Верланж ЖюлиПузырьки

Жюли Верланж

ПУЗЫРЬКИ

Перевод с франц. И. Горачина

8 августа

Сегодня я увидела еще одну другую. Она размахивала перед окном своими длинными руками и говорила. Ее рот непрерывно открывался и закрывался, но я ничего не понимала. Кроме того, через оконные стекла ничего услышать невозможно. Потом она обеими руками уперлась в окно. Я поборола страх, нажала на кнопку, и жалюзи упали вниз. Я знала, что она не сможет добраться до меня. Никто не сможет добраться до меня.

Папа рассказывал, что раньше, в старые времена, оконные стекла были бьющимися. Я не могу себе этого представить, но папе виднее. Он говорил, что нам еще повезло, что пузырьки появились только в наше время, потому что в старые времена погибли бы все. Дома тогда были построены не так, как сегодня, и не было никаких слуг.

Отец мне также сказал, что я все это должна записать, когда вырасту. Он сказал: "Это все нужно записать для будущего. Потому что однажды, несомненно, будет найдено средство борьбы с пузырьками и все снова станет таким же, как и раньше". Еще он сказал: "Люди должны знать, что происходило во времена пузырьков. Поэтому ты должна все записать, Моника. Начнешь, когда станешь большой, а меня больше не будет". Мой папа, конечно, не думал, что скоро его уже не будет с нами. Если бы он только не вышел наружу, если бы он только не вышел!

Он сказал: когда я вырасту. Ну, сегодня мне исполнилось шестнадцать, я думаю, чтоя уже достаточно взрослая, и поэтому сегодня утром я начала эти записи.

Отец писал много. Он описал всю историю с пузырьками и то, каким был мир до них. Меня тогда еще не было, я знаю только то, что рассказал мне папа. Я родилась как раз тогда, когда появились пузырьки.

По мнению папы, с самого начала погибло очень много людей, прежде чем стало ясно, что против пузырьков нельзя бороться и что есть только одно средство, чтобы не погибнуть или не стать другим: не выходить наружу.

Отец тотчас же это понял, и поэтому мы смогли спастись. Он сказал, что раньше невозможно было не выходить наружу, люди умерли бы от голода. Потому что не было ни синтезаторов мяса, ни синтезаторов овощей и фруктов, ни слуг, которые заботятся обо всем. Он рассказал мне, что в старые времена люди должны были сами себя обеспечивать пищей, выращивать на земле овощи и фрукты и разводить скот, чтобы снабдить себя мясом.

Это, конечно, было странно, я даже не знала, что эти за штука такая, скот. Но папа объяснил мне и показал картинки из старинной книги. Странные вещи! Едва можно было поверить, что они существовали на самом деле.

9 августа

Этим утром я пошла в библиотеку, чтобы посмотреть старинные книги, но теперь, когда папы здесь больше нет и никто не может мне ничего объяснить, появилось многое, чего я просто не понимаю.

Только что я увидела в книге изображение женщины, похожей на другую, которая часто подходила к моему окну, с такими же извивающимися руками. Под ним было написано: "Богиня Кали". Разве тогда, в старые времена, уже были другие? Папа говорил, что нет, что это пузырьки превращали людей в других. Раньше этого не было.

Я не могу смотреть на других. У меня всегда мурашки бегут по коже, когда они приближаются к моему окну, как это было вчера. Впрочем, они делают это очень часто. Можно подумать, что они хотят мне что-то сказать, их рот непрерывно шевелится.

Папа сказал: "Странно, что мы боимся других больше, чем пузырьков, хотя они не так опасны. Я думаю, это потому, что другие возбуждают и пугают нас, в то время как пузырьки даже по-своему красивы". Это правда, пузырьки намного красивее. Я часто смотрю, как они проплывают снаружи. Они мягко поблескивают, красочно переливаются и похожи на мыльные пузыри, которые я так любила пускать в детстве. Но они намного больше и тверже, и их ничто не может уничтожить.

Они разбиваются только о человека, и тот должен умереть.

Я однажды видела это, когда папа еще был тут. Это был мужчина. Он бежал изо всех сил и рот его был широко открыт. Он, должно быть, кричал, хотя мы ничего не слышали. А за ним плыл огромный пузырь. Плыл быстро, очень быстро. Он настиг человека и разбился прямо о его голову. И весь человек покрылся радужной пеной.

