"Очень женская проза" - читать интересную книгу автора (Беляева Виктория)

Все к лучшему

Дверь открыла женщина, от которой и впрямь за версту несло гаданьями, ворожбой, чужими секретами. Черные волосы с проседью хранили следы малиновой краски, малиновый халат, когда-то атласный, давно вытерся на груди, темные глаза были внимательны и пусты одновременно.

Впустив гостью, она без единого вопроса развернулась и двинулась в глубь квартиры, указав попутно на грубо сколоченную лавку, где, стало быть, следовало расположиться. Гостья поспешно двинулась к лавке, как вдруг хозяйка обернулась и позвала довольно злобно:

– Ника!

Вошедшая остолбенела. Имя ее было редким, на лбу крупными буквами не обозначенным. Вот это сила, вот это дар – с первых секунд угадать…

– Чего? – лениво откликнулся сзади девичий голос. Ника обернулась – знойная дивчина той же пиковой масти, что и хозяйка дома, должно быть, дочь хозяйки, подпирала за ее спиной косяк.

– Уроками занимайся! – буркнула гадалка и исчезла за одной из дверей, выходящих в прихожую.

Дивчина вздохнула, медленно отлепилась от косяка и ушла, вихляя бедрами, в другую дверь.

Посидев немного на скамье, потными пальчиками потискав ремешок сумки, Ника дождалась наконец приглашения и вошла в кухню. Кофе пах одуряюще, заварен был очень крепко и без сахара. Хозяйка подала ей крошечную чашку, по краю которой вилась золотая истертая надпись – «Ресторан».

Обжигаясь, Ника выдула кофе, а чашку по наущению гадалки вывернула на блюдце. Черно-малиновая женщина тотчас чашку подхватила и уставилась на ее донышко, облепленное гущей.

– С тоской пришла, – констатировала она, вертя посудинку толстыми пальцами. – Что-то плохо тебе, девушка. Одна ты осталась.

Ника слушала затаив дыхание.

– И чего б тебе одной не остаться? – равнодушно продолжала гадалка. – Вина на тебе есть. Сильно ты, девушка, кого-то обидела. Давно когда-то. Вот теперь за этот грех и отдуваешься.

Она поставила чашку на стол и сложила на груди руки.

– И что же мне теперь делать? – спросила Ника дрожащим голосом.

Хозяйка пожала плечами.

– А что тут сделаешь?.. Найди того, кого ты обидела, попроси прощения, искупи свой грех – а все остальное судьба за тебя сделает.

Помолчав с полминуты, Ника поняла, что больше от гадалки ей ничего не добиться, оставила на столе смятую денежку и вышла вон, раздумывая над услышанным.

Дверь, обитая дерматином, открылась – за ней стоял мальчик лет семи и смотрел на нее снизу чудесными синими глазами.

– Ты почему не спрашиваешь, кто там? – загремел из глубины квартиры женский голос. – Ванька, сколько раз тебе повторять…

Вытирая руки о передник, хозяйка шагнула в прихожую и осеклась, уставившись на Нику.

– Привет, – сказала гостья, неуверенно улыбаясь.

– Ни-и-ка!.. Андре-е-ева!.. – Лицо хозяйки растянулось в приветственной улыбке. – Господи, сколько лет… Проходи, проходи…

С Лизой Ника не виделась ровно десять лет – со второго курса, когда та ушла из института, навсегда исчезнув из поля зрения общих друзей и знакомых. Разыскать ее адрес стоило Нике большого труда.

Лиза изменилась, конечно, но как-то не так, как ожидалось. Топая к бывшей подруге, Ника ждала и страшилась увидеть женщину спившуюся, постаревшую, опустившуюся, с печатью вечного горя на лице.

Ничего такого не было. Толстая, перекрашенная в блондинку, но все же прежняя Лизка была искренне рада Никиному приходу. Торопливо, хлопотливо она усаживала Нику на стул, вытирала пеструю клеенку на кухонном столе, доставала из холодильнику колбасу, масло, сыр, разливала чай, не прекращая болтать, смеяться, всплескивать руками. Ника смотрела на нее со все возрастающим удивлением.

– Ой, – спохватилась вдруг хозяйка, – а что ж я не спрашиваю… Никусь, может, случилось что? Так неожиданно, ведь столько лет прошло… Может, случилось что?

