"Южнее Сахары" - читать интересную книгу автора (Леглер Виктор Альбертович)

ПРАЗДНИК ЗАКАНЧИВАЕТСЯ

Андрей, усвоивший из жизненного опыта, что женская природа нуждается в романтике, на выходные взял Аву в Кайен, где она никогда не была, если не считать краткой поездки с доктором. Они взяли номер в гостинице, пятиэтажном замке французской постройки с европейскими сантехническим удобствами, пусть и на уровне тридцатых годов, и цветным (!) телевизором. Они поужинали в ресторане, а потом перешли в бар, (тот самый, где закончилась, увы, африканская карьера Алексея), где в тот день были и другие белые. Ава была переполнена впечатлениями, просто задыхалась от восторга. Пожалуй, поездка в Париж не принесла бы ей столько счастья, потому что там мог бы случиться болезненный разрыв с реальностью, а здесь она, хоть и струдом, оставалась в реальном мире.

Но это было только начало. Наутро они пошли на базар, где распаковывались тюки с доставленным по железной дороге благотворительным секонд-хэндом. Здесь были женские тряпки, которые только что носили в Европе и Америке. В отличие от ужасной китайской дряни, заполняющей в Сонгае прилавки с новой одеждой, здесь были изделия хороших фирм, часто почти новые, вещи, из которых вырастали, не успев поносить, быстро толстеющие американские девочки. Для Авиной шахматной фигурки они были в самый раз. Цены здесь были чисто символические, не для бедных крестьян, разумеется, а для Андрея, который часто покупал тут обтирочный лоскут для ремонтных мастерских, и иногда приобретал себе за доллар джинсы или рубашку хорошей фирмы. Глаза Авы широко раскрылись от изобилия и трудности выбора, но Андрей поступил просто, сразу сбрасывая в кучу все, что Аве нравилось и примерно подходило по размерам. Яркие платья, юбки и юбочки, шортики, блузки, и майки,и топики на веревочках, и лифчики и всякие штуки с блестками для дискотек. Они купили, наверное, сотни две всяких тряпок. А потом занялись босоножками и туфлями на каблуках, которые здесь никто никогда не носил. Ава даже не знала, как примеряют обувь, и Андрей объяснял ей, а она, подкашиваясь, делала неверные шаги по пыли. Но и это было еще не все. Андрей купил несколько стопок разрозненных французских и английских журналов с яркими картинками, которые обычно попадали на базар из гостиницы, где их бросали белые постояльцы, или из домов, где жили белые. Для Авы это была Александрийская библиотека. И это тоже было еще не все. Они покупали дешевые духи из Марокко и Кот-Дивуара в красивых коробочках, всякие украшения: малахит из Конго, индийский черный гематит, граненое бутылочное стекло и пластмассу с металлическим блеском. К золоту Ава относилась равнодушно, она его слишком много перевидала на работе. И еще новые парики, каких не было в ее коллекции, и сладости, и шоколадки и прохладительные напитки. И кассеты с американской и европейской поп-музыкой, с африканскими ритмами, с латиноамериканскими самбами и румбами. Перед отъездом они еще раз пообедали в ресторане, и Ава держалась уже почти уверенно.

Назад, в машине, заваленной покупками до отказа, Андрей вез не женщину, а скорее некую философскую категорию: Абсолютно Счастливое Существо. Только необходимость Андрею управлять «Тойотой» мешала Аве полноценно выражать свою благодарность по дороге, но дома действительность превзошла все, что он мог бы в мечтах нафантазировать. Теперь у его подруги появилась масса дел. Она стирала и гладила привезенные одежды, днем подолгу сидела над журналами, и к вечеру имела большой список вопросов для Андрея: «Кто это? С кем? В какой стране?» Разбирая подписи под снимками, Андрей стал большим специалистом в мировой светской хронике и топ-моделях. На третий день Ава уже многих узнавала безошибочно – принцессу Диану, например, которая была еще жива в этих журналах. Кстати, оказалось, что она знала о ее существовании, и была твердо уверена, что ее убили англичане, за то, что она бросила их короля и хотела выйти замуж за богатого араба. Однако, больше всего ее внимание привлекла, как и следовало ожидать, Наоми. Услышав, от Андреячто она считается самой красивой черной женщиной в мире, Ава приняла вызов. С помощью зеркала и набора косметики, купленного в той же памятной поездке, она проявила немалые визажистские способности и добилась кое-какого сходства, а фигурой, по мнению Андрея, она и так не уступала оригиналу. Она внимательно изучала, как одеты женщины в журналах, сопоставляла их со своим новым гардеробом, подбирала разные сочетания, училась ходить на каблуках – работы было невпроворот. Днем к ней часто приходили две подружки помладше, помогали разбираться, а она милостиво дарила им то, что ей самой не подходило. По вечерам она демонстрировала Андрею новые туалеты и прически, танцы под музыку разных народов, подружки охотно составляли кордебалет. Андрей специально записал ритмы тамтамов, чтобы девушки могли исполнять свои деревенские танцы, быстрые и резкие, с очень интенсивными движениями. Теперь у него был ежедневно свой собственный бразильский карнавал, он жалел только, что он не сможет это снять и показать в России без риска крушения семейной жизни. Потом подружки убегали, танцы Авы становились иными, откровенно сексуальными вместо просто эротических, она постепенно избавлялась от одежд, оставаясь только в прическах и украшениях, и Андрей чувствовал себя натуральным царем Соломоном. Днем на работе ему приходилось специально помнить и убирать неудержимо расплывающуюся по лицу счастливую улыбку, и часто только по укоризненному взгляду собеседника он понимал, что у него опять рот до ушей.

