"Год Мамонта" - читать интересную книгу автора (Романовский Владимир Дмитриевич)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. О ЛЮБВИ

Брант поспешно выскочил из дворца, и к нему тотчас подошла Рита.

— Как прошел обед? — спросила она озабоченно.

— Прекрасно. Мне понравилось. Я бы еще раз сходил.

— Хока не встретил?

— Встретил.

Рита посмотрела в сторону.

— И что же?

— Он случайно поднимался по лестнице в тот момент, когда я как раз собирался по ней спускаться.

— И что он тебе сказал?

— Я не дал ему возможности ничего сказать.

— Что сие значит?

— Я спустил его по лестнице головой вниз.

— Перестань шутить, не смешно.

— Я не шучу. Я не собирался ничего делать, и я ни в чем не виноват. Ну, возможно, я слишком поспешно вышел из банкетной залы, а он как раз читал на ходу. На ходу читать вредно. Читать нужно сидя или лежа. Или стоя.

— Ничего не понимаю.

— Я на него налетел. Нечаянно.

— А он?

— А он покатился. Вниз по лестнице.

Рита приложила руку ко лбу и прикрыла глаза.

— Безмозглый кретин, — сказала она. — Жила я на свете, забот не знала. Явился сынок, и за два дня перевернул матушкину жизнь с ног на голову. Идем отсюда, урод.

Они повернули и пошли вдоль боковой стены дворца. Брант вдруг остановился.

— Что еще? — спросила Рита раздраженно, и оглянулась. — Идем же, не стой, как вяз над болотом.

Брант рассматривал верхний, третий этаж дворца, что-то высчитывая.

— Эй! — сказала Рита.

— Сейчас, сейчас. Раз… четыре… семь. Примерно там.

— Что там?

— Окно.

— И что же?

— Ничего. Просто окно.

Рита посмотрела вверх.

— Окно, — сказала она.

— Да.

— И что в этом окне?

— Стекло. Рама, — объяснил Брант.

— И все?

— Нет, почему же. Карниз еще.

— Вот мудак, — сказала Рита в отчаянии. — Вот же, блядь, мудак! Идем же. Дубина. Змей двуногий.

Они быстрым шагом прошли несколько улиц, свернули на бульвар, и через четверть часа прибыли на Улицу Плохих Мальчиков.

С удивлением Брант обнаружил, что Нико, которого давеча они еле нашли на окраине, спящего возле канавы и почти полностью раздетого, сидит в гостиной, привязанный толстой цепью к крюку в стене.

— Чего это ты с ним делала? — строго спросил Брант.

— Ничего я с ним не делала, — раздраженно сказала Рита. — Он ходил по дому, потом нашел подвал. Я захожу, все разбросано, стрелы везде валяются, а этот идиот пытается зарядить арбалет, оттягивает тетиву от себя, арбалет повернут к нему. Вложил бы стрелу — и прямо себе между глаз.

— Тетива заела, — объяснил Нико. — Ржавый взвод. Смазывать надо иногда.

— Чего же ты не смазал?

— Не успел. — Он повернулся к Бранту. — Она на меня сзади набросилась. Не могу же я ее бить, она женщина. Это не честно, драконоборцам строго-настрого запрещено женщин бить, у нас правило такое. Драконоборцы с женщинами всегда ведут себя галантно. А ей опасно держать дома столько оружия. Оружие, правда, плохонькое, старой конструкции, но все-таки — женщина, что-нибудь не так повернет, или на клинок напорется, мало ли что. Я бы сейчас выпил чего-нибудь. Жрать тоже хочется, но это не спешно. А вот выпить — в самый раз. Я помню, когда мы с Петичем ходили в Вантит…

— Я не знаю, что теперь делать, — сказала Рита. — Идти к Хоку и его убивать, или упрашивать, или сразу к Фалкону?

— Если к Фалкону, то возьми меня, — сказал Нико. — Он меня наверняка помнит. По старой дружбе, небось, любую просьбу выполнит.

— Не надо ни к кому идти, — Брант пожал плечами и прошел в столовую.

Рита отправилась будить служанку, чтобы та принесла паштет, хлеб, вино и овощи. Служанка, оказалось, только притворялась спящей и судя по тому, как она густо покраснела и шмыгнула мимо Риты выполнять поручение, за время отсутствия хозяйки она уже успела с кем-то переспать. Строгой блюстительницей моральной чистоты Рита никогда себя не считала, но это был ее дом, и никаких неприглашенных посторонних терпеть она не собиралась. Она заглянула под кровать служанки и проверила оба шкафа. Нет, в этой комнате никого не было. Тут она вспомнила про Нико. Вздохнув, она пошла в прямом смысле снимать его с цепи.

Паштет оказался невероятно вкусным, а вино в доме Риты было настолько хорошего качества, что Брант в конце концов решил, что никогда такого не пил. Нико говорил, что паштет хорош, и вино хорошо, причем даже очень, но, бывало, он и ел, и пил лучше. А самые лучшие овощи растут, разумеется, на севере. Огурцы он, тем не менее, сожрал все, а от капусты отказался, заявив, что от нее всегда начинает ныть его старая рана на бедре, полученная в сражении с кентавром.

— Тебя надо как-то обезопасить, — обратилась Рита к Бранту. — Не могу же я все время тебя сопровождать.

