"Игорь Саввович" - читать интересную книгу автора (Липатов Виль Владимирович)КомандировкаНос сильного быстроходного катера в зеленоватое шампанское сбивал темную обскую воду, чайки не отставали, кружились и орали так жалобно, словно в трюмах катера увозили всю рыбу. Спаренные дизели реактивно выли, водяной бурун клубился водопадом, а Игорь Саввович хотел только одного: сунуть насовсем голову в холодную обскую воду. Голова у него не болела – голова у него треснула, разделилась на несколько частей, а вот каждая часть уже болела по-особенному. Затылок пронзали тонкие стальные спицы, лоб казался раскаленным, лобные доли, казалось, кровоточили. Утром Светлана с трудом поставила Игоря Саввовича на ноги, посадила в ванну, отмочив немного, напоила густым, точно мед, кофе. Она помогла полуживому мужу надеть командировочные доспехи, проводила до машины и поцеловала нежно. Шофер дядя Вася, увидев «шефа» в непотребном состоянии, без согласования завез Игоря Саввовича на рынок, напоил огуречным рассолом. Вчерашнего Игорь Саввович Гольцов совсем не помнил: ни того, что творил в особняке Карцева, ни дороги домой, ни драки, во время которой он, протрезвев, одержал внушительную победу. Странно, но весь вчерашний день тоже совершенно стерся из памяти. Он, например, до сих пор не мог вспомнить, почему ругался с управляющим Николаевым. Игорь Саввович знал, конечно, что вчера он безобразно напился, но жил только тем, что происходило сейчас, – своими неимоверными страданиями и тем, что слева, на той же носовой палубе катера, где лежал распятым Игорь Саввович, сидел в низком кресле из металла и поролона главный инженер Сергей Сергеевич Валентинов в сверкающем белизной полотняном костюме, в сомбреро с яркой лентой да еще с журналом «Смена» в руках. Он, видите ли, вышел насладиться солнечным днем и стремительным бегом по родной Оби своего персонального катера «Лена». – Растение с волокнистыми листьями… – бормотал Валентинов, прищуриваясь в небесные высоты. – Интересно, интересно… Забавно! За три-четыре часа быстроходная «Лена» успела из Роми выскочить на вольный Обский плес, берега делались с каждым километром все ниже и пустынней, сосны и кедры исчезали, уступая берега кустам ивняка и чернотала; все чаще левый или правый берег походил на прекрасный искусственный пляж – это и были так называемые пески, знаменитые места, пригожие для ловли рыбы гигантскими стрежевыми неводами. Да, под килем прекрасного катера бурлила великая сибирская река, а Игорь Саввович трупом лежал на палубе и болел весь – от мизинца ноги до вихрастой макушки. – Волокнистое растение – кукуруза! – сморщившись от боли, сказал Игорь Саввович. – Волокнистые листья в кроссвордах – всегда кукуруза… – Правильно. Браво, Игорь Саввович, браво! – Спасибо! Но, если можно, Сергей Сергеевич, разгадывайте кроссворд молча… Валентинов разволновался: – Ах-ах-ах! Простите, Игорь Саввович, я совсем забыл о вашей странной ране, или, если хотите, синяке на лице. Простите, пожалуйста! Черт знает какие фокусы выкидывал главный инженер, если до сих пор делал вид, что не замечает состояния своего заместителя, а здоровенный фингал на скуле именует синяком. Валентинов вел себя до того естественно, что Игорю Саввовичу пришла в голову мысль: «А может быть, он на самом деле ничего не понял?» – но тут же устыдился такого предположения. – Курорт на юге Франции… Забавно! Курорт? На юге Франции? Комедия, боже! Какая комедия! Смертельно напиться на собственном дне рождения, разжиться великолепными синяками и фингалами, дойти до полного изнеможения – и все для того, чтобы, распластавшись на деревянном настиле палубы, сквозь боль, страх, тоску и отчаяние смотреть снизу вверх на родного папеньку Валентинова, отгадывающего кроссворд в журнале «Смена». Нога закинута на ногу, сомбреро сбито на затылок, из босоножек видны носки умопомрачительной расцветки; загорелое лицо сосредоточено, азартно подвижно от мысли и напряжения. А руки! Волосатые, большие, но с тонким запястьем, длинными пальцами; по одним только рукам было ясно, как любит жить и как жадно живет человек в белоснежном полотняном костюме. И этот человек – родня Игоря Гольцова, трупом лежащего у ног отца! Зависть! Зависть, оказывается, была такой же острой, больной, таранящей, как и вспышки ненависти, которые страшили самого Игоря Саввовича. А человек, не знающий, что справа от него умирает родной сын, наслаждался жизнью, солнцем, водой, работой, предстоящей удачей, дурацким кроссвордом. Глядя в сияющие небеса, с блестящими от солнца и мысли глазами, он бормотал: – Курорт на юге Франции? Шесть букв… Курорт на юге Франции! Предпоследняя буква «и». Забавно! – Биариц! – зло выкрикнул Игорь Саввович и открыл глаза. – Уважаемый Сергей Сергеевич, не откажите в любезности посмотреть на дату выпуска журнала. Очень прошу! Валентинов посмотрел на обложку журнала. – Боже великий! Июль прошлого года! – воскликнул он, срывая с переносицы очки и пораженно глядя на Игоря Саввовича. – Вы помните прошлогодние кроссворды? Нет, действительно вы способны запомнить прошлогодний кроссворд? Пора-а-а-азительно, уникально! – Он размахивал журналом. – Ну а кто вот это? Герой романа «Как закалялась сталь»? Третья буква «у». Кто? – Брузжак. – Боже великий! С забавной досадой Валентинов швырнул журнал за борт, расхохотавшись, переменил позу, то есть спрятал руки за спину, и теперь без кроссворда, заставляющего сосредоточиваться, главный инженер блаженно расслабился и от этого в