"ВОСПОМИНАНИЯ" - читать интересную книгу автора (Абкин Виктор Михайлович)

Виктор Михайлович Абкин
ВОСПОМИНАНИЯПредисловиеОт редакции
Часть 1Часть 2

Часть 1

Июнь 1941 г . выдался теплым, светлым, сухим. Самое время для отдыха. Самое время. И я числа 10-12 июня, получив путевку, выехал в Профессорский Уголок (ныне Рабочий Уголок) г. Алушты. Санаторий был недалеко от моря, стоял на горке, окруженный прекрасным парком. Большие светлые палаты на 3-4 человека, летняя столовая, киноплощадка, приличное культобслуживание и хорошее питание располагали к отдыху. Первая неделя, как правило, уходила на то, чтобы вволю выспаться. И я неукоснительно выполнял распорядок дня, в особенности «мертвый час», прихватывая даже лишку за счет полуденного чая (5 ч. вечера).

Но эта благодать продолжалась недолго. Находясь на пляже 19-20 июня, мы наблюдали передвижение военных кораблей и поняли, что происходят учения флота. Поэтому, когда 22 июня утром местные жители из обслуживающего персонала говорили о каком-то необычайном гуле, который они слышали под утро, никто на это не обратил внимания, считая, что этот гул – просто боевые учебные стрельбы флота. Все было спокойно до 10-11 ч. утра, хотя чувствовалась какая-то нервозность.

Когда по радио объявили, что в 12 ч. дня будет передано специальное правительственное сообщение, ни у кого из нас не зародилось даже сомнения в чем-то необычайном. К 12 часам все же все собрались у радиорупора. Речь т. Молотова, сообщившего о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз, произвела просто ошеломляющее впечатление. Что было делать? У каждого человека призывного возраста в военном билете лежало мобилизационное предписание. По такому предписанию я должен был явиться на второй день войны в г. Севастополь в какую-то воинскую часть. Но в первую очередь нужно было выбраться из Алушты и добраться до Симферополя.

Мы потребовали у дирекции санатория выдачи нам наших документов и вещей и отправки в Алушту. Директор или главврач (не помню, как тогда назывался глава санатория) наотрез отказался выдавать паспорта до особого распоряжения. Мы, группа молодежи, дали ему срок до двух-трех часов (после обеда) и предупредили, что примем свои меры. Собственно какие меры мы могли принять? Во всяком случае, это заставило его взяться за телефон и выяснять положение у своего начальства. После обеда мы все получили документы и вещи, а вот транспорта до Алушты так и не добились. Пришлось пешочком добираться до автостанции в Алуште. На автостанции на наши требования дать машину на Симферополь не обратили никакого внимания, заявив, что билетов нет и не будет, и чтобы добирались сами. Мы просили, чтобы нас рассаживали по 1-2 человека в проходящие, но и в этом нам не пошли навстречу. Что было делать? Не будешь же идти по горной дороге, с вещами, до Симферополя. Единственный выход – обратиться в горвоенкомат, благо он тогда находился недалеко от автостанции, на набережной. Пришли в военкомат.

Никто нас слушать не желает. К военкому не допускают – он занят. Тогда ребята поручили мне и еще двоим добраться до военкома и получить у него хоть какой-нибудь транспорт. Облеченные такими «полномочиями», мы просто ворвались в кабинет военкома, коротко изложили свою просьбу, дав понять, что срыв сроков, установленных мобпредписанием о явке в части, будет на его совести и ответственности.

Военком нам заявил, что он все понимает, но ничего практически сделать не может. У него транспорта нет, а автостанция ему не подчинена. Тогда мы ему предложили сделать отметку на мобпредписаниях о том, что отсутствие транспорта не дает нам возможности выехать из Алушты. И в этом тоже получили отказ.

Доложив ребятам о результатах переговоров с военкомом и выслушав соответствующие отклики, не подлежащие печати (а вернее, о безрезультатности таких переговоров), мы расположились во дворе военкомата, в душе надеясь на какой-то счастливый случай. Но эти надежды в течение ближайшего часа, конечно, не оправдались. А время близится к вечеру, и уже есть хочется, и переночевать негде.

И тогда мы решились на отчаянный шаг. Всей компанией, а нас было человек 8-10, двинулись на автовокзал и договорились «захватить» автобус. Нужно сказать, что в то время автобусы были на 16-20 человек. И вот из Ялты появилась очередная машина. В Алуште полагался 40-минутный отдых, так как выдержать Ялтинскую дорогу, с ее 340 поворотами, не так- то легко. Даже моряков и летчиков укачивало. Так вот, автобус остановился, пассажиры начали выходить, и кто-то из нас скомандовал: «Выходите с вещами». Ничего не подозревая, люди забирали свои вещи и выходили. Шофер пошел отметиться, а когда он пришел, мы заняли почти весь автобус и сказали водителю: «Погоняй быстрее – за места платим тебе». И уехали.

Подымаясь на перевал, мы уже встречали воинские части, идущие на Южный берег, артиллерию, какие-то обозы. Очевидно, командование боялось десанта, хотя ЮБК явно для крупного десанта не годился. Но части шли. Кто мог подумать тогда, что через каких-то 4 месяца нам придется под минометным обстрелом немцев в спешном порядке покидать Алушту и уходить по Ялтинской дороге.

Если бы какой-нибудь ясновидящий сказал нам об этом, его бы считали провокатором. Ведь мы – страна – собирались воевать на чужой территории, не отдавая ни пяди своей земли. Пяди не отдали – отдали полстраны, и в том числе Крым.

В Симферополе относительно спокойно, только полное затемнение свидетельствовало о чрезвычайных обстоятельствах. Народ бегал по магазинам закупать продукты. Дома было «не очень весело». Имея мобпредписание о явке на второй день войны в Севастополь, я все же решил пойти в военкомат узнать хотя бы номер части, куда нужно являться. К моему великому удивлению, в военкомате отобрали мобпредписание и заявили: идите домой, понадобитесь – вызовем.

Через несколько дней стало ясно, что нужно вывозить семью из города. Начались ежедневные ночные бомбежки. По тревоге укрывались в щели, вырытые в Ботаническом саду (ныне Детский парк по ул. Кирова). Чувствовалось, что эти щели – убежище ненадежное, хотя бы по той причине, что в этом же саду разместились противозенитные батареи, которые вели огонь по самолетам противника, ну а те не оставались в долгу. Во всяком случае, бомбы падали вокруг парка. На 5-й или 6-й день одна из бомб разорвалась в соседнем с нами дворе и сжала щель, в которой погибло 7 или 8 человек. Другая разворотила постройки в частном доме напротив нас (мы жили тогда на ул. Чкалова, 22, теперь это проспект им. Кирова). Гороно организовало выезд детей в сельскую местность, и жена, поступив воспитательницей в детсад, вместе с сыном выехали в район ст. Грамматиково. Я остался один, дожидаясь вызова в военкомат. Конечно, приступил к работе. Наша швейная фабрика им. Крупской полностью перешла на пошив военного белья и обмундирования. Так продолжалось до 4 июля 1941 г .

Ночью 4 июля прибежал связной из военкомата и вручил срочный вызов. Нужно было немедленно явиться в военкомат. Полное затемнение не являлось помехой, а вот военное положение (комендантский час) с 8 ч. вечера до 7 утра ставил под угрозу ареста каждого появляющегося в это время на улице без пропуска. Но что было делать? Решил так – пойду; задержат – пусть препроводят в военкомат, и цель будет достигнута. Пришел в военкомат, пройдя через весь город, не встретив на улице ни одного человека. Ни патрулей, ни милиции – никого нет.