Я закричала, отец подбежал и прижал мое лицо к своей груди. Он сказал: "Не смотри туда, не бойся, малышка". Он прижал меня еще сильнее, и когда он, наконец, отпустил меня и я посмотрела наружу, там уже не было видно ничего, кроме переливающейся лужи цвета пузырьков с маленькой кучкой пузырьков в центре.

Папа сказал: "Он мертв, несчастный, его растворило на месте. И это для него лучше, чем стать другим". Конечно, папа всегда прав, но иногда я спрашиваю себя, не лучше ли стать другой, чем умереть, потому что мне, конечно, очень не хочется умирать.

Но другие так ужасны!

15 августа

Мать-слуга все утро рассыпалась передо мной мелким бисером. Она беспрерывно спрашивала меня, не нужно ли мне чего. Она тах надоела мне. Да и кому это не надоест? Я отослала ее к синтезатору фруктов и велела принести яблоко, а когда она вернулась, я выгнала ее из комнаты.

Если бы только папа был тут! Вот уже три года я одна. Я это знаю точно, потому что я отмечала все дни, как это делал папа. Иногда он говорил мне, что сам не знает, зачем он это делает. Он думал, что только так он может удержать связь с прошлым. Но я никогда не знала прошлого. Я делаю это только потому, что это делал папа, и мне кажется, что он все еще может вернуться.

Я знаю мир только таким, с пузырьками, с пустыми улицами, по которым бродят только другие.

Отец так много рассказывал мне о мире, который был раньше, и мне казалось, что он вот-вот должен вернуться. Можно будет выйти наружу и увидеть людей, а не других. Папа сказал, что за городом находится местность, где все зеленое; там есть трава, деревья, цветы и даже животные в резервациях.

Я видела все это в старых книгах и в телепередачах, но папа сказал, что это не совсем как в жизни. Он рассказал, как прекрасно почувствовать на своей коже тепло солнца и капли дождя. Я часто видела, как дождь стекает по оконному стеклу, и я спрашиваю себя, как это может быть прекрасно для моей кожи? Существует также море - огромное количество соленой воды. И люди плавают в нем, как я в плавательном бассейне в подвале. Я думаю, мне понравилось бы плавать в море.

Папа верил, что я снова увижу мир таким, каким он был раньше; он, может быть, не увидит его, но я увижу обязательно. Есть множество людей, которые ищут средство уничтожения пузырьков. Я жду уже достаточно долго; мир снаружи все так же полон пузырьков, а я заперта здесь.

Мне скучно, мне ужасно не хватает папы. Мне так хотелось бы, чтобы он был со мной. Хотя у меня есть двое слуг и мать-слуга, но они иногда действуют мне на нервы. Конечно, они не люди. Папа часто называл их машинами. Странное название. Он рассказывал, что раньше не было слуг. Слугами тогда называли людей, которые обслуживали других людей.

Хотя это звучит странно, но папа всегда все знал. Он прочитал все эти старые книги и мог часами рассказывать о старых временах. Теперь я пытаюсь читать эти старые книги, но там столько вещей, которых я не понимаю. Что, например, значит "влюбиться" или "спуститься в метро"? Отец, конечно, объяснил бы мне это.

23 августа

Я пошла в комнату мамы. Там я открыла шкаф. От вещей все еще исходил ее запах. Сначала я не осмеливалась ни к чему притронуться. Мне казалось, что мама стоит позади меня и смотрит на меня пустыми глазами. Я испугалась. Но потом сердце мое успокоилось, и я взяла одно из платьев мамы. Оно было мягким и зеленым, таким же зеленым, как большой камень в ее коробочке с украшениями.

Я надела его. Я, должно быть, сильно выросла, потому что оно пришлось мне впору. Я посмотрела на себя в зеркало. Это зеленое платье сверкало, как и мамины украшения.

Мне кажется, что я красивая, потому что моя мама была такой же, а папа говорил, что мама была очень красивой. Он говорил также, что волосы ее были цвета спелой пшеницы под летним солнцем - и у мамы, и у меня. Хотя я не знаю, что такое спелая пшеница под летним солнцем, но лицо отца всегда приобретало мечтательное выражение, когда он это говорил, и я думаю, что это красиво.

Волосы мои очень длинные. Я могу использовать их как накидку. В старые времена женщины иногда подстригали волосы до самых ушей, как у папы. Странная идея - выглядеть, как папа. Потому что мама действительно была красивее. Но папа был мне дороже.