— Это смешно, — сказал Брант. — Хок, когда опомнится, сам будет смеяться. Сегодня все действительно вышло случайно.

— У Хока нет чувства юмора, — сказала Рита.

Ближе к полуночи, когда сытый и пьяный в дым Нико храпел в гостевой спальне а Рита вышла «по делам», Брант, послонявшись по дому, почувствовал себя глупо. Спустившись в подвал, он долго рассматривал амуницию и снаряжение и в конце концов выбрал средних размеров абордажный крюк и добрых шестьдесят футов не очень толстой, но прочной, веревки. Он сунул все это в легкий кожаный мешок. Накинув плащ, он вышел на улицу и направился к княжескому дворцу. У боковой стены он снова сосчитал окна и решил, что седьмое от фасада, в котором сейчас горит свет, именно нужное окно и есть. Правда, свет горел и в шестом, и в пятом, но Бранту это особенно важным не показалось.

Он оглянулся по сторонам. Улица была пустынна и освещена одним тусклым фонарем. Брант выволок из мешка крюк и веревку, проверил узел, раскрутил веревку как раскручивают пращу, и разжал пальцы. Абордажный крюк устремился по диагонали вверх и упал на крышу дворца, громко и противно стукнув. Веревка свешивалась между окон и была почти невидима. Брант подошел вплотную к стене и потянул веревку вниз. Сначала было сопротивление, но вдруг веревка пошла легко. Брант прижался к стене и закрыл голову рукой. Крюк звякнул о мостовую в двух шагах от него.

Обидно. Брант намотал веревку на локоть, подобрал крюк, и собрался было отойти от стены и повторить маневр, как вдруг рядом с ним на мостовую упал какой-то предмет. Он подобрал его. Деревянный кубик, повязанный лентой, к ленте прикреплена записка.

Брант посмотрел вверх. Там скрипнуло окно — совершенно точно не седьмое от фасада. Брант пожал плечом и подошел к тусклому фонарю.

«Никуда не уходите», — говорилось в записке. «Я сейчас к вам спущусь.»

Подписи не было.

Брант оставил крюк и вытащил меч.

Такую записку мог написать кто угодно. Хок мог ее написать. Почему нет. Правда, почерк был явно женский. Ну и что? Может, у Хока как раз женский почерк и есть. Или он умеет подделывать женский почерк. Или у него там баба, и он заставил ее подделать, а, нет, просто написать, эту записку.

Может, это какая-то баба, не имеющая отношения к Хоку, написала. Сидит себе там, скучно ей, посмотрела на улицу и видит — вон идет симпатичный парень с абордажным крюком. Замуж может и не возьмет, а переспать не откажется.

Брант прислонился спиной к фонарному столбу. Посмотрел вверх. Так, подумал он. Чего это я тут стою, мишень изображаю? И отошел в тень.

Какая-то фигура появилась из-за угла и направилась к нему.

Походка была женская.

Брант вложил меч в ножны.

Она подошла и остановилась на расстоянии двух шагов. Почти с меня ростом, подумал Брант.

— Пойдемте, — сказала она.

Он пошел за ней. Они обогнули дворец и вышли к скверу, названия которого Брант не знал, и у которого стояла запряженная парой хороших лошадей карета. Кучер сидел на облучке, скрючившись. Ему снилось, что он богатый помещик, владелец многих ферм и угодий, и он в данный момент жестоко наказывает несправедливо думающих о нем крестьян, а вдали шумит принадлежащий ему лес и плещется принадлежащее ему море, и сам Великий Князь, проезжая мимо, останавливает карету, выходит, и низко, подхалимски, кланяется.

Фрика дернула кучера за штанину.

— По обычному маршруту, — сказала она.

— А? Да… Да, госпожа моя. Все время прямо, значит?

— Да.

Недоумевающий Брант открыл ей дверцу. Она села в карету и пригласила его сделать тоже самое. Он некоторое время колебался, озираясь, но сел и закрыл дверцу. Карета тронулась.

— Прохладна ночь, не находите? — спросила Фрика.

— Да, начало августа, — откликнулся Брант.

— Растопите печь, если вам не трудно.

Он повиновался. Поленья затрещали в миниатюрной печи и тени заиграли на стенках кареты и на лице Фрики.

— Ну так что же? — спросила Фрика.

— Простите, как?

— Вы хотели залезть ко мне в окно. Скорее всего, не для светского разговора, и не журбу вы собирались со мной пить. Вам нужно сказать мне что-то важное. Говорите, я слушаю.

Брант вздохнул и сел напротив.

— Семнадцать лет назад я увидел вас в первый раз, — сказал он.

— Я знаю. В Храме. Вам было лет девять.

— Вы это помните?

— Да. Вы обещали вернуться и мне помочь.

У Бранта округлились глаза.

— Говорите дальше, — равнодушно сказала Фрика.

— Я тогда не знал, кто вы такая.

— Помню. Сейчас вы это знаете. Это повлияло на ваше отношение ко мне?

— Хмм, — сказал Брант. — Не знаю. Не думаю.

— Дальше.

— Что — дальше? Вот я приехал. Как обещал.

— Зачем?

— Чтобы вам помочь.

— Мне нельзя помочь.