В военкомате вручили повестку явиться в облвоенкомат к 8 часам утра. Чемоданчик уже был готов, а расчет на фабрике, думаю, как-нибудь получу. На следующее утро явился в облвоенкомат, встретил там еще 5 человек старых знакомых по 9-му полку (где мы были прикреплены для прохождения командирской учебы). Часов в 9 вышло какое-то начальство, проверило по списку явившихся, и нас отпустили до 2 часов для улаживания личных дел. На фабрике я получил полный расчет, трудовую книжку и кучу благих пожеланий. Запер квартиру, оставив записку, где я сейчас нахожусь, и явился в облвоенкомат. Здесь нас переобмундировали и зачитали приказ об организации отдельной роты облвоенкомата и назначении ее командного состава. Я был назначен командиром взвода. Отвели нам помещение бывшего клуба дома учителя и приказали дожидаться прибытия рядового и сержантского состава. На следующий день мы уже полностью укомплектовались людским составом, только не было оружия. С грехом пополам добыли 50 винтовок, получили патроны и начали нести службу по охране зданий и служб облвоенкомата. Так началась армейская служба.

Неприспособленность помещения, плохая организация питания (приходилось водить людей три раза в день в столовую, расположенную на Севастопольской улице) – все это полбеды. Хуже было в части обеспечения оружием. В самом деле, рота из 120 человек имела лишь 50 винтовок. Командный состав не имел совсем личного оружия.

В наряд уходил один взвод (30 человек). При смене на следующий день приходилось минимум 10 винтовок отбирать у сменяющихся и передавать заступающим в караул. Это ли не нарушение устава?

А как вести занятия с личным составом? Эти и ряд других вопросов заставили обратиться к облвоенкому с просьбой о помощи в обеспечении оружием. В результате нам выдали на руки предписание всем горрайвоенкоматам сдать роте все лишнее оружие, находящееся на складах военкоматов. Проведение этой операции поручили мне. Выделили автомашину ГАЗ-АА (полуторка), приказали взять 5 человек солдат и направиться в военкоматы, в первую очередь в Джанкой.

Военком, прочитав предписание, заявил, что оружия нет, вернее, есть, но только учебное, с просверленными дырками. Я потребовал допустить на склад и пригрозил позвонить в облвоенкомат о невыполнении распоряжения. На склад допустили. Оказалось в наличии около 15 винтовок боевых, ручной пулемет и два револьвера. Составили акт и, забрав оружие, уехали обратно в Симферополь. Приехав, вручил один наган командиру роты, а один оставил себе.

Этот первый опыт показал, как надо действовать, но чтобы вооружить полностью роты, пришлось мотаться по Крыму в течение почти двух недель. Не меньшей проблемой было ружейное масло и щелочь для чистки, ветошь и многое другое. Был безмерно счастлив, когда, возвращаясь из Евпатории и выйдя на расположение какой-то дивизии, уговорил начальника боепитания одного из полков «подарить» пару банок масла для смазки и штук 30 ружейных принадлежностей.

Разве можно было предполагать, что готовясь столько лет к войне, зная, что она неизбежна, в самом начале ее мы окажемся без основного ее элемента – без оружия.

Ежедневные ночные бомбежки, всевозможные слухи создавали в городе нервную обстановку. Поползли слухи о выбросе немецкого десанта, о шпионах и диверсантах. Доходило дело до того, что народ хватал на улицах «подозрительных» и препровождал в милицию или комендатуру, хорошо, если доставляли невредимыми. А зачастую по дороге избивали до потери сознания. «Подозрительными» оказывались все, кто был одет не так, как к этому привыкли: командир по знакам различия, в ботинках и обмотках, а не в сапогах, или знаки различия защитного цвета, а не красные, вообще всякое отклонение от формы. Люди рассуждают так: это диверсант, парашютист, который надел нашу форму, но плохо знает ее. Пусть комендатура разберется. Проявление патриотизма – прекрасное дело, но сколько людей, наших военнослужащих, пострадало из-за обмундирования не повседневного, а фронтового. Запомнился один случай, когда мне пришлось выручать начальника городской организации Осоавиахима.

Проходя по улице Кирова, увидел толпу возле аптеки (сейчас этого здания нет, теперь на этом месте построен универмаг «Центральный»). Подошел и спросил, в чем дело, чего собрались. Мне ответили: «В аптеке спрятался шпион». «Откуда это известно?» – спросил я. «Да как же, – говорят, – у него одна шпала в петлице, а на голове пилотка. Ясно, что не знает нашей формы. Вот мы и ждем, когда он выйдет, и отправим в милицию». Зашел я в аптеку и смотрю, у окошка выдачи лекарств стоит в очереди начальник Осоавиахима, с которым мы не один год были знакомы. Подхожу к нему, поздоровались и говорю: «Поскорей получай лекарство и идем со мной, выведу, может, не тронут». А он, ничего не подозревая, смеется и говорит, что сам может выйти, ему нянька не нужна. Ну, говорю, как хочешь, а только потом пеняй на себя. Получил он лекарство и направился к выходу и тут услышал: «Ага, идет, идет, готовьтесь, ребята, брать его». Только тогда дошло до него, что я не шутил. Пришлось взять его под руку и выйти вместе с ним, провести через всю толпу. Правда, в этом был риск. Мог же кто-либо крикнуть: «Смотри – и второй с ним шпион (или диверсант), хватай их обоих». И были бы мы вдвоем тепленькие. Но все обошлось благополучно. Ночью на улице ни одного человека – ни патрулей, ни милиции, как будто город вымер. Только во дворах у калиток дежурные с оружием – противогазами. Вокруг города зенитки, подымающие бешеный лай при очередном налете авиации противника, не помню, чтобы сбили хоть один самолет. Чувствуя такую безнаказанность, фашистские летчики летали очень низко. Положение на фронтах ухудшалось. Городские власти решили начать эвакуацию гражданского населения.

В первую очередь из Крыма выслали всех немцев. Немецкие деревни, а их было немало, опустели. Комплектовались эшелоны эвакуированных из предприятий. В этих условиях вернули детей, ранее вывезенных из города в сельские районы. Вернулась и жена с сыном. К августу немцы подошли к Перекопу, и там завязались ожесточенные бои. По железной дороге уже эвакуироваться было нельзя. С помощью военкомата на три семьи работников облвоенкомата, в том числе и на мою, достали машину, снабдили ее горючим, документами, и в начале августа они выехали на Керчь, чтобы там перебраться через пролив.

Я выправил семье два литера – один по Волге на Молотов и другой на Махачкалу – Гурьев, т. е. как можно подальше, и выдал аттестат на 500 руб. из 750, получаемых мною.

Перебираясь через пролив на катере и барже, на которой была размещена автомашина, они попали в сильный шторм и чуть не потонули. С большим трудом часов через 12 высадились на Таманском побережье и на машине двинулись в сторону Краснодара. По дороге машину отобрали, и пришлось всем ехавшим на ней на станции Крымская устраиваться на поезд, что в то время было неимоверно трудным. Поездом доехали до Сталинграда, а там с большим трудом устроились на пароход, идущий вверх по Волге. По рассказам жены и ее сестры (Тамары), сойти на пристань по пути следования, чтобы купить какую-либо еду, было очень опасно, так как не было уверенности в возможности попасть обратно на пароход. Так полуголодные, а часто и голодные добрались до Сарапула на Каме и, не имея больше сил, сошли на берег. Из Сарапула семью направили в деревню Подгоры, где жене предложили должность счетовода колхоза, а она на эту работу устроила Тамару, ведь надо было кому-то смотреть за 6-летним сыном.

После отъезда семьи на душе стало легче, хотя бы они избежали опасности остаться в оккупации, т. е. на верную гибель, а о себе не приходилось думать. Приблизительно в это время на базе нашей роты приказом штаба 51-й армии был организован отдельный особый батальон, в задачу которого входила охрана штаба армии, его передовых пунктов, борьба с диверсиями и авиадесантами, а в связи с отсутствием в Симферополе войск – и гарнизонная служба по охране всех военных объектов. В этом батальоне я был назначен командиром роты.

Выделили нам помещение школы за ул. Калинина, и ежедневно в течение недели нам присылали из военкомата десятки мобилизованных для отбора и комплектования личного состава батальона. Отбор проводили жесткий, как по физическим, так и по соц. политическим данным.