Я всегда немного боялась мамы. У нее была привычка смотреть, не видя, устремив взгляд внутрь себя. Она никогда не заботилась обо мне, никогда со мной не говорила. Иногда она целыми часами плакала, потом подбегала к двери, молотила по ней кулаками и кричала: "Я хочу наружу! Я хочу наружу! Выпустите меня наружу!" Тогда папа прижимал ее к себе и говорил: "Кисонька, дорогая, потерпи, малышка". Папа очень любил ее, и именно из-за нее он вышел наружу. Я знаю, что не должна этого говорить, но он не должен был выходить наружу, не должен был!

Однажды я разозлилась по-настоящему. Папа, как всегда, утешал ее, и я сказала: "Оставь ее! Ты же видишь, что она ничего не понимает". Папа печально посмотрел на меня, а потом долго со мной говорил:

"Ты не должна осуждать свою мать, девочка; не ее вина, что она делает это... Да, я знаю, она не заботится о тебе и ничем не интересуется, но до пузырьков она была не такой... Она не выдержала того, что с нами произошло. Она живет в выдуманном мире и отказывается признавать реальность. Но она ничего не может с этим поделать, и ты не должна ее за это нгнавидеть, Моника, мы должны понять ее... Если со мной что-нибудь случится, ты должна будешь заботиться о ней, словно это она маленькая девочка, а не ты. Ты знаешь, что она иногда хочет вырваться наружу, мы не должны этого допустить, она не понимает, что делает... Обещай мне хорошо относиться к своей матери, когда меня больше не будет. Обещай мне это, Моника". Он смотрел на меня так жалобно, так печально. Но я не смогла бы сдержать своего обещания.

Она умерла, когда он вышел наружу.

26 августа

Идет дождь.

Этим утром я подошла к окну. Вода струилась по улице. Я спросила себя, был бы этот дождь приятен моей коже, и у меня появилось желание открыть окно. Но его нельзя было открыть. Папа объяснил мне, что он заблокировал все выходы. Чтобы что-то открыть, нужно спуститься в глубокий подвал, пройти за помещение с синтезатором мяса и синтезатором фруктов и опустить рычаг отключения защиты.

Он показал мне, как это делается, и сказал, что позже, когда к нам придет помощь или у нас не будет другого выхода, мы сделаем это. Он все заблокировал, чтобы воспрепятствовать попыткам что-нибудь открыть, как, например, я хотела сделать это сегодня утром; а также из-за матери, которая все время пыталась выйти наружу. Но чтобы уйти, он разблокировал рычаг. Через несколько дней я сама снова заблокировала его.

Потому что то, что он говорил, мне казалось правильным и хотелось, чтобы рычаг отключения защиты был все время заблокирован, потому что тогда папа больше не сможет выйти наружу. С тех пор я больше никогда не касалась этого рычага. И так лудет лучше, потому что если у меня появится желание открыть окно - как сегодня утром, - я не смогу этого сделать, а за время, которое мне понадобится, чтобы отключить блокировку рычага защиты, я возьму себя в руки и пойму, что тогда я умру или превращусь в другую. Возможности того и другого одинаково вызывали у меня ужас.

Я спустилась в подвал, чтобы поплавать в бассейне, потому что у окна мне стало скучно. Мне вспомнилось, как пала рассказывал, что не было бы ни воды, ни света, если бы пузырьки появились в старые времена, потому что не было слуг, чтобы вырабатывать все это. Тогда все это еще делали люди. Пузырьки убили бы их, и все остановилось бы. Но пузырьки не могут повредить слугам, потому что те сконструированы таким образом, что могут работать очень долго. Он сказал, что если даже исчезнут все люди, слуги будут функционировать еще сотни лет.

Как он объяснил мне, мать-слуга останется здесь, даже когда я умру от старости. Она может функционировать вечно. И будет ждать. Потому что она запрограммирована на меня. Она постоянно заботится обо мне и делает все, о чем я ее попрошу. Она должна держать подальше от меня все вредное и опасное. Если пузырькам удастся ворваться сюда, она попытается уничтожить их и спасти меня. Но она не сможет долго продержаться, бедняжка, потому что их так много и они все время прибывают, а это значит, что в конце концов они нас уничтожат.

1 сентября

Странно, никто не знает, откуда появились пузырьки и почему одни люди умирают, а другие остаются в живых, ло превращаются в других.

Однажды я видела по телевизору старика. Это было уже после ухода папы.