— А вдруг? — спросил Брант.

— Мне хотелось бы вас предостеречь, — сказала Фрика. — Вы ровно ничего обо мне не знаете. Знакомство со мной может быть опасно.

— За вами следят?

— Нет. В этом нет никакой надобности.

— Вы приносите людям несчастье?

— Нет. Думаю, что нет.

— Так в чем же дело?

— Кучер, который нас сейчас везет, мог бы многое вам рассказать.

— Зачем мне кучер? Я приехал к вам, а не к кучеру.

— Над ним тяготеет то же заклятие, что и надо мной. Вы пока что в безопасности. Но еще четверть часа, и будет поздно. Может быть. Я не имею права просить вас о такой жертве.

Брант задумался.

— Я очень сожалею, — сказала Великая Княгиня. — Вы, скорее всего, очень хороший, очень верный человек. И, наверное, наивный. Правда, вы наивны? О чем вы думаете?

— Вы почти не изменились за семнадцать лет.

— Вы тоже, — сказала Фрика.

Брант улыбнулся.

— Вы недавно в столице, но, должно быть, уже слышали, — сказала она. — Всякое.

— Да.

— Например?

— Я слышал о ваших любовных связях с женщинами.

— Вас это не насторожило?

— Нет. У меня тоже были и есть любовные связи с женщинами.

— Что же вам нужно от меня?

— А я вас люблю, — сообщил Брант.

Фрика вздохнула.

— Не надо меня любить, — сказала она.

— Почему же? Меня это нисколько не стесняет, не беспокойтесь.

Она вдруг засмеялась. И Брант тоже засмеялся.

— С вами легко, — сказала она.

— Смотря кому.

— У меня нет никаких любовных связей, — сказала Фрика. — Ни с женщинами, ни с мужчинами. Слухи я распространяю сама, чтобы людям было о чем говорить, а то они сами начнут придумывать разное, и тогда беды не избежать.

— Это правильно, — одобрил Брант. — Вы знаете, я очень торопился к вам, целых семнадцать лет, и не успел купить цветы. Очень сожалею.

— Послушайте, Брант… Брант, да? Именно так вас зовут?

— Ага.

— Так вот, Брант… Вы вообще когда-нибудь… не каждый день, разумеется, но временами… ранней осенью, например… воспринимаете то, что вам говорят, серьезно?

— Это смотря кто говорит, и зачем.

— Что значит — зачем?

— Ну вот, к примеру, то, что вы мне тут наговорили про проклятья и заклятья, про женщин, и все такое — это вы просто кокетничаете. Чтобы продлить момент.

— Какой момент?

— Вот этот. Момент до того, как я вас поцелую.

Фрика распрямилась и холодно посмотрела на Бранта.

— Не забывайтесь, молодой человек.

Брант пожал плечами. Фрика отодвинула занавеску.

— Минуты три осталось, имейте в виду. Если вы покинете меня сейчас, вам ничего не грозит. Вы спокойно пойдете обратно в центр, придете домой, уснете, а на утро проснетесь и меня забудете.

— Так, — сказал Брант. — Я слышал, близкие вам люди называют вас Фрика. Если вам неприятно, я не буду вас так называть.

— Мне приятно, называйте, — неожиданно поспешно сказала она и тут же смутилась.

— Ну! — одобрил Брант. — Первое проявление эмоций. Дело идет на лад.

Она опять засмеялась.

— Вот что, Фрика, — сказал Брант. — Я не знал, что вы Великая Княгиня. Это осложняет дело. Впрочем, это даже пикантно.

Она еле сдержалась, чтобы не захохотать.

— Я мог приехать и раньше, но раньше я ничего не умел.

— А теперь умеете?

— Многое.

— Стрелять из арбалета?

— Я — зодчий, — сказал Брант веско. — Если не с именем, то, по крайней мере, с репутацией. Мы можем остаться в столице, а можем уехать на юг. Я построю там виллу с петляющей лесенкой до самого прибоя.

Далась мне эта лесенка, подумал он. Навязчивая идея какая-то. Ты еще про выдвигающиеся створки ей расскажи. И про горовы контрафорсы. Идиот. Болтаешь, чего в голову взбредет.

— Мы не можем отсюда уехать. Во всяком случае, я не могу, — сказала Фрика.

— Почему же?

— Сейчас увидите.

Она дернула шелковый шнур. Карета остановилась. Фрика вышла. Брант поспешно вышел за ней. Она стояла прямо, чуть расставив ноги, и смотря вперед. Брант тоже посмотрел вперед. Впереди была Астафия. А странного ничего не было.

— Да? — сказал Брант.

— Смотрите.

— Смотрю.

— Что вы видите?

— Деревья. Дорогу. Город.

— Какой город?

— Астафию.

— С какой стороны?

— С самой лучшей.

— Если сверяться с розой ветров.

— Надо полагать, с южной, — сказал Брант, всматриваясь. — Вон шпиль…

— Но мы ехали на север.

— На север?

— Да.

Брант задумался.

— Ну, значит, объехали весь город, а потом развернулись, и сейчас едем обратно.

— Мы ехали по прямой на север.

Брант строго посмотрел на нее.

— Что вы мне голову морочите? Ничего не понимаю.

