"Военный талант" - читать интересную книгу автора (Макдевитт Джек)

13

Что-то холодное коснулось моего лба. Я прислушался к ритму своего дыхания, но когда попытался шевельнуться, почувствовал легкое головокружение. Ребра болели, шея тоже, под прикрытые веки проникал тусклый свет.

— Алекс, с вами все в порядке?

Голос Чейз. Издалека. Вода капает в раковину.

— Привет, — произнес я, все еще плавая в полумраке.

Она взяла в ладони мою голову и прижалась губами ко лбу.

— Хорошо, что ты вернулся.

Я неуклюже потянулся к ней, Чейз отодвинулась и улыбнулась, но ее глаза остались серьезными.

— Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно.

— Кажется, ничего не сломано. Немного помят. Что ты там делал?

— Выяснял, что бывает с посторонними наблюдателями.

— Дать тебе лекарство?

— Нет, со мной все нормально.

— Может выпьешь что-нибудь? Я не очень в этом разбираюсь. У тебя могут быть внутренние повреждения.

Я взглянул снизу вверх в ее серые глаза. Не Квинда Арин, конечно, но в тот момент она выглядела очень привлекательно.

— Я чувствую себя превосходно. Как ты здесь оказалась?

— Меня вызвал Джейкоб.

— Джейкоб?

— Мне это показалось удачной мыслью, — сказал Джейкоб.

— Он заметил что-то неладное.

— Ты раскраснелся, — объяснил робот. — И дышал неровно.

— Поэтому он рискнул и отключил тебя от программы.

Чейз протянула мне стакан.

Я отхлебнул воды, попытался сесть, но у меня ломило все тело.

— Что случилось?

— Мы точно не знаем. Какой-то дефект в записи.

— Алекс, — сказал Джейкоб, — я просмотрел все сценарии. Включи ты другие модели, произошло бы то же самое. Даже битву у Волчков. Если бы ты вернулся к Хринвару вместе с десантом Сима, то обнаружил бы, что план отвлечения ашиуров не совсем сработал, и деллакондцев уничтожили. Это не те модели, которые мы скопировали.

— Грабитель, — сказал я.

— Да, — согласился Джейкоб.

Я снова сделал попытку подняться, но Чейз заставила меня лечь.

— Возможно, именно поэтому они разбросали простыни и украли книгу.

— Причем туг простыни? — спросила Чейз, решив, что она ослышалась.

— Вчера у нас был грабитель, который проделал нечто странное с постельным бельем, а также стащил сборник Уолдорфа Кэндлза.

— Для отвода глаз, — сказала Чейз. — Чтобы скрыть истинную причину взлома. Кто-то хочет тебя убить.

— Не согласен, — вмешался Джейкоб. — Я прервал запись, как только догадался о возникшей ситуации. Однако через несколько секунд программа все равно приняла бы меры для твоего спасения. То же относится ко всем записям. Твоя смерть в их намерения не входила.

— Похоже, они пытаются запугать тебя, Алекс, — сказала Чейз.

Им это удалось. По ее лицу я видел, что она об этом догадалась.

— Все наверняка связано с Гейбом.

— Да, — сказал Джейкоб.

Я искал пути достойного выхода из игры, не рискуя показаться Чейз презренным трусом.

— Нет ничего такого, ради чего стоило бы погибнуть, — произнес я.

Джейкоб молчал.

Чейз кивнула.

— Так безопаснее всего, — согласилась она после долгого молчания. Выглядела она разочарованной.

— Ну, хорошо, чего вы от меня хотите? Я даже не знаю, кто эти сукины дети. Как я, могу от них защититься?

— Никак.

В комнате стало очень тихо.

Чейз уставилась в окно, а я приложил руку к голове, стараясь выглядеть совершенно разбитым.

— Жаль, что этим ублюдкам все сойдет с рук, — наконец произнесла она ровным голосом.

— Кто-то, наверное, думает, — вставил Джейкоб, — что ты на верном пути.

— Кто-нибудь разбирается в этих штуках? — спросил я, вертя в руках кристалл с записью моделей. — Сложно перепрограммировать один из таких сценариев? Какая квалификация нужна для этого?

— Умеренная, мне кажется, — ответил Джейкоб. — Нужно переписать базовую программу и отключить программу комментатора, направленную на обеспечение безопасности участника. И еще необходимо отключить несколько дублирующих предохранительных систем. Проделать все это может и домашняя система.

— А ты бы смог?

— О, да. Довольно легко.

— Значит, кто-то узнал, вероятно, в библиотеке, какие сценарии я скопировал, получил дубликаты, перепрограммировал их на этот кристалл и подменил его.

Чейз смотрела в сторону.

— Мы могли бы запросить библиотеку и узнать, кто еще интересовался этими сражениями.

— Не помешало бы, — согласился я.

— Уже сделано, Алекс. Идентичный набор сценариев заказан два дня назад.

— Хорошо, — неохотно сказал я. — И кем же?

— В записи сказано — Габриэлем Бенедиктом.

На следующее утро Джейкоб небрежно заявил, что почитал о Кэндлзе и наткнулся на любопытную информацию.

— Он писал предисловия ко всем своим книгам. Тебе это известно?

— У нас есть или, вернее, были все пять его книг, — ответил я. — Не помню никаких предисловий.

— Просто они ужасно длинные, почти такие же длинные, как и сами книги. Поэтому их никогда не включают в сборники. Но много лет назад их собрал и снабдил комментариями Арманд Хэлли, выдающийся исследователь творчества Кэндлза.

