"Ада Даллас" - читать интересную книгу автора (Уильямс Верт)

РОБЕРТ ЯНСИ

Я был в отличном настроении. Надев в четыре часа утра пояс с тяжелым, отливающим синевой кольтом сорок пятого калибра и почувствовав запах заново вычищенной кобуры и ружейного масла, я сразу воспрянул духом. На память мне тут же пришла острая горьковатая жженая вонь пороха: быть может, подумал я, еще сегодня придется поработать кольтом и снова вдыхать этот аромат. Положив револьвер в кобуру, я повернул барабан и поставил кольт на предохранитель. Жив курилка!

Рассвет еще не начинался. За окнами стояла темная луизианская ночь, еще более темная оттого, что под окном росла большая ива, купол которой закрывал небо, погружая комнату в мрачную, как в преисподней, черноту. Выпив вторую чашку кофе, я взглянул на часы. Четыре семнадцать, я мог бы спать еще часа два. Однако рисковать не хотелось. Я не раз наблюдал, как хорошо продуманные, казалось бы, операции срывались только потому, что происходило нечто непредвиденное, а исправлять что-либо было уже поздно. Время – это все.

Подъезжая на машине к казармам, я не мог отделаться от воспоминания о том, что недавно перевозил в багажнике. Впрочем, подобные мысли теперь приходили мне в голову всякий раз, едва я садился в машину, но до сегодняшнего дня мне удавалось без труда отделываться от них. Полиция пока ничего не пронюхала. Однако ждать оставалось недолго.

Усилием воли я заставил себя думать о предстоящем деле.

Когда я подъехал, мои люди только начали собираться. Я приказал им прибыть к пяти часам, а сейчас было четыре тридцать девять. Уж лучше я подожду их, чем они меня.

Расположившись за своим письменным столом, я развернул утреннюю газету из Нового Орлеана. Ничего нового газета не сообщала. Автоколонна предполагала отправиться с Джексон-сквера в восемь и около полудня подойти к Капитолию.

Там должно было состояться вручение государственному секретарю петиции "Долой Аду!" И с Адой будет покончено.

Но автоколонне не суждено было даже приблизиться к Батон-Ружу.

Без двух минут пять я вышел из казармы. Мои люди уже собрались и построились. Они прекрасно понимали, что коль скоро я назначил сбор на пять часов, значит, и работа начнется не позже. Ровно в пять я начал инструктаж, а несколько минут спустя мои парни расселись по патрульным машинам, которые одна за другой направились туда, где им надлежало быть.

А быть им следовало в Ла-Пласе, расположенном в тридцати милях к северу от Нового Орлеана, – час езды по шоссе, ведущему к аэропорту, – где предстояло развернуться событиям.

Последней вышла моя машина. Я ехал один. Вскоре я остановился у телефона-автомата около безлюдной в этот ранний час бензозаправочной станции и позвонил в Новый Орлеан.

– Привет! Мы начинаем, – сообщил я. – У тебя все в порядке?

– Да.

– Отлично. Давай сверим часы. – Я рассмеялся. – Сегодня к вечеру дело будет сделано.

– Надеюсь. Желаю успеха.

– Пустяки, – ответил я, попрощался, повесил трубку и вернулся в машину. Я разговаривал с Адой.

"Оказав ей эту услугу, я вторично спасу ее", – мелькнуло у меня в голове. Да, еще была комбинация с Томми, хотя она и закончилась не так, как предполагалось, поскольку в наши планы входило лишь напугать его. Как только Томми, начнет заводить машину, должен был сработать взрыватель, нагнав на него страху. Однако произошла какая-то ошибка, и все получилось иначе. Тем не менее Ада добилась своего, и лучше ей не забывать, чем она мне обязана. Сейчас, когда она стала губернатором, у меня порой появлялось подозрение, что она не прочь от меня отделаться. Вот уж этого-то я никогда не допущу; ей ни за что не удастся порвать со мной. Да и она пока без меня не может обходиться; в этом она снова удостоверится сегодня. По Флоридскому бульвару я выбрался на шоссе и поехал со скоростью миль пятьдесят в час, не больше. Я мог не спешить.

