Церковь и власть. Против «сект» или против «религиозного экстремизма»?

Понятия «деструктивная секта» и «нетрадиционная религия», кроме культурной или религиозной чуждости, вызывающей ксенофобные чувства и опасения (более или менее обоснованные), ассоциируются в последние годы и с новыми течениями в российском исламе, более или менее политизированными, более или менее оппозиционными традиционным исламским лидерам, более или менее связанными с реальной вооруженной борьбой на Северном Кавказе или хотя бы с перспективой вооруженной борьбы с властью.

Явная исламизация чеченского сепаратизма и обнаружение (где реальное, где не очень, не столь важно) его идейных и организационных союзников в мусульманских группах в разных частях страны заставили власть всерьез отнестись к новой угрозе – политического экстремизма с религиозной программой. Но угроза была и остается плохо осознаваемой. Мешают исламские лидеры, подающие свои разногласия как борьбу с ваххабизмом: муфтий Талгат Таджуддин неизменно и явно без должных оснований обвиняет в ваххабизме сторонников муфтия Равиля Гайнутдина; тарикатистское Духовное управление Дагестана своих оппонентов числит ваххабитами (отчасти справедливо) и террористами (иногда справедливо) и добилось специального республиканского закона о запрещении ваххабизма. Мешает многообразие групп российского «альтернативного ислама»: религиозный фундаментализм отнюдь не всегда совпадает с политическим радикализмом. Мешает просто недостаток экспертов: тот же ваххабизм каждый готов понимать по-своему.

Невнятица понятия исламского экстремизма наложилась на старую невнятицу с «деструктивными культами» и породила новый жупел – «религиозный экстремизм». Речь, подчеркнем, идет не о политическом экстремизме (как бы его ни определять), связанном с религией, но о каком-то специфическом феномене, в котором должен унифицироваться и найти свое объяснение общественный вред, приносимый нежелательными религиозными группами и течениями.

11 сентября резко актуализировало проблему (о реакции российских мусульманских лидеров – см. статью «Исламофобия после 11 сентября» в данном сборнике), хотя и трудно усмотреть связь между такими религиозными объединениями, как Свидетели Иеговы или Церковь Объединения (Унификации), и проблемой международного терроризма. Но, видимо, к этому моменту уже устоялась идея специально урегулировать положение «нетрадиционных религиозных объединений», включая общины и организации, ориентирующиеся на политизированный, радикальный ислам.

Новое понятие «религиозный экстремизм» использовалось, как правило, довольно бездумно и не обсуждалось в обществе как таковое. Зато в Министерстве юстиции готовился уже упоминавшийся нами законопроект «О борьбе с экстремистской деятельностью», который должен был включить и специфический «религиозный экстремизм». Хотя этот законопроект после предварительного рассмотрения в аппарате Думы так и не был формально внесен Правительством, имеет смысл его рассмотреть, так как заложенные в нем идеи, несомненно, не исчезнут уже из общественного дискурса.

Законопроект предлагал внести ряд поправок в Закон о свободе совести, в частности, дал юридическое определение «религиозному экстремизму». Вот оно:

Статья 14-1. Религиозное объединение экстремистской направленности

Основаниями для признания религиозного объединения религиозным объединением экстремистской направленности являются: *

нарушение общественной безопасности и общественного порядка, подрыв безопасности государства; *

действия, направленные, на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации; *

создание вооруженных формирований; *

пропаганда войны, разжигание социальной, расовой, национальной или религиозной розни, человеконенавистничества; *

принуждение к разрушению семьи; *

посягательство на личность, права и свободы граждан; *

нанесение установленного в соответствии с законом ущерба нравственности, здоровью граждан, в том числе использование в связи с их религиозной деятельностью наркотических и психотропных средств гипноза, совершением развратных и иных противоправных действий: *

склонение к самоубийству или к отказу по религиозным мотивам от оказания медицинской помощи лицам, находящимся в опасном для жизни и здоровья состоянии; *