Я с наслаждением ощущал тепло термопледа, окутывавшего мои избитые ребра.

— К чему ты клонишь? — спросил я.

— Я нашел у него описание событий на Каха Луане после оккупации Города на Скале. Там есть интересный портрет Лейши Таннер. Женщина явно обладала огромным мужеством.

— Из чего это следует?

— Помнишь, она говорила о толпе? Очевидно, Лейша не оставалась сторонним наблюдателем. У меня подобран материал. Если хочешь, посмотри.

— Давай.

— На экране?

— Прочти мне, Джейкоб.

— Хорошо. — Он помолчал. — Там довольно много говорится о политической ситуации.

— Потом. Что он говорит, о Лейше Таннер?

— Вечером того дня, когда они узнали о взятии Города на Скале, Кэндлз наблюдал, держась на безопасном расстоянии, за демонстрацией в студенческом городке.

"В качестве сцены они использовали портик столовой. Там с соответствующим моменту разъяренным видом сидели семь-восемь человек явно готовых перерезать несколько глоток ради правого дела. Выступала Мариш Камандеро, привлекательная и очень серьезная женщина, возглавлявшая факультет социологии. Как раз такой человек и нужен для преподавания социологии.

На площади собралось около двухсот демонстрантов. Число, возможно, и не очень внушительное, но кричали они громко. И были активны. Они толкались и возбужденно жестикулировали под свою ужасающую музыку. Завязались драки. Один молодой человек, по-видимому, пытался спариться с колючим кустом, повсюду валялись бутылки.

Камандеро размахивала руками и вопила об убийцах-"немых". Толпа сильно возбудилась.

Вдруг появилась Лейша и безрассудно подошла к толпе именно в тот момент, когда Камандеро заявила, что история переполнена трупами тех, кто не хотел или не мог бороться. Люди прячут головы в песок и надеются, что "немые" уйдут сами.

Толпа заревела в знак одобрения.

— Настало время, — говорила она, — встать рядом с Кристофером Симом.

Услышав имя Сима, толпа принялась во всю мочь скандировать его. Беспомощные глупцы, чья планета владела всего лишь парой дряхлых челноков!

Лейшу узнали, и шум утих. Камандеро, улыбаясь, ткнула пальцем в ее сторону.

— Доктор Таннер понимает "немых" лучше нас, — сказала она с притворной приветливостью. — Год назад она защищала своих друзей публично, заверяя, что этот день никогда не наступит. Возможно, она будет так любезна и скажет, чего нам еще не стоит бояться теперь, когда захвачен Город на Скале?

Толпа пока не видела Лейшу, она еще могла выбраться оттуда, но предпочла остаться. Безрассудный поступок, особенно в такой момент. Даже какой-нибудь энергичный бухгалтер мог бы послать этих идиотов сжечь Капитолий.

Лейша гневно посмотрела на Камандеро, с явным презрением огляделась вокруг, пожала плечами и зашагала к портику. Толпа расступилась перед ней, но кто-то бросил в ее сторону банку из-под пива.

Камандеро подняла руки, успокаивая зрителей и призывая их проявить терпение и великодушие даже по отношению к тем, кто трусит перед лицом войны.

Лейша с королевским презрением шла сквозь толпу. Смотреть на это было приятно, хотя и страшно. Она поднялась по ступенькам на возвышение и остановилась перед Камандеро. Толпа зашумела. Издалека до меня доносились голоса людей да шум летающих над головой лодок.

Камандеро была намного выше Таннер. Они стояли лицом к лицу, молча глядя друг другу в глаза. Потом Камандеро отстегнула свой микрофон, однако продолжала держать его за шнур. Лейше пришлось бы встать на цыпочки, чтобы его достать.

— Я согласна, — дружелюбно произнесла Лейша, — время сейчас опасное.

Мило улыбнувшись, она повернулась к собравшимся. Камандеро уронила микрофон на платформу, спустилась со сцены и, растолкав толпу, вышла на площадь.

Лейша развивала достигнутый успех.

— Война очень близко, и, хотя мы пока не стали ее частью, это, наверное, уже неизбежно.

Раздались редкие выкрики одобрения, однако быстро стихли.

— Сегодня в городе полно подобных митингов, поэтому мы должны на минуту остановиться и подумать...

Недалеко от площади раздался взрыв, в толпе снова зашумели.

— ...подумать о том, что мы имеем дело с народом, очень похожим на нас...

Это вызвало протест. Кто-то крикнул, что они вовсе не похожи на нас, кто-то назвал их дикарями. Лейша спокойно ждала, когда ее снова станут слушать.

— Они умеют думать!

Я огляделся в поисках поддержки, спрашивая себя, что делать, если они стащат ее вниз, в толпу.

— У них есть этическая система, — продолжала Лейша. — У них есть университеты, где студенты собираются на такие же митинги и требуют отомстить нам!

— Сегодня они отомстили!

Опять зазвучали угрозы в адрес ашиуров, университета и Лейши.

— Да! Наверное, отомстили. — По ее лицу промелькнула тень боли. — Мы потеряли несколько кораблей с экипажами, я также слышала, эти "немые" убили несколько человек на планете. Теперь у нас нет другого выбора, как самим пролить кровь.

Толпа потрясла факелами.

— Стерва!

— Правильно, черт побери!

— Многие люди погибли. Как насчет них?

Я уже слышал ответ на этот вопрос: "Мы ничего не должны мертвым. Они не узнают, остались ли мы нейтральными или выступили, прославили ли их имена или забыли о том, что они когда-то жили среди нас". Но Лейша оказалась достаточно осторожной и не сказала ничего подобного.