Ночь ушла, но утро еще не наступило. Из окна машины я видел, как светлеет небо, хотя звезды по-прежнему казались желтыми и яркими; с полей вдоль шоссе тянуло свежестью; навстречу неслась бесконечная, прямая, как стрела, бетонная лента дороги, на которой время от времени попадались машины. Я очень люблю вот такое время – ни день, ни ночь. И ты один во всем мире, и мир принадлежит тебе. Такое чувство испытывал я в то утро. Мне было хорошо еще и потому, что меня ожидало приятное дельце, бедром я ощущал приятную тяжесть револьвера, который вот-вот предстояло пустить в ход.

Мы намеревались сегодня добыть петиции "Долой Аду!". А как только они окажутся в наших руках, с движением против Ады будет покончено. Подписи были заверены нотариусами во всех избирательных участках. Теперь их предстояло вручить секретарю штата. Но как только мы завладеем этими петициями, все будет в порядке.

В начале седьмого я добрался до Ла-Пласа, представлявшего собой всего-навсего четыре бензозаправочные станции на каждом из углов дорожного перекрестка. Проехав еще мили три-четыре по новоорлеанскому шоссе, я свернул налево на проселок и остановился позади небольшой дубовой рощицы. Там уже расположилось человек пятнадцать моих полицейских; одни стояли у машин, другие сидели в них, распахнув дверцы. Я вышел из автомобиля и направился к ним. Увидев меня, они хотя и не приняли стойку "смирно", но подтянулись. Это были мои надежные и проверенные люди. Не чета всяким там чинушам из отдела по связи с общественностью.

– Ну как, порядок? – спросил я. Я сразу заметил, что ребята почувствовали себя свободнее. Догадались, что я всем доволен.

– Так точно, господин полковник.

– Вот и прекрасно. Теперь нам остается сохранять спокойствие и ждать. Вы знаете, что от вас потребуется.

– Так точно, господин полковник.

– Как настроение? – ухмыльнулся я.

Ребята осклабились.

– Хорошее... Прекрасное... Все в порядке... – послышалось с разных сторон.

– Ну и хорошо, а то ведь, возможно, вам сегодня предстоит небольшая работенка. Не исключено, что я дам вам маленькую тренировку.

– Вот это здорово! – воскликнул Пэкстон, высокий рыжий полицейский из молодых. Он шлепнул себя по кобуре и повторил: – Вот здорово!

– Да, но я ведь сказал возможно. Не думайте, что так оно обязательно случится. Пока вам просто надо быть в готовности.

– Так точно, сэр!

Я возвратился в Ла-Плас. У бензозаправочных станций в юго-восточном углу перекрестка уже скопилось порядочно машин. Все это были автомобили старых моделей, покрашенные, с белыми колесами и двойными выхлопными трубами; некоторые стояли без капота. Здесь собрались члены "Лиги молодежи штата Луизиана" – собрались, надо сказать, вовремя. Я остановился у бензозаправочной станции через дорогу. Меня не должны были видеть беседующим с ними. Однако я не мог удержаться, чтобы не проверить по радио, все ли у них в порядке.

– Чарли Йоук вызывает Экс-рея! Как меня слышите? Прием.

Экс-рей был старшим среди членов "Лиги" – участников операции, собравшихся в своих машинах у станции с другой стороны дороги. Его приемник был настроен на ту же волну, что и мой радиопередатчик. Он тут же ответил и подтвердил, что все готово.

Итак, все в порядке, сказал я себе. Мои солдаты могли начать в любую минуту. Мои солдаты... Было время, когда я командовал отличным батальоном в Германии. А теперь возглавлял банду сопляков в машинах, взятых со свалки. Что ж, ничего другого я не имел, и мне предстояло выжать из них все, что можно.

Правда, план был совсем не плох. Его разработал Сильвестр, Ада уточнила детали со своими подонками, а мне предстояло руководить боевыми действиями. План реальный. Ничего не скажешь.

Несколько позже я связался по радио с двумя патрульными машинами.

– Чарли Йоук вызывает Эйбла и Дога! Как меня слышите? Прием.

– Эйбл вызывает Чарли Йоука! Слышу превосходно. Прием.

– Дог вызывает Чарли Йоука! Слышу отлично. Прием.

Обе машины находились к югу от меня.

– Начинайте операцию "Блокирование", – распорядился я, и полицейские подтвердили, что мое распоряжение принято. Мне оставалось лишь ждать. Машину свою я поставил у самой обочины шоссе с тем, чтобы без задержки помчаться в нужное место.

– Показался подозреваемый, – доложил Эйбл в десять тридцать. Это означало, что автоколонна появилась на дороге.

