"Месть Демона" - читать интересную книгу автора (Лосев Владимир)Глава третья И снова смертьПроснулся в слезах, мне снилась Ольга… Она смотрела на меня огромными нежными глазами, исчезая в темноте. Сначала пропал ее тонкий силуэт, потом лицо, последними пропали глаза… Одна она меня понимала и никогда не отворачивалась, как бы плохо не относился ко мне весь мир… Или мне это казалось? Как я буду жить без нее? Я остановил свои причитания волевым посылом и взглянул на часы. Было около двух, стиральная машина выполнила программу и затихла. Но разбудила меня не тишина, а какие-то посторонние звуки… Словно давая мне подсказку, в дверь застучали ногами, одновременно нажимая кнопку звонка — он у меня приглушен, не люблю громких звуков, особенно после ночного дежурства. Вставать не хотелось, у меня выходной, на работу только завтра. Я никого не ждал, попрошайки в наш дом не заходили, а соседи никогда бы не стали так стучать. А за дверью почему-то никак не могли уняться, похоже, им глубоко запала в голову мысль, что мою дверь нужно сокрушить, как вражеский бастион… Я с трудом собрался, встал и доковылял до двери с тайным желанием убить того, кто так настойчиво пытался испортить мой выходной. — Что вам угодно, милостивые господа? — прокричал я, выждав, когда стук на мгновение смолк. — Открывай, паскуда, а то дверь вынесем, — послышалось в ответ. — Если откроешь прямо сейчас, обещаем, что не убьем сразу. Сердце скакнуло вниз, стремясь к пяткам, но посередине дороги вспомнило о своем профессиональном долге и, вернувшись, застучало быстро и мощно, стараясь восполнить пропущенные удары. Спасибо за столь выгодное предложение, — произнес я как можно четче. — Но все равно хотелось бы сначала выяснить цель вашего визита. Возможно, вам нужны не мои услуги, а хорошего психотерапевта, у меня есть один на примете, могу даже дать телефон. — Что?! — Что сказал?!! Я улыбнулся, за дверью стояло не менее двух человек, явно не страдающих от высокого интеллекта. Видимо, их прислали с какой-то очень простой целью — убить, если судить по их агрессивному поведению. Осталось только узнать, кто принял такое решение, перед тем как начать спокойно готовиться к смерти — переодеться в чистую одежду, пусть немного сыроватую и не глаженную… Главное, конечно, не внешняя, а внутренняя чистота. Вряд ли кому-то удастся увидеть мой труп в первозданном виде, вероятнее всего, его будут собирать в пластиковые мешки разнокалиберными окровавленными кусками. Но душу за такое короткое время не почистишь, там слишком много гадости собралось за мою недолгую жизнь… Но тут я узнал еще один голос, он принадлежал Косте Бирюлеву. Мы уже с ним встречались несколько дней назад, и эта встреча оставила мне пару кровоподтеков на ребрах… — Открывай, Макс. Не бойся, убивать не будем. Близнецы шутят. Приказано просто взять и доставить тебя к Филе. Бить только при сопротивлении… — А по какому поводу Филя снова мною заинтересовался? — Хочет выяснить, зачем ты искал Поликанова на свалке! — Костя был раздражен. — Что ты там вообще потерял? Зачем туда поперся? Неужели не знал, что там наша точка? От тебя одни проблемы… …Выходит, военный все-таки дозвонился, несмотря на плохую связь. — Открывай, паскуда! — близнецы, похоже, не так давно приняли дозу, поэтому были шумны, веселы и бесшабашны. — Лучше сдайся по-хорошему, а то дверь снесем, тебе кости переломаем, и потащим вниз по лестнице за ноги, чтобы твоя голова отстукивала ритм. Весело будет. Из-за тебя, паскуда, нас подняли в такую рань, поэтому лучше не зли!!! — Дверь хорошая, ее не снести, — откликнулся я. — Да и запоры довольно надежные, так что ко мне не попасть. Но если все-таки вам удастся проломить дверное полотно, то предупреждаю, что у меня как раз на такой случай припасено несколько неприятных сюрпризов. Как вам нравится граната РГД-5? Специально для вас я сейчас креплю ее на притолоке. Когда выломаете дверь, она вам упадет на голову, и уже без чеки. Но вас же это не остановит? В дверь перестали стучать, должно быть, близнецы задумались о мимолетности бытия — вот только что ты весело взламывал дверь, а через три с половиной секунды сгорел порох в запале гранаты, и тебя уже несет по темному туннелю к слепящему ласковому свету. И все лишь из-за того, что ты кого-то хотел спустить по лестнице за ноги, отстукивая ступеньки головой горемыки. А так не хочется умирать в теплый августовский день… — Откуда у него граната? В голосах появилась задумчивость. Это меня позабавило. Действительно, все казалось таким простым: придти, вытащить из дома нечто мерзкое, мало похожее на человека, взять за шиворот, отвезти его к шефу и заняться чем-то более приятным и полезным, например, принять дозу и разглядывать нелепые образы, которые плетут тени на потолке. Так эта мерзость вместо того, чтобы просто открыть дверь, еще и грозит! А вдруг у него действительно есть оружие, которое может тебя убить? Жить-то хочется, а им — лучшим представителям человечества, хочется еще больше… — Оттуда? — в голосе Кости прозвучало раздражение. — Откуда и у нас, с рынка, граната стоит недорого… — Так что ломаем или не ломаем? — Возникла долгая драматическая пауза. — Если установил гранату, то лучше не трогать… — Подкараулим его, когда выйдет. Не будет же он целый день дома сидеть… — Макс, — голос Кости стал тихим, и я бы сказал, проникновенным. — Расскажи, зачем ты ходил на свалку? — Чтобы поговорить с Поликановым! — прокричал я сквозь дверь. — Хотел узнать, почему он Шарику алиби создал! Но я опоздал, его убили раньше, чем я сумел спросить. Поздним вечером или ночью — он окоченел уже — Это мы уже и без тебя выяснили, ты в его смерти не виноват. Собирайся, поедем по хорошему: все, что рассказал нам, расскажешь Филе, и мы тебя отвезем домой. Может, Филя тебе даже денег даст, как в прошлый раз… — Какие деньги? И много дал? — Это уже не важно, но если ты помнишь меня и близнецов, то должен помнить о разговоре и о деньгах… — О разговоре ничего не помню. Вы меня забрали из детского сада, потом был Филя с резиновой дубинкой, а дальше — всё, провал в памяти… — Вот и сейчас будет то же самое, — голос Кости стал добрым, у меня даже челюсть свело от омерзения. Неужели я произвожу впечатление кретина, которого так легко уговорить на то, чтобы ему переломали ребра и отбили почки? — Никто тебя бить не станет, все расскажешь и свободен! Мне нужно отоспаться после дежурства. Филе передавайте спасибо за деньги, хотя и не помню, чтобы он их давал… — Дверь сломаем, открывай! — снова послышались голоса близнецов, которые уже забыли о гранате и снова были готовы к активным действиям. — Лучше не зли, на куски порежем! — Я, пожалуй, пойду в другую комнату, чтобы меня осколками