"Любовь изгнанницы" - читать интересную книгу автора (Вилар Симона)

10.

Половину следующего дня Анна проспала на огромной, покрытой шелковыми простынями постели. Несколько раз она слышала, как в дверь стучали, но ей не хотелось никого видеть. Так сладостно было вновь чувствовать себя мирянкой и вкушать все блага своего положения, а не изводить себя молитвой и постом.

Выспавшись, Анна кликнула служанок и приказала приготовить ванну, добавить в воду душистых эссенций. После грубой власяницы все ее тело зудело и пылало, и теперь она блаженствовала в теплой благоухающей воде, в огромной инкрустированной перламутром ванне. Однако, когда ее придворная дама Сьюзен Баттерфилд отошла к камину, чтобы согреть у огня простыни, Анна вдруг поманила к себе Бланш Уэд.

– Уже прошло много времени, а от отца все нет известий. Добрался ли до цели твой Джек Терсли?

– Разумеется, миледи. И я уверена, со дня на день он возвратится с ответом от вашего батюшки.

В голосе девушки звучала такая уверенность, что Анна успокоилась, а Бланш тут же поведала ей, что в городе есть несколько знатных молодых людей, которые добиваются встречи с прекрасной принцессой, дабы развлечь ее во время благочестивого паломничества и даже, если на то будет ее позволение, прочесть посвященные ей стихи.

Анна рассмеялась.

– Готова поклясться, что, толкуя о прекрасной принцессе, они не преминули воздать должное ее хорошенькой фрейлине. Эти мадригалы они наверняка уже зачитывали и тебе, моя кокетка?

Бланш улыбалась, на ее щеках играли ямочки. Лицо девушки раскраснелось от пара, темные кудряшки прилипли к вискам. Она была прелестна и весела, как птичка. Казалось, ничто не в состоянии смутить ее душевный покой. Выслушав принцессу, она изобразила шутовской реверанс и пропела:

Других она красивей, добрее и честней, И никаких проступков не числится за ней.

Когда Бланш вышла за платьем, к Анне приблизилась недовольная леди Сьюзен. В последнее время, замечая явное благоволение принцессы к юной Уэд, она сердилась и ревновала. И сейчас, укутывая принцессу теплой простыней, она брюзгливо заметила:

– Вы во всем потакаете этой вертихвостке, миледи. А она настолько потеряла стыд, что заигрывает даже с монастырскими послушниками.

Анна ничего не ответила, и тогда Сьюзен добавила теперь уже приторно сладким голосом:

– Вам бы следовало, моя дорогая принцесса, окружить себя людьми верными и преданными, близкими вам по крови…

– То есть, вы хотите сказать, как можно более походящими на вас? Но, видите ли, леди Баттерфилд, вся беда в том, что с Бланш мне весело, а с вами охватывает непреодолимая скука!

Придворная дама сердито сопела, вытирая волосы принцессы.

– Зато я всегда верно служила Невилям, а эта Уэд вертелась при ком угодно, даже при Лиз Вудвиль.

– Ах, моя дорогая, да каждый третий из моей челяди достался мне от супруги Эдуарда Йорка! Я уж не говорю о половине нынешних вельмож Англии, которые еще в прошлом году присягали Эдуарду Йорку столь же ревностно, как сейчас Ланкастерам.

Леди Сьюзен хотела что-то возразить, но в этот миг появилась Бланш Уэд с горничными, несшими платье принцессы, и фрейлина предпочла умолкнуть.

В этот день Анна собиралась посетить ратушу и принять там представителей Местного дворянства и депутацию от городских корпораций и гильдий. Ей хотелось выглядеть как можно лучше, и она решила надеть сшитое по бургундской моде платье из переливающейся яблочно-зеленой тафты.

Широкий золоченый пояс филигранной работы удерживал на месте складки платья под грудью, а сзади вился длинный, обшитый золотым галуном шлейф. Рукава у платья были узкие, облегающие руки до самых пальцев, а отложной воротник сходился от плеч к поясу, открывая по пути прелестный треугольный нагрудник нижнего платья, сплошь расшитого золотом. Волосы принцессы были спрятаны под высокий головной убор, раздвоенный посередине и опушенный по краям светлым мехом. Сзади спускались тонкие кружевные складки вуали, легкой дымкой окутывая шею и обнаженные плечи принцессы.

Леди Сьюзен и Бланш Уэд сновали вокруг, поправляя платье и застегивая неисчислимые пуговки и пряжки. В кои-то веки между ними царило согласие. У ног Анны восторженно вертелся ее любимый белый шпиц, которого она не захотела оставлять в Лондоне. Все то время, что его хозяйка замаливала грехи и несла епитимью, он ее вовсе не видел, и сейчас, соскучившись, прыгал и ластился, так что бубенчики на его ошейнике весело звенели.

