"Глухая Мята" - читать интересную книгу автора (Липатов Виль Владимирович)3Сегодня – пятница. Бригадир Семенов в этот день связывается по рации с конторой леспромхоза. За полчаса до девяти Виктор и Борис возятся с радиостанцией, настраиваются, щелкают выключателями и кричат по очереди в эбонитовую трубку: «Центральная, я – Глухая Мята! Центральная, я – Глухая Мята!..» В динамике попискивает, трещит; мир обступает комнату точками и тире, перекликом далеких голосов. Священнодействуют парни. Окружив их, лесозаготовители почтительно молчат. Никита Федорович с предупредительной улыбкой на лице сидит бочком – готов по первому требованию (да что по требованию – только мигни!) броситься за отверткой или за куском провода. Люди ждут с нетерпением, когда раздастся хриплый голос радистки. – Центральная слушает! Центральная слушает! – наконец слышится из эбонита. – Перехожу на прием! – Говорите дикторским голосом, Григорий Григорьевич! Разделяйте слова! – предупреждает свистящим шепотом Борис. Григорий досадливо фыркает – не получается у него дикторский тон, не может говорить внушительно и четко, а разговаривает по рации так, словно беседует с женой после рабочего дня. Он спокойно усаживается возле микрофона, аккуратно раскладывает бумаги, блокнот, говорит в черный глазок: – Записывай, Лиза! А коли не успеешь, передай Сутурмину на словах… Темпы мы не снизили, но и приросту большого не достигли. На сегодня заштабелевано четыре тысячи сорок шесть кубометров… Скажи директору, Лиза, что судостроя мало – кубометров семьсот. Крепеж, правда, дадим! – Передавайте цифры! – металлически сердится динамик. – Цифры и передаю! – удивляется Семенов. – Одним словом, на судострой надеяться нечего. Зато пиловочник отборный. Радистка еще два раза перебивает Семенова, Виктор и Борис делают страшные глаза, но бригадир, отмахиваясь от них, продолжает невозмутимо беседовать с динамиком, обращается к нему дружески и несколько фамильярно: – Не перебивай! Горючего хватит! Пусть Сутурмин не заботится!.. Кстати, где он? Почему не пришел к рации? – Уехал в Томск! В следующую пятницу будет на связи с вами. – Хорошо! Трактора в порядке. Скажи ему. Он за машины беспокоится… У меня все! Что нового в леспромхозе? Бесстрастным, патефонным голосом радистка сообщает поселковые новости: план марта выполнен на сто один процент, сортиментная программа тоже, и за перевыполнение ожидается премия. Получили шесть дизельных тракторов, десять бензомоторных пил «Дружба», новый трактор КДТ-60. Вчера привезли, наконец, баббит для заливки подшипников. – Всем товарищам из Глухой Мяты привет от семей! – тем же монотонным голосом продолжает радистка. – Вчера выдавали зарплату. Ваши семьи получили. Сегодня по разрешению директора у рации сын Ракова – Миша, дочь Никиты Федоровича – Клавдия… Миша, скажи что-нибудь папе… Вы, мамаша, не трясите ребенка, он сам что нужно скажет! Георгий Раков проталкивается к рации. На него смотрят, и поэтому уже на полпути он принимает обычный самоуверенный и надменный вид, словно давно знал и был уверен в том, что именно его сына сегодня приведут на радиостанцию. Динамик шипит, потрескивает, потом слышен прерывающийся голосок: – Папа, здравствуй! – Затем пауза, а после нее – без остановок, без передышки – выливается длинная булькающая фраза: – Мы живем хорошо, гуляем, купили пальто, пуговиц много-много, до свидания, приезжай, папа… – А в заключение раздается поспешное: – Мы все целуем тебя, Георгий! Приезжай скорее! Это голос жены Ракова – Лены. После нее к рации подходит дочь Борщева, и Никита Федорович приосанивается. – … Мама занята, даже на станцию не пошла. Ты, говорит, обскажи ему все… Семена капусты и помидоров купили на базаре, та женщина, что