Иногда что-то в нем против его воли говорило, что все это слишком хорошо, что это краденое счастье не может продолжаться вечно. Потом поведение Авы слегка изменилось: в последние две ночи она не отпускала Андрея от себя, буквально выжимала досуха. Ночью это все было прекрасно, тяжелее было днем на работе. Следующим вечером она вдруг сказала:

– Сегодняшний день у нас последний.

– Почему? – только и спросил Андрей.

– Отец выдает меня замуж в Верхнюю Гвинею. За уважаемого человека, коммерсанта. Он был у нас в гостях, он меня видел, он меня любит.

– И ты согласна?

– Нельзя нарушать волю отца. То, что говорит отец, того хочет Бог. То, чего хочет Бог, то хорошо и правильно.

Она говорила это все уверенно и оставалась вполне спокойной. Правда, ночью несколько раз плакала.

Наутро Андрей ушел на работу, еще не веря в случившееся, а вечером нашел тщательно убранную комнату, без платьев, париков, журналов, духов и украшений. Еще Ава забрала магнитофон, который он ей подарил, пару фотографий и свой ключ от его комнаты. Два дня он прожил на автопилоте, а в выходной сел в машину и поехал к Аве домой, понятия не имея, о чем он там будет разговаривать и даже не позаботившись о переводчике. Он знал, где находится дом, поскольку не раз подвозил туда Аву и здоровался с ее семьей. Это был обычный крестьянский двор, на который выходили двери нескольких круглых хижин, окружающих его по периметру. Двор был, как обычно, идеально чист, тщательно подметен – ни клочка мусора, ни стебелька травы, ни даже листика от растущего здесь же дерева карите, чьи плоды по вкусу промежуточны между медом и сушеной дыней. Колодец с деревянной крышкой, очаг из нескольких камней с большим котлом, кустарно отлитым их алюминия, выдолбленная из ствола дерева большая ступа с тяжелой двуручной толкушкой, несколько калебасов, массивные скамеечки.

Отец, пожилой полный человек с добрым, постоянно улыбающимся лицом, был дома. В молодости он был обычным старателем, и как-то раз его шурф наткнулся на богатое гнездо золота, отчего в тот сезон он хорошо заработал. На вырученные деньги, благодаря природной коммерческой сметке, он стал продавать и покупать, что придется: арахис, золото, мелкие партии товаров из Гвинеи. Для их перевозки он приобрел лодку с мотором, которую сейчас водил по реке его старший зять. Заработанные деньги он, в основном, тратил на содержание своих двух жен и многочисленных детей и не стремился к расширению бизнеса. Он встретил Андрея с некоторым удивлением, но приветливо, усадил в грубосколоченное деревянное кресло, сам сел рядом. Из одной из хижин появилась Ава, одетая по-деревенски, вежливо поздоровалась и ушла обратно.

Разговор не складывался. Во-первых, Андрею было нечего сказать, во-вторых, его сонгайский язык был примерно так же плох, как французский собеседника. Наконец, хозяин взял инициативу в свои руки. Он послал куда-то мальчика на древнем велосипеде, и через пять минут на том же велосипеде во двор въехал Кулибали, который тоже имел подругу в деревне, и бывал у нее по выходным. Хозяин пригласил их внутрь дома, подальше от множества любопытных глаз. Бывать внутри сельских домов Андрею почти не приходилось, все приемы обычно происходили во дворе, и сейчас он, непроизвольно разглядывал обстановку.

