Жерар де Вилье Убить Ющенко!

Глава 1

Роман Марчук неотрывно смотрел в окно, выходившее на проспект Миколы Бажана, широкую магистраль, ведшую на восток посреди леса из укрытых снегом березок. Он обернулся назад и выругался.

— Что они там делают? Они опаздывают уже на час.

С руками, засунутыми в карманы кожаной куртки, с отвисшим брюхом, в складках которого исчезал толстый ремень его джинсовых брюк, он метался по комнатушке, как хищник в клетке, с неподвижным взглядом и искаженным тревогой лицом. Жидкие волосы на голове, двухдневная щетина и мятая одежда делали его похожим на бродягу.

— Они наверняка попали в какую-нибудь пробку, — выступила адвокатом Евгения Богданова. — Ты же знаешь, что в это время в центре очень трудно проехать.

Она сама подошла к окну и начала всматриваться в поток машин, движущихся от Южного моста, одной из четырех конструкций, перекинутых через Днепр, который лениво протекал посреди Киева, разделяя город на две части. В этом современном квартале на левом берегу не было ни окрашенных в пастельные тона зданий в стиле барокко, ни сияющих огнем церквей с позолоченными куполами, только унылые двадцатиэтажные коробки, выстроившиеся по обе стороны проспекта Миколы Бажана, как напоминание о Советском Союзе.

Здесь теснилась значительная часть из тех пяти миллионов жителей, которые населяли украинскую столицу. Многие из них оставили переживающий упадок индустриальный регион Донбасса в поисках хоть какой-нибудь работы.

Когда Евгения Богданова наклонилась вперед, ее черная кожаная мини-юбка, с разрезом с правой стороны, едва доходившая до верхней части бедер, задралась еще больше кверху. В белых сапогах на шпильках и облегающем свитере она выглядела просто-таки провокационно, как многие молодые украинки, жаждущие улучшить свое общественное положение. Вместо того чтобы кутаться, она даже зимой ходила с открытыми ногами и в коротенькой курточке на искусственном меху. В этом наряде, в сочетании с собранными в косу белокурыми волосами, чрезмерно накрашенными губами и глазами, полными бесстыдства, она притягивала к себе взгляды мужчин, когда пила чай в «Доме кофе», модном местечке возле самого Крещатика, игравшего роль киевских Елисейских Полей. Там можно было встретить политических деятелей, бизнесменов, журналистов, заходивших пофлиртовать с одинокими девушками.

Евгения Богданова неотрывно смотрела в окно; ее тоже начала охватывать тревога. Не может быть, чтобы ее надули! Начинало темнеть, хотя было лишь немногим больше пяти. Шестнадцатью этажами ниже едва виднелись очертания машин, сновавших в обоих направлениях. Отдельные снежинки смешивались с мелким дождем, еще больше ухудшавшим видимость.

Роман Марчук отошел от окна, бранясь сквозь зубы, потом вернулся обратно и встал за Евгенией Богдановой, внимательно рассматривая широкий проспект поверх ее плеча. Молодая женщина могла чувствовать его прерывистое дыхание у себя на шее. Какое-то время они молча наблюдали за дорожным движением, потом украинец снова взорвался.

— Тем хуже для них! Я ждать не буду! Я сваливаю!

И широкими шагами направился в сторону выхода из маленькой квартирки. Евгения бросилась вслед за ним, обогнала и стала поперек двери.

— Стой! Ты с ума сошел! Они уже едут. Ты ведь знаешь, что они должны отвезти тебя в Одессу. А потом на теплоходе ты отправишься в Россию. Пока все не уляжется. Они и денег тебе дадут... А потом, даже если у них какая-то проблема, ты же можешь переночевать здесь.

С умоляющим взглядом она положила обе руки на грудь Романа Марчука, прекрасно осознавая, что тот одним движением может без усилий устранить препятствие.

— А мне наплевать! — забрюзжал Роман Марчук. — Я уверен, что они бросили меня. И американцы меня ищут. Они наверняка знают, где я. Этот мерзавец Смешко заодно с ними. Пусти меня.

— Нет, — повторила Евгения Богданова, цепляясь за него. — Ты даже не знаешь, куда податься.

— У меня друзья в Днепропетровске, я уеду туда на поезде. Давай, убирайся!

Он схватил ее за руку, чтобы оттащить в сторону, и Евгения поняла, что сейчас упустит удачу. Ей тоже было непонятно это опоздание. Она уже получила пятьсот долларов за то, что приютила Романа Марчука, и получит столько же, когда те, кто обратился к ней с просьбой помочь Роману, приедут за ним, чтобы переправить в надежное место. Сумма для нее была значительной. Она уже грезила тем, как пойдет в ЦУМ, большой универсальный магазин на Крещатике, предлагавший косметические товары западного производства, недоступные для подавляющего большинства украинок. Последние вынуждены были довольствоваться подделками, вызывавшими порой сыпь на коже... А Евгении Богдановой было известно, что если она хочет наложить лапу на какого-нибудь богатого мужчину, то должна выглядеть очень привлекательно.

