"Шёлковый шнурок" - читать интересную книгу автора (Малик Владимир Кириллович)

2

До Новосёлок Арсен Звенигора не доехал: совсем неожиданно встретил всех своих в Фастове. Ещё издали увидел над городом сизые дымки, вьющиеся из труб. При въезде дорогу ему преградил часовой с мушкетом. Он выскочил из какой-то ямы, где прятался от пронизывающего ветра, закричал тонким голосом:

— Стой! А не то как стрельну, знаешь-понимаешь, тут тебе и каюк будет!

Арсен захохотал. Так это же Иваник! И откуда он здесь взялся?

Но смех Арсена разозлил часового не на шутку. Он подскочил, как петух, и ткнул дулом мушкета всадника в бок.

— Чего заливаешься, знаешь-понимаешь? Иль пьян, иль соседям разум раздал? Слазь с коня, разбойник!

— Иваник, неужели не узнал? Арсен я! Звенигора…

Иваник ошарашенно захлопал глазами, все ещё не узнавая в этом худом загорелом бородаче красавца Арсена.

— Не может того быть…

Арсен соскочил с коня, снял шапку. И тогда лицо Иваника прояснилось. Мушкет выскользнул из рук и покатился по мёрзлой земле.

— Арсен! Голубчик! Откуда ты?

Они крепко обнялись. На глазах Иваника заблестели слезы.

— От самого султана, Иваник! Из Стамбула! А ты как здесь очутился?

Иваник поднял мушкет, поправил на узких плечах свитку.

— Разве не знаешь?.. Семён Палий привёл нас всех в Фастов и сказал: тут нам жить! Земли занимайте, сколько сможете обработать, хаты выбирайте, какие поцелее… Крепость гуртом строим, знаешь-понимаешь, чтоб защита была надёжной. Вот мы и поселились здесь.

— А мои, мои-то где?

— Твои тоже… Внизу, над Унавой живут. Там хорошо — речка, луг, за речкой — лес. Правда, хатка маленькая, но не хуже, чем в Дубовой Балке. И что лучше всего — по соседству со мной… Неспроста говорится: выбирай не место, а хорошего соседа.

— Палия где можно увидеть? Случаем, не на Сечи он?

— Увидишь. В крепости он, поселился рядом с вдовой Семашко…

— О пане Мартыне ничего не слыхать?

— Про Спыхальского? Говорил Роман, что передавал пан весточку из Львова. Всех приветствует… Не забыл и про меня, и про Зинку. — Иваник подмигнул. — Тоже привет передал, знаешь-понимаешь…

Арсен улыбнулся в густую бороду, которую отпустил, пока ехал из Стамбула. Уж кого-кого, а Зинку не мог пан Мартын забыть: очень полюбилась ему молодица!

— Ну, веди, Иваник! — Арсен положил руку на хилое плечо соседа. — Сперва к Палию, а потом уже — домой… Прямо горю от нетерпения!

Они пошли по широкой улице. Около одного из уцелевших домов Иваник остановился.

— Скажу Остапу, чтоб подежурил вместо меня. А то у нас, знаешь-понимаешь, строго… Можно и батогов заработать от полковника, если плохо несёшь караульную службу!

Он шмыгнул в хату и через несколько минут вышел в сопровождении высоченного хмурого казака, вооружённого только саблей.

— Бери мой мушкет, — заторопился Иваник. — В случае опасности — пали, пане-брате, чтоб аж в крепости было слышно! А я мигом вернусь…

— Ладно, — буркнул мрачный великан и зашагал к окраине города.

Арсен внимательно осматривал все вокруг.

В городе немало руин и пожарищ. Но среди пепелищ стоят и уцелевшие от огня хаты: вьются дымки, во многих дворах хоть что-нибудь да обновлено — тут исправлены забор и ворота, там выбелены стены, а на некоторых хатах уже новые камышовые крыши.