не зацепило, а вы ломайте дверь, раз начали… — мне уже надоел этот бессмысленный разговор. — О гранате вас предупредил, так что совесть моя чиста… В дверь ударили еще несколько раз, потом все стихло, а еще через пару минут я услышал удаляющиеся голоса. Я выглянул в окно. Братва садилась в черный джип с тонированными стеклами, Костя при этом разговаривал по телефону, вероятно, получая дополнительные указания. «Вряд ли современные наемники соблюдают кодекс воинов, иначе они сломали бы дверь, не испугавшись придуманной гранаты, — подумал я. — Выполнение долга должно быть безукоризненным, а имя незапятнанным. Но это не для них. Понятие чести ушло вместе с умершими поколениями. Мы — те, кто пришел вместо умерших воинов, готовы на любую подлость, этому нас учит современная жизнь…» Я вернулся в комнату и лег на пол. Все еще хотелось спать. Мне стало грустно. Жизнь, несмотря на то, что и раньше была скверной и неприятной, превращалась с каждым мгновением во что-то еще более отвратительное. Раньше у меня было утешение — Ольга, но ее убили, и жизнь стала трагической, почти невозможной. Все потеряло смысл с ее смертью, и бытие превратилось в хождение по минному полю. А на нем действует только одна логика: погибнешь все равно, рано или поздно, что бы ни делал, куда бы ни шел. Но разве не так и устроена наша жизнь? Я закрыл глаза, подумав о том, что пока сижу дома, буду принадлежать себе, а вот когда выйду… Не думаю, что меня станут убивать, в этом пока нет необходимости. Но Филю следовало остерегаться. Похоже, он продолжал подозревать меня в убийстве Шарика и интересовался каждым моим шагом. Придется объясняться, если только раньше ничего не случится со мной или с Филей. Второе мне казалось более вероятным, в глубине души я почему-то был уверен, что моего главного на сегодняшний день недруга скоро убьют. Не знаю, на чем основывалась это предположение — может быть на моем желании, никогда с ним больше не встречаться? Впрочем, иногда я у меня срабатывает интуиция. Если желаете знать, что я подразумеваю под этим словом, боюсь, вы разочаруетесь. Я до сих пор не сумел понять, почему иногда знаю, когда умрет тот или иной человек. Вот и сейчас произошло именно такое озарение, я знал, что Филя скоро умрет. Вы спросите, почему я не воспользовался своим даром, чтобы спасти Ольгу? Или хотя бы предупредить о том, что в ближайшее время возможна ее смерть? Мой непостоянный дар не предупредил меня о ее смерти, и это горько. Хоть было бы гораздо хуже, если бы я заранее знал, что она скоро умрет. Тогда я бы умер раньше, чем она, или сошел бы с ума. Мы видим будущее… Как только вы вступаете в область способностей, которыми владеют единицы, то уже ни в чем не уверены, можете только накапливать статистические данные. Дар у каждого проявляется по-своему. У меня бывают озарения. Часто ко мне в голову приходит знание, природу которого никак не могу объяснить… Но всегда есть некая неопределенность, вероятность галлюцинации, поэтому лучше промолчать, чтобы не показаться смешным… А странные картины, которые иногда вижу перед глазами, а сны? Если их кому-то рассказать, то точно окажешься в психушке. Я знал, что Филя был одним из близких дружков Шарика. Когда уехал учиться, Шарик и еще несколько его приятелей за выпускной вечер избили около пятнадцати человек. Они развлекались, отбирали деньги на выпивку, и были пьяны в стельку. Был с ними и Филя, как раз только что освободившийся из колонии. Трое потерпевших попали в больницу с черепно-мозговыми травмами, один чуть позже умер, потому что избивали ребят кастетами, кольями и трубами. Филе едва удалось остаться на свободе, потому что своевременно откололся от компании, у него были какие-то дела … В деле он не фигурировал, потерпевшие его не назвали из опасения за свою жизнь: Филя уже тогда славился дурным нравом. И когда Болт стал собирать свою команду бойцов для экспроприации всего, до чего удастся дотянуться, Филя и уже отсидевший к этому моменту Шарик стали первыми его помощниками… В дверь постучали, на этот раз чуть слышно, я понял, что это кто-то из соседей. Подошел и осторожно глянул в глазок. За дверью стоял дядя Игорь. Лицо у него было печальным, он разглядывал мою дверь, видимо, заметив следы ног, которыми по ней молотили… — Я тут сварил замечательный овощной супчик, приглашаю тебя разделить со мной трапезу, — сосед улыбнулся, посмотрев на глазок. — Не бойся, они ушли… Почему бы и нет? Есть мне уже хотелось. Да и Дядю Игоря всегда уважал и любил. На лестничной клетке никого не было видно, я быстро проскользнул в соседнюю квартиру и закрыл за собой на все запоры дверь. Суп был вкусным, а я голодным. Дядя Игорь смотрел на меня и о чем-то размышлял. — Ты зачем поперся на свалку? — наконец, спросил он. — Что тебе там нужно было? У меня чуть ложка не выпала из рук от неожиданности. — А что, уже весь город знает об этом? — Не знаю, как город, а наш подъезд знает: твои друзья кричали так, что слышно было всем. — Недруги… — И все-таки? — Искал на свалке одного бомжа, — я отодвинул в сторону, пустую тарелку. Спасибо, было вкусно. Некоего Казнокрада… — Господина Поликанова по кличке Казнокрад убили, труп был обнаружен вчера, — грустно усмехнулся дядя Игорь. — Исходя из обычной милицейской логики, ты становишься подозреваемым номер один. — Казнокрад был мертв, когда я зашел в его хижину, с момента смерти прошло довольно много времени. Думаю, экспертиза легко установит, что его убили ночью или поздно вечером, когда я был на работе. — Установит, и что из этого? — дядя Игорь недоуменно поднял вверх свои большие кустистые брови. — Твое алиби на работе подтвердить некому — ты всегда один, значит, в любой момент можешь уйти. — Пусть так, только зачем мне убивать Казнокрада, а на следующий день возвращаться на место преступления? — Ты мог что-то уронить. Скажем, в детективах сплошь и рядом преступник теряет запонку. — Я не ношу рубашек. — Носишь или не носишь, это не важно. Могу выдвинуть другую версию — искал партийную кассу. Ночью не нашел, решил придти днем. — Смешно! — фыркнул я. — Мне об этой кассе уже человек пять рассказали… — Я, когда услышал, стук, подумал, что за тобой опера приехали, а оказалось бандиты, они всегда расторопнее… — Это точно, — покивал я. — Только зря, не убивал я… — Я и не говорю, что ты убил, — дядя Игорь налил мне еще тарелку супа, а я решил не отказываться. Вкусный был суп, а я все еще голодный. — Но ты подходишь по всем статьям, и желание у следователя есть связать тебя с этим убийством. Так что выкладывай, зачем он тебе понадобился? — Понятно, буду готовиться к такому повороту событий, — невесело усмехнулся я. — А Поликанова искал потому, что он создал алиби Шарику, вот