Глава 13 Где доказывается снова, что с высоты легче управлять человеческими слабостями

– Что вы говорите? – спросил бургомистр ван-Трикасс советника Никлосса.

– Я говорю, что эта война необходима, – твердо ответил советник, – и что настало время отомстить за нашу обиду.

– Ну, а я, – едко ответил бургомистр, – я вам повторяю, что если население Кикандона не воспользуется этим случаем восстановить свои права, оно покроет себя бесчестьем.

– А я вам объявляю, что мы должны немедленно двинуть армию на врага.

– Прекрасно, сударь, прекрасно! – ответил ван-Трикасс. – И вы это говорите мне?

– Именно вам, господин бургомистр, и вам придется выслушать правду, какова бы она ни была.

– Сначала ее выслушаете вы, господин советник, – отпарировал ван-Трикасс вне себя, – ибо она выйдет скорее из моих уст, чем из ваших! Да, сударь, да, всякое промедление было бы позорным. Вот уже девятьсот лет, как город Кикандон ожидает момента отомстить, и что бы вы там ни говорили, подходит это для вас или нет, но мы дойдем на врага!

– Ах, так! – яростно возразил советник Никлосс. – Ну, сударь, мы пойдем и без вас, если вам не хочется идти.

– Место бургомистра в первых рядах, сударь.

– Место советника тоже, сударь.

– Вы оскорбляете меня! Вы противоречите моему приказу! – вскричал бургомистр, сжимая кулаки.

– Это вы меня оскорбляете, вы сомневаетесь в моем патриотизме! – вскричал Никлосс, сам становясь в боевое положение.

– Я вам говорю, сударь, что кикандонская армия выступит не позже чем через два дня!

– А я вам повторяю, сударь, что и сорока восьми часов не пройдет, как мы двинемся на врага!

Нетрудно заметить, что оба собеседника защищали одно и то же: оба хотели битвы; но возбуждение заставляло их спорить. Никлосс не слушал ван-Трикасса, ван-Трикасс – Никлосса. Два старых приятеля обменивались свирепыми взглядами. Они готовы были броситься друг на друга.

К счастью, в эту минуту раздался звон башенных часов.

– Час настал! – воскликнул бургомистр.

– Какой час? – спросил советник.

– Идти на сторожевую башню.

– Верно. И нравится вам это или нет, но я пойду, сударь – Я тоже.

– Идем!

– Идем!

Из этих слов можно было бы заключить, что башня – место, назначенное ими для дуэли, но все объяснялось проще. Бургомистр и советник, два главнейших чиновника города, должны были подняться на башню и осмотреть окрестные поля, чтобы выбрать подходящие позиции для войск.

Несмотря на то что оба желали одного и того же, дорогой они не переставали ссориться и осыпать друг друга оскорблениями. Раскаты их голосов были слышны на улицах, но никто не обращал на них внимания, так как в это время в городе спокойный человек показался бы чудовищем.

Когда бургомистр и советник подошли к башне, они разъярились до крайности. Их лица из малиновых превратились в мертвенно-бледные – ведь бледность есть признак гнева, дошедшего до последних пределов.

У подножия узкой лестницы произошел настоящий взрыв. Кто войдет первым? Кто первым поднимется по ступенькам винтовой лестницы? Истина заставляет нас сказать, что здесь произошла драка и что советник Никлосс, забывая все, чем он был обязан своему начальнику, с силой оттолкнул ван-Трикасса и первым устремился наверх.

Оба поднимались, толкаясь, прыгая через четыре ступени и не переставая браниться. Страшно было подумать, что может произойти на вершине башни, возвышавшейся над мостовыми города на триста пятьдесят семь футов.

Однако противники скоро запыхались и на восьмидесятой ступеньке уже еле шли, тяжело дыша.

Но что за странность: они внезапно перестали ссориться и чем выше поднимались, тем молчаливей становились. Возбуждение их уменьшилось и кипение в их мозгу прекратилось, как в кофейнике, отставленном от огня. Почему бы это?

На это «почему» мы не можем дать ответа, но, достигнув одной из площадок, в двухстах шестидесяти шести футах над уровнем города, противники уселись и взглянули друг на друга без всякого гнева.

– Высоко! – сказал бургомистр, вытирая платком красное лицо.

– Очень высоко, – ответил советник. – Знаете, мы на четырнадцать футов выше колокольни святого Михаила в Гамбурге!

– Знаю, – ответил бургомистр с выражением тщеславия, простительным для первого чиновника в городе.

Отдохнув, они продолжали восхождение, кидая любопытные взгляды сквозь бойницы, проделанные в стенах башни. Бургомистр теперь шел впереди, и советник не сделал ни малейшего возражения. На триста четвертой ступеньке ван-Трикасс совсем выбился из сил, и Никлосс любезно подтолкнул его в спину. Бургомистр не противился и, дойдя наконец доверху, благосклонно сказал:

– Благодарю, Никлосс, я отплачу вам за это.

У подножия башни это были дикие звери, готовые разорвать друг друга, на ее вершине они опять стали друзьями.

Погода была превосходная. Стоял май. Воздух был чист и прозрачен. Взгляд улавливал мельчайшие предметы на далеком расстоянии. В нескольких милях ослепительно белели стены Виргамена, его красные крыши, залитые солнцем колокольни. И этот-то город был обречен на сожжение и разгром!