– Вас понял. Всем машинам занять позиции! – приказал я. – Экс-рей, внимание! Экс-рей, внимание! Прием.

– Все в порядке! – крикнул Экс-рей, он так разволновался, что забыл процедуру радиообмена.

Из машины без капота, стоявшей через дорогу, высунулась рука в красном рукаве и помахала мне. Пальцы сложились в знак, означающий полный порядок.

– О'кей! – ответил я по радио.

Набитые сопляками из "Лиги" машины были готовы, патрульные машины с полицейскими были готовы. Я был готов. Все были готовы, за исключением этих жирных и тупых мерзавцев в автоколонне.

Я вынул из футляра бинокль и оглядел шоссе, но ничего не увидел, кроме нескольких машин, мчавшихся в обоих направлениях. Автоколонна не появлялась. Я положил бинокль на сиденье. В стареньких автомобилях, сгрудившихся по ту сторону дороги, царила тишина; из них торчали десятки голов, причем многие принадлежали девчонкам. Снова показалась рука в красном рукаве, изобразив в воздухе вопросительный знак.

– Не волнуйся, Экс-рей, – ответил я. – Теперь уже скоро.

Я еще раз, уже не прибегая к помощи бинокля, посмотрел на блестевшую под солнцем дорогу. На горизонте показалась черная машина, не слишком быстро направлявшаяся в нашу сторону. Мне показалось, что за ней идут еще несколько, и, чтобы убедиться в этом, я опять взялся за бинокль.

Да, это действительно появилась автоколонна.

– Экс-рей, приготовиться! – приказал я, и рука в красном сделала подтверждающий жест. Почти сразу же до меня донесся шум заводимых моторов, и минуту спустя все они ревели, словно истребители в бою.

Теперь я отчетливо различал в бинокль головную машину колонны, видел, как на ее никелированных частях по временам вспыхивают солнечные лучи; автоколонна приближалась.

А на другой стороне шоссе машины ревели так, что сотрясалась земля. Такое ощущение вибрации обычно возникает, когда вылетает целая эскадра, а ты сидишь в окопе и думаешь: подождите, сволочи, они еще вам покажут.

Автоколонна приближалась. Я приметил низкорослое деревце, росшее у дороги примерно в полумиле от меня.

– Эйбл и Чарли докладывают о прибытии на позицию, – поступило донесение по радио.

Это значило, что две патрульные машины вышли к дороге позади колонны, отрезая ей обратный путь.

Как только головная машина прошла мимо деревца, я приказал Экс-рею:

– Пошел.

В ту же минуту на шоссе – по две и по три сразу, словно кто-то выталкивал их, – начали выскакивать машины из отряда Экс-рея. Они расположились на полотне дороги и по обочинам, так что и мышь не проскользнула бы мимо. Моторы ревели и чихали, а потом вдруг разом умолкли. И все, кто был в них, высыпали на дорогу. Автоколонна затормозила, первая машина остановилась ярдах в ста от ребят.

Ребята Экс-рея орали и смеялись. У некоторых я заметил кастеты и самодельные пистолеты. Наверно, у них были и ножи, хотя я категорически запретил пускать в ход какое-либо оружие.

Подбадривая себя воинственными возгласами, ватага парней направилась к автоколонне. Хорошо одетые люди, скорее удивленные, чем испуганные, молча смотрели на приближающееся воинство. Среди них были две немолодые женщины. Я взглядом поискал Ленуара, но не нашел. Ребята во главе с Экс-реем в красной фланелевой рубашке подошли к колонне и в замешательстве остановились. Нет, я бы не сказал, что они струсили, просто они не знали, что от них ожидают. Меня начал разбирать смех, но я сдержался. Наконец Экс-рей в сопровождении трех-четырех телохранителей подошел к группе людей, вышедших из машин автоколонны, и заговорил с ними. По выражению лиц я заметил, что назревает ссора. Экс-рей ткнул пальцем в сторону автоколонны и сжал кулаки. От сдерживаемого смеха у меня начали слезиться глаза.