Андрей вырос в маленьком сибирском городе, где был большой, богатый и разнообразный не по рангу города краеведческий музей. Говорили, что его создал какой-то крупный советский историк, находившийся в городе вроде как бы в ссылке. Андрей провел в этом музее немалую часть своего детства, и был многим ему обязан. Один из залов назывался там «Быт хакасов до Великой Октябрьской Социалистической Революции», и в нем стояли две разрезанные пополам, как две половинки калебаса, юрты: юрта бедного хакаса и юрта богатого хакаса. Все сельские дома в Африке, которые Андрей до сих пор видел, такие же круглые и конические, как юрты, были, безусловно, жилищами бедного хакаса, теперь же он попал в жилище богатое. Вдоль стен стояли жестяные крашеные африканские сундуки с имуществом, над ними деревянные полки с посудой, вешалки с одеждой. Единственное окно без стекла закрывается при необходимости деревянной ставней. Керосиновая лампа, кровать за занавеской. На желтых, гладко обмазанных глиной стенах синей краской нарисован огонь, какие-то фантастические растения, животные и рыбы. Изображения сильно стилизованы, почти иероглифы. С утра в доме прохладно, солнце еще не пробилось сквозь толстую соломенную крышу и не прогрело саманные стены.

Хозяин заговорил сам, любезно, но вполне определенно: он уважает Андрея и ничего не имел против его отношений со своей дочерью. Но теперь положение изменилось. К Аве посватался коммерсант из Верхней Гвинеи, достойный, уважаемые человек. Его первая жена состарилась, и Ава будет его второй, последней, любимой женой. Ее будущее и будущее ее детей обеспечено, и он, отец, может быть теперь за нее спокоен. Ты хороший парень, но скажи мне, у тебя есть жена в твоей стране? Андрей не мог этого отрицать. И ты ведь не собирался жениться на Аве? И не собирался увезти ее в свою страну? И сам не планируешь остаться здесь на всю жизнь? В любом случае ты уедешь. И какое будущее ожидает мою дочь? И опять оставалось только соглашаться. Но папаша не унимался, похоже, вопрос был продуман им основательно. Кулибали изо всех сил старался использовать при переводе как можно более нейтральные слова и тон.

– Согласен, моей дочери хорошо с тобой, но сколько это может продолжаться? Сейчас ее будущему мужу даже лестно, что из всех девушек большой богатый русский патрон выбрал Аву. Потому что она уйдет от тебя к нему и, значит, он не хуже тебя. А если она сейчас останется с тобой, а потом твоя работа кончится, и ты уедешь, получится, что ты ее бросил. Значит, когда ей сделали предложение, она отказалась, а когда ее бросили, предлагает себя? Это оскорбительно и неприемлемо для мужчины. Так что извини, но я должен думать о судьбе моей дочери.

Возразить опять было нечего. Старикан был на все сто прав. Сам родитель, Андрей не мог этого не признать.

– К тому же, – продолжал неумолимый тесть, я у тебя ничего не отнимаю. Ты сам скоро уедешь. Ваша работа идет нехорошо.

– Почему вы так думаете? – наконец, нашел, что возразить, Андрей. Он был искренне удивлен. Он был уверен, что с точки зрения нищих африканцев, ежедневно идущих в неравный бой с судьбой за чашку риса, его участок был оазисом достатка и процветания. Золото добывалось, техника ремонтировалась бесперебойно, зарплаты, немалые по здешним меркм, выплачивались день в день, что было вообще неслыханно. Дисциплина и порядок на участке были безукоризненны. Что еще?

– Рассказать, почему? – переспросил дед – Ну, слушай. Вы добываете вот столько золота, – он назвал цифры, весьма близкие к реальным, к изумлению Андрея, который считал их своим конфиденциальным секретом. – Вы продаете его вот по такой цене – цифра была точной. – А вот столько вы тратите на горючее. А вот столько на зарплату сонгайцам. И на зарплату русским. – И опять все было близко к истине. А еда, переезды. А налоги, которые вы платите в Сонгвиле. А кто платит за все ваши дорогие машины? Значит, вы зарабатываете меньше, чем тратите. Ни один хозяин такого не потерпит долго. Поэтому ваше предприятие скоро закроется.

Андрей в очередной раз убедился, что сонгайцы, никудышные механики, технологи и администраторы, были способными коммерсантми и экономистами. Как ни странно, от всего этого разговора он почувствовал успокоение. Он почти дружески распрощался с главой семейства, раскланялся во дворе с остальными (Ава вновь вышла и вежливо попрощалась с ним) и пошел вон со двора. Разговор помог ему вернуть душевное равновесие. Он тосковал, конечно, но уже не был как мешком пришибленный. И вовремя. Он, наконец, почувствовал, нарастающие тревожные нотки в голосе Алиевича по радио. Через пару дней тот его спросил:

– Как у тебя с личной жизнью?

– Никак, – бодро ответил Андрей, – живем только с производством.

– Ну хорошо, – одобрительно отозвался собеседник, – а то, говорили, у тебя сплошной медовый месяц. Сколько у нас золото в сейфе?

– Килограммов шесть будет.