мне и хотелось узнать, что же он на самом деле видел… — Я тебе верю, — Дядя Игорь поднял на меня серьезные серые глаза. — Мне твои поступки понятны, только не я твое дело веду. Но ты его точно не убивал? — Не знаю… — я развел руками. — В моей памяти провал, но внутренние ощущения говорят о том, что я не убивал… — А Шарафутдинова? — Мы не были с ним настолько дружны, и не очень-то друг друга любили. К тому же, насколько мне известно, он никогда не расставался с оружием, да и на встречу бы со мной пошел не один, а взял бы кого-то из своих бойцов. Получается, что одному мне с ним не справиться, следовательно, исходя из логики, можно заключить, что его я тоже не убивал — Да, это так, ни умом, ни большой силой ты не наделен, — покивал дядя Игорь. — Но следователю и бандитам нужен подозреваемый, а ты подходишь для этого лучше всех. Ничего не помнишь, значит, не сумеешь предоставить алиби, если оно у тебя даже и есть. Ты был близким другом погибшей девушки, значит, у тебя имелся мотив для убийства… — Подождите, — остановил я дядю Игоря. — О каком мотиве вы говорите? Существует версия, что Шарик участвовал в изнасиловании Ольги. Это не доказано, но разговоры такие ходят, в том числе и среди бандитов. — Если Шарик насиловал Ольгу, то я мог его убить, — согласился я. — Только как я его убил? — А кого это интересует? — хмыкнул дядя Игорь. — Следователь рассуждает просто, ты поверил слухам и решил разобраться с насильником. Так? — Так, — вздохнул я. — Если кому в голову пришло, что это я убил, то мне оправдаться нечем. — Вот-вот, — усмехнулся дядя Игорь. — Поэтому подозревают тебя. У следователя вообще есть желание повесить на тебя все убийства последних дней, в том числе и Ольги… — Что?! — Наверно я даже побелел, а алюминиевую ложку, которую держал в руке, согнул так, что ее уже больше никто не сможет выправить. — Ольга-то тут при чем?! — Спокойно, парень, я так о тебе не думаю, — Дядя Игорь потянулся к холодильнику, где у него было спрятано спиртное, но остановился. Любого другого выпивка, может быть, и успокоила бы, но только не меня… Он вытащил бутылочку валерьянки, прочитал состав, убедившись, что спирт есть и там, вздохнул. — Может, тебе кофе сварить? У меня есть хороший, из самой Бразилии… — Меня интересует, кто выдвигает такие предположения! — Я понемногу успокаивался. В конце концов, дядя Игорь не хотел меня обидеть, человек он хороший, добра мне желает. — Особенно интересно узнать, кому в голову пришло, что я убил Ольгу? — Пришло в голову все тому же следователю. Парень он хороший, старательный, но не очень умный, возможно, поэтому ему это дело и дали. Он сделает все так, как захочет начальство, а оно мечтает о том, чтобы убийца был найден, и желательно такой, на которого всему городу наплевать. — Понятно, — вздохнул я. — Ты вполне подходишь на эту роль, — продолжил дядя Игорь. — Одним выстрелом можно подстрелить двух зайцев. Логика простая — человек не совсем вменяемый, убил на почве ревности свою возлюбленную, а потом начал убивать всех ее знакомых. Как тебе такая версия нравится? Не нравится совсем, хотя если правильно раскрутить, то все можно соединить в одну цепочку… — я уже снова мог нормально соображать. — Кто-то здесь говорил о кофе из этой, как ее… Бразилии. Только остается еще один вопрос, а он сейчас самый главный — кто убивает всех, имеющих хоть какое-то отношение к смерти Ольги? Если меня посадить под замок, убийства же на этом не прекратятся, а значит, скоро все поймут, что я ни при чем. Да и нестыковок в этой версии слишком много… — Я просто рассказываю, что есть желание руководства все списать на тебя, поэтому если факты не будут стыковаться, то лиишние отбросят, — Дядя Игорь поставил чайник на плиту. — Я знаю, что ты боготворил эту девушку, не раз с удовольствием наблюдал, как ты на нее смотрел. Поэтому не сомневаюсь, что ты ее не убивал. Шарика, да… мог, если был уверен, что он виновен в ее смерти. Но в таком деле у тебя много конкурентов, это изнасилование всему городу не понравилось… Ребята порядочные есть и в милиции, я попрошу кое-кого тебе помочь. Кстати, на похоронах Шарика, я тебя так и не увидел. Мы вроде хотели там с тобой встретиться, хорошо помню, как ты мне рассказывал о закопанном в пустой могиле «Максиме»… — Не смог добраться до него, остановили меня, — я вздохнул. — Простоял под дулом автомата весь процесс захоронения… Нет, все-таки так замысловато играть бровями умеют немногие — может быть, только бывшие следователи. — И кто же в тебя целился? — Какой-то сержант. Милиции дали на меня ориентировку как на подозреваемого. Он хотел меня арестовать, хорошо, с его лейтенантом мы оказались знакомы еще со школы… — Забавная история, — дядя Игорь сунул мне банку растворимого кофе, очень даже неплохого, я такой пил только по большим праздникам и то в гостях, и пододвинул вскипевший чайник. А я ведь тебя предупреждал, что милиция будет охранять процессию… — Откуда у вас такой замечательный кофе? — поинтересовался ехидно я в ответ. — Вряд ли пенсионеры могут позволить себе такой, даже такие заслуженные, как вы… — Не беспокойся, кофе чистый, — ухмыльнулся дядя Игорь. — Это взятка, но не за то, чтобы тебя расколоть, а за голосование. Еще с весенних выборов осталось, тогда всем такие подарки вручали от имени сегодняшнего губернатора. — Понятно, значит, взятку взяли, а голосовали за кого? — За него и голосовал. Может, в будущем еще что-нибудь даст. А так все эти кандидаты для меня друг от друга ничем не отличаются. Ты пей. Обещаю, что поделюсь с тобой и следующей взяткой. Сам-то кофе не пью, сердце не позволяет. Я отпил глоток: тоже не очень его люблю, но сейчас мне требовалось взбодриться. — Так что тебя я на кладбище не видел, а вот Романа Букашкина заметил. Он прятался в кустах и внимательно так изучал друзей усопшего, фиксируя марки и номера автомобилей, — продолжил спокойно дядя Игорь. — И это непонятно… — Что именно? — А то, что идеальным подозреваемым должен стать он. Его мало кто знает в городе, приехал издалека, ни родных, ни общего с кем- то детства. Увел у вас замечательную девушку, окончательно и бесповоротно, а его никто за это даже не побил. Что думаешь? — То же самое, что и вы, — неохотно признался я. — Если убиваю всех подозреваемых не я, то Роман вполне мог на это пойти. А в том, что он увел Ольгу, его никто никогда не обвинял. Как-то само собой подразумевалось, что такая девушка сама решает, кого любить. — Не все думали так, как ты, — заметил дядя Игорь. — Отдельные отморозки считали иначе, в этом я уверен, но в то же время никто даже не попытался Романа избить. Как думаешь, почему? — Не знаю. Сам всегда считал, что эта девушка слишком хороша для меня. — Хорошая была