"Сердце льва" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий, Разумовский Феликс)

Андрон (1974)

На улице загрохотало, будто реактивный самолет пошел на посадку. Рокочущий этот звук стал стремительно приближаться.

– Мать, я пошел. – Отбросив в сторону “Работницу”, Лапин-младший поднялся, одел куртенку из болоньи и принялся распихивать по карманам все необходимое. – Дверь только не закрывай, буду поздно.

Поджарый, крепкий, со спичкой во рту, он чем-то смахивал на Алена Делона славянского разлива.

– Господи, Андрюша, а на ужин? – Варвара Ардальоновна нахмурилась, отложила рукоделие и, сняв очки, покачала головой. – Будет бефстроганов, говяжий, с пюре, половинка яблока и кофейный напиток “Кубань”. Со сладкой булочкой.

Сегодня была не ее смена – отсюда и макраме, и расшитый змеями халат, и приятные минуты ничегонеделанья. Собственно, не такие уж и приятные, уж лучше бы на кухню к котлу. Глаза стали неважно видеть, а лампочка под потолком плохонькая, под стать комнатенке – в центральном корпусе места не хватило, вот и снимают по соседству у частника. Да впрочем, ладно, жилье и жилье, по теплому-то времени сойдет. Есть где кости разложить, опять-таки шифоньер, занавесочка на оконце, полочки, в углу ведерце с водой и корытце с овсом. Это для Арнульфа. И хоть Андрюшенька смеется, говорит, что ты, маманя, не в себе, только что они понимают, молодые-то. Просыпался бы раньше, увидел бы сам – по утрам порожние они, и ведерце, и корытце. А как иначе, если Арнульф приходит каждую ночь...

Ужасный рев на улице между тем достиг своего пика и унялся, превратившись в мерное, угрожающее порыкивание под самым окном.

– Знаем мы этот ваш бефстроганов говяжий. Бедные дети. – Андрей язвительно усмехнулся. – Все, мать, покеда.

Подмигнул, резко хлопнул дверью, побежал вниз по скрипучей лестнице.

“Эх, сынок, сынок, ишь как ты режешь правду-то матку, – Варвара Ардальоновна потупилась, вздохнув перекрестилась троекратно, – не в бровь, а в глаз. Кормильцы, пресвятые угодники, простите мя, не дайте пропасть...”

Ну да, бефстроганов говяжий из одних сухожилий и связок. Откуда быть мясу, если завхоз с заведующей его жарят, потом долго тушат, а затем, положив в банки и залив жиром, отправляют родне – одна в Новгородскую, а другая в Псковскую. Верно, воруют. Все. От детей. И она сама, правда, с оглядкой, по мелочи, то крупки, то сухофруктов, то морквы.

За окном тем временем снова загрохотало, жутко заревело, затрещало, застреляло.

“Господи, ну скоро уж они уедут?” – Варвара Ардальоновна поднялась, шаркая шлепанцами, подошла к окну, но, застав только сизую стену дыма да чью-то быстро удаляющуюся спину, снова перекрестилась троекратно...

Команда Матачинского неслась на мотоциклах – сам атаман, его правая рука Плохиш, Витька Кругов по прозвищу Деревянный, рыжий Мультик, Боно-Бонс и Андрон, хоть и городской, но пацан крученый, свой в доску, проверенный. Ехали в Белогорку на танцы – урезанным составом на трех машинах. Головную “Яву-350” вел кряжистый, как дуб, Деревянный, ручку газа “панонии” знай себе накручивал патлатый Мультик, древний, полученный еще по ленд-лизу “харлей-дэвидсон” Мататы летел замыкающим. Никаких скоростных лимитов, никаких глушителей – “мундштуков на флейтах”. И никаких прав и техталонов. Хрен догонишь. Да и кто догонять-то будет? Мудак Кологребов на своем УАЗе?..

Мелькали в свете фар деревья на обочине, со свистом бил в лицо ставший ощутимо плотным воздух, злобно в сатанинском исступлении ревели разъяренные моторы. Через четверть часа зарулили к местному клубу, провели, не выключая двигателей, рекогносцировку – ага, вот они, вражеские мотоциклы, полдюжины. Не побоялись, значит, куровицкие, приехали. Минимум шесть человек. Максимум двенадцать. Интересно, сколько назад уедет, очень интересно. Воюют ведь не числом – умением. А ничего у них драндулеты, особенно вот этот “ИЖ-Планета”, новье, муха не садилась. Красносмородиновый.

– Андрон со мной, остальные на взводе. – Матачинский заглушил мотор, вылез из седла “харлея”. – Курощупов мочить беспощадно.