продала, говорит – хорошие, всхожие. Зорька доится, вчера – дала двенадцать литров… Обстоятельный, деловитый голос борщевской дочери, ее рассказ о хозяйственных делах настраивают лесозаготовителей на задумчивый лад – почти у всех есть огороды, коровы, свиньи… – Картошки на посадку хватит! – повествует дочь Борщева. – Всю перебрали. Задумываются лесозаготовители. К огородам люди так привыкли, что сами не знают – нужны ли, выгодны ли? Зарабатывают хорошо – на покупку овощей хватит, но как-то не хочется тащить с базара то, что можно вырастить самим. Уютнее, домовитей бывает человеку, когда в огороде синими звездочками цветет картошка, пошевеливают листиками бочковатые муромские огурцы, а в оградке полыхают маки. Занятно, весело строгать осенью тугие кочаны капусты, хрумкать кочерыжки; хорошо укладывать осенью в прохладное подполье морковь, пахнущую укропом, и укроп, пахнущий морковью. Любо человеку заготовлять на зиму брюкву, репу, тыкву, шелушить по вечерам коробочки мака. Щекочущими, вкусными запахами наполняется дом, пропитываются одежда, руки – осень пахнет укропом и увядающей землей. Еще очень тепло, солнечно; над огородами, над улицами плывут длинные седые паутинки с маленькими хитрыми паучками; кружась, падают желтые листья. Сухие листья везде: на дорогах, на крышах, на одежде, на кабинах тракторов и автомобилей. Они скорлупками лопаются под ногами, шелестят, разговаривают, от них пахнет сладковатой гарью и укропом. Прожилки на листьях как вены на нежной руке ребенка. Хорошо кругом. Не хочется думать о длинной зиме, о двухметровых сугробах. Лето хранится в подпольях: брякнет зимой крышкой хозяйка, нырнет в пролет пола, в запашистую темноту – и смотришь: целенькие, хрусткие лежат на столе огурцы, голубой укроп, редька, капуста с краснинками брусники. Не стол, а огород в доме запасливого лесозаготовителя… Заботятся люди: перебрали ли дома картошку для посадки, готовятся ли высевать рассаду, записались ли на очередь пахать огород? – Главное бы, на очередь записались! – тревожится Петр Удочкин. – На очередь запишут! – отзывается Раков. – Нас запишут! – Это, как говорится, так! И только Михаилу Силантьеву неведомы заботы товарищей, живет он одиноко, носится по земле, как перекати-поле, а вернется в общежитие, бросит на кровать пропотевший ватник и усядется на табуретку – вот и дома! Выпьет в честь возвращения стопку-другую спирта и снова начнет плести сложную паутину жизненных дорог – скитаться по общежитиям и заезжим комнатам. Поэтому Силантьев посмеивается над товарищами, похохатывает. – Эй вы, кулачье! – задиристо говорит он. – Чего опустили головы?.. Вот истинно – кулачье. Вам что, денег мало?! Силантьев лежит на лавке, разбросав руки, курит, лихо поплевывает, издевается над товарищами: – Дожил до хорошей жизни красный партизан Никита Федорович Борщев! Кулаком стал!.. Ты, Никита Федорович, честно признайся: на раскулачивании бывал? – Ну бывал! – рассеянно отвечает старик. – Бывал, как говорится, и не раз бывал… Силантьев восторгается прямодушным ответом Борщева – сучит, трясет ногами и едва не падает со скамейки. – Значит, опыт имеешь! – хохочет он. – Вот раскулачь себя… Куркуль ты, Никита Федорович! – Глупости говоришь, Силантьев! У нас личная собственность разрешена, – медленно поворачивается к нему Георгий Раков. Механик электростанции Валентин Изюмин, тоже не участвующий в заботах лесозаготовителей об огородах, отрывается от книги, устало потирает виски – все время, пока работала радиостанция, он читал, сосредоточенный и отсутствующий. Аккуратно положив книгу на краешек стола, Валентин Семенович прислушивается к разговору лесозаготовителей, чуть приметно – краешками губ – иронически улыбается. – Личная