Крепость встретила их гомоном, стуком дубовых трамбовочных баб, заступов и мотыг, цоканьем топоров. Здесь кипела работа. Одни забивали колья, другие делали земляную насыпь, а третьи из дубовых брёвен и брусьев мастерили ворота крепости.

Люди были так худы, измождены и ободраны, что Арсен ужаснулся. Откуда они? Будто одни нищие собрались сюда! Несмотря на холод, у многих, кроме латаной рубахи или видавшего виды лейбика[37], не было ничего. Редко у кого на ногах сапоги, а у большинства — постолы или лапти, из которых торчит какое-то тряпьё. Лица обросшие, в глазах — голодный блеск.

Арсен хотел было спросить Иваника, что это за люди, но тут заметил знакомую статную фигуру. Палий!

— Батько Семён! — Казак бросился к нему и по-дружески сгрёб полковника в объятия. — Батько Семён! Как я рад снова видеть тебя!

— Арсен?! — Палий не верил своим глазам и удивленно рассматривал казака. — И вправду, Арсен, собственной «парсуной», как говаривали киевские бурсаки… Да какой обросший, как дед!

— Вы все здесь — не лучше, — повёл рукой Арсен, указывая на людей, работающих у стен. — Откуда они собрались?

Лицо Палия помрачнело, он с болью произнёс:

— Сейчас, пожалуй, половина Украины так живёт… В военном лихолетье люди потеряли все: родных, кров, одежду… Начинаем мы на голом месте. Надо же как-то спасать себя!

— Что начинаем? — не понял Арсен.

— Жить заново, — ответил Палий. — Долго мы думали на Запорожье — что делать? Правобережье опустошено, разорено, истоптано татарской конницей. По Бахчисарайскому договору — ничейная земля… Но она ведь наша! И пока мы на ней живём, никто не сможет назвать её своей — ни султан, ни хан, ни господарь Валахии, ни король польский… Вот и кинули мы клич: кому негде приклонить голову, идите на Фастовщину, Корсунщину, Богуславщину — поселяйтесь, обрабатывайте землю, но сабель из рук не выпускайте! И вот начало — отовсюду потянулись горемыки, обиженные судьбой. Не было у них ничего: ни денег, ни одежды, ни семян, ни хозяйственной утвари. Зато принесли в сердцах справедливую ненависть к врагам, которые пустили их по миру, и священную любовь к своей земле. Бедные мы сейчас. Ой какие бедные! Зима только начинается, а у нас уже почти нечего есть… Вон видишь — казаны. В них дважды в день варим пшённый кулеш. Не кулеш — одно название! Но и ему люди рады…

— Как же вы зиму думаете прожить?

— Перебьёмся… Потуже затянем пояса, охотиться будем, рыбу ловить в Унаве и Ирпене. Но вся наша надежда на помощь.

— Чью?

— Москва поможет деньгами и оружием, Киев — зерном для посева, харчами. Свет не без добрых людей.

— В этом я много раз убеждался. Да вот — только что — отмахал путь от Стамбула до Фастова тоже не без помощи добрых людей. А там — и до Варшавы доберусь.

— Ты направляешься в Варшаву? С чем?

Арсен оглянулся: Иваник, выцыганив у кашеваров миску кулеша, хлебал жидкое горячее варево. Поблизости никого — каждый занят своим делом. Но все же Арсен понизил голос.

— Батько Семён, чтобы ты знал, я сейчас на службе у самого Кара-Мустафы… Вместе с Ненко…

— Погоди! — перебил Арсена Палий. — Пойдём-ка ко мне домой, а по пути ты мне все и расскажешь.

— Привёз я очень важную весть, — продолжил Арсен.

— Какую?

— Турки начинают войну против Австрии. Султан Магомет собрал громадное войско и повёл его под Вену… Я тороплюсь в Варшаву, чтобы предупредить короля Яна.

Палий нахмурился.