Неожиданно, помимо этого звона, Анна различила еще какие-то звуки, долетавшие в открытое окно. Бряцание металла, щелчки подков по плитам, громкие голоса. Торопливо подойдя к окну, она увидела въезжавший во двор отряд лучников, который возглавляли рыцарь в серебристых граненых латах и закутанный в черную сутану священник.

Анна широко распахнула глаза – она узнала обоих! Первым следовал ее двоюродный дядя адмирал лорд Фокенберг, вторым – капеллан Кларенса, некий Джон Мортон, в прошлом стряпчий из Темпла, а ныне духовный наставник и советник герцога. С первого взгляда принцесса решила, что на паломников они не походят. Анна видела, как оба спешились, и, пока Фокенберг отдавал распоряжения своим людям, Джон Мортон почти бегом бросился к лестнице, ведущей в покои архиепископа.

«Если он прибыл не к Томасу Буршье, а к королю, через минуту он вернется», – подумала Анна, ибо ко роля еще ночью перевели в аббатство святого Августи-на, где монарх мог бы пребывать в тиши и покое и где старые узкие окна и толстые стены могли скрыть безумца от посторонних глаз. Этой ночью архиепископ, принцесса и лорд Лэтимер решили, что будут извещать всех о том, что его величество принес обет строгого поста в одиночестве и полном молчании, дабы беседовать с одним Всевышним, и отказывается принимать кого-либо, пусть даже королевству и угрожает всемирный потоп.

В окно ворвался ветер.

– Ваше высочество, следует поторопиться. Уже подали носилки, – сказала леди Сьюзен, протягивая Анне легкий плащ из розового шелка. Но девушка лишь повела плечами.

– Разве вы не видите, сударыня, что прибыли посланцы и мне необходимо знать, чем вызван их визит?

– Но, моя принцесса, в ратуше соберется целый сонм важных персон, а для государственных дел есть и его величество, и милорд архиепископ!

Анна сердито взглянула на нее.

– Девиз дома Баттерфилдов гласит, что смирение и скромность – основные добродетели рода. Вспоминайте об этом почаще, миледи!

В углу покоя прыснула Бланш, а леди Сьюзен склонилась в глубоком реверансе, хотя губы ее побелели от ярости.

Повернувшись к окну, Анна увидела, что священник Джон Мортон, торопливо выйдя из дворца, о чем-то коротко переговорил с Фокенбергом и, по-молодецки вскочив на мула, выехал со двора. Подхватив шуршащий шлейф, Анна поспешила в покои архиепископа.

Его преосвященство она нашла в глубокой оконной нише большого зала и, поцеловав его перстень, спросила, что означает визит капеллана герцога Кларенса.

– Ему нужен только король, – негромко отвечал Томас Буршье.

Анна сверкающим взглядом смотрела на него.

– Не хотите ли вы убедить меня, что священник ни о чем не поведал главе католической церкви Англии?

Лицо архиепископа Кентерберийского оставалось бесстрастным, но спустя минуту он медленно перекрестил принцессу и сказал:

– Мужайтесь, дитя мое. 14 марта, пять дней назад, Эдуард Йорк высадился у местечка Рейвенспур в Йоркшире.

Зрачки Анны расширились.

– О Небо! Значит, снова война…

Больше она не могла вымолвить ни слова. Сердце ее стучало так, словно хотело разбиться о ребра, и покой поплыл перед глазами. Она слегка покачнулась, и архиепископ поспешил поддержать ее.

Анна сжала ладонями виски. Спокойнее. Все это так внезапно, но ведь она давно ожидала этого. Она взглянула на архиепископа:

– А мой отец? Но тот лишь пожал плечами.

– Джон Мортон не слишком распространялся о ходе событий, желая говорить лишь с королем Генрихом. Однако, я полагаю…

Он повернулся к двери, откуда в это время послышался лязг приближающихся шагов закованного воина.

– Я думаю, лорд непременно сообщит вам подробности.

В полумраке романского покоя, освещаемого всего одним факелом, возникла мощная фигура лорда Фокенберга. Шлем он снял, и его круглая голова на короткой шее, казалось, погрузилась в стальные пластины наплечников, украшенных чеканными мордами рогатых ящериц. Рыцарь медленно приблизился и, облобызав перстень архиепископа, преклонил колено перед принцессой.

– Ради всего святого, милорд, не томите, говорите, что случилось!..

Фокенберг молча протянул Анне свернутый пергамент с печатью Делателя Королей.

