"Чужое" - читать интересную книгу автора (Данихнов Владимир Борисович)

Глава вторая

Он раз за разом нажимал кнопку звонка, но тетка Еленка не появлялась еще очень долго. Наконец она вышла откуда-то из-за угла дома, толстая, бойкая, в цветастом сарафане, в платке, из-под которого выбивались седые пряди. Тетка Еленка всплеснула руками и отворила калитку.

— Костенька! Долго стоишь, небось?

— Да нет, теть Еленка, совсем чуть-чуть.

— А я, старая, выбегаю из-за угла, смотрю, и чуть сердце у меня не останавливается! Плохо видеть стала, показалось, будто муженек мой, покойничек, объявился. Ты заходи, заходи. Щас покажу тебе, кстати уж, кое-что.

— Кое-что? — переспросил Шилов, послушно следуя за старушкой. По тропинке, огибающей ладный домик, выкрашенный в какие-то совсем уж детские, леденцовые цвета, они обошли дом, миновали коровник, пришли во внутренний двор, забитый разнообразным сельхозинвентарем. Старушка подвела Шилова к ржавой железной бочке, наполненной до краев водой. От бочки неприятно пахло, вода в ней была почти прозрачная. Изнутри бочка обросла каким-то мхом. У поверхности, ближе к середине «водоема», резвились головастики.

— Очень мой внучек любит здесь играться, — сказала старушка. — Пальчиком крохотным — тык-тык, в воду, а хвостатики[4] — в стороны.

— Так что вы хотели показать, тетка Еленка? — спросил Шилов, утирая пот со лба — припекало порядочно. Солнце стояло в зените.

— А по твоей части, милок! Ты ведь, эта, специволист! Смотри в бочку.

— Смотрю. Ну и причем тут головастики?

— Ты не на хвостатиков смотри, а вот сюды… — Она ткнула пальцем, показывая на внутреннюю стенку бочки. Приглядевшись, Шилов заметил спрятавшийся во мху небольшой фиолетовый кристалл. Кристалл прирос к стене широкой своей частью. Вдруг один из головастиков метнулся к кристаллу и завертелся подле него, быстро переплывая с места на место, головкой тычась в гладкую поверхность загадочного образования.

— Это…

— Ты гляди-гляди!

Острие кристалла вдруг раскрылось, подобно бутону розы и выпустило из себя ядовито-красную жидкость, которая облаком окутала головастика. Тот дернулся раз, другой, обмяк, впитав в хрупкое тельце жидкость, и пошел на дно. Кристалл закрылся.

— Что это, Костенька? — шепотом спросила бабка. — Которое отравило хвостатика?

Шилов не знал. Одно он подозревал: кристалл этот внеземного происхождения. По крайней мере, Шилов о таких ничего не слышал, хотя был знаком с флорой и фауной Земли не понаслышке. Впрочем, знал он и то, что флора и фауна Земли частенько обогащается различными биологическими видами, которые прорываются на Землю сквозь космический карантин. И не всегда эти существа безвредны, чаще специальной службе приходится прилагать большие усилия, чтобы спасти экосистему планеты. Но здесь, в деревне, откуда могла взяться такая дрянь?

— Давно кристаллы появились? — спросил Шилов.

— Так неделю назад, когда внучек приезжал! Прибегает ко мне однажды: тетка Еленка, кричит, там волшебные камушки! Я не поверила сначала, решила, выдумывает, но посмотреть пошла. Смотрю: мерзость какая-то к бочке моей приклеилась. Вон, Костенька, во-он туда погляди, еще один камушек, и еще. На дне бочки их с десяток. Я палку туда совала, ворошила, видела.

— Почему раньше не сказали? — спросил Шилов, чувствуя неприятный холодок в груди. Нет, он не очень сильно переживал из-за кристаллов, даже если они вправду имеют чужеродное происхождение. Он больше волновался, что может накрыться встреча с Сонечкой. Но ведь надо обязательно позвонить в службу биологической защиты… или все-таки не надо? Может, повременить, само рассосется?

— Вот что, тетка Еленка, я свяжусь со своими друзьями, попробую выяснить, что это такое, а вы пока дома сидите, ничего не трогайте и никого к бочке не подпускайте, хорошо? И никому не говорите, чтобы лишних слухов не появилось. Договорились?

