"Любовь изгнанницы" - читать интересную книгу автора (Вилар Симона)

1.

Как бы ни шли дела, но Анна Невиль, младшая и любимая дочь могущественнейшего Делателя Королей – а именно так и с полным основанием называли графа Уорвика в Англии все: и простолюдины, и лорды, и даже короли, – всегда просыпалась счастливой. Восхищение каждым новым днем переполняло ее. Мысли путались со сна, и она была словно младенец – беззаботный, невинный и чистый. Все это исчезнет через минуту, когда мучительная реальность повседневной жизни обступит ее, и она вновь почувствует одиночество, на которое обречена высокородная принцесса Уэльская, будущая королева Англии.

Огромный покой в семь квадратных туазов был полон бликов солнечного света, пробивавшегося сквозь цветные стекла витражей. Но даже эта пестрота не могла скрыть строгой холодности опочивальни принцессы Уэльской.

Резная мебель красного дерева отражалась в черно-белых блестящих плитах пола. В простенках между ларями и буфетами возвышались тяжелые кованые канделябры. Стены украшали потемневшие от времени фрески с изображениями сцен из Ветхого Завета. Посреди опочивальни стояла кровать – огромное, вознесенное на подиум, подобное мавзолею сооружение. Бордовые узорчатые складки полога увенчивало декоративное на вершине в виде короны, а внизу они были схвачены шелковыми шнурами, крепившимися к головам золоченых грифонов с рубиновыми глазами и когтями. В недрах этого необъятного ложа под затканным золотом и жемчугом, как церковная риза, одеялом спала Анна Невиль.

В первые дни она старалась не оставаться в одиночестве в этом огромном, сверх меры пышном помещении и держала при себе одну из фрейлин. Но после того как ее сестра Изабелла заметила, что подобной робостью она умаляет свое величие, Анне пришлось отказаться от этого. Зато никто не мог возразить против того, чтобы она оставляла на ночь в опочивальне собак отца. Рядом с этими преданными друзьями ей было не так страшно вглядываться в мигающем свете ночника в призрачные фигуры на фресках: погружающиеся в воды потопа грешники, Исаак, занесший руку с кинжалом, гибнущие под руинами Самсон и филистимляне. К этим изображениям на стенах добавлялись завывание ветра в каминной трубе, странные звуки в темных углах за пологом и гулкое эхо собственного голоса под высоким затемненным сводом. Собаки вносили жизнь в могильный сумрак, их движения, вздохи и посапывание успокаивали Анну.

Вот и сейчас три огромных мастифа, пятнистый немецкий дог, две овчарки и несколько поджарых борзых устроились на покрывающем ступени подиума ковре, но лишь маленькому шпицу с забавной острой мордочкой и длинной белоснежной шерстью было разрешено взобраться на ложе и свернуться клубком в ногах принцессы.

Шпиц повернул голову и навострил уши. Анна пошевелилась. Ее длинные темно-каштановые волосы разметались по подушкам. Наконец она открыла глаза и улыбнулась.

Белый шпиц, дождавшись пробуждения хозяйки, принялся с лаем прыгать по огромной кровати. Бубенчики на его ошейнике заливисто звенели. Залаяли, вскакивая, и другие псы. Немецкий дог уперся передними лапами в край постели и, высунув язык, задышал едва ли не в лицо Анне. Один глаз у него был аспидно-черный, другой – серый.

– Фу, Соломон! – проворчала Анна, перекатившись на другой бок. – Изыди, вместилище скверны!

Соломон радостно завилял хвостом и не двинулся с места.

Обычно именно лай собак возвещал свите, что принцесса пробудилась. Приоткрывалась дверь, и на пороге появлялась тучная фигура ее первой статс-дамы леди Грэйс Блаун.

– Ваше высочество изволит вставать?

– Я позову вас попозже. А пока выпустите собак.