Папа время от времени включал телевизор, но экран все время оставался темным. Он сказал мне, что я должна продолжать включать его даже тогда, когда его здесь не будет. Он был уверен, что существуют ученые, которые ищут средство уничтожения пузырьков. Он сказал, что если придет спасение, об этом сообщат по телевизору.

Папа объяснил мне, что сегодня еще ничто не может уничтожить пузырьки. Даже излучатель. А ведь это довольно эффективное оружие. Были испытаны все способы, но пузырьки так и не удалось уничтожить. Они разбивались только о тела людей, а люди умирали. Если не умирали, то было еще хуже. Они становились другими.

С другими происходило вот что. Вместо того чтобы быть растворенными пузырьками, они снова вставали и внешне казались невредимыми. Но через пару дней у них вырастала куча разных вещей. Множество рук, как у женщины на картинке, которую называли богиней, или множество ног, или огромное количество глаз по всему телу, или две головы, или несколько ртов на шее и на груди. Ужасно!

Старик, которого я увидела по телевизору, говорил о пузырьках и других. Целыми днями экран телевизора был тёмен, а тут он вдруг засветился. За столом в огромном мягком кресле сидел старик. Он казался усталым. Зал был полон слуг, которые казались гораздо более сложными, чем в доме, со множеством кнопок и огоньков.

Я по-настоящему обрадовалась, когда услышала, как он заговорил, его голос придал мне мужества, как когда-то голос папы. Я больше не чувствовала себя одинокой.

Он говорил о борьбе, надежде и ожидании. Что мы не должны терять мужества. Придет день, и пузырьки будут побеждены. Я не поняла всего, что о говорил, он говорил довольно тяжеловесно, но я дослушала его до комиа. Он выглядел так мило, этот старик, но казался очень усталым. Когда он произносил слово "мужество", голос его был по-настоящему теплым и молодым.

Он объяснил, что никто не знает, откуда взялись пузырьки и из чего они состоят. Никто не понимает сути того процесса, который превращал людей в других или убивал их. Против пузырьков использовали все доступные, все известные средства, но не могли уничтожить их. Много людей погибло в борьбе с ними и многие еще погибнут. Даже несколько других предложили свою помощь в борьбе с пузырьками, потому что они считали ужасным то, что те сделали с ними. Другие могут выходить наружу, и с ними ничего не случалось, так что в некоторк - случаях они были незаменимы. Мы благодарны им, потому что они борются вместе с нами.

Старик сказал такжe, что некоторые считают, что пузырьки развиваются уже давно, может быть, целое столетие, но проявили себя только в наше время. Что мы, может быть, расплачиваемся за ошибки наших предков, которые экспериментировали с атомной энергией и безрассудно играли с силами природы, которых они не понимали. Может быть, мы стали жертвой их невежества, потому что они видели лишь эффективность этой энергии и в результате этого отбирали жизнь у будущих поколений. В то время в результате экспериментов с расщеплением атом него ядра они выпустили слишком много радиации, и некоторые думают, что в результате этого и началось развитие пузырьков. Казалось, старик тоже придерживался этого мнения.

Но борьба продолжалась, и когда были испробованы все современные научные возможности, к сожалению, безрезультатно, пришлось обратиться к древним наукам, чтобы найти решение.

Потом он сказал, что передача требует слишком много времени и средств, которые необходимо использовать в борьбе с пузырьками, так что он теперь будет сообщать только о возможных успехах в этой борьбе. Он еще раз призвал не терять мужества. Потом экран снова потемнел.

Я очень часто думаю об этом старике. Я больше никогда не видела ни его, ни кого-либо другого. Экран все время оставался темным. Я все время спрашиваю себя, прав ли старик и будет ли мир снова таким, как прежде. Мне так этого хочется.

5 сентября

Другая снова подходила к окну. Странно, со временем я все меньше и меньше боюсь ее. Кроме того, она не так уж и ужасна, несмотря на множество рук. Она не такая отвратительная, как те, у кого множество ртов или носы по всему телу.

Теперь мне ее скорее жаль; кажется, она хочет мне что-то сказать. На руках она все время держит младенца. Она непрерывно жестикулирует, и ее черные волосы развеваются на ветру.

Затем она протянула мне малыша. Казалось, она хочет, чтобы я взяла его. Странно, он кажется вообще не изменившимся. Он таких же размеров, как моя кукла. Внезапно другая отступила от окна, потом снова протянула малыша мне. Я хорошо видела, что это не был мутант, ребенок был совершенно нормальным. Довольно пухленький и откормленный, он сучил своими маленькими ножками. Рот его был открыт, а личико сморщилось. Конечно, он плакал. Наверное, он был недоволен, что его вытащили из дома.