Она вдруг засуетилась, чуть ли не подпрыгивая рядом с Шиловым:

— Ох, хорошо, Костенька, конечно, хорошо. Как замечательно, что под боком живет такой специволист, как ты. Пойдем, Костенька, к старухе в дом, я тебя молочком напою… пойдем-пойдем, блинами еще угощу, а то, вишь ты, исхудал совсем, побледнел на своей работе, вредная она, видать, работа эта…

Шилов покорно брел за ней. Однако прежней радости не осталось, сердце терзала тоска. Надо звонить, думал Шилов.

Сейчас, дочитаю книгу и позвоню, думал он позже, когда пил горячий малиновый чай, сидя в своем кресле, уставившись пустым взором в страницу. Афоня стучал спицами за шкафом, меланхолично шмыгал носом, иногда чихал. Кажется, у него началась сезонная аллергия.

— Эй, Афоня! — крикнул Шилов, чтобы отвлечься от дурных мыслей. — Как твой нос?

— Благодарствую, недурно, — неохотно ответил Афоня.

— А мне так не кажется. Вчера ты целую ночь чихал и кашлял на чердаке, я слышал.

— Делать тебе, Шилов, нечего, только и занимаешься тем, что подслушиваешь. Ночью спать надо. А ты, небось, еще и о бабе своей все время думал.

— Молчал бы. О тебе ведь беспокоюсь! Может, в поликлинику сгоняешь, доктору покажешься? Он тебя от аллергии враз излечит.

— Я лучше по старинке, горячего чая с вареньем хлебну или молочка с чесночком…

— Так может на них у тебя и аллергия! — Шилов засмеялся.

— Аллергия у меня сезонная, на травы цветущие. А ты что-то веселый слишком. Случилось чего?

Шилов немедленно заткнулся. Уж что-что, а чувствовать настроение хозяина Афоня умел, немало лет вместе живут все-таки. Что-то вроде телепатической связи у них развилось. Шестым чувством, выцеживая мельчайшие изменения в интонации, друг друга понимают.

— Да так, — буркнул Шилов, подхватываясь. Пихнул книгу обратно на полку, сунул ноги в старые шлепанцы, пошлепал к входной двери.

— Сразу делай, что бы это ни было, — сказал домовой ему вслед, — потом поздно будет.

— Хм…

— Я тебе дурного не посоветую, не то что шалава твоя новообретенная!

— Я тебя выпорю, Афоня, клянусь, если хоть раз еще Соню шалавой назовешь.

— Натуральная шалава.

Шилов запустил в домового тапочком и попал, потому что зловредный домовой и не думал уворачиваться. Афоня заскулил, потирая ушибленный бок, заругался.

— Вредная тварь… — пробормотал Шилов огорченно.

Очутившись во дворе, он первым делом пошел в туалет. Туалетов в его доме было два. Один, основной, в помещении, а другой — для романтики — во дворе. Во второй Шилов любил ходить, если приспичит посреди ночи; брал какую-нибудь газету или книгу и шел. Туалет был деревянный, изящно перекошенный, со скрипучей дверцей, запиравшейся на ненадежную щеколду. Внутри на черном шнуре висела тусклая лампочка. Гости, приезжавшие к Шилову, удивлялись привычке хозяина ходить именно в этот туалет, но тактично молчали.

Шилов дернул за прибитую ржавым гвоздем ручку, щелкнул выключателем и замер на пороге. Из дыры, которую по-научному зовут «очком», поднимался красный пар. Вернее, пар-то, может, и белый был, но красный свет, который источала какая-то установка, спрятанная в глубинах туалетных пространств, делал его именно таким. В неровные щели между досками пробивались рубиновые лучи, хлестали по стене и потолку. Откуда-то доносилось мерное жужжание, будто шумел допотопный холодильник. Со стен туалета свисали странные белые червяки, которые медленно ползли по периметру и, натыкаясь друг на друга, старались друг друга поглотить. Кто успевал первым, кто разевал «рот» шире, тот и пожирал недруга, втягивал его тонкими гибкими щупальцами в едва заметную щелку возле хвоста. Или головы, это с какой стороны смотреть.