– Нет, – Ника помотала головой, – просто, захотелось увидеться…

– Ага! – удовлетворенно кивнула хозяйка. – Ну вот. У меня, как видишь, все очень просто. Замужем за инженером-строителем. – Она хохотнула. – Смешно, да? Ну, конечно, было время, когда хоть в петлю – платили обоим копейки, булку хлеба на три дня растягивали, в коммуналке комната три на два с половиной… Вспоминать не хочется! Ванька крошечным был, вся одежка – с чужого плеча, яблочка лишнего ребенку не купишь. Тяжело было, Ник, чего там… – Лиза вздохнула. – А сейчас вроде наладилось. Сашка мой в хорошую компанию устроился, они всякие такие элитные дома строят, начальником стал, зарабатывать начал. Квартиру вот эту купили, второго родили – тоже мальчик, Данила, четыре года уже, он сейчас в саду… Ой, да что я все о себе, – спохватилась она, – ты-то как? Еще красивей стала… Ника усмехнулась.

– Да я, Лиз, по-прежнему. Живу одна. Детей пока нет. Мужа тоже. Работа неплохая – преподаю, но в хорошей школе, там сплошные детки начальства всякого, а английский сейчас спросом пользуется, сама знаешь. Так что…

– Чего ж одна-то? – потряслась Лиза. – Как же это… Слушай, а как же Вовка тогда?.. – сказала и умолкла.

Вот и произнесла Лиза имя того, из-за которого лучшие подруги стали сначала врагами, а потом – просто чужим людьми. И произнесла так, что стало понятно – Вовка ею был давно и прочно забыт. Не так, как забывают по убеждению, когда просто стараются не думать, но все равно любимое имя, лицо всплывает в памяти, вызывая боль. Просто забыла – как что-то давно прошедшее, не хорошее и не плохое.

Однако вспомнила сейчас и нахмурилась, поглядела на Нику по-другому.

…Господи, как же тяжело достался Нике тот мальчик с истфака! Темные брови, девичьи ресницы, первый разряд по плаванию. Двигался как бог. Танцуя, сводил с ума девушек всех факультетов. А выбрал из сотен красавиц Лизку, внешними данными не блиставшую, вечную растрепу, смешливую и веселую.

Полтора года Вовка встречался с Лизой, а Ника, красавица Ника, лучшая Лизкина подруга, была при них третьей и локти кусала от злости.

Ухажеров хватало, но все это было не то. Вовка снился ночами, и сколько раз она случайно называла других ребят Володями. А Лиза с мальчиком заявление в загс подали – по секрету от всех, Лизка только Нике и рассказала.

Она не желала Лизе зла, она просто хотела быть счастливой. Зачем этому парню, красивому, уверенному, нужна была простушка Лиза? Не пара она ему, понимала Ника, и знала, что времени остается мало, женятся – ничего уже не изменишь. Так ей тогда казалось.

И однажды, когда Лизка сидела дома, зубря к зачету сложную систему времен английских глаголов, а Ника с Вовкой оказались на какой-то вечеринке, пошла с ним танцевать, прижимаясь всем телом, а потом все подливала водки в его стакан и снова тянула танцевать…

Проснулся Вовка в чужой квартире, долго смотрел на женщину, лежавшую рядом, молчал, курил. Ника делала вид, что спит. Случилось то, о чем давно мечтала, – а радости никакой. Более того, Нике хотелось сквозь землю провалиться от стыда и досады. Добилась, заманила пьяного парня в постель, раскрошила, как сухарик, чужую любовь. И что?..

Лизка в тот же вечер все узнала от кого-то, кто был на той вечеринке. Свадьбы не случилось. Через неделю Лизка из института ушла и исчезла из их жизни. Ника с Вовкой виделись только в институте – здоровались сначала сквозь зубы, потом и вовсе перестали.

Поэтому-то первой, кого Ника вспомнила после похода к гадалке, стала Лиза. К ней она и пришла каяться.

– Дура я была, – созналась она, боясь посмотреть Лизке в глаза.

Та сидела тихая, серьезная, молча хлебала чай. Из комнаты доносились дурацкие звуки – Ванька смотрел американские мультики, дублированные какими-то умственно неполноценными дядями и тетями.