— Мы еще сможем остановить бойню, если действительно захотим. А если нет, то по крайней мере, сможем сами остаться в стороне. Почему Сопротивление не получает никакой помощи от Окраины? Или от Токсикона? У них же есть боевой флот! Если ашиуры представляют угрозу для всех нас, почему они не выступили?

— Я скажу, почему! — яростно выкрикнул плотный мужчина, работавший над диссертацией по классической литературе. — Они хотят всеобщего участия! Мы находимся в зоне боевых действий, и если мы сами себе не поможем, зачем им рисковать своими людьми?

Толпа громогласно согласилась.

— Возможно, вы правы, — ответила Лейша. — Но правда в том, что Окраина и Токсикон не доверяют друг другу в значительно большей степени, чем инопланетянам.

Я придвинулся ближе. Вряд ли я когда-либо боялся больше, чем сейчас. В толпе я заметил людей из службы безопасности, но если этот сброд набросится на нее, они ничего не смогут сделать.

— Если вы всерьез решили принять участие в войне, — продолжала Лейша, — то следует подсчитать, какими силами мы располагаем. Насколько мне известно, у Каха Луан есть один эсминец. Вот и все. Один эсминец. Есть еще три или четыре фрегата, которые последний раз участвовали в бою более полувека назад. Есть еще несколько челноков, но им придется стрелять камнями, поскольку они не вооружены. У нас нет заводов, способных строить военные корабли, поэтому их придется покупать. Надо будет также провести в парламенте закон об огромном повышении налогов. И отменить бесплатное образование.

Она остановилась, оглянувшись на группу людей, сидящих позади нее. Самым известным среди них был Майрон Маркузи с философского факультета.

— Уверена, — улыбнулась ему Лейша, — что доктор Маркузи одобрит меры, которые понадобятся для сбора денег.

— Правильно, черт возьми! — прокричал кто-то из задних рядов толпы.

Маркузи оказался на высоте положения.

— Нас не волнуют деньги, доктор Таннер, — ответил он, пытаясь придать своему голосу побольше убедительности, но потерпел неудачу. — На карту поставлено гораздо большее, чем несколько стипендий. Мы говорим о нашей жизни, а, возможно, и о выживании человечества! Если не объединиться перед лицом общей опасности...

Его голос сорвался на писк, но ему громко зааплодировали.

Тут кто-то запел старинный боевой гимн Города на Скале "Кондор-ни". Его сразу подхватили, и вскоре песня уже гремела над площадью. А удрученная Лейша стояла, молча глядя на происходящее".

Следующие дни я провел в поисках любой информации о Таннер, связываясь поочередно с университетскими библиотеками и отдаленными архивами. Засыпал я за чтением работ Рэшима Мачесны. Мне удалось разок пообедать с Квиндой, и я получил огромное удовольствие, поскольку мы впервые провели вечер без обсуждения Сопротивления.

Через несколько дней после моего полета на "Кудасае" Чейз сообщила, что кое-что нашла. Она не захотела сказать, что именно, но была очень возбуждена. Известие не показалось мне особо радостным: я уже начал надеяться, что зашел в тупик и могу с чистой совестью отступить.

Через час с ужасно самодовольным видом появилась Чейз.

— Здесь собрание писем Уолдорфа Кэндлза, — сказала она, вручая мне кристалл.

— Привет, Чейз, — сказал Джейкоб. — Обед будет готов через полчаса. Как вам приготовить бифштекс?

— Привет, Джейкоб. С кровью.

— Хорошо. Приятно снова видеть вас. Очень хочется посмотреть на вашу находку.

— Спасибо. Я переговорила с сотрудниками отделов литературы и библиотек на всем континенте. Это нашлось в архиве небольшой школы в Масакане. Составлено местным издательством, но после смерти редактора официально не публиковалось. В собрание включена телеграмма от Лейши Таннер, посланная с Миллениума!

Миллениум — последняя информация в "Записках" Таннер.

Я вставил кристалл в считывающее устройство Джейкоба и сел на кушетку.

Свет померк.

Появилось изображение Таннер в легкой блузке и шортах. Видимо, там, где она находилась, было тепло.

— Уолли, у меня плохие новости.

В глазах Лейши застыла тревога. Ту женщину, которая, не дрогнув, стояла перед толпой на площади Каха Луана, что-то сильно потрясло.

— Мы оказались правы: Мэтт был здесь после гибели "Стращинского". Но деллакондцы пытаются скрыть это. Я беседовала с несколькими его знакомыми, но они или вообще не хотят говорить о нем, или лгут. Он им не очень-то по душе, Уолли, хотя они делают вид, что он им нравится. Я говорила со специалистом по компьютерам, ее зовут Малин или Монлин, не помню. К тому времени я уже поняла, что нельзя напрямую спрашивать о Мэтте, поскольку люди сразу притворяются, будто вообще ничего не знают. Поэтому, разговаривая с Монлин, которая слишком много выпила, я как бы невзначай сказала об общем знакомом, пару раз упомянувшим в разговоре ее имя. Она вроде бы заинтересовалась, но когда я назвала Мэтта, потеряла самообладание и так разозлилась, что разбила свой стакан и порезала руку. Она обозвала его предателем и сукиным сыном, кричала, что убила бы его, если бы могла. Я никогда не видела подобной злобы. Потом, словно кто-то повернул выключатель, она замолчала и не захотела больше ничего говорить.