Шилов некоторое время зачарованно смотрел на красный свет и червей, а потом поспешно захлопнул дверь. Зачем-то посмотрел на солнце: оно соскочило с зенита и спускалось к горизонту. На небо набегали тучи, поля пшеницы в солнечных лучах казались красными, будто залитыми кровью. Где-то вдалеке неуверенно запел кочет, осекся, замолчал, нервно закудахтал.

— Что за бред… — пробормотал Шилов и побежал в дом. В кабинете первым же делом увидел Афоню, который, заметив его состояние, отложил вязальные спицы и посмотрел на него с любопытством и тревогой.

— Чего случилось-то?

Шилов, сверкая глазами, как безумец, понесся по коридору в туалет. Захлопнул за собой дверь, отдышался. С опаской заглянул в унитаз, но там все было в порядке. Сделав дело, Шилов вышел в коридор, остановился и крепко задумался. Черви и свет он мгновенно связал с кристаллами в бочке у тетки Еленки и странным пищащим механизмом… кстати, где он? Шилов сунул руку в карман, достал диск, повертел его на ладони. Сзади раздались торопливые шажки, и Шилов, вздрогнув, обернулся.

Перед ним стоял домовой, который притащил в кулачках носки. Носки были симпатичные, черно-белые, с вышитыми квадратами и ромбами.

— Связал для твоей бабы носки, — грубо произнес Афоня. — Ты убираться в доме будешь или как всегда? Эй, Шилов, что с тобой? Лица на тебе нету! Ишь, баба что с тобой делает, хоть и не приехала еще…

Шилов криво улыбнулся; мягко, но решительно оттер домового к стене, кинулся со всех ног на улицу. Ему надо было прийти в себя, подышать свежим воздухом. Афоня что-то бурчал за спиной, гневно топал крохотными ножками, пытаясь догнать.

«Что происходит? — Шилов размышлял, перебирая сотни вариантов, но неизменно возвращался к одному. — Неужели биологическое заражение? Другого и быть не может. Черт возьми, но почему именно сейчас, так не вовремя?!»

Он выбежал во двор, полной грудью вдохнул свежий воздух. На туалет, что располагался слева, смотреть избегал, боялся. Еще раз покрутил в руке диск. Зачем он пищал? Что это за устройство? Но происхождение у него явно искусственное, тут не простое биологическое заражение, а, вполне возможно, намеренная инопланетная инвазия… Он хохотнул: «инвазия» — что за глупое слово? Вторжение это. Экологический, мать его, терроризм.

Шилов вернулся в дом, нашел стереофон и схватил трубку. Любопытная мордашка Афони была тут как тут. Домовой внимательно следил за действиями Шилова. Тому вдруг пришла в голову любопытная мысль, и он, так и не набрав номер, повесил трубку на место, внимательно посмотрел на Афоню.

— Чего? — спросил домовой, смутившись. — Чего зенки-то вылупил?

— Афоня… — Шилов задумался: — Ты ведь по дому и по двору день и ночь бродишь, почему ничего не сказал о том, что происходит в туалете?

— А чего там происходит? Ничего там и не происходит вовсе, — Афоня насупился и потопал прочь, сжимая в лапке носки. — А что? Шалава твоя утонула? Было бы неплохо.

— Эй, погоди!

— Зачем «погоди»?

— Стой, кому говорю, сволочь мохнатая!

— Да я на тебя в суд подам, в комиссию по правам генетически выведенных существ обращусь, собака человеческая!