Но вот Экс-рей неторопливо, будто в нерешительности, отвел правую руку. Помедлив – рука висела в воздухе, как неживая, – он ткнул ею в живот разговаривавшему с ним толстяку. По-моему, удар был совсем слабеньким, но толстяк согнулся чуть не вдвое. Остальные подонки издали воинственный клич, словно вдохновленные примером, но по-прежнему пребывали в замешательстве. А затем, словно по сигналу, вся орава набросилась на сопровождающих колонну людей, но делала это неохотно, словно не зная, зачем и как. Хорошо одетые люди, испугавшись, отступили, попытались обороняться. Началась потасовка. Из третьей машины выскочило трое полицейских.

Они подбежали к дерущимся, и один из них опустил дубинку на голову подростка в длинном голубом пиджаке. Он упал, отполз на четвереньках в сторону, но тут же поднялся и снова ринулся в гущу свалки.

Обстановка резко изменилась. Ребята Экс-рея, забыв про нерешительность, с новой энергией бросились в бой. Теперь они дрались с полицейскими. Они знали, что эти полицейские никаких прав на нашей территории не имеют и ничего сделать им не могут. В руках у нападающих появились кастеты и велосипедные цепи, самодельные пистолеты, которыми они наносили удары, как дубинками. Один из полицейских получил сильнейший удар по голове, зашатался, но устоял.

Все шло прекрасно, и я уже не сдерживал смеха. Мне и самому хотелось поразмяться – все равно на ком, но я понимал, что это невозможно.

Некоторое время я не вмешивался в драку. Прибывшие с колонной полицейские знали, что здесь они не имеют права стрелять. Понимал это и я и потому спокойно наблюдал, как они пробивают друг другу голову. Прошло минут десять. Я бы не возражал и дольше развлекаться этим интересным зрелищем, но не хотел рисковать – в конце концов дело могло дойти до убийства.

Решив, что пора вмешаться, я вызвал по радио патрули. Минуту спустя со стороны перекрестка появились мои машины; еще две остановились в тылу колонны, отрезав ей путь к отступлению. Затем к месту свалки подъехал и я.

Драка моментально прекратилась, едва они увидели, что при мне не меньше двадцати пяти полицейских. Я вышел из машины и протолкался в гущу потасовки.

– Что тут происходит?

Экс-рей тяжело дышал; один глаз у него был подбит, на лице кровь. Толстяк сидел на земле, привалившись к колесу машины; я мельком заметил его разорванный пиджак и обрывок галстука на шее.

Ленуара по-прежнему не было видно.

– Еще раз спрашиваю: что тут происходит? – с самым суровым видом повторил я.

– Это все они, – прокряхтел толстяк и ткнул пальцем в сторону Экс-рея. – Остановили и набросились на нас.

Машины подростков все еще перекрывали дорогу, и любой болван понял бы, что толстяк говорит правду.

– Нет, нет, сэр! – вмешался Экс-рей. – Ничего подобного, сэр. Мы просто хотели немножко поболтать с ними, а они напали на нас, сэр.

Он произносил эту ложь с таким невинным выражением на поцарапанном лице, что трудно было не поверить.

– Не знаю, кто тут из вас прав, кто виноват, но коль скоро порядок нарушен, я обязан выяснить, в чем дело. Собрать оружие и контрабанду, – приказал я полицейским, стоявшим позади меня.

– Слушаюсь, господин полковник, – отозвался Пэкстон.

Мои люди отобрали у молодых хулиганов кастеты и самодельные пистолеты. У тех, кто приехал в колонне, разумеется, с собой ничего не было, и мои молодчики принялись обыскивать машины. Одни обыскивали машины ребят, я же лично занялся автоколонной. Первая и вторая машины оказались пустыми, зато в третьей – большом черном "линкольне" – я обнаружил Ленуара; он сидел с двумя полицейскими из Нового Орлеана по бокам, в ногах у него стоял черный ящик.

– Мистер Ленуар?! – воскликнул я. – Вы тоже участвуете в этой авантюре? Вот уж не ожидал!

– Участвую? – Ленуар побагровел: вот-вот лопнет, как воздушный шар. – Участвую?!

– Да, сэр, никак не ожидал. Ну, а сейчас, господа, попрошу вас выйти из машины. Я должен обыскать ее и удостовериться, нет ли в ней оружия и контрабанды.

– Обыскать?! Знаете, Янси, вы заходите слишком далеко. Эти хулиганствующие юнцы напали на нас. Арестуйте их, я требую.

– Я сам решаю, мистер Ленуар, кого арестовать, а кого нет. А пока, впредь до окончания расследования, я вынужден задержать всех. Хотя, скажу откровенно, что-то не вижу ни на ком из вас следов нападения.