На следующее утро за завтраком она заявила, что это была просто пьяная болтовня, и Мэтт ей нравится, хотя их нельзя считать хорошими знакомыми, что она сожалеет о его смерти и так далее. В тот же вечер она исчезла. Один из офицеров сказал, будто ее послали куда-то с поручением. Он не знал, куда именно.

Меня беспокоит вот что: Мэтта всегда трудно было понять, однако, он не относился к людям, вызывающим ненависть. Уолли, они его презирают. Его имя не просто вызывает раздражение. Все эти люди с радостью убили бы его!

Думаю, мне следует вернуться домой. Я устала от разговоров с военными, они слишком легко начинают ненавидеть. Но, Боже мой, как бы мне хотелось знать правду! Ведь не было никого, более верного Симу и проклятым конфедератам, чем Мэтт Оландер.

Это место превратилось в сумасшедший дом. Здесь полно беженцев с Илианды, их палатки стоят повсюду. Я смотрю на этих людей, лишившихся своего дома, и теряю мужество. Тебе известно, что ашиуры бомбили Пойнт-Эдвард? Почему они поступают так глупо? Я не могла бы сказать это никому другому, но иногда я спрашиваю себя, а не прав ли Сим в отношении ашиуров? Тяжело, Уолли. Действительно, тяжело.

Говорят, что завтра в городе выступит с речью Тариен. Он должен сообщить о выделении района для размещения илиандцев. Попытаюсь поговорить с ним, может, удастся убедить его расследовать дело с Мэттом.

Буду держать тебя в курсе.

Изображение померкло.

— Все?

— Другой записи нет, — ответил Джейкоб. — На этом кристалле.

— Это все, что есть, — сказала Чейз. — Во введении указано, что планируется издать следующие выпуски. Но ни один так и не подготовили. Умер редактор.

— Его звали Чарлз Паррини, из Милетского университета, — добавил Джейкоб. — Он умер тридцать лет назад.

— Издание мог закончить кто-нибудь еще.

— Возможно. — Чейз выпрямилась. — Значит, просто не опубликовали.

— Может, это и не имеет значения, — заметил Джейкоб. — Но ведь Паррини должен был собрать какие-то документы. Найдите их, тогда, возможно, вы получите ответы на свои вопросы.

Милетский университет располагался на Сиквине, самом маленьком из шести континентов Окраины, посреди пустыни, в городе Капучай. Паррини проработал там профессором литературы большую часть своей жизни. Библиотека была переполнена его книгами, этот человек оказался чрезвычайно плодовитым. Там можно было найти его комментарии к произведениям каждой литературной эпохи, начиная с вавилонской. Он редактировал несколько справочных изданий по великим поэтам и эссеистам, включая Уолдорфа Кэндлза, перевел целую полку ашиурской поэзии и философии. Всю вторую половину дня и часть следующего утра мы с Чейз работали в кабинете Гейба, просматривая эти книги.

Ближе к полудню Чейз позвала меня к терминалу.

— Интересный перевод сочинения Тулисофалы. Я ознакомилась с принципами, на которых основана ее этическая система: "Люби врага своего. Плати добром за зло. Справедливость и милосердие — краеугольные камни, праведной жизни, справедливость потому, что ее требует природа, а милосердие потому, что справедливость разъедает душу".

— Что-то знакомое.

— Возможно, существует единственная этическая система для всех разумных видов. Хотя у "немых" она, по-видимому, не имела успеха.

— Ты именно это хотела мне показать?

— Нет. Минуточку. — Чейз вернула на экран титульный лист и указала на посвящение. "Лейше Таннер".

Никто из библиотекарей не знал о Паррини. Для них он был всего лишь парой кристаллов в библиографическом зале и тремя коробками документов в хранилище. А может, там было четыре коробки? Точно никто не знал. По нашей просьбе коробки спустили в просмотровую комнату и продемонстрировали их содержимое. Мы обнаружили студенческие доклады, списки учеников, финансовые записи, устаревшие еще при жизни Паррини: счета за мебель, произведения искусства, книги, одежду, скиммер.

— Должно быть что-то еще, — сказала Чейз, когда мы сняли обручи и приступили к обеду. — Мы не там ищем. Составив первый том, Паррини просто не мог создать большой задел материалов для следующих книг.

Я согласился и предложил начать с литературного отдела.

Джейкоб уже держал наготове код связи, и сразу же после обеда мы подключились к убогой конторе с потрепанной мебелью, в которой находились два скучающих молодых человека. Задрав ноги и скрестив руки за головой, они развалились у старинных терминалов. Один — очень высокий, почти двух с половиной метров, другой — среднего роста, с ясными дружелюбными глазами и рыжеватыми волосами. На мониторе быстро мелькали отрывки текстов, но никто не обращал на них внимания.

— Да? — спросил тот, что пониже, слегка выпрямившись. — Чем могу помочь?

Он обращался преимущественно к Чейз.

— Мы проводим исследование о Чарлзе Паррини. Нас особенно интересуют его работы по Уолдорфу Кэндлзу.

— Паррини — жалкий писака, — сказал высокий, не меняя позы. — Скембли гораздо лучше разбирается в Кэндлзе. Или Кестлер. Черт, почти любой, кроме Паррини.

Первый, нахмурив брови, представился:

— Корман. Зовут Жак. А это Тэкстер.

Губы Тэкстера слегка приоткрылись.

— Что вам нужно? — спросил Корман, изучающе рассматривая Чейз. Она ему явно понравилась.

— Знаком ли вам перевод Тулисофалы? Почему Паррини посвятил его Лейше Таннер?