воспрепятствование получению обязательного образования; *

принуждение членов и последователей религиозного объединения и иных лиц к отчуждению принадлежащего им имущества в пользу религиозного объединения; *

воспрепятствование угрозой причинения вреда жизни, здоровью, имуществу, если есть опасность реального ее исполнения, или применения насильственного воздействия, другими противоправными действиями выходу гражданина из религиозного объединения; *

побуждение граждан к отказу от исполнения установленных законом гражданских обязанностей и совершению иных противоправных действий; *

иная экстремистская деятельность, в том числе, осуществляемая с ведома руководящего либо координирующего органа (учреждения) централизованной религиозной организации местной религиозной организацией, входящей в ее состав, а равно созданными религиозной организацией учреждением профессионального религиозного образования, иной организацией – с ее ведома.

Не вдаваясь в ненужный юридический анализ определения, отметим, что здесь перечислены действия разных родов. Есть действия, характерные именно для политического радикализма (это понятие тоже не имеет четкого значения) – создание вооруженных формирований, пропаганда национальной вражды или розни, призывы к мятежу и т.д. Есть очевидно противозаконные деяния – принуждение к передаче имущества, организованное посягательство на права и свободы, нанесение ущерба здоровью и т.д.

А есть и специфически «религиозные деяния», которые сами по себе не запрещены и даже не описаны законом: «пропаганда человеконенавистничества», «принуждение к разрушению семьи», «нанесение ущерба нравственности», «склонение к отказу от медицинской помощи». И наконец, есть пограничные формулировки. Так, «склонение к самоубийству» – не то же самое, что фигурирующее в УК «доведение до самоубийства».

Понятно, что для пресечения деятельности радикальной религиозной группы, готовящейся к вооруженной борьбе или ведущей подрывную пропаганду, вполне (или хотя бы в значительной степени) достаточно уже существующих законов, так что реально процитированное определение добавляет именно специфические виды правонарушения, характерные, конечно, и для исламистских, например, радикальных групп, но в первую очередь – для новых религиозных движений (НРД). Именно их прежде всего обвиняют в разрушении семей, в религиозных практиках, по ряду оценок, безнравственных или опасных для здоровья. А уж «отказ от медицинской помощи» – это прямо в адрес Свидетелей Иеговы с их категорическим отказом от переливания крови.

При этом не лишним будет напомнить, что все вышеприведенные пункты уже содержатся в ст. 14 Закона 1997 года – как основания для ликвидации религиозной организации или запрета религиозной группы (то есть не зарегистрированного объединения). Эти дополнительные ограничения для реализации свободы совести многими рассматриваются как необходимые, и не противоречат конституционным принципам (ст. 55, часть 3 Конституции):

Вопрос – в пределах такого ограничения. В данном случае в том, насколько общество готово предоставить гражданину право реализовывать даже рискованные для него самого формы религиозной веры. Чтобы это было нагляднее, напомним, что под многие специфические пункты вышеприведенного определения подходит и практика ряда православных общин72.

Новшество законопроекта в том, что его авторы оценили религиозную практику как столь общественно опасную, что сочли возможным приравнять ее к политическому экстремизму, которому в основном был посвящен законопроект, и предложить жесткие механизмы подавления такой практики. В частности (ст. 5 п. 3 законопроекта):

И соответственно, не только столь многими нелюбимые объединения иеговистов, но и РПЦ могла бы быть ликвидирована за «экстремизм», обнаруженный в отдельных ее приходах (надо было бы только доказать, что Синод был «в курсе»).

Министерство юстиции явно хватило через край. И столь эффективный «антисектантский» законопроект не получил никакой поддержки со стороны РПЦ. Похоже, в Патриархии еще раньше поняли, что законодательными запретами с НРД ничего не поделаешь, и инициатива Минюста могла только дать дополнительный аргумент.