— Мы ехали на север, а приехали на южную окраину. Если бы мы поехали на восток, мы бы приехали на западную окраину. Если на юг — на северную.

— А если мы сейчас развернемся и поедем на юг?

— Приедем на северную окраину.

— А если на юго-восток?

Она молча смотрела на него.

— Ну и что же? — спросил Брант.

— Что «ну и что же»?

— Чем вы обеспокоены?

Она опять молча смотрела на него. Вот и говори после этого с бабами. Смотрят на тебя и думают, что то, что для них очевидно, объяснять не надо, ты сам должен понять. И в головы их дурацкие не приходит, что, может, для тебя это вовсе не очевидно.

— Не понимаю, — сказал Брант. — То есть, вы не можете выехать из Астафии?

Она кивнула. Брант задумался.

— А я могу, или я теперь как вы?

— Не знаю.

— А кучер?

— Кучер не может.

— А еще кто с вами ездил, и теперь не может?

— Моя служанка.

— А еще?

— Все. Остальные могут.

— Даже те, кто с вами ездил?

— Да.

— Кто, например?

— Фалкон.

— Фалкон?

— Да.

— А зачем он с вами ездил?

Она пожала плечами и не ответила.

— В общем, не так уж это и плохо, — сказал Брант. — И очень даже интересно. А что? Все, к примеру, садятся в кареты и едут по прямой черт-те куда. И вовсе им там не нужно быть, а они едут. А вы — куда бы ни поехали, все приедете в Астафию. По-моему, очень даже неплохо. Полмира мечтает жить в Астафии. Большинство очень хотело бы быть в вашем положении. Астафия — самое удобное на земле место.

— Мне тяжело в Астафии, — сказала Фрика мрачно.

— Это бывает. Пройдет.

— У меня есть в Астафии враги.

— Представьте себе, у меня тоже, а я здесь меньше недели. Ужасно склочный народ в столице. Возможно, это из-за налоговой системы.

На самом деле Брант слегка кривил душой, прекрасно понимая неприятное положение Фрики и опасаясь за себя — вдруг он теперь тоже не сможет выехать из Астафии? Никогда? А как же лесенка к морю? Провались она, эта лесенка. Вон сколько незастроенного пространства кругом. Можно строить и строить.

— А кто все это сделал? — спросил он. — Заклятие, и так далее?

— Я не уверена, что вам нужно это знать.

— Да. Знать вообще нужно меньше. Знания развращают. Но все же?

Она смотрела на него и не понимала — на самом ли деле он дурак, или ее успокаивает, или тараторит, потому что боится за себя?

Помолчали.

Великая Княгиня села в карету. Брант подумал, что как только останется один, то проведет эксперимент, чтобы проверить.

Некоторое время они ехали молча. Торжественность неловкого молчания была нарушена остановкой кареты. Фрика нахмурилась. Посидев недвижно некоторое время, она отодвинула занавеску.

— Не знаю, что случилось, — сказала она.

Брант пожал плечами и вышел из кареты.

— Ничего страшного, — сказал он. — Кучер просто уснул. Сидите, сидите.

Он вскочил на облучок, взял у сонного кучера вожжи, и хлестнул лошадей. Кучер заворчал и проснулся.

— Спи, спи, — сказал Брант.

Через четверть часа они остановились у того самого сквера, названия которого Брант не знал.

Он галантно подал Фрике руку и помог выйти.

— Идите домой, Брант, — сказала она. — Не думаю, что мы встретимся еще раз. Идите и забудьте меня.

— То есть как — забудьте?

— Так. Романтические иллюзии кончаются, начинается повседневная жизнь. Ваша романтическая иллюзия была с вами много лет. А теперь кончилась. Неприятно, но это так. И ничего страшного нет. Идите, идите.

— А что же… А как же… А если я теперь не смогу уехать из Астафии, из-за вас?

— Сможете. Я даже не чувствую — знаю, что сможете. Вы не из тех, на кого действуют заклятия.

— Я не это имел в виду.

— Идите домой, — сказала Фрика сердито. — Спокойной ночи.

Она повернулась и повлеклась к боковому входу дворца — длинная, нескладная, худая, хрупкая, какая-то неприкаянная. И походка странная, неуверенная. Зашла и пропала. Хлопнула дверь.

Брант постоял, поразмыслил, пообижался, прикинул, что надо бы действительно прокатиться за город, посмотреть — действует ли заклятие, но почему то не пошел обратно к карете. Иллюзия кончилась. Началась жизнь. Не знаю, не знаю. Почему иллюзия? Где иллюзия? Что она плетет?

Он вернулся к фонарю, с которого началось путешествие в замкнутый круг, и с удивлением обнаружил до сих пор пребывающий там абордажный крюк с веревкой. Постояв немного над крюком и поприкидывав, что к чему, он решил, что дело надо доводить до конца, даже если с первой попытки не получается. Он поднял крюк и направился к стене.

Он вспомнил звук скрипнувшего окна. Очевидно, четвертое. В четвертом окне было темно. Зато оно было открыто. Это обнадеживало.

