"Великий псевдоним" - читать интересную книгу автора (Похлёбкин Вильям Васильевич)

14. Еще несколько штрихов для понимания психологии И.В.Сталина. О его «слабостях», «мифах» и «легендах» вокруг его имени

Раз уж мы затронули, в связи с выяснением происхождения сталинского псевдонима, вопрос о психологии Сталина, то не будет лишним добавить для полноты картины, еще несколько штрихов, т.е. привести такие ситуации и эпизоды из его жизни, из его взаимодействия с людьми, которые могут косвенно обрисовать некоторые черты его характера.

При этом, мы используем такие эпизоды, которые так или иначе отложились в документах, подтверждены многими свидетелями и к тому же, практически, неизвестны широким массам читателей, так как не приводятся ни в одной из нашумевших, «сенсационных», «разоблачительных» сталинских биографий.

Начнем с записи беседы со Сталиным в 1939 г. министра иностранных дел Латвии Вильгельма Мунтерса, который проявлял особую неуступчивость во время советско-латвийских переговоров о советских военных базах и после завершения переговоров так и остался на ярых антисоветских позициях.

2 октября 1939 г. в Кремле, окончив более, чем двухчасовую беседу со Сталиным и Молотовым, на которой, присутствовал также посланник Латвии в Москве Ф.Коциньш, Мунтерс, вернувшись из Кремля в посольство в час ночи, записал: «Сталин показал удивившие нас познания в военной области и свое искусство оперировать цифрами. Он удивился, почему у нас дивизии такие маленькие и сказал, что через Ирбенский пролив легко могут пройти 1500-тонные подводные лодки и обстрелять Ригу из четырехдюймовых орудий. Поэтому батареи у пролива должны находиться под одним командованием, иначе не смогут действовать. После этого Сталин образно показал, положив на стол карту, что подводным лодкам придется шнырять туда-сюда при поддержке авиации, и сложилось впечатление, что по всему побережью будет большая активность».

В другой раз, Сталин сделал "лирическое отступление: «последовал пространный экскурс в область филологии и этнографии, который свелся к выяснению, в чем сходство между латышами и литовцами. Говорил о поляках и болгарах. Заметил о латышах – „вы для нас психологически ближе, чем эстонцы“».

Участников военных и политических переговоров со Сталиным, всегда поражало то, что он входил во все детали, в том числе, подчас, неожиданные, бытовые.

Когда обсуждали вопрос о советских военно-морских базах в Лиепае и Вентспилсе, которые должны были быть изолированы от латышской территории, Сталин неожиданно спросил Мунтерса: «А вы наших моряков станете пускать к девицам? Или нет? В выходные дни? Они ведут себя хорошо».

В результате прямых бесед иностранных собеседников со Сталиным, без переводчика, поскольку разговор шел на русском языке, у них всегда складывалось четкое представление о компетенции Сталина во всех вопросах, о его широкой образованности.

При этом интересно отметить, что Сталин никогда не давил на собеседника своим авторитетом, он вел разговор спокойно, без каких-либо угроз, будь то явных или скрытых.

Неуступчивость и жесткость всегда проявлял Молотов, в то время как Сталин, как бы сдерживал его и всегда предлагал более «мягкий» выход, но уж это решение было зато – последним. В.Мунтерс считал такое поведение – определенным театральным ходом Сталина, а потому называл споры Сталина с Молотовым на переговорах (когда Сталин согласился исключить Ригу из числа мест, вблизи которых будут советские гарнизоны, а Молотов заявил, что это – недопустимо и нехорошо) – «комедийной перебранкой», рассчитанной исключительно на то, чтобы оказать воздействие на партнеров по переговорам.

Эту же позицию Сталина отмечают и некоторые советские военачальники, когда Сталин постоянно придерживался более умеренных требований, чем вступавшие с ним в полемику Молотов, Берия или Ворошилов.

Нет сомнения, что Сталин в какой-то мере создавал себе таким путем определенный имидж, но это должен был быть имидж не «более мягкого», «более уступчивого», а более компетентного человека, который, глубже вникая в ту или иную проблему, находил менее жесткое ее решение, не уступая, не теряя в то же время принципиальных позиций. Однако именно такие тонкости для тех, кто составлял сталинское окружение, не доходили. Его позиция, как и в других случаях, воспринималась более упрощенно и примитивно, и еще более примитивизировалась при интерпретации или практическом осуществлении сталинских предначертаний. С этим фактом российской жизни не способен был совладать даже Сталин.

