7. СТРАННЫЕ ЛИЧНОСТИ В ГАЙД-ПАРКЕ

Педеля до отъезда в лагерь — она же моя первая неделя на английской территории — прошла как-то суматошно и быстро. Утром мы с Вовкой и другими ребятами либо шли в Холланд-парк, либо с кем-то доезжали до посольства и потом до обеда гоняли в футбол на площадке в Кенсингтонском парке, прилегавшем к посольским домам.

Познакомиться с ребятами-соседями я познакомился, но как к другу я относился только к Вовке Тарасюку. И не потому, что ребята мне не понравились. Ребята как ребята. Дело тут во мне самом. Есть люди, которые считают другом и того, и другого, и третьего. Папа, например, часто повторяет: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Но лично я сто друзей иметь не могу. В Москве у меня был Ленька, а все прочие — так, приятели по школе или по двору. И в Лондоне так же: раз я привязался как к другу к Вовке, так уж с другими у меня могут быть лишь обыкновенные хорошие (или плохие) отношения.

Обычно после обеда мы с мамой совершали очередное автобусное путешествие. Теперь мы знали, куда и каким номером ехать: мама купила подробную карту Лондона с пояснениями и схемой автобусных маршрутов.

Добрались мы как-то до того самого замка Тауэр, куда английские короли заточали опасных и знатных врагов. Сначала-то это была не тюрьма, а королевское жилье. Замок построил для себя предводитель норманнов Вильгельм Завоеватель, прозванный так потому, что он завоевал Англию — девятьсот с лишним лет назад.

Мы погуляли по внутреннему двору Тауэра, осмотрели лобное место, где отрубили голову многим узникам — мужчинам и женщинам, зашли в подвал пыток, а потом спустились в специально построенное под землёй хранилище королевских драгоценностей, запираемое дверями из стали полуметровой толщины. Там находятся, как у нас в Оружейной палате, короны, золотая посуда, усыпанная, как и короны, бриллиантами и изумрудами. Только в Кремле всего больше и экспонаты интереснее. Единственное, что меня по-настоящему заинтересовало, — это высшие английские ордена и одежда, с которой их надо надевать в парадных случаях. Одежда состояла из пышных мантий и коротких штанов с чулками до колен. Некоторые ордена назывались просто смешно: «орден Бани», «орден Подвязки».

Наконец я не выдержал и задал маме вопрос, интересовавший меня с самого начала осмотра: кого и где именно морят в Тауэре холодом и голодом в данный момент? Ведь королевских охранников в красной средневековой форме и с алебардами в руках по-прежнему в замке целый батальон.

Мама осмеяла меня за невежество, сказав, что это-то уж должен знать каждый школьник: Тауэр давным-давно служит просто музеем, а красномундирные гвардейцы, называемые «бифиторами», не столько охраняют, сколько создают «средневековый колорит».

Обошли мы с мамой и знаменитый Гайд-парк. В нём нет никаких аттракционов, в нём просто гуляют или катаются верхом на лошадях — их дают напрокат.

Маме все хотелось отыскать какой-то «уголок ораторов». На карте она нашла «Гайд-парк корнер», то есть именно «уголок», но там никаких ораторов не обнаружилось. Мы опять взялись за карту, и вдруг около нас неизвестно откуда появился заросший седой щетиной неопрятный субъект. Ботинки он почему-то держал под мышкой, завернув их в газету, и вроде бы пританцовывал босыми ступнями на гаревой дорожке. Не то улыбнувшись странным образом, не то просто дёрнув конвульсивно щекой, он обратился к маме:

— По-русски, значит, спикаете?

«Спик» по-английски означает «говорить», но почему этот неприятный старик выразился так странно? И почему он уставился на маму своими белесыми, не совсем нормальными глазами?

А он, не дожидаясь маминого ответа, продолжал визгливо:

— Прибыли, значит, в Британское королевство, а сникаете по-своему, по-советскому? И здесь, значит, православным людям от вас спасения нету?

— Что вам нужно? — громко перебила мама, беря меня за руку.