Корман усмехнулся, явно пораженный.

— Потому что, — он впервые взглянул в мою сторону, — она первая предприняла серьезную попытку перевести ашиурскую литературу. Никто ее, конечно, уже не читает. Современная филология более совершенна. Но Таннер проложила дорогу.

Чейз кивнула в своей лучшей академической манере.

— Вы читали работу Паррини об Уолли Кэндлзе? — спросила она, произнося слова отчетливее, чем обычно. — "Письма"?

Тэкстер вставил ногу в открытый ящик стола и подвигал его туда-сюда.

— Слышал о ней, — ответил он.

— Должны быть дополнительные выпуски. Они были составлены?

— Насколько я помню, — сказал Тэкстер, — он умер, не дойдя до середины проекта.

— Это правда. — Чейз перевела взгляд с одного на другого. — Может, кто-нибудь другой закончил начатое им?

— Не думаю.

Тэкстер растягивал слова. Очевидно, он не имел ни малейшего представления о предмете разговора. Он попытался улыбнуться, получил в ответ ободряющую улыбку Чейз и проконсультировался с компьютером.

— Нет, — сказал он через несколько секунд. — Только том первый. Потом ничего.

— Доктор Тэкстер, — я присвоил парню звание, которое вряд ли у него было, — что могло случиться с записями Паррини после его смерти?

— Мне придется это выяснить.

— Пожалуйста, — попросила Чейз. — Вы бы нам очень помогли.

Тэкстер выпрямился.

— Хорошо, я могу это сделать. Где вас найти?

Казалось, он обращается к телу Чейз.

— Вы можете дать нам ответ сегодня вечером?

— Возможно.

— Я вернусь, — улыбнулась Чейз.

После смерти Чарлза Паррини его документы попали в руки Адриана Монка, с которым он тесно сотрудничал. Тот должен был закончить второй и третий тома писем Кэндлза, но в то время работал над ныне забытым историческим романом "Маурина", эпическим изложением эпохи Сопротивления, увиденной глазами молодой жены Кристофера Сима. В результате он не закончил ни свой роман, ни собрание Кэндлза, а бумаги Паррини дочь Монка подарила библиотеке университета Маунт-Табор, где ее отец когда-то получил диплом.

Маунт-Табор расположен неподалеку от Бельведера, сравнительно небольшого городка в южном полушарии, находящимся в восьми часовых поясах от нас. Название университета — Гора Табор — несколько сбивало с толку: местность вокруг Бельведера абсолютно ровная. Как выяснилось, это учреждение основано церковью, а Маунт-Табор — библейское название.

Через несколько минут после того, как Чейз вторично переговорила с Тэкстером, мы оказались перед роботом, который присматривал за библиотекой университета после ее закрытия. Никаких неопубликованных материалов не было зарегистрировано ни под фамилией Монк, ни под фамилией Паррини.

Утром, к открытию библиотеки, мы вернулись. Молодой ассистент, к которому мы обратились с вопросами, проверил свой банк данных, отрицательно качая головой после каждого вопроса.

— Ни Монка. Ни Паррини. Извините. Хотел бы вам помочь.

То же самое сказал нам и робот, но с людьми легче разговаривать.

Мы настаивали, что материалы должны быть где-то у них, в конце концов молодой человек вздохнул и переключил нас на смуглолицую даму. Плотная, черноволосая, с резкими манерами, она всем своим видом давала понять собеседнику, что ее время — вещь драгоценная.

— Если что-нибудь появится, мы немедленно с вами свяжемся, — ответила она категоричным тоном, собираясь уйти. — Оставьте, пожалуйста, ваш код в регистратуре.

— Если их нет сейчас, — сказал я, — то они не появятся. Бумаги Паррини были подарены университету более двадцати лет назад.

Она остановилась.

— Ясно. Это произошло еще до меня, и, очевидно, их у нас нет. Нам дарят огромное количество рукописей, которым наследники, как правило, не смогли найти применения. К сожалению, мистер Бенедикт, мы склонны преувеличивать значение почивших близких для потомков... Вероятно, вам нужно справиться в литературном фонде.

— Я был бы вам крайне признателен, если бы вы смогли помочь нам, — настаивал я. — И я с удовольствием оплатил бы вам затраченное время.

Я еще никогда не пытался подкупить кого-либо, поэтому чувствовал себя не в своей тарелке. Бросив косой взгляд на Чейз, я заметил ее старательно сдерживаемую улыбку.

— Я бы с удовольствием взяла ваши деньги, мистер Бенедикт, но это не принесет вам никакой пользы. Если материалов нет в каталоге, значит их нет здесь вообще.

Я поинтересовался, не вызовет ли беспокойства в Совете попечителей Маунт-Табора сообщение о том, что библиотекари так небрежно обошлись с наследием Чарлза Паррини, и получил совет поступать, как сочту нужным.

— Думаю, это конец ниточки, — сказал я Чейз, когда мы вернулись в кабинет.

Она кивнула, и мы встали с кресел, в которых просидели большую часть последних двух дней. Было уже далеко за полночь.

— Давай немного подышим свежим воздухом, — предложила она, прижимая пальцы к вискам.

Выйдя из дома, мы мрачно побрели по лесной тропинке.

— И вообще пора все кончать, — сказал я.

Чейз молча смотрела перед собой. Ночной воздух был холодным, даже обжигающим, но приятным. Моя спутница погрузилась в свои мысли, а я, порадовавшись естественному окончанию дела, вдруг почти физически ощутил присутствие рядом со мной длинноногой Чейз.