Мне не хотелось опускать жалюзи; я сделала знак, чтобы другая ушла, но она осталась. Она плакала. Я видела слезы на ее лице, и она все протягивала мне малыша. Действительно, она хотела, чтобы я его взяла. Сумасшедшая! Разве я открою дверь, чтобы впустить пузырьки? Но, как ни странно, на улице не было видно ни одного пузырька. Я еще раз сделала знак, чтобы она ушла, но она не прореагировала. Я отошла от окна.

Я постоянно думаю о ней. Мне жалко эту другую, она выглядела такой растерянной. Но не могла же я в самом деле взять этого мальчика и вырастить маленького другого. И вообще, я не знаю, как ухаживать за малышами. У меня же были только куклы, а папа мне говорил, что малыши едят не то, что едим мы. Может быть, мать-слуга знает это? Но я еще не сошла с ума. Папа будет в ярости, когда узнает об этом. Открыть! Другой! И взять маленького другого? Я даже думать об этом не должна.

Однако странно, что у малыша нет никаких деформаций. Может быть, он еще слишком мал? Но обычно, если оказываешься снаружи и не умираешь, мутаций не приходится долго ждать. Всего несколько дней. Может быть, ему всего несколько дней? Но он так похож на мою куклу, а папа всегда говорил, что она выглядит как двухлетний ребенок. Я все спрашиваю себя, почему другая хотела отдать мне этого малыша? Может быть, она хотела защитить его от пузырьков и спасти, прежде чем он станет другим? Но от пузырьков нельзя защититься. Никто этого не может.

7 сентября

Я испугалась, сильно испугалась. У меня разболелся живот, и я подумала, что умру, как мама. Я ревела, и мать-слуга суетилась вокруг меня.

Она ощупала мой живот, бормоча и утверждая, что со мной все в порядке, просто я съела слишком много яблок. Это так, но мне хотелось яблок. Она дала мне таблетку, и боль в животе тотчас же прошла. Мать-слуга разбирается во всем.

Папа всегда знал, что нужно принять, если начинаешь чувствовать себя плохо. Но только не в отношении мамы. Он ничего не мог сделать, мать-слуга тоже не могла.

Потому он и вышел наружу. Чтобы найти врача. Он сказал, что это необходимо, потому что по телефону звонить бесполезно, никто добровольно не выйдет из своего дома. Но он взял с собой излучатель и сказал, что приведет сюда врача, чего бы это ему ни стоило.

Это было чистое безумие, но, несмотря ни на что, он ушел. Он просто не мог слышать и видеть, как мама кричит и держится за живот. Он ее так любил. Я думаю, это свело его с ума, потому что он знал, что ему не уцелеть, если он выйдет наружу.

Он сделал маме укол и мне тоже, чтобы я заснула, потом он ушел. Я знаю, что не должна так думать, но было бы лучше, если бы он позволил ей умереть. Я узнала об этом от материслуги, когда проснулась. Слуги убрали ее тело, а папа так и не вернулся.

Мне было так его жалко, что я все время плакала, и мать-слуга была вынуждена насильно заставлять меня что-нибудь съесть. Мама бы все равно умерла, да. Что бы он ни сделал. Где он мог найти врача! И что из того, даже если бы он нашел его? Я уверена, что врач предпочел бы, чтобы его застрелили, чем подвергнуться нападению пузырьков.

Иногда я спрашиваю себя, не ходит ли он снаружи со множеством рук или ног, или у него выпали все волосы, а повсюду на черепе выросли глаза, или... Но я не хочу думать ни о чем подобном! Не хочу... Я предпочитаю думать, что папа мертв.

И несмотря на это... Что если он однажды подойдет к окну, многорукий, как богиня Кали? Что мне тогда делать? О, папа, что мне тогда делать?

10 сентября

Весь день трезвонил видеофон, но я не подошла к нему.

Когда папа еще был здесь, он всегда брал трубку и иногда звонил сам. Он всегда говорил, что нехорошо жить без связи, без контактов с людьми, и искал уцелевших. Теперь, когда большинство людей уже было мертво, когда они были растворены пузырьками, он едва ли мог кого-нибудь найти. Во многих домах поселились другие. Они мутировали целыми семьями, поэтому на экране видеофона появлялись только другие. Они были злы. Отец в таких случаях всегда отключал связь.

