8. «И ВЕДЬ ПРЯМО ПО СОСЕДСТВУ…»

Утром в субботу мама объявила, что мы поедем в гости к папиному другу, тоже работающему в Лондоне.

Папин друг оказался человеком давно мне известным, так же как и его жена. Это были дядя Алёша и тётя Лиза Синельниковы, которые когда-то учились в одном институте с моими родителями и часто в Москве бывали у нас в гостях. Однажды я слышал, как папа назвал дядю Алёшу «фантазёром, которому математические формулы слишком тесны». Не знаю, это ли папа имел в виду, но, скорее всего, это: дядя Алёша бросил энергетический институт и перешёл куда-то ещё, где учили работать в газетах и журналах. Так что в Лондон он приехал не в посольство, а корреспондентом московской газеты.

Я их обоих любил, им нравилось со мной играть и разговаривать. Может быть, потому, что своего ребёнка у них не было. Тётя Лиза как-то сказала моей маме:

«Погляжу я на твоего Витьку, и до того мне завидно становится!..»

Дядя Алёша, поднявшись к нам на четвёртый этаж, как прежде схватил меня на руки и начал тормошить. Он большой, сильный, я согласен с папой: ему тесно не только в математических формулах, — ему везде, в любом помещении тесно.

Дядя Алёша извинился, что не мог нас встретить в аэропорту — уезжал в командировку.

— Далеко? — спросил папа.

— Далеко, брат, в Шотландию.

Сказавши это, дядя Алёша засмеялся и покачал головой.

— Вот ведь как приспосабливаешься к условиям. Уже машинально отвечаю: далеко, в Шотландию. Ведь по российским понятиям это всё равно, что до Ленинграда прокатиться и обратно, а тут это считается серьёзным путешествием. Но всё равно — страшно интересно. При случае поезжайте, очень рекомендую.

В машине, едва мы отъехали, дядя Алёша обратился к нам:

— Держу пари, как выражаются туземцы, что Ноттинг-хилла вы ещё и в глаза не видели.

— А что это такое? — в один голос спросили папа с мамой.

Я помнил, что где-то это название я слышал, но по какому поводу, забыл.

— Так оно всегда, — сказал дядя Алёша, — в Тауэре, на другом конце города, вы уже были. Ноттинг-хилл расположен в одной минуте ходьбы от вас, по ту сторону Бейзуотера, но вы там побывать, естественно, не удосужились. Ладно, начнём вас просвещать по-серьёзному. То есть именно с этого милого райончика.

Через минуту-другую мы попали как будто в другой город какой-то другой страны. Белых лиц почти не попадалось, население состояло из людей с чёрной или очень смуглой кожей. Мужчины были в обыкновенных костюмах, а большинство женщин носили разноцветные балахоны до пят и повязку вроде чалмы на голове. Это я имею в виду чернокожих мужчин и женщин. А настоящие чалмы, белые, зелёные и красные, мы видели на смуглых мужчинах, у которых к тому же обязательно имелись усы и бородка. Женщины, которые были с ними, закутывали себя в длинный кусок ткани, который, как объяснил дядя Алёша, служит платьем для жительниц Индии и Пакистана. В общем, если бы не типично лондонские дома, можно было бы подумать, что мы каким-то манером перенеслись в Индию или Африку.

Но в Индии и Африке, как я понимаю, много всякой растительности, а тут я видел зелень лишь в цветочных горшках на подоконниках, да и то редко. А ведь остальной, «белый» Лондон весь густо озеленён.

Дома хотя и английского типа, но очень отличались от тех, что на Холланд-парке или вообще на любой улице вне Ноттинг-хилла. Облезлые, грязные, часто покосившиеся, со слепыми, чем-то изнутри заколоченными окнами.

— Н-да… — первым прервал молчание папа. — И ведь действительно — прямо по соседству, а?

— Это ещё что, — сказал дядя Алёша — Чтобы как следует прочувствовать, как здесь живут, надо внутри этих хибар побывать. Вы ещё, наверное, не слышали про такой английский термин — «рэчманизм». Появился он как раз здесь, в Ноттинг-хилле, как производное от имени некоего Рэчмана, местного лендлорда, то бишь домовладельца. Означает — сдать одну комнату десяти-двенадцати человекам по цене целой квартиры.

— Это же настоящий грабёж! — возмутилась мама. — Зачем же они соглашаются на такие условия?