добавление ко всему прочему еще и помолодел. Разгладились морщины, посвежела кожа у глаз, и, даже глубокие волевые складки возле губ смягчились. Добрым, славным, простецким и моложавым был сейчас Валентинов, и Игорь Саввович совершил неожиданный поступок – приподнял тяжелую голову и раздельно спросил: – Скажите, Сергей Сергеевич, почему вы назвали катер «Леной»? Это женское имя или название реки? Как и ожидалось, улыбка медленно сползла с лица главного инженера, словно ее, улыбку, стянули за кончики, брови сдвинулись, бородка превратилась в пику. Сейчас он был страшным, этот интеллигентный добряк и душка Валентинов. Наверное, таким бывал главный инженер на войне, когда зарабатывал раны, ордена и медали. От такого человека можно было ожидать всего – удара в челюсть, выстрела, взмаха ножа. Ого-го, какие дремлющие силы и скрытые возможности вскрыл в родном отце Игорь Саввович Гольцов! – Извольте не совать нос не в свои дела! – медленно и жестко сказал Валентинов. – Простите за резкость! Игорь Саввович был так удивлен, что позабыл обидеться и в ответ нахамить главному, что в любой другой обстановке непременно сделал бы… Пять лет назад катер главного инженера треста Ромсксплав ранним утром лихо пришвартовался к деревянному причалу плотбища Коло-Юл, а встречающий начальство руководитель сплавного участка Гольцов на искреннее приветствие Валентинова не ответил, так как впервые узнал, что скоростной катер главного называется «Леной». Это слово было написано с двух сторон носовой части, на корме и на шести спасательных кругах. Молодому начальнику сплавного участка Гольцову пришлось отвернуться от удивленного этим главного инженера, чтобы Валентинов не прочел в глазах: «Я знаю, почему вы так назвали катер. В честь моей матери и вашей бывшей жены. Я – ваш сын!» Теперь Валентинов сидел в поролоновом кресле такой, что казалось, брось в него камешком – раздастся металлический звон, и неизвестно, что произошло бы дальше, если бы на палубу не взлетел из трюма матрос-радист. – Игорь Саввович, вас зовут до рации. Чей-то производственный отдел запрашивает. Срочно! Никакой производственный отдел ничего не запрашивал, а просто Володечка Лиминский, бесясь от безделья после отъезда Валентинова, интересовался бесценной жизнью и здоровьем своего дружка Гольцова. В ответ на «Иди к черту!», произнесенному энергично, Володечка не смутился, а передал еще и поклон от полковника Митрия Микитича. «Ты хоть и чертыхаешься, – сказал он, – а без тебя скучно. Пулька не состоится… Слушай, есть анекдот: Ах не хотите! Тогда будьте здоровы!» Обливаясь потом, с огромным трудом поднявшись на палубу, Игорь Саввович сразу заметил, что с Валентиновым произошло еще что-то новенькое. Ноги у него были не скрещенными, а вытянутыми, руки – такое наблюдалось впервые! – беспомощно лежали на коленях, голова опустилась на грудь, глаза были закрыты, и даже сомбреро наползало на лоб. Игорь Саввович нервно зевнул. В постаревшем лице Валентинова, в сомкнутых веках, в подбородке, во всей согбенной фигуре было такое, что глаз от главного инженера отрывать не хотелось… В далекое-далекое прошлое, в молодость ушел Валентинов. Школьные звонки, старинные танго и вальсы, запах черемухи в саду на Воскресенской горе, лодка на темной реке, Ленка Веселовская с косой ниже пояса, страх и боль войны, и опять Елена Веселовская, одна только она – разная: новая и старая, в бриллиантах и бархате, в телогрейке и кимоно. Лена, Лена, Лена! Счастливым было постаревшее лицо, нежно подрагивали губы, нежность таилась в раздвоенном подбородке… «Валентинов до сих пор любит мать! – сквозь головную боль и вертящуюся муть с жалостью и нежностью думал Игорь Саввович. – От него можно ожидать всего… Любит! Он любит маму!..» Игорь Саввович осторожно лег, сдерживая тошноту и обморочное головокружение, думал теперь о том, что он – как это ни горько и ни обременительно – тоже любит главного инженера, тянется к нему, хочет всегда видеть и слышать, гордиться Валентиновым, подражает ему. «Проклятые гены! Яблоко от яблони… Черт возьми, отваливается голова! Идиот несчастный – захотелось напиться!» – Погибаю во цвете лет! – жалобно простонал Игорь Саввович. – Нет ли в аптечке анальгина, тройчатки или, наконец, синильной кислоты? Валентинов, не открывая глаз, распорядился: – Октябрин Васильевич, принесите Игорю Саввовичу две пилюли анальгина и воды… Выпив лекарство, Игорь Саввович лег на спину. Солнце светило в лицо, небо казалось почти черным, так как не было ни единого облачка; чайки походили на бумажных «птичек», и все это густо и плотно усыпано бордовыми и коричневыми точками – так рябило в глазах. «Князь Болконский на ратном поле! – иронизировал над собой Игорь Саввович. – Высокие философские мысли бороздили его высокое чело!..» – Сергей Сергеевич, – негромко спросил Игорь Саввович. – Знаете ли вы хоть одну скамейку в нашем городском парке? Валентинов посмотрел на Игоря Саввовича удивленно. – Скамейку? В парке? Гм! – Главный инженер пожал плечами. – Извольте! Позади раковины для духового оркестра… Самая тихая и тенистая скамейка! Гм! Почему это вас интересует, Игорь Саввович? – Утилитарно! Интересуюсь, скоро ли буду водворен на псишку… – Гм! Бог знает, что вы плетете! Главный инженер откинулся, опять закрыл глаза, и было ясно, что вспоминает о тихой скамейке в городском парке, на которой когда-то целовался с матерью Игоря Саввовича. Главный инженер не знал, что его сын три дня назад сидел в одиночестве на этой