– Прости меня, – попросила Ника. Лиза улыбнулась:

– А не за что!.. – Она помолчала немного, двигая по столу чашку, оставлявшую на клеенке мокрый след. – Знаешь, если б ты тогда Вовку у меня не увела, я бы за него замуж вышла. И Саню бы не встретила. Или встретила бы, да поздно было б. А я даже представить не могу, как бы жила без него. Он ведь меня до сих пор на руках носит, в прямом смысле слова! – Лиза хихикнула, потупившись. Ника недоверчиво смерила глазами дородную фигуру подруги. – Когда настроение хорошее – хватает на руки и кружит по комнате. Представляешь?.. Вот все говорят, что с годами чувства притупляются, а я думаю – это смотря какие люди. Вот мы уже восемь лет вместе, а он до сих пор мне с работы звонит – просто так, чтоб сказать, что любит. А я его как люблю, Никусь, ты просто не представляешь!

Лиза вздохнула, Ника вздохнула – каждая о своем.

– Вот правду говорят – что ни делается, все к лучшему, – говорила Лизка. – Я ведь тогда места себе не находила. Думала – умру, не переживу, что ты с Вовкой… А потом – Саня появился. Полгода за мной ходил, пока я не поняла, что это – мое, что это на всю жизнь. Так и получилось. А мальчишки какие у нас…

– Да, – согласилась Ника. – На Ивана посмотришь – сразу ясно, что дети рождаются от любви.

Лиза засмеялась – так, как смеются только очень счастливые женщины.

В холле ресторана было сумрачно, хотя за окнами полыхал яркий сентябрьский день. Вежливый администратор выслушал Нику, почтительно кивнул и повел за локоток к столику в углу.

Народу в ресторане не было почти, вот и столик, за который усадили Нику, еще пустовал. Человек, назначивший встречу в этом месте, должен был вот-вот появиться – Ника пришла минут на десять раньше.

Мишка Савин по прозвищу Сова был Никиным одноклассником. С малых лет отличался хулиганистым нравом и страстью к кулачным расправам. В безмятежном школьном детстве он несколько раз лупил Нику, выражая таким образом свою к ней симпатию. Класса с седьмого драться перестал, но стал смотреть многозначительно и однажды передал через кого-то из девочек записку – «Давай ходить. М.С.».

Нику не прельщала перспектива «ходить» с Совой. Он был некрасив, бесцветное лицо не выражало ничего, кроме привычной тупой угрозы. Кулаки, болтавшиеся в районе колен, всегда были крепко сжаты, с красными разбитыми костяшками, с обкусанными нечистыми ногтями. С десяти лет Сова курил и ругался матом. Несмотря на боевое прошлое и настоящее, не было в нем ничего романтического, что прельщает в хулиганах хороших девочек. Словом, Нике он совершенно не нравился.

На записку она не ответила, поэтому за ней последовала вторая, потом третья – «Я тебя л…». Проходя мимо, Сова прошептал хрипло: «Не согласишься – тогда и тебя, и себя…» – и провел по шее ребром ладони. В четырнадцать лет девушки склонны верить таким жестам и таким словам.

В тот же день мальчишки под предводительством Совы впервые опробовали то, что называлось «помацать телок за буфера»: отлавливали девчонок в тамбуре школы, где была предусмотрительно вывернута лампочка, и хватали их в темноте за разные места, кто куда дотянется, подбадривая себя молодецкими криками и ржанием. Девчонки вылетали из тамбура красные, визжащие и злые настолько, что ясно было как дважды два – злость напускная.

Ника топталась в вестибюле. Давно пора было идти домой, но прорываться сквозь темный многорукий тамбур было страшно. Можно было, конечно, посидеть спокойно, дождаться, пока мальчишкам новая игра надоест. Но с другой стороны, Сова был в тамбуре, и Нике до смерти любопытно было, как он себя поведет. Неужели после всех слов и записок тоже будет «мацать»?

Она открыла тяжелую дверь и шагнула в темноту. Темнота напряженно дышала десятком распаленных ртов. Помедлив, Ника сделала шаг вперед. Дверь за спиной закрылась. Где-то рядом что-то шевельнулось, и тут же от противоположной стенки раздался тихий голос Совы: «Это Ника». Шевеление замерло, кто-то нервно хихикнул, кто-то шепотом спросил: «Чё, Сова, жалко?», засмеялись уже трое или четверо. Сова тем же тихим голосом предупредил: «Урою». Смех умолк.

