"Избранник ворона" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)XVII (Ленинград, 1973)После успешного собеседования окрыленный Нил помчался в табачную лавку и приобрел себе за рубль двадцать нечто, внешне напоминающее трубку, и у него еще хватило на пачку загадочного вещества "Нептун. Тютюн за лулу", – продавщица сказала ему, что это болгарский трубочный табак. На следующий день он приперся на консультацию при трубке, в перерыве достал ее, зажег с четвертой попытки, неглубоко затянулся, скрывая слезы, набегающие на глаза от едкого соснового дыма, напрочь заглушающего дым табачный, поглядывая по сторонам покрасневшим взглядом – не покажется ли – Вы, батенька, это полено на дрова пустили бы, что ли... А если так уж тянет трубочкой побаловаться, то не лучше бы настоящей обзавестись? – И рад бы, сударь мой, да где ее взять, настоящую-то? – подстраиваясь под манерно-ироническую речь симпатичного незнакомца, проговорил Нил. – А в Москве, батенька, в одноименной гостинице. Там "явовские"-то трубочки по пять целковых всего. Говнецо, конечно, трубочки, не чета моим английским, но все же трубочки, а не ваша бутафория... Кстати, попробовать не угодно ли? Молодой человек достал из портфеля продолговатый кожаный мешочек, а из него – темную прямую трубку, точное подобие той, которую курил сам. Трубка была уже набита, и, как понял Нил по одуряюще сладкому запаху, набита чем-то круто фирменным. – Какой табак! – восхищенно сказал он. – "Клан", сударь мой, – ласково щурясь, проговорил усатый. – "Клан" домашней выделки. Хотите, научу? Берется стограммовая пачка табака "Золотое руно" по два двадцать и высыпается в большую банку. Туда же добавляются две пачки "Трубки мира" по девяносто коп. Смесь тщательно перемешивается взбалтыванием, после чего в банку наливается столовая ложка ликера "Южный" и столовая ложка хорошего коньяку. За неимением французского подойдет "Двин" или "Праздничный". Сверху кладем свежесрезанную яблочную кожурку, лучше зеленую, и герметично закрываем крышкой. Дней через десять смесь вызревает окончательно. Готовый продукт можно отличить от классического голландского "Клана" только по консистенции и последующему обилию дегтя. Некоторые ингредиенты, конечно, специфичны, но один раз разориться стоит, уверяю вас... Незнакомец терпеливо объяснил Нилу, как правильно прикуривать и раскуривать трубку, и со снисходительной улыбкой смотрел на его первые, неумелые затяжки. Затем пояснил, что курение трубки требует некоторого навыка, и заявил, что, пожалуй, согласился бы уступить Нилу одну из своих трубочек за символическую цену в пятьдесят рублей. – Пятьдесят! – изумленно выдохнул Нил. – В табачной лавке на Бейкер-стрит самый дешевый "Данхил" стоит двести-триста фунтов стерлингов, – мягко заметил молодой человек. – Признаюсь, мне эта пара досталась уже подержанной, зато великолепно обкуренной, что только увеличивает ценность хорошей трубки. Я же передаю ее вам в еще более ценном состоянии – исключительно из уважения к собрату по благородному увлечению.. Может, вы сомневаетесь, что это "Данхил"? – Ну что вы... – начал оправдываться Нил, но собеседник не желал слушать его оправданий: – Вот смотрите, здесь клеймо, товарный знак, подтверждающий подлинность. Он ткнул пальцем в желтое металлическое кольцо на разъеме. Нил посмотрел туда и действительно увидел чуть затертое клеймо "DANHIL". – Убедились? Ну что, берете? Нил замялся. С одной стороны, такая колоссальная сумма, которой у него попросту нет и не было никогда. С другой стороны... Он живо представил себе, как через какую-нибудь пару недель, уже студентом (собственная небезмозглость, плюс труды репетиторов, плюс невероятно благожелательное отношение, проявленное к нему во время вчерашнего собеседования, самим Александром Федоровичем, говорят, самым главным на спецотделении, плюс звоночек из дирекции театра в ректорат – все это не оставляло у него сомнений в благоприятном исходе) выйдет на площадку перед большим коридором и гордо продемонстрирует всяким там "беломорщикам" и "столичницам" свою великолепную трубку в деле. "Явовская?" – обязательно спросит кто-нибудь, мнящий себя знатоком. "Не совсем, – снисходительно-небрежно ответит Нил. – "Данхил". Вот, извольте убедиться, клеймо..." А во-вторых, сделав покупку, он сохранит доброе расположение этого симпатичнейшего парня. Возможно, даже подружится... – Я сейчас не при деньгах... – глядя на собеседника жалкими глазами, начал он. – Это не беда, – с мужественной улыбкой ответил тот. – Я готов подождать до послезавтра. В десять ноль-ноль у нас консультация по истории. Там и