— Почему ты думаешь, что нужно предупреждать Собеского?

— Расправившись с Австрией, турки накинутся на Польшу… Ненко слышал это из уст Кара-Мустафы.

— Вот как?! Значит, когда падёт Австрия, а затем Польша, Магомет вновь бросит своё войско против нас. И тогда уже ничто не сдержит его!

— Мы с Ненко тоже так подумали и решили, что нужно обязательно предупредить поляков…

— Верно. Турок можно остановить только общими усилиями. Твоё решение ехать в Варшаву одобряю. А от себя пошлю письма в Москву и Батурин, чтобы и там узнали о замыслах султана.

— Спасибо, батько, за поддержку. Я был уверен, что ты согласишься с нами.

— Ещё бы! Как и покойный Сирко, я считаю, что среди многих врагов для нас сейчас самый злейший, опаснейший — турецкий султан… И вопрос стоит так: кто кого? Или мы сообща с другими народами, которым он угрожает, отсечём его загребущие когти, или же нас всех до единого вырежут. И на расплод не оставят…

— В страшное время мы живём, — задумчиво произнёс Арсен, перебирая в памяти большие и маленькие события, свидетелем которых пришлось ему быть. — Выстоим ли?

— Выстоим! Должны выстоять! Иначе — всему конец…

Они подошли к крыльцу большого дома, памятного Арсену ещё с прошлой зимы. В нем тогда жила старенькая бабуся с мальчиком и девочкой. Теперь дом был восстановлен: пахли смолой новые двери, белели обмазанные белой глиной стены, вместо выбитых стёкол в окна вставлены хорошо пригнанные доски. Вокруг дома все прибрано. Чувствовалось, что здесь хозяйничают заботливые женские руки.

— Прошу в мою хату, — пригласил Палий, — правда, временную. Здесь потом устроим полковую канцелярию. А покуда полка нет и с жильём у нас худо, поселили мы здесь Феодосию с детьми. Вдову Семашко. А я, собственно, постояльцем у неё. Можно сказать, в приймах, — улыбнулся Палий, поднимаясь на крыльцо.

— Ты, батько, ещё молодой, только за сорок перевалило. А Феодосия — красивая женщина. Да и покойный Семашко, помнится, завещал вам объединиться. Было бы правильно, если б вы с нею поженились…

Палий посерьёзнел. Приблизился вплотную к Арсену и тихо сказал:

— Я и сам так думаю, друг… Феодосия — женщина не только красивая, но и умная. И сердце моё склонно к ней. Но этого ведь мало!

— Чего же ещё нужно?

Палий шутливо толкнул Арсена в плечо.

— Пойми, я хочу, чтоб и меня полюбили! Только тогда я могу жениться. Присмотрись получше, а потом скажешь: любит она, по-твоему, меня или нет?

Палий вошёл в светлицу первым. Арсен заметил, что это не та комната, в которой когда-то жила старушка с детьми. Печи не было, зато стояла кафельная голландка, в которой весело пылали сосновые сучья. Посреди чисто вымытого, но уже потемневшего от времени пола лежал потёртый ковёр. На стене, за новым, недавно сбитым столом, висело оружие: мушкет, два пистолета, два татарских ятагана и богато инкрустированная сабля. Вдоль стен, прикреплённые к ним спинками, желтели свежевыструганные из сосновых досок лавки.

Здесь было шумно: четверо ребятишек — три девчушки и один мальчик — возились у стола, крича и смеясь. Тут же за шитьём сидели две женщины — Феодосия и старушка, которая когда-то осталась единственной жительницей Фастова. Теперь она со своими приёмышами жила у Феодосии, присматривая и за её дочурками.

— Кыш, цыплята! — с напускной строгостью прикрикнул на детей Палий. Но они ничуть не испугались — с визгом и смехом кинулись к нему и повисли на его сильных руках.

Поднялся ещё больший шум.