Ленуар совсем разозлился. Он побагровел больше, чем когда-либо.

– Я обеспечиваю сохранность некоторых весьма важных документов, – напыщенно заявил он. – Уверен, что именно они интересуют этих бандитов. Если бы не документы, я бы...

Подобные песни мне не раз доводилось слышать. Это был голос человека, безуспешно пытающегося скрыть свой испуг.

"Герой войны вы или нет, мистер Ленуар, но теперь я вижу вас насквозь".

Я улыбнулся ему.

Ленуар выбрался из машины пунцовый, как мак. Он, наверное, подумал, что так ему будет сподручнее разговаривать, поскольку, пока он сидел, я смотрел на него сверху вниз.

– Слушайте, Янси, я не намерен шутить. Арестуйте всех хулиганов и освободите дорогу, или вам придется покинуть Луизиану. Можете не сомневаться! – Он пошевелил тем, что оставалось у него от руки, лишний раз демонстрируя пустой рукав.

Я снова улыбнулся. Его игра была мне понятна. И он тоже это понимал.

– Видите ли, мистер Ленуар, я уверен, что надобности в вашем задержании не возникнет. Однако осмотреть вашу машину мне все же придется. Пожалуйста, попросите полицейских из Нового Орлеана выйти. На этой территории они не имеют никаких прав.

– Оставайтесь на местах! – проревел Ленуар.

Полицейские явно чувствовали себя не в своей тарелке и не знали, что делать.

– Мистер Ленуар, прошу вас отойти в сторону, – обратился я к нему. У меня давно чесались кулаки, и я наделся, что он не послушается.

– Ни за что! – Ленуар затравленно озирался по сторонам. Люди в таком состоянии куда опаснее тех, кто умеет владеть собой.

– Мистер Ленуар, вторично прошу вас дать мне возможность произвести осмотр. – Я понимал, что он никогда не согласится, и во мне закипала злость.

– Ни за что! – Теперь он стоял, привалившись к машине, не двигаясь и загораживая к ней дорогу рукой.

Я мог с ним делать все, что захочу.

– В третий раз обращаюсь с просьбой, мистер Ленуар: не мешайте мне выполнять мой служебный долг. – Я повернулся к рыжему Пэкстону и маленькому креолу Бьюсану, стоявшим позади меня. – Вы слышали, что этот господин не хочет пойти нам навстречу?

– Да, господин полковник.

– Конечно, господин полковник.

– Вам понятно, что мне лишь остается применить суровые меры?

– Да, господин полковник.

– Совершенно справедливо, господин полковник.

– Мистер Ленуар, в последний раз прошу отойти от машины. – Меня стошнило бы, если бы Ленуар послушался и отошел. Но он был до того напуган, что боялся шевельнуться. – В таком случае вы лишаете меня выбора.

Я вынул из кобуры револьвер. По лицу Ленуара было видно, что он не верит в мое намерение применить оружие, и все же он буквально затрепетал от страха. Придав своему лицу возможно более печальное выражение, р сделал шаг вперед и ударил Ленуара стволом по голове. Послышался звук, словно ударили по арбузу. Ноги Ленуара подкосились, и он грохнулся на землю, как крышка от люка.

Во мне все кипело, я с трудом сдерживал себя.

Сняв револьвер с предохранителя, я распахнул дверцу машины.

– Вы, ребята, забрались на чужую территорию, – дружелюбно заметил я. – Давайте-ка выбирайтесь да передайте мне этот ящик.

Полицейские в нерешительности переглянулись. Один из них, пожав плечами, стал вылезать через дверцу с противоположной стороны. Другой даже не шевельнулся.

– Ну-ка, поживее! – крикнул я.

Полицейский лишь покачал головой и злорадно ухмыльнулся.

– Сейчас же передай мне ящик! – Настроение у меня улучшалось с каждой минутой.

– А вы попробуйте заставить меня, – снова покачал головой полицейский.

Именно это мне и требовалось. Мой палец ощутил холодную сталь курка, стал нажимать сильнее, и револьвер словно взорвался.

Полицейский тупо уставился на меня. Пуля попала ему в предплечье – именно сюда я и целился. В нос мне ударил такой знакомый горьковатый запах жженого пороха. Мой рабочий день был близок к концу.

– Мальчик мой! – заметил я. – Тебе не следовало хвататься за пистолет.