встретимся. Я принесу трубку, а вы – деньги. Договорились? – Договорились, – пролепетал Нил. – Замечательно. – Взрослый молодой человек протянул руку. – Васютинский. Виктор Васютинский. Будущий юрист. – Нил Баренцев, будущий филолог, – доложил Нил и заметил, что в глазах собеседника промелькнул какой-то дополнительный интерес. Рукопожатие Васютинского было крепким, мужским. После такого рукопожатия нарушить договоренность мог бы, наверное, только самый последний подлец... Домой он возвращался пешком и все думал, как бы раздобыть денег по-быстрому. И, кажется, придумал. Попробовать, во всяком случае, можно... Бабушки дома не было, и это вполне отвечало его планам. Не снимая ботинок, он быстро прошел в самую дальнюю комнату. У окна, в кресле, развернутом в глубь комнаты, неподвижно сидела укутанная пледом бабуленька и остановившимися тусклыми глазами смотрела на него. – Привет, мумия, – бросил он, направляясь к книжному стеллажу. У него и в мыслях не было обидеть старуху, она давно уже ни черта не слышит, и как ни назови, ей все едино. Постояв немного у полок, он пробормотал: "Нет, так не пойдет!", подошел к бабуленьке и развернул кресло к стене. Лучше пусть не видит. В их семействе читателем был он один. Эта страсть, ослабшая было в год между отъездом отца на Украину и его собственным роковым путешествием, по возвращении вспыхнула с новой силой и более не ослабевала. Ни моделизм, ни спорт ей более не мешали – Нил забросил их и скоро вновь стал толстым, бледным, апатичным и болезненным, каковым и оставался все школьные годы, кроме последнего, когда вдруг со страшной силой прорезались новые интересы – рок-музыка, танцы, курево, и немного – девочки, карты, вино... Но читать он любил по-прежнему. Он единолично пользовался неплохой домашней библиотекой, собранной за многие десятилетия и постоянно пополняемой за счет подписных изданий и разных книжных дефицитов, с доставанием которых у матери – не последнего человека в отечественной культуре – проблем не возникало. Мать не читала ничего, кроме партитур и хвалебных статей о самой себе. Бабушку изредка можно было видеть с одним и тем же толстым томом зануднейших музыкально-театральных мемуаров. Про бабуленьку нечего было и говорить. Однако именно в комнате у старушек хранилась самая загадочная часть семейной библиотеки – несколько десятков древних, никогда не раскрываемых книжек, по большей части на немецком языке. Немецкие книги были почти все напечатаны готическим шрифтом, так что названия и содержание их было Нилу неведомо, за исключением одной, самой толстой и богато иллюстрированной в цвете. История военного костюма германских княжеств семнадцатого-девятнадцатого веков. Когда он был маленький, он даже не знал, что в их доме есть такая интересная книга, обнаружил ее только классе в седьмом, снимал иногда, рассматривал, показывал приятелям. Потом надоело, и этот фолиант вернулся сюда, в компанию земляков. Некоторые книги были на русском, с ятями, ерами, фетами, и десятеричными, толстые и патологически скучные. Их-то Нил и перебирал задумчиво, вдыхая многолетнюю пыль. Наконец отобрал одну – большую, в красном кожаном переплете с золотыми буквами: "ЭДУАРДЪ ГАРТМАНЪ. ФИЛОСОФЫ БЕЗСОЗНАТЕЛЬНАГО" – перелистал. Страницы разрезаны только до шестнадцатой. Спустил на пол, начал попросторней расставлять соседние, чтобы не так зияло отсутствие, потом подумал и на всякий случай присовокупил к отобранной еще одну – небольшую, невзрачную, серенькую, с большими, бледно пропечатанными немецкими буковками на толстых желтых. страницах. Нил поставил на место последний фолиант, подравнял ряд, отошел, поглядел – вроде, все в точности, как было. Сунул обе книги под мышку, понес к дверям... И обжегся об отраженный в зеркале взгляд бабуленьки, в котором блеснули ему несказанная боль, недоумение, обида. Вот черт, развернул старуху к стене, а ведь не сообразил, что во всю ту стену – зеркало, и она все видела... Уже на лестнице он столкнулся с бабушкой, тяжело поднимавшейся по ступенькам. – Привет, ба! Она только кивнула и обозначила улыбку. Говорить было трудно. – Ну, я побежал... – Куда? – чуть слышно прошелестела бабушка. – Лекция... Он показал на портфель, как бы в подтверждение. Бабушка еще раз кивнула. В букинистическом на Литейном бородатый и очкастый продавец подтолкнул красную книгу обратно к Нилу, даже не заглянув в нее. – Идеалистов не берем, – отрезал он. – Следующий! – Погодите, у меня еще есть, посмотрите, пожалуйста... – в полном отчаянии взмолился Нил. Продавец брезгливо раскрыл серенькую книжонку, протянутую Нилом, взглянул на титульный