Кремль, со своей стороны, тоже осознал, что понятие «религиозный экстремизм» не имеет никакого конструктивного содержания. И когда Президент внес в апреле 2002 года свой законопроект «О противодействии экстремистской деятельности», это понятие там не фигурировало, а ответственность религиозных организаций и групп за «экстремистскую деятельность» наступала наравне с общественными организациями.

Сам по себе этот подход вполне правомерен, но, увы, президентский законопроект был изначально напрочь испорчен безразмерно широким определением экстремистской деятельности. Кроме очевидных компонент экстремизма (мятеж и подготовка к нему, терроризм, создание вооруженных формирований и т.д.), закон (вступивший в силу 30 июля 2002 г.) объявил экстремизмом также

Безусловно, перечисленные деяния предосудительны, а некоторые из них и прямо запрещены Конституцией и/или существовавшими до того законами. Но при этом в Уголовном кодексе одноименные деяния (то же «унижение национального достоинства») являются преступлениями только в случаях, когда они представляют особую общественную опасность: понятно ведь, что существует масса бытовых эпизодов «унижения», никем не рассматриваемых как уголовное преступление. А вот экстремистскими все эти действия теперь являются независимо от масштаба или опасности. А по процитированному выше п. 4 определения могут быть обвинены и организации, совершенно неумышленно оказавшие какие-то услуги тем, кто будет потом признан экстремистом.

Можно было бы счесть все это терминологическими нюансами, но ведь закон предусматривает и санкции, и они крайне жесткие: по процедурам, предписанным Законом «О противодействии экстремистской деятельности» и соответствующими поправками, внесенными в ряд других законов, в том числе и в Закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», за любые проявления «экстремизма» чрезвычайно легко закрыть любую организацию (общественную, религиозную, а то и коммерческую) или издание, да и привлечение к уголовной ответственности существенно облегчается73.

Очевидно, именно эта легкость в борьбе с таким очевидным злом, как экстремизм, привлекла и разработчиков закона, и парламентариев, принявших его с необычайной скоростью (первое чтение в Думе – 6 июня, а утверждение Советом Федерации – 10 июля). Но размытость и низкое качество формулировок приведет почти наверняка не к более эффективному противодействию реальному экстремизму, а к большему произволу прокуратуры и иных чиновников.

Церковь на фоне бурной пропагандистской поддержки антиэкстремистского закона выделялась молчаливостью. Для религиозных объединений обвинение в «пропаганде исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии» – беспроигрышное обвинение, ведь подавляющее большинство религиозных проповедников практически всех религий как раз и утверждает, что право верующие лучше верующих неправо (хотя бы уже этим одним лучше). И это естественная и нормальная, с нашей точки зрения, часть религиозной проповеди. Не только представители новых религий весьма нетерпимо выступают против представителей религий старых (например, «богородичники» против РПЦ), но и наоборот (например, дипломатичный митр. Кирилл о современных раскольниках: «…всякий раскол связываю с фановой трубой, куда засасываются всякие нечистоты, пускай они туда и засасываются»74 ). Скажем, по букве нового законодательства, резкое высказывание против тех или иных «сектантов», допущенное членом Синода РПЦ, должно влечь либо отмежевание Синода от своего члена (!), либо официальное предупреждение прокуратуры в адрес РПЦ, а при повторении нарушения – ликвидацию РПЦ как организации!

Конечно, представить такое сложно не только применительно к РПЦ в целом, но даже применительно к сколько-нибудь заметному ее структурному подразделению. Но ведь нынешним хорошим отношениям власти и Церкви едва полтора десятка лет, а Русской Православной Церкви – более тысячи, и неизвестно еще, какие отношения сложатся в будущем.

Для современного же государства антиэкстремистское законодательство – новый мощный рычаг манипулирования, в частности, религиозными объединениями. Скорее всего, реально применяться в этой сфере оно будет против относительно маргинальных объединений. Но где пройдет граница, кого сможет шантажировать тот или иной чиновник, никто предсказать не может. И, надо полагать, в Патриархии это хорошо понимают.