Ника сделала еще один шаг, потом еще – и благополучно достигла двери. Девчонки, оправляя растерзанную в битве школьную форму, ждали на крыльце, переживая и обсуждая впечатления. И недоуменно уставились на спокойную Нику, вышедшую из школы. «Ну?» – спросили у нее. Она пожала плечами, щурясь на апрельское солнце.

Так самый неромантичный и глупый парень в их школе, состоявший, казалось, из одних красных кулаков и мысливший, казалось, исключительно костным мозгом, дал Нике почувствовать себя настоящей женщиной, почти королевой, ради которой совершаются подвиги и под ноги которой летят в грязь дорогие шубы.

А ровно через неделю Сова избил самого тщедушного из их одноклассников, классического хлюпика и зубрилку. Избил жестоко, расчетливо, размолотив в кровь жалкую мордочку, сломав мальчишке ключицу и руку. Так уж получилось, что Ника это видела – и понеслась в школу, вцепилась в попавшегося по дороге завуча и с ревом потянула его на место происшествия. И тут же сбежала – Сова так и не узнал, кто привел завуча на задворки школы.

За нанесение школьному товарищу телесных повреждений средней тяжести Сову выперли из школы. В ШРМ он так и не устроился, на работу его не брали – болтался на улице, начал воровать, попался, был осужден условно, потом попался вторично и угодил в колонию. К неполным тридцати годам на его счету было четыре судимости.

Ника частенько вспоминала неудачливого ухажера. Ей казалось, что она виновна в том, что он, как принято было говорить, «оступился», «пошел по скользкой дорожке» и продолжает «катиться по наклонной плоскости». В конце концов, именно она приволокла завуча к месту преступления, и, не сделай она этого, кто знает, как обернулась бы Мишкина жизнь – глядишь, закончил бы школу, пошел в ПТУ, а то и в техникум, работал бы, женился, жил как все…

Пятеро громил вошли в зал ресторана, быстро, исподлобья осматривая помещение. Четверо отделились, сев за соседний столик, пятый же направился к Нике, приветливо улыбаясь. Она с трудом узнала Савина.

Он был шикарно одет. Умопомрачительной ширины брюки стекали к ботинкам, сиявшим как солнце. Дорогущий галстук цвета мечты украшал мощную грудь. Здороваясь, он сгреб Никину лапку крупными холеными руками, и Нику потрясли огромный перстень с синим камнем и ногти, над которыми, должно быть, ежедневно трудились пилки и щипчики маникюрши.

Стрижен он был, разумеется, коротко – однако не налысо. Зубы поражали воображение идеальной формой и девственной белизной фарфора. Словом, сидел перед Никой не малолетний хулиган с мутным тупым взглядом, а ярко выраженный криминальный авторитет, переживающий период максимального расцвета. Аль Капоне рядом с Совой отдыхал.

– Уж не думал увидеться, – весело сообщил Сова, налегая на стол, чтоб быть поближе к Нике. – Столько лет все-таки… Проблемы возникли?.. Никусь, ты говори, не стесняйся. Может, обидел кто?

– Да нет. – Она покачала головой, жалея, что нет в ее жизни ни одного врага, на которого можно было бы натравить всесильного Сову с его мордоворотами. – Я так, поговорить хотела…

– О чем? – Он поднял брови, демонстрируя удивление, и на миг Ника увидела перед собой глуповатого подростка.

Появился официант в белой рубашке, расторопно налил вина в бокалы поменьше, минералки – в бокалы побольше, принял от Совы заказ, восторженно улыбаясь и кивая так, что голова чудом не оторвалась.

– Слушай, Миш, – Ника хлебнула из маленького бокала для храбрости, – ты ведь так и не узнал, кто это тогда завуча за школу привел.

– Какого завуча? – Он замер с бокалом в руке.

– Ну, нашего завуча, Миш. Когда ты Нечипоренко бил, помнишь?

– Нечипоренко?! – Сова напрягся.