Брант отступил от стены на десять шагов, раскрутил орудие, и метнул крюк вверх по диагонали. На этот раз крюк влетел в четвертое окно, не задев ни стену, ни раму, и только в этот момент Бранту пришло в голову, что если кто-то наблюдал за ним из четвертого окна, возможен конфуз. Причем весьма большой. На лбу Бранта выступил холодный пот, сердце гулко застучало. Он потянул веревку на себя. Веревка подалась и затем натянулась. Он подбежал к стене и полез вверх, перебирая руками, отталкиваясь ногами, и очень скоро добрался до окна — сказывался опыт строительных работ в Колонии. Перебравшись через подоконник, он обнаружил, что комната пуста. А может, не пуста, но, во всяком случае, темна, и его никто пока что не окликнул. Надо было взять с собой свечу, подумал Брант. Вечно я чего-то забываю, какую-то деталь. Это все Гор виноват, подумал он с раздражением. Детали не важны, детали потом приложатся, главное схватить суть, наметить общий план. Схватил, наметил. Вот и результаты.

Слева от окна что-то блестело. Брант протянул руку и свалил подсвечник с прикроватного столика. Подсвечник грохнул об пол. За дверью раздались шаги. Брант выхватил меч и метнулся к двери — петли справа, болт слева — и прижался к стене возле петель. Дверь открылась. Комната осветилась. Судя по убранству, это была спальня прислуги. Служанки. Служанка, между прочим, преспокойно спала на своей кровати. Толстая, а не храпит.

Фрика вошла в комнату, неся перед собой подсвечник, направилась к окну, выглянула, отступила назад и, наткнувшись ногой на крюк, тихо вскрикнула.

— Брант, вылезайте, где вы там спрятались, — сказала она тихо и зло. — Вылезайте!

— Я здесь, — сказал Брант, делая шаг вперед. — Не кричите, проснется служанка.

— Она не проснется даже если рухнет дворец. Что вам нужно?

— Мне нужны вы.

— Зачем?

— Ну, как. Нужны, и все. И я не согласен по поводу иллюзий.

— Вы залезли по стене в комнату моей служанки, чтобы выразить свое несогласие?

— Допустим.

— Убирайтесь вон.

— Нет.

— Что же мне с вами делать! — сказала Фрика в отчаянии. — Ну, что? Что делать? Почему вы такой… недалекий? Неумный?

— Я умный, — сказал Брант. — Просто иногда соображаю медленно. Я закрою дверь, хорошо?

— Нет уж, — сказала Фрика.

— Нельзя же…

— Пойдемте ко мне. Идти тихо. Молчать. Понятно?

— Да.

— Подберите крюк. Втяните веревку.

Брант повиновался. Они вышли в темный коридор. Фрика прикрыла дверь в комнату служанки. Следующая дверь вела в ее апартаменты. Горели свечи в канделябрах. На столе в гостиной лежали фолианты и стоял кувшин с вином.

— Шшш, — предупредила Фрика. — Здесь рядом апартаменты моей дочери. И уж она проснется, если заподозрит, что здесь происходит что-то необычное.

Фрика провела Бранта в свою спальню, закрыла дверь, задвинула засов, села на стул и осмотрела свою ногу. От внутренней стороны колена текла струйка крови.

Брант окинул комнату взглядом, предположил, что маленькая дверь в углу ведет в умывальную, открыл ее, понял, что не ошибся, набрал воды в ковш, рванул с крюка одно из полотенец, и вернулся в спальню.

— Ложитесь, — сказал он Фрике.

Она посмотрела на него странно, но встала, перешла к кровати, и легла на спину.

— На бок, — сказал Брант.

Она повернулась на бок. Брант смыл кровь, прижал к ране, к счастью небольшой, просто царапина, полотенце, и некоторое время держал его там. Фрика лежала на боку, не двигаясь, со странным выражением лица.

— Вы действительно меня любите, — сказала она полувопросительно.

— Да, действительно. Вас это смущает? Настораживает?

— Не знаю. Как-то плохо верится.

— Ну и не верьте, — сказал Брант, придерживая полотенце. — Я к вам цепляюсь из-за вашего влияния и денег. Ищу себе протекцию.

Она улыбнулась. И покраснела. На лбу выступили капли пота. Экое странное существо, подумал Брант. Будто Создатель хотел сделать женщину, наметил главное, а потом спешно что-то пригладил, заштриховал, закрепил, и сказал — сойдет, и вполне миловидно. Не женщина, а скетч женщины. Набросок. Ступни эти — узкие и длинные. Ненормально тонкие запястья. Шея длиннющая. Грудь маленькая совсем, но есть. Тело длинное, но не грациозное, а какое-то угловатое. Не подростково-угловатое, а — неизвестно как. И нос красный. Ну, это потому, что покраснела. И брови эти — светлые и подвижные.

Брант отнял полотенце от раны, сложил его в четверо, и снова приложил к ране.

— Не двигайтесь, — предупредил он. — Нужно остановить кровь.

Она и не собиралась двигаться. Лежала себе тихо. Через некоторое время он отнял полотенце от раны. Кровь остановилась. Некоторое время они не двигались, а потом Фрика повернулась на спину и посмотрела на Бранта своими туманными серыми глазами.

— Вы очень хороший, — сказала она.

Брант кивнул, одобряя. Фрика улыбнулась.

— Разденьтесь, — сказала она. — Разденьтесь и ложитесь рядом.