Вместе с тем, к числу «слабостей» Сталина следует несомненно отнести его всегдашнее стремление произвести впечатление своей всесильности, хотя это и достигалось, как бы неброскими, косвенными и «естественными» мерами. Здесь важно подчеркнуть, что речь шла не о личном выпячивании своего "я", а исключительно о демонстрации всемогущества социалистического государства. И делалось это в двух, как правило, случаях: во-первых, для иллюстрации тезиса о том, что «если надо стране, то будет сделано все, даже – невозможное» и, во-вторых, для иллюстрации другого любимого сталинского тезиса: что «если приказано, то должно быть выполнено, хоть ты умри».

Надо сказать, справедливости ради, что Сталин требовал следованию этим тезисам от всех своих подчиненных, от всего народа, стараясь привить четкую исполнительность всей государственной и общественной машине страны. Но вот иллюстрировать, как на деле должны выполняться эти тезисы, к сожалению, мог, только он сам. Другие, соратники и подчиненные были на яркие иллюстрации неспособны.

Покажем это на некоторых примерах.

Вечером 4 сентября 1943 г. Сталин впервые за годы советской власти принял в Кремле патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия и двух его коллег – митрополитов Алексия (Ленинградского) и Николая (Крутицкого и Коломенского), чтобы поблагодарить их за внесение церковью в фонд обороны 150 млн. рублей, собранных за счет пожертвований верующих. В ходе беседы, Сталин поинтересовался проблемами, которые стоят перед церковью. На это митрополит Сергий ответил, что самая главная у них проблема – это выборы патриарха, так как для этого надо собрать Поместный собор, что в условиях войны, отсутствия транспорта, осуществить в огромной стране трудно, и на что потребуется один-два месяца.

– «А нельзя ли проявить большевистские темпы?» – спросил Сталин. И тут же отдал распоряжение привлечь авиацию для сбора всех епископов, чтобы открыть Поместный собор не через месяц, а через три дня! Тут же договорились, что открытие состоится 8 сентября, хотя разговор шел уже во втором часу ночи 5 сентября, а уже в 5-6 часов утра в Богоявленском соборе состоялась торжественная литургия, где митрополит Сергий объявил о том, что 8 сентября в Москве соберется Поместный собор. Выйдя после службы из церкви, прихожане могли прочитать подвезенные к киоскам вокруг собора свежие номера «Известий», где было уже опубликовано сообщение ТАСС о приеме Сталиным в Кремле – трех митрополитов. На всю «операцию» потребовалось буквально не более трех часов.

Вот это и означало – «если надо, то будет сделано все, – даже невозможное». А надо это было в связи с тем, что 9-10 сентября должны были прибыть в Москву американцы, которые рассчитывали собрать факты о подавлении в СССР большевиками – религии. Надо ли говорить, как опоздали со своими «исследованиями» союзники-американцы!

Можно представить себе, как вытянулись их лица! Зря ехали, зря планировали, зря тратились!

Да, «если нужно, то в социалистической стране, можно сделать все, даже – невозможное».

Второй эпизод, также относится ко времени приема Сталиным митрополита Сергия в Кремле. Сталин представил Сергию будущего Председателя комитета по делам церкви, генерал-майора КГБ Г.Г.Карпова, сказав, что тот будет своего рода «связным» между правительством и церковью.

Сергий: – Но разве это не тот Карпов, который нас преследовал?

Сталин: – Тот самый. Партия приказывала преследовать Вас и он выполнял приказ партии. А теперь мы приказываем ему быть Вашим ангелом-хранителем. Я знаю Карпова, он исполнительный работник.

Этим Сталин хотел подчеркнуть, что при социализме нет личных отношений, а есть только классовые, партийные, общественные и они регулируются не лицами, а партией.

Этот диалог почти в точности повторял ситуацию, когда Сталин решил произвести «потрясающее впечатление» на союзников-американцев, участвовавших в государственных переговорах.

Как известно, у Сталина было несколько переводчиков, для каждого языка – свой специалист. Переводчиком с немецкого и на немецкий был Бережков, переводчиком с английским языком – был Павлов. Бережков стал работать в МИДе еще до войны, участвовал в переговорах с Гитлером и Риббентропом, «удостоился» особого внимания Гитлера, который с трудом поверил, что Бережков русский, и, по-видимому, так и остался убежденным, что перед ним – немец, столь тонко чувствовал этот переводчик иностранный язык.