Это повторялось изо дня в день. Анна упрямо боролась с принятым при дворе распорядком и позволяла себе с утра немного понежиться в постели. Леди Блаун всякий раз, когда ей вменялось в обязанность выпускать из опочивальни собак принцессы, сердито сопела. Девушку это забавляло, хотя, с другой стороны, она немного побаивалась этой родовитой дамы. Ее дед был казнен после так называемого «рождественского заговора» против первого короля из династии Ланкастеров Генриха IV, а его внучка всю жизнь служила Ланкастерам. Что ж, при дворе правят свои законы, друзья и враги идут на компромиссы, уступают друг другу, забывают про принципы и не отомщенные тени предков.

Следом в опочивальню явился истопник, молодой разбитной парень, но хромой и сильно сутулившийся. Его звали Дик, и Анна в шутку прозвала его именем младшего брата короля Эдуарда Йорка Глостером. Ему это понравилось, и он часто запросто болтал с принцессой. Пока Анну не окружили придворные дамы, не затянули в атлас и парчу, она оставалась просто веселой девушкой и любила пошутить с истопником, в то время как он чистил камин и раздувал тлеющие под пеплом уголья.

– Что нового в Лондоне, Глостер? – лениво поинтересовалась Анна.

– Левого ангела в боковом приделе собора Святого Павла будут менять.

– С чего бы это? Его же только на прошлой неделе установили.

– Башмак ему жмет.

– Что?!

Башмак жмет. Анна захохотала.

– Ты богохульствуешь, плут!

– Говорят, папы в Риме еще не то вытворяют.

– Твой исповедник опять читал тебе «Декамерона»? – еще смеясь, спросила Анна.

– Да, а я угощал его мартовским элем в таверне возле круглой церкви Темпла.

Они перебрасывались шутками и смеялись. Потом истопник развел огонь в камине и с поклоном удалился. Когда он вышел, в дверь белым клубком влетел ее шпиц и с разбегу кинулся к Анне.

– Ах, Вайки! Что ты делаешь? Тебе хотя бы вытерли лапы?

Песик смотрел на нее веселыми смородинками глаз. Язык его свисал набок, так что казалось, что он улыбается хозяйке. Анна погладила шпица, и тот лизнул ей руку. Но лицо девушки внезапно омрачилось. Вайки был подарен ей Эдуардом Уэльским перед самой свадьбой, и сейчас, играя с ним, Анна вспомнила мужа, свою размолвку с отцом и клятвенное обещание написать Эдуарду.

Эдуард… Анна прикрыла глаза. Как она сможет писать ему после того, как он окончательно погубил все, что было между ними? А ведь она так надеялась, что полюбит его, привыкнет к нему и станет доброй и верной супругой. Она ничего не говорила отцу, герцог и сам все понимал, хотя он и не мог знать, через какие унижения и обиды ей пришлось пройти там, во Франции… Видит Бог, она долго, слишком долго терпела, считая, что виной всему лишь она сама. Но после того, что случилось в Амбуазском замке…

Анна помнила разочарование, какое постигло Эдуарда в их первую брачную ночь. Он откинулся на подушки и долго не сводил взгляда с ночника под пологом. Потом вдруг проговорил с необычайной для этого легкомысленного юноши суровостью:

– Никогда не думал, что мне придется взять в жены шлюху!

Анна заплакала. Эдуард не глядел на нее, затем встал и, вынув из ножен маленький кинжал, сделал надрез на предплечье. На простыне появились пятна крови, и он, по-прежнему не глядя на новобрачную, сказал:

– Честь принцессы Уэльской не должна быть запятнана подозрениями.

Анна во все глаза смотрела на мужа. В тот миг ей показалось, что она любит его.

– Эдуард! – она бросилась к нему, обняла, но принц грубо отшвырнул ее прочь.

– Не прикасайся ко мне, тварь!

Она плакала и молила о прощении, а он, нагой, метался по спальне, понося ее последними словами. Потом лег и отвернулся. Анна прижалась к нему и всхлипывала, пока не уснула.

Утром она проснулась, почувствовав на себе пристальный взгляд мужа. Эдуард, уже одетый, сидел в кресле и не сводил с нее глаз.