Ей вдруг стало страшно – а ну как разбередит сейчас затянувшуюся было рану, узнает Сова, кто его тогда сдал, – и что с ней, дурочкой, станет? Ему ж, поди, по тюрьмам остатки мозгов отбили, «Московский комсомолец» часто про таких, как Сова, пишет, им человека убить – раз плюнуть…

Она снова хлебнула из бокала и ринулась головой в омут:

– Это я виновата в том, что тебя из школы выперли. Это я завуча позвала, когда ты Нечипоренко… Ну, когда вы дрались… – Она покраснела. – Но ты пойми, Миш, это я не для того, чтоб тебе плохо сделать, я просто испугалась, думала, убьешь его…

– И что? – ничего не понимал Сова.

– Ну как – что? – озадачилась Ника. – Получается, что я тебя подставила. А ты и не знал…

– Хе! – Сова наконец расслабился, откинулся на спинку стула, закурил. – Брось ты, е-мое, в самом деле… Все я знал прекрасно, нашлись добрые люди…

– Как? – теперь поразилась Ника. – Знал? И ничего мне… – Она умолкла.

– А что я должен был, прибить тебя, что ли? – Он аккуратно стряхнул пепел. – Я для тебя, ясный перец, идиотом был, но не до такой же степени…

– Слушай, Миш, – со слезой в голосе завела Ника, – прости меня, пожалуйста. А?.. Если б я знала, что так получится – что тебя из школы выгонят, что ты в тюрьму попадешь, – Господи, да разве б я…

– Эй! – испугался Сова, видя, что Ника готовится плакать. – Ты чего?

– Жалко мне тебя, Миша. – Ника пыталась успокоиться.

– Жалко? Меня? – переспросил Сова и расхохотался. Охранники за соседним столом оглянулись на повелителя.

– Дура ты, Ника, – сказал, отсмеявшись, криминальный авторитет. – Чего меня жалеть? Что сидел я? А по-твоему, на зоне что – не люди, что ли? Знаешь, я так бы и сдох никем, если б там одного человека не встретил. Настоящий мужик был, царство ему небесное… Он меня из говна вытащил, реальное дело в руки дал, человеком сделал. Кем бы я был сейчас? Слесарем-сантехником?.. – Он снова перегнулся к ней через стол, перейдя на доверительный шепот. – Подо мной сейчас полгорода. Бабки, власть, тачки за пол-лимона баксов… Ты вообще такую сумму представить можешь?

Ника покачала головой – такая сумма представлялась с трудом.

– Я не выпендриваюсь, – хриплым шепотом продолжал Сова, – мне это на хрен не надо. Я тебе говорю, как реально дела обстоят. Вот.

Он умолк. Официант принес закуски. Ника ковырнула прозрачный розовый ломтик – то ли рыбы, то ли мяса, выглядит так красиво, что не разберешь.

– Значит, – подняла она глаза, – ты ни о чем не жалеешь?

Он усмехнулся – усмешка была похожа на оскал.

– Нет, Ника-клубника. Не о чем мне жалеть. Она помолчала еще немного. Потом поднялась.

– Ладно, Сова. Тогда прощай.

– Э! – заорал он, когда Ника уже выплывала из зала. – А чё приходила-то?

Не оборачиваясь, Ника пожала плечами. Телохранители приподнялись, готовые немедленно вернуть беглянку, Сова махнул им рукой:

– Вольно, пацаны. Можно закурить и оправиться.

Поезд пришел в Петербург утром. Соседи по купе, возвращавшиеся из Москвы, всю ночь не давали спать – пили коньяк и рассуждали о том, что столицу непременно вернут в Петербург, а Москва – большая помойка. После этих разговоров гипертрофированная помпезность Московского вокзала, ясно выражавшая всю ненависть питерцев к столице и приходящим оттуда поездам, вызвала у Ники тяжкий вздох.

Уточнив у служащего вокзала полученный адрес, Ника предварительно заглянула в ближайшую парикмахерскую. Там ей чуть не выдрали все волосы, но результат оказался даже лучше, чем ожидалось – зеркало отразило помолодевшую лет на пять Нику, невыспавшуюся, нервную, но все такую же пленительную, как раньше.

По сравнению с нарядной Москвой вторая столица угнетала серостью стен, обшарпанными фасадами и разбитым вдрызг полотном дорог. Ничего общего не было в нынешнем Петербурге с тем городом, в который она приезжала лет десять назад.