Старались укомплектовать подразделения комсомольцами и партийцами. А батальон был особый, отдельный полностью, со своим хозяйством, своей комсомольской и партийной организациями, да и численность порядочная – до 900 человек (три стрелковые роты по 140 человек, одна пулеметная рота, минометная батарея, взвод танкеток и взвод бронемашин, продовольственно-фуражная служба, обозно-вещевая служба, боепитание и прочие подразделения). И здесь стал вопрос об оружии. По наряду штаба армии на армейском артскладе нам предложили на выбор японские, румынские, немецкие, итальянские и другие винтовки. Все, кроме отечественных. И снова, несмотря на наличие работников боепитания, дело обеспечения батальона оружием возложили на меня. Что будешь делать? Приказ есть приказ.

Армейский склад помещался на территории совхоза «Красный». Потребовал в свое распоряжение автомашину и ежедневно приезжал на склад. Во-первых, категорически отказался от оружия иностранных марок. В самом деле, даже имея 2-3 боекомплекта патронов, где в бою взять боеприпасы к японским винтовкам? Пришлось договариваться с работниками склада, чтобы все поступления отечественных винтовок и пулеметов – ручных и станковых – передавались мне для батальона. И так в течение месяца удалось полностью вооружить батальон. Правда, плохо было с ручными пулеметами и пришлось взять английские «льюисы» образца 1915 года. Хотя они тяжелые, с сошками ( 14 кг ), громоздкие, но другого выхода не было. Наших «дягтеревых» ожидать не приходилось, зато станковые получил все «максима». Через некоторое время удалось получить несколько дягтеревских пулеметов. Бывали и казусы, свидетельствовавшие о формальной подготовке командного состава запаса. Нас (комсостав) систематически, ежегодно или в крайнем случае через год, брали на лагерные сборы, а зимой при полку ежемесячно (один день) проводилась командная учеба. По существу, «толкли воду в ступе». Каждый раз одно и то же – тактика по карте (одной и той же), задачи на ящике с песком, изредка стрельба из личного оружия (наган, пистолет), политзанятия. В декабре 1939-1940 гг. был в Днепропетровске на курсах усовершенствования командного состава. Много говорили о назревавшей войне и под большим секретом показали нам батальонные и полковые минометы, сказав пару слов об их тактико-технических данных. А о том, чтобы вести огонь из них практически, производить расчеты для поражения целей, об этом и речи не было.

При получении оружия для батальона мне предложили взять ротные минометы. Попросил показать их и увидел какие-то машинки (похожие на лягушек) с маленькой трубкой. Как ими пользоваться, никто не знает. Пришлось отказаться. А вот батальонные минометы взял. Их-то я видел в Днепропетровске. Вот тебе и переподготовка! Немцы уже несколько лет использовали минометы широко, а нам их показывали под большим секретом, да еще даже не показали, как ими пользоваться.

Вообще незнание иностранного оружия сразу же отразилось в боевой обстановке. Был и у меня такой момент на Крымском фронте под Владиславовкой. Остались мы без патронов и без гранат. Снабжение шло через Керченский пролив, и наши транспорты часто не доходили до Керченского порта. Немецкая авиация, подводные лодки, да и надводные корабли тщательно следили за подходами к Керченским берегам и часто топили наши транспорты. Так что мы сидели на голодном пайке и в смысле пищи, и в смысле боепитания. Оставшись без патронов и гранат, надо было срочно перевооружаться – благо немецких винтовок, патронов к ним и гранат у нас было предостаточно. Как это ни дико звучит, но нам почему-то запрещалось пользоваться трофейным оружием.

Но несмотря на такой запрет, я приказал командирам взводов, оставив у каждого бойца наши винтовки, вооружить свои взводы трофейным оружием и обеспечить большим количеством патронов. Пока происходила эта процедура, сам с политруком начал изучать немецкую винтовку. Важно было разгадать способ заряжения, открытия и закрытия затвора, постановки на предохранитель и систему прицела.

Приблизительно за час овладели этой премудростью, созвали командиров взводов, срочно обучили их, приказали обучить младший комсостав, а через них и всех бойцов. В общем, к вечеру рота уже удовлетворительно владела немецкими винтовками, тем самым одна проблема была решена, хотя за это хорошее и нужное дело мы рисковали получить хороший нагоняй от начальства. Во всяком случае, в дальнейшем у меня в роте каждый боец имел две винтовки – нашу и немецкую, а пользовались ими в зависимости от наличия боеприпасов. С овладением гранатами дело оказалось сложнее. Был у нас большой запас немецких гранат на длинных деревянных ручках. Прежде чем раздать гранаты, нужно было рассказать и показать людям, как ими пользоваться. А вот это оказалось делом непростым. Взял гранату и не могу найти место, куда вставляется запал. Значит, запал в середине. Как срабатывает запал? Бросил пару гранат – не взорвались. Значит, взрываются не от удара. Где-то есть какая-то штука, которая заставляет запал срабатывать. А где? И как? Внимательно осмотрел всю гранату и в конце ручки, в углублении, увидел что-то вроде шарика, который закрывает низ ручки. Ну, думаю, вот тут, очевидно, и есть разгадка. Взял пару гранат, залез в окоп, приказал всем отойти и решил дернуть за этот шарик – была не была! Ухватился за шарик, дернул, он вытянулся, потянул за собой тросик, внутри гранаты что-то щелкнуло. Ну, думаю, наверное, сработал запал, нужно скорее бросать – бросил – и при счете 3 граната взорвалась. Теперь все стало ясным. Вот так, практически, на ходу, рискуя часто жизнью, приходилось овладевать немецкой боевой техникой, чтобы можно было успешно вести бой даже при явном недостатке своих боеприпасов.

А жизнь в Симферополе продолжалась. Ежедневно проводились занятия по боевой подготовке с выходом на местность, по изучению материальной части оружия, политзанятия, строевая подготовка, в общем, как обычно в воинской части. Как ни странно, но и в этой «мирной» обстановке случались казусные моменты. Сразу после изучения ручных пулеметов «льюис» поступило приказание привести оружие и людей в полную боевую готовность. Естественно, нужно было в первую очередь снять с пулеметов арсенальную смазку (тавот), хорошо прочистить, смазать, чтобы работало оружие безотказно. Снять смазку – это значит полностью разобрать пулемет. Приступили к этой работе часов в 6 вечера. Приблизительно через час приходят командиры взводов с понурыми лицами и очень робко сообщают, что не могут разобрать пулемет. Ребята все молодые и первый раз видят английский пулемет «льюис». Еще в институте на военных занятиях по ВВДП (высшая военная допризывная подготовка), я это хорошо помнил, мы разбирали такой пулемет. Поэтому я уверенно повел своих комвзводов к пулемету и предложил внимательно наблюдать, как я буду разбирать его. Отделив все верхние, вернее, наружные части, приступил к отделению ствола, и тут получился полный конфуз – ствол не отделяется. Вижу, что для этого необходимо отделить приклад, а как это сделать, не знаю. Внешне – никаких признаков: ни шурупов, ни винтов, никаких защелок нет, а не сняв приклада, ствол не заменишь, а он заменяем, значит, какая-то чертовщина держит его, соединяя с прикладом. Бились над этой загадкой, наверное, более часа, перепробовали всевозможные способы, и хоть плачь – ствол не отделяется. В это же время приходят командиры других рот и робко спрашивают, боясь попасть впросак: «А вы пулемет уже почистили?» Они также не смогли отделить приклад, а некоторые сняли только верхний кожух, а дальше пойти не сумели. Что же делать? Спросить не у кого, и я принял решение – ломать! Подумал так – сломаю и увижу, как этот чертов приклад соединяется со стволом. Риск большой – шутка ли, при недостатке оружия сломать пулемет! А что было делать? Был у меня один парень – командир взвода, богатырского сложения, и я его попросил, приложив свою силу, сломать приклад. Он охотно взялся за это дело – как же, показать свою силу. И тут мне пришла в голову мысль – а не навинчивается ли приклад на выступ ствола? В нашем стрелковом оружии такой способ не применяется, может, англичане додумались? Говорю этому «ломателю»: «Попробуй покрутить приклад влево, не пойдет, тогда вправо».

