"Берег Хаоса" - читать интересную книгу автора (Иванова Вероника Евгеньевна)Нить семнадцатая.Наверное, как только люди научились размышлять, они начали задумываться о связи души и тела, двух совершенно разных, но имеющих смысл только в сочетании вещей. Тело – предмет сугубо материальный, доступный во всех ощущениях: его можно увидеть, пощупать, лизнуть, куснуть и даже понюхать. Не говоря уже о том, что оное тело может так вам наподдать, что мало не покажется. С душой сложнее. Она, во-первых, невидима. Во-вторых, не имеет материального воплощения. В-третьих (вытекающих из вторых), вкуса у нее тоже нет, потому что пожевать и проглотить нечего. Да и пытаться уловить ее аромат носом тоже бесполезно. В общем, штуковина получается странная: вроде почувствовать невозможно, но тем не менее, что-что, а наличие души определяется сразу. По живости тела. Потому что как только двое этих любовников расстаются друг с другом, жизнь прекращается. Правда, какое-то время тело еще может создавать видимость живого (то бишь, теплого и дышащего), но недвижного, как камень, предмета. Какое-то время… Недолгое, чего уж греха таить. Так вот, с давних времен люди определили, что живут только благодаря мирному соседству двух разных вещей в одной и той же точке времени и пространства. Но если вещи не являются единым целым, их можно разделить, не так ли? Причем, разделить без особого ущерба для каждой из них. Если не усугублять, разумеется. Именно на этом предположении и основывалось искусство Заклинателей Хаоса вести допросы. Точнее, Заклинатели лишь готовят допрашиваемого для искомого действа, приводя в такое состояние, когда у него отсутствует возможность для сопротивления. Что используют палачи в своем деле? Боль и ее отражение в сознании жертвы. Но изначально порождается боль телесная, приходящая извне, и только долгим и скучным путем она достигает души, заставляя человека переживать страдания полнее и ярче, чем это происходит в действительности. Проще говоря, задействуется воображение. Поэтому, кстати, пытки далеко не всегда приводят к желаемому результату: если человек в достаточной мере владеет своими мыслями, он способен отделить боль телесную от душевной, и тогда даже самый искусный палач окажется бессилен. Но Заклинатели действуют иначе, заставляя испытывать боль и страх не только тело, но и душу. Конечно, им в немалой степени помогает укоренившееся в умах представление о всемогуществе Детей Хаоса. Кстати, имеющее под собой основание, но не об этом речь… Когда жертва узнает, что предстоит встреча с Заклинателем, ее охватывает ужас, впитанный еще с материнским молоком и усугубленный бабушкиными сказками о чудовищах, способных в единый миг уничтожить целый город. Таким образом, еще до начала допроса сознание человека оказывается расшатанным, ожидающим любого поворота событий, но, заметьте, поворота только к худшему. Как ни убеждай, как ни успокаивай, не поможет: допрашиваемый будет готовиться к чему-то ужасному и непонятному. И когда это «ужасное» начинает происходить… Приходит растерянность. Заклинатель не причиняет боли. Он лишь помогает той, что уже имеется, разрастись до огромных размеров. Помогает прорасти зерну Хаоса. Достаточно малого: ослабить ниточки, связывающие тело и душу. Нарушить крепкие объятия, оставив касание лишь кончиками пальцев. Для того, кто никогда не расставался, угроза остаться в одиночестве – самая страшная. Страшнее даже смерти, потому что, умирая, мы все же чувствуем, что умираем цельными, духовно и телесно. А Заклинатель доказывает, что может быть и иначе. Более того, когда опытный мастер ослабляет связь души