девушка, нежная, добрая, и очень умная, что редкость в сегодняшнее время. Не знаю, кто из вас и что думал по ее поводу, но убивали ее те, кто не верил в бога. Она мне тоже казалась ангелом… Кстати, по-твоему, мог ли это быть Шарик? — Вполне, — кивнул я. — У него точно не было никогда ничего святого за душой, к тому же лейтенант милицейский проговорился, что алиби у него куплено за бутылку водки, как раз у Поликанова. Жаль, не удалось ничего узнать… — А кто-то из его дружков? — Если он, то и дружки были там, он один не ходит. Еще пару дней назад я никого из них не мог даже и подозревать. — Почему? — Потому что раньше считал, что никто не имел права на это. Тот, кто убивал Ольгу, не был человеком, это зверь, глупый, безобразный и бездушный, или сам дьявол… — Ну, ты завернул! — дядя Игорь даже рассмеялся, правда, как-то невесело. — Звери чище людей, они просто так никого не убивают, тем более своих самок, такое им просто в голову не придет. С самцами станут драться за самку, но ее никто никогда не убьет… — Конечно, вы правы, но я так думал, теперь вот думаю, как я ошибался. — Ничего, ты в этом не виноват. Или все- таки ты Шарика убил? — Не помню, даже если и совершил такое, — я мрачно отвернулся. — Вот прожил половину жизни, отдав ее неизвестно кому. Человек есть память, если ты ничего не помнишь, то ничего и не было… — Я прожил больше, чем ты, но сейчас от моей памяти мало что осталось. Не хочешь ли ты сказать, что и я не жил? — А вы как думаете? — Не знаю, — почесал в затылке дядя Игорь. — Иногда мне тоже кажется, что вся моя жизнь была сном, иногда кошмаром, иногда неизвестно чем. Все, во что мы верили тогда, что было важным для нас, сейчас объект насмешки, как и мы сами. — По-моему, разницы особой нет, тогда или сейчас. Жизнь-то осталась той же, немного поменялись правила игры и все, а воспользовались этим как раз те, кто и раньше имел проблемы с законом. — Они всегда этим пользуются, — помрачнел сосед. — Больше говорить на эту больную для меня тему не хочу, но есть примиряющая нас фраза. Мы рождаемся с памятью, как белый лист, и умираем с тем же белым листом — просто не все доживают до этого счастливого момента. — Согласен, — кивнул я. — Если и вначале белый лист и в конце он же, тогда вопрос, а зачем все это было? — Это уже не ко мне, — дядя Игорь все- таки не выдержал, достал из холодильника початую бутылку водки, налил себе полстакана и выпил, морщась. — Вот теперь я готов продолжать разговор. Вернемся к нашим баранам: итак, ты не убивал Казнокрада, в этом я уверен, думаю, что и умные люди, что остались еще в милиции, тоже в этом не сомневаются. — Вы мне поверили? — Нет, вера тут ни при чем, — покачал головой сосед. — Это логика. Ты первый видел труп. Надеюсь, ничего не трогал? — Нет, — покачал головой я. — Не прикасался ни к чему, чтобы не оставить пальчиков и не стать подозреваемым номер один. — Это хорошо. Тогда ты видел, как его убили, — кивнул дядя Игорь. Свернули шею, как цыпленку, а у тебя силы не хватило бы не только на то, чтобы его убить, но даже приподнять. А Поликанова подняли над землей, а потом резко рванули в сторону, это мог проделать только физически сильный и специально подготовленный человек. — Интересно, откуда это известно вам? — Выезжал на место преступления вместе со следственной группой. Способ убийства очень странный, и кто-то из начальства решил, что такие случаи могли быть и в прошлом, вот меня и вызвали как бывшего опера. — Это мог сделать кто-то из качков Болта. — Вполне логичная версия, — согласился со мной дядя Игорь. — Но и этот парень, Роман, тоже мог свернуть шею Казнокраду … — Роман? — еще больше удивился я. — Он не производит впечатления очень сильного человека, да и ростом не намного выше меня. — Ты ошибаешься в его оценке, думаю, не ты один, — задумчиво проговорил дядя Игорь. — Я тоже так думал до того дня, пока не увидел его на кладбище. — И что же вы заметили такое, что не увидел никто другой? — Ты видел его руки? Видел, нет в них ничего примечательного. Руки человека привыкшего зарабатывать себе на жизнь физическим трудом. На них твердые мозоли, и въевшаяся в поры кожи угольная пыль. Меня все время удивляло, что Ольга полюбила обычного работягу, даже не очень квалифицированного… — Мы многое не замечаем… — дядя Игорь вздернул задумчиво брови. — И ничего о нем не знаем. Но если задуматься, то многое становится настолько очевидным, что удивляешься… Он работает кочегаром в котельной, и за смену перелопачивает десять- двенадцать тонн угля, а для этого нужна недюжинная сила и выносливость. Так? — Так много угля требуется на две печи, на одну вполовину меньше. — Я это знал точно, потому что работал в этой котельной мальчишкой. — Но сила нужна? — Сила еще не все, — я хмыкнул. — Чтобы убивать, нужны навыки, тренировка, умение. Простой работяга может убить только случайно, а Поликанова убил профессионал. — Именно поэтому я и спросил о его руках! — Я же сказал, они вполне обычны… — Ты не обратил внимания на некоторые детали, а должен был, опыт-то у тебя по этой части есть, — дядя Игорь возбужденно потер ладони. — Ты его костяшки разглядывал? — Нет… — и вдруг понял, что при мне Роман всегда старался держать руки в карманах или за спиной, словно стесняясь. И костяшки его я точно не видел, не сжимал он при мне руки в кулаки. В следующий раз посмотри внимательно, — усмехнулся дядя Игорь. — У него руки бойца, и не просто бойца, а опытного, имеющего высокий разряд, или как там у вас в каратэ называется — дан. Я видел такие руки, когда занимался одним темным делом, еще в советские времена. Тогда было совершено убийство нескольких человек, и всех убили голыми руками. В число подозреваемых сразу попали ребята из секции каратэ. И я их допрашивал, ты тоже был в моем списке, но стаж тренировок у тебя был небольшим, поэтому тебя не вызвал. — И что? — Я вспомнил. Действительно было такое, всех ребят таскали на допросы, но помню, что никого не посадили. Не сумели доказать, что убийца тренировался с нами. — Нашли убийцу? — Дело у нас забрало КГБ, сразу после допроса одного из самых перспективных ребят. Что было дальше, не знаю. Но суда не было, это точно. Убийства прекратились, и все успокоились. А вот руки тех, кто занимался с тобой каратэ, я запомнил хорошо. Мне даже объяснили, почему они так выглядят. Ты сам- то знаешь? — Знаю, хотя великий боец из меня не получился… — Так вот у Романа не руки, а что-то страшное, — спокойно продолжил дядя Игорь. — Они все в роговых наслоениях, кулак твердый, как копыто у лошади, таким можно бить, проламывать стену, а обладатель его даже не почувствует боли. А ребро ладони? Оно словно кость, прозрачное и ороговевшее, таким можно ломать доски, я уж не