собственность, конечпо, будет постепенно отмирать, – важно и уверенно продолжает тракторист. – Сейчас же, в период перехода к коммунизму, мы временно сохраняем личную собственность… При словах «мы сохраняем» механик улыбается во все лицо, но в разговор не вступает, а ждет дальнейших слов Ракова. Тракторист же, видимо, не собирается говорить – отворачивается от Силантьева и принимает прежнюю позу, которая теперь насыщена выражением окончательности и бесспорности высказанной им мысли. «Я сказал, свое дело сделал, а вы как хотите! – говорит поза Ракова. – И то, что я сказал, – истина. Никаких других мнений быть не может!» – Скажите, Раков, а лопата – орудие производства или нет? – вежливо осведомляется Изюмин. Раков думает, потом неохотно отвечает: – Ну, предположим, орудие… Что из этого? – Ничего особенного. Ответьте на такой вопрос! Вы вскапываете огород лопатой, получаете продукт и считаете его личной собственностью? Скажите – почему, коли лопата орудие производства и не считается личной собственностью… Что вы скажете на это? Как развяжете узелок? – монотонным голосом говорит механик и скучающе, пожевывая губами, смотрит на Ракова. – Развязывайте. Выслушав Изюмина, Виктор и Борис переглядываются, подталкивают друг друга локтями и разом улыбаются. – Вопрос поставлен неверно! – осторожно говорит Виктор. – Вы, Валентин Семенович… – Постойте, Виктор! – умоляюще, но иронически складывает руки механик. – В ваших знаниях я уверен! Мне хочется услышать ответ от Ракова. Он так убедительно поучал, что я уверен – ответ последует… Мы ждем, товарищ Раков! Лесозаготовители действительно ждут. Петр Удочкин, тот даже подался вперед, чтобы не пропустить ни слова, а Никита Федорович многозначительно щурится, важно оглаживает бороду, помигивает на Ракова. Бригадир Семенов туго сжал рот и смотрит на тракториста так напряженно, точно силится помочь ему. – Мы ждем! Раков никак не реагирует на восклицание механика – хранит прежний самоуверенный вид, но думает, наморщив лоб, как ответить, и, наконец, небрежно бросает: – Вы неправильно поставили вопрос… – Почему? – Неправильно, и все! – сердито отвечает Раков. Механик смешливо, точно восклицает: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!», разводит руками: – Почему все-таки? – Лопата не орудие производства. – Вы же сами утверждали, что орудие… – Мало ли я что сказал… Оговорился! Лесозаготовители осторожно двигаются, передыхают. Изюмин поднимается, проходит по комнате, остановившись против Виктора, дружески просит: – Поясните Ракову, Виктор! Гав вспыхивает. Непонятно, почему смущается он – то ли от напряженной тишины в комнате, то ли оттого, что словно к товарищу – умному, знающему – обратился к нему механик, то ли оттого, что Раков со злостью смотрит на него. Но отвечать нужно, а почему – он тоже не знает, но чувствует, что должен ответить на просьбу механика. Изюмин стоит перед ним с открытой, ласковой улыбкой на красивом, умном лице. Виктор делает широкий жест: – В этом вопросе главное заключается в том, кому принадлежит орудие производства и как оно используется. Ведь вы, Георгий Филимонович, копаете лопатой свой, заметьте, свой огород и работаете сам, а не предоставляете лопату в распоряжение наемного рабочего. Вот в чем разница! – А вы молодцом, Виктор! – похлопывает его по плечу механик. – Я уверен – вы обязательно поступите в институт! Потом, подумав, так же дружески обращается к Ракову: – Вы не огорчайтесь! – И механик делает такой жест, точно хочет похлопать по плечу и Георгия Ракова, но вовремя сдерживается: Раков глядит на него презрительно. – Вы здесь дурачков не ищите! – огрызается он. – Еще посмотрим на вас! Посмотрим! И предостерегающе машет пальцем. |
|
|