– А деньги в кассе есть?

– Есть пока, на расходы хватит.

– Значит, скоро я тебя вызову. Приезжай, золото привези, заодно поговорим.

– Я могу найти, кого послать с золотом, не обязательно ехать самому.

– Нет, приедешь сам. Поговорить надо.

На следующую ночь в деревне стучали тамтамы. Приехали от жениха за невестой, то есть за Авой. Это не была свадьба, это был специальный ритуал прощания невесты с родительским домом, деревней, подругами и так далее. Под утро представители жениха под руки увели Аву к стоящему на краю деревни автомобилю, она, как положено, плакала кричала, выражала свое горе от расставания и отъезда в чужую страну. Вскоре и Андрей вместе с Евгением Петровичем, закончившем свою работу, выехал в столицу. Не без удовольствия, поскольку однообразную и ответственную жизнь на участке было приятно ненадолго прервать.

В столичном офисе народу порядком поубавилось. Остались Алиевич, Леонтий, да сонгайская женщина-бухгалтер.

– Значит, зачем я тебя вызвал – начал Алиевич, когда они приступили к разговору. – Во-первых, когда золото едет в поезде, с ним могут происходить разные приключения, а с тобой, я знаю, приключения происходят редко. Во-вторых, надо обсудить положение. Некоторое время компания находилась в приблизительном равновесии. Предприятие работало и было в состоянии поддерживать себя. А сейчас появились новые трудности, здесь, в столице. Если говорить упрощенно, то вот какие: ты знаешь, что мы получили большую концессию в соответствии с сонгайским Горным кодексом. По этому кодексу мы должны каждый год, пока не начнем официальную добычу, вкладывать в изучение концессии не менее миллиона долларов. В первый год мы отчитались всем завезенным сюда оборудованием и отчетом Виктор Викторовича. На второй год, как ты помнишь, от нас был принят проект валового опробования и технологических исследований. Сейчас пришло время сдавать отчет. Мы его сдали, как ты знаешь (Андрей знал это очень хорошо, поскольку сам составлял его по вечерам, в соответстви со своим же проектом). Теперь его у нас отказываются принимать. Не то, что прямо отказываются, но и не подписывают приемку. В мягкой такой форме говорят, что это не опробование и не исследования, а самая настоящая добыча. И что как представители государства, обязанные соблюдать закон, наблюдать за частным бизнесом и не допускать коррупции, и прочая, и прочая, и прочая, они принять этот отчет как вложения не могут. Отсюда автоматически вытекают два следствия. Первое – мы не выполняем обязательств по затратам средств на концессию. За это концессию подлежит у нас отнять. Второе – мы ведем без разрешения незаконную добычу. За это надо конфисковать незаконно добытое и еще оштрафовать на столько же. Дальше – все наше оборудование ввезено сюда беспошлинно на основе концессии. Поэтому, если концессию у нас отнимают, то оборудование надо либо вывозить из страны, либо платить пошлины по прейскурантной стоимости, которая во много раз больше, чем цена, за которую это железо можно здесь продать. Ну, и так далее, все накручивается, как снежный ком. Избежать всего этого можно одной, даже не очень высокопоставленной подписью в министерстве о принятии отчета, что раньше проходило за вполне приемлемую взятку. Сейчас разговор происходит на самом верху, и предлагаемый размер взятки превосходит все мыслимые пределы, как бы заранее исключает всякую возможность договориться. Мамаду Трейта разводит руками и вообще он от нас уже почти ушел к канадцам.

Эта ситуация имеет одно решение: вытаскиваешь из кармана пачку денег и говоришь: «Вот подпись – вот деньги». Обычно против этого они не могут устоять. Но мы сейчас и этого не можем. У Теймураза трудности в России, что-то свое, нас не касается. Он сказал: вы там выкручивайтесь сами, как хотите, но я вас больше финансировать не могу. А когда мы плохо держимся на главном направлении, сразу активизируются все остальные. Таможня, с которой было все решено, опять шевелится. Всякие кредиты, раньше готовые ждать, теперь ждать не могут. Даже давно уволенные служащие начинают чего-то требовать.Сразу со всех сторон война. Вот почему я попросил тебя приехать. Возможно, нам разрешать кое-что продать с выплатой пошлины от реальной продажной цены. Подготовь список, что можно продать, а что обязательно надо оставить для работы.

Это сделать было легко, у Андрея такой список, практически готовый, был с собой, поскольку он всегда полагал, что на участке было много лишнего. Остаток дня он провел, наблюдая, как кустарь-плавильщик превращает привезенный им золотой песок в слиток с помощью древесного угля и ручной воздуходувки и как торговец золотом взвешивает слиток в воде и в воздухе, определяя содержание чистого золота по формулам, придуманным еще Архимедом в ванне.