с телом, он к тому же показывает, как тело начинает гибнуть. Но ведь связи не порваны окончательно, верно? И сосуд, стенки которого еще помнят теплую ласку вина, начинает умолять: вернись! Вернись, пока это возможно!.. Мало кто устоит перед отчаянными просьбами тела. Только тот, кто уже расставался с ним, да и то, вряд ли. Мне, к примеру, было страшно, хотя я совершенно точно знал: вернусь. Точнее, буду возвращен, что бы ни случилось. – Ладно, хватит разыгрывать из себя хладный труп: все в порядке. Я проверил. – Знаю. – Тогда почему… – Я могу получить хоть немножко покоя? – Оно тебе надо? Валлор сидит в кресле, закинув ноги на стол, а taites, которые мне подарила магичка из Кенесали и которые я любовно разложил на покрытом платком блюде, кружатся в воздухе, выстраиваясь затейливыми цепочками, разлетаясь в стороны, снова приникая друг к другу. – Смотри, не растеряй. – За кого ты меня держишь? «Капли» падают на стол и, скача по нему, как зайцы, добираются до блюда, где, недовольно потершись боками, наконец, застывают в неподвижности. Я сажусь на постели и свешиваю ноги вниз. Все-таки, ощущения еще не стали прежними: пальцы кажутся онемевшими, шея немилосердно затекла, а желудок совершенно явственно крутит. Впрочем, он пустой, и с этой стороны неприятностей не грозит. Но по меньшей мере сутки уйдут на окончательное восстановление всего и вся. Валлор ухмыляется: – А ты обрадовался, когда меня увидел. – Это было так заметно? – Для меня – да. Хорошо, когда есть друг? Отрицать очевидную правоту? Ни к чему. – Хорошо. Но я был готов встретить любого Заклинателя. – Так-таки и любого? – Да, с тобой мне повезло, не спорю. Но если бы нашелся другой – Исход. – Самое большее, я мог умереть. – Этого мало? – Этого недостаточно для страха. Валлор опускает взгляд. – Да, ты не боялся смерти. Но ты боялся чего-то иного, более ужасного по твоему разумению. И когда увидел меня, в твоих глазах на мгновение вспыхнула такая радость… Ты нашел что-то важнее жизни? – Да. Голубая глубина глаз Заклинателя снова смотрит на меня. – Я нашел ее смысл. Для себя… …– И в чем он? – Кто? – Смысл. – Ну, в двух словах не объяснишь. – А ты попробуй в трех, четырех, пяти… Нам некуда торопиться. Валлор поймал вспорхнувшую с полки шкафа и пролетевшую через всю комнату бутылку. Два рубиновых бокала – детища оринских стеклодувов – уже стояли на столе. Узкое горлышко склонилось над тонким, оправленным в серебро краем, и услужливо подставленный стеклянный бутон наполнился темной кровью южной лозы. Заклинатель взял свой бокал в руку, а предназначавшийся мне поднялся над столешницей и, ни на волосок не качнувшись, направился к кровати. Я взял из густых струй воздуха стеклянный сосуд, обнял высокие бока ладонью. – Подмораживал, чтобы не расплескать? – Для надежности. – Вообще-то, вино подают теплым. – Как пожелаешь! Не проходит и вдоха, как жидкость в бокале принимает ровно ту теплоту, которая считается среди знатоков наиболее выигрышной для наслаждения вкусом. Хорошо быть Заклинателем! При всех сложностях и недостатках преимуществ гораздо больше. Особенно приятных. – Нравится? Делаю маленький глоток. – Недурственно, очень даже. Но ты ведь пришел не для того, чтобы распить со мной бутылку вина? – Вообще-то, я пришел убедиться в твоем здравии. – А вчера возникали сомнения? Валлор усмехается: – У меня? Ни единого. Но эта твоя девица… – Она не моя. – Как? Еще нет? – Зачем спешить? Женщиной следует наслаждаться, как вином: пить понемногу, оставляя время на то, чтобы прочувствовать послевкусие каждого глотка… Питие залпом никогда не приносило ничего, кроме головной боли и