И нашей радости не было предела – приклад повернулся, вывинтился, и можно было отделить ствол. А ведь сколько сил и нервов ушло впустую. Тут же сообщили в другие роты о нашем открытии. Но с этим пулеметом мы немало помучились на второй день, когда начали проводить контрольные стрельбы. Оказалось, что пулемет не желает стрелять очередями или вообще не стреляет, хотя на капсюле патрона след от бойка есть. Новая загадка. Думал, что замена бойка исправит положение, да не тут-то было. Другой боек, а запчастей был полный большой ящик, дает тот же эффект. Чуть ли не полдня потратил на разгадку этой загадки, но в конце концов установил, что все дело в регулировке боевой пружины. Попутно выявились разные вопросы, которые требовали своего решения, и их приходилось решать. Плохо, когда нет наставления (письменного) к иностранному оружию. Когда начальство услышало, что у меня «льюисы» нормально заработали, а в других ротах молчат, то меня обязали срочно провести занятия со всеми командирами рот и взводов по изучению английского пулемета. Через пару дней во всех наших подразделениях эти пулеметы «заговорили».

Отсутствие каких-либо частей в Симферополе привело к тому, что на наш батальон возложили обязанности по несению гарнизонной службы – в основном, кроме охраны штаба и подземного командного пункта, охрану еще шести наиболее важных военных объектов: армейский склад оружия и боеприпасов, расположенный в совхозе «Красный», склад боеприпасов в западной части города (ныне дорога на Николаевку), склад ГСМ (горюче-смазочных материалов) за вокзалом и еще 3 более мелких объекта. Таким образом, в наряд нужно было отправлять полторы роты. А командир роты в эти сутки нес службу как дежурный по городу, т. е. кроме караулов в его распоряжении находилась комендатура, и вообще он нес ответственность за охрану всего города. Остальные полторы роты, пулеметчики и минометчики, являлись дежурной частью. В общем, нагрузка была приличной. Немцы ежедневно, в особенности ночью, бомбили Симферополь, нарушали тем самым работу водопровода, канализации, электро- и телефонной связи, и все это нужно было восстанавливать, используя аварийные команды на предприятиях. Население же было занято на отрывке противотанкового рва, который опоясывал Симферополь с северной и южной сторон и который, кстати, нашими войсками не был использован для боевых целей. Во время одного моего дежурства в августе ночью немцы сильно бомбили город, и целую ночь поступали донесения о разрушениях, причиненных бомбежкой. В одном донесении значилось, что прямым попаданием разрушен жилой дом по ул. Чкалова, 22. Начал выяснять, какой же это дом пострадал и по рассказам пришел к выводу, что бомба попала в угловой 4-этажный дом за квартал от нашего дома. Зная, что этот дом густо заселен, был удивлен, что о человеческих жертвах ни одного слова. Объездив ночью караулы, вернулся с проверки только под утро и вышел из дежурки, а она помещалась по ул. Кирова против теперешнего ресторана «Южный». Время близилось к 7 часам, и уже начали проходить рабочие швейной фабрики на первую смену. Одна из работниц, которая жила рядом с нами, поздоровалась со мной и спросила: «Ну как вам это нравится?» Посчитав, что речь идет о бомбежке, я ответил, что это происходит каждую ночь и к этому следует уже привыкнуть. «Так вы ничего не знаете? – спросила она. – Ведь в ваш дом попала бомба».

«Вы сами видели, куда попала бомба?» – спросил я. Да, подтвердила она и пошла на работу. Взяв машину, поехал на ул. Чкалова. Смотрю, наш дом оцеплен милицией. Пройдя в дом, поднялся на второй этаж, прошел к нашей квартире, и глазам предстало такое зрелище: входная дверь перекошена и сорвана с одной петли, посреди первой комнаты зияет огромная дыра, рояль, стоявший в левом углу, весь изрешечен осколками, кушетка, стоявшая справа, также побита осколками, стена, отделявшая чердак, наполовину разрушена. В общем, полный разгром. И тут я вспомнил, что минут за 15 до бомбежки я был дома, взял чистые носовые платки и хотел еще отдохнуть на кушетке и даже прилег, но почувствовав, что засыпаю, а так можно было проспать до утра и не проверить караулы, встал и ушел из дому. Когда дошел до дежурки, началась бомбежка. Все решили эти 15 минут. Задержался бы дома – и поминай как звали. Через несколько дней нашел свободную квартиру на углу Кирова и Ленина и перевез туда оставшиеся вещи, не тронув только рояль – он был весь побит, да и через дыру в полу рискованно было перетаскивать. Теперь этого дома нет, он был снесен при окончании строительства кинотеатра «Симферополь». Во время дежурства приводили пьяных, лиц без документов, а однажды задержали лейтенанта, поднявшего стрельбу во дворе жилого дома по ул. Зои Жильцовой. Пришлось ехать на место разбираться. Оказалось – разведенный муж (лейтенант), приехав в командировку из-под Перекопа, пришел к своей бывшей жене, она его в квартиру не пустила, и он, будучи пьян, поднял стрельбу. Довольно часто приходилось выполнять обязанности почетного эскорта при похоронах погибших командиров на фронте (почему-то их привозили в Симферополь). Захоронение проводилось в Семинарском скверике и иногда на кладбище (старом, за стадионом). Вот тут-то нас однажды под вечер обстреляли, маскируясь нашими прощальными залпами. Последнее отделение для поимки диверсантов в районе завода (ныне «Сельхоздеталь») вернулось ни с чем. Во время одного моего дежурства по штабу фронта – штаб помещался в здании пединститута по ул. Ленина, рядом, в бывшем губернаторском доме, и далее по улице находились службы штаба и политотдел – из района двора политотдела при налете авиации противника были пущены две красные ракеты. Сколько мы ни искали – никаких следов ракетчиков не нашли. Да, это был не единственный случай целеуказаний при налетах. Значит, фашистская агентура действовала. Вот так протекала жизнь среди воздушных и иных тревог, несения караульной службы и подготовки людей к боевым действиям.

А обстановка все накалялась, бои на Перекопе уже ужесточались, и даже нам, батальону штаба армии, пришлось выделить роту для отправки под Перекоп на пополнение фронтовых частей.

Кроме воздушных налетов, были попытки нападения на охраняемые объекты, в особенности на армейский склад оружия и боеприпасов (совхоз «Красный»). И было это во время моего дежурства по городу. Приехав на место и расследуя действия часового, стрелявшего, по его словам, в нарушителя, я обнаружил на местности следы крови. Очевидно, нарушитель был ранен, и это подтверждало, что часовой стрелял не по померещившемуся ему человеку, а действительно по нарушителю. К тому же был обнаружен и лаз в заборе колючей проволоки, окружавшей весь участок склада. Наряду с этим бывали и случаи комического характера. Так, часовой (узбек), охранявший емкости склада ГСМ за вокзалом, отказался ночью сменяться с поста, не признавая ни разводящего, ни караульного начальника. Пришлось приехать на объект, но и меня он не подпускал, не признавая ни как командира его же роты, ни как дежурного по гарнизону. Не подействовали на него ни пароль, ни отзыв. Пришлось выставить недалеко от этого часового дополнительный пост, так как более 2-х часов часовой не имеет права стоять на посту, вернее, не должно быть допущено такое превышение установленного уставом времени. И только утром удалось сменить этого часового. Взысканий на него не наложили, а только больше в караулы не посылали, использовали на кухне.

А фронт все приближался. Уже слышны были орудийные раскаты, бомбежки участились, и чувствовалось, что назревают грозные события. В эти дни получил письмо от жены с указанием адреса нового места жительства – с. Подгоры Сарапульского района Удмуртской АССР.

Слава Богу, осели на место. Хотя документы были выправлены до Перми (Молотов). При отъезде семьи выдал им аттестат на 500 рублей из 750 рублей зарплаты, рассудив, что в армейских условиях (тем более фронтовых) деньги не нужны. И в дальнейшем при получении зарплаты переводил по почте их семье.