— Стой, ма-ать…

Но домовой уже с неприличной для его комплекции скоростью взобрался по гардине к самому потолку, прыгнул на шкаф, а оттуда со скоростью молнии нырнул в открытое оконце в потолке, загрохотал лапами по железной трубе, которая вела на чердак. Из окошка посыпалась штукатурка, а через пару секунд вывалились черно-белые носки. Шилов, тупо глядя перед собой, подошел к ним и взял в руки. Носки были мягкие, теплые, очень удобные. Правда, испачканы в мелу. Шилов пошел на кухню, кинул их в стиральную машинку «Шворц». Машинка тихо загудела, набирая воду. Одна мысль вертелась в голове у Шилова: Афоня что-то знает, но не говорит. Это была удивительная мысль, противоречащая логике. Домовые не могут врать и вредить хозяевам. Но Афоня ушел от ответа! Впрочем, нет, не ушел. Что-то ведь в туалете да происходит. Шилов схватился за голову, закрыл глаза, крепко сжал зубы. В голову ничего не приходило. За окном совсем не по-петушиному верещал одинокий кочет, мешая сосредоточиться. Кричали воробьи, странно кричали, загадочно, на ворон похоже. Красное солнце заплутало в оконных стеклах, оплавилось, потекло желто-красным к раме. Где-то вдали шумел монорельс, разогревая встречный ветер, распространяя вокруг запах нагретого пластика. В этом монорельсе ехала к нему Сонечка, и воробьи, кричащие как вороны, бились в закрытые окна вагона, погибали, но на их место прилетали новые, и вскоре небо над монорельсом было забито воробьями, вопящими и стонущими птицами с глупыми глазами.

Шилов тяжело дышал, ладонями упершись в стену. Видение мчащего по полям монорельса покидало его — медленно, по капле. Сонечка, уткнувшаяся носом в стекло, запачканное кровью воробьев, была на самом деле далеко, и на монорельс, мчащийся навстречу гибели, сядет только завтра.

Шилов опустился в кресло, рукой судорожно схватил подлокотник и застыл. С удивлением поглядел на напряженную руку: она покрылась испариной и дрожала, конвульсивно сжимая бархат.

— Это началось в раю, — сказал себе Шилов. — Сероглазый что-то сотворил тогда со мной, расщепил мой разум на атомы, а потом собрал, но собрал не до конца, неправильно, и психологи, работавшие надо мной, не сумели на сто процентов излечить меня… я схожу с ума. Я — потерянная для общества личность, я слишком серьезно воспринимаю поездки на космических поездах, предназначенные для увеселения туристов, я уволился только потому, что шеф провел операцию, создав моего неразумного двойника, использовав «Уничтожитель времени» (тм) на планете… но, черт возьми, он был живой, настоящий, не голограмма, не кукла, он был настоящий второй я! И этот поезд, окруженный воробьями, в котором поедет Сонечка… она погибнет… я вижу будущее? Невозможно.

Он пошел на кухню, налил в кружку холодной воды из-под крана, жадно выпил. Его лихорадило, лицо горело.

— Я заболеваю, — Шилов хохотнул, схватился за карман, где лежал внеземной пищащий кругляш. — Мне все это кажется. Нет ничего в туалете, поэтому Афоня так и удивился. У меня галлюцинации. Сероглазый в Раю и сероглазый на Кумарри сломали меня…

Щелкнула стиральная машинка. Шилов вздрогнул, как от выстрела. Он прошел в ванную, открыл крышку, достал чистые и уже высушенные носки. Разложил их на крышке машинки, полюбовался немного. Все-таки Афоня отлично вяжет, можно даже сказать высокохудожественно. Есть у него талант. У каждого, как известно, есть свой талант, то, что получается лучше всего; жаль у большинства талант этот совершенно дурацкий. По крайней мере, всемирных выставок носков в мире не существует, и в историю с ними не войдешь. Разве что свяжешь самый длинный носок в мире, но зачем это Афоне?

— Кхе-кхе…

Шилов обернулся. Сзади стоял домовой, мял в руках платок, подносил его к носу, но тут же опускал, так к носу и не прикоснувшись. Афоня отчаянно шмыгал. Прятал глаза, старательно разглядывал плинтуса.

— Чего, Афоня?

Домовой вздохнул и сказал:

— Заглянул я в сортир, нету там ничего.

— Думаешь, мне показалось? — Шилов усмехнулся и достал из кармана стальной диск, протянул его Афоне на раскрытой ладони. — А это ты видишь?

— Вижу, — сказал Афоня глухо. — Эти диски на Воронежском заводе Искривленного Вакуума делают. Брака много, они их в огромадные кучи складывают во дворе завода, рабочие их таскают, детям отдают играться. Они еще пищат противно раз в сутки, штуки эти. Мне Опанас, Михалыча домовой, их показывал. Он диски коллекционирует зачем-то, хотя зачем — неясно, они ведь одинаковые все.

— Ага, — пробормотал Шилов, с удивлением разглядывая отход производства. Спросил шепотом, возвращая диск в карман: — Афонь, а тебе не кажется, что я схожу с ума?