У нее оставалась только одна козырная карта. В момент, когда Роман Марчук схватил ее за талию, чтобы убрать с дороги, она обвилась руками вокруг его шеи, прижалась к нему всем телом и одарила полным сладострастия взглядом, таким, какой она использовала в «Доме кофе», когда флиртовала.

Зов «ночной бабочки».

— Роман, — начала она очень мягким голосом, — надо подождать еще немножко. Это в твоих интересах. А я помогу скрасить твое ожидание.

Продолжая говорить, она встала на цыпочки и, приблизившись лицом почти к самому его лицу, начала легонько тереться об него своим животом. Когда Роман Марчук почувствовал, как эта нежная плоть обволакивает его, он что-то коротко буркнул и прекратил отталкивать молодую женщину. Он машинально опустил руку на ее ягодицы, обтянутые черной кожей юбки.

— Что за глупости! — пробормотал он ради формы. — Они бросили меня, и теперь я буду выбираться из этого дерьма.

Он хорошо понимал, что не может оставаться в Киеве, не подвергая себя серьезной опасности, и что ему на самом деле следовало исчезнуть отсюда. Вот уже три дня, как он оставил свою работу официанта в «Мистере Снеке»[1] на Владимирской, ничего никому не объяснив.

— Они вот-вот приедут! — повторила Евгения Богданова убедительным тоном.

Она разжала руки и немедля взялась за работу, надавливая правой рукой внизу живота Романа Марчука, чтобы зажать между пальцами выпуклость, увеличивающуюся под его джинсами, а другой задирая свитер официанта и расстегивая пуговицу на его рубашке, намереваясь так добраться до его груди. Она схватила один сосок и начала мять двумя пальцами. Одновременно прильнула губами к губам Романа и бросила свой язык в атаку. Ей редко приходилось прилагать столько усилий, чтобы возбудить мужчину.

Результат был ощутимым... Через несколько секунд она почувствовала через ткань, как теплая твердая масса выросла в ее ладони, в то время как Роман принялся неуклюже мять ее груди. Наконец-то он больше не думал о том, чтобы уйти.

Воспользовавшись своим преимуществом, Евгения опустила «молнию» на джинсах и просунула руку вовнутрь. Она отодвинула шерстяные кальсоны и всей рукой схватилась за затвердевший член, нежно отвела его кожицу вниз и обнажила головку. Роман Марчук издал что-то похожее на рычание. Это Евгения прошлась ногтями по нежной кожице. Грубым движением он задрал ее юбку и засунул свои толстые пальцы между бедрами молодой женщины, дойдя до трусов, затем оттянул их резинку и проник во влагалище. Со своей стороны, Евгения достала из джинсов массивный розовый стержень и принялась тереть его с прилежностью хорошей хозяйки. Она оторвала свои губы от губ Романа и спросила с покорным и одновременно провоцирующим взглядом:

— Хочешь, чтобы я сделала тебе минет?

Роман Марчук уже не помышлял о том, чтобы уйти, по крайней мере сейчас. Эта шлюшка сводила его с ума. Он огляделся вокруг, заметил стол, стоящий у противоположной стены, и пробормотал сквозь зубы:

— Нет, я хочу поиметь тебя. А потом я сваливаю.

Он схватил Евгению за талию, оторвал ее от пола и понес к столу. Она сумела удержать толстый член, ухватившись за него, как за буек. Едва поместив молодушку на стол, Роман Марчук тут же сдернул с нее трусы и потянул их сначала по бедрам, а затем по сапогам. У него не было особого желания быть грубым, просто ему очень хотелось уходить эту соблазнительную штучку.

Маленькие белые трусики остались висеть на одном сапоге. Роман расстегнул свой пояс, затем джинсы, и те упали вниз. Направив член в низ живота Евгении, он поднял ей ноги, поискал немного, и с такой силой вошел в нее, что она скользнула по столу, опрокидывая находившиеся на нем предметы. Она не была по-настоящему возбуждена, и из-за размеров проникающего в нее живого цилиндра ей казалось, что ее разрывают... Роман Марчук какое-то время отдувался, затем, надежно укрепившись внутри партнерши, захватил ее за бедра и потянул к себе, проникая еще глубже. Евгения издала возглас.

— Тише! Ты же сама захотела, чтобы я поимел тебя! — проворчал Роман Марчук.

Вцепившись в ее широко расставленные бедра, он со спокойной силой дровосека принялся «трамбовать» ее сильными движениями своего таза, понемногу толкая ее к стене. Стол трещал. Роман Марчук пыхтел, как бык, беря каждый раз разгон, для этого почти полностью выходя наружу, чтобы изо всей силы проникнуть внутрь Евгении. Последней казалось, что ее сверлят бурильным аппаратом... Каждый раз, когда толстый член погружался в нее, с ее губ слетал хрип, как будто он доходил до ее легких. Постепенно член увлажнился, и она больше не испытывала боли. Ни о чем не думая, она подвергалась этому штурму без настоящего удовольствия, но и без неудовольствия. Сдавленный крик сорвался с губ Романа Марчука, когда тот последним движением таза пригвоздил ее к столу, с ногами, согнутыми, как у лягушки. Она почувствовала, как он разряжается в нее. Получив удовольствие, он сразу же отпустил ее ноги. Отступив назад, он вытянул из нее еще твердый член и, даже не вытерев, вернул его в свои серые кальсоны.