скамейке и думал, идти или не идти к отцу. Валентинов также не знал, что его бывшая жена, рассказывая сыну о тайне его рождения, мельком упомянула о скамейке за раковиной для духового оркестра… «А что, если мать тоже любит Валентинова? – подумал Игорь Саввович и криво улыбнулся. – Чего только не бывает». Чушь, похмельный бред! Елена Платоновна Гольцова – женщина, которая никогда не ошибается, жена члена-корреспондента Академии медицинских наук, сама профессор-доктор, светская львица – возможно ли, чтобы она столько лет любила пикобородого Валентинова, романтика и анахорета? «Пить надо меньше, уважаемый Игорь Саввович!» Видимо, эта здравая мысль что-то сдвинула в мозгу Игоря Саввовича. Как вспышка. … Переулок, который Игорь Саввович условно называет Гаражным, празднично освещен, горят три загадочные неоновые буквы, хрипло звучит последняя басовая струна последней погибающей гитары, со стоном, держась обеими руками за землю, шатаясь, пытается сесть верзила; лежит пластом коротышка… – Простите, Сергей Сергеевич, еще один вопрос. Представьте такую ситуацию. Человек, падая, ударился головой об асфальт. Он, наверное, здорово-таки ударился, но потом сел, опираясь на руки… Что это? Серьезная травма черепа или простое сотрясение мозга? Главный инженер досадливо поморщился, но глаза не открыл. – Вы мне сегодня определенно не нравитесь, Игорь Саввович! – вежливо, но строго сказал он. – Впечатление такое, точно вы не спали много ночей или больны… Советую вам хорошенько выспаться. Посмотрите на этого человека, граждане! Главному скоро стукнет шестьдесят, а он не замечает того, что старшина катера Октябрин Васильевич заметил, как только Гольцов вышел из машины и двинулся к трапу. Старшина сокровенно улыбнулся, а вот его Сплавное Величество заявляет, что Игорь Саввович «ему не нравится», и не более того. – Я не пойду спать! – ухмыльнувшись, сказал Игорь Саввович. – У неизвестного, который ударился головой об асфальт после моего хука в челюсть, серьезная травма… – Постыдитесь клеветать на себя! Бог знает, что вы плетете! В устье реки Коло-Юл катер «Лена» вошел на рассвете; река дымилась плотным туманом, прибрежные тальники, поселок и причал едва просматривались, на восточной кромке неба, где полагалось по времени быть солнцу, расплывалось зеленое пятно. Когда катер осторожно, вслепую пришвартовался, оказалось, что у причала стоял еще один катер – белый, длинный, поджарый Ультрасовременное судно на подводных крыльях знала вся речная область: стремительное, мощное, похожее на ракету, оно с огромной скоростью перемещало по прибрежным районам и колхозам, по плотбищам и леспромхозам, по сплавконторам и совхозам первого секретаря обкома партии Кузьму Юрьевича Левашева. В этой поездке его сопровождал «хозяин» Коло-Юла, то есть директор Тагарской сплавной конторы Олег Олегович Прончатов, и теперь они стояли на палубе, ожидая, когда можно будет перебираться на «Лену». Почти сутки Левашев с Прончатовым метались по Коло-Юлу, первый секретарь на месте изучал вопрос, чтобы активно участвовать в последней, решающей беседе. Левашев и Прончатов были одеты одинаково: резиновые высокие сапоги с отворотами, плотные брюки, знаменитые зеленые куртки-«энцефалитки» и глубоко надвинутые на лоб зеленые фуражки с сетками от комаров. Как только «Лена» пришвартовалась, Левашев и Прончатов прошли на нее. – Здравствуйте, товарищ Валентинов! Здравствуйте, товарищ Гольцов! Секретарь обкома Левашев был рослым человеком, плечистым, с резкими чертами лица и одной характерной особенностью – квадратными губами, которые так не нравились Игорю Саввовичу. Рука у него была сильная, жесты энергичные; первый секретарь обладал такой чудовищной, невероятной, фантастической работоспособностью, которой завидовали даже Валентинов и Прончатов. Первый секретарь имел привычку прищуриваться и глядеть на человека так, словно видит его насквозь. Вот и сейчас, крепко пожимая руку Игорю Саввовичу, первый секретарь просквозил его прищуренными глазами и, конечно, заставил Игоря Саввовича внутренне иронически улыбнуться. «Ах, как вы заблуждаетесь насчет своей проницательности, товарищ Левашев! – подумал он. – Если бы вы умели просвечивать людей насквозь, вы не одобрили бы назначение Гольцова на должность заместителя главного инженера! Сто процентов ошибки – это много, Левашев!» – Хвост пистолетом, отче! – шепнул Прончатов на ухо, сдавливая пальцы и локоть Игоря Саввовича. – Шагай за моей широкой спиной. Спускаясь в трюм по крутому трапу вслед за Прончатовым, заместитель главного инженера треста Ромсксплав Гольцов лениво размышлял о том, что слишком много начальства самого крупного калибра брошено на большегрузный плог на хитрой реке Коло-Юл. Ах и ох! Если бы Валентинов не был отцом Игоря Саввовича, если бы Валентинов не считал Коло-Юльский плот своей лебединой песней, то один бывший начальник Весенинского сплавного участка Игорь Гольцов… – Прошу садиться, товарищи! – деловито произнес Валентинов. – Кузьма Юрьевич, вам, как гостю, самое удобное кресло… Покорнейше прошу садиться! Они находились в самой большой каюте катера, так сказать, плавучем рабочем кабинете главного инженера. Круглый большой стол, пригодный для многолюдных совещаний, шкафы со специальной литературой, телефон, который на крупных стоянках подсоединялся к местной телефонной сети; второй телефон соединял кабинет с рубкой катера; висели на стене карты, схемы, графики; в углу – мощная рация. Одним словом, кабинет был