— Кажется, Костя.

— И что мне делать прикажешь?

— На работу возвратиться, с друзьями пообщаться, с коллегами. С тобой, Костя, что-то происходить уже давненько начало, с полгодика как. Надо вернуться, надо. А ты шалаву свою все ждешь.

— А кристаллы у тетки Еленки? — Шилов, кажется, не слушал домового. — Они мне тоже показались? Или их тоже на заводе делают, отходы производства, мать их?

— Не ругайся, не человеческое дело это — ругаться. — Афоня нахмурился.

— Я должен проверить, — сказал Шилов решительно и, перешагнув домового, пошел к выходу.

— Тетка Еленка! Те-е-етка Еле-енка-а!

Он кричал и колотил в калитку уже минут пятнадцать, но тетка Еленка как в воду канула. Длинные тени заполонили ее двор, рельефно очерчивая сваленные тут и там тележки, мешки с подмокшим цементом и инструменты, сумраком пропитывая желтую плитку, которой была выложена тропинка к дому. Шилов вглядывался в сумрак, иногда оборачивался, заслышав шорох, но никого не было видно. Сонно колыхались заросли крапивы за обочиной, трепыхалась придавленная камнем водочная этикетка на дороге; вдалеке тарахтел трактор. Над соседним, расположенным в полукилометре, домом вился хилый дымок. Черными звездами мерцали в небе птицы. Все говорило о том, что мир в полном порядке, что тетка Еленка сейчас выйдет из-за угла или из дома, потому что всегда так было, и не должно ничего поменяться. Но тетка Еленка не выходила. Шилов, решившись, стал на цыпочки, сунул руку за калитку, нащупал щеколду и откинул ее. Калитка распахнулась. Шилов вошел во двор, аккуратно прикрыл калитку.

Внимательно оглядевшись, он снова позвал: «Те-ету-ушка Еле-е-енка-а!», — но уже без веры, что старушка выйдет на зов. Пошел к дому, стуча каблуками по плитке, но вдруг передумал и свернул за угол. За углом было светлее. Неуверенно мычала корова Машка в коровнике. На заборе сидели воробьи, и Шилов вздрогнул, вспомнив свое видение. Едва не переходя на бег, он вышел на задний двор, подошел к бочке, схватился руками за ее края. Вода в бочке была мутная, со дна поднялась грязь, мешая разглядеть кристаллы. Похоже, кто-то нарочно взбаламутил воду. Шилов терпеливо ждал, когда ил осядет; иногда нервно оглядывался. Однажды ему почудилось, что в темном окне мелькнула тень, и Шилов пожалел, что не захватил с собой оружие, но тут же успокоил себя: показалось.

Грязь оседала, проступали очертания мха. Шилов понял, что головастики куда-то исчезли, все до единого. Кристаллы — тоже. Быть может, они удачно прятались в наростах зелено-бурого мха? Шилов поднял с земли сухую ветку, потыкал в бурые заросли, но кристаллы не желали находиться. Так что же, все-таки почудилось?

— Эй…

Шилов подскочил на месте от неожиданности, скосил взгляд и тут же успокоился. Облокотившись о забор с той стороны, стоял Михалыч, крепкий, хотя и седой уже мужичок, лицо которого так и светилось лукавинкой. Он улыбался и понимающе кивал, будто знал, чем там Шилов на самом деле занимается.

— Здорово, Шилов!

— Привет и тебе, Михалыч.

— Че это ты там делаешь? Ты смотри, никак рыбу удишь?

Шилов неопределенно мотнул головой.

— А я, не поверишь, только что с Мухинской Балки, — задумчиво жуя губу, сказал Михалыч. — Знаешь, чего молодежь учудила? Рыбу пацанва ловит.

— Пацанва?

