АКТ I

Площадь в Вероне.

Входят Самсон и Грегори, вооруженные мечами и щитами.

Уж поверь моему слову, Грегори, мы бобов разводить не станем.

Конечно, нет, а то мы были бы огородниками.

Я хочу сказать: чуть что — я огород городить не намерен, сразу схвачусь за меч!

Смотри, хватишься, а уж попал в беду.

Стоит меня затронуть — я сейчас в драку.

Да затронуть-то тебя трудно так, чтобы ты раскачался.

Любая собака из дома Монтекки уже затрагивает меня.

Кто затронут, тот трогается с места; смелый — стоит на месте. Значит, если тебя затронут, ты удерешь?

Нет уж, ни от одной собаки из этого дома не побегу! На стену полезу и возьму верх над любым мужчиной, над любой девкой из дома Монтекки.

Вот и значит, что ты слабый трус: только слабому стена служит защитой.

Верно! Оттого-то женщин, сосуд скудельный, всегда и припирают к стенке. Так вот: всех мужчин из дома Монтекки я сброшу со стены, а всех девок — припру к стене.

Да ведь ссорятся-то наши хозяева, а мы — только их слуги.

Это все равно. Я покажу свое злодейство. Когда справлюсь с мужчинами, жестоко примусь за девок; всем головы долой!

Головы долой?

Ну да, головы или что другое, понимай сам как знаешь.

Это уж им придется понимать, смотря по тому, что они почувствуют.

Меня-то они почувствуют, пока я в силах держаться. А я ведь, известно, не плохой кус мяса!

Хорошо, что ты не рыба, а то был бы ты вяленой треской. Вытаскивай свой меч: сюда идут двое из дома Монтекки!

Входят Абрам и Бальтазар.

Мой меч наготове! Начинай ссору, я — за тобой.

Как, спрячешься за мной — и наутек?

За меня не бойся!

Боюсь, что улепетнешь.

Надо, чтоб закон был на нашей стороне: пусть они начнут ссору.

Я нахмурюсь, проходя мимо них; пусть они это примут, как хотят.

Нет, как посмеют! Я им кукиш покажу. Такого оскорбления они не стерпят.

Это вы нам показываете кукиш, синьор?

Я просто показываю кукиш, синьор.

Вы нам показываете кукиш, синьор?

(тихо, к Грегори)

Будет на нашей стороне закон, если я отвечу да?

Нет.

Нет, синьор! Я не вам показываю кукиш, синьор! Я его просто показываю, синьор!

Вы желаете завести ссору, синьор?

Ссору, синьор? О нет, синьор!

Но если вы желаете, синьор, то я к вашим услугам. Я служу такому же хорошему хозяину, как вы.

Да уж не лучшему!

Так, синьор!

Входит Бенволио.

(тихо, Самсону)

Скажи — лучшему: сюда идет племянник нашего хозяина.

Нет — лучшему, синьор!

Вы лжете!

Мечи наголо, если вы мужчины! Грегори, вспомни свой хваленый удар.

Дерутся.

Стой, дурачье! Мечи в ножны вложите!

Не знаете, что делаете вы!

(Ударом меча вышибает у них из рук оружие.)

Входит Тибальт.

Как, бьешься ты средь челяди трусливой?

Сюда, Бенволио, смерть свою встречай!

Я их мирил. Вложи свой меч в ножны

Иль в ход его пусти, чтоб их разнять.

С мечом в руках — о мире говорить?

Мне даже слово это ненавистно.

Как ад, как все Монтекки, как ты сам!

Трус, начинай!

Сражаются.

Входят приверженцы обоих домов, которые присоединяются к драке; затем горожане и пристава с дубинками.

Эй, топоры, дубины, алебарды!

Бей их! Бей Капулетти! Бей Монтекки!

Входит Капулетти в халате, за ним синьора Капулетти.