Полицейский не сводил с меня глаз, его лицо искажала гримаса боли; он держался рукой за раненую руку; кровь проступала сквозь ткань синего кителя и медленно стекала на пальцы.

– Сукин ты сын, – сказал он.

– Извини, пожалуйста, я должен был так поступить, – улыбнулся я ему.

Не поворачивая головы, продолжая в упор смотреть на раненого, я спросил у своих парней:

– Ребята, вы видели, как он схватился за оружие, не так ли?

– Так точно, господин полковник! – закивал Пэкстон.

– Конечно, видели, – подтвердил Бьюсан.

– Ладно, – с трудом проговорил раненый полицейский. – Ладно, Янси.

– Сейчас же отправьте его в больницу, – распорядился я и, обращаясь к нему, добавил: – Я на тебя не обижаюсь. Ну, а теперь давай сюда ящик.

В тот же вечер часов в девять я встретился с Адой в мотеле к северу от Батон-Ружа.

Она открыла дверь после первого же стука. Бледная, почти без косметики, Ада была напряжена, словно футболист перед решающим ударом. Хлопнув дверью и не ожидая, пока я заговорю, она быстро спросила:

– Значит, все прошло хорошо? Списки и петиция у тебя? – Она говорила тихим, неестественно ровным голосом.

– Все прошло прекрасно. – Я нарочито медленно прошел по комнате и плюхнулся в кресло. – Просто прекрасно. Правда, пришлось стукнуть Ленуара и выстрелить в полицейского. – Мне хотелось напугать Аду, и я преуспел в этом. На лице у нее отразился ужас. – Да ничего, ничего, я не убил его, только ранил в руку.

– Болван! Тупица! Кретин!

– А что мне оставалось делать? Ленуар не хотел отдавать петицию и списки, а фараон схватился за оружие. Я был вынужден стрелять.

– Еще бы! Еще бы! – Ада, конечно, сердилась, однако сейчас ничто не волновало ее так, как судьба бумаг. – Но петиция и списки у тебя?

– Да.

– В конце концов, это главное. А об остальном у нас еще будет время подумать. Шум, надо полагать, поднимется немалый. Вот что мы сделаем. Спустя некоторое время вернем часть списков через соответствующие каналы. Если наши противники начнут утверждать, что мы возвращаем не все, назовем их лжецами, будем настаивать, что вернули им списки целиком и полностью. Вряд ли они были засняты на микропленку, да и вообще в данном случае пленка не имеет юридической силы. А все остальное мы сожжем. Ада нервно расхаживала по номеру взад и вперед. Губы у нее были стиснуты, брови нахмурены; она уже давно забыла и про удар, который я нанес Ленуару, и про мой выстрел.

– Правильно, – согласился я. – Вот тогда-то мы и возьмем их за известное место.

Ада сурово сдвинула брови. Ей не понравился мой тон. Раньше я никогда так с ней не разговаривал.

Но ведь то было раньше.

– Вот так, – подытожила Ада. – А теперь я хочу взглянуть на подписи, прежде чем ты сожжешь бумаги... Пожалуй, я сама займусь этим. – Она рассмеялась. – Займусь с превеликим удовольствием.

– Понимаю, крошка. Отлично понимаю.

Ада заподозрила неладное и пристально посмотрела на меня.

– Ну так в чем же дело? – Она насторожилась. – Что ты тянешь? Дай бумаги.

Я не тронулся с места. Лишь ухмыльнулся.

Ада не сводила с меня глаз и чем-то напоминала сжатую пружину, готовую с силой расправиться при малейшем прикосновении.

– Давай бумаги, – ровным голосом тихо проговорила она.

– Потерпи немного.

– Что значит "потерпи"? Я сказала: сейчас же покажи бумаги!

– Может, покажу, а может – нет.

Именно после этих слов и сработала пружина. Вне себя от ярости Ада подскочила ко мне и, тщательно выговаривая разящие, как пули, слова, бросила:

– Что ты задумал, черт бы тебя побрал?

– О, не годится так разговаривать со старым приятелем, моя крошка!

– Сукин ты сын! Отдай мне бумаги сейчас же, слышишь?

– Слышу, моя крошка!

– Не смей называть меня крошкой! Ты что, хочешь, чтобы я позвала Сильвестра?

– Послушай, крошка, в твоих ли интересах, чтобы Сильвестр узнал кое о чем?