– Скажи, Энн, – произнес он неожиданно мягко. – Скажи, не Йорки ли это сделали? Или это случилось в дороге, когда ты была слаба и беззащитна? Это было насилие, да?

Наверное, следовало бы солгать. Но для Анны были слишком дороги воспоминания о ее первой ночи любви с Филипом Майсгрейвом в согретом теплым солнцем Бордо. И она промолчала. Тогда Эдуард вскочил с места, подлетел к ней, схватил за плечи и стал трясти так, что, казалось, ее голова запрыгала, как мячик.

– Отпусти! – зло и неистово закричала Анна. – Отпустите меня, Ланкастер!..

Он снова оттолкнул ее. Казалось, еще миг, и Эдуард расплачется. Анна опять ощутила острую жалость к этому юноше, которого никак не могла осознать своим супругом. Она легко прикоснулась к его плечу, но он резко поднялся.

– Не забывай, что теперь ты тоже из дома Ланкастеров, – сухо отрезал он и добавил: – Я пришлю к тебе твоих дам.

И с этим ушел.

В тот день Анна была бледной и молчаливой. Впрочем, все сочли, что так и полагается новобрачной, а Эдуард при всех был любезен и даже ласков с ней. О, он вовсе не был так легкомыслен, как считал ее отец, и не преминул сообщить обо всем своей матери. Однако и Маргарита держалась с ней приветливо на людях. Когда же они остались наедине, королева, окинув Анну ледяным взглядом, гневно бросила:

– Дочь подлеца! Потаскуха!

– Этот подлец проливает за вас кровь! – не выдержала Анна.

– Всей его крови не хватит, чтобы смыть с тебя грязь и бесчестье! – парировала королева.

Анна закусила губу. Гнев ослепил ее, и ей стоило огромных усилий удержаться, чтобы не напомнить свекрови то, что она слышала о ее связи с графом Саффолком, когда Маргарита была еще невестой короля Генриха. Королева и сейчас не слывет образцом добродетели пока ее супруг томился в Тауэре, она сменила добрую дюжину фаворитов. Принцесса смолчала. К чему подливать масла в огонь? Она виновата и теперь должна не роптать, а безмолвно и терпеливо нести свой крест.

Ее отец, граф Уорвик, по-видимому, ни о чем не догадывался. Остальные трое успешно справлялись со своими ролями. Лишь Эдуард перестал, как ранее, открыто восторгаться Делателем Королей, да Маргарита не приглашала более невестку в свои покои.

Анна, как и раньше, пользовалась большим успехом при дворе, и лесть, которой ее окружали, в известной мере придавала ей сил, позволяя высоко держать голову. К тому же она все еще надеялась вернуть любовь мужа. И порой действительно ловила на себе его долгие пристальные взгляды. Но Эдуард был бесконечно предан матери, а та только и твердила, что он оказал дочери Уорвика неслыханную честь, она же недостойна даже омыть ему ноги. Принц верил матери и все более проникался презрением к молодой жене.

Никто, даже отец, не знал, сколько слез пролила Анна в ночные часы. Но вскоре Уорвик отбыл в Англию, а двор Маргариты и Эдуарда по приказу короля Людовика переехал в Беррийское графство, в старый замок Коэр, где королева могла дать полную волю своей ненависти к дочери Делателя Королей.

Это было ужасное время. Лили дожди, плохо устроенные камины в замке дымили, а Эдуард Уэльский постоянно пропадал на охоте или пьянствовал в казарме с солдатами. Анну держали под замком. Но она была этому даже рада, ибо это избавляло ее от постоянных унижений. Целые дни проводила она в одиночестве, вглядываясь в серое дождливое небо, вспоминала, мечтала… Порой она даже улыбалась своим мыслям.

Ее почти не беспокоили посещениями. Лишь изредка к Анне являлся канцлер королевы Фортескью, вел с ней долгие наставительные беседы, но взгляд его был полон сострадания, а голос мягок и участлив.

Вскоре пришло известие, что Уорвик победил. В замке был устроен пир, Анна была звана к столу, а Эдуард впервые после брачной ночи посетил жену.