лист, перевернул страницу, вторую... – Сейчас, я сейчас, извините... – проговорил он изменившимся голосом. Вырулил из-за прилавка, пронесся мимо кассы, расталкивая народ, и исчез вместе с Ниловой книжкой за дверью с надписью "Посторонним вход воспрещен". Вышел он оттуда вдвоем с другим дядькой, лысым и плотным, одетым в черный рабочий халат. – Эй вы! – рявкнул лысый, показывая на Нила волосатым пальцем. – Подойдите-ка сюда! "Бежать!" – вспыхнуло в мозгу, но ноги сами понесли его к пугающей двери, перетащили через порог Он очутился в тесном, обшарпанном помещении. до потолка заставленном книгами. – Паспорт! – пролаял человек в халате, и Нил покорно протянул ему свою не успевшую затрепаться книжицу в коричневом чехле. Сердце совсем ушло в пятки. Вот сейчас лысый дядька посмотрит адрес, позвонит в справочное, установит по адресу номер телефона и сообщит бабушке, что ее внучок разворовывает семейную библиотеку. – Больше каталоговой цены не поставлю, – сердито пробурчал человек в халате. – Здесь вам не частная лавочка! Нил обреченно кивнул. – В кассу! – рявкнул лысый, протягивая ему паспорт и еще какую-то торопливо и неразборчиво заполненную бумажку. Нил поспешно отвернулся, запихивая паспорт в сумку. – Если есть еще эльзевиры – приносите! Нил удивленно посмотрел на лысого. Тот вдруг вжал голову в плечи, бочком протиснулся к нему и совсем другим голосом, тихим и вкрадчивым, произнес: – Гартмана покажите... У меня жена, знаете ли... интересуется... – Он с минуту разглядывал красную книгу, потом сдавленно прошептал: – Сто рублей. – Сколько? – спросил Нил, не веря своим ушам. – Ах, тише, тише, – зашипел лысый, делая страшные глаза. – Ну, сто двадцать, но это крайняя цена... И торопливо отслюнил двенадцать красненьких червонцев. – Спрячьте, спрячьте... – торопливо прошептал он и неожиданно громко крикнул: – А с эльзевиром в кассу! В кассу! Нил, пожимая плечами, вернулся в зал, подошел к кассе и положил бумажку на блюдечко перед кассиршей. – Вот... – Он вздохнул. Кассирша ему эту бумажку вернула. – Сумма прописью, число и подпись! – отрезала она. – Что? – Здесь, здесь и здесь! – Она быстро поставила галочки в трех местах. Нил отошел к подоконнику, достал из портфеля ручку, посмотрел в отмеченное галочкой место – и не поверил своим глазам. Ему причиталось триста шестьдесят рублей... "Спокойно, спокойно! – внушал он себе, идя по Литейному. – Я взрослый, разумный человек, и никакое богатство не вскружит мне голову... Еще через квартал – сберкасса. Восемьдесят рублей я оставлю себе, а четыреста положу на книжку. Бабушка говорила, есть такой срочный вклад, по нему через год выдают три процента годовых. Это будет... это будет двенадцать рублей! Ни за что ни про что – целых двенадцать рублей!.." Но он струхнул идти в сберкассу – а вдруг еще спросят, откуда у него такие деньги, заставят принести справку от родителей? Вместо этого он отправился в кафе-мороженое, лихо заказал двести граммов ассорти с двойным сиропом и сто пятьдесят граммов сладкого шампанского – не столько потому, что так уж хотелось вина, сколько из желания этим отважным жестом как-то компенсировать в собственных глазах трусость, проявленную у дверей сберкассы. Толстая буфетчица в кокошнике окинула Нила оценивающим взглядом, неодобрительно хмыкнула, но заказанное налила. От сладкого и шипучего вина немного закружилась голова, стало легко, и сегодняшний проступок показался Нилу совершенно пустячным. "Безсознательнаго" все равно никто не осилил и не осилит никогда, а вторая книжонка и вовсе такая серенькая, невзрачная, никому не нужная... Если подумать, то вообще чудо, что ее до сих пор не выкинули на помойку, не сдали в макулатуру. Зато теперь сослужила добрую службу. Теперь у него есть огромные деньги, которые надо как можно скорее спрятать как можно глубже в письменный стол. А завтра... завтра он станет владельцем роскошной трубочки фирмы "Данхил"... Бабушка стояла на кухне и молча смотрела р окно. Нил подошел сзади и слегка приобнял ее. – Ба, как у нас насчет покушать, а? – Тише... Она повернула к нему лицо. Он удивленно заморгал, впервые увидев слезы на этом морщинистом лице. – Ты что, бабушка? – Бабуленька умерла... В придачу к трубке он получил от Васютинского кожаный мешочек для нее и за отдельную плату – набор ёршиков для чистки. Эту трубку он носил на каждую консультацию, на каждый экзамен. Обратил на себя внимание многих, но рыжая красавица, ради которой, собственно, все и затевалось, так ему и не встретилась. Может быть, передумала поступать или – что казалось совсем невероятным – завалила экзамены... |
||
|