прочих неприятных ощущений в теле. Согласен? – Тебе виднее. Но она мила. – Не ты первый это замечаешь. – Вот как? – Голубые глаза настороженно сузились. – Она пользуется успехом? – Пользовалась бы. Если бы вышла в город одна. – А, так ты все же приглядываешь за девицей! – Она гостья мэнора и находится под защитой печати. Кстати! У тебя не возникло трудностей? – Ну, я же здесь, – гордо ухмыльнулся Валлор. – Мы договорились. Хотя, могу сказать честно: Сэйдисс превзошла саму себя. Накрутила такого… Любой здравомыслящий Заклинатель, не говоря уже о магах, обойдет это место стороной. – Все так плохо? – Плохо? Замечательно! Ты знаешь, что контур печати замкнут на тебя? – Да неужели? – Именно. И если в ворота ступит неугодный тебе человек… До дома дойдет только обугленная тушка. В лучшем случае. – А в худшем? – Сам проверяй. Что ж, пожалуй, это приятная новость. Мой дом – моя крепость. И еще какая, если Валлор так высоко оценил хлопоты повелительницы. – Отрадно слышать. – Так что там со смыслом? – Ах да, смысл… Он оказался очень прост. Смысл жизни состоит в том, чтобы она продолжалась. – Как же тогда быть со смертью? Или ты рассчитываешь жить вечно? – Вечно? Не смеши меня! Даже тела Заклинателей рано или поздно изнашиваются… Нет, я имел в виду не свою собственную жизнь, а жизнь ВООБЩЕ. Вокруг нас. Жизнь мира. Каждый из нас, разумеется, умрет. Кто-то раньше, кто-то позже. Но ведь мы можем позаботиться о том, чтобы наши жизни не прошли бесследно. Мы можем обзавестись своими детьми или, к примеру, спасти от гибели чужих. – Нанизывать на нить жизни свои поступки, один за другим, как бусины… – Задумчиво подытожил Валлор, перебирая «капли» на блюде. – Но нужно следить за их порядком и получающимся рисунком, иначе заклинание не удастся. Да, жизнь подобна taites: нас извлекают из потока небытия и на краткий миг доверяют рукам и фантазии плетельщика, а он составляет из наших судеб чары. Иногда смертоносные, иногда животворящие. Но чаще, конечно, по невнимательности портит свою работу и выбрасывает вон. – И бусины смиренно принимают свою участь? – Если не успевают понять, что способны на большее, да. – Но некоторые успевают и… А что, собственно, происходит дальше? В самом деле, что? Рассказать Валлору о моем открытии? Нет, не стоит. Во-первых, он умеет влиять на Поток гораздо лучше и проще, а во-вторых, Заклинателю мало дела до угрозы, нависшей над простыми людьми. Рассказывать нужно кому-то другому. Но кому? – Я кое-что узнал, Вэл. Кое-что очень важное. – Мне будет интересно? – Вряд ли. – Тогда не утруждайся рассказом, – махнул рукой Валлор. – Кстати, я получил весточку от Сэйдисс. – Добрую или не очень? – А сам как думаешь? Когда печать забила тревогу, что могла решить повелительница? Тем более, прочитав мое вмешательство… Еле отговорился, клялся, чем только мог и, в конце концов, убедил не волноваться. Но она жаждет видеть тебя. – Когда? – Пришлет экипаж завтра или послезавтра. Будет тебе подарок к Зимнику. Хм, подарочек… Впрочем, я ведь все равно не могу ослушаться. Валлор поднялся на ноги, одернул камзол, разгладил намятые складки. Рукой. – Почему не обычным образом? – Привык, – улыбнулся Заклинатель. – Когда вокруг на сотни миль нет родичей, как-то не хочется выделяться из толпы… И народ приветливее, если обходишься с ним по-доброму. Сам-то долго привыкал? Сам… Чего-чего, а времени у меня было предостаточно, но помимо этого выполнялось и другое условие: необходимость. А точнее, отсутствие выбора. Коридор, в котором я очутился, был слишком узок, чтобы метаться из стороны в сторону. Нужно было просто идти вперед. Или оставаться