строгим, деловым, но в то же время богатым: дорогой и яркий линкруст на переборках, карельская береза, ковер на полу. – С чего начнем, Кузьма Юрьевич? – сухо и слишком громко для первой фразы спросил Валентинов. – По трафарету должен делать сообщение Валентинов, по сути – товарищи Левашев и Прончатов, только что побывавшие на Коло-Юле и обладающие, возможно, свежей информацией Игорь Саввович, по-прежнему мутный и больной, настороженно наблюдал за первым секретарем обкома. Он засек едва приметную улыбку Левашева в ответ на вызывающий тон Валентинова, не пропустил и веселой гримасы на «свежую информацию», и все это было привычным и понятным. Дело в том, что первый секретарь обкома сплавное дело знал хорошо, но, естественно, главный инженер в этом был на две головы выше Левашева и всегда ревниво оберегал от вмешательства в свое дело влиятельных лиц. Левашев, надо признать, был человеком удивительно последовательным: выбрав из всех отраслей хозяйства самую главную на сегодня, он мертвой хваткой вгрызался в дело и не успокаивался, пока не доводил до конца. В эти дни первый секретарь занимался сплавом, и это значило, что мог знать что-то такое, чего еще не знал Валентинов. Вот поэтому голос Валентинова усмешливо дрогнул на словах «свежая информация», а Левашев ответил легкой улыбкой. – Поступайте, как вам угодно, Сергей Сергеевич! – довольно сухо проговорил он, и только после этого сел в удобное кресло. – Впрочем, было бы не худо послушать Олега Олеговича. – Олега Олеговича мы послушаем! – еще энергичнее прежнего проговорил Валентинов. – Но сначала, товарищи, извольте получить приятный сюрприз! Валентинов открыл шкаф, вынул из него бумажный рулон, одним движением развернул, и большой круглый стол накрыла карта, увидев которую Гольцов, Прончатов и Левашев восхищенно охнули. Это была лоция, выполненная в непривычно крупном масштабе, лоция Коло-Юла, о существовании которой никто даже не подозревал. Игорь Саввович уже намерился было спросить, на кой черт речникам понадобилась такая огромная лоция несудоходного Коло-Юла, как заметил, что лоция выполнена вручную, хотя казалась типографской. – Лоция сделана руками покойного капитана Бориса Зиновьевича Валова! – сказал Валентинов, осторожно перелистывая приложение к лоции. – Мой друг, умирая, завещал лоцию мне… Он хотел взять большегрузный плот на Коло-Юле. Присутствующие молчали. Одни знали капитана Валова, другие слышали о нем, овеянном легендами и по-настоящему легендарном. Капитан Валов провел первый в истории Оби и ее притоков большегрузный плот по Чулыму на пароходе «Латвия», и с этого началась эпоха борьбы за ликвидацию молевого сплава, то есть спасения Оби и ее притоков. – Капитан Валов, мой друг Борис Зиновьевич считал, что плот по Коло-Юлу провести можно и должно! – медленно продолжал Валентинов. – В оставленных им записках много ценного… Капитан Валов умер от второго инфаркта, главный инженер Валентинов после второго инфаркта остался жить, стоял возле круглого стола, полководческим жестом показывал на лоцию, но, говоря о Валове, побледнел, глаза провалились, борода смотрела в пол… – Думаю, теперь есть резон послушать Олега Олеговича! – сказал Валентинов. – Что новенького? Чем порадуете? Чем огорчите? Прончатов, как всегда, был свеж и здоров, весел и чуточку нахален; пятнистое от комариных уколов лицо горело и смеялось, глаза – мальчишечьи. Сплавной дока поскреб ногтями небритый подбородок и с наслаждением проговорил: – По всем факторам наблюдается благостное статус-кво, кроме одной забавной детали… – Прончатов помолчал. – Какие точки реки Коло-Юл мы считали до сих пор самыми опасными? Горелов, где начинается Гореловская же протока, Типсинская мель и крутая излучина возле деревни Матросовки. Так, дорогой шеф? – Так! – сказал Валентинов. – А у вас есть иная точка зрения? – Ого! – Прончатов скучно покосился на Лева-шева. Валентинова, казалось, ударили по голове. Он как-то растерянно посмотрел на Прончатова, уткнулся в лоцию… Коло-Юл на карте лежал ясный, с разветвленными сосудами проток и притоков, со старицами. Типичная для Нарымских краев река, медленная, неширокая, но загадочная: омуты, прибойные и отбойные течения, напор воды из проток, мели там, где должны быть глубины, и, наоборот, глубины там, где должны быть мели. – На традиционном представлении о Коло-Юле мы в рай не попадем, – нагловато заявил Прончатов. – Как, по-вашему, где самое загогулистое место? – Он повернулся к Игорю Саввовичу. – Игорь, ты-то должен знать – исходил реку вдоль и поперек… – Ледневка – непроходимое место, – сказал Игорь Саввович. – Здесь плот не удержат никакие грузы. Первая причина – деревянное дно, вторая – подземное течение… Шесть глаз устремились на Игоря Саввовича. Смотрел радостно Валентинов – родной отец все-таки, одобрительно улыбался Прончатов, по-прежнему, казалось, изучал его секретарь обкома. Прончатов сказал: – Мы были в Ледневке. Действительно, загогулистое место! Валентинов бросился к лоции, рванул тетрадь капитана Валова, нашел нужное, прокричал: «Надо разобраться с течениями возле пункта Ледневка». Затем главный воздел руки в потолок, брякнулся в кресло, захохотал и зааплодировал: – Браво! Браво! Эта самая Ледневка, можете представить, не давала мне покоя! Я буквально извелся, но не мог понять, чем вызвано предостережение Валова, так как не знал об источнике правого прибойного течения! Боже мой! Подземное течение! Только и только – подземное течение… Слушайте, Игорь Саввович, как