Я вспомнила, как старик с экрана телевизора говорил, что несколько других помогают людям в борьбе с пузырьками. Это удивило меня, потому что папа всегда говорил, что другие ненавидят людей. Они выглядят не так, как мы, и они ненавидят нас, потому что мы нормальны, а они нет, считал папа.

В первое время после ухода папы я отвечала на звонки, но это всегда были другие, которые тянули к экрану свои многочисленные руки и глядели на меня множеством глаз. Они ругали меня и требовали, чтобы я вышла и вылечила их. Они пугали меня.

Однажды на экране видеофона появился человек. Женщина. К этому времени я почти перестала отвечать на звонки, но этот звонок был таким долгим, что мне захотелось узнать, кто это был.

Женщина на экране видеофона была старой, у нее были глаза сумасшедшей. Волосы ее были грязны и растрепаны, неопределенно-серого цвета, они свисали ей на лицо, и она постоянно отводила их в сторону морщинистой рукой. Увидев меня, она торопливо сказала:

- Прошу вас, малышка, узнайте, нет ли где-нибудь здесь врача. Я прошу вас, мне срочно необходим врач. Я звонила повсюду, но безуспешно. Помоги мне, девочка, мне так нужна помощь. Мой муж очень болен. Он умирает, а я здесь одна. Пожалуйста, помоги мне!

Она заплакала, потом отошла в сторону, и я увидела в глубине комнаты старика, лежащего на софе. У него было опухшее, покрасневшее лицо, он с трудом, импульсивно дышал, словно ему не хватало воздуха.

Женщина снова вернулась к экрану видеофона.

- Ты видела? Он умирает, он умирает, он умирает!

Голос ее захлебнулся. Я больше не могла вынести этого и отключилась.

Затем я заревела. Я ничем не могла ей помочь, я ничего не могла сделать. Я непрерывно думала о папе, которому тоже нужен был врач.

После этого я перестала отвечать на звонки.

18 сентября

Я так возбуждена, что непрерывно бегаю от телевизора к окну и от окна к телевизору. Мне не сидится на месте.

Мать-слуга говорит мне, чтобы я успокоилась, потому что не стоит так скакать с места на место, но я думаю, что она просто придирается ко мне для проформы. Мне кажется, она тоже испытывает облегчение. И, может быть, даже понимает это.

Вот уже в течение нескольких дней снаружи все меньше и меньше пузырьков и больше не видно других. Богиня Кали с младенцем тоже больше не приходит.

Но я никогда не думала, что это будет именно так!

Мир снова становится таким, каким он был раньше. Мир снова становится прежним...

Я включила телевизор, и экран мгновенно засветился. Я узнала этот огромный зал, где видела старика, но на этот раз на его месте сидел молодой человек. Он ничуть не казался усталым. У него был ясный голос, он говорил четко и быстро, глаза его блестели.

Сначала я поняла не все, что он сказал. Это же было невероятно! Хотя я слышала слова, но мне казалось, что я вообще не могу связать их друг с другом. Потом я заметила, что реву. Почему слезы так обильно текут, когда ты рада и тебе кажется, что сердце вот-вот выскочит из груди? Я чувствую, как слезы ручьями текут по моему лицу.

О, папа! Почему тебя нет со мной, чтобы слышать это? Мы победили! Пузырьки уничтожены!

Молодой человек все еще говорил твердым, четким голосом. Он рассказал об оружии, которым были уничтожены пузырьки, и о защитной одежде для выхода наружу, потом он сказал, что отряды добровольцев уже очищают город.

Затем он с нажимом указал на то, что в настоящее время никто пока не должен покидать своих домов. Пока что слишком рано. В городе еще множество пузырьков. Нужно проявить немного терпения. "После такого долгого ожидания было бы глупо потерять все, совершив легкомысленный поступок, не так ли?" Нас будут искать, отряды принесут защитную одежду. А пока лучше подождать в закрытом помещении. Скоро все это кончится.

После этого он показал отряд за работой. Я увидела улицу, похожую на нашу, и около дюжины человек, продвигающихся по ней.

Они были одеты во что-то вроде черных мешков, которые покрывали все тело и даже голову, с застекленными прорезями для глаз. На их руках были огромные толстые перчатки того же цвета. Они несли цилиндр, похожий на папин излучатель, только больше и длиннее.