Как-то случайно, Сталин узнал, хотя Бережков об этом прежде не упоминал, что тот знает помимо немецкого и английский язык. Однако никакого влияния этот факт в положение Бережкова не внес, и казалось, вообще, не был принят Сталиным во внимание, ибо Бережков был твердо закреплен, как переводчик №1 по немецкому языку, и, даже если бы он и знал другой язык, то трудно было бы предположить, что он знал его лучше немецкого, ибо то был язык его детства.

И вот, как-то спустя два или три года, всего за 5-10 минут до начала ответственных переговоров с американцами Сталину сообщают, что Павлов не сможет присутствовать, так как неожиданно заболел.

Американцы, уже прибывшие в Кремль, узнав об этом – заволновались: будут отложены или сорваны переговоры? Советник посольства США в Москве Чарльз Болен, с тревогой спрашивает у Сталина:

– Что же делать?

Но Сталин невозмутим. Он единственный из всех присутствующих, кто совершенно спокойно воспринимает сложившуюся ситуацию.

– Что делать? – Будем работать, – невозмутимо заявляет он.

– Но кто же будет переводить? – нервно спрашивает Ч.Болен.

– Переводить будет Бережков. Вызовите его.

– Но Бережков же немецкий переводчик, а не английский, – не унимается Ч.Болен..

– Это не имеет значения, – заявляет Сталин.

С американцами – шок!

– Как так не имеет значения?

– Я ему прикажу и Бережков будет переводить с английского, – спокойно объясняет Сталин.

Действительно, явившийся тотчас Бережков отвечает на приказание Сталина – «есть!», блестяще проводит свою работу, а американцы, находящиеся в состоянии легкого обалдения во все время переговоров, следят не столько за их ходом, сколько не устают поражаться гладкому английскому Бережкова, и почти (а может быть и на все 100%) верят, что «Сталин может приказать все, что угодно, и это непременно будет исполнено».

Этот эпизод говорит о том, что Сталин не только питал слабость к тому, чтобы производить эффект, но и о том, что он имел огромное терпение, выдержку и умел ждать «нужного момента» даже годы. Он знал, что «хороша ложка к обеду», а психологическая атака на противника – всегда хорошая «подстилка» для собственного успеха в переговорах.

И в таких вопросах, по его мнению, «мелочей» не бывает. Любая мелочь должна быть использована для дела и к делу.

Здесь вновь нельзя не провести параллели с В.И.Лениным.

Ленин также знал и умел использовать отдельные случаи, детали, события – для общего и большого дела. Для иллюстрации или пропаганды какой-либо мысли или мероприятия. Но при этом никогда, и ни в малейшей степени Ленина не интересовал внешний эффект. Наоборот, он сознательно стремился избежать каких-либо эффектов, притушить их даже, если они возникали естественно.

Сталин же, наоборот, способен был незаметно, но тщательно подготовить эффект, более того, стремился подать его театрально, драматургически сильно. У него не было «экспромтов», он любил предварительную режиссуру любых мероприятий, так как считал, что только то, что проверено, прорепетировано, отработано заранее, может принести успех. Отсюда – требование Сталина к ораторам и докладчикам – заранее письменно готовить свои выступления. Важно, чтобы человек глубоко проработал то, что предстоит ему говорить. На деле же это важное в русских условиях требование, было извращено некомпетентными и неграмотными людьми в аппарате и среднем звене управления: выступления подготавливались низшими работниками, а зачитывались эти шпаргалки – уже совершенно формально и без души – руководителями.

Один только Сталин в 20-50-х годах продолжал сам писать и готовить свои выступления и доклады, свои статьи. Во всех остальных звеньях управления страной перешли на пользование шпаргалками, заготовленными не лучшими, а самыми худшими, самыми низшими представителями советского чиновничества. Спрашивается – можно ли винить в этом Сталина, или вернее будет сказать, что даже ему оказалось не под силу борьба с ленью, всеобщей косностью и вездесущим русским «авось, и так сойдет». И не в этом ли факте невозможности добиться нужных результатов в стране, путем терпеливой, долгой разъяснительной работы, Сталину, который знал, что надо спешить (ибо «отсталых бьют») в конце концов, пришлось уповать только на приказы, наказания, репрессии, как на единственную возможную форму эффективного руководства страной, где прежде столетиями процветали и укоренялись разгильдяйство, наплевательское отношение к казенной собственности, взяточничество, воровство и мошенничество во всех звеньях государственного аппарата и во всех порах общественной структуры населения?