– Теперь мы почти на троне, – хрипло сказал он, – и дом Ланкастеров должен получить наследника.

Встретив растерянный взгляд Анны, принц сухо добавил:

– Моя мать так считает!

Но в ту ночь Анна с удивлением поняла, что принц все еще неравнодушен к ней. Это и обрадовало, и огорчило ее. Огорчило потому, что сама-то она не испытывала никаких чувств к мужу. Она была покорна и послушна его воле. Анна старалась быть ласковой, но того упоительного счастья, что она познала в объятиях Филипа Майсгрейва, не было и в помине. И когда Эдуард уснул, она молча глядела в потолок из тяжелых дубовых брусьев, а из ее глаз катились одна за одной тяжелые, жгучие слезы.

Через месяц король Людовик призвал их в замок Амбуаз, где находилась в ту пору его резиденция. Наконец-то королеве Маргарите были оказаны те почести, которых она так жаждала! Людовик был бесконечно почтителен с ней, королеве и молодой чете отвели лучшие покои, окружив небывалой доселе роскошью.

Здесь, в Амбуазе, королева впервые заговорила с Анной о том, что та должна приложить все усилия, чтобы как можно скорее понести от Эдуарда. Анна покраснела и уставилась в пол. Казалось, это взбесило Маргариту.

– Нечего жеманничать! Небось, когда тебе до свадьбы задирали подол, ты не была такой стыдливой!

Анна убежала вся в слезах. А вечером Эдуард слово в слово повторил то, что сказала его мать.

Тогда Анна впервые вспылила:

– Да, тогда мне было не до того! Мне было слишком хорошо. И слава Богу! Ибо с тех пор я больше не знаю, как мужчина может сделать женщину счастливой!

Эдуард стал белее горностаевого меха на его камзоле, а Анна вдруг испугалась того, что наговорила ему.

– Прости, Эд! Прости. Я не хотела, это со зла… Все что угодно, только прости меня!

Но он ушел и после этого случая стал избегать ее. Причем впервые его мать не узнала о происшедшем. Зато до Анны дошли слухи, что он развлекается с другими женщинами. Но это не возбудило в ней ревности, скорее, она опять почувствовала жалость к мужу. «Пусть лучше так. Быть может, они дадут ему то, чего не смогла я».

Так прошел месяц. Маргарита по-прежнему ни о чем не догадывалась, и иной раз осведомлялась у Анны, не в тягости ли она. Ее даже показывали лекарю. Анна позволяла делать с собой все, что угодно, и в то же время жила в сильнейшем напряжении, как будто чего-то ожидая.

Это продолжалось до того вечера, когда двор отправился в Бурж, а королева Маргарита, сославшись на недомогание, осталась в Амбуазе. Эдуард, как всегда, не решился ехать без матери. Осталась и Анна. Она не могла не видеть, что Маргарита Анжуйская вовсе не больна, недуг ее выдуман для того, чтобы не следовать на зов Уорвика в Англию, на чем настаивал и французский монарх.

На закате поднялся ветер. Землю сковал мороз. Кутаясь в подбитую мехом накидку, Анна бродила по темным переходам замка в поисках своего любимого шпица. Неожиданно она оказалась в освещенном пламенем камина узком покое и увидела королеву. Анна застыла. Такой свою свекровь она еще никогда не видела.

Королева сидела, раскинувшись в широком кресле. Подле нее стоял столик с кувшином вина и чашей. Маргарита была пьяна. Ее неизменного траурного покрывала не было и в помине, и черные с проседью волосы в беспорядке падали на ее лицо и плечи. Ощутив в комнате чье-то присутствие, Маргарита оглянулась и, узнав невестку, жестом велела приблизиться.

– Садись! – приказала Маргарита. – Садись, я буду говорить с тобой.

Анна нерешительно переступила с ноги на ногу.

– Вам нехорошо, матушка. Лучше я пойду к себе.

– Садись! – почти прорычала королева. Она глядела на невестку затуманенным взором жгучих черных глаз. Анна слышала, что прежде Маргарита одним взглядом сводила с ума мужчин, а теперь даже ее признанный фаворит – обер-камергер графа Руссийонского предпочел оставить ее, дабы отпраздновать Рождество со всем двором в Бурже. Анна села.