На такси – знай наших, Питер! – она доехала до Мариинки, нашла старый дом с классическим двором-колодцем. На ее звонок долго не отвечали, потом послышались шаркающие старческие шаги, мелькнул и погас свет в дверном глазке.

– Что-то не узнаю… – сказали за дверью растерянно, – вы к кому?

– К Роману, – ответила Ника, чувствуя, как моментально пересохло в горле.

– А Романа нет, – ответили удивленно.

– Это Ника, – сказала она. – Анастасия Ивановна, вы меня помните?..

Заскрежетали замки, дверь открылась. Низенькая седая женщина смотрела на Нику настороженно.

– Чего это вдруг? – спросила она довольно сурово.

– Романа повидать хотела. Но если его нет, я могу попозже…

– Роман в Австралии, – поджав губы, сообщила хозяйка. – Уже третий год. Приезжает нечасто.

Ника растерялась. Она как-то не думала, что лентяй Ромка может вдруг куда-то уехать, тем более в Австралию.

– Входи. – Анастасия Ивановна распахнула дверь пошире.

…Кофе варить в этом доме умели. Ника рассеянно крутила в руках чашечку, разглядывая гущу на дне, сложившуюся непонятными символами – крестики, кружки, загогулины, по которым кто-то умеет читать судьбу.

– Я не хотела делать ему больно, – говорила она тихо. – Просто… Анастасия Ивановна, вы Ромкина мать, вы не поймете, наверное, что кто-то может его не любить… Я видела, какой он добрый, как заботится обо мне, но это было не то… Он и в двадцать пять оставался маленьким мальчиком, у него были какие-то безумные проекты, мне тогда казалось – совершенно нежизнеспособные. Он как будто не жил, а играл в жизнь, понимаете? В сущности, я его так и воспринимала – как мальчика, не как мужчину.

– Зачем ты приехала? – спросила хозяйка, колупая ногтем пластиковую скатерть.

– Попросить прощения, – ответила Ника честно. Ее несостоявшаяся свекровь шумно вздохнула, подперла лоб рукой, глядя в стол.

– Ох, Ника, если б ты знала, что с ним тогда сделала… Господи, как же он убивался!.. Он ведь вены резал. – Голос женщины задрожал, она быстро вытерла глаза. – Пить пытался, да, слава Богу, не получилось… Год, наверное, был сам не свой. Я его утешать пыталась, даже знакомить с другими девушками пробовала. А он мне – мама, мне никто не нужен, мне без нее жить незачем… А потом – как подменили. Сменил работу, в гору пошел, изобрел один аппарат, все никак не запомню названия, в Австралию его пригласили поработать. Познакомился с хорошей женщиной, дочке их второй год, скучаю по ней – жуть!.. И знаешь, Ника, – она наконец посмотрела на гостью, – он приезжал, месяца два назад. Мы с ним старые фотографии достали… Так вот, он твое фото взял, долго так глядел, глядел, улыбался, потом и говорит – вот, мол, мама, если б не эта женщина, я бы так никем и не стал. Это, мол, она мне тогда сказала – ты не мужик, ты ничего в жизни не стоишь, это, мол, я из-за нее работать начал, в люди вышел… Ну, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло… Ты куда, Ника?..

– Спасибо вам, Анастасия Ивановна. Мне пора.

Ничего не получалось.

Соседка, обидевшаяся на Нику за то, что та не пригласила ее на день рождения, вместо веселого застолья отправилась гулять с собакой и нашла по дороге браслетик – «неширокий такой, с камушками, ну, вроде как стекляшки беленькие». Однако стекляшки эти она снесла ювелиру, и браслет оказался платиновым, а камешки – самыми что ни на есть бриллиантами, крупными и чистыми, как звезды над морем. Браслет был продан за такую цену, что у Ники мурашки по коже пошли.

Коллега на работе, у которой Ника зубами выдрала заветные академические часы, маялась избытком свободного времени и нехваткой финансов. Как добыть недостающих денег, она так и не придумала, зато с толком использовала появившееся время – пошла на шейпинг, похудела на пятнадцать килограммов, очаровала в новом весе довольно привлекательного мужчину со средствами и теперь собиралась замуж.

Ученик, бестолковый и хамоватый, матери которого она прямо заявила о полной неспособности отпрыска к языкам, бросил ненавистную английскую школу, перешел в спортивную и выиграл юношеский чемпионат страны по легкой атлетике.