Днем 29 октября был получен приказ подготовиться к движению. Пришли подводы, упаковали вещи вплоть до матрацев и белья, погрузили на подводы. Выговорил у пулеметчиков место для боеприпасов к своим ручным пулеметам, в особенности к «льюисам» (английским), – где ты возьмешь в дальнейшем к ним патроны?

Ожидание длилось весь день 29-го, ночь и день 30 октября. В это время моя рота заступила в наряд по охране штаба армии, а я дежурным по штабу. Часов в 11 ночи получил приказ снять посты, собрать роту и привести ее на площадку в городской сад. К полуночи все было сделано и рота приведена в горсад, где уже находились роты нашего батальона и еще какие-то мелкие части гарнизона. Приблизительно в 1 час ночи (с 30-го на 31-е) мы двинулись по улице Ленина, завернули на ул. Салгирную (ныне Кирова) через мост и направились в сторону Феодосийского шоссе. Была тихая лунная ночь, город – как вымер, абсолютная тишина, ни одного человека, никакого движения. Жители не знали, что мы уходим. Только в стороне Севастополя полыхали зарева разрывов бомб, шла очередная бомбежка Севастополя.

Мне поручили выставить полвзвода в арьергард для охраны с тыла движущейся колонны. Переходя ул. Мичурина (ныне Киевская) у площади Куйбышева, заметил какие-то темные ручьи, текущие прямо по улице. Думаю, не закрыли воду. При очередной проверке тылового охранения обнаружил в руках солдат котелки и винный дух. Оказалось, что ручьи-то были не водяные, а винные. Это разбили бочки с вином на винзаводе, и мои подопечные не растерялись – набрали полные котелки вина, да и сами изрядно выпили. Что ты с ними будешь делать? Походной гауптвахты не существует. Так двигались почти без привалов всю ночь. Вдали виднелись какие-то пожары, но дороги были пусты.

Днем за Зуей нас два раза пробомбили и обстреляли немецкие самолеты, были раненые и убитые, противозенитных средств у нас никаких не было. К концу дня пришли мы в Карасубазар (нынешний Белогорск). Расположились на отдых, кухни начали готовить обед, и тут нас снова основательно пробомбили. Нас все время интересовал вопрос – куда мы идем? Здесь удалось выяснить, что направляемся мы в Феодосию, там будто бы нас ждут корабли на случай эвакуации с Крымского полуострова. Штабные работники нам сказали, что фронт на Перекопе прорван, но что в районе Владиславовки создан укрепленный район, и немцев на Керченский полуостров и в Феодосию не допустят. Хотя и мало утешительного, но стала известна цель нашего отхода.

Командный состав батальона расположился в комнате одного из домов в центре Карасубазара, начали смазывать и перевязывать потертости ног – все-таки за 15-16 часов движения преодолели 50 км , и в это время очередной налет и бомбежка. Недалеко от домика рвануло, и мы, сидевшие на диване, все были сброшены взрывной волной на пол. Во дворе этого дома находились кухни, несколько человек было ранено.

Часа в 4 дня накормили людей и думали отдохнуть, но не тут-то было. Вызвал меня начальник штаба и приказал выдвинуться на охрану города, перекрыть Симферопольское шоссе и с приданной пулеметной ротой обеспечить отход штаба и отходящих войск. Придано было также двое конных посыльных. Что делать? Приказ есть приказ, по действующему тогда уставу поставлена задача на оборону рубежа, и покинуть этот рубеж можно только по приказу свыше. В этой обстановке это значило остаться на верную гибель, ибо никакой поддержки ниоткуда нельзя было получить – ведь все отходили. А у нас не было ни гранат, ни мин, чтобы заминировать подходы, ни даже малых саперных лопат, чтобы как следует окопаться. Проводил нас на место комендант штаба и, уходя, отвел меня в сторону и тихо сказал: «Если трудно будет, отходи вот к тем горам», – и показал в противоположную сторону от Феодосии, т. е. к берегу моря. Меня это удивило, но пришлось принять как должное.

Расположив роту на высотках по сторонам шоссе, выслал боевое охранение и начал организовывать оборону. Выслал дозоры вправо и влево и обнаружил, что справа от нас стоит батарея противотанковых орудий, о чем мне комендант не сказал. Стало намного легче – все-таки не одиноки, да и против танков есть какая-то защита.

Стало совсем темно, и Карасубазар подвергся снова налету с сильной бомбежкой. Часа через два бомбежка повторилась и начались пожары, хуже всего, что загорелись дома, расположенные сзади нас, и хотя каждый боец соорудил из камней простейшее укрытие, все же освещенный фон выдавал наше расположение. Приблизительно в 1 час ночи послал посыльного (конного) с донесением в штаб армии, в котором просил, если есть, противотанковые гранаты. Но этот посыльный как в воду канул – не вернулся. Наверное, сбежал, возможно, он был местный. Часа в 3 ночи послал второго посыльного. Минут через 40 он вернулся и доложил, что штаба и нашего батальона на месте нет, а жители говорят, что они уже давно ушли. Как тут быть? Приказа на отход нет, а сидеть здесь и ждать противника бессмысленно, тем более, что всякое движение по дороге со стороны Симферополя прекратилось.

Посовещались с политруком и решили ждать до утра. Послал проверить состояние лошадей. Оказалось, испугавшись огня, лошади сбежали. Организовали с командиром пулеметной роты поиск их. Еле нашли, чтобы еще раз не сбежали, запрягли в подводы. Часов в 5 утра кто-то со стороны города подъехал на машине. Задержали. Оказался политрук из политотдела, разыскивает артбатарею. Из разговора с ним выяснил, что он привез приказ им (батарейцам) сниматься с позиций и следовать в какой-то поселок в сторону моря. А как же нам? Есть ли приказ для нас? Подумав, политрук сказал: «Хотя о вас мне ничего не известно, но раз снимается батарея, и вам тут делать нечего». В общем, договорились, что и нам он передал приказ отходить. Погрузили пулеметы, патроны, сняли охранение и пошли в направлении моста через реку. Уходили по улице, объятой пламенем пожаров, настроение было препаршивое. Дошли до речки, а моста-то и нет. Был разрушен бомбежкой, а сбоку догорала какая-то пристройка. Переправились через речку вброд, благо речушка небольшая и мелководная.

Через некоторое время подошли к совхозу «Мариано», кажется, так его называли. Пошли с политруком добывать пропитание. Добыли, именно «добыли», ибо добровольно ничего не дают, немного хлеба и какого-то сыра. Насильно прихватили пару лошадей и подводу – уж очень тяжелы были «легкие» пулеметы «льюисы» ( 14 кг не шутка) – и снова пошагали по очень неудобной лесной дороге. К концу дня дошагали до небольшой деревушки у подножия гор. Население – татары. Стараниями политрука татарина добыли барашка, и какая-то хозяйка взялась готовить с помощью наших бойцов обед. В этой деревушке обнаружили добротный амбар с большим запасом муки, круп, бочек с жиром. Оказалось, это склад питания для партизан. На наш вопрос, почему продовольствие до сих пор не увезли в горы, был невразумительный ответ – нет приказа. А ведь немцы-то на носу, через 2-3 часа могут появиться здесь. Скорее всего, этот склад так и остался не вывезенным в горы и, возможно, полностью достался немцам, а возможно, растащило население. Было у меня большое желание сжечь его. Да кто знает, может быть, партизаны успеют вывезти. Так и ушли из этой деревушки, не тронув склада. А по дороге в горы встретили 2 машины гражданских лиц, в основном молодежи, очень легко одетых. На вопрос, куда едете, получили ответ – по заданию. Ясно, что это были люди, направлявшиеся в горы для партизанской борьбы. «Почему вы так легко одеты?» – спросил я у одной женщины лет 30-35, ведь уже ноябрь, в горах скоро будет снег, и она довольно беспечно ответила: «А там теплую одежду нам выдадут». Какая непростительная беспечность!