— Ну смотри: Григорыча внук, Самойлихи сынок, еще один пацаненок, из Глуховки, кажется, не помню его имя, светленький такой. В общем, в пруду они рыбку ловят, посреди дня, да еще и без наживки. Я мимо проезжал — ты смотри! — кричу: «Чего это вы там делаете?» Они: «Рыбу ловим, Михалыч!» Ну я со старушки своей слез, ты смотри, подхожу к ним, значит, чтоб отчитать — кто так рыбу ловит? Ты смотри! — полное ведро рыбы, да еще какой-то необычной, ни разу такой не видел. Чешуя крупная, золотистая, плавники как серебряные, глаза словно изумруды, вот те крест, не вру. Я на эту рыбу, ты смотри, значит, вылупился и спрашиваю: «Как же вам такое чудо в этом грязном пруду поймать удается, ребята?» Да, забыл сказать, рыбеха-то не одна, штук семь или восемь они поймать успели. Они мне в ответ: «А вы, Михалыч, посмотрите, на что мы ее ловим».

Михалыч замолчал, многозначительно поглядывая на Шилова.

— И на что?

— На магниты! Нет, ты смотри, Шилов, ты можешь себе такое представить? На магниты рыбу ловят! Я не поверил, но проверил: елы-палы, липнет! Ты смотри, что ж это за рыба такая? Они мне: «Да вот, недели две назад появилась, только на магнит и ловится. Жарили, уху варили. А чешую аккуратно ножичком, ты смотри, снимали, чтоб потом на металлолом сдать…» Сообразил я, что дело нечисто, что инопланетная какая-то зараза, видать, к нам просочилась, а ты ведь у нас, Шилов, как раз специалист по такой заразе! Да и к тетке Еленке надо было заглянуть по кое-каким делам; тут и ты обнаружился. Что скажешь?

— Я уволился, — угрюмо ответил Шилов.

— Ну и чего, и чего, что уволился? Тут не в увольнении дело, а в том, что в наших тихих лесах и деревнях нечто, ты смотри, инопланетное завелось, зараза какая-то… ты чего там разглядывал, кстати?

— Да так… — промямлил Шилов, и улыбка вдруг сползла с лица его собеседника. Михалыч посмотрел на него с подозрением, зачем-то отошел от забора:

— А тетка Еленка где, кстати?

— Сам не знаю, — искренне ответил Шилов. — Стучал к ней с полчаса, наверное, не меньше, а она не открыла. А мне надо было срочно… ну… проверить эту бочку, потому что…

— Ты смотри… — тихо, и как-то удивленно сказал Михалыч, сорвал с плеча берданку и направил ствол на Шилова. — А ну стой, где стоишь!

Шилов вылупился на Михалыча:

— Михалыч, ты чего?

— А ничего я! Ничего! — визгливо откликнулся тот. — Чай, тоже не лыком шиты, видел я документальный фильм в клубе, «Похитители тел» назывался, там все про это подробно рассказывалось. Ты смотри у меня, ты — не Шилов, ты — чужак мерзкий, который тело его захватил.

— Михалыч, что за мескалиновый[5] бред? Какой я, твою дивизию, чужак?

— Слова такого, «мескалиновый», не знаю, — огрызнулся Михалыч. — Ты смотри: лучше слушайся меня, и ничего тебе не будет. Если ты настоящий Шилов, я тебе потом бутыль первача поставлю, прощения попрошу таким образом, значит. А если нет… а ну, круго-ом а-а-арш! Иди вдоль забора да не рыпайся. Вот так. Куды тетку Еленку дел? Признавайся, собака дикая!

Шилов медленно шагал вдоль тына, подпертого кольями, украдкой поглядывал на Михалыча. Тот, похоже, настроен был серьезно. Берданка его выглядела не то чтобы угрожающе, но уток из нее Михалыч бил прекрасно; может, и против человека она неплохо действует? Шилов не хотел проверять.

— Михалыч, честно не знаю, куда тетка Еленка подевалась, сам удивляюсь. И не чужак я, а человек.

— Что у бочки делал?

— Так незадолго до этого тетка Еленка сама мне бочку эту показала, а в ней — кристаллы какие-то таинственные; вот я и решил еще раз проверить.

— Ты смотри, все-таки что-то инопланетное?

— Думаю, да.

— А почему в райцентр тогда не позвонил, милицию не вызвал?

Шилов не сразу нашелся что ответить.

— Сомневался…

— Ты смотри, сомневался он! — удовлетворенно сказал Михалыч. — А ну шевелись!