Прохожие начали замедлять около нас шаг, но противный старикашка ничего не замечал.

— Что мне угодно-с? Что мне угодно, вы интересуетесь? Мне угодно, чтобы вы все сгорели в геенне огненной. Дотла! Жаль, что Гитлер не успел всех вас, проклятых, перевести в своих душегубках!

Он разинул беззубый чёрный рот и не захохотал, а вроде бы закаркал. Я вырвал руку и загородил собой маму: мне показалось, что он сейчас на неё набросится. Тут к нам твёрдым шагом подошёл высокий англичанин и, коснувшись правой рукой шляпы, осведомился у мамы:

— Ю нид хелп, мэдам? (Вам нужна помощь, мадам?)

Старик как-то съёжился, хихикнул, по-военному отдал честь сурово смотревшему на него англичанину и бочком, бочком заковылял от нас, бормоча:

— Ничего, ваше благородие… это ничего… никаких претензий…

Англичанин дождался, пока он не удалился на приличное расстояние, опять дотронулся до шляпы, улыбнулся и пошагал дальше своей дорогой.

— Уф! — облегчённо вздохнула мама. — Вот ведь гнусный старикашка! Небось какой-нибудь бывший полицай фашистский. Если не хуже. Ишь ты: «ваше благородие»!

— Ох, и напугался я! — признался я. — Хорошо, что этот англичанин прогнал его, а то неизвестно, чтобы он сделал. Вдруг у него пистолет в кармане, раз он полицай.

— Уж вдвоём-то мы как-нибудь с этим гнилым грибом справились бы. Неужели нет, Витька, а?

Это она меня хотела задним числом ободрить, я-то видел, что она сама порядочно напугалась.

Эта встреча выбила нас из колеи, и мы сразу же поехали домой. «Уголок ораторов» мы обнаружили в другой раз, когда исследовали улицу Парк-лэйн, ограничивающую Гайд-парк с востока. Шли мы, шли по ней и увидели за оградой Гайд-парка скопление людей, над которыми кто-то возвышался и, размахивая руками, что-то выкрикивал. Поодаль виднелось ещё одно скопление, и ещё, и ещё.

Дело происходило действительно на угловой травянистой площадке Гайд-парка, там, где встречаются Парк-лэйн и Бейзуотер. Ораторствовало человек шесть. Кто стоял на деревянном ящике, кто принёс с собой лестницу-стремянку, кто просто уселся на сук дерева, а кто вещал с земли. Двое были нормальными людьми в нормальной одежде, оба они говорили по-английски с акцентом, оба что-то доказывали, как я уразумел, про Ирландию и при этом сердито показывали друг на друга — они ораторствовали на расстоянии десяти шагов друг от друга. И ещё двое мне запомнились. Один, с длинными нечёсаными волосами и бородой, закатывал глаза, подпрыгивал, крутился на месте и протяжно подвывал. Второй был обнажён до пояса и весь сплошь покрыт синей татуировкой — туловище, руки, шея и даже щеки. Он, наоборот, стоял неподвижно, как изваяние, и бормотал нечто неразборчивое.

— Что-то их маловато, — сказала мама. — Впрочем, сегодня ведь будний день. Настоящее представление тут, говорят, по субботам и воскресеньям. Ну ничего, придём ещё.

Я сказал, что одного раза и то много на этих болтунов.

— Ничего ты не смыслишь, — ответила мама. — Это же столетняя традиция. Тут ведь не только такие татуированные типы паясничают, выступают и серьёзные люди. Сюда, если хочешь знать, постоянно приходили Карл Маркс и Владимир Ильич Ленин, изучали настроение англичан, как по барометру.

— Ну да, поехали бы Карл Маркс и Ленин слушать этих чокнутых!

— Они не приезжали, а жили тут в эмиграции. Маркс в Лондоне и похоронен, на Хайгейтском кладбище. Мы там обязательно побываем.

— И Ленин тоже здесь жил?

— Два года. К сожалению, ни один дом, где они с Надеждой Константиновной снимали жилье, не сохранился. Но всё же эти места не забыты, мы их тоже увидим.