Вошли мы в Ускутские горы. Настроение паршивое, скалы черно-бурые, дорога разбитая, на подъемах пробки от застрявших машин – вытягивают тягачи по одной. Ни пройти, ни проехать. Вверху пролетают немецкие самолеты, очевидно разведчики, каждую минуту жди бомбежки. Вот была бы каша, ведь деваться некуда – узкая дорога, сжатая с боков горами. На одном из подъемов простояли часа 3, а подводы бросить нельзя, там оружие и боеприпасы. Только ночью добрались до какого-то селения, кажется, это был Ускут, и разыскали свой батальон. Никто, конечно, нас не ждал, и были очень удивлены, что мы их нашли. Отдохнув до утра, часов в 8 в составе батальона двинулись дальше и вышли на берег моря. Была объявлена дневка. Погода прекрасная, солнечная, теплая, на море полный штиль, как будто бы никакой войны. А вот куда пойдем, никто ничего не знает. Нужно сказать, что войск скопилось порядочно. Оказалось – ночью в Карасубазаре было получено известие, что немцы прорвались к Владиславовке, поставив под угрозу Феодосию, и все войска, направлявшиеся туда, были повернуты в сторону моря. Потом стало известно, что наша остановка вызвана выяснением положения на южном берегу. Оказалось, что перевал перекрыт нашими войсками, и путь на Алушту и далее свободен. На следующее утро двинулись на Алушту, куда пришли только к вечеру.

И вот пример беспечности или просто военного недомыслия, чтобы не сказать худшего. На утро следующего дня наш батальон посадили на автомашины и повезли в горы на учения в сторону Ялты. Выгрузились, размяли после дороги ноги, и тут появилась легковая машина с посыльным от штаба – срочно затребовали возвращения в Алушту. Снова погрузились и поехали. В Алушту прибыли часа в 3 дня. Пообедали, получили дополнительные боеприпасы и пешим порядком отправились в сторону перевала. Вечером дошли до Верхней Шумы (ныне Кутузовка), встречая по дороге машины с моряками. В дальнейшем оказалось, что это первый морской полк отходил от перевала. У Шумы нас остановили и повернули обратно в Алушту, куда пришли поздно ночью. И вновь повторилась карасубазарская история. Мою роту, «усиленную» комиссаром батальона, еще одним политруком и отсекром комсомола, оставили на окраине Алушты, а остальные подразделения батальона ушли. Мне приказали ожидать дальнейших указаний от командира 421 стрелковой дивизии, которого я никогда не видел, и где он находится, не указали.

Но что же? Расположились у дороги на травке, бойцам разрешили спать, а сам с командирами промаялся остаток ночи, ожидая приказа. Утром, замерзшие, а ночи уже были холодные, все-таки ноябрь месяц, голодные, мы молча наблюдали, как с перевала скатываются какие-то части на машинах, а мы, как нищие, просим их сбросить нам хотя бы пару мешков с сухарями. Нашлись добрые люди – сбросили. Оказались ржаные сухари каменной твердости. Ничего – погрызли. В это же время на площадке перед подъемом из Алушты начали устанавливать тяжелые орудия, и через час они повели огонь по перевалу. Вот тут-то приехал связной и передал приказ, чтобы мы явились в Шуму к командиру дивизии. И снова пошли туда, откуда пришли.

Вместе с комиссаром явились к комдиву и получили задание – перекрыть дорогу, ведущую из заповедника на Ялту. Точка была указана на карте. Дорога к ней не была указана, а я другой дороги, кроме Ялтинского шоссе, не знал. И мы вновь вернулись в Алушту, чтобы идти по верхней Ялтинской дороге к указанной нам точке и занимать там оборону.

Как это ни странно, но топографических карт у нас не было. Нам выдали только географический обрез карты южного берега Крыма, правда, довольно крупного масштаба. А на географической карте дороги не обозначены. При проходе Алушты мы в районе набережной попали под минометный обстрел. Значит, немцы были уже достаточно близко, хотя мы слышали взрывы. Очевидно, наши саперы подрывали мосты и выступающие скалы на дорогах. Практика показала, что немцы удивительно быстро расчищали завалы на дорогах и буквально сидели у нас на пятках.

На подъеме к Ялтинской дороге я встретил милиционера, спросил его, здешний ли он, и, получив подтверждение, справился, как идти к указанному месту. Он подтвердил, что идем мы правильно, нужно двигаться по верхней Ялтинской дороге. На этом подъеме под обстрелом творилась невообразимая каша. Еле выбрались из нее, и тут какой-то командир, звания под плащ-палаткой не видно было, остановил меня и спросил, кто я. «Командир роты», – ответил я. «Так вот, – говорит, – я офицер связи, и приказываю вам занять оборону вот здесь, на подъеме, и сдерживать противника до тех пор, пока наши части не отойдут на достаточное расстояние». Нужно сказать, что в начале войны командный состав не именовался офицерами, а только командирами или начальниками. Наименование «офицер» ассоциировалось с белогвардейцами. Я и шуганул его как следует. А когда он показал документы, тогда сказал, что я иду выполнять задание командира дивизии и он отменить его не может, и повел роту дальше. Забыл сказать, что с нами была автомашина с минами и минометный взвод. Мы для быстрого передвижения поступали так: на машину сажали часть людей, она отвозила их километров на 10-15, потом возвращалась, забирала еще часть и отвозила к первой группе и т. д. Двигалась не только машина, но и люди были в постоянном движении.

На дороге творилось нечто невообразимое. В кюветах лежали, стояли брошенные машины, орудия, ящики со снарядами, с бутылками КС, всевозможное имущество, т. е. хаос отступления, и не какого-нибудь, а панического. Мы и здесь оказались замыкающими. Поэтому я приказал ящики с бутылками КС (самовоспламеняющаяся жидкость против танков) ставить на дорогу, авось какой-нибудь фашистский танк не заметит и напорется. На душе все тревожней, чувствую, что если немцы не остановились в Алуште, то скоро нагонят нас. По дороге прихватили пару мешков с орехами фундук, почему-то стоящих у дороги. Это было хорошим подкреплением. Ведь мы уже более суток кроме сухарей ничего не ели.

Так прошли Кучук-Ламбат, Биюк-Ламбат и дошли до какого-то поворота дороги, а их, как известно, было до Ялты свыше трехсот, и здесь нас остановили.

И остановил не кто-нибудь, а сам начальник штаба дивизии, который давал задание занять рубеж обороны где-то в заповеднике. Узнав, куда мы направляемся, был разъярен до невозможности. Оказывается, под Алуштой была другая ближняя дорога в заповедник, о которой мы не знали, а пошли по существу кружным путем. Иди доказывай начальству, что он нам не сказал о ближнем пути при даче задания. Прочистил нас с комиссаром как следует, даже пригрозил расстрелять, приказал – выдвинуться с ротой и приданными средствами (минометный взвод) к Биюк-Ламбату и поступить в распоряжение командира сводного батальона с задачей задержать противника на 1,5-2 часа, дав тем самым возможность отойти нашим частям. По существу, повторилась карасубазарская история – прикрывать отход, а сам – как сумеешь. Ну что ж – приказ есть приказ. Собрав и построив роту, без всякого отдыха повернули на 180 градусов и пошли обратно к Биюк-Ламбату. Дошли туда часов в 5 дня.

Встретил нас ст. лейтенант и представился как командир сводного батальона. Оказывается, батальон был спешно, на ходу сформирован из отдельных отходящих групп и одиночек, и его техника заключалась в одном станковом пулемете. А вот мы были единственной организованной ротой с минометами, ручными пулеметами и даже с одной танкеткой, которая за нами ползла, именно ползла, а не ехала, так как к горным дорогам совсем не была приспособлена. Собрав командиров, комбат указал участки обороны каждому подразделению: пулемет расположил на левом фланге на высотке, прикрыв его одним отделением, у дороги расположен отряд милиции (человек 50), моей роте отвел участок вправо от дороги.

Сколько я ни убеждал его, что выгодней мою роту расположить слева от дороги, ничего не помогло. Настаивал я на этом из простого расчета – по местности это был наиболее уязвимый участок, да и в дальнейшем при отходе, а он был неизбежен, было куда уходить – в горы. Пришлось срочно развести взводы на их участки, минометчиков оставил на левом фланге у дороги – их мины были на машине, там же оставил и свою подводу с боеприпасами и своей шинелью, еще в Симферополе подбитую подкладкой на ватине. Выбрал командный пункт и только организовал связь, как появились немцы. Следует сказать, что никакого шанцевого инструмента у нас не было, окопаться было нечем, да и времени не было. Каждый боец приспосабливался на местности в ямках, ложбинках, за кустами и т. п.