Они оказались напротив двери. Не спуская с Шилова глаз, Михалыч открыл калитку, вошел во двор. Остановился в шагах трех, приказал, размахивая дробовиком:

— Двигайся к дому, нехристь, будем тетку Еленку спасать. Может, сразу признаешься, куда ты ее девал?

— Никуда я ее не девал, — хмуро ответил Шилов. — Давай искать, мне самому интересно.

Дверь в дом оказалась заперта.

— Стучи, — приказал Михалыч.

Шилов стукнул. Сначала стучал нерешительно, потом все громче и чаще. Позвал по привычке: «Те-е-етка…», но осекся, потому что в спину уперся ствол.

— Ты эта… потише, Шилов, нежнее.

— Она меня не услышит.

— Ты смотри, она тебя и так не слышит… эй, а это еще чего за чудо?

Михалыч застучал башмаками по плитке, подбежал к забору, упал на него грудью. Шилов обернулся, чтобы посмотреть, что он там углядел. Сначала видны были только поля да лужайки, покрывавшие склон холма, потом Шилов усмотрел некое бурление в траве и услышал странный звук, что-то вроде нарастающего писка. Он вспомнил об отходе производства, который до сих пор лежал в кармане, и машинально посмотрел вниз, хлопнул себя по штанине, но тут же сообразил, что звук идет не от диска, а от лужайки, которая, несмотря на полный штиль, волнуется как зеленое море.

— Ты смотри: что-то ползет… — пробормотал Михалыч, поворачивая голову то к Шилову, то к лужайке. От нервного напряжения лицо его раскраснелось, на шее проступили бордовые пятна. Михалыч откашлялся, обратился к Шилову вполне дружелюбно, хотя берданку не опустил: — Эй, нехристь, что ползет?

— Не знаю, — огрызнулся Шилов. — Я не чужак, сколько тебе можно говорить, Михалыч? Ох, чувствую, одной бутылью самогона ты не отделаешься…

— Ну, это мы еще посмотрим… — пробормотал Михалыч, цепко вглядываясь в травяной шторм. — Ты смотри: трава колышется, а отчего так происходит, понять не могу. Но кажется, будто что-то из-под земли ползет и…

Договорить он не успел. Земля дрогнула. Михалыч повалился на колени, судорожно хватаясь заскорузлыми руками за кромку забора. Шилов успел вцепиться в дверь и словно прилип к ней, ожидая, когда миротрясение завершится. Он увидел как посреди зеленой лужайки, вспугнув воробьиную стаю, взбух изумрудно-зеленый холм, как пошли по нему трещины, из которых забила фонтанчиками грязная вода, а потом случилось извержение. У холма начисто снесло верхушку, и в воздух полетело самое разнообразное оружие: холодное, огнестрельное, даже бомбу ржавую выплюнуло. Очень скоро, однако, все успокоилось. Оружие устилало развороченную землю, как ковер осенних листьев. Михалыч смотрел на свершившееся чудо, широко раскрыв рот. Шилов и сам едва сдерживался, чтобы не заорать. Он посмотрел на небо, ожидая увидеть в нем неправильность, то, как тучи ходят строем, но тучи плыли в полном хаосе: наталкивались друг на друга, спаривались и ползли дальше вместе, и над всем этим безобразием стоял мраморный купол неба.

— Что это, Господи… — пробормотал Михалыч, снова и снова осеняя себя крестным знамением. — Что же это… Шилов, что это было?

— Я ведь чужак, по-твоему, а не Шилов, — зло ответил он, отходя от двери, оглядываясь по сторонам. После такого он ожидал чего угодно.

— Да ладно… какие уж тут чужаки… когда такое творится. Зато, ты смотри, землицу как своротило-то… оружие собрать, сдать государству, можно и деньги получить да и планете польза какая-никакая, металл на дармовщинку…

Шилов помог потрясенному Михалычу подняться. Вместе они вышли на улицу, на цыпочках пересекли дорогу, вглядываясь в комья земли под ногами — они, комья эти, казались им чем-то чудным. Михалыч то и дело с опаской поглядывал на Шилова, порывался что-то сказать, но, не произнеся ни слова, захлопывал рот. В чужаков, захвативших тела землян, он мог поверить, но старинное оружие, выталкиваемое землей, будто инородное тело, было выше его разумения. Поэтому и зауважал он Шилова, который воспринял извержение зеленого вулкана спокойно.