При этом Церковь охотно сотрудничает с государством по проблематике «религиозного экстремизма» в целом. Раз государство не имеет пока четкого представления, что это понятие означает, сотрудничество очень важно, так как может повлиять на формирование этого представления. С одной стороны, сейчас понятие «религиозный экстремизм» связывают преимущественно с исламизмом, но ведь несложно указать и на никак не осуждаемые Церковью общественные и политические организации, православные по идеологии и весьма радикальные по политической практике (достаточно сказать, что на последнем Всемирном русском народном соборе 16-17 декабря 2002 г., главном церковно-политическом форуме, в президиуме сидел Вячеслав Клыков, известный не только как скульптор, но и как радикальный националист, а в зале присутствовали и совсем уж крайние деятели – Владимир Осипов, Леонид Симонович и др.75 ). И для Церкви важно, чтобы эти организации оставались на периферии внимания государства. С другой стороны, раз уж ведется борьба с «религиозным экстремизмом», ее можно использовать против НРД.

Уже 11 июля, то есть до вступления антиэкстремистских законов в силу, состоялась встреча заместителя министра внутренних дел Владимира Васильева с представителями ряда религиозных организаций. Патриархию представлял протоиерей Дмитрий Смирнов, глава отдела Московской Патриархии по взаимодействию с Вооруженными Силами и правоохранительными учреждениями. Была создана рабочая группа для своевременного обмена информацией, совместной квалификации действий экстремистского характера, а также для решения имущественных и внутриконфессиональных (?!) вопросов76 . Характерно, что в те же дни религиозный веб-сайт ФЭПа «Религия в России» прямо обвинил в опасном экстремизме саентологов и мормонов77.

С тех пор чиновники и представители Церкви не раз совместно выступали по поводу угрозы, исходящей от НРД. Последнее крупное мероприятие такого рода – международная конференция «Тоталитарные секты – угроза религиозного экстремизма» – прошло 9-11 декабря 2002 г. в Екатеринбурге при прямой поддержке президентского полпреда Петра Латышева78.

А параллельно с сентября начала действовать рабочая группа президиума Государственного совета Российской Федерации по вопросам противодействия проявлениям религиозного экстремизма в Российской Федерации79 . Возглавил группу Ахмад Кадыров, его заместителями стали Владимир Зорин и Первый заместитель начальника Главного управления внутренней политики Президента Сергей Абрамов. Уже по персоне Кадырова можно было предположить, что главным объектом внимания группы будут радикальные исламистские группировки, но ограничиться ими группа не могла. И вот в конце ноября стал известен проект доклада группы, датированный 30 октября 2002 г.80 , давший представление о направлении государственной мысли.

Хотя авторы доклада исходят из Закона «О противодействии экстремистской деятельности», причину проблемы они видят «глубже»:

Помимо радикальных исламистов и даже прежде их в докладе обсуждался прозелитизм католиков и протестантов, а далее к «тоталитарным сектам и организациям деструктивного характера» были отнесены не только «привычные» уже к этому Свидетели Иеговы, но и пятидесятники.

Владимир Зорин попытался смягчить скандальное впечатление от документа, но смысл его комментариев сводился к тому, что в тексте есть лишь некоторые перегибы, а по сути он верен82 . Таким образом, уже с начала 2003 года должна начаться практическая выработка реальных (законодательных и административных) инструментов по пресечению того, что чиновники и представители крупнейших религиозных организаций сочтут «религиозным экстремизмом».

Видимо, новые веяния пробудили и затухшую было законодательную активность в регионах. Как раз в начале декабря в Белгородской области была введена административная ответственность (до 4500 руб. штрафа) за «приставание к гражданам с целью… навязывания религиозных убеждений»83.