говорю о шее… — Поликанову свернули шею, а не сломали, — напомнил я. — Вряд ли это сделал каратист. Навыки другие. Человек всегда будет убивать так, как его научили… — Не скажи. Все зависит от школы единоборства, а они бывают разными. Могу сказать только одно: Роман физически очень силен и хорошо тренирован. Не сомневаюсь, что он и сейчас тренируется не меньше шести- восьми часов в неделю. Такие роговые мозоли, чтобы они не исчезали, нужно поддерживать, думаю, этот парень способен убить любого бойца Болта голыми руками. А вот чтобы узнать, есть ли у него другие навыки, нужно как- то суметь добраться до его личного дела, не сомневаюсь, что оно есть, и уверен, что мне не увидеть. Как ты думаешь, у кого оно хранится? ФСБ? ГРУ? Войсковая разведка? — Ну, вы уже замахнулись на какие-то совсем нереальные высоты, — скривился я. — Что делать таким специалистам в нашем захолустном городке? Обычно они работают киллерами в крупных городах, это сейчас модная и хорошо оплачиваемая профессия. — Всякое в жизни бывает, вполне возможно, что и он наемный убийца. Ты поел? Тогда иди, отдыхай. Что-нибудь новое узнаю, расскажу. Вдвоем мы эту задачку решим, не сразу, конечно… — К тому времени меня отправят на тот свет либо бандиты, либо менты, — вздохнул я. — Вы же видите, что происходит. Спать не дают, дверь ломают… — А ты будь осторожнее, предупрежден, значит, вооружен! — Какие правильные слова, только их уже где-то слышал, и по моему, они никому еще не помогли! Я отправился к себе. Дома принял душ, лег на пол, там прохладнее, и закрыл глаза. Разговоры — разговорами, бандиты — бандитами, но мне нужно ходить на работу, чтобы себя кормить. Никто из этой гвардии еще не дал мне денег, или… я ошибаюсь? Костя что-то рассказывал… Смешно, они же не Робин Гуды, умеют только отбирать. И все-таки? Нет, не помню… Когда я проснулся, часы показывали шесть вечера, самое время собираться на работу. Только выходные не закончились, я все еще предоставлен сам себе, и волен идти куда хочу и делать все, что пожелаю. Эта мысль взбодрила меня, я вытащил из стиральной машины одежду, погладил и надел на себя. Потом осмотрел холодильник, и к своему удивлению, нашел там наполовину засохший кусок колбасы и батон. Это меня насторожило: точно помню, что ничего не покупал, да и денег не было. В последний раз едва хватило на молоко, и то лишь после того, как бутылки сдал. Выходит, что-то я забыл очень важное. Я снова опустился на пол и задумался, разглядывая большой коридор, след должен начаться здесь. Я живу в некогда очень престижном доме, где в советские времена обитало городское начальство: секретари горкома, райкома, райисполкома, директора заводов, верхушка прокуратуры и милиции. Уже и не помню всех тогдашних градаций, кто кем руководил и как. Было это давно, и теперь в доме остались только заслуженные пенсионеры и их дети. Мой отец в этой партийной иерархии считался не на последнем счету — он руководил небольшим заводиком, а значит, был признан человеком, достойным хорошего жилья… Мои родители умерли — мать два года назад, отец на год раньше, оставив нам с сестрой эту трехкомнатную квартиру и небольшой счет в Сбербанке. Деньги я не трогал, они так и лежат на случай какого-нибудь непредвиденного несчастья. Хотя слово «непредвиденное» относится не ко мне — чем закончится моя жизнь, известно всему городу. По-моему, все ждут моей бесславной кончины с плохо скрываемым нетерпением — может быть, поэтому смерть ко мне не спешит? Меня даже бандиты не убивают только потому, что это не имеет смысла: зачем руки марать, если все равно через год-два сам загнусь в какой-нибудь придорожной канаве… Иногда у меня возникает глупая надежда на то, что эти деньги так и перейдут к моим детям, если таковые у меня когда-нибудь появятся, но пока всё говорит о том, что надеяться мне на это вряд ли стоит. Не проживу я столько, чтобы успеть обзавестись потомством. Но, говорят, иногда случаются чудеса, я в это верю, наверное, потому, что больше мне ничего не остается… Кто-то сказал, что человек жив надеждой, отними ее, и он тут же покончит жизнь самоубийством. Это как раз мой случай… Живу я в одной комнате, самой ближней к выходу, остальные использую как склад ненужных вещей. Квартира записана на мою сестру, она на пять лет старше меня и живет в другом городе. У нее все хорошо так, как может быть в сегодняшнем мире: муж, дети, довольно денежная и престижная работа. Это она оплачивает за меня коммунальные услуги, я со своей нищенской зарплатой сторожа вряд ли бы это потянул. Мы иногда созваниваемся. Раз в год я по предварительной договоренности езжу к ней в гости, как завещала нам мать. Звучало это так: «Ты должен появиться хотя бы раз в год под ее светлые очи, чтобы она могла убедиться, что ты все еще жив и здоров». Если я не появляюсь в контрольное время, сестра должна поднять большой переполох. Меня станут искать и обязательно найдут живого или мертвого. После достойных похорон все обязательства сестры передо мной закончатся. Матушка считала, что, оставшись один, я обязательно попаду в очень неприятные обстоятельства, которые закончатся моей гибелью. Не так уж она была неправа: прошло не много времени с ее смерти, а за мной уже гоняются бандиты всех мастей… Но поскольку я все еще жив и могу передвигаться по стране, то обязан исполнить последнюю волю матушки. Контрольный срок почти прошел. Нужно ехать к сестре, иначе недели через две она поднимет большой шум… Выходит, нужно позаботиться об отпуске и билетах. Я зашевелился с явной неохотой, но потом снова опустился на пол. Что-то внутри сказало, что такие мысли у меня уже появлялись, и я решил эту проблему. Пришлось осмотреть всю квартиру, прежде чем загадка разрешилась. Я искал целенаправленно что-то вроде письма, железнодорожных билетов или отложенных денег. Что и удалось обнаружить в ящике письменного стола… …Железнодорожный билет на мое имя… заказан неделю назад, деньги — три тысячи рублей, неизвестно откуда взявшиеся, зарплату мне за этот месяц еще не давали. А рядом в ящике оказалась новая футболка и джинсы. Билет оказался на завтра, поезд уходит рано утром. Меня это даже на мгновение огорошило. Я был связан определенными обстоятельствами. Прежде чем куда-то ехать, нужно подписать заявление на отпуск или хотя бы договориться со сменщиком, чтобы он меня подменил. Пришлось идти к дяде Игорю и звонить заведующей садиком. Я собирался извиниться за предстоящую отлучку и попросить отгулы, а если она будет настроена благожелательно, то и заслуженный отпуск. Тут и выяснилось, что мое заявление на отпуск подписано пять дней назад, и даже существует приказ. Правда, отпускные еще не начислены, но если мне очень нужно, то завтра утром