– Двое суток я скакал из Йоркшира с письмом для вас, принцесса. Герцог Уорвик узнал, что вы находитесь в Кентербери, и передал его через меня, так как я следую в Дувр через Кентское графство.

Анна торопливо сломала печать и развернула свиток. Письмо было кратким. Уорвик сообщал, что лишь недавно проведал о пребывании короля и принцессы Уэльской в Кентербери, и просил их помолиться над прахом великого святого о ниспослании удачи в борьбе с Йорками. Герцог увещевал Анну долго не задерживаться в Кенте, а поспешить обратно в Лондон, где она окажется под надежной защитой Джорджа Кларенса и архиепископа Невиля.

Она опустила руки. Свиток с шуршанием свернулся. Анна потерянно вертела его в руках. Главное, что следовало из этого письма, – отец так и не получил ее известия об измене Джорджа. Она глубоко вздохнула и попросила Фокенберга рассказать о событиях на Севере.

Лорд, неважный рассказчик, сообщил лишь, что находился в Понтефракте с ее отцом, когда до них дошла весть о высадке йоркистов в Рейвенспуре. В тот день на море была страшная буря, которая разогнала сторожевые суда и рыбачьи лодки, а ветер и дождь принудили попрятаться по домам береговые дозоры.

Буря разъединила и суда флотилии возвращавшегося Эдуарда, и высадка произошла на разных участках побережья. Лишь на следующий день все они объединились в Рейвенспуре, где их поджидали Эдуард с Ричардом. После этого братья выступили в направлении Йорка, но больше ему ничего не известно, так как он без промедления выехал в Кент, чтобы, как вице-адмирал флота, собрать суда в Дувре и следить, дабы к Эдуарду не прорвалось новое подкрепление с континента, о чем стало известно Делателю Королей.

– Обо всех остальных событиях вы можете узнать от Джона Мортона, ибо его прислал второй протектор королевства герцог Кларенс, с которым Уорвик ведет постоянную переписку. Я встретил его близ Ричмонда, и он поставил меня в известность о своей миссии в Кентербери и о последних новостях и распоряжениях протекторского совета в отношении короля.

Анна и Томас Буршье переглянулись. Оба понимали, что сейчас встреча короля с гонцом невозможна, но вопрос в том, как долго сможет не допускать при сложившейся ситуации гонцов к королю лорд Лэтимер.

Джон Мортон вернулся из аббатства лишь спустя три часа. По-видимому, стойкий камердинер все же не допустил его к безумному монарху, ибо, едва капеллан вошел, бросилось в глаза раздражение и гнев на его лице.

За это время большой зал осветили множеством канделябров и ламп с душистым маслом. Анна, приказав перенести прием в ратуше на несколько часов, ожидала посланника, сидя в высоком кресле на подиуме в конце зала. Рядом с нею под балдахином восседал архиепископ Кентерберийский, а вокруг расположились духовные лица, свита архиепископа, приближенные принцессы, пажи. Анна встретила гонца с таким надменным и величественным видом, что Мортон, как ни был взбешен, поспешил склониться в поклоне с самым смиренным видом.

Капеллан герцога Кларенса был еще довольно молодым человеком лет двадцати пяти-тридцати, рослым, но уже склонным к полноте. У него были темные, коротко подрезанные и зачесанные углом на лоб волосы, тяжелый подбородок и яркий чувственный рот с нижней губой, формой напоминающей изгиб лука.

Анна и раньше видела Джона Мортона то в Вестминстерском аббатстве, то в Савое, но не обращала на него внимания и, возможно не запомнила бы, если бы именно он не встречал Майсгрейва в памятный день во дворе дворца Савой.

– Вы виделись с нашим отцом королем Генрихом? – ледяным тоном осведомилась принцесса.

Джон Мортон повел шеей, словно ворот сутаны стал ему тесен.

– Увы, ваше высочество, этот несносный гордец Джейкоб Лэтимер преграждает доступ к нему, словно Цербер к вратам преисподней.

Даже на расстоянии Анна слышала, как тяжело дышит священник. Что же пришлось вынести несчастному камердинеру короля за эти три часа! Анна тоже начала выходить из себя и решила поставить надменного капеллана на место.

– Ваша дерзость переходит границы, отец Джон! Ибо место, где сейчас в благочестивых молитвах пребывает наш августейший свекор, известно своею святостью, и лишь богохульник может сравнивать его с inferi[27]. Разве не так, милорд архиепископ?

Томас Буршье, не поднимая глаз, кивнул, и Анна впервые подумала, что примас узнал от духовника герцога куда больше, чем передал ей.

– Прошу прощения, ваше высочество! Но я просто в недоумении, ибо дело, с которым я явился к королю, не терпит отлагательства.