Бургомистр и советник уселись на каменную скамью, как два друга, души которых связаны взаимной симпатией. Все еще отдуваясь, они глядели по сторонам.

– Какая красота! – воскликнул бургомистр.

– Да, восхитительно! – ответил советник. – Не кажется ли вам, мой достойный ван-Трикасс, что человеку гораздо более присуще парить на таких высотах, чем пресмыкаться на земле?

– Я думаю, как и вы, честный Никлосс, – отвечал бургомистр:

– здесь лучше чувствуешь природу. Дышится легче в любом смысле! Вот на, каких высотах должны формироваться философы, вот где должны жить мудрецы, чтобы быть выше мирских мелочей!

– Хотите обойти вокруг площадки? – предложил советник.

– С удовольствием, – отвечал бургомистр.

И два друга, взявшись под руку, с длинными остановками в разговоре, как в прежнее время, осмотрели все точки горизонта.

– Я уже лет семнадцать не поднимался на сторожевую башню, – сказал ван-Трикасс.

– А я ни разу не был здесь, – ответил советник Никлосс, – и жалею об этом: вид отсюда великолепный. Взгляните, друг мой, как красиво извивается между деревьями Ваар.

– А дальше горы святой Германдад! Как эффектно они замыкают горизонт! Посмотрите на эту кайму зеленых деревьев. Ах, природа, природа, Никлосе! Может ли рука человека соперничать с ней?

– Это обворожительно, мой превосходный друг, – отвечал советник. – Взгляните на эти стада, пасущиеся в зеленых лугах, на этих быков, коров, овец...

– А земледельцы, идущие в поля! Точно аркадские пастухи! Им недостает только волынки! И над всей этой плодородной равниной чудесное синее небо, без единого облачка! Ах, Никлосс, здесь можно стать поэтом! Знаете, я, право, удивляюсь, почему святой Симеон Столпник не сделался величайшим поэтом мира.

– Может быть, его столп был недостаточно высок, – ответил советник, кротко улыбаясь.

В этот момент начался кикандонский перезвон.

Звуки колокола разнеслись по прозрачному воздуху нежной мелодией.

Оба друга пришли в полное умиление.

– Мой друг Никлосс, – сказал бургомистр, – зачем мы поднимались на эту башню?

– Правда, – отвечал советник, – мы увлеклись своими мечтаниями...

– Зачем мы пришли сюда? – повторил бургомистр.

– Мы пришли, – отвечал Никлосс, – подышать чистым воздухом, не отравленным человеческими слабостями.

– Ну что я, вернемся обратно, друг Никлосс?

– Вернемся, друг ван-Трикасс.

Друзья кинули последний взгляд на роскошную панораму, расстилавшуюся перед их глазами, потом бургомистр, идя впереди, начал спускаться медленным и мерным шагом. Советник следовал за ним на несколько ступенек сзади. Оба дошли до площадки, на которой останавливались при восхождении. Щеки их уже начали багроветь. Они приостановились, потом продолжали прерванный спуск.

Через минуту ван-Трикасс попросил Никлосса умерить шаг, так как ему неприятно чувствовать, как тот идет за ним по пятам.

Очевидно, это было очень неприятно, потому что двадцатью ступеньками ниже он приказал советнику остановиться и дать ему пройти немного вперед.

Советник отвечал, что вовсе не намерен стоять на одной ноге ради удовольствия бургомистра, и продолжал идти.

Ван-Трикасс проворчал что-то довольно грубо.

Советник сделал оскорбительное замечание насчет возраста бургомистра, обреченного традициями своей семьи на вторичный брак.

Бургомистр спустился еще на двадцать ступенек, предупреждая Никлосса, что это ему даром не пройдет.

Никлосс ответил, что, во всяком случае, он выйдет первым, и так как лестница была узка, то между ними в глубоком мраке произошло столкновение.

Слова «скотина» и «неуч» были наиболее мягкими из тех, которыми они обменялись при этом.

– Увидим, глупое животное, – кричал бургомистр, – увидим, какую рожу вы сделаете в этой войне и в каком ряду пойдете!

– Да уж, конечно, перед вами, жалкий дурак! – отвечал Никлосс.

Потом раздались пронзительные крики и шум, словно два тела покатились вниз...

Что случилось? Откуда такая быстрая смена настроений? Почему эти люди, кроткие, как овечки, наверху, превратились в тигров внизу?

Что бы там ни было, башенный сторож, услыхав шум, открыл нижнюю дверь как раз в тот момент, когда противники, избитые, с вылезающими из орбит глазами, вырывали друг у друга волосы – к счастью, на париках.

– Вы мне ответите! – кричал бургомистр, поднося кулак к носу своего противника.

– Когда угодно! – прорычал советник Никлосс, подозрительно тряся в воздухе правой ногой.

Сторож, сам вне себя непонятно почему, нашел этот вызов вполне естественным. Необъяснимое чувство толкало его вмешаться в ссору, но он сдержался и отправился разглашать по всему кварталу, что между бургомистром ван-Трикассом и советником Никлоссом в скором времени состоится дуэль.