бухгалтер выйдет и все оформит. На этом я не настаивал, деньги у меня были. Поблагодарил заведующую и повесил трубку. А, обдумав все, что со мной происходило, перестал удивляться. Если вспомнить, она мне и раньше что-то говорила об отпуске, только я не понимал… Конечно, все знал не я сегодняшний, а тот, кто был мною неделю назад, мое второе «я». Но какая-то память, вероятно, передается… Я до сих пор не нашел границу между собой и моим вторым «я», просто потому, что одновременно существует только кто-то один из нас. Знаю о нем только то, что рассказывают люди. А говорят они нечто невразумительное и очень неприятное. Как мне удалось понять, мое второе «я» — нечто вселяющее ужас. Конечно, это странно, но что я-то могу с этим поделать? Никто не считал меня опасным до первой в жизни выпитой рюмки. Но после того как это случилось, отношение окружающих ко мне разительно изменилось. Сначала появилось некоторое недоумение и непонимание, всех раздражало то, что я ничего не помню. Людям мое второе «я» почему-то не казалось странным, как мне. Некоторые видели его задумчивым и молчаливым, чурающимся любого общества, предпочитающего либо сидеть дома до полного протрезвления, либо находить безлюдные места и прятаться там. И совсем другое видели те, кто хоть раз сделал мне зло: мое второе «я» могло избить, напугать, ответить непристойной грубостью. Если говорить честно, второе «я» мне совсем не мешает, оно незаметно, за исключением тех редких случаев, когда действует. Да и при этом не набрасывается на случайных прохожих, а избивает лишь тех, кто доставил мне немало неприятностей. А вот репутация, которую создали мне его расправы, меня не устраивает, как и то, с какой болезненной жалостью на меня смотрят люди. Конечно, в разговорах обо мне больше придуманного, чем реального, но опровергнуть я ничего не могу, потому что ничего не помню. Этим пользовались все, кто хотел, особенно поначалу. На меня валили чуть ли не каждую драку в городе, хоть из дому не выходи. Глупо это было и очень болезненно. Я разочаровался в людях. Прозрение, что многие мои друзья являются на самом деле моими недругами, оказалось трудным и горьким. Чуть позже пришло осознание, что я опасно болен. Мои прежние товарищи отводили глаза при встрече. Им было страшно со мной. Девушки стали обходить меня стороной, и довольно скоро я стал окончательно одинок. Что мне было делать? Я уехал в другой город и поступил в институт, но и это не помогло. Через какое-то время и там стало известно, что я собой представляю. До сих пор я благодарен одной женщине-профессору, которая вступилась за меня, тем самым помогла мне выбраться из серьезных неприятностей. Правда, при этом было выдвинуто одно условие: после получения диплома я должен был немедленно уехать. Я выполнил свое обещание и вернулся домой, но здесь мое одиночество стало еще больше, потому что умерли родители. До сих пор считаю, что в этом тоже повинна моя болезнь. Они так и не смогли смириться с тем, что их сын родился не таким, как все остальные люди. Я занялся изучением своего второго «я». Конечно, в этом большей частью вынужден был довольствоваться слухами. Из них мне стало известно, что тот, кто живет во мне, не любит привлекать к себе внимание и не разговаривает с людьми, голоса его никто не слышал, хотя он как-то говорит. Этого я так и не понял: как можно разговаривать с людьми, не раскрывая рта? Но так рассказывали люди, и я внес это в разряд загадок, которыми полно мое второе «я». Для себя выяснил, что оно знает все, что известно мне, к тому же с памятью у него нет таких проблем, как у меня. Может ли оно убивать? Если честно, то я не знаю. Было несколько случаев, когда те, кто обижали меня или использовали мою болезнь в своих целях, потом оказывались в больнице. Но раньше обходилось без смертей, правда, тогда не было и причин лишать кого-то жизни. Неясное чувство говорило мне, что мое второе «я» способно на убийство. У него нет моральных устоев, оно первобытно и часто не задумывается о последствиях своих действий. Увы, от этих размышлений ничего не меняется в моей жизни. Она становится хуже день ото дня, и я не знаю, как это остановить. Теперь и для милиции я стал главным подозреваемым во всех убийствах, совершаемых в городе, а это уже грозит не просто большими, а очень большими неприятностями. Кажется, будто попал в какую-то машину, которая затягивает меня в свое механическое нутро, чтобы перемолоть, и не остановится, пока это не сделает. Если я уеду из города на несколько дней, это пойдет мне только на пользу — во-первых, выведет меня временно из числа подозреваемых, во-вторых, даст возможность отдохнуть, отвлечься от мыслей о смерти Ольги и подумать, наконец, о том, как жить дальше. И стоит ли вообще жить? Вечерело. Я лежал на полу балкона и смотрел в летний шелестящий листьями сумрак, изредка поднимая голову к звездам. Я чего-то ждал. Дорожная сумка у меня была собрана, там лежали: смена белья, полотенце, зубная щетка и паста. Вполне достаточно, чтобы прожить у сестры неделю. Теплый ветерок обвевал меня, понемногу начиная отдавать ночной прохладой. Я поднял голову. Нет, не послышалось, звонок действительно прозвучал. Казалось, на светлом паркете тают яркие сочные звуки, оставляя после себя звенящую тишину. С трудом поднялся и поковылял к двери. Со сна двигаться не очень-то приятно, да и ноги все еще болели после похода на свалку. Я открыл дверь, даже не спросив, кто за ней, и недоуменно остановился, разглядывая сумрачную лестничную площадку. Никого… только на полу около моей двери лежал аккуратный сверток из вчерашней газеты Я развернул его и увидел окровавленный нож настолько знакомой конфигурации, что у меня екнуло сердце, и неприятный холодок прокатился по телу, поднимая волоски. Кровь на клинке давно высохла, и, когда я взялся за рукоятку, она коричневым порошком осыпалась на пол. Этот нож я делал сам. Долго, кропотливо, используя знание древних мастеров. Сама форма лезвия была необычна, ее тоже нашел в старых книгах об оружии. Рукоятка повторяла контуры моей сомкнутой ладони. Я вырезал ее из скрученного ореха — искал подходящий материал, пока мне не привезли корень из Таджикистана, — а позже оплел рукоятку прочным кожаным ремешком, чтобы она не выскальзывала из потной ладони. Идея сделать такой нож возникла у меня после рассказа тренера о том, как в давние времена изготавливали оружие самураев. Тогда все было строго индивидуальным: меч, кинжал, копье подгонялись под руку, рост и манеру боя. Мой нож был уникален, второго такого просто не существовало. Он создан для меня и мною самим. Когда я брал его в руки, то сразу переставал замечать, а для этого пришлось долго возиться с балансом. Лезвие