– И опять вы дерзите, Джон Мортон! О каком таком неотложном поручении может идти речь, если вы рискуете вторгаться в молитвенное уединение самого государя?!

– О поручении, которое дано мне Советом в Вестминстере, который возглавлял мой господин милорд второй протектор Англии, наделенный властью от самого короля Генриха VI.

– В таком случае, вам следует сообщить обо всем нам, так как король принял обет молчания и вы вряд ли сможете получить аудиенцию в ближайшее время.

Некоторое время Мортон молчал, собираясь с мыслями. Слышно было, как позади негромко переговариваются придворные.

– Это поручение столь тайное? – спросила Анна, слегка приподняв одну бровь, и у священника даже дух перехватило, до того принцесса Уэльская вдруг стала похожа на своего грозного отца.

– Н-нет, моя принцесса. Герцог Кларенс послал меня, дабы передать его просьбу к королю без промедления прервать паломничество и возвратиться в столицу. Надеюсь сэр Фокенберг уже сообщил вам о высадке Эдуарда Йоркского на севере страны? В Англии в ближайшее время могут произойти самые неожиданные события, и милорд второй протектор беспокоится о вас с государем и желает, чтобы вы находились под его защитой.

Анна какое-то время всматривалась в лицо священника. Она слышала ропот, поднявшийся в зале, ибо большинство присутствующих еще не ведали о возвращении беглого короля.

– Но почему герцог Кларенс считает, что в Кентербери небезопасно? Это мирный город паломников, а Эдуард Йоркский направится скорее всего именно в столицу. К тому же город святого Томаса близок к морю, и в случае, если удача отвернется от нас, милорд Фокенберг тут же переправит нас во Францию, где находятся мой супруг и королева Маргарита с войсками. Неожиданно ей возразил архиепископ Кентерберийский:

– Чистое безумие в годину смуты королю оставаться в Кентербери. Вы сами сказали, принцесса, что это мирный город, здесь собираются тысячи безоружных паломников, но, пока государь здесь, городу будет ежечасно угрожать нападение. А ведь со времен святого Томаса здесь ни разу не проливалась кровь…

Анна остро взглянула на Томаса Буршье.

– Вы ведь сами заявили, преподобный отец, что короля нельзя тревожить до исполнения его благочестивого обета!

Ее взгляд был красноречив. Еще вчера архиепископ твердил о том, как необходимо тщательно скрывать безумие короля. Сейчас же, когда на острове рядом два монарха, в этом еще большая нужда, чем когда-либо. И архиепископ понимает это не хуже нее. Или же вторжение йоркистов лишило его разума? Неожиданно на помощь Анне пришел Фокенберг:

– Если его высокопреосвященство заботит судьба паломников, то в графстве Кент немало крепостей и замков, где государь и принцесса смогут укрыться в случае опасности. Однако, насколько мне известно, сейчас еще нет угрозы войны, а Эдуард Йорк смирился с тем, что на троне – Ланкастер.

– Что это вы говорите?

В зале вдруг воцарилась тишина. Все изумленно воззрились на Фокенберга. У того нервно дернулась щека, и он указал на Джона Мортона:

– Отец Джон лучше меня осведомлен о последних событиях на севере королевства. По дороге он не скрыл от меня, что гонцы привезли известия о том, что по возвращении в Англию Эдуард не стал претендовать на большее, чем возвращение владений своего отца.

– И это теперь, когда Элизабет Вудвиль родила ему наследника?!

Это так, миледи, – подтвердил Джон Мортон. – Прибыв в Йорк, Эдуард Плантагенет убедился, что в его городе блюдут присягу королю Генриху, и тогда он объявил, что не намерен ввязываться в войну за корону Англии, а желает лишь вернуть владения Ричарда, великого герцога Йоркского, и вновь воссоединиться с горячо любимой супругой и детьми. Более того, когда он поклялся в этом и вступил в Йорк, то повторил свою клятву перед алтарем в Большом соборе Минстера.

В зале слышалось только потрескивание свечей в канделябрах. «Господь Всемогущий, если бы это так и было, то на мою несчастную страну снизошли бы мир и покой!» – подумала Анна. Но трезвый голос рассудка твердил, что, помимо торжественных клятв Эдуарда, существует и его тайная переписка с братом Кларенсом, а угроза, что к Эдуарду подойдут новые силы с континента, остается реальной, недаром же отец отослал Фокенберга в Дувр, чтобы снарядить корабли и охранять на море подступы к Англии.

– Мне бы очень хотелось верить в клятву кузена Эдуарда Йорка, но ведь, насколько мне известно, он прибыл с целым флотом?