И о ком бы она ни вспоминала, у кого бы ни просила прощения – над ней только смеялись. Выходило так, что все обиды, которые она кому-то нанесла, оборачивались благом. Она обижала людей – и жизнь их менялась в лучшую сторону. Об этом размышляла Ника, вычеркивая последний из списка своих грехов. Больше каяться было не в чем, а задания гадалки она так и не выполнила.

Да вообще ничего она не выполнила в своей жизни. Замуж не вышла, детей не родила, подвигов не совершила, любви настоящей не испытала. Жизнь ли ее обделила или сама упустила свои шансы – что теперь гадать, а только жаль себя, единственную и любимую, такую одинокую и несчастную, всеми брошенную, жаль до слез… И Ника заревела.

Бог с ними со всеми. Не у кого было ей просить прощения, кроме себя. Это себя она обидела, обездолила – своей гордыней, завистью, глупостью… Это себя надо было жалеть и спасать, и шла бы лесом дура-гадалка со своими дурацкими наставлениями!

Она рыдала долго, вдохновенно – покуда не зазвонил телефон и Лиза, голос которой она едва узнала, не пригласила ее стать крестной матерью младшего сына.

– Почему я? – сразу перестав плакать, удивилась Ника.

– Ну… – Лиза, судя по голосу, улыбнулась. – Крестные родители – они как бы немножко ответственны за нравственность крестника, за его порядочность и вообще… Кума-то мы давно нашли, а вот с кумой проблемы. Даньке пятый год, а все некрещеный – искали подходящую женщину. Нашли.

– Меня?!

– Ага! Я Сашке рассказала, что ты приходила. Рассказала, зачем. Он говорит – это ж кем надо быть, чтоб и за десять лет не забыть свою вину, прийти прощения просить? В общем, решили мы, что вторую такую не найдем. Так что соглашайся – долго парню нехристем ходить?.. И вообще, Ника, не пропадай больше…

…Открыв дверь, Тамара не прошла, как всегда, в комнату, указав пришедшим на деревянную скамью, а уставилась на гостей. Вид посетителей ясно говорил, что явились они сюда прямиком из загса, где только что зарегистрировали законные супружеские отношения. Лицо женщины, сияющее и счастливое, показалось ей как будто знакомым – должно быть, приходила уже. К ней частенько наведывались клиентки с молодыми мужьями, просили погадать на будущую семейную жизнь – но чтоб прямо в свадебном платье, в фате…

– Спасибо вам! – Невеста протянула ей букет в хрустящей обертке. – Вы так мне помогли! Я тогда все сделала, как вы сказали. И вот… – она прильнула к плечу мужа, – я его нашла. – Сверившись с выражением лица супруга, засмеялась: – Или он меня. В общем, мы друг друга нашли.

– Где? – глупо спросила Тамара.

– На крестинах. Крестили чудесного мальчика.

– А! – понимающе кивнула Тамара, как будто что-то припомнив.

Еще раз поблагодарив, молодые ушли. Тамара захлопнула дверь и уставилась на букет, который держала в руке. В коридор вышла дочь и встала, привалившись к косяку.

– Я что, кому-то посоветовала крестить мальчика? – спросила гадалка.

Дочь пожала плечами.

– Смотри-ка ты… – Тамара усмехнулась, раздумывая, куда бы пристроить букет.

– Это еще хорошо кончилось, – лениво протянула Вероника, накручивая на палец прядь черных волос. – Завязывала бы ты, мать, со своими гаданиями. А то насоветуешь что-нибудь, а клиент возьмет и помрет – посадят ведь!

– Не каркай! – буркнула гадалка, засовывая букет в пыльную вазу.

– Или просто кто-нибудь вычислит, что ни фига ты не умеешь, а только врешь всем, – продолжала нудить дочь. – У нас сейчас сколько за мошенничество дают?

– Много ты понимаешь! – взорвалась наконец Тамара. – Ты что, не видела – счастливые приехали, спасибо, мол, вам, и все такое… Умею – не умею, гадаю – не гадаю, какая разница-то? Главное – клиентка довольна… И вообще, иди уроками занимайся!..

Она хлопнула дверью, унося в кухню вазу с букетом. Дочь пожала плечами и пошла, вихляя бедрами, в свою комнату.