И начался бой. Разведка противника, напоровшись на огонь боевого охранения, отошла, но скоро появились бронемашины, которые повели пулеметный огонь, а затем подтянулись минометы, и на нас обрушился шквал мин. Нужно отдать должное немцам – у них хорошо было организовано управление огнем всех средств, очень быстро нащупывали цели и не жалели боеприпасов. Огневой бой продолжался до темноты, но и темнота не остановила его, только огонь приходилось вести по вспышкам и трассам трассирующих пуль, а большею частью по площади, по звукам. В какой-то момент комбат пришел ко мне, я был в это время во втором взводе, и предложил организовать атаку на противника. На мой вопрос, что это даст даже в случае успешной атаки, ведь развить успех мы сами не сумеем, а надеяться на подход подкреплений не приходится, этот новоиспеченный комбат заявил, что лучший метод обороны – это наступление. Видя, что его не переубедишь, я поставил вопрос так: нужна разведка противника, нужно определить объект атаки, пути подхода, ведь мы на высотке, перед нами лощина, немцы где-то на дороге, и дорога на уровне наших позиций, а значит, атака должна идти снизу вверх, движение среди кустов да еще в темноте. Не думает ли он, что потеряем только людей и никакой атаки не получится? Но все это его не убедило, и, уходя, он сказал – через 20 минут жду атаки и поддержу ее станковым пулеметом.

Посоветовались мы с политруком и пришли к выводу о бессмысленности атаки и решили выждать. Кроме всего прочего обнаружили, что с нами нет комиссара батальона, отсекра партбюро батальона, комсорга и еще одного политрука, которые все время находились с нами. Начали выяснять, где они, разослали посыльных и минут через 20 установили, что комиссар и отсекр выпивают в тылу батальона у танкетки, комсорг и политрук куда-то исчезли. Кстати об этом политруке – он был политруком пулеметной роты. Еще в Симферополе, когда мы получали обмундирование и нам выдали пилотки и фуражки, он попросил у меня фуражку, так как его была ему мала. Я отдал ему свою, сказав при этом, что форсить сейчас не время. На фуражку каску не наденешь, а на пилотку в самый раз. Но это его мало трогало. Он, очевидно, не представлял себе, что такое война. В самом начале боя здесь, под Биюк-Ламбатом, этот политрук (забыл его фамилию), услышав стрельбу, начал лихорадочно какой-то палкой рыть ямку. «Что ты делаешь?» – спросил я. «Сейчас закопаю сюда партбилет», – ответил он. «Зачем?» – «А вдруг попаду в плен!» – «Вот так ты обеспечиваешь стойкость и боеспособность наших бойцов», – сказал я и, присовокупив несколько слов явно не для печати, сказал ему, чтобы он близко не подходил к моей роте.

Огневой бой продолжался. Немцы были настолько близко, что нам были слышны их команды. То и дело слышалось: «Ахтунг» – «Фоер!» – и тут же серия мин разрывалась в нашем расположении. Через какое-то время перестал работать станковый пулемет – то ли его подбили, то ли вывел из строя расчет, во всяком случае, пулемет замолчал. С дороги нам во фланг начал бить броневик, причем с того места, где был расположен отряд милиции. Судя по огню, а броневик бил трассирующими пулями, он свободно курсировал по дороге, доходя даже до поворота у нас в тылу. Следовательно, наши части там сопротивление прекратили.

Приказал перенести огонь на фланг, на дорогу, но видимых результатов это не дало. Так продолжалось еще приблизительно с полчаса. Тут мы с политруком поняли, что мы остались одни и ведем бой уже часа 3, не менее. Следовательно, задачу выполнили и нужно отходить. Но куда? Уйти в горы не можем, для этого нужно пробиваться через дорогу, занятую противником, пойти вправо значит выйти на берег моря, а дальше? Решили отходить назад параллельно дороге, хотя для этого пришлось продираться через густой колючий кустарник. Собрали остатки роты и двинулись. При отходе меня здорово стукнуло что-то по голове сзади, и я даже пошатнулся. Политрук поддержал, и мы двинулись дальше. На следующее утро увидели на моей каске глубокую вмятину. Это значит, что пуля, попав в каску, ее не пробила, а срикошетила. Дошли до какого-то гребня высоты и только начали подниматься, как нас обстреляли из автоматов. Значит, немцы успели по дороге зайти к нам в тыл и выставить заслон. Пришлось отойти левее метров на 100, и вновь повторилась та же история. И вот здесь человек 10 татар заявили нам, что дальше они не пойдут. Что было делать? Расстрелять их нужно, но бойцы наши могут отказаться это сделать, да и вообще в такой обстановке расстрел произведет угнетающее впечатление. Решили отобрать оружие и патроны, отвести подальше от роты и отпустить. Так и сделали. Пулеметы «льюис» закопали. А патроны и винтовки роздали остаткам роты. И всего-то нас осталось 26 человек бойцов и нас двое с политруком.

Направились мы в сторону моря, надеясь наткнуться на дорогу, ведущую в сторону Ялты. Через какое-то время встретили пастуха, гнавшего отару овец со стороны Ялты. На наш вопрос, не встретил ли он немцев, этот татарин сообщил нам, что видел очень много их на Ялтинской дороге. Говоря откровенно, мы не совсем поверили ему, но все же убыстрили движение к морю. Вышли на берег и решили двигаться по берегу в надежде, что немцы, как правило, ночью прекращают боевые операции, так, во всяком случае, нам рассказывали на политинформациях.

Усталые, голодные, мокрые (пошел мелкий моросящий дождь), со взвинченными нервами после боя, двигались мы по песчаному берегу и уперлись в выступающую из моря скалу. Попробовали обойти ее, да не тут-то было. Кругом большие валуны, а море глубоко и неизвестна протяженность скалы. Попали в западню – назад хода нет, обойти невозможно. Остается только один выход – вверх. А скала-то почти отвесная. Что делать? Нужно использовать этот последний шанс. И мы полезли. Впереди один боец, за ним я – показывали пример остальным – и замыкающим политрук.

Говорить о трудностях подъема не приходится. Нагрузка порядочная: оружие, патроны, полевая сумка, планшет, каска, плащ-палатка, наган, сапоги – и все это весит, тянет вниз, а ты карабкаешься вверх, опираясь на какие-то незначительные выступы, по существу вслепую, без остановки, не зная пройденного пути и где конец подъема. И вот наконец услышал радостный вскрик бойца, ползущего впереди: «Площадка!». Он-то добрался, а я в это время потерял опору для правой руки и чувствую, что вот-вот сорвусь и не только сам расшибусь, но и собью людей, подымающихся сзади. В общем, груда костей была бы порядочной.

Мысль лихорадочно заработала… Нужно было срочно что-то придумать, чтобы не свалиться… И тут я вспомнил, что у меня на поясном ремне висит ножевой штык от СВТ (самозарядная винтовка Токарева) в виде кинжала. Выхватив кинжал из ножен, почти срываясь, я с силой всадил его в скалу по самую рукоятку и повис на нем. Мое счастье, что попал в какую-то расселину или в более мягкую породу камня. Нашел опору для одной ноги и крикнул бойцу на площадке: «Снимай ремень с винтовки и скорее спускай его ко мне!» И на этом ремне он помог мне добраться до площадки. Эта площадка тоже не была горизонтальной, а градусов под 45 уходила вверх, но все же была в какой-то мере пристанищем.

Сняв со своей СВТ ремень и связав с ремнем винтовки бойца, опустили вниз, чтобы помочь очередному ползущему. Его ремнем удлинили наш своеобразный канат и стали «выдергивать» наших «альпинистов», наращивая все время наш «канат».