вы узнали о подземном течении? По разнице прибойного и отбойного… Игорь Саввович болезненно поморщился. – Старожилы давно знают о нем, но самый верный источник – мальчишки. – Мальчишки-то при чем? – Мальчишки – загадочные люди. Они не хотят купаться в холодной воде, если рядом – теплая. А холодная вода – это зона подземного течения. Вот вам смешное правило: там, где не купаются мальчишки, идет мощное холодное течение. Это относится ко всему теплому летом Коло-Юлу. – Игорь Саввович поднялся напрягаясь. – Прошу простить меня, товарищи. Я, кажется, болен, разрешите отсутствовать! Черт его подери, этого первого секретаря! Даже спиной Игорь Саввович чувствовал взгляд прищуренных, изучающих глаз, и было такое мгновение, когда показалось, что Левашев действительно если все и не понимает, то догадывается; по крайней мере, секретарь обкома явно знал, что Игорь Саввович на совещании сказал не все, что мог сказать, и что с Гольцовым происходит неладное. А впрочем, какое дело Игорю Саввовичу Гольцову до изучающих взглядов первого секретаря обкома партии? Пусть себе смотрит в спину вместо того, чтобы глядеть в лоцию и думать над тем, какая учалка нужна для плота. Игорь Саввович осторожно, словно держал в руках снаряд, способный взорваться от самого легкого движения, прошел в свою каюту, морщась и тихонько постанывая, разделся, залез под одеяло, повернулся лицом к переборке, укутался с головой одеялом, выпрямился и замер. Было необходимо долго, неопределенно долго не двигаться, так как каждое движение причиняло боль и вызывало новый приступ дикого, отупляющего, леденящего сердце страха, такого страха, что хотелось выть волком, кататься по полу, кричать, вопить, раздирая рот, чтобы заглушить страх. «Я болен, я просто болен! – тихонечко и осторожно уговаривал себя Игорь Сазвович. – Болезнь началась давно, наверное, сразу после института, а вот теперь, после недавнего визита к Валентинову, ругани с Николаевым, страшной драки в ярко освещенном переулке, болезнь обострилась… Да, да! Я просто болен! Не может быть здоровым человек, который ничего не хочет и которому красавица Рита сказала с любовью и ужасом: „Так нельзя! Ты должен, должен хотеть, и ты умеешь хотеть…“ Под одеялом было душно, пахло отчего-то горелой тряпкой, в мучительно зажмуренных глазах вспыхивали разноцветные искры, мельтешили, вращались разнонаправленными эллипсами, и это ощущалось добавочной тонкой болью в висках – ни просвета, ни ясного лучика. «ОН УДАРИЛСЯ ГОЛОВОЙ ОБ АСФАЛЬТ, – думал Игорь Саввович. – МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО И ЕСТЬ ТО НЕСЧАСТЬЕ, КОТОРОЕ МЕШАЕТ МНЕ ЖИТЬ? И ОНО УЖЕ ПРОИЗОШЛО, МОЖНО СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ НА ЭТОМ НЕСЧАСТЬЕ!» Однако непонятные, неведомые, неосознанные страхи были сильнее мысли о том, что верзила-гитарист мог получить серьезную травму, и Игорь Саввович никак не мог заставить себя думать о ночной драке, чтобы страх сделался определенным, конкретным. Правая рука затекла, лежать на ней было больно, но еще страшное пошевелиться, потревожить голову. Так черт с ней, с правой рукой, пусть пропадает, немеет, отнимается, если ради нее предстоит двигаться. За что все эти страдания? За что и кем наказан Игорь Гольцов? Что мучает преуспевающего, умного, молодого, здорового, красивого, смелого человека? Чего он боится? Потерять работу, испортить карьеру? Гори все на медленном огне! Сядет водителем на грузовик, с восьми утра до шести вечера заработает свои триста – он уже испробовал все «прелести» благополучия и сыт ими по горло. Что с тобой, Игорь Гольцов?.. Себя самого тебе надо бояться – вот кого. Это в тебе самом, как в осином гнезде, клубятся опасности и несчастья, гудит потревоженный рой. Скрипнула и звякнула металлическая дверь каюты, стукнули глухо о металлический пол резиновые сапоги, казалось, металлический голос прозвучал над головой Игоря Саввовича: – Что за фокусы-покусы, гражданин Гольцов? Вста-а-а-ть! Прончатов сорвал с Игоря Саввовича одеяло, с дружеской бесцеремонностью мягко повернул к себе, разинул здоровенный рот, чтобы крикнуть что-то еще смешное и грозное, но осекся. Прончатов увидел лицо Игоря Саввовича, глаза, вытянутые вдоль туловища руки и, втянув голову в плечи, отступил на шаг. – Игорь! – воскликнул он. – Ты болен? – Я не болен! – тихо ответил Игорь Саввович. – Оставь меня, пожалуйста, одного. Никому не говори… Прончатов на цыпочках вышел из каюты, двери закрыл беззвучно, а Игорю Саввовичу теперь пришлось заново принимать такое положение, когда затихало желание кричать и выть от страха. Он слышал, как по палубе прошли несколько ног, замерли, постояли на месте, опять пошли. Минут через пять после этого реактивным самолетом загудел катер первого секретаря обкома, в переборку в трех сантиметрах от головы Игоря Саввовича ударила сильная волна; затем реактивный гул сделался неправдоподобно высоким и сразу же пошел на снижение, словно приземлялся самолет на очень длинную взлетную площадку. Это умчался катер Левашева… Наверное, часа через два Игорь Саввович Гольцов уснул, проснувшись, с облегчением подумал, что не видел сегодня ни одного кошмарного сна, а, наоборот, приснилось что-то приятное, но незапомнившееся. Он начал вспоминать, что приснилось, почувствовал, что в груди тепло, а на ресницах слезы. Катер «Лена» уже давно двигался, судя по гулу дизелей, шел на «полном», вода билась о переборку, и этот звук походил на гудение осенних ленивых комаров. Игорь Саввович