на месте, но второе быстро показалось мне скучным, и я… пошел. Не ожидая, что стенки могут, в конце концов, разойтись так широко. – Уходишь? – Да, прогуляюсь по дому, заодно предоставлю еще кое-кому возможность переговорить с тобой, – хитро подмигнул Валлор. – Но ты остаешься? – Придется: Сэйдисс желала видеть и меня, так что отправимся в родные края вместе. Не знаю, впору пугаться или радоваться. Конечно, путешествовать будет не скучно, но не несет ли желание повелительницы неприятности для моего друга? Впрочем, он – мальчик взрослый, справится. – Ладно, не скучай без меня! Напоследок Валлор улыбнулся особенно лукаво, из чего можно было заключить… А можно было и не заключать, потому что не прошло и минуты, как стихли шаги Заклинателя, и я снова оказался в комнате не один. Ливин вошла без стука, по-хозяйски, но тут же смутилась собственной смелости и, опустив взгляд, прошептала: – Как Вы себя чувствуете? Я мужественно переборол искушение прикинуться больным: – Хорошо. Почти так же, как прежде. Скоро поправлюсь совсем. – Приятная весть. Все так же в пол, с теми же интонациями скромной служанки. Ее поведение кренится то на один, то на другой борт, как корабль во время шторма. Интересно, почему? – Вы пришли только затем, чтобы это услышать? – Какие еще у меня могут быть желания? Ну вот, а я полагал, что после беседы на улице, а тем более, после «чудесного спасения» из лап мерзопакостного пришлеца, между нами возникло… Нечто теплое и прекрасное. Ошибся. А, все понятно! Посмотрев на меня после трудов Валлора, девушка поняла, насколько я слаб и беспомощен. Следовало ожидать: женщинам нужны герои, доблестные, смелые, непокобели… то есть, непоколебимые. Незадачливый плетельщик с невнятным прошлым и не менее туманным будущим вряд ли сможет кого-то осчастливить. Все правильно. Так и должно быть. Матушка, конечно, разочаруется, но надеюсь, ругать Ливин не станет. А я… Переживу. Не началось, и слава Хаосу! Будет легче забыть. – Полагаю, Вы хотите как можно скорее покинуть этот дом? Не смею задерживать. Матушка позаботится о том, чтобы Вы благополучно добрались до Энхейма. – Вы… гоните меня? К чему этот вопрос? Впрочем, понимаю: она, наверное, хотела остаться на празднества. В самом деле, веду себя невежливо. – Я не настаиваю, чтобы Вы уезжали тотчас же, hevary! Конечно, встречайте Зимник в Нэйвосе. Просто мне показалось… – И что же Вам показалось? Она, наконец-то, поднимает голову. Прозрачно-зеленые глаза смотрят на меня застывшими подо льдом озерцами. – После всего, что произошло… Помните, Вы собирались дать мне ответ? Так вот, можете забыть. Это было глупо и смешно. Я… Нам не стоит задумываться о супружестве. – Почему? Вы можете сказать, ясно и четко? О, голос становится тверже и громче. Злится? Не хочет признаваться в своих истинных чувствах? Что ж, избавлю ее от сей необходимости. Возьму весь труд на себя: – Потому что я недостоин такой женщины, как Вы. – Позволите узнать, чем вызван такой резкий вывод? Строгая, как никогда, в эти минуты Ливин превзошла бы гордой осанкой даже императрицу, которой мы все в скором времени должны будем обзавестись. – Вы проявили смелость и настойчивость, делающие честь любому мужчине. Я не способен на подобный подвиг. – Вы хотите сказать, что не поспешили бы на помощь человеку, оказавшемуся в беде? Близкому Вам человеку? К чему упоминание о «близости»? Ее нет, и не могло возникнуть. Были дурацкие и неудачные попытки флиртовать, не более. – Я… Не знаю. – Не знаете? – Нотки удивления переплетаются с горечью. Хватит обманываться и обманывать, пора разложить все по полочкам. – А что Вы хотели