ножа темно, как ночь, оно не дает отблесков. Это оружие настоящего воина, созданное для боя, а не для уличных драк. Я не беру его с собой ни при каких обстоятельствах, уже много лет он лежит в созданном специально для него тайнике. Как нож оказался на лестничной площадке? На этот вопрос у меня не было ответа. Я никому не рассказывал о тайнике… Я взглянул на бурый порошок, и у меня почему-то мелькнула мысль, что если сделать анализ засохшей крови, то окажется, что она той же группы, что у покойного Владимира Шарафутдинова. Странное ощущение, что Шарика убили моим ножом, не проходило. Я еще раз прислушался, но не услышал ни удаляющихся шагов, ни стука закрывающейся двери подъезда, словно тот, кто подбросил нож к двери, ушел, проскользнув сквозь стену, или… нож всегда лежал здесь. Это было непонятно. Я пожал плечами, спустился вниз до двери подъезда и, все так же недоумевая, вернулся к себе. Запер дверь и стал отмывать нож под струей теплой воды, хотя знал, что удалить всю кровь до последней молекулы невозможно. От ножа надо немедленно избавляться, он веская улика против меня. Но этот нож давно стал частью меня: слишком долго я его делал, вкладывая всю душу. Я подтянулся и осмотрел тайник, ища следы взлома. Ничего не нашел и еще больше расстроился. Тайник был устроен на заваленных старыми вещами антресолях, за фальшивой задней стенкой. Найти случайно его невозможно, слишком неудобно добираться. Надо подставить стол, затем стул и по ним влезть на антресоли с ногами, иначе не дотянешься, и только потом, аккуратно отодвинув рухлядь, нажать в определенное место на задней стенке, тогда она отойдет. Не думаю, чтобы это мог сделать кто-то кроме меня, и не оставить следов. Все сходилось к тому, что достать нож мог только я — второе мое «я»… Следовательно, и Шарика убило оно. Это было скверное известие, у меня похолодело все внутри, а сердце больно защемило. Неприятнее всего то, что кто-то знал об этом, иначе не подбросил бы мне окровавленный нож… Не то, чтобы я испугался. Живя неопределенной двойной жизнью, поневоле привыкаешь ощущать себя больше мертвым, чем живым, а разве мертвые страшатся чего-то? — Каждое утро думай о том, как надо умирать. Каждый вечер освежай свой ум мыслями о смерти. И пусть так будет всегда. Воспитывай свой разум. Когда твоя мысль постоянно будет вращаться около смерти, твой жизненный путь будет прям и прост, пробормотал я, как молитву слова из кодекса воинов. Когда вы не можете решить: идти или не идти — лучше не ходите. Когда вы задаётесь вопросом: есть или не есть? — лучше не ешьте. Когда вас мучит вопрос: умереть или не умереть? — лучше умрите… Когда-то я впитывал в себя каждую фразу, потому что был уверен, что скоро умру. Считал свое второе «я» психической болезнью — несправедливой, неизлечимой и смертельной. Мне нужно было утешение, и я его нашел в кодексе воинов. Не идти же к родителям, чтобы посоветоваться, как мне жить так, чтобы одновременно готовиться к смерти?! Когда я впервые прочитал этот отрывок, для меня он стал самым настоящим откровением: …Смерть посещает всех: великих и малых. Смерть настигает вас, не считаясь с тем, готовы вы к ней или нет. Не все люди думают о смерти, и делают хотя бы минимальные приготовления. Однако если склонны считать, что переживете всех, вы ошибаетесь. Такие мысли вводят в заблуждение и вас и других. Смерть подкрадывается к вам, в то время как вы обдумываете далеко идущие вперед планы… Разве это сказано не для меня? Я уже давно не обдумываю далеко идущие планы. Обычно рад тому, что удается прожить вечер, утро, день и снова встретить приближение ночи. Я ощущаю жизнь, как приговоренный к скорой смерти, поэтому воспринимаю ее полностью, без прикрас, в ее ветхих одеждах, могущих обмануть своими яркими красками только наивных. Я-то давно знаю, что таится в тишине улиц и кто дышит у меня за спиной. Когда живешь в ожидании смерти, повсюду видишь ее приметы — человеческую жадность, страх, ложь и подлость… О моем ноже знало всего три человека в городе. Один из них, по горестной иронии, сам Шарик. Он и мой друг Слава Рыбкин видели, как я делал нож. Слава погиб в армии в результате несчастного случая — или не очень несчастного: обстоятельства смерти были донельзя странными, а свидетели — солдаты путались в показаниях, и чувствовалась за ними чья-то властная рука. Армия есть армия, она умеет убивать и прятать следы своих преступлений под завесой государственной тайны… Еще его видела Ольга. Я показал ей нож, когда она пришла ко мне в гости. Это был случайный визит и единственный — лучший вечер в моей жизни. Я смотрел на девушку и весь лучился обожанием. Горестно вздыхал, бессвязно и много говорил, всеми способами пытаясь произвести на нее впечатление загадочности, ума и таланта. Она же была грустна, рассеяна и растеряна. Что-то произошло тогда в ее жизни. Ей было одиноко и грустно, требовалось с кем-то поговорить, а из знакомых в этот вечер встретился только я. К концу вечера я достал из тайника оружие и показал. Глупо демонстрировать нож девушке, в которую давно и безнадежно влюблен, но в тот вечер я большим умом и не отличался. И даже сейчас не могу вспомнить, для чего это сделал. Может быть, хотел показаться сильным, умудренным жизнью человеком и великим бойцом за справедливость? Ольга долго рассматривала нож с непонятной мне рассеянной улыбкой, потом тихо произнесла: — Он красив и смертоносен, словно ядовитая змея. Таким легко убивать, нож сам просит чужой крови. Но смерть ужасна, любая смерть. Прекрасно только рождение… В этой фразе мне почудился тайный смысл, но я не сумел его понять — наверное, это было невозможно, я же исповедовал кодекс самураев. К тому же мне было не до того, мое сердце колотилось, мысли путались, на коже выступил пот, который ввел меня в еще большее смущение. И все, что происходило в этот вечер, было каким-то неловким, неправильным и помнилось смутно. Забавным было его окончание. Когда я проводил Ольгу до дома, пожав руку на прощанье — на поцелуй не смог решиться, хотя, думаю, она не противилась бы, слишком ей было грустно и одиноко. И, возможно, тогда… Впрочем, что толку говорить о том, что не произошло и уже никогда не произойдет? Девушка ушла, а я пошел обратно к себе домой, криво усмехаясь над своей неловкость, неуклюжестью, глупостью… Додумать все мне до конца не дали, едва я свернул с широкой улицы в узкий переулок, как наткнулся на трех основательно пьяных мужиков. То ли я им показался знакомым, то ли просто не понравился, то ли им хотелось подраться, так как алкоголь требовал от них подвигов, а я выглядел настолько растерянным и безвредным, что не ударить меня было просто нельзя… Они напали на меня с какими-то глупыми