Звенигора улыбнулся, глядя на раскрасневшиеся детские лица, и про себя отметил, что Палий умеет привлекать к себе сердца не только взрослых, но и детворы. А дети, как известно, очень чутки к ласке и никогда не поладят с человеком чёрствым и равнодушным.

Феодосия посмотрела на старушку.

— Бабуся, прошу вас — заберите детей!

Старушка встала из-за стола, — теперь на ней были не лохмотья, как некогда, а вполне приличная одежда, — бросила своё шитьё в корзиночку, подхватила её сухой тёмной рукой и позвала ребят:

— Пошли тыкву кушать!

— Пошли! Пошли! — обрадовались те и шумной стайкой выскочили следом за ней в соседнюю комнату.

Палий проводил детишек ласковым взглядом, а потом, когда за ними закрылась дверь, обратился к Феодосии:

— Принимай гостя, Феодосия! Узнаешь?

Женщина вышла из-за стола. Остановилась перед Арсеном, всматриваясь в его лицо.

Была она стройна и, несмотря на свои тридцать пять лет и то, что имела троих детей, по-девичьи нежна. Пёстрая плахта и белая вышитая сорочка плотно облегали её складную фигуру. Чёрная блестящая коса закручена была сзади в тугой узел. Из-под чёрных бровей на Арсена смотрели прекрасные выразительные глаза, опушённые густыми ресницами.

У Арсена защемило сердце: эта женщина чем-то напомнила ему Златку, его далёкую, найденную, но не спасенную любимую.

Феодосия вдруг улыбнулась и протянула руку:

— Боже мой! Неужели Арсен?.. Как я рада… А где же Златка? Что с нею? — Пожатие её тёплой руки было неожиданно сильным. — Не нашёл?

— Нашёл… Но вызволить не успел… — с грустью ответил казак. — Ведь она в гареме самого Кара-Мустафы. Но я вызволю её! Возвращусь — и вызволю!

— Будем молиться за это… Прошу к столу.

Арсен попытался отказаться от угощения, ссылаясь на то, что у него мало времени и что он торопится домой, но Феодосия, видимо, обладала даром пленять людей — и ласковой улыбкой, и добрым словом, и той разумной женской твёрдостью характера, перед которой пасуют самые стойкие мужчины.

Она взяла казака за локоть, улыбнулась и, склонив набок голову, тихо сказала:

— Разве можно отказываться от хлеба-соли, когда их подносят от чистого сердца? — И повернулась к Палию. — Не так ли, полковник?

Как отметил про себя Арсен, смотрела она на Палия по-особенному, с затаённой нежностью и восхищением, которые прорывались сквозь присущую ей сдержанность.

— Конечно, голубушка… Арсен ещё молодой, и его следует проучить, чтобы знал, как пренебрегать гостеприимством друзей! — ответил Палий, доставая с полки обливные кувшин и три поставца. — Что там у тебя, хозяйка, в печи?

Феодосия поставила на стол миску горячих гречневых блинчиков, переложенных жареным луком, и три тарелки тыквенной каши.

— Чем богаты, тем и рады, — смущённо развела руками. — Надеемся на лучшее… А пока у нас с харчами туговато.

— Зато у тебя золотые руки, — похвалил Палий, наполняя поставцы квасом. — Ты и из ничего готовишь такое, что с тарелкой проглотить можно.

Феодосия зарумянилась от удовольствия, блеснув темно-карими глазами. Только слепой не заметил бы в этом взгляде настоящей любви и глубокой преданности. Арсен потихоньку толкнул Палия в бок: мол, что же ты, батько, смотри, как она тебя любит?

Палий поднял поставец, улыбнулся в усы.

— Ну, дорогие мои, выпьем кваску за все доброе: за твой, Арсен, приезд, за освобождение Златки, за наше здоровье!

— За счастье и здоровье хозяйки этого дома! — с чувством произнёс Арсен.

— Спасибо, — поклонилась женщина.