услышать? Что я сорвусь с места и побегу? Возможно. Но только в том случае, если буду уверен в своем шансе на успех. Хотя бы в малом, но лучше – достаточном для победы. Когда шансов нет, нет смысла и рисковать. – Но ведь случаются чудеса? Или Вы в это не верите? Кажется: еще немного, и она разрыдается. Что ж, пусть. Так будет лучше для нас обоих. – Я верю только в то, что вижу собственными глазами и ощущаю своим телом. Все остальное – фантазии, которыми приятно грезить, но невозможно жить. – Значит, Вы… не верили в спасение? Хотела правды? Получи: – Верил. До того момента, как узнал, кому и зачем понадобился мой арест. Я предполагал, что когда Вы доберетесь домой, непременно расскажете, что произошло, и если рядом окажется Кайрен, он поймет причину и поможет предпринять все необходимое для решения проблемы. Но затем положение осложнилось: выяснилось, что меня желает допросить человек, имеющий некоторое влияние и полезные знакомства в «покойной управе», причем допросить именно тем способом, который обеспечивал наибольшие шансы вытянуть из меня необходимые сведения. Вот тогда я понял, что моя жизнь приближается к окончанию, потому что после встречи с Заклинателем не должен был выжить. А вытащить меня до того момента из лап служек Плеча надзора… У Кайрена не хватило бы власти. – И Вы… были готовы умереть? – Мне не оставалось ничего другого. Появление Валлора было случайностью. Счастливой, не спорю. Но я не верил в спасение. Собственно, даже увидев, кто будет обеспечивать допрос, я все еще не мог рассчитывать на благополучный исход. Взгляд Ливин блестел. От слез и от какого-то странного света, природу которого мне было никак не распознать. – И Вы всегда вот так… – Что? – Все продумываете? Пожимаю плечами: – Очень часто. Я стараюсь не принимать необдуманные решения. – И Вам не скучно? Задумываюсь. Серьезно и основательно, после чего выношу вердикт: – Пожалуй, нет. Чтобы тщательно взвесить все за и против, приходится поломать голову, и тут уж не до скуки! Ливин опустила ресницы, помолчала, снова посмотрела на меня и улыбнулась, одновременно беззащитно и властно: – Я всегда мечтала, чтобы у меня был именно такой муж. Умный и расчетливый. И пока я пытался понять, что происходит, девушка подошла ко мне, остановившись лишь в шаге. Поднимаю бровь: – Вам нравится размеренность? – Мне нравится уверенность. – Я таковой не обладаю. – Зато у меня ее в избытке. Хотите, одолжу Вам немножко? – Это лестное предложение. Слишком дорогое. – Я не потребую за него лишней платы. Только то, в чем нуждаюсь. – Но хватит ли моих сил заплатить? – Мы можем заключить сделку. На время. И если не будем довольны… – Расторгнем ее? – Именно. Мы смотрим друг на друга. Глаза в глаза. Но так не может продолжаться вечно: в какой-то момент мы понимаем, что слова перестают иметь значение. Дальше требуются действия. Но какие? Ее ладонь мягко касается моего лица: пальцы нежно скользят по щеке вниз, на шею, к воротнику рубашки, и так полурасстегнутому, чтобы… – Подождите. Ливин недовольно хмурится. – Что-то не так? – Все так, но… Прежде, чем мы продолжим… если Вы, конечно, захотите продолжать… Я должен рассказать. – О чем? – Я не просто живу в этом мэноре, как управляющий. Я – его часть, потому что несу в себе печать моей повелительницы. Я принадлежу Заклинательнице Сэйдисс, от рождения и до смерти. – Мне нужно будет делить Вас с другой женщиной? Я не против. – Все не так просто. Мои дети, если таковые появятся, тоже будут нести в себе эту печать. И только через три поколения, если ни у одного из моих потомков в линии не будет принята присяга, они смогут быть