Что здесь за шум? Подать мой длинный меч!3

Костыль, костыль! К чему тебе твой меч?

Меч, говорят! Гляди, старик Монтекки

Мне будто назло так мечом и машет.

Входят Монтекки и синьора Монтекки.

Ты, подлый Капулетти!

(Жене.)

Не держи!

Не дам тебе приблизиться к врагу.

Входит герцог Эскал со свитой.

Бунтовщики! Кто нарушает мир?

Кто оскверняет меч свой кровью ближних?

Не слушают! Эй, эй, вы, люди! Звери!

Вы гасите огонь преступной злобы

Потоком пурпурным из жил своих.

Под страхом пытки, из кровавых рук

Оружье бросьте наземь и внимайте,

Что герцог ваш разгневанный решил.

Три раза уж при мне междоусобья,

Нашедшие начало и рожденье

В словах, тобою, старый Капулетти,

Тобой, Монтекки, брошенных на ветер.

Смущали мир на улицах Вероны

И заставляли престарелых граждан,

Уборы сняв пристойные, хватать

Рукою дряхлой дряхлое оружье,

Изгрызанное ржавчиною мира,

Чтоб унимать грызущую вас злобу.

Но, если вы хоть раз еще дерзнете

Покой нарушить наших мирных улиц, —

Заплатите за это жизнью вы.

Теперь же все немедля разойдитесь.

За мною, Капулетти… Вы ж, Монтекки,

Явитесь днем — узнать решенье наше —

К нам в Виллафранку4, где вершим мы суд.

Итак, под страхом смерти — разойдитесь!

Все, кроме Монтекки, синьоры Монтекки и Бенволио, уходят.

Кто снова начал этот давний спор?

Скажи, племянник, был ли ты при этом?

Я здесь застал в ожесточенной драке

Двух ваших слуг и двух от Капулетти

И вынул меч, чтоб их разнять; но тут

Явился вспыльчивый Тибальт с мечом.

Мне, бросив вызов, стал над головою

Мечом он ветер разрезать, а ветер,

Не поврежден, освистывал его.

Пока меж нами схватка продолжалась,

Народ сбегаться начал отовсюду,

И драка тут пошла со всех сторон.

Явился герцог — спор был прекращен.

Но где Ромео — ты не знаешь? Счастье,

Что в ссоре он не принимал участья!

За час до той поры, как солнца луч

Взглянул в окно востока золотое,

Пошел пройтись я, чтоб развеять грусть, —

И вот, в тенистой роще сикомор5,

Что тянется от города на запад,

Увидел сына вашего, синьора.

Пошел к нему я. Он меня заметил

И скрылся от меня в лесной глуши.

Но об его желаниях судил

Я по своим, прекрасно понимая,

Что чувствам в одиночестве вольней.

Так я, не следуя за ним, пошел

Своим путем, и рад был избежать я

Того, кто от меня был рад бежать.

Его там часто по утрам встречают:

Слезами множит утра он росу

И к тучам тучи вздохов прибавляет.

Но стоит оживляющему солнцу

Далеко на востоке приподнять

Тенистый полог над Авроры ложем —

От света прочь бежит мой сын печальный

И замыкается в своих покоях;

Завесит окна, свет дневной прогонит

И сделает искусственную ночь.

Ждать можно бедствий от такой кручины.

Коль что-нибудь не устранит причины.

Известна ль вам она, мой добрый дядя?

Нет! И ее дознаться не могу.

Пытались вы расспрашивать его?

И я и наши многие друзья;

Но он один — советчик чувств своих.

Он — не скажу, что сам себе не верен,

Но так он необщителен и скрытен,

Так недоступен никаким расспросам,

Как почка, где червяк завелся раньше,

Чем нежные листки она раскрыла,

Чтоб солнцу красоту свою отдать.

Узнать бы нам, что значит это горе, —

Его б мы, верно, вылечили вскоре.

Вот он идет. Побудьте в стороне.