посмотрел на часы, понял, что проспал обед, но есть не хотел. «Утром придем в Коло-Юл», – подумал он и начал вставать, чтобы подняться наверх и посмотреть, где находится катер. На носовой палубе никого не было. Прончатов, видимо, тоже отсыпался, а Валентинов наверняка продолжал охать над Ледневкой, сгорбатившись над замечательной лоцией. Игорь Саввович сел во второе – невалентиновское – кресло и лениво осмотрелся. Река постепенно суживалась, осторожно сближались берега, заросшие пихтами – темными бородатыми деревьями из страшных детских сказок. В пихтовых лесах всегда промозгло и сумрачно, мхи и лишайники хватали за ноги, пахло плесенью; в пихтовых борах думалось о том, какой страшной была планета, когда ее населяли папоротники и хвощи. Солнце садилось, и на катере уже лежали пестрые предвечерние тени, от которых мельтешило и поташнивало, но после сна Игорю Саввовичу было легче, и он с интересом осматривался, так как реку Коло-Юл знал досконально, на уровне лоцмана, да и не мог не знать, если командовал молевым сплавом и, может быть, только за два сплавных сезона раз десять промерил пешком собственный участок реки протяженностью в сто двадцать семь километров. – Беда, да и только! – пробормотал Игорь Саввович, продолжая думать о приятном, но забытом сне. Было интересно, что могло присниться, если он проснулся с добрыми и сладостными слезами на глазах… Утром катер «Лена» подходил по реке Коло-Юл к деревне Коло-Юл, где находился Весенинский сплавной участок. Главный инженер Валентинов и директор Татарской сплавной конторы Прончатов стояли, взявшись за леер, а Игорь Саввович демонстративно полусидел на кнехте. Было свежо и солнечно, дышалось легко, и почему-то не было комаров и мошки, хотя катер шел медленно. За километр до причала старшина сбросил обороты дизелей, прицеливался попасть между грязным катером-работягой «Волной» и белоснежным красавцем катером за номером «1», который принадлежал Прончатову и был так же знаменит, как и его хозяин. Лучший катер имел только Левашов. По обе стороны от «Лены», на высоких и сухих берегах, стояли высокие, прямые, словно сошедшие с картины Шишкина, солнечные сосны, одинаковые, как бы специально калиброванные, гладкоствольные до самых вершин и от этого похожие на воткнутые в землю кисти для масляных красок. Чудо-сосны занимали около десяти квадратных километров, и это было все, что осталось от легендарного на всю Сибирь Тунгусского бора, безжалостно вырубленного в конце сороковых годов и начале пятидесятых. – Самый тихий ход! – по старой привычке крикнул старшина Октябрин Васильевич и сам протянул вниз рычаг «газа». Среди остатков Тунгусского бора, на плоской возвышенности блюдечком, сверкающем на солнце, лежал новенький поселок сплапщиков. Над блюдечком и на блюдечке буйствовало солнце, сосны-великаны окружали блюдечко со всех сторон, и – хотите, верьте, хотите, не верьте! – у блюдечка была голубая каемка, так как впереди сосен, как бы специально окружая поселок, росли знаменитые голубые ели. Плотбище Коло-Юл! Весенинский сплавной участок. Десятка три одинаковых, новеньких домов, четыре длинных барака, похожих на административные постройки, Г-образный административный дом, похожий на барак, желтый клуб, два старых дома, принадлежащих рыбакам и охотникам, – вот и весь поселок, в котором Игорь Саввович знал каждое бревно конторы или новенького дома, помнил имя-отчество каждого жителя. У него подрагивали губы, ноги от волнения леденели, он боялся, что Прончатов, Валентинов и даже занятый Октябрин Васильевич услышат, как под «энцефалитной» громко стучит его сердце. – Забавно! – послышался голос Валентинова, хотя нельзя было понять, что его забавляет. – Забавно! Весьма забавно! По солнечному блюдцу с голубой каемкой из елей к причалу неторопливо и начальственно-пристойно шел Игорь Саввович Гольцов – начальник Весенинского сплавного участка. Альпинистские ботинки с укороченными шипами (они пятый год валялись в «темной» комнате ромской квартиры) были на ногах у начальника, вытертые джинсы плотно облегали длинные мускулистые ноги, клетчатая ковбойка, гуцульская шляпа с перышком и широкий пояс с металлическими бляхами завершали зеркальное подобие. Игорь Саввович Гольцов-весенинский подошел к причалу, остановившись, принял типично гольцовскую позу, то есть скрестил руки на груди, отставил ногу и закинул голову, демонстрируя независимость по отношению к приближающемуся высокому начальству. Фрондируя, Гольцов-весенинский напевал сквозь зубы «Черного кота». – Ге-ге-ге! – радостно заржал Прончатов. – Орлов-то, сукин кот, работает под Гольцова. Глянь, Игорь, на себя-второго. Ну, сукин кот! От волнения Игорь Саввович слов Прончатова не понял, так как мучительно вспоминал, где он раньше видел похожего на себя начальника сплавучастка, но вспомнить никак не мог, а только наблюдал, как его, гольцовское, зеркальное подобие встречало Валентинова, Гольцова и Прончатова. Полный радушия, юмора и понимания Валентинов сам пошел навстречу начальнику сплавного участка, заранее протягивал руку и улыбался, но «хозяин» пристани, участка и поселка от молодой фанаберии, головокружительной самостоятельности и естественной для молодости защитительной агрессии руку Валентинову протянул небрежно, сановито басил и даже пытался «перепутать» Валентинова и Прончатова, чтобы показать свое безразличие к тому, кто из приехавших главный инженер треста, кто – директор сплавной конторы. Когда же очередь дошла до Игоря