– Ты знаешь, о чем мне пишет твой отец?

Девушка едва заметно кивнула:

– Он хочет, чтобы вы со свежими силами поспешили в Англию.

Королева внезапно захохотала:

– О да! Этот медведь хочет, чтобы я примчалась к нему и лизала его руки, будто ручная волчица. Тщетные усилия! Я не поеду! Я не намерена подчиняться ему. Протектор королевства! При живом короле, королеве и взрослом наследнике! Англия еще не знала подобного позора! Он решил, что у него довольно власти, чтобы повелевать всеми и диктовать свои условия. Этому не бывать! Делатель Королей! Паршивый ублюдок, дьяволово отродье!

– Ваше величество! – Анна резко встала. – Вы забываетесь. Вы до сих пор остаетесь королевой Англии лишь потому, что существует Делатель Королей.

Маргарита медленно встала. Ее лицо было искажено приступом ярости, но Анна больше не боялась ее. Эта женщина может поносить и унижать ее сколько угодно, но она не стоит и мизинца ее отца.

Маргарита заговорила неожиданно ровно:

– Силы небесные! Что происходит? Эта маленькая сучка осмеливается затыкать рот миропомазанной особе? Ты, уличная дрянь, пустышка, до сих пор не сумевшая понести дитя… – Осмелюсь напомнить, – вскинула голову Анна, – что вы, ваше величество, лишь через восемь лет после бракосочетания с Генрихом VI произвели на свет наследника, да и того парламент признал лишь после продолжительных прений, ибо опасался объявить наследником престола бастарда!

В следующий миг она вскрикнула.

Она не слышала, как вошел Эдуард. Он лишь недавно вернулся с охоты, был в охотничьих сапогах, в руке держал хлыст. Принц слышал последние слова Анны и, не раздумывая, обрушил на нее удар. От нестерпимой боли Анна отскочила в сторону. Ее охватила обида, злость и отчаяние.

– Сожалею, Эдуард, что до вас не дошли известия об этом. Но вы ведь еще ребенком оставили Англию, а в Лондоне подобные события помнят долго. Принц дрожал от ярости.

– Тварь! Змея! Как смеешь ты оскорблять мою мать?

Маргарита Анжуйская и ее сын стояли рядом. Мать и сын, боготворившие друг друга и ненавидевшие ее. Лица обоих пылали гневом, и впервые Анна увидела, как они похожи. Она попятилась. Куда девалась та благовоспитанная властительница, что благословляла ее в день свадьбы? Где тот веселый и нежный юноша, который забавлял ее шутками и платил музыкантам, чтобы они играли под ее окнами ночи напролет?

«Сейчас они меня убьют», – поняла Анна. Второй удар хлыста ожег ее огнем. Она неистово закричала. Однако удары сыпались на нее один за другим. Она закрылась руками, но это не помогало. Меховая накидка упала, и на плечах ее вспухали багровые, кровоточащие рубцы. Сквозь слезы Анна увидела столпившихся в дверях слуг. И вдруг откуда-то из-под ног у них выскочил маленький белый шпиц и с яростным лаем бросился на принца. Эдуард отшвырнул его ударом ноги. Но Вайки снова кинулся на него и стал терзать его сапог.

Как ни странно, это привело Эдуарда в чувство. Рука с занесенным хлыстом повисла в воздухе. Он побледнел, затем внезапно наклонился и, схватив шпица за загривок, поднял его. Вайки рычал и лязгал зубами.

– А ведь это я подарил его тебе, – невнятно про говорил Эдуард. – Я так любил тебя, Энни, а ты была холоднее льда в моих объятиях – Ты… Ведь тот, что был у тебя до меня… С ним тебе было лучше?

Анна вдруг увидела, что по его щекам текут слезы.

– Вон, пошли все вон! – вдруг раздался голос Маргариты. Вытолкав слуг за порог, она с грохотом захлопнула дверь комнаты.