– Вся его флотилия – это суда, на которых вернулись те семьсот человек, которые последовали за Эдуардом во время бегства. Правда, есть еще и триста фламандских наемников, но он их взял лишь для того, чтобы иметь хоть какую-то опору в случае, если Делатель Королей первым нападет на него. Однако этих войск недостаточно, чтобы объявить войну герцогу Уорвику. По крайней мере, так заявили Эдуард и Ричард Плантагенеты.

«Ах, и Ричард!» – подумала Анна. Уже одно упоминание об этом жестоком лицемере рассеяло все ее сомнения. Как бы там ни было, сейчас ей следует оттянуть время и не дать себя и несчастного Генриха в руки изменника Джорджа.

Она поднялась.

– Если все обстоит так, как вы сказали, то королю и вовсе незачем нарушать обет, принесенный над прахом Святого Томаса Бекета и сломя голову нестись в Лондон. Вы согласны со мной, преподобный отец? – Анна повернулась к архиепископу.

– Все Йорки были потомками рода Плантагенетов.

Несколько мгновений она выразительно смотрела на Томаса Буршье, пока тот не отвел взгляд и не кивнул. Тогда она величественно спустилась с возвышения и приблизилась к священнику.

– Вы можете возвращаться в Лондон, Джон Мортон. Скажите герцогу Кларенсу, что, пока король не исполнит свой обет, мы остаемся в Кентербери.

– Но, принцесса, во имя Господа, страдавшего на Кресте…

– Ни слова более. Или же вы, духовное лицо, считаете, что обет столь ничтожная вещь, что королю ничего не стоит отменить его по требованию милорда второго протектора Англии?

По-видимому, ей не удалось сдержать себя, и последние слова прозвучали излишне пренебрежительно, так как щеки капеллана побагровели, а полные губы дрогнули.

– Ваше высочество, вы поступаете безрассудно. Я благоговею перед молитвенным рвением короля, но все слишком серьезно…

– Мой отец нередко говорил, что, если бы в мире все было просто, люди не нуждались бы в Боге. И не исключено, что именно молитва благочестивого короля спасет англичан от взаимо истребления…

Через час, сидя в большом зале ратуши и учтиво отвечая на многочисленные приветственные речи, она думала о том, что ее отказ уговорить Генриха поспешить в Лондон примут за очередную взбалмошную выходку.

Впервые Анна пожалела о следовавшей за ней славе своевольной и легкомысленной особы. Но ведь и лорд Лэтимер, известный своим благоразумием, тоже был на ее стороне, а значит, она не одна. Самое главное, чтобы ее понял и не осудил отец.

Надо ему обо всем написать. В том, что ее первое письмо не дошло до адресата, она уже не сомневалась. Год назад она сама убедилась, сколь неспокойны ныне дороги в Англии, и было безрассудством с ее стороны посылать гонца без охраны. Разумеется, Бланш уверяла, что ее земляк прекрасный наездник и воин, но и это могло не помочь в переделке. Но тогда… У Анны дух захватывало при мысли, что может произойти, если письмо попадет в чужие руки.

Вечером, усталая и встревоженная, она вернулась в свою резиденцию и без промедления села писать отцу. Леди Бланш принесла ей письменный прибор, но не удалилась, а мешкала в углу, приводя в порядок запылившийся шлейф платья принцессы. Девушка, как обычно, была в приподнятом настроении и даже что-то напевала. Анна невольно позавидовала ее беспечности. Они с Бланш были ровесницами, но принцессе всегда казалось, что она гораздо старше юной фрейлины. Постоянное напряжение, одиночество, не притупляющееся чувство опасности, неопределенность положения гасили в ней свойственные ее возрасту порывы, все живое и яркое, что было присуще ей еще так недавно.

Анна присыпала письмо песком и перечитала. Послание получилось более пространным, нежели предшествующее, так как, помимо сообщения о предательстве Кларенса, она писала и о безумии короля Генриха, и о том, что приняла решение остаться в Кентербери, дабы не оказаться под властью человека, переметнувшегося в стан Белой Розы. Завершая письмо, она молила отца и впредь воздерживаться от пагубного пристрастия к вину и асквибо, ибо его жизнь и здоровье сегодня, как никогда, нужны Ланкастерам и Англии.

Анна капнула воском и наложила малую печатку – ту, что была вырезана на ее перстне.

– Бланш, поди узнай, не ложился ли еще его высокопреосвященство. Передай, что мне нужно с ним немедленно увидеться.

Когда Бланш вышла, Анна, не раздеваясь, прилегла на постель. Белый шпиц устроился рядом. Анна машинально гладила его, размышляя над тем, что и от Эдуарда из Франции она так и не получила ответа, хотя, вероятно и то, что, ожидая ее возвращения в Лондон, ей просто не передали почту, сама же она ни о чем не спросила.