Саввовича Гольцова, с начальником Весенинского сплавного участка произошла досадная заминка. – Игорь Саввович, здравствуйте! – забыв о басе, тонко крикнул он и резво бросился к заместителю главного инженера. – Игорь Саввович, а я вас сразу не узнал. Эти энцефалитки… – Орлов! Егор! – ойкнул Игорь Саввович. – Ну, брат, дела! Здесь? Когда? Почему не сообщил? … Егорушка Орлов был третьим знакомым слоем Черногорского лесотехнического института. Игорь Саввович поступал на первый курс, Прончатов, поздно пришедший учиться, кончал последний. Игорь Саввович и Володечка Лиминский сидели на задней парте последнего курса, когда на парту первого курса сел Егор Орлов – деревенский парнишка из Ромской области. Славный был человечек – добрый и веселый. – Давай почеломкаемся, Егор! – радостно сказал Игорь Саввович. – И брось «выкать». Не задирай нос – свои люди! Они обнялись, поцеловались, и было понятно, что Егор восхищается Игорем Саввовичем, как некогда Игорь Саввович восхищался Прончатовым, и ему, Егору Орлову, не приходило в голову, что Игорь Саввович ему завидовал, однако Игорь Саввович не только завидовал, а думал с тоской о том, что ему уже никогда не носить гуцульскую шляпу с перышком на боку. Мягко взяв за плечи Орлова, он посмотрел в его молодое и счастливое лицо, неловко улыбнулся и хрипло спросил: – Ну, что ты сделал с моим Коло-Юлом? Ничего нового в поселке Игорь Саввович не увидел; все, казалось, замерло в первозданной неизменчивости, и только три стандартных дома выросли слева – такие же, как и другие, ничего в поселке не изменившие. Пахло сосновой смолой, солнцем, илистой водой; носились над блюдцем с голубой каемочкой береговые ласточки; желтела на желтом здании конторы сплавучастка небольшая башенка с подвешенным медным колоколом – капризом бывшего начальника сплавного участка Игоря Гольцова. Колокол случайно нашли в огороде старого рыбака, увидев его, Игорь Саввович дал команду отчистить колокол, построить башенку и трижды в день отбивать по семь звучных ударов: шесть утра – подъем, час дня – обед, шесть вечера – отдыхай! – А много к тебе народишку понаехало? – по-прежнему сдерживая дрожь, насмешливо сказал Игорь Саввович. – Все флаги в гости будут к нам!.. Этот катер, никак, самого бога речников – Фридмана? – Заместитель приехал! – засмеялся Орлов. – Ну, пошли, Игорь. Ты у меня расположишься? Лады? – Ладушки! Слева работали, грохоча деревом и повизгивая, сплоточные машины, в той же стороне, на нижнем складе леспромхоза, сутулые краны сгружали бревно с рычащих лесовозов. Ну, буквально ничего не изменилось, все было так, как было раньше, и резиновыми сапогами Игорь Саввович ощущал теплую и мягкую землю; мерещилось, что тепло земли поднимается к сердцу, приближается к холодному комку страха и боли… Дом слева – это его просторное холостяцкое жилище, два самых больших окна в здании конторы – его рабочий кабинет, пенек перед волейбольной площадкой – тот самый, на котором сидела вечный волейбольный судья, учительница Лиля. – Игорь, чего мы стоим? Все ушли! – послышался голос Егора Орлова. – Ну, двинули! Игорь Саввович поднял голову, вдохнул острый влажный воздух – грудь раздулась кузнечными мехами. Запах сосен Тунгусского бора, сырых опилок, грибов, испарений земли – молодостью пахло, пропотевшей ковбойкой и папиросами «Беломорканал»… Не слушая и не слыша Егора Орлова, сам ничего не понимая, точно лунатик, Игорь Саввович медленно шагал к елям, которые были голубой каемкой сияющего блюдца. Он шел так, словно ему приказали идти, словно в голове сработало реле, позволившее двигаться только в одном, заданном направлении, и шагал бы так сто лет, если бы до желанной цели было бесконечно далеко, но вот и ельник – голубая каемка. Желтыми фонариками светились нежные шишки, каждая иголочка по отдельности сама по себе отливала сизым голубиным оперением, стволы казались перламутровыми от солнца, разбрызганного по чешуйчатой зелени. Ели стояли, тесно прижавшись ветвями друг к другу, образовали плотную стену и от этого походили на дружную рать, на отряд воинов с шишками шлемов – вершинами и выставленными пиками – ветками; ельники казались настороженной ратью, замершей в ожидании команды: идти на приступ, спасать, охранять, полонить врага. Игорь Саввович мешком повалился на теплую землю, закрыл глаза, стиснул зубы, сжался в неприступный мускулистый комочек, такой же крепкий, как голубые рати-ельники. Игорю Саввовичу казалось, что он воинственно наклонил голову с шишкой шлема, выставил пики-ветки, крепко врос в землю. Игорь Саввович зажал рукой рот, чтобы удержать вопль радости, восторга, торжества. Произошло невероятное. На виду у голубых ельников, рядом с еловой ратью и вместе с еловой ратью ИГОРЬ САВВОВИЧ БЫЛ СОВЕРШЕННО ЗДОРОВ… Он притаился, дышал осторожно, точно боялся спугнуть воинственную тишину голубой рати, прервать птичье щебетание; казалось, достаточно одного движения, одной чужеродной мысли, чтобы все с грохотом рухнуло, и тогда вернутся боль и страх, страх и боль… Игорь Саввович осторожно, словно по частям, поднялся, не решившись отряхнуть с брюк хвою и песок, сосредоточенными, считающими шагами двинулся к центру поселка, и скоро выяснилось, что он на самом деле считал шаги: «…сорок пять, сорок шесть, сорок семь…» На сотом шагу Игорь Саввович остановился, боязливо прислушался к себе, изумленно подумал: «Вот те на! Воскрес!» Ровно било здоровое сердце, кузнечными мехами перелопачивали смолистый воздух объемистые легкие, крепко