Такого поворота он не ожидал. То есть, он рассчитывал на что-то в этом роде, но зачем же так прямо и плоско. Брант нахмурился, но все же встал, сбросил дублет, и стянул рубашку через голову. Мягкие сапоги снялись легко. С панталонами оказалось сложнее.

— Потушите свечи, — сказала Фрика.

Он шагнул к канделябру возле камина и быстро задул все десять свечей, после чего стянул наконец панталоны.

— Ложитесь рядом.

Он осторожно лег рядом, ровно ничего не чувствуя. Фрика заворочалась и задвигала конечностями. Брант понял, что она раздевается. В какой-то момент она привстала, чтобы что-то там такое сложное снять. Луны не было, но звездный свет от окна делал видимыми силуэты. Брант увидел темный силуэт Фрики, с миниатюрной грудью, стаскивающий через голову нижнюю рубашку. Ему показалось, что она еще худее, чем он думал. Тяжелые волосы упали ей на плечи. Она легла рядом на спину, не касаясь его. Он ощутил запах ее кожи, и разум его на мгновение помутился. Он взял себя в руки.

Она просто лежала на спине. Брант приподнялся на локте и прищурился. В темноте поблескивали ее глаза, губы были сжаты. Серьезная женщина. Странная догадка мелькнула у него в голове и пропала, а потом опять мелькнула. Он нежно поцеловал мягкие ее губы, и она попыталась ответить, но как-то неловко, будто хотела сделать ему приятное, но не знала как. Он положил ладонь на ее тонкую шею. Глаза мигнули в темноте. Он стал ее гладить, а она просто лежала.

Не может быть, подумал он. Так не бывает. Это глупости.

Он перекатился на нее, упершись в простыню локтями и коленями, стараясь едва касаться ее тела. Он повернул голову в профиль к ней и провел волосами по ее груди. Он чуть тронул губами небольшой сосок, совершенно мягкий. Он перенес тяжесть своего тела на левый локоть, и правой рукой провел по ее животу, ощущая шелковую гладкость ее кожи. Он поцеловал ее в шею. Он запустил руку назад и провел пальцем по внешней стороне ее ноги. Он поцеловал ее в губы, и она снова неумело и неловко ответила на поцелуй.

— Слушай, Фрика, — сказал он очень тихо. — Слушай, любовь моя. Не надо ничего делать. Вообще ничего. Просто лежи. И ни о чем не думай. Я не сделаю тебе больно. Не бойся. Приоткрой рот и лежи.

Она послушно приоткрыла рот, и он стал очень медленно и очень нежно водить губами по ее губам, иногда касаясь их языком. Правую руку он засунул ей в ни на что не реагирующий пах. Грудью он чуть касался ее грудей. В этом положении они провели много времени — он потерял счет — может час, может два, а может всего полчаса. Ничего не выйдет, подумал Брант. Во всяком случае, сегодня — ничего. Что будет дальше — не знаю, а сегодня ничего не будет.

В этот момент из горла Фрики выплыл легкий, мелодичный стон.

Почти не смея надеяться, Брант ощутил правой рукой горячую влагу. Он сдержался, продолжая целовать ее губы и не двигаясь. Левый локоть совершенно онемел, но Бранту было все равно. Некоторое время спустя правое колено Фрики непроизвольно отвелось в сторону. Глаза ее широко раскрылись и затуманились, маленькая грудь вздымалась, живот несколько раз дернулся. Брант, безумный, руководимый только логикой безумства, освободил правую руку и просунул ее Фрике под талию. Ведя руку ниже, он сжал мягкие маленькие ягодицы и слегка их приподнял. Фрика была легкая, как пушинка. Как половина пушинки. Очень медленно, очень осторожно Брант придвинулся, ощущая ее влагу концом члена. Еще один стон, громче, вышел из ее горла, и в этот момент Брант легко и свободно вошел в нее, тощую, хрупкую, легкую, и она вскрикнула.

Он сделал все, что от него зависело, и это стоило ему больших усилий, но он был рад этому, рад усилиям, рад удивленным всхлипам Фрики, счастлив сжимать ее в объятиях, упоен ее удивлением и градом слез. И он не опустился на нее сверху, а лег рядом, подпер голову кулаком, а свободной левой рукой, которую покалывало от плеча до запястья, ласкал ее живот, грудь, и бедра. Она все еще лежала на спине и смотрела в потолок, но взгляд ее был другой. Не как раньше. Она и сама была другая.

— Я не знала, — сказала Фрика.

— Да, — сказал Брант.

— Я не знала, что…

— Да. Тише, тише. Полежи еще так, отдохни. До утра еще далеко.

— Да.

— Хочешь еще?

— А… это возможно?

— Да, — сказал он.

Он взял ее руку и поцеловал каждый тонкий палец с удлиненным ногтем.

До утра было действительно далеко.

А рассвет они проспали.

В апартаментах раздавались шаги. Фрика открыла глаза и резко села на постели.

— Брант! — прошептала она, тряся его за плечо.

Он заворчал и задвигался, но потом вдруг широко улыбнулся и, щурясь сонными глазами, обнял ее. Она хотела было отреагировать, но вовремя спохватилась.

— Тебе нужно как-то отсюда выйти.

— Я выйду.

— Через потайной ход.

— Лучше через окно.

— Не дури, — прошептала она. — На улице народ. Одевайся, только не роняй ничего и не стучи пряжками.