— Я понимаю твое разочарование, — неожиданно сказала она.

— Да.

Глаза Чейз находились на одном уровне с моими, и я чувствовал на себе ее взгляд.

— Мне хотелось бы получить ответы на некоторые вопросы, беззастенчиво соврал я.

— Хорошо бы поймать того, кто играет с тобой в эти игры.

— И это тоже...

Черта с два!

Я попытался облегчить совесть, распространяясь о своей ответственности за поместье Гейба, о собственных проблемах и тому подобном. Мое вранье не имело никакого значения, поскольку Чейз все равно не слушала.

— Есть идея! — она прервала меня, будто я ничего и не говорил. Документы подарены дочерью Монка. Дар мог быть зарегистрирован в каталоге на имя дарительницы, а ее не обязательно звали Монк. Должно быть, в библиотеке не очень хорошо поставлена система ссылок.

Она оказалась права.

Упакованные в пластиковый контейнер материалы стояли в хранилище.

Смуглолицая библиотекарша попыталась доказать, что материалы закрыты для общего просмотра, но быстро уступила, едва я снова пригрозил ей обратиться к начальству. На этот раз с куда более обоснованными жалобами.

Она организовала доставку контейнера в просмотровую комнату, и когда мы прибыли, материалы уже лежали на двух столах. Молодой ассистент, с которым мы познакомились накануне, был приставлен помогать нам: заряжать блоки памяти, подносить вещи к свету, переворачивать страницы и выполнять другие физические действия, не доступные кристаллокопиям. Он подходил к делу очень ответственно, хотя работа, по-видимому, быстро ему надоела, и являл собой полную противоположность своей начальнице. Я подумал, что он слишком увлекся Чейз.

Два дня мы просматривали материалы, значительная часть которых состояла из корреспонденции, полученной и отправленной Уолдорфом Кэндлзом. Записана она была на кристаллах, каких-то старых катушках и цилиндрах, на различных типах волокон, уже не применявшихся в наше время, на системах светозаписи и бумаге.

— У нас будут проблемы, — сказала Чейз. — Где ты найдешь читающее устройство, в которое можно вставить вот это? — Она указала на кубик в руке ассистента. — Я даже не уверена, записана там информация или нет.

— В университете должно существовать необходимое оборудование, предположил я, обращаясь к молодому человеку. Тот энергично кивнул.

— У нас есть адаптированные считывающие устройства для различных систем записи, — подтвердил он.

Честно говоря, продираться сквозь эти письма было делом нелегким. С ростом популярности Кэндлза, круг его корреспондентов значительно расширился. Паррини нашел письма от обоих Симов, от людей, чьи имена вошли в историю Сопротивления, от государственных деятелей, участников войны, производителей оружия и социальных реформаторов, от теологов и жертв войны. Имелось даже описание церемонии вручения дипломов на Каха Луане, где выступал Тариен Сим. При обычных обстоятельствах он был бы один, но на этот раз присутствовал также посол ашиуров. Переводчиком была Лейша Таннер!

— Этой женщине нравилось играть с огнем! — прокомментировала Чейз.

О данном событии Кэндлз сообщал в письме, написанном за несколько недель до падения Города на Скале:

"Если любовь к церемониям что-то означает, то наши культуры, возможно, имеют больше общего, чем нам хотелось бы признать. Обе придают официальность различным событиям: рождениям и смертям, спортивным соревнованиям, выставкам произведений искусства, отдельным политическим выступлениям; и самому последнему церемониалу — войне.

Поэтому закутанная в плащ фигура посла, сидящего в стороне от почетных гостей, не выглядела такой уж неуместной. Судя по складкам одежды, его передние конечности были сложены на коленях. Капюшон полностью скрывал лицо. Даже в ясный солнечный полдень у меня возникло чувство, будто я смотрю в темный туннель.

Лейша, которой такие вещи были известны, сказала мне, что для посла все это было крайне тяжелым испытанием. Кроме того, ему могла угрожать и физическая опасность, так как люди из сил безопасности не сумели бы защитить его от решительного убийцы. К тому же он явно страдал от некоего физического давления, вызванного присутствием большого количества людей. Думаю, я чувствовал бы себя так же, если бы считал, что все хотят моей смерти.

Было произнесено много официальных речей об академических успехах и блестящем будущем. Я поражался самообладанию посла, сидевшего неподвижно среди нас, мне было неловко в его присутствии. Должен признаться, мне не очень-то нравилось это создание, мне хотелось, чтобы он ушел. Не знаю, почему. Это не имело ничего общего с войной. Наверное, мы никогда не будем чувствовать себя уютно в присутствии разума, облаченного в чуждую нам физическую форму. Интересно, не что ли настоящая причина нашей реакции на чужаков, которую принято относить на счет их предполагаемого проникновения в наш разум?

Университет попросил Лейшу быть переводчиком, то есть прочитать речь инопланетянина. Все знакомые настойчиво отговаривали ее, а некоторые даже намекали на предательство. Иногда мы забываем, кто наш враг.

Хочу заметить, что дружбой таких людей ей не стоило бы дорожить. К сожалению, среди них были Кантор. Лин Квен и молодой человек, которого Лейша, по-моему, любила.

Не имеет значения. Когда настало время, она была рядом с послом и выглядела такой же спокойной и очаровательной, как всегда. Она — настоящая женщина, Конни. Был бы я помоложе!..

Тариен Сим тоже там присутствовал. Его личность приобрела такое невероятное политическое значение, что его внешность могла вызвать разочарование. Тем не менее в нем было нечто величественное. В его глазах сияли лучи солнца, если ты понимаешь мою мысль.