Пламя свечей заколебалось. Бланш Уэд, приподняв занавесь у двери, сообщила, что архиепископ ожидает принцессу. Анна торопливо накинула легкое покрывало на распущенные волосы и, прихватив свечу, направилась по сводчатому сумрачному проходу в покои архиепископа. Вайки, спрыгнув с постели, увязался за хозяйкой.

Томас Буршье выглядел утомленным, но извинений принцессы не принял, сказав, что в последнее время страдает бессонницей и часто не ложится до рассвета.

– Я хотела бы просить вас, ваше преосвященство, позволить отправить с архиепископским курьером послание к герцогу Уорвику. Я уже пыталась воспользоваться собственной почтой, но подозреваю, что письмо не дошло. Теперь же я не могу допустить промашки в столь важном деле.

Кардинал устало провел ладонью по лицу.

– Вы вольны распоряжаться всем, что я имею, принцесса. Однако я не понимаю, почему бы вам не попросить об этой услуге своего родственника, лорда-адмирала?

– Не спорю, это кажется более разумным. Но послание мое тайное, а с некоторых пор я не питаю особого доверия к милорду Фокенбергу. Мне довелось убедиться в его пристрастии к чужим письмам, и я сомневаюсь в его порядочности.

Архиепископ странно взглянул на принцессу.

– Откуда у вас такое недоверие к людям? Вы ведь еще почти дитя… Впрочем, воля ваша. Вы хотите, чтобы я велел отправить посыльного немедленно?

Анна о чем-то размышляла, глядя на вертевшегося у дверей шпица.

– Пожалуй, нет. Как говорится, qui nimis propere, minus prospere[28]. Думаю, лучше отправить его утром, снабдив вооруженной охраной. Это очень важно для меня!

Неожиданно она умолкла на полуслове, глядя на шпица. Вайки усердно обнюхивал дверную щель, весело помахивая хвостом. Несомненно, за дверью кто-то находился, и этот «кто-то» наверняка был из тех, кого пес хорошо знал.

Анна стремительно шагнула к двери и распахнула ее. Перед ней открылась длинная готическая лоджия, оканчивающаяся аркой. Она казалась пустынной, но в отдалении принцесса успела заметить мелькнувший на повороте алый шлейф платья своей фрейлины.

– Бланш! – позвала Анна. – Бланш, немедленно вернись!

Девушка появилась в проходе и приблизилась, теребя шнуровку платья. В слабом свете свечи она выглядела огорченной, но никак не испуганной.

Что это значит, голубушка? Ты подслушивала? Бланш собралась было что-то сказать, но так и застыла с приоткрытым ртом. Потом широко перекрестилась:

– Клянусь кровоточащими ранами Христа, у меня и в мыслях не бывало подобного!

– Что же тогда ты здесь делала, в то время когда я велела тебе ожидать меня в опочивальне?

– Просто… просто мне пришла в голову одна мысль. Сейчас все так взволнованы возвращением в Англию братьев Йорков, что я решила… Ну, словом, я хотела просить вас, моя принцесса, отпустить меня в Форвич[29], в церковь святой Марии, помолиться за Ланкастеров у гроба святого Августина.

– И для этого тебе понадобилось следовать за мной в темноте?

– Но утром я могла и забыть о своем благом намерении. Вы же знаете, что утром все кажется иным, чем накануне вечером!

И она улыбнулась так простодушно, что даже архиепископ усмехнулся. «Если эта девушка и лжет, то лжет весьма искусно», – подумала Анна. Бланш же между тем продолжала:

– Я уже дважды ходила к гробнице Святого Томаса Бекета и молилась, чтобы Йорки оставили Англию в покое. Но, видимо, великий святой глух к мольбам такой грешницы, как я. А после того, как вы отправились к его преосвященству, меня вдруг осенило. Ведь второе имя, данное мне при крещении, – Августа. Да-да, Бланш-Августа! И святой Августин является моим покровителем. Вот я и решила, что следует помолиться над его святым прахом!

Она просияла, но Анна по-прежнему смотрела на нее с подозрением.

– Зачем же ты подслушивала?

– Вовсе нет! Я приблизилась к двери, услышала ваши голоса и, не осмелившись постучать, пошла назад. Тут вы меня и окликнули.

Бланш выглядела искренне огорченной, а на принцессу смотрела едва ли не с упреком.

– Ступай, – вздохнула Анна. – И в другой раз будь умнее. Как бы ни были благочестивы твои помыслы, не забывай, что подобные проделки не принесут тебе ничего, кроме огорчений.