Ада не спускала с меня глаз, и мне показалось, будто я заглядываю в неплотно прикрытую дверцу раскаленной печи.

– Тебе и в самом деле нужны эти бумаги?

Она промолчала.

– Тебе так хочется их видеть, что ты готова попросить меня хорошенько?

Ада продолжала молчать. Дверца печи теперь была широко распахнута, и я видел бушующее пламя.

– Вот если ты попросишь меня хорошенечко...

И снова молчание.

– Если они тебе действительно нужны...

Что-то произошло с лицом Ады. Она наконец поняла, на что ей придется пойти, чтобы заполучить бумаги. Раньше она этого не знала и была абсолютно уверена, что у меня не хватит наглости сделать то, что я хотел. Лишь в это мгновенье ее осенило, что у меня хватит наглости; она поняла, чего я добиваюсь.

– Ты же не хочешь, моя крошка, чтобы петиция и все подписи к ней поступили по назначению и были официально зарегистрированы, не правда ли?

Плечи Ады вздрагивали, но не от рыданий.

– Я могу стереть тебя в порошок, – вяло заметила она.

Мы оба понимали, что это всего лишь пустой звук, что ей все равно придется капитулировать; она заранее знала мой ответ, а ответил я вот что:

– Ты только повредишь себе, моя крошка, вот и все.

Мы выжидающе молчали. Я слышал, как у меня колотится сердце. Наконец-то до нее дошло, что она в моих руках.

Ада сидела с застывшим лицом.

Я продолжал молчать. Больше мне ничего не надо было говорить.

Во мне все кипело, как и в тот момент, когда я понял, что придется стукнуть Ленуара, как в ту минуту, когда я почувствовал, что не могу не выстрелить в полицейского. Я был хозяином положения, мог делать, что хотел. Все, что угодно.

Первой прервала молчание Ада.

– Ну хорошо, – еле слышно проговорила она, – будь любезен, передай мне петицию.

– Плохо просишь. Побольше нежности!

Ада промолчала.

– Попроси-ка снова. Да поласковей.

Она повторила просьбу.

– И опять слишком сухо. Скажи так: "Любимый, дай, пожалуйста, документы!"

Ада дважды тяжело вздохнула, нервно передернула плечами. Потом, не глядя на меня, произнесла:

– Любимый, дай, пожалуйста, документы!

– А теперь скажи: "Я буду паинькой, буду всегда и во всем слушаться тебя".

– Я... я буду паинькой...

– Договаривай.

– ...буду всегда и во всем слушаться тебя.

Я понимал, что Аде сейчас безумно хочется задушить меня, и мысль об этом доставляла мне удовольствие.

– Теперь получается лучше. Но я все еще не уверен, что тебе действительно так уж хочется заполучить эти документы.

Ада бросилась на меня, выкрикивая что-то нечленораздельное, норовя вцепиться мне в лицо. Я успел схватить ее за руки. Она извивалась, пытаясь вырваться, шипела и визжала, потом плюнула мне в лицо и сразу обмякла.

– Знаешь, крошка, так ты никогда ничего не получишь.

Ада не сомневалась, что я настою на своем. Я же не сомневался, что она расхохочется мне в лицо, если я проявлю слабость.

– А теперь приласкай меня, – продолжал я. – Ну хоть чуточку!

– Роберт! – Ада старалась придать своему голосу как можно больше мягкости, но это плохо ей удавалось. – Ну, что тебе еще нужно? Не вынуждай меня делать то, что сверх моих сил. Неужели тебе не жаль меня?

– Жаль-то жаль, дорогая. Но я хочу, чтобы ты была чуточку поласковее.

– Так вот в чем дело? А я-то не догадалась сразу.

Я ухмыльнулся.

– Вот если бы ты попросила меня как следует.

Она поняла, что все бесполезно. И попросила.

– Если бы попросила на коленях.

Она встала на колени. Я готов был танцевать, так хорошо я чувствовал себя в эту минуту.

– Теперь проси.

Не поднимаясь с колен, Ада принялась упрашивать меня, с трудом выговаривая слова. Рыдания и злоба душили ее.

...Еще утром, едва проснувшись, я уже знал, что мне предстоит замечательный день.

И все же петицию и списки с подписями под ней я оставил у себя. Сильвестр и не заикнулся о них. Ада, очевидно, сказала ему, что сожгла бумаги.