Он встал с недовольным видом и стал одеваться. На всякий случай, Фрика вскочила, застеснялась, поборола стеснение, и схватила меч, чтобы он ненароком его не уронил. Когда Брант надевал дублет, она сама пристегнула ему меч к перевязи.

— Крюк возьми, — сказала она тихо.

Он поднял крюк с веревкой, подбросил его, и чуть не уронил. Фрика сделала ему страшные глаза.

Голая, тонкая, как жердь, она провела его через туалетную, взяв за руку, надавила какой-то выступ в стене, и указала кивком на медленно открывающуюся потайную дверь.

— Куда это я попаду… через это вот? — спросил он, еле ворочая языком.

— В сквер.

— Мм, — сказал он.

— Иди. Если можешь, приходи вечером под окно. Я к тебе выйду.

— Ладно, — сказал он, мало чего соображая. — Ммм. Угум.

Потайной ход был темный и промозглый. Свеча в руке ничего не освещала. Потом он ее уронил. Ощупью он добрался до лестницы, чуть не сверзился, спустился, и наткнулся на дверь. Открыв ее, он выглянул наружу. Сквер был еще пуст. Он вышел, и дверь закрылась за ним сама.

Приходи вечером, приходи вечером, пробурчал Брант. Какая замечательная точность, сколько экспрессии. Надо бы позавтракать.

Он топал по проезжей части, слегка покачиваясь. К Улице Плохих Мальчиков он вышел почти случайно. Прижавшись лбом к входной двери особняка Риты, он постоял и подумал, пытаясь объяснить себе, что же произошло прошлой ночью. Было приятное, и было неприятно. Думать хотелось только о приятном. Еще больше хотелось поспать.

Фрика меж тем привела себя в порядок, как умела — все ей было внове. Заметят или не заметят? Мыть лицо холодной водой — понятно. А что делать с блеском в глазах? И с дрожащими коленями? И с вихляющей походкой? И с этой дурацкой улыбкой на лице?

Она позвала служанку. Та, сонная, ввалилась и стала по привычке ворчать, а у Фрики не было даже желания обругать ее как следует. Впрочем, когда служанка зашнуровывала ей корсет, Фрика сказала мрачно:

— Не затягивай так сильно, жирная гадина.

Но получилось не очень мрачно, а даже как-то просветленно и приветливо.

Служанка привычно сложила нижнюю губу и три подбородка вместе, выражая обиду и беззвучно передразнивая свою госпожу.

К завтраку Фрика вышла, считая, что вполне овладела собой. Правда, когда явился Бук и расселся по обыкновению в кресле, закинув одну ногу на поручень, Фрике пришлось спрятать глаза. Прибежала Шила, ляпнулась в свое кресло, схватила нож и воткнула его в свежий хлеб.

— Урррррраааа! — сказала она. — Это я просто так. Доброе утро.

Медленным, томным шагом в столовую вошла любовница Бука — немолодая, но кокетливая дама с длинным, хищным носом и близко поставленными, округлыми глазами. Фрика забыла, как ее зовут. Это ее рассмешило.

Слуги приволокли омлеты, ветчину, овощи, журбу, и легкое вино. Фрика почувствовала, что страшно голодна и сходу проглотила больше половины омлета. Шила была вся в себе, а Бук только один раз настороженно взглянул в сторону Великой Неприступницы и нахмурился.

— В полдень на форуме будет музыкальное представление, — сказала Шила. — Надо бы пойти.

— Протеже Фалкона представляет новый номер, — полувопросительно сказал Бук.

— Да. Очень необычный.

Фрика хотела уже по привычке ляпнуть, что, де, не след княжне знать все театрально-артистические новости и вообще путаться с богемой, но она вовремя прикусила язык. Сами по себе эти двое ее не выдадут, даже если заподозрят что-нибудь, по разным причинам. Но была любовница Бука (как же ее зовут, дуру носатую? вот ведь незадача!), и, возможно, Фалкон заявится сегодня с визитом. Сам. А от Фалкона что-нибудь скрыть — это хорошо подготовиться надо. Года три или четыре подготовке посвятить.

— Мне что-то нехорошо, — сказала Фрика. — Я, пожалуй, проведу весь день в постели. Идите без меня.

Бук взглянул на нее и ничего не сказал. Фрика пригубила вино, поднялась, и вышла.

— Милочка, — обратился Бук к любовнице, — идите пока что в спальню.

Носатая любовница сделала презрительное лицо, встала и вышла, не говоря ни слова.

— Шила, дорогая, — сказал Бук. — Если придет Фалкон, заговорите ему зубы. Подержите его подольше здесь. Мне срочно нужно сказать кое-что вашей матери, о чем старина Фалкон знать не должен. Вы понимаете меня?

— Не очень, — сказала Шила, — но я сделаю так, как вы говорите. Этого гада Фалкона надо держать в узде, а то он везде сует нос. Кстати о носах, на вашем месте я бы сменила любовницу, это просто неприлично.

Бук хохотнул, потрепал Шилу по буйной непричесанной головушке, и вышел.

Фрика действительно лежала в постели, укрывшись до подбородка простыней. Бук велел служанке выйти и присел на край кровати.