Когда фрейлина удалилась, Анна, вручив кардиналу письмо, еще раз попросила отослать его с первым же курьером.

Вернувшись к себе, она застала Бланш дремлющей в кресле. Вайки прыгнул к фрейлине на колени и лизнул в щеку. Анна давно заметила, что песик привязался к девушке, и почему-то именно сейчас решила положиться на его интуицию. Недаром ведь говорят, что животные издали чувствуют людей, замысливших недоброе.

Бланш помогла принцессе раздеться и, уже поправляя вышитое покрывало на постели, спросила:

– Так как же быть с Форвичем? Вы отпускаете меня, миледи?

Анна ничего не ответила и отослала фрейлину. Она была смертельно утомлена, однако долго не могла уснуть, без конца возвращаясь мыслями к Бланш. Эта девушка нравилась ей, но почему-то именно сейчас ей припомнились слова Сьюзен Баттерфилд о том, что Бланш служила королеве Элизабет, а также и то, что она среди прочих находилась в ее покое в Вестминстере, когда пропали написанные на латыни черновики первого письма.

Больше того – именно она снарядила с письмом Джека Терсли, заверив, что лучшего гонца принцессе не сыскать, а вышло, что Уорвик так и не получил известия об измене Кларенса. Теперь же это ее появление под дверью покоев архиепископа…

Слишком много совпадений! Впрочем, возможно, что она просто излишне возбуждена и измучена сегодняшним днем и понапрасну клевещет на простодушное дитя… Ведь Бланш производит впечатление простодушной, если даже не слегка глуповатой. К тому же Анна выказывает такое расположение и осыпает столькими милостями эту дворяночку из графства Сэрри, что ей должно быть невыгодно вредить подобной госпоже.

Анна откинула покрывало и села. Слуги архиепископа, стараясь изгнать сырость из старого помещения, расставили вокруг ее ложа шесть жаровен. Но, видимо, переусердствовали, так как в покое стало нечем дышать. Анна изнывала от духоты. Она встала и прошлась по комнате. Вайки, приоткрыв один глаз, проследил за хозяйкой и снова уснул, забавно перевернувшись на спину и подняв одну лапку.

Она приотворила окно. Воздух на улице был теплым и душистым. Пахло нежной весенней зеленью, цветами из архиепископского сада, влажной землей.

Уже давно отзвонили к полунощной, было тихо и покойно. За окном кардинала мерцал слабый свет. Какое-то время она смотрела на пламя свечи за частым переплетом. Какие мысли теснятся в голове преподобного Томаса Буршье после известия о возвращении того, кто выхлопотал для него кардинальскую мантию?

Где-то неподалеку затянул свою песню сверчок. Анна вздохнула и уже собралась было прикрыть окно, когда какое-то едва заметное движение внизу привлекло ее внимание. Мрак двора оставался непроницаем, и даже слабые блики, падавшие на каменные плиты из покоев архиепископа, не рассеивали тьму. Тем не менее Анна готова была поклясться, что возле одной из химер, украшавших крыльцо, смутно виднеется алое платье Бланш.

Замерев, принцесса попыталась разглядеть происходящее получше. Где-то скрипнула дверь. Анна забеспокоилась, потом начала злиться. Ну уж нет, сейчас она призовет эту вертихвостку и все у нее выпытает! Она уже хотела окликнуть Бланш, когда в полосе света различила монаха, торопливо пересекавшего двор. В полнейшей тишине слышалось шарканье сандалий по плитам двора. Монах был в черной рясе с накинутым островерхим капюшоном, но что-то в его крупной фигуре показалось ей знакомым. Через мгновение она уже не сомневалась. Перед ней был Джон Мортон.

Черная ряса почти растворилась в тени каменной химеры, однако легкий, едва уловимый шепот, больше похожий на шелест листвы, она все же различила. Это продолжалось довольно долго. Анна до боли вглядывалась в сумрак, пока не заметила, что Мортон так же торопливо пересек двор и исчез в галерее под епископским окном. Однако ей не удалось заметить, куда подевалась Бланш Уэд. Под конец она даже почти уверовала, что алое платье ей померещилось. Как бы то ни было, она решила на другой же день обо всем расспросить Джона Мортона. Однако утро принесло разочарование. Оказывается, капеллан герцога Кларенса отбыл в Лондон еще затемно, едва отворили городские ворота.

Тогда она велела позвать Бланш. Фрейлина явилась не сразу. Было заметно, что она одевалась второпях – шнуровка на рукавах затянута кое-как, пряди волос выбивались из-под эннена. Анна сидела в кресле, а Сьюзен Баттерфилд прибирала ее волосы. Заметив в зеркале вошедшую фрейлину, принцесса небрежно проговорила:

– Вы, как я замечаю, сегодня проспали, милочка. Еще бы, после того как вы полночи прошептались с капелланом герцога Кларенса!