Внезапно появились три или четыре пузырька, которые быстро плыли к ним. Люди направили на пузырьки свою трубу, и из нее вырвалось что-то голубое, ослепительно сверкающее, от чего заболели глаза и пузырьки лопнули. Но на земле, а не на людях.

Как чудесно было видеть, что уничтожаются эти ужасные пузырьки! Я возгласами подбадривала этих людей.

Мать-слуга хотела накормить меня. Может быть, я ее напугала. До еды ли мне тут, когда видишь такие необычные вещи и скоро увидишь мир таким, каким он был раньше.

21 сентября

Ну, наконец-то! Я видела людей, я говорила с ними!

Я не могу больше терпеть. Я целыми днями сижу у окна, но там все та же улица, за исключением того, что не видно ни одного пузырька и ни одного другого.

Я несколько раз слушала по телевизору того молодого человека, но он повторял все одно и то же: терпение, вас найдут. В конце концов он начал действовать мне на нервы. Я ведь ждала достаточно долго. Весь день я пугала мать-слугу. Она, наверное, кипела от ярости.

Но именно она позвала меня. Я смотрела телевизор.

- ИДИ, ПОСМОТРИ, МОНИКА.

Я подбежала к окну. По моей улице шли люди в жутких черных мешках!

Я закричала, я забыла, что они не могли меня слышать. Но я, как сумасшедшая, начала жестикулировать, и меня наконец заметили; люди подошли к дому и помахали мне.

Я уже три дня назад сняла блокировку рычага защиты, с таким нетерпением я их ждала. Я ринулась к двери, широко распахнула ее, и они вошли,

Они быстро закрыли за собой дверь и сняли свои черные мешки.

Их было двое. Высокий и низенький. У высокого были черные волосы и сияющие от радости глаза. Когда он улыбался, все его лицо словно освещалось. Низенький был довольно полным, у него были кудрявые светлые волосы, маленькие голубые глазки, прячущиеся в жирных складках щек.

Высокий сказал:

- Посмотрена это! Лорелея с длинными волосами. Ундина с зелеными глазами, в золотом платье.

Низенький ответил:

- Тише! Ты напугаешь мадемуазель своими нелепыми выражениями - они понятны не всякому.

Это была правда, я не поняла, но не боялась этих людей.

Они назвали себя. Высокого звали Фрэнк. Низенького Эрик. Я назвала себя: "Моника". Мы пожали друг другу руки, и им захотелось, чтобы я их обняла. Высокий сказал:

- Кроме всего прочего, сегодня особенный день.

Я сделала это, и у меня появилось странное чувство, потому что, кроме папы, я никогда никого не обнимала.

Фрэнк спросил:

- Где ваши родители, Моника? Вы одна?

Я быстро ответила:

- Мама умерла, а папа... вышел наружу.

Он печально посмотрел на меня и положил руку на мое плечо.

-Вы давно одна, Моника?

- Три года.

Он вздохнул, потом сказал:

- Теперь вам больше не надо думать об этом. Вам действительно очень повезло. Сколько вам лет?

-Шестнадцать.

Они молча переглянулись.

Фрэнк сказал:

- Только шестнадцать? Я было подумал, что вам...

Эрик быстро прервал его:

- Когда вам исполнилось шестнадцать?

- В последний месяц.

Они оба замолчали. Потом опять переглянулись; у них обоих было такое выражение, словно им было за что-то стыдно. Я ничего не понимала. Почему мне только шестнадцать? Может быть, я показалась им слишком молодой? Маленькой девочкой? Но, с другой стороны, казалось, что им было жалко меня, очень жалко.

Фрэнк потрепал меня рукой по щеке, а Эрик опустил взгляд.

Внезапно я стала чего-то стесняться, меня охватила печаль, но почему - я не знала. Я охотно спросила бы у них, что они имели в виду, но теперь я не доверяла самой себе.

22 сентября

Я жду Фрэнка, который должен забрать меня.

Я придвинула к окну маленький столик, чтобы не пропустить его, пока я пишу. Конечно, теперь мне не нужно вести этот дневник, потому что время пузырьков закончилось. Я думаю, что это последняя моя запись.

Представить себе, что я выхожу наружу... Я просто не могу в это поверить. Я спросила у Фрэнка:

- Вы покажете мне этот мир, каким он был раньше?

Сначала он озадаченно посмотрел на меня, потом ответил:

- Ну конечно, малышка, я покажу вам мир, каким он был раньше.

Но он казался не слишком радостным. Почему? Разве мир раньше не был так прекрасен, как я его себе представляла? Или, может быть, он никогда больше не станет таким?