пьяными угрозами. Это было замечательно!!! Вся моя робость, волнение, ощущение неловкости и печаль — все сгорело адреналином в этой драке. Я использовал все приобретенные в секции каратэ навыки — бил руками и ногами, высоко и эффектно подпрыгивая, ставил блоки, легко уходя от мощных и неточных ударов. Пьяные мужики не умели драться, они были сильными, их было трое, и это все, что у них было. За мной же стояли месяцы обучения искусству рукопашного боя и молодое послушное тело. Я не хотел их калечить, поэтому был осторожен в выборе ударов. Но их было трое, и это заставляло меня быстро двигаться, стараясь не попасть под неуклюжие взмахи их крепких мускулистых рук. Запомнилось ощущение полета, собственной силы и понимания, каким смертоносным может быть тело, даже не имея оружия. Я буквально разметал мужиков в разные стороны и ушел почти счастливым. События того вечера смешались в памяти, и позже, встречая Ольгу, я сразу вспоминал бессмысленный бой и это ощущение полета. Вот и сейчас, когда я взял нож в руку, в памяти всплыл тот давний вечер. Печальные воспоминания. Итак, все, кто знал о ноже, уже мертвы, кроме меня самого. Найти его мог кто угодно — и случайный человек, и милиционер, и, наконец, дядя Игорь, который ведь тоже побывал на месте гибели Шарика. Но как этот человек сумел связать орудие убийства со мной? Следил? Зачем он подбросил нож под дверь — решил предостеречь меня и спасти? В благородство души человеческой уже давно не верю… Так какую же цель преследовал неизвестный? Я отмыл лезвие, подождал, пока высохнет рукоятка, взял его в руку и спросил: — Надеюсь, ты теперь доволен? Напился крови врага? Твое посвящение в убийцы состоялось? Нож молчал, твердая сталь отсвечивала светом далекой звезды, смотревшей в не зашторенное окно, и мне даже казалось, что я слышу далекое довольное урчание. Он был счастлив, я это чувствовал. Несчастлив был я, потому что не хотел ощущать себя убийцей. Плохое это чувство, неправильное… Я подставил стул, залез на антресоль, отодвинул старые тряпки, которые прикрывали фальшивую заднюю стенку, и открыл тайник. И очень удивился, когда увидел ножны, и еще больше, когда обнаружил на них кровь. Все стало еще более непонятным. Как можно потерять оружие, когда его уже вложили в ножны? Выпасть он не мог, для того чтобы обнажить лезвие, требовалось усилие и не простое, а направленное определенным образом. Нож и ножны становились единым целым, после того как одно вкладывалось в другое. Я потратил немало времени и испробовал несколько вариантов, прежде чем сумел получить именно такой эффект. Получается, что мое второе «я» спрятало окровавленный нож, а потом почему-то вытащило и выбросило его, оставив ножны на поясе… Могло ли оно вложить в ножны окровавленное оружие, предварительно его не вытерев? Ответ отрицательный, оно бы никогда не сделало этого, просто потому что знало, как тяжело потом мне будет чистить нож и ножны. Кровь останется, это плохая смазка… …Кровь врага притягивает к себе его дух. И если ты не настолько силен, чтобы с ним справиться, лучше не ссорься с мертвыми. Месть их зловеща и непредсказуема. Верни кровь земле, и ты сохранишь свой дух в неприкосновенности… Я вымыл ножны, потратил на это час и около двух часов на то, чтобы они хорошо просохли, благо было тепло. Только после этого уложил оружие обратно в тайник. Все произошедшее требовалось хорошо обдумать. Беда сегодня вечером позвонила в дверь. В сумраке сгущались зловещие тени. Мертвые ждали отмщения… Но было поздно, я слишком устал, у меня остались силы только на то, чтобы лечь на расстеленное одеяло, закрыть глаза и тут же заснуть. Неважно, что происходит, если у тебя есть возможность уйти от этого. Я хотел покоя, но ощущение, что все больше втягиваюсь в какую-то непонятную игру, так и осталось. И еще я откуда-то знал, что это только начало. Черные тучи сгущались надо мной, такие могли пролиться только кровавым дождем. Из того же неведомого источника мне было известно, что сегодня ночью умрет кто-то из моих врагов. Утром я бодро поднялся по звонку будильника, оделся, забросил сумку на плечо и уже через полчаса сидел в поезде и смотрел, как мелькают городские дома, исчезая в туманной утренней дымке. Город скрылся за поворотом, а я остался один на один с дорогой и самим собой. Билет у меня был в общий вагон, мое второе «я», видимо, решило сэкономить деньги, но, на удивление, пассажиров оказалось немного. Места рядом со мной оставались до конца пути незанятыми, так что я наслаждался ощущением чуждости всему, что мелькало за окном. Колеса перестукивались между собой, вагон качало, как корабль на волнах, мои глаза то блаженно слипались, то снова открывались, вглядываясь в незнакомые холмы и деревья. Впереди меня ждала неделя без забот и сосредоточенных дум. Нирвана… тишина и покой. Без чужих смертей и ставшего уже привычным кладбища, без раздражающе громкого бесцеремонного стука в дверь и страха проснуться с чужой кровью на руках… Я почти ни о чем не думал, так, в подсознании варилось что-то. Меня никто не знал в этом поезде, люди разговаривали со мной без обычных зажимов, спокойно и вежливо, а незнакомые девушки приветливо улыбались. Моя душа была наполнена болью и печалью, поэтому я не мог ответить им… Интересно, сколько должно пройти времени, чтобы я не вздрагивал при виде девичьей улыбки, а сердце не сжималось болью так, что даже дыхание останавливалось? Дорога была недолгой, всего семь часов, но это время я провел в давно не испытываемом состоянии. Я вдруг начал осознавать, как тяжело мне достались последние дни, как напряжены нервы и перегружен тяжелыми эмоциями мозг, а бедное сердце уже давно устало качать по телу отравленную тоской кровь. Я чувствовал, как понемногу оттаиваю. Незаметно для себя погрузился в транс, невидящие глаза смотрели в окно на мелькающие пейзажи, не замечая их. Покачивался вместе с поездом, уходя все дальше в серый плотный туман, в котором не видно ничего, перестук колес сливался с людскими голосами, и вся прошлая жизнь казалась дурным сном. Где-то там, в тумане, бродила надежда, что можно проснуться и все начать заново, и жизнь станет намного лучше, чем была… Передо мной всплывали образы живых и мертвых людей, я узнавал их и разговаривал с ними. В памяти не осталось ничего, но, сойдя с поезда, я чувствовал себя совершенно другим человеком, спокойным и невозмутимым. За моей спиной не было ничего, а впереди ждало только хорошее. …Каждое утро думай о том, как надо умирать, вечером же освежай свой ум мыслями о смерти. И пусть так будет всегда. Воспитывай свой разум. Когда твоя мысль постоянно будет вращаться около смерти, твой жизненный путь будет прям и прост… Говорит кодекс самураев. |
|
|