— Хорошо! — произнес он. — А теперь я ухожу.

Он уже надевал свои джинсы. Евгения очнулась, соскользнула со стола, схватила свои трусы и стала напротив его.

— Нет, нужно...

Ее прервало гудение домофона, и она радостно воскликнула.

— А вот и они!

Ее поимели не зазря.

— 8630! — крикнула Евгения в домофон.

Дом был снабжен старым цифровым кодом еще советских времен, простым, но крепким. Ждали молча. Лифт двигался невероятно медленно, тоже по старым советским нормам.

Наконец в дверь постучали: звонок был сломан. Евгения Богданова прошла в небольшую переднюю и открыла входную дверь, оказавшись лицом к лицу с тремя крупными мужчинами, с натянутыми на глаза шапочками из шерсти черного цвета, в пухлых кожаных куртках. Грубые квадратные лица, ничего не выражающие глаза. Евгении стало неуютно, но она смогла улыбнуться.

— Вы за Романом?

— Так[2], — ответил один из мужчин.

— Вы опоздали. Он нервничал. Вы сразу же отправляетесь в Одессу?

— Так.

Она подумала о том, что он украинец. Русский ответил бы «да».

— На машине?

— Так. Можно войти?

Она посторонилась, и трое мужчин проникли в квартиру. Роман Марчук, который закончил приводить себя в порядок, бросил на них подозрительный взгляд.

— Мы едем? — спросил он. — Сейчас я возьму свои вещи.

Он исчез в спальне. Трое мужчин осматривались вокруг, стоя посреди комнаты.

— Ты живешь здесь одна? — спросил тот, который уже говорил до этого.

Евгения Богданова заметила, что на его куртке посреди спины красовалась надпись «Ангелы». Как у дружинников, которые прочесывали улицы Киева в поисках пьяниц и бомжей, уснувших в снегу, чтобы отвезти их затем в вытрезвитель. Водка и мороз не ладили друг с другом.

— Ну что, вперед? — спросил Роман Марчук, появившись уже с сумкой в руке.

— Так, — ответил все тот же представитель тройки.

Он шагнул по направлению к Марчуку, как будто собирался взять у него сумку. Одновременно с этим другой, занявший место у окна, открыл его настежь, впуская в комнату поток холодного воздуха.

— Эй, вы с ума сошли! — запротестовала Евгения.

На улице было все-таки минус 5° С, к тому же ветер дул как будто из Сибири.

Человек не ответил. Оставив окно открытым, он повернулся и двинулся на Романа Марчука. Одновременно другой, подошедший к нему раньше, обхватил его рукой за шею и, нанеся удар коленом в область крестца, принялся валить его назад. Тут же первый схватил его за лодыжки и, оторвав от пола, зажал его ноги между своей правой рукой и туловищем. Теперь они вдвоем держали его в горизонтальном положении над полом. Роман, почти задыхаясь, пытался отбиваться. Но менее чем через десяток секунд они были уже у открытого окна. С четкой согласованностью движений они отправили Романа в пустоту.

Тот испустил душераздирающий крик и исчез.

Евгения Богданова застыла на какие-то доли секунды. Ее мозг никак не мог справиться с ужасом того, что только что произошло. Потом, повинуясь инстинкту, она с истошным криком бросилась к выходу.

Человек, открывавший окно, настиг Евгению прежде, чем она попыталась открыть дверь. Он схватил ее под мышки и под колени и, не обращая внимания ни на завывания, ни на отчаянное барахтанье, понес к окну. Мощным броском он также отправил ее в темноту.

Несколько мгновений крик женщины пронзал холодный воздух, затем в момент оборвался. Человек закрыл окно.

— Уходим! — скомандовал старший.

Они направлялись в маленькую прихожую, когда открылась какая-то дверь и оттуда появилась маленькая белокурая девочка с вьющимися волосами. Она остановилась и закричала:

— Где мама?

Тройка застыла. Их никто не предупредил, что в квартире есть ребенок. Девочка принялась плакать, при этом невнятно лепеча:

— Где мамочка? Где моя мамочка?

Старший шагнул к ней и присел на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне. С успокаивающей улыбкой он произнес:

— Мама вышла, она скоро вернется.

Рыдания девочки только усилились.

— Я слышала, как она кричала! Вы сделали ей больно...

Мужчина замахал головой.

— Нет! Мы друзья твоей мамы. Она скоро вернется. Ты любишь жвачки?

Девочка молча наклонила голову. Мужчина порылся в кармане своей куртки и достал оттуда жевательную резинку.

— Вот, — сказал он, — возьми это и жди, пока твоя мама вернется. Как тебя зовут?

— Марина.

— Только жуй медленно, Марина. Пока.

Он поднялся и присоединился к двум своим напарникам, ожидавшим его в передней. Прежде чем выйти, он обернулся. Марина была занята тем, что старательно снимала фольгу, в которую была завернута жевательная резинка. Она повернула голову и улыбнулась ему.