стояли на земле сильные и длинные ноги, бугрились на теле мускулы спортсмена. «Вот те на! Воскрес!» Бросив считать шаги, Игорь Саввович направился к заезжей, то есть маленькой гостинице, где готовились к очередному совещанию Валентинов, Прончатов и другие. Пришлось сдерживаться, чтобы не побежать вприпрыжку, махом не взлететь на крыльцо, не рвануть на себя двери с ликующим криком, не бежать по коридору, в конце которого с деловитым лицом водил по щекам электробритвой Валентинов. – Что с вами, Игорь Саввович? – увидев заместителя, спросил Валентинов и выключил бритву. – У вас такой вид, словно… Простите! Словно вы, знаете ли, употребили спиртной напиток… Игорю Саввовичу казалось, что главный инженер Валентинов тоже окружен солнечным и бесстрашным еловым войском; еловая рать вокруг Валентинова пошевеливала шишками, шепталась, нетерпеливо переступала с ноги на ногу. – Я не употребил спиртной напиток! – смеясь, сказал Игорь Саввович. – Я не пил, но пьян… – Он фатовски повернулся на каблуках. – И вообще мне здесь делать нечего. – Он подмигнул интимно Валентинову. – Мне нечего здесь делать, как человеку, который приглашен к самому Егору Орлову. – И открыто похвастался: – Вас-то небось Егор Орлов не пригласил. Двадцать минут до начала еще одного совещания под председательством главного инженера Игорь Саввович Гольцов прожил в счастливой, глупой суете: то старался скрывать от посторонних глаз свое волшебное исцеление, то, наоборот, демонстрировал радость и здоровье, то обливался холодным потом при мысли, что чудесное исцеление – бред, длинный сон. Он не помнил, о чем говорил с Егором Орловым, когда пришел к нему, не заметил, как вышел из дома, как дошагал до конторы, и в мгновение, когда садился за стол рядом с Прончатовым, брал в руки карандаш и придвигал к себе стопку чистой бумаги, он чувствовал, что не только каждое движение, но даже предвкушение движения может доставлять счастье. Игорь Саввович не знал, что именно так чувствуют себя люди, избавившиеся от смертельно опасной болезни, поднявшиеся с кровати, на которой пролежали месяцы и даже годы, но он был счастлив, очень счастлив. Отодвигает стул – рукам радостно, выравнивает бумагу – пальцы счастливы, садится – тело празднует, смотрит на собравшихся – радость заливает теплой волной грудь. – Внимание, товарищи, начинаем! Гора бумаг, вынутых из огромного портфеля, лежала перед Валентиновым, и вся эта чертова уйма вычислений, промеров, измерений, данных синоптиков, докладных, особых мнений, рапортов и заявлений казалась нужной, значительной, радостно было смотреть на руки Валентинова, на крохотный зал, до отказа набитый людьми. Боже, кого сюда не собрал дотошный Валентинов! Речники и лесозаготовители, старые рыбаки и знаменитые сплавщики, водолазы и аквалангисты. И все это улыбалось, усаживалось, шумело, старалось угомониться. – Совещание объявляю открытым, товарищи! – звучно и вкусно проговорил Валентинов, добрый, выедавшийся, помолодевший. – Мне хочется начать издалека, чуть ли не с Нестеровской летописи. Известно ли вам, друзья мои, что молевой сплав леса древнее плотов и стругов?.. Что такое? Двери зала широко открылись, вбежала высокая девушка в темных очках и низким тревожным голосом крикнула: – Товарищи, кто здесь Гольцов? Вас срочно вызывает Светлана Ивановна Гольцова! Голос Светланы звучал едва слышно и потому незнакомо: – Игорь, не волнуйся, пожалуйста, но тебе нужно немедленно вернуться в город. Ты должен вылететь самолетом. Он ничего не понял, молчал, слушая, как попискивает морзянка, и невидяще смотрел на девушку в темных модных очках. – Что случилось, Светлана? Плохо слышу. Светлана закричала: – Тебе надо срочно, очень срочно вернуться в город! Игорь, ты слышишь меня? Тебе надо срочно, очень срочно быть в городе! – Светлана, я не могу вернуться… В трубке раздался вопль: – Игорь, ты должен вернуться! Сегодня же! Немедленно. – Я не могу. – Передаю трубку Николаю Андреевичу… Батюшки-светы! Жена, оказывается, звонит из кабинета управляющего. Это значит, что к четырем телефонисткам и радисткам областной связи еще добавилась пятая – трестовская – старая мегера, от котором через пять минут весь город узнает все секретные и несекретные сведения. – Здравствуйте, Игорь Саввович! – с начальственной медлительностью, тихо и потому хорошо слышно сказал управляющий Николаев. – Из радиограммы знаю, что добрались благополучно, что обстановка складывается хорошая.. Совещание началось? Отлично! Жалко, что вам придется уйти с него. Приказываю срочно вернуться в город! Возьмите полуглиссер Орлова, держите курс в райцентр. Пока вы едете, мы вам закажем место на самолете. Желаю мягкой посадки. Таким начальственно-непреклонным голосом управляющий с Игорем Саввовичем никогда не разговаривал, таких холодных и распорядительных нот в его голосе в разговоре с Гольцовым быть не могло, и, значит… – Что случилось? – стремительно входя в радиорубку, спросил Валентинов. – Я вас спрашиваю, Игорь Саввович, что произошло?.. Ах, вы говорите с управляющим? Будьте добры передать мне трубку… Через полминуты, выслушав молча Николаева, главный инженер осторожно положил трубку на рычаг, нашел взглядом Игоря Саввовича. Он глядел на своего заместителя испытующе, тревожно, словно ему сказали то, что Светлана не посмела сообщить по радиотелефону мужу. – Немедленно вылетайте в город, товарищ Гольцов! – властно распорядился Валентинов. – Позовите товарища Орлова! Срочно! Катер, самолет, автомобиль… |
|
|