Дыхание запыхавшейся Бланш остановилось. Даже в голубоватой мути зеркала Анна видела, как щеки девушки покрыла мучнистая бледность. Сьюзен Баттерфилд, сообразив, что Анна гневается на любимицу, замерла, со злорадной улыбкой наблюдая за происходящим.

Внезапно Бланш кинулась принцессе в ноги.

– Пощадите, милостивая госпожа! Я знаю, что кокетничать с духовными особами величайший из грехов, но ведь большего пройдохи и бабника, чем этот Мортон, не найти во всей Англии! И он так щедр! Смотрите, какую прелестную вещицу он преподнес мне всего за несколько поцелуев.

Она показала Анне золоченый перстенек с вырезанными цветами.

– Я знаю, что это грешно, – тараторила Бланш, не давая Анне опомниться, – и я могу погубить свою душу… Но он такой красивый мужчина, и мне лестно его внимание. Ах, миледи! Простите меня! Клянусь Пречистой Девой, это больше никогда не повторится!

Анна с легким изумлением смотрела на Бланш. Она видела, что та напугана, но причина ее испуга оказалась вовсе не той, что она ожидала.

– Стыд и срам! – возмутилась леди Баттерфилд. – Вертеть подолом перед лучниками и джентри – это еще куда ни шло. Но впасть в блуд с особой духовного сана!.. Господи Иисусе, слыханное ли дело!..

Бланш бросила разъяренный взгляд на придворную даму.

– Таких, как вы, старых дев всегда бесит, когда более молодым и красивым уделяют внимание мужчины. И чем больше у них седых волос и морщин, тем хуже они помнят, на какие уловки пускались, когда мечтали подцепить кавалера!

Сьюзен Баттерфилд задохнулась от гнева, но уже в следующий миг, обо всем забыв, кинулась на фрейлину:

– Потаскуха! Грязная тварь!

Она сорвала с Бланш эннан и, вцепившись ей в волосы, опрокинула на пол. Но и Бланш не осталась в долгу. Она рванула Сьюзен за юбки так, что те затрещали, и чопорная дама повалилась рядом с ней, а уже через миг они, визжа и бранясь, как торговки в порту, катались по ковру, тузя друг друга.

Анна поначалу опешила, а затем попыталась остановить их. Но не тут-то было. Даже пришедшие ей на помощь служанки не могли разнять сцепившихся фурий, пока прибежавшие на шум лакеи не растащили их по углам. Но и тогда они вырывались и поливали друг друга отборной площадной бранью.

И тут принцесса расхохоталась, а за ней принялись смеяться и горничные, и лакеи, и клирики, и вся сбежавшаяся прислуга. Леди Сьюзен и Бланш, растрепанные, в изодранной одежде, пристыженные, среди всеобщего веселья продолжали метать друг на друга пылающие взгляды.

Первой опомнилась Анна.

– Довольно! – сказала она, поднимая руку. Ей было уже не до смеха. Что подумают в Кентербери о дворе принцессы Уэльской, если станет известно об этом происшествии? Она сердито приказала леди Сьюзен отправиться в один из ближайших монастырей, чтобы покаяться и понести кару за свою несдержанность и злой язык. Бланш Уэд была отправлена под стражей в Форвич замаливать грехи. Впрочем, и без того стоило удалить от себя фрейлину, в преданности которой приходилось сомневаться.

После завтрака Анна отправилась проведать короля. Однако то, что она увидела, лишь еще больше расстроило ее. Генрих Ланкастер по-прежнему не понимал, что происходит вокруг него. Он сидел, тупо уставившись в одну точку, его приходилось кормить с ложки, переносить с кресла на кровать и обратно, переодевать. Король больше походил на труп, чем на человека. – Сколько это может продолжаться? – спросила принцесса у камердинера.

Лорд Лэтимер выглядел утомленным и подавленным.

– Дай Бог, чтобы это не затянулось. Однако надеюсь, что недели через две он начнет различать слова и тогда станет послушен, как дитя.

– Две недели! Вы шутите, милорд! Никто не поверит в столь затянувшийся обет короля, особенно сейчас, когда в Англии снова Йорки. Нам все равно придется возвратиться в Лондон, и боюсь, что герцог Кларенс постарается сделать все, чтобы весть о безумии Генриха Ланкастера распространилась повсюду.

– Миледи, не стоит отчаиваться. Если короля не тревожить и дать ему покой, он сможет вскоре поправиться. А я буду денно и нощно молить Бога, чтобы это произошло как можно скорее…