Ax, это ничего не значит. Я выйду наружу, и все равно это будет чудесно.

Я буду совершенно счастлива, даже если не увижу ничего особенного... Теперь я тоже понимаю, почему другая хотела, чтобы я взяла ее малыша. Я должна была сделать это, потому что вчера слышала, что сказал Фрэнк Эрику, а сегодня утром сама видела это по телевизору.

Я вчера на несколько мгновений оказалась одна, потому что хотела привести себя в порядок, а также потому, что решила надеть мамино платье. Они сидели в библиотеке, и мать-слуга подала им напиток, который иногда давала папе, а мне никак не хотела дать.

Я вернулась тихо, чтобы послушать, и я услышала.

Фрэнк сказал:

- Мы ничего не должны делать. Это бесчеловечно! Несмотря ни на что, у нее такие же права на жизнь, как и у нас, это в конце концов не ее вина. Мне кажется, тут надо действовать иначе, может быть, отправлять в резервацию.

А Эрик ответил:

- Нельзя никакого "иначе", ты же сам великолепно это знаешь. Не существует средства, чтобы помочь ей, и она, может быть, заразна. Нет никакого другого выхода. Это нужно сделать.

Фрэнк гневно ответил:

- Тебе, может быть, это нравится, мне - нет, я не могу ее просто застрелить! Я просто не могу этого сделать! Это чудовищно, поступать так! Мне стыдно за это.

Эрик коротко ответил. Было странно видеть, как он защищается. Совсем как я, когда мать-слуга дает мне советы и я знаю, что она права, но не хочу с ней соглашаться.

Он сказал:

- Это закон; Мы ничего не можем поделать. Она не должна иметь потомства.

Фрэнк прервал его.

- Никто же не знает, действительно ли они опасны! И эти дети, все эти дети!..

- Мы не можем пойти на риск. Хотя дети других не деформированы, откуда ты можешь знать, нормальны ли они? Произвести отбор невозможно.

- Но, может быть, они невосприимчивы! Вы же их вообще не исследовали! А здесь во всяком случае нет никакого сомнения.

- Боже мой, но ведь СОВЕТ решил! Пузырьки в первый раз появились шестнадцать лет и два месяца назад. Посчитай же, посчитай!

Где-то в доме что-то звякнуло, и они оба вскочили.

- Тихо, - сказал Фрэнк. - Если она внезапно вернется...

Потом я вошла и сразу же увидела, что я очаровала их, но мне это не доставило никакого удовольствия. Мне показалось, что я все поняла. Сегодня утром я буду совершенно уверена.

Я подбежала к телевизору, но там все еще показывали людей, очищающих город. Потом внезапно появилась другая сценка.

Другой убегал прочь. У него было много ног, и он не мог бежать очень быстро, он все время спотыкался. Но я видела, что он прилагает отчаянные усилия, чтобы спастись. Один из мужчин направил на него излучатель. Другой съежился на земле, превратившись в маленькую кучку пепла.

Они тотчас же сменили эту сцену и заговорили о чем-то другом.

Конечно, они не хотели нам этого показывать. Но я все великолепно поняла. Кроме того, я слышала, как об этом говорили Фрэнк и Эрик.

Они убивали всех других. Да, это так.

О боже мой! Фрэнк прав. Мне кажется, что что-то не в порядке.

Другие пугались, но, несмотря на это...

Поэтому богиня Кали и хотела отдать мне своего малыша. Вероятно, она знала об этом. Я спрашиваю себя, не расстреляли ли они и ее? Я, конечно, не хотела смерти Кали, нет. А ее малыша? Он же выглядел таким нормальным!

Мне кажется, что они делают что-то не то. Папа этого не одобрил бы.

Однако я не должна думать об этом. Я не должна грустить. Это великолепный день. Я жду Фрэнка и я выйду наружу. Я жду у окна...

Ну наконец-то! Он идет... Нет, это Эрик. Вероятно, Фрэнк не пошел и попросил Эрика заменить его. Ну да, я немного ошиблась.

Эрик же так мил, но Фрэнк милее.

Я сойду с ума, как медленно он идет. И голова его опущена. Странно, он же глядит в окно, но не реагирует на мои знаки.

У него в руке излучатель. Зачем он ему? Боже мой, почему он так крадется?

Вот он уже здесь. Я открою ему дверь.

Наконец-то я увижу мир, каким он был раньше...