"Избранник ворона" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)XIII (Ленинград, 1975)Каникулы закончились. Мойра укатила в свой Днепропетровск, тоже оставив Нилу адресок, который он тут же потерял. Из своей конурки он выбирался теперь только в университет и по хозяйству – по негласному соглашению с матерью все домашние дела он взял на себя, а она зарабатывала на жизнь. В остальном же они существовали вполне автономно. Нил был крайне удивлен и недоволен, когда как-то в выходной Ольга Владимировна вошла к нему в комнату и с тяжким вздохом опустилась на тахту. – За картошкой я уже сходил, мусор вынес, сказал он, не глядя на нее. Она молчала. – Мама, мне завтра на семинаре выступать, так что... – Нил, нам надо поговорить. "Хорошая школа, – с неприятным трепетом в груди подумал он. – Скажет слово – прямо в дрожь бросает". – Нил, ты уже взрослый, и не можешь не понять меня... Конечно, в твоих глазах я старуха... – Ну что ты, мама, какая ты старуха... – Но когда-нибудь ты поймешь, что сорок лет... сорок пять – это далеко не старость, что женщина в этом возрасте хочет и может любить и быть любимой... – Так у тебя кто-то есть? Поздравляю! Давно пора! – Пока была жива мама, я не решалась привести его к нам домой... – Но почему? При всех своих странностях бабушка была человеком умным, понимающим... – Не в этом дело... Понимаешь, он... Он женат, но жена его, бедняжка, вынуждена по десять месяцев в году проводить в туберкулезном санатории. А бабушка прекрасно знала их обоих... Кстати, ты тоже его знаешь. – Вот как? И кто же это? – Профессор Донгаузер... Куда ты? – Ты пойми, мне трижды плевать, с кем она живет, хоть с чертом лысым, хоть с пнем самоходным! Но я-то не обязан жить под одной крышей с этим немчурой-колбасником! Такой орднунг завел, что хоть волком вой, честное слово! Чихнуть нельзя. Курить на лестницу выставляет, ты подумай! "Каждая вещь должна знать свое место"... А главное, он даже в подштанниках до дрожи напоминает парадный портрет великого реформатора Сперанского. Представь – сидишь ты на кухне, пьешь чаек, и тут входит парадный портрет... – Я понимаю, – грустно сказал Гоша. – Возвращайся, конечно, о чем разговор, в конце концов, это твоя комната. Я тут, пока обитал, кое-что в порядок привел... – Ты извини, – сказал Нил. – Линда так и не давала о себе знать? – Ни слова. Может, у родителей, своих живет. Ты бы связался как-нибудь... – Не могу. И не хочу... Наливай еще, что ли... В доме на Четвертой Советской незнакомая тетка, толстая и неопрятная, через цепочку сообщила ему, что такие здесь больше не живут, а куда съехали – неизвестно. В справочной будке кудрявая девица, кокетливо улыбаясь, вручила ему бумажку с его собственным адресом – официальным местом проживания Ольги Владимировны Баренцевой – и больше ничем помочь не могла. Он и сам не понимал, что скажет Линде, когда наконец увидит ее, но все чаще ловил себя на мысли, что без этих поисков жизнь его теряет последний смысл... Оставалась еще надежда – подать в милицию заявление о пропаже жены и ждать результатов. Выяснив по телефонной книге адрес районного отдела, он после университета отправился на Чкаловский проспект. Поднялся по щербатым ступенькам, толкнул тяжелую дверь и нос к носу столкнулся с Катей. – Нил! Ты-то тут что делаешь? – А ты? – Я теперь здесь секретарем работаю. В паспортном столе. – А я как раз человечка одного разыскиваю. – Кого же, если не секрет? – Линду. Не знаешь, где она? Глаза у Кати сузились, пальцы сжались в кулак. – Не знаешь? – повторил он. – А ты? Тебя, что ли, еще не вызывали? – Куда вызывали? Где Линда? – В тюрьме твоя Линда! – выкрикнула Катя. – Она Ринго прирезала! "Таня! – отчего-то пронеслось в ошеломленном мозгу Нила. – Надо срочно связаться с Таней. Она подскажет выход". – Честно говоря, молодой человек, изначально мне очень не хотелось брать это дело. Бытовая поножовщина не совсем, знаете, по моей части, и если бы не просьбы моей любимой падчерицы и огромное уважение, испытываемое мною к таланту вашей матушки... Николай Николаевич Переяславлев, седовласый импозантный мужчина в дорогом сером костюме в мелкий рубчик, сделал многозначительную паузу. Нил кивнул, показывая, что полностью разделяет отношение знаменитого адвоката к искусству Ольги Владимировны. – Но в ходе работы моя позиция претерпела существенные изменения, да-с, я бы даже сказал, кардинальные, – продолжил адвокат, красиво модулируя своим мягким баритоном. – Следствием допущены грубейшие процессуальные нарушения, мириться с которыми я не собираюсь. Единственные фигурирующие в деле показания вашей жены были сняты с нее в отделении милиции при явке с повинной, никакого хода не получило письменное заявление потерпевшего Васютинского, практически снимающее всю вину с подозреваемой... Знаете, что он написал? Будто бы в ходе совместного чаепития потерял равновесие и неудачно упал животом на нож, который она держала в руке. Силен! Самое же интересное, что через двое суток после перевода из реанимации в общую палату из больницы Васютинский попросту сбежал, а эта халда Щеголькова не только не принимает никаких мер по его разысканию, но даже узнает о его исчезновении только от меня. Что уж говорить об опросе свидетелей, анализе вещественных