Недаром Сталин подчеркивал в одном из своих выступлений, что особенностью реформаторской деятельности Петра I было то, что ему к сожалению, пришлось бороться с варварством и отсталостью в стране – не цивилизованными, а варварскими методами.

Ибо так не он хотел и мог, а такие формы борьбы навязывала ему историческая обстановка и общественные условия русского государства, и даже сама национальная психология русского народа, о чем никак нельзя забывать!

Среди «мифов» и «легенд», сложившихся вокруг имени Сталина и получивших распространение, не столько в «народе», сколько среди интеллигенции, особенно оппозиционно настроенной по отношению к Сталину, надо отметить, по крайней мере два «мифа», пущенных еще в 20-30-х годах троцкистами, и предназначенных для создания о Сталине представления, как о недалеком, малообразованном человеке, и уж во всяком случае, не обладающим качествами «европейского интеллигента», а своего рода каком-то «азиате».

Во-первых, это «миф» о том, что Сталин «никакими языками не владел и даже русским – плохо». Во-вторых, что Сталин, якобы, никогда нигде не бывал, никуда не выезжал, а жил весь свой век «затворником Кремля» и уж внешнего мира – вовсе не видел.

Оба эти мифа глупы тем, что они рассчитаны на примитивных людей и людей совершенно аполитичных, не знакомых даже в общих чертах с историей партии, не говоря уже о биографии Сталина. Вот почему эти примитивные «обвинения» практически не нуждаются даже в опровержениях, ибо любой элементарно грамотный исторически и политически человек, видит хорошо их лживость и предвзятость.

Так, Сталин за свою жизнь объездил и работал, знал условия не только Закавказья (Грузии, Азербайджана, Армении), но и Петербургской, Ярославской и Вологодской губерний, бывал, хотя и не по своей воле, в Сибири, в Красноярской (Курейка), в Томской губернии (сев. часть – Нарымский край), в советское время выезжал в Карелию, на Кольский полуостров, (Кола, Мурманск), неплохо знал Среднее Поволжье, а еще ранее – в гражданскую войну – Нижнее Поволжье – от Царицына до Астрахани.

Во время борьбы с Деникиным, Сталин, имея Ставку в Серпухове, знакомился с обстановкой в Тульской, Рязанской областях и особенно на Верхнем Дону и в Донбассе. А во время советско-польской войны 1920-1921 гг. с положением в Белоруссии и на Украине, в разные пункты которых ему приходилось выезжать в ходе войны.

Что же касается зарубежных стран, то еще до революции Сталин по партийным делам выезжал (в том числе для участия в конференциях и Съездах партии) в Финляндию, Швецию, Данию, Германию, Польшу, Австро-Венгрию, Англию. А из азиатских стран наиболее хорошо был знаком с положением в Турции и Персии, был в Тегеране, проехав специальным поездом через весь Иранский Азербайджан.

Что же касается знания языков, то не владея ими в активной, разговорной форме, Сталин относительно свободно читал по-немецки, знал латынь, хорошо древнегреческий, церковно-славянский, разбирался в фарси (персидский), понимал по-армянски, не говоря уже о грузинском и русском, который также можно считать иностранным языком для Сталина. Одно время, в середине 20-х годов Сталин занимался также французским, но о результатах этих занятий сведений не имеется.

Более того, он всегда, с юношеских лет, проявлял интерес к языкам в смысле их теоретического познания и поэтому его выступления к концу жизни по вопросам языкознания, – были неожиданны только для профанов и для обывателей, которым всегда кажутся невероятными разносторонние знания, обнаруживаемые государственным деятелем, особенно политиком или военным. Хотя именно это обстоятельство должно считаться и восприниматься, как не только нормальное, но и обязательное для крупного руководителя

Все это, с одной стороны, объясняет, почему Сталин со знанием дела, предметно, руководил страной целых три десятилетия почти единолично, а во-вторых, подтверждает, что без подобных общих знаний и подготовки не мог состояться в качестве руководителя страны никто другой, как из сталинского окружения, так и после Сталина, в том числе наши так называемые послесталинские лидеры – Хрущев, Брежнев, Горбачев.

Все они на несколько порядков уступали Сталину не только в способностях, в личной одаренности, но и в области даже формального и фактического образования, в области знания страны, народа и внешнего мира.