На самом деле именно его запланированное выступление стало причиной появления посла. Ашиур хотел получить равные условия. Но я считаю это ошибкой. Контраст между Тариеном, его фигурой с ярко-рыжей бородой, его голосом порождающим революции, и молчаливой, зловещей фигурой посла едва ли мог быть более разительным.

Собралось более четырехсот выпускников, считая и тех, кто получал диплом второй ступени. Они сидели рядами на Мориенском поле, где студенты в течение четырех столетий слушали вступительную ораторию. Позади них толпа зрителей, гораздо более многочисленная, чем мне доводилось видеть за все годы присутствия на подобных церемониях, заполнила сидячие места и выплеснулась на легкоатлетическое поле. Присутствовали многочисленные представители прессы, целая армия сил безопасности, университетские службы, подкрепленные городской полицией, и несколько десятков явных агентов разных спецслужб.

Полдень выдался беспокойный. Все ожидали каких-то событий, боялись их пропустить, но, возможно, боялись также быть втянутыми в них.

Выступающие студенты говорили то, что всегда говорят студенты в подобных случаях, и их речи вызывали вежливые аплодисменты. Затем встал Президент Хендрик, чтобы представить Сима. Насколько я знаю, между университетом и правительством состоялось нечто вроде соревнования по поводу порядка выступлений. Хендрик хотел предоставить заключительное слово Симу и таким образом публично продемонстрировать, что он одобряет присутствие посла не более, чем остальная толпа. Но правительство настояло, чтобы почетный гость инопланетян был удостоен этой чести.

Толпа выжидала, пока Хендрик превозносил мужество Сима и его таланты в эти пагубные времена, а когда Тариен занял место на трибуне, разразилась бурей аплодисментов. Тариен пожал руки нескольким важным персонам, избегая смотреть на посла, обвел взглядом аудиторию и небрежным движением руки призвал ее к молчанию.

— Выпуск, — начал он, опустив традиционные приветствия, — это шаг в будущее. Хотелось бы поговорить о свершениях недавнего прошлого. О серьезных попытках избежать войны, объединить человечество, обеспечить безопасность и процветание каждому человеку. В конце концов, к этим целям мы стремились долгое время, но они оказались еще более недостижимыми.

Лейша неподвижно сидела рядом с послом. Ее лицо было напряженным, колени сжаты, пальцы стиснуты в кулак.

Не я один это заметил. Казалось, ее присутствие рядом с послом притягивает к себе взгляды, словно нечто непристойное. Мне и самому стоило большого труда подавить в себе подобное ощущение. Никому, пожалуйста, не рассказывайте, не то я стану отрицать это.

— К несчастью, — продолжал Тариен, — нужно сделать еще слишком много. Больше, чем может успеть мое поколение. Скорее всего, именно вам предстоит добиться окончательного успеха, когда все наконец поймут, что не может быть безопасности ни для кого в отдельности, что мира не будет до тех пор, пока ведущие войну не поймут ее невыгодности...

Я мог бы процитировать или пересказать всю его речь, Конни. Он так хорошо говорил. Если кто-то и может объединить передравшиеся планеты в Конфедерацию, то только он. Он говорил об отдаленных планетах, о мужестве, долге, кораблях, несущих идеалы сквозь звезды.

— В конце концов, — сказал он, — не оружие войны определит нашу судьбу, а оружие, которое сметало правительства угнетателей и амбициозных завоевателей с тех пор, как мы построили первый печатный станок. Или вырезали первые символы на табличке. Свободные идеи. Свободные идеалы. Всеобщая порядочность.

Время работает на нас. Противник, с которым мы сражаемся, который угрожал бы, если смог, нашему существованию, не может военными кораблями одолеть могущество разума, творящего великое!

Раздались первые редкие аплодисменты, потом они быстро разрослись и набрали силу. Одна из выпускниц, высокая, девушка с гордой осанкой, встала, ее черные глаза горели от возбуждения. Я сидел недостаточно близко, чтобы разглядеть слезы, но знаю, они были. Один за другим к ней присоединились другие, пока все не поднялись на ноги.

Тариен снова призвал к молчанию.

— Сейчас лучше вспомнить тех, кого мы потеряли, потому что они дали нам наше будущее. Они купили для нас время. Но придет час, когда мы сможем праздновать победу вместе, когда выполним свою задачу и дадим отпор нашим угнетателям.

На мгновение все застыли. От наступившей тишины звенело в ушах. Тариен поклонился.

— От лица моего брата и всех, кто сражается от вашего имени, благодарю вас.

Конни, это было великолепно! Вряд ли на поле нашелся хоть один человек, который не поменял бы с радостью свое нынешнее положение на какую-нибудь военную профессию и хорошую палубу под ногами. Чего еще можно желать от жизни, кроме как присоединиться к деллакондцам?

Ну, я вижу, как ты презрительно усмехаешься: вот Кэндлза несет, должно быть, стареет. Господи, помоги мне! Мы приближаемся к самому важному экзамену, который предстоит сдать нашему народу. И когда через много лет мы оглянемся назад, мне хотелось бы знать, что и я внес свой вклад...

Мне стало жаль посла, похожего на одинокий неловкий манекен, съежившийся перед лицом такой бури.

Напуганный Хендрик вышел на середину сцены. Мы забеспокоились, спрашивая себя, что будет дальше.

— Почтенные гости, — произнес он голосом, лишенным эмоций, — члены факультета, выпускники, друзья университета. Наш следующий оратор — посол ашиуров М'Кан Кеолтипесс.