Твоя правда, атаман, без пощады. А как иначе-то? В субботу двое наших, Триппер и Витька Жлоб, съездили в Куровицы на танцы и, несмотря на миролюбие и такт, конкретно получили по мозгам. В бубен, в нюх, в пятак, в ливер, еле ноги унесли. И это невзирая на бессрочный, заключенный еще зимой пакт о ненападении! Немыслимое вероломство, куда там Геббельсу с Гитлером. А впрочем, что с них взять, курощупы они и есть курощупы, деревня, ложкомойники. За что и будут наказаны. По всей строгости сиверского закона.

– Припас-то не забыл? – Матачинский с ухмылкой взглянул на Андрона, сплюнув, подмигнул и стал подниматься на высокое крылечко клуба. – Если что, гаси сразу.

Крепким, с лицом широким и брылястым, он удивительно напоминал бульдога – такой же верткий, приземистый, вцепится – зубов не разожмет. Порода, гены. Дед его был знаменитым медвежатником-шниффером, работал с Ленькой Пантелеевым и щелкал сейфы словно орехи. Отец, законный вор с кликухой Шкворень, ушел в Отечественную на фронт, геройски воевал и после был зарезан своими же подельщиками. Старший брат, гоп-стопник Винт, всласть покуролесил по Союзу, заслужил авторитет от Якутска до Сургута и нынче в ранге особо опасного рецидивиста отдыхал на строгаче в Усть-Куте. Одно слово – семья. Куда от нее...

А с Андроном Матата познакомился на танцах позапрошлым летом. Решил развлечься, поучить жизни приезжего фраерка. А получилось настоящее мужское ристалище с выбиванием зубов, пинками по яйцам, ударами под дых. На равных. Подрались, подрались, потом выхаркнули сопли, вытерли носы и вдруг рассмеялись – с полнейшим взаимным уважением. Дружба, она, как известно, начинается с улыбки. Боевая тем более. А повоевать с той поры пришлось немало.

В клубе между тем ударил барабан, бас пошел сажать нехитрую квинтовую тему, и лихо взвелась песнь про Москву златоглавую – громко, забойно, с полетностью и реверберацией. Звук пробирал до глубины души, благо акустика способствовала – клуб размещался в здании бывшей церкви.

Эх, конфетки-бараночки, словно лебеди саночки, Эх вы, кони залетные...

Когда Андрон и Матачинский вошли внутрь, их окружила плотная, разгоряченная от танцев толпа – девушки в кримплене и джинсе, парни в рубахах нараспашку, какие-то пьяные личности в тельняшках, с татуированными пальцами. Все свои, белогорские, кезевские, куровицкие, сиверские. А чужие здесь не пляшут. Потому как побьют-с. Всенепременнейше. Традиция-с.

– Ща будут вам конфетки-бараночки... Пакостно усмехнувшись, Матачинский потянул Андрона к сцене, и в это время раздался женский визг, музыка замолкла и народ шарахнулся к стенам. В центре зала образовался круг, в фокусе круга – побоище. Судя по звукам ударов, нешуточное, на три персоны.

– Ну что, махаться будем или культурно отдыхать? – рявкнул в микрофон самый главный, привычный ко всему музыкант. – А то мы сами махнем на перерыв.

– Петечка, отдыхать! Отдыхать! – хором закричали девушки. – Культурно!

Драчунов разняли, всем обществом выволокли во двор, музыканты тем временем ухнули “танго взаимного приглашения”.

– Вот они, приблуды, – сдержанно обрадовался Матачинский и показал в угол у сцены, где кучковалось с десяток куровицких. – Ну что, Андрон, пошли на залупу. Покажем этим гадам.

Такие вот дела, раньше ходили “на вы”, а теперь – на залупу.

Только Андрон не отреагировал. Не отрываясь, словно завороженный он следил за девушкой в белом платье – с ловкостью перебирая стройными ногами, она кружилась в чувственном танце. Прекрасная, как принцесса из сказки...

– Ладно, ладно тебе. Первым дело мы испортим самолеты. Ну а девушек потом. – Хлопнув его по плечу, Матачинский заржал и вразвалочку, с достоинством подошел к куровчанам. – Здорово, козлы рогатые!

– Кто? Мы? Козлы? Рогатые?

– Да нет, – вступил в разговор Андрон, – курощупы вы. Пернатые! То ли два пера, то ли три. Падлы трипперные. Пидоры гнойные, ложкомой-ники помойные!

– Да мы вас щас! Это... того... Раком! На ноль помножим! Ушатаем! Эта... Пасть порвем!

Да, такие оскорбления смываются только кровью.

– А ну-ка, суки, выйдем...

Двое куровицких не выдержали и, подтолкнув обидчика к дверям, расправили саженные плечи. Чувствовалось, что намерения у них самые серьезные.