— Че это, Костя?

— Оружие, — ответил Шилов честно.

— Но как оно тут…?

— Не знаю. Однажды я уже видел такое, но то было в другом мире и… хм… как бы даже и не в мире, а во сне, не по-настоящему.

— Ты… думаешь, я сплю?

Михалыч поспешно ущипнул себя за руку, и выругался сквозь сцепленные зубы.

— Больно, с-сука…

— Я не думаю, что ты спишь.

— Так чего же ты раньше молчал, ирод!

— Мне кажется, что сплю я, — сказал Шилов. Он наклонился, поднял с земли стальной кругляш, точную копию того, который лежал в кармане. Диск холодил руку, и, что приятно, молчал, не пищал.

— Михалыч, а ты знаешь, что эти штуковины делают на Воронежском заводе Искривленного Вакуума?

— Ты смотри: меня не путай… — Михалыч нахмурился. — Я на том заводе двадцать лет проработал, знаю его как свой дом, всего два года назад уволился. Нету там такого и никогда не было. Носом чую, что-то чужеземное.

— М-да, — пробормотал Шилов, пиная автомат Калашникова, торчавший из земли.

Если исходить из того, что все или хотя бы почти все ему кажется, или, например, снится, то чудится ему и Михалыч, потому что он, видите ли, уверен, что диск этот — инопланетного происхождения. Но если на миг поверить, что все происходит на самом деле, то насчет диска врет Афоня. Его самый лучший и, по-хорошему, единственный друг, искусственно выведенный домовой Афоня, который не признал, что нечто странное происходит в дворовом туалете, который придумал байку о пищащих дисках, производимых в Воронеже.

— Михалыч, — сказал Шилов, подхватывая с земли целый, матово блестевший пистолет, — пойдем ко мне домой.

— Это еще зачем? — подозрительно прищурился Михалыч. — Че там? Ты это, Шилов, смотри, я лучше домой почапаю, у меня жена без присмотра, сын ничего не знает… я, это, лучше домой по-быстрому и, это, позвоню в милицию, сообщу, что тут делается, да и ты лучше со мной иди, ночь скоро, а тут черт его знает что творится!

— Не надо в милицию, — попросил Шилов. Он пропустил мимо ушей почти всю речь Михалыча, но эти слова услышал, и они словно погребальный колокол зазвучали в его мозгу. Приедет милиция, все оцепит. Вызовут войска. Привлекут его, позвонят бывшим коллегам, позовут ребят из контрразведки. Он еще долго не увидит Соню или увидит, но только как следователя. Издалека. Подтянутую, строгую, подчеркнуто официальную. Он не сможет глядеть ей в глаза… он, черт возьми, не может без нее сейчас! Он должен все уладить здесь сам, сейчас, теперь, немедленно, в течение суток, не больше.

— Ты чего, Шилов, спятил? Как это «не надо»?!

— Михалыч, прошу тебя… дай мне время до утра, я, кажется, догадываюсь, в чем тут дело и до утра все исправлю. Михалыч, я не хочу, чтобы приехала милиция и разворотила тут все! Ты представляешь, во что превратится наша деревенька, если до нее доберутся власти? Нас выгонят из дома, заставят жить где-нибудь в гостинице, нас затаскают на допросы, на конференции. Я не хочу этого.

— Я тоже не хочу, но… — Михалыч замялся, крепко прижимая к груди берданку.

— Я тебе прощаю самогон, который ты мне должен. — Шилов улыбнулся: — Только не звони никуда до утра. Нет, лучше до обеда. В обед я приду к тебе и скажу, что все в порядке. Вот увидишь.

— Ну ладно… — Михалыч засуетился, бочком, по-крабьи, выбираясь на дорогу. — Не буду звонить… но и ты это… смотри… поспеши, в общем. Я тебе… ну… верю, в общем. Ты же специалист по всяким таким… ну этим. Молюсь, чтобы у тебя все… ну… хорошо прошло…

— «Мольба подобна ночи, нисходящей на мысль», — процитировал Шилов.

— Ага… ну да, ну да… В общем, я пошел. Пока, Костя, до завтра…

— Счастливо! — Шилов ободряюще улыбнулся ему.