Вдалеке, почти у горизонта, над линией деревьев взлетел скиммер. Мне показалось, я слышу шорох его магнитных двигателей.

Посол неуклюже поднялся. Ему было явно не по себе, то ли от местной гравитации, немного большей, чем на Токсиконе, где он работал до этого, то ли от понимания ситуации, не знаю. Лейша встала рядом. Она выглядела вызывающей и невозмутимой одновременно. Очевидно, она успела овладеть собой. И (тебе бы это понравилось) Лейша буквально взбудоражила толпу, предложив послу руку и проводив его к трибуне.

Он занял свое место, возвышаясь, как башня, над переводчицей. Из складок его одежды раздался какой-то треск, и Лейша достала блокнот. Очевидно, в нем находилась запись речи, которую она должна была читать. Но посол сделал знак, призывая отложить ее. Мы стали свидетелями старой игры, когда заранее приготовленное обращение выбрасывают прочь. Он ощупал складки своего капюшона, спустил его на плечи и остался с непокрытой головой, мигая от яркого солнечного света.

Он оказался очень стар, его пергаментное лицо выражало страдание. Единый настрой, созданный Тариеном Симом, продолжал существовать, но, казалось, толпа отступила на несколько шагов назад.

Посол вытянул длинные сухие пальцы с множеством суставов, туго обтянутых серой плотью. Они плясали в солнечных лучах, и в их грациозных движениях было нечто такое, от чего у меня по спине пробежал холодок.

Лейша следила за его пальцами, потом кивнула. Вероятно, она колебалась при переводе его первых "фраз", но ашиур, очевидно, настаивал.

— Посол благодарит меня, — сказала она, — и понимает, как для меня это нелегко. Он говорит: "Я понимаю ваш гнев в этот час". — Руки плели свой сложный узор. — Я хотел бы поприветствовать президента Хендрика, уважаемых гостей, преподавателей, выпускников и их родителей. И особенно, — он повернулся к Тариену Симу, сидящему далеко от него, — доблестного представителя мятежников, противника, которого я предпочел бы называть другом.

Ашиур остановился, и мне показалось, что я вижу на его лице искреннее сожаление.

— Мы желаем всем вам счастья. В связи с сегодняшним событием, когда молодежь выходит вперед, чтобы испытать свои знания и строить свою жизнь, мы особенно ясно понимаем, что мудрость у них еще в будущем. Учитывая обстановку, в которой мы сегодня встретились, это справедливо для обеих наших рас.

Голос Лейши, сначала слишком высокий и немного нервный, приобрел свое обычное звучание. Ее, конечно, нельзя сравнить с Тариеном Симом, но она все же была очень хороша.

— Выпускникам я хотел бы сказать, — продолжал посол, — что мудрость состоит в том, чтобы определить истинно важное, с подозрением относясь к любому взлелеянному убеждению, истинность которого настолько очевидна, что ее нет нужды подвергать проверке. Мудрость народа состоит в определении предела, до которого его представителям дозволено ошибаться.

Он остановился, давая Лейше возможность перевести дух.

— Сегодня я предпочел бы не говорить о политике, однако мой долг перед вами и перед моим народом заставляет меня ответить посланнику Симу. Сказав, что имеет место крупный конфликт, он, к сожалению, прав. Но борьба идет не между ашиурами и людьми. Она идет между теми, кто хочет найти способ уладить наши разногласия мирным путем, и теми, кто верит только в военное решение. В эти мрачные дни вам необходимо понять, что у вас есть друзья среди нашего народа и враги среди вашего собственного.

Наша психологическая реакция друг на друга создает напряжение, но его можно преодолеть. Если мы захотим. Если будем настойчиво добиваться этого! В любом случае, я умоляю вас не использовать его как основу для морального осуждения. Если мы совершим это преступление друг против друга, то возьмем на себя огромную историческую ответственность.

Я целиком согласен с замечанием посланника Сима. Несмотря на различия в культуре, внешности и восприятии, у нас есть один дар, который имеет огромное значение: мы — мыслящие существа. В этот день, под этим солнцем я молюсь о том, чтобы мы сумели им воспользоваться. Я молюсь о том, чтобы мы остановились в своем безрассудном беге и подумали!"

Я с опозданием заметил, что эта запись имела звуковую пометку: она предназначалась для другой книги, где предполагалось рассмотреть влияние, которому подвергался Уолдорф Кэндлз в молодые годы. Я удивился, почему события приняли такой ужасный оборот, если все, казалось, стремились поступать, как надо? Разве понимание ничего не стоит?

Не могу ответить на эти вопросы, подозреваю только, что в конфликте есть нечто неумолимо привлекательное, и мы до сих пор не поняли природу этого зверя.

Чейз обнаружила голографическое сообщение Лейши, отправленное с Илианды через тридцать два дня после предыдущего послания с Миллениума. Оно было коротким: "Уолли, посылаю отдельно письменное заявление Киндрел Ли, которой есть что рассказать о Мэтте. История дикая, я не знаю, чему верить. Нам нужно все обсудить, когда я вернусь домой".

— Не понимаю, — сказал я, глядя на дату, потом еще раз прочитал текст. — Послано с Илианды после эвакуации. Возможно, даже после разрушения Пойнт-Эдварда. В чем, черт побери, дело? Зачем она полетела туда?

— Не знаю, — ответила Чейз, роясь в кипах собранных нами документов.

— А где это заявление?

— Выслано отдельно. По-видимому, среди этих материалов его нет.