— Святая истина, Тонечка, самый неприкрытый грабёж. Но, как видите, тут селятся иммигранты из Вест-Индии, Африки и Пакистана. Некоторые пробрались сюда нелегально. Народ, понятно, голоштанный, рады приткнуться в любой щели рядом со своими. Да их в другом месте скорее всего и не поселят даже при наличии денег. Англичане ужасно обижаются, если их называют расистами, но жить в одном доме с «цветными» они, как правило, не желают. Если, конечно, это не служащие африканского посольства. Я в этих краях, как вы знаете, второй год, но самый высокопоставленный иммигрант, которого я за этот срок встретил, — это клерк-пакистанец в почтовом отделении. А в основном все остаётся так, как когда-то сформулировал Маяковский: белую работу делает белый, чёрную работу делает чёрный.

Помолчав, он продолжал:

— Мне однажды удалось попасть в один такой дом вместе с прочими иностранными журналистами. Ну, я вам доложу, многое видел, но такого… Это особенный случай был, что-то вроде бунта: в том доме потолок обвалился и покалечил женщину-африканку. Остальные жильцы кинулись искать хозяина, похоже, хотели вздёрнуть его на фонаре. Между прочим, в этом районе такие волнения в порядке вещей. Дальше больше, весь Ноттинг-хилл забурлил, полиция прискакала, а где полиция, там и журналисты. Скажу одно: от тамошнего запаха можно было околеть, не дожидаясь обвала потолка. Выяснилось, что канализация в доме года два не работала.

— Погоди, погоди, — вмешался папа, — всё-таки у них тут профсоюзы сильны, как же они допускают такое, да ещё в самом сердце столицы?

— Ха! Ты сначала спроси, многие ли из обитателей Ноттинг-хилла и вообще из иммигрантов состоят в профсоюзах. Это одно. Другое — я уже говорил, что многие из них попали в Англию незаконным путём. Это ведь целый бизнес — ввоз иммигрантов контрабандным образом, причём весьма выгодный бизнес. Это главным образом пакистанцы, которые бегут из родных мест от голодной смерти, а потому готовы жить где угодно, согласны на любые условия, лишь бы их не выдворили обратно. Могут ли они при этом пойти пожаловаться на лендлорда английским властям?.. Ладно, если достаточно налюбовались, покажу вам, как живут настоящие англичане.

— Какие это — настоящие? — спросил папа.

— Настоящие — это значит настоящие. Большинство проживающих в Ноттинг-хилле тоже обладают британским паспортом, но для настоящего англосакса они всё равно остаются «блади форинерс» — «проклятыми иностранцами». Англичане не расисты, но такое милое выраженьице у них бытует. Не у всех, понятно, а у так называемого среднего благонадёжного обывателя.

За разговором мы не заметили, как подъехали к трёхэтажному дому из красного кирпича с узким фасадом в четыре окна и островерхой крышей, покрытой сероватыми плитками. Одним словом, то, что англичане называют «коттедж». Здесь жили дядя Алёша с тётей Лизой. Рядом стоял точно такой же дом, и ещё, и ещё, до конца улицы по обеим сторонам. Отличались они лишь цветом входной двери и оконных рам, формой изгороди палисадника и тем, что внутри палисадника росло. Перед домом дяди Алёши ничего, кроме одного дерева и нескольких кустов, не было, а по соседству росли какие-то деревца, усыпанные лиловыми цветами. Но трава зеленела во всех палисадниках.

Дядя Алёша выразился правильно, обещая нам показать, «как живут настоящие англичане». Хоть я и находился в Лондоне совсем недавно, но уже знал, что так вот они и живут — на улицах с одинаковыми домами. Только в одних районах дома получше, а в других похуже. Трава — там, где она росла, — тоже была вот такая же, одинаково ровно подстриженная, густая, как ковёр, и одинаково зелёная что летом, что зимой.

— Недурно вы устроились, — похвалил папа. — Тишина, как на даче.

— Именно! — с энтузиазмом подхватил дядя Алёша. — Летом по утрам даже соловей в саду поёт. А ведь до центра всего двадцать минут на машине.

— Ну, насчёт соловья это ты уж загнул, — не поверил папа.

— Честное благородное! Так заливается, будто в Курске практиковался. И белки по деревьям прыгают, ёжик иногда забредёт.

— Просто джунгли, — засмеялся папа.

— Не джунгли, а Хэмпстэд. Это один из старых жилых пригородов. То есть когда-то был пригород, а теперь становится фешенебельным районом. Скоро нашему брату здесь жить будет не по карману. В северном Хэмпстэде уже не поселишься, там денежная публика концентрируется, а здесь пока ещё можно. Ну-с, прошу в наш сад.

Мама осталась с тётей Лизой в доме, а мы гуськом прошли по узенькому проходу между боковой стеной дома и забором и попали в садик размером с волейбольную площадку. С трёх сторон за забором виднелись такие же садики.