Надеюсь, что откроется он мне!

Хотел бы я, чтоб ты услышал скоро

Всю исповедь его! — Идем, синьора!

Монтекки и синьора Монтекки уходят.

Входит Ромео.

Брат, с добрым утром.

Утром? Неужели

Так рано?

Било девять.

В самом деле?

Как медленно часы тоски ползут!

Скажи, отец мой только что был тут?

Да. Что ж за горе длит часы Ромео?

Отсутствие того, что бы могло

Их сделать краткими.

Виной — любовь?

Нет!

Не любовь?

Да. Нелюбовь ко мне

Возлюбленной.

Увы! Зачем любовь,

Что так красива и нежна на вид,

На деле так жестока и сурова?

Увы, любовь желанные пути

Умеет и без глаз себе найти! —

Где нам обедать? Что здесь был за шум?

Не стоит отвечать — я сам все слышал.

Страшна здесь ненависть; любовь страшнее!

О гнев любви! О ненависти нежность!

Из ничего рожденная безбрежность!

О тягость легкости, смысл пустоты!

Бесформенный хаос прекрасных форм,

Свинцовый пух и ледяное пламя,

Недуг целебный, дым, блестящий ярко,

Бессонный сон, как будто и не сон!

Такой любовью дух мой поражен.

Смеешься ты?

Нет, брат, — скорее плачу.

Сердечный друг, о чем?

О сердце друга.

Да, злее нет любви недуга.

Печаль, как тяжесть, грудь мою гнетет.

Прибавь свою — ты увеличишь гнет:

Своей тоской — сильней меня придавишь,

Своей любовью — горя мне прибавишь.

Любовь летит от вздохов ввысь, как дым.

Влюбленный счастлив — и огнем живым

Сияет взор его; влюбленный в горе —

Слезами может переполнить море.

Любовь — безумье мудрое: оно

И горечи и сладости полно.

Прощай, однако, брат мой дорогой.

Ромео, подожди, и я с тобой.

Расставшись так со мной, меня обидишь.

Тсс… нет меня! Где ты Ромео видишь?

Я потерял себя. Ромео нет.

Скажи серьезно мне: кого ты любишь?

Сказать со стоном?

Но к чему тут стон?

Скажи, в кого влюблен?

Вели больному сделать завещанье —

Как будет больно это пожеланье!

Серьезно, брат, я в женщину влюблен.

Я так и думал: в цель попал я верно.

Стрелок ты славный. И она прекрасна.

Чем лучше цель, тем попадешь верней.

О, ты неправ по отношенью к ней.

Неуязвима для любовных стрел,

Она Дианы предпочла удел,

Закована в невинность, точно в латы,

И ей не страшен Купидон крылатый.

Не поддается нежных слов осаде,

Не допускает поединка взоров

И даже золоту — святых соблазну —

Объятий не откроет никогда.

Богата красотой. Бедна лишь тем,

Что вместе с ней умрет ее богатство.

Иль целомудрия обет дала?

Да, в этом нерасчетлива была:

Ведь красота от чистоты увянет

И жить в потомстве красотой не станет.

О, слишком уж прекрасна и умна,

Умно-прекрасна чересчур она!

Но заслужить ли ей блаженство рая,

Меня так незаслуженно терзая?

Я заживо убит ее обетом!

Я мертв — хоть жив и говорю об этом.

Послушайся меня: забудь о ней.

О, научи, как разучиться думать!

Глазам дай волю: на других красавиц

Внимательно гляди.

Вот лучший способ

Назвать ее прелестной лишний раз.

Под черной маской милых дам всегда

Мы ожидаем красоту увидеть.

Ослепший никогда не позабудет

Сокровища утраченного — зренья.

Мне покажи красавицу любую —

В ее красе я лишь прочту о том,

Что милой красота — гораздо выше.

Так не учи; забыть я не могу.

Свой долг исполню иль умру в долгу.

Уходят.