– Слепой сказал: посмотрим, – согласились Андрон и Матата, с готовностью шагнули следом, но до дверей не дошли.

В руке у одного мелькнула “ромашка” – вентиль от пожарного крана, кастет – лучше не придумаешь, другой взмахнул канатом-“успокоителем”. Грузно рухнуло тело, взвизгнула чувствительная танцорша, кто-то восхищенно замер, поднял вверх большой палец с вытатуированным крестом – символом “отрицаловки”:

– Во дают жизни пацаны!

– Наших бьют! – рассвирепели куровчане и всей толпой, сметая на пути танцующих, рванулись за Матачинским и Андроном.

Войдя в раж, скатились с высокого крыльца и с боевыми криками, не разбирая дороги, бросились за обидчиками, все как-то суматошно, необдуманно, бестолково. Нет бы остыть, прикинуть хрен к носу, пошевелить мозгами.

Из-за кустов выскочили Мультик, Боно-Бонс, Плохиш и Деревянный. Попали куровчанские словно кур в ощип – пошла работа. С ушибами, переломами, сотрясениями, травматической экстракцией зубов – до победного конца. Сняли с куровчан часы – пусть еще радуются, что не скальпы, – взяли деньги и ключи от мотоциклов, жаль вот только документов не нашли.

Домой возвращались словно триумфаторы, на шестерке колесниц, не хватало только оваций и лавровых венков. Загнали мотоциклы Боно-Бонсу в сарай, почистились, помылись, стали расходиться – знать ничего не знаем, ведать не ведаем, не при делах мы, гражданин начальник, не при делах...

– Завтра по утряни барыга заявится, бабки за “Ковровца” загонишь в общак. – Матата по-командирски посмотрел на Боно-Бонса, закурил “Родопи” и уважительно подмигнул Андрону. – Тебе куда, на базу?

– Не, – глянув на трофейную “Ракету”, Андрон нахмурился, хлопнул себя по лбу, – что-то с памятью моей стало. К станции подкинь, в темпе вальса.

Вот бля, и забыл совсем, что надо встречать Надюху, электричка через десять минут. Сказать по правде, не очень-то и хочется, утомила. Это хорошо, если бы раз – и в койку, а то ведь нет – сперва все эти пьяные базары, Мариха стерва с мудаком Папулей, бидоны с бормотухой, табачный дым столбом. Мало ему дома отца бухарика.

– Какие проблемы, корешок...

Матачинский улыбнулся и всю дорогу до станции летел как умалишенный. “Ох-р-р-р-ренели?” Однако, как ни спешили, опоздали – Надюха уже прибыла. В бежевом приталенном плаще, в фиолетовых колготках со стрелками и красных, похожих на копыта туфлях.

Познакомился с ней Андрон летом на речке. Разговорились, выкупались, постучали в волейбол, затем пошло-поехало – танцы-панцы-зажиманцы, прогулки при луне, любовь-морковь до гроба... Надюха была барышня спелая, девятнадцати годов, а работала в продмаге на Владимирском, на пару со своей подружкой Марихой, к матери которой они и приезжали на выходные в Сиверскую. Приезжали с бидонами ворованного, вытянутого шприцем из бутылок винища, с закуской, мелко нарезанной в силу обстоятельств. Те еще были девушки, знали, что, почем и сколько. И мужского пола не чурались, жили весело. На широкую ногу. Точнее, на широко раздвинутые.

– Привет. – Андрон с улыбочкой подошел к Надюхе, чмокнул в румяную, пахнущую парфюмом щеку. – Выглядишь классно, полный отпад. А кто это там с Марихой? Папуля где?

Мариха стояла чуть поодаль в обнимку с незнакомым плотным бугаем.

– Папуля не может сегодня, заместителя прислал, – фыркнув, Надюха усмехнулась, сделала похабный жест и, как бы вспомнив что-то, обиженно надула губы. – А с тобой, Андрюшенька, я вообще не разговариваю. Прошлый раз свинтил куда-то, непокрытой меня оставил. В гробу я видела такую любовь до гроба.

– В прошлый раз? – Андрон безмерно удивился, но не показал виду, лишь улыбнулся еще шире. – Виноват, исправлюсь, тетенька.

Все ясно, глюки пошли. Прошлого раза вообще не было, не сложилось. Пить надо меньше, больше закусывать!

– Ладно. Сегодня уж я с тебя не слезу до утра. – Повеселев, Надюха сменила гнев на милость и взяла Андрона под руку. – Ну-ка пойдем.

И Андрон пошел. А перед глазами у него все кружилась в танго та девушка в белом платье. Прекрасная и далекая, словно из сказки...