— В Хэмпстэде, — сказал дядя Алёша, — люди устраивались на жительство истинно по-английски — продуманно, основательно. Тут каждый квартал — это прямоугольник, заполненный внутри зеленью и опоясанный тоже зеленью. Видите — к каждому коттеджу такой же садик примыкает сзади. И понимаешь, что получается? Кварталов таких сотни, вместе составляется немалый зелёный массив. Значит, и воздух приличный, несмотря на все машины.

— А что сие должно означать? — указал папа на кусок садика, отгороженный от остального участка металлической сеткой.

— Сие означает, что моя лендлордша, миссис Мэй, особа весьма предприимчивая, хотя ей, я полагаю, стукнуло лет семьдесят пять. Раньше сад принадлежал всему дому, а она отрезала кусок для нижнего этажа и на этом основании увеличила квартплату так раза в полтора. Я с ней спорил, спорил и бросил.

— Взял бы да переехал куда-нибудь поблизости, ты же вольная птица.

— Поблизости! Поблизости, брат, всё принадлежит той же миссис Мэй. У неё домов двести в этой округе.

— Да ну?

— Факт. И потом, ты что думаешь, другие лендлорды лучше? К ней я уже привык, она крайне колоритная особа, я о ней когда-нибудь напишу. Миллионерша, но скупа до анекдота. Электрические пробки сама чинит, ей-богу. Придёт, снимет норковую шубу и возится. У них с покойным мужем прежде была целая трикотажная фабрика. Они от неё избавились и начали скупать доходные дома. Я её спрашиваю: «Миссис Мэй, почему вы фабрику-то продали?» Она отвечает: «Мистер Синэлникоу (так она меня величает), вы не представляете, сколько хлопот с фабричным производством. Профсоюзы, цеховые старосты, коллективные договора, забастовки, дорожание сырья — с ума можно от всего этого сойти». Понятно? Дома-то — капиталовложение надёжное, бастовать они не будут, а прибыль уже небось на пятую тысячу процентов перевалила.

Следующие часа полтора мы ездили на синем «ровере» по Хэмпстеду и везде видели ряды похожих домов, отороченные травой и кустами. Я наконец спросил о том, о чём все забывал спросить: что это за красные круглые тумбы установлены на углах улиц то тут, то там? Оказалось, что это у англичан такие почтовые ящики в мой рост и весом, наверное, тяжелее дяди Алёши и папы вместе взятых — эти круглые тумбы отливают из чугуна, чтобы их ни вскрыть, ни утащить нельзя было.

Красивых деревьев, сплошь покрытых лиловыми соцветиями, которые я впервые заметил по соседству с домом дяди Алёши, в Хэмпстэде было не сосчитать. И очень много разных оттенков. Кусты росли здесь не как у нас, а непроницаемой зелёной массой; во многих палисадниках их подстригали фигурно — где квадратом, где шаром, а в одном месте я даже видел «крокодила» и «моржа».

Потом дядя Алёша вспомнил, что обед, наверное, уже ждёт нас на столе, и мы поспешили обратно к маме и к тёте Лизе.

— О, ростбиф! — восхитился папа, когда тётя Лиза подала нарезанное тонкими ломтиками розовое мясо. — Насколько я разбираюсь, более английского во всей Англии ничего нет. Так или не так?

— Так и не так, — посмеиваясь, ответил дядя Алёша. — Согласно легенде — так. Ростбиф — тире Англия. Но ведь легенды про англичан, как и про других, создают не столько они сами, сколько туристы. В то время, когда создалась легенда про ростбиф, иностранцы сюда приезжали только весьма состоятельные. Приедут, поселятся в хорошем отеле, спросят блюдо получше, им и притащат ростбиф. Так оно и пошло: «Вы едете в Англию? Тогда очень рекомендую попробовать их ростбиф».

— Алексей, — сказала тётя Лиза, — ты своими байками подрываешь мою поварскую репутацию.

— Это не байки, а факт. Или почти факт. Потому что истинно английское блюдо это не ростбиф, а «бэнгерс», свиные сосиски, которые действительно едят и те, кто побогаче, и те, кто победнее, с самого детства. Когда их жарят, они издают стреляющий звук — бэнг! бэнг! — отсюда и название.

Взрослые проговорили, не выходя из-за стола, часа два. Потом тётя Лиза предложила пойти в кино или куда-нибудь ещё, остальные с радостью согласились и решили «забросить» меня домой. Я нисколько не расстроился, потому что мне с ними стало скучно, а так я мог весь вечер провести с Вовкой.