирает ледяные струны — то ли музыка, то ли плач, то ли стон, то ли песня. Но никогда и нигде больше не слышала герцогиня столь прекрасной мелодии.

Иннуон ждал ее, стоял, прислонившись спиной к скале, прятался от ветра. Они пошли навстречу друг другу, замедляя шаги. Пять, четыре, три, два… Ивенна считала про себя. Остался один шаг до конца ожидания. Один шаг до ответа. Задержала дыхание и, как в холодную воду, с утеса, зажмурив глаза — упала в протянутые руки. Молчание, только кольцо рук и шелковая теплота меха. Еще не сказано ни слова, беззвучно шевелятся губы, ведя неслышный разговор:

— Ты пахнешь домом.

— А ты дорогой.

— Ты изменился.

— Ты осталась прежней.

— Все будет хорошо?

— Не знаю.

Теплые губы касаются виска, и первые слова разрывают молчание:

— Как же я рад тебя видеть, Ивушка. Словно ничего и не было. Я решил — больше никуда не уеду. Никогда. Пусть мир сходит с ума, пусть новых наместниц коронуют каждую неделю, пусть воюют во всех четырех сторонах света, пусть хоть боги спустятся на землю — я не оставлю дом.

— Значит, и я. Как же хорошо. Я не стала писать тебе… и матери не сказала. Когда ты уехал, в южной башне выпало стекло из витража. Золотой зрачок дракона. Я стояла у окна, смотрела на дорогу, он упал прямо мне на ладонь и не разбился. Сегодня я отдала его мастеру. Все будет как прежде.

Они стояли на краю водопада. Ветер стих, не желая нарушать тишину. Казалось — слова закончились, и немой крик звенит в небе: «Ну, солги же, солги! Успокой меня! Обмани меня!»