доказательств! По существу, за четыре с лишним месяца не было проведено никаких следственных действий. И когда я указал на это Щегольковой, то получил потрясающий ответ: "Что вы хотите, у меня десятки таких мелких дел, до всего руки не доходят. Вот если бы она его убила!.." Одно слово – органы! Если у этой чувырлы достанет глупости предъявить такую тухлятину на суд, мы обеспечим ей такое частное определение, что потом никакой ЖЭК в юрисконсульты не возьмет, это я вам обещаю! – Извините, Николай Николаевич, но Линда... то есть жена. Как ее вытащить? – Не спешите, молодой человек. Сейчас у нашего малоуважаемого оппонента одна забота – изыскать благовидный предлог, чтобы прекратить дело. Не стоит ей мешать, это существо мстительное, злобное, и может сильно напакостить. – И сколько времени она будет изыскивать предлог? – Полагаю, неделю-две. Самое большее – месяц. – Месяц! Еще целый месяц невиновный человек... – Про невиновность вы, положим, загнули. Тыкать в знакомых ножичками – такое занятие наш уголовный кодекс все-таки не поощряет. – Ну, хотя бы что-нибудь, Николай Николаевич, прошу вас! Может быть, свидание... – Вполне реально. Только вот что я вам скажу, юноша: законное свидание в казенном доме – процедура малоприятная, морально тяжелая. С вашего позволения, мы поступим иначе... Обычно мадам Щеголькова за подобную услугу берет от пятидесяти до двухсот рублей, но в данных обстоятельствах мы вправе рассчитывать на некоторую скидку. Думаю, коробки шоколадных конфет будет достаточно... Серый воздух, отблеск жирной слизи на всех поверхностях, пятнистый кафельный пол, весь в выбоинах, гулкое эхо каждого шага. И какая-то особенная, тотальная вонь, исходящая не от чего-то конкретного, а от всего в совокупности. Место нечеловеческое, несовместимое с человеком. Железная дверь, лоснящаяся зеленой краской, а за ней – куб пространства, пустота которого нарушена лишь длинным столом с сырыми темными пятнами, въевшимися в деревянную поверхность, и низкими скамьями, намертво привинченными к бетонному полу. Микроскопическое мутное окошко под потолком, бурые стены в унылых подтеках. Не пробыв в этих стенах и нескольких минут, он был болен, подавлен, разбит... – Громче! – сварливо просипела растрепанная пожилая женщина с простуженным красным носом и нечистой кожей. – Баренцев Нил Романович. – Дата и место рождения, пол, социальное происхождение, национальность, семейное положение, должность и место работы, домашний адрес?.. Нил громко, монотонно отвечал на вопросы, неопрятная тетка остервенело скрипела пером. и раз в несколько секунд звучно сморкалась в грязный платок. – Знаете ли вы находящуюся здесь гражданку? – Да... – Громче! – Да, знаю. Это Баренцева Ольга Владимировна, моя жена. В центре зеленой двери, лязгнув, опустилось окошко, и хриплый голос сказал: – Нина Наумовна, вас ждут в шестом. Следователь Щеголькова захлопнула папку, положила в потертый портфель и встала. – Полчаса, – тихо сказала она. Они остались вдвоем, и Нил впервые поднял на Линду глаза. Она не походила на узницу нацистского концлагеря из кинофильма "Обыкновенный фашизм", но изменения, происшедшие с ней, были ужасны. Потухший взгляд, потемневшие, набрякшие веки, нездоровая, мучнистая бледность расплывшегося лица, свисающие патлами отросшие волосы. Из-под нелепого серого халата выглядывал воротник красно-синей ковбойки, которой он раньше не видел. – Как ты? – Нормально... – Ты... ты прости меня, пожалуйста... Мне не сообщили, я только недавно узнал. – Он всхлипнул и торопливо засунул руку в карман. – Вот... Бутерброд с сыром, шоколадка. Извини, что мятые, в карманах нес, сумку пришлось сдать... – Давай сюда, бабам отнесу. – А ты? – Мне хватает. Кормят здесь сносно. Рыба, каша, чай с сахаром... Если хочешь, можешь курева переслать и витаминчиков, а то зубы шатаются. – Да, да, разумеется. Нил дрожащей рукой достал сигареты, спички, придвинул к ней. – Бери всю пачку. Я еще куплю. – Теперь я вытащу тебя отсюда, адвокат говорит – дело нескольких дней... – Да ладно, дыши – Я не могу дышать ровно, пока ты остаешься в этом аду! – Брось, Баренцев, ты просто не знаешь, о чем говоришь. Есть дружок, такие местечки, по сравнению с которыми здесь санаторий-люкс. Четырехместные номера с умывальником и персональными шконками, постельное белье, радио, шахматы, библиотека, трехразовое питание, часовые прогулки, баня по пятницам. Не хватает только бильярда, танцплощадки и бара с коктейлями... Эй, ты что, пусти! От меня же парашей несет, трусы застиранные... – Я люблю тебя! – рычал он сквозь стиснутые зубы, пригибая ее к столу. Серый халат полетел на пол... – Что вы себе позволяете, а? Ну и молодежь пошла, ни стыда ни совести, один разврат на уме, – возмущенно причитала Щеголькова. – Дома этим заниматься будете! – Дома... – смущенно повторил Нил, застегивая "молнию" на брюках. – То есть как это – дома? – Ознакомьтесь, Баренцева, и распишитесь! Следователь швырнула на стол плотный листок бумаги. Линда подхватила бумагу, поднесла к глазам – и, опустив голову на стол, зарыдала. Нил рванулся к ней, заглянул через содрогающееся плечо, разглядел самый, верхний краешек листа: "В связи с амнистией, проводимой в соответствии с постановлением Верховного Совета РСФСР от..." |
||
|