Вот таким образом все благополучно поднялись до площадки, а дальше подъем был более легким – склон горы порос кустарником, а выше, очевидно, был засажен виноградником, и так добрались до верха и очутились на территории парка какого-то санатория. Потом разобрались, что это была Партенитская скала, а санаторий – работников просвещения. Прошли немного по парку и увидели бассейн, окруженный колоннадой, полный воды, которая хлестала из всех художественных фонтанов. Немного умылись, напились и отдохнули и двинулись дальше в сторону Аю-Дага. Тыльный дозор донес, что кто-то идет за нами. Повернув людей на 180 градусов, скомандовал «к бою», и мы залегли.

И тут услышали: «Братцы, не стреляйте – мы свои!» Как выяснилось в дальнейшем, это было 7 человек пограничников, которые оторвались от своих и последние уходили с погранзаставы. Так нашего полку прибыло. К утру дошли до совхоза, попросили какой-нибудь еды, но нам отказали. Под угрозой оружия дали полмешка каких-то сухофруктов, и мы двинулись по верхней дороге через гору Медведь в сторону Гурзуфа. Ближе было по нижней дороге, но она просматривалась со всех сторон. Часа через два встретили татарина, везущего на своем осле какие-то мешки. «Откуда, акай?» – «Из Гурзуфа». – «Немцы есть?» – «Есть, много…»

Если верить ему, то нет смысла двигаться на Гурзуф. Но твердой веры не было, и мы решили идти дальше, а там видно будет. Все равно другого выхода не было. Оставаться партизанить на горе Медведь – бессмыслица. Кроме того, что там питание не достанешь, она изолирована и нас бы уничтожили в течение одного-двух дней. Если немцы в Гурзуфе, то будем пробиваться. Не могли они уже дойти до Ялты. А по берегу – тем более. Начали спуск к «Артеку». К мостику выслали разведку, и тут над Гурзуфом появились немецкие самолеты и сбросили несколько бомб. На душе полегчало – не могли же немцы своих бомбить в занятом городе. Значит, татарин наврал. Мы быстрыми темпами прошли «Артек», и больно было видеть, как татары несут на себе кровати, матрацы, охапки одеял и другие вещи. Форменный грабеж. Мы рассудили, что это все же лучше, чем оставлять фашистам оборудованные помещения. Проходя по аллеям парка, бойцы спрашивали, разбивать ли скульптуры пионеров с горном, дискоболов и другие фигуры. Запретил это делать, сказав, что мы еще вернемся и нам это пригодится.

Вошли в Гурзуф, на улицах ни одного человека. В одном переулке почувствовали запах печеного хлеба. Подошли к пекарне, а там только выдали очередную выпечку и стояло несколько человек, ожидая продажи. Вот тут-то мы почувствовали страшный голод и, зайдя в эту пекарню, взяли по 2 буханки белого горячего мягкого хлеба на человека. Когда вышли к Ялтинской дороге, а это километра три подъема от Гурзуфа, хлеба у нас уже не было. Все съели, и неудивительно – ведь мы уже двое суток не ели. Нельзя же считать полмешка сухофруктов на 33 человека. Ялтинская дорога оказалась пустынной, и мы двинулись по обочине в сторону Ялты, будучи все время настороже.

В район Массандры подошли уже под вечер, поливаемые мелким нудным дождем, и заметили справа от дороги какие-то здания, возле них армейские кухни (походные) и несколько красноармейцев. Значит, тут находится какая-то часть. Зашли в ограду и расположились под огромным деревом, которое в какой-то мере предохраняло от дождя. Политрук пошел выяснять вопрос о питании. Оказалось, что здесь стоит саперный батальон, ужин кончился и накормить нас они не могут. Теперь уже вместе с политруком пошли снова к комбату, его не нашли, а его комиссар после довольно жарких переговоров дал распоряжение накормить наших людей и пригласил нас поужинать с его командным составом. Поели и начали выяснять, что они тут делают. Оказывается, стоят эти саперы тут вторую неделю, посылают отдельные группы на задания по подрыву дорог, занимают помещения бывшего санатория и спокойно ожидают указаний от своего командования. На вопрос, знают ли они, где фронт, где противник, говорят, что линия обороны проходит где-то у выхода дороги из заповедника на Ялтинскую, что там противник задержан. Слышали ли они что-нибудь о бое под Биюк-Ламбатом? Говорят, что кое-что об этом слыхали, что там погибла, обороняясь, какая-то часть, но это дало возможность организовать еще одну линию обороны на стыке дорог, которую до сих пор успешно обороняют наши войска. Когда мы им сказали, что мы из тех погибших при Биюк-Ламбате, нам не поверили, а мы их не стали уверять. Во всяком случае договорились, что мы остаемся с ними, пока не найдем свою часть. С саперами мы пробыли двое суток, а 8.11.41 г. батальон получил приказ выступить и двигаться на Севастополь. Наша рота в качестве прикрытия транспорта с саперным имуществом двигалась вместе с батальоном и днем пришла в Ялту. Остановились на отдых в здании техникума. Тут была группа студентов, которые, сидя на своих чемоданчиках, ожидали прибытия машин, чтобы эвакуироваться из Ялты. Куда должны направиться, они не знали. Жалко стало ребят и девчат. Ясно было, что никто за ними не приедет и останутся у немцев. Предложил им присоединиться к нам и в конечном счете довел их до Севастополя. Дальнейшая их судьба мне неизвестна.

Через пару часов двинулись дальше. Прошел слух, что фашисты стараются отрезать дорогу на Севастополь по старой Ай-Петринской дороге Бахчисарай – Ялта через Ай-Петри. Движение значительно убыстрилось. Дождь, слякоть, холод – моя шинель осталась на подводе, на мне только плащ-палатка – создавали «прекрасное» настроение. Начала сказываться усталость. Ведь двигались мы без привалов – нужно было быстрее проскочить через стык дорог Ялта – Ай-Петри в районе Алупки. Подкреплялись только вином. Жители растаскивали ларьки, магазины, винные подвалы и не скупились снабжать нас всевозможными винами. Кстати, на дороге подобрал двух девочек школьниц, которые шли из Ялты домой с рюкзачками, полными муки. Их родители послали в Ялту за продуктами, прослышав, что там открыли склады. Помогли им донести их небогатый трофей. В результате безостановочного 16-часового движения мокрые, голодные, уставшие до предела прошли Байдарский туннель (Байдарские ворота) и к часу ночи остановились в часовне на самом перевале. Дальше не было сил двигаться, и мы на каменном полу этого храма Божьего, подстелив под себя кто что имел, заснули как мертвые. Конечно, никакой охраны не выставляли, и нас можно было взять голыми руками. Семьдесят километров отмахать за 16 часов без единой остановки что-нибудь да значит. Только рано утром пришли в себя и начали спуск в Байдарскую долину. Появилось солнце, хоть немного обогрелись, но с солнцем прилетели самолеты противника и хорошо нас пробомбили и обстреляли из пулеметов. Были, конечно, убитые и раненые. Рядом со мной лежал фельдшер нашего батальона. После налета обнаружили, что вся пола его шинели, которая была сантиметрах в 15-20 от моей головы, полностью изрешечена пулями. И для него, и для меня 15-20 сантиметров решили: жизнь или смерть. На войне как на войне. Все решают секунды, сантиметры и просто счастье, ибо предусмотреть в мелочах ничего нельзя.

По верхней дороге, через Сапун-гору пройти уже нельзя было, она была под обстрелом противника. Нас направили по нижней Балаклавской дороге. Везде устанавливались орудия, рылись окопы – создавалась линия обороны. К середине дня дошли до Севастополя и тут надолго застряли, попав на какой-то распределительный пункт, где шла сортировка прибывающих людей по военным специальностям, краткий опрос и распределение по частям. Наших саперов сразу отделили и направили на соответствующие работы. Нас, несмотря на предъявленное удостоверение, что мы из отдельного особого батальона штаба 51 армии, направили в какую-то часть, оборонявшую подступы где-то в районе Черной речки. Так началась Севастопольская страда. Правда, нас накормили, выделили участок обороны, показали командира батальона, выдали боеприпасы, а дальше началась обычная фронтовая жизнь.