— Фрика, друг мой, — сказал он ласково. — Не знаю, что и сказать. Не знаю, с кем вы провели ночь. С кем-то провели.

Фрика перевернулась на бок и уставилась в стену.

— Не отворачивайтесь, Фрика, я вам не враг. Мы очень давно знаем друг друга, и между нами никогда не было враждебности.

Она снова повернулась на спину, уставясь в потолок. Бук ждал. Фрика села на постели, смотря в сторону.

— Вы знаете, Бук, — сказала она, — в чем-то вы очень похожи на своего отца. Мне понадобилось много лет, чтобы его понять.

Бук поразмыслил, глядя на Фрику. Он прекрасно помнил своего отца. То есть, думал, что помнил.

— Позвольте, — сказал он.

— Вы когда-нибудь испытывали влечение к очень молодой девушке? Шестнадцатилетней?

— Нет. Да. Нет. Не помню. Оставьте в покое моего отца. Речь не о нем.

Фрика улыбнулась.

— Что мне делать, Бук? Фалкон обязательно обо всем узнает.

Бук встал и прошелся по комнате.

— А я-то думал… Ладно, сейчас это не важно. Вы… э… дурацкий вопрос… Вы его любите?

— Не знаю. Не понимаю. Я запуталась, Бук, представляете? Я запуталась, и я неприлично, несказанно, стыдно счастлива. И он вернется сегодня ночью.

— Ага, — сказал Бук. — Знаете что, Фрика? Вам нужно уехать. Убежать. Вместе с Шилой. Я не знаю этого человека, но если он располагает средствами и…

— Не так громко, Бук. Моя служанка имеет привычку подслушивать под дверью. Вы ошибаетесь. Я не могу убежать, Шила не захочет уехать, человека этого вы знаете, и средствами он не располагает.

— Почему вы не можете уехать?

— Это не существенно. Есть обстоятельства. Не могу.

— А Шила почему не захочет?

— Астафия — ее город. Где еще она найдет таких друзей, какие у нее здесь есть, и такие развлечения? В провинции она жить не будет.

Бук подумал и понял, что это правда. То есть, не то, чтобы так — не будет жить в провинции и все тут, но будет все время ныть и тосковать. И во всем обвинять собственную мать. И даже будет частично права.

— Я знаю этого человека, говорите вы, — напомнил он.

— Да.

— Кто же это?

— Вы видели его совсем недавно. На обеде в честь победителей турнира.

— Позвольте! Не может быть. Нет, совсем не может быть.

— Его зовут Брант. Не выдавайте меня.

— Вы знаете, что я вас не выдам. Значит — Брант? Мне он показался странным. И неискренним.

— Это все не важно.

— Откуда он взялся, кто он такой?

— Он этого сам не знает.

— Ничего себе!

— Но, кажется, — сказал Фрика, — это знаю я.

— Скажите.

— Не сейчас. И вообще вам не нужно этого знать. И ему не нужно.

— А средств у него нет?

— Нет, но, возможно, будут очень скоро.

— Фрика, вы представляете себе ваше положение?

Фрика откинулась на спину.

— Не очень, — сказала она.

— Что-то здесь не так, — сказал Бук.

Она его не любит, подумал он. Первый мужчина за семнадцать лет. Первый настоящий мужчина в жизни. Любовь здесь не при чем. Она подвергает опасности себя — это нормально, да и какая там опасность, нет никакой опасности. Зато он — да, его жизнь висит на волоске. И ее это совершенно не волнует. Она очнется, когда его убьют люди Фалкона. Нельзя этого допускать. Она себе этого не простит. И я, узнавший, себе этого не прощу.

Что же делать? Нужно искать этого Бранта. Рассказать ему все. Пусть увозит ее отсюда куда угодно, хоть в Славию, хоть в Артанию. Впрочем, люди Фалкона везде найдут, если нужно.

Какое же я ничтожество, вдруг подумал он. Я, Великий Князь, якобы повелитель Ниверии. Ну же, Бук. Позови стражу, вели арестовать этого убийцу, погубителя твоего отца, душителя, тирана. И что же дальше?

Допустим, Фалкон арестован. И посажен в тюрьму. Допустим, он, Бук — полноправный правитель страны. Об этом узнают соседи. Сначала следуют пробные шары, стычки на пограничье с внешней стороны, недовольство оппозиции с внутренней. Составляются заговоры. Власть захватывается какой-нибудь не очень компетентной кликой, а тем временем какие-нибудь артанцы, или Кшиштоф, входят с войском в пределы страны и спокойно доходят до столицы. Так ведь? Какой из тебя правитель, Бук? Ты, Бук, хороший парень, но в тебе нет нужной степени жестокости и непримиримости. И нет дара провиденья. Да и помимо этого — заниматься политикой целый день? Вон Фалкон — бодрствует с раннего утра до поздней ночи, у него, небось, минуты свободной нет. Впрочем, откуда мне знать, чем он все это время занимается. Может, строит козни или читает фолианты, а на всю политику у него в день уходит час-полтора?

— Где он живет, этот Брант? — спросил он.

— Не знаю.

Бук помолчал, походил, и опять присел на край кровати.

— Вот что, Фрика. Вы правы. Оставайтесь сегодня в постели. Никого не принимайте. Никого, слышите?

— Да.

Бук встал и быстро вышел.