свободными. Вы желаете своим детям и внукам подобной участи? Находиться в шаге от свободы, но не иметь возможности обрести ее? Вместо ответа Ливин начала медленно ослаблять шнурки на тесном корсаже бледно-голубого платья. Когда они оказались распущены достаточно, чтобы добраться до нижней рубашки, девушка расстегнула и ее, обнажив грудь. – Я не умею желать того, что невозможно. – Вы хотите сказать… Она кивнула и начала произносить нараспев: – Вечный и Нетленный, Спра… Я накрыл пальцами ее губы, заставляя замолчать. В зеленых глазах отразился страх, ибо нельзя прерывать обращение к печати: это может быть смертельно опасным. – Не бойтесь, я все улажу. Наклоняюсь к вздувшимся под нежной кожей шрамам и еле слышно шепчу: – Спокойных снов… Смотрю, как бархатистая поверхность становится ровной, придвигаюсь ближе и касаюсь губами ложбинки между упругими полушариями. Еще раз. И еще. Веду цепочку поцелуев вверх, к тонкому излому ключицы, к сильной шее, жилка на которой то замирает, то начинает биться, как бешеная. А где-то немного выше меня ждет розовая раковина маленького ушка, готовая услышать… – Простите, что помешал. Кайрен. С улыбкой во весь рот. Интересно, сколько времени он здесь стоит? Но я не успеваю отчитать нахала или посмеяться вместе с ним, потому что Ливин, невозмутимо возвращая края распахнутой рубашки на место, проходит мимо дознавателя и тоном министра, которому пришлось прервать государственные дела, бросает: – Не помешали, а всего лишь прервали. Для того чтобы помешать, у Вас маловато талантов. И девушка гордо выплывает из комнаты. Кайрен оторопело смотрит ей вслед, потом поворачивается ко мне: – Надо же! У меня просто нет слов… – Очень жаль: теперь я не смогу узнать, зачем ты вообще заходил. Он хмурится, вдумываясь в смысл сказанного, потом хохочет: – Пожалуй, вы друг другу подходите! – Это просто замечательно, но я все же хотел бы знать. Расскажешь? Дознаватель переходит на серьезный тон: – Ты еще не забыл все свои выкладки про Поток и всякие волнорезы? – Такое не забывается! – У тебя есть возможность поделиться своей теорией с заинтересованным лицом. – С кем еще? Учти, Кайрен: это очень и очень важные сведения, и доверять их первому попавшемуся, пусть даже умному и влиятельному человеку… а тем более, умному и влиятельному! Ты понимаешь, какими опасными они могут стать в недобрых руках? – Понимаю, понимаю! – Хлопок по спине. – Первому попавшемуся, говоришь? А если это будет первое лицо Империи? Ну, или вскорости становящееся таковым? – О чем ты говоришь? – Тебя желает выслушать принцесса. – ЧТО?! – Вообще-то, она – лицо одушевленное, поэтому следовало бы переспрашивать не «что», а «кто». – Заткнись! Значит, она все же приехала в Нэйвос? – Какая тебе-то разница? – Ухмыляется Кайрен. – Главное, что она здесь, знает, что у тебя есть важное сообщение, и желает с ним ознакомиться. Ты же этого хотел, разве нет? – Не совсем этого… – Ну знаешь! – Он взмахивает руками. – Императора я для твоих нужд доставить не могу! Бери, что есть. Или принцесса тебя не устраивает? – Устраивает, меня все устраивает! Но… Она же во дворце? – Разумеется. – Мне нужно будет идти во дворец? Кайрен задумчиво морщит лоб. – Ты отупел от счастья или от любви? – Не смешно! В такой одежде, как у меня, по дворцам не ходят! Да меня и на порог не пустят! – Думаю, сегодня особенный день, и для тебя сделают исключение. – Что-то ты подозрительно довольный… – Я счастлив! – Дознаватель смахнул несуществующую слезу. – От чего? – От знакомства с человеком, который будет держать доклад перед будущей императрицей… Все, хватит дурачиться: карета уже ждет. |
||
|