– Что ты сказал, Эд? – глухо переспросила она. Принц опустил голову. Вайки вырвался и стал метаться по комнате, заливаясь неудержимым лаем.

– Что она тебе говорила? – спросила королева.

– Она не любит меня, – сказал принц тихо.

– Не любит? Так заставь ее полюбить! Здесь же, сейчас, на полу! Ей нравится, когда с ней так обращаются. Возьми ее, Эд! Я хочу видеть, как будет зачат новый Ланкастер!

Она теребила его, не отпускала:

– Ну же! Ведь ты мой сын, а я всегда добивалась того, чего хотела. Будь же мужчиной! Она твоя жена, твоя плоть, твоя собственность!

Эдуард поднял голову. Анна увидела отразившееся в его глазах пламя камина. Он смотрел на нее. Маргарита кричала, требовала, и губы Эдуарда обезобразила страшная улыбка, которая медленно и зловеще растекалась по его красивому лицу. Шпиц захлебывался лаем.

«Если это произойдет, – подумала Анна, – я погибла. После того, как они напугают меня, они сделают со мной все, что захотят!»

– Ненавижу, – процедила она сквозь сжатые зубы. Казалось, это слово придало ей сил. Она шагнула к камину и вытащила оттуда пылающую головню.

– Ну! – крикнула она. – Давай, Эд! Ты ведь ничем не лучше горбатого Глостера. Ты хочешь мне отомстить? Покорить меня?

Эдуард замер. Застыла и королева. Лишь звонко лаял Вайки.

«Пресвятая Богоматерь! Они решили, что это был Глостер!»

Но Анна уже не владела собой.

– Ненавижу вас! – закричала она и взмахнула головней так, что на ковер посыпались искры.

Эдуард отступил, а следом за ним и королева. Тогда Анна, воспользовавшись моментом, швырнула наугад головню и, распахнув дверь, со всех ног кинулась прочь. Морозный воздух опалил ей плечи и щеки. Она бежала, что было сил, и остановилась лишь в своей комнате, задвинув за собой засов.

Благодарение Богу, ее не преследовали. Но она уже знала, что сделает дальше. Накинув на плечи меховой плащ с капюшоном и прихватив кошель с деньгами, она бесшумно выскользнула за дверь. Надо спешить, пока они не опомнились. Да и почему бы им предполагать, что она решила уехать, а не рыдает у себя в комнате? Нет, она слишком долго была покорной. Ланкастеры еще не знают настоящей Анны Невиль!

Небо было огненно-красным. Ворота еще не запирали на ночь. Анна спешила. Испуганный выражением ее лица, конюх послушно оседлал ей белого иноходца. И только сейчас она заметила, что под ногами вертится Вайки. Она вспрыгнула в седло и приказала подать ей шпица.

Затем она расспросила у конюха дорогу на Бурж. Пусть все думают, что она отправилась туда. Ей надо выиграть поначалу хоть немного времени, хотя за ее иноходцем не так-то просто угнаться.

Копыта коня звонко зацокали по плитам двора, а затем прогремели по настилу моста. Дальше дорога шла под уклон, вдоль Луары, казавшейся от заката кроваво-красной. В какой-то миг она различила далеко позади голос Эдуарда:

– Анна! Анна!

Пришпорив лошадь, она рванулась вперед, и свист ветра заглушил этот крик.

Она скакала с рассвета до позднего вечера, останавливаясь в маленьких постоялых дворах при дороге. Ехать ночью она опасалась, но днем неслась, нигде не замедляя хода. Из боязни погони Анна часто принималась петлять по дорогам, но день сменялся днем, и страх исчез. За спиной словно крылья выросли.

«Я еду домой. И там, только там я встречу его…» В Кале господин Венлок, наместник ее отца, даже рот разинул от изумления, когда она ворвалась к нему, измученная, растрепанная, со шпицем на руках. – Милосердный Боже! Ваше высочество… Над проливом сыпал мелкий дождь, но Анна улыбалась и подставляла лицо бризу. Она возвращалась домой, в Англию. Там отец… И Филип…