"Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)" - читать интересную книгу автора (Малявин Владимир)

«Запрет клики»

Как уже говорилось, к 165 году сановникам «внешнего двора» удалось устранить последних евнухов, участвовавших в заговоре против Лян Цзи. Тогда же произошли важные перемены в гареме. В марте 165 года супруга Хуань-ди, императрица Дэн, была отправлена в гаремную красильню – последний приют для знатных дам, впавших в немилость. Несколько дней спустя она умерла «от печали». Члены ее семьи частью покончили с собой, частью были сосланы в родные места. В преддверии выбора новой императрицы гарем вновь оказался средоточием придворных интриг. Сам Хуань-ди благоволил к наложнице Тянь Шэн, женщине неизвестного и, стало быть, низкого происхождения. Тянь Шэн, однако, не устраивала служилую знать, которая выдвинула кандидатуру Доу Мяо, девицы из именитого рода. Хуань-ди получил серию докладов, восхвалявших добродетели Доу Мяо как женщины из «хорошей семьи» и разъяснявших недостатки низкорожденной Тянь Шэн. Для императора, только недавно избавившегося от тирании именитого семейства Лян, доводы в пользу Доу Мяо звучали, надо полагать, наименее убедительно. Но других советчиков у него не нашлось, и он, отмечает хроника, «был вынужден» уступить натиску сановников. 10 декабря 165 года Доу Мяо стала императрицей. Ее отец Доу У получил знатный титул и надел, а через год поднялся до должности командующего столичным гарнизоном.

К новой императрице Хуань-ди остался совершенно равнодушен, уделяя все внимание своей фаворитке. Тем не менее воодушевленные активной поддержкой Доу У вожди чиновничества ринулись в атаку на гаремных узурпаторов. Многие сановники, особенно Чэнь Фань, упорно добивались реабилитации пострадавших правителей Тайюаня, Наньяна и Дунхая. Ли Ин, переведенный на должность инспектора столичного округа, немедля воспользовался своими полномочиями для нажима на евнухов. Вначале он подал доклад с обвинениями в адрес Чжан Со, брата евнуха Чжан Жана. Когда Чжан Со попытался укрыться в доме брата, посланный Ли Ином отряд ворвался к Чжан Жану. Чжан Со был арестован и умерщвлен в тюрьме. Ли Ин, преследуя евнухов, часто пользовался своей привилегией производить аресты без предварительного доклада трону. Дошло до того, что евнухи вообще перестали выходить из гарема, а когда император спросил, в чем причина их затворничества, те ответили: «Боимся управляющего Ли» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 14а].

В дворцовую борьбу включился ученый Сян Кай, подавший в 166 году пространный доклад о зле, причиняемом евнухами. Выходец из восточных областей империи, Сян Кай был признанным знатоком астрологии и мантических книг. В докладе Сян Кай перечислил серию знамений, свидетельствовавших, как он утверждал, об упадке «естественной силы» династии: необычно суровая зима, странные сполохи в небе, выпавший град и сильные дожди, находка мертвого дракона, падение метеоритов, разрушение ворот Столичной школы, внезапное просветление всегда мутных вод Хуанхэ²¹. Причиной всех бед Сян Кай объявил евнухов, точнее, их вмешательство в государственные дела и личную близость к императору, не позволявшую тому произвести мужское потомство. Сян Кай почти дословно повторил требования служилой знати (он, в частности, просил помиловать осужденных противников евнухов), а также апеллировал к Лао-цзы и Будде, подчеркивая несоответствие между проповедовавшейся ими и привлекавшей Хуань-ди аскезой и сибаритством дворцовой жизни. «Когда небесный бог послал Будде красавицу, – писал Сян Кай в заключение своего доклада, – Будда сказал: «Женщины – всего лишь кожаные бурдюки, наполненные кровью», да так и не взглянул на нее. Он умел так сосредоточиться на Едином, что мог осуществить дао. Ныне же, Ваше Величество, в вашем дворце находятся самые прелестные девицы в Поднебесной. Они вкушают лучшие яства и напитки в мире. Как же Вам стать таким, как Хуан-Лао?» [Хоу Хань шу, цз. 30б, с. 31а-б]²². За протесты, граничившие с личными выпадами против императорской персоны, Сян Кай отделался кратковременной ссылкой на каторгу, где он сторожил преступников. Очевидно, алхимия космических сил и мистика религиозной аскезы производила на Хуань-ди больше впечатления, нежели морализаторские тирады его конфуцианских советчиков.

Натиск регулярной бюрократии на всех уровнях администрации заставил евнухов искать предлог для контрудара. Поводом послужило дело Чжан Чэна, ученого и прорицателя из Хэнэя, который имел могущественных покровителей в гареме. Когда один из учеников Чжан Чэна совершил убийство, Ли Ин, еще в бытность свою правителем Хэнани, арестовал его учителя, несмотря на только что объявленную амнистию. Люди Чжан Чэна настойчиво хлопотали об освобождении их патрона, и тогда Ли Ин велел казнить его. В феврале 167 года Лао Сю, ученик Чжан Чэна, с помощью евнухов сочинил донос, в котором говорилось: «Ли Ин и иже с ним берут на содержание учащихся Столичной школы и странствующих ученых, устанавливают связи сучащимися в провинции, подстрекают друг друга, создали клику и клевещут на императора, разрушая нравственные устои» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 5б].

Обвинение в создании «клики» в те времена можно было предъявить любому из тех, кто вершил судьбы империи, и оно в той или иной форме постоянно фигурировало в дворцовых усобицах. Не далее как в 166 году евнухи, по отзыву современника, «объединились в клику» для того, чтобы свалить своего врага, сановника Фэн Гуня [Хоу Хань шу, цз. 38, с. 11а], Фань Пан разоблачил в штате инспекторов связанную с евнухами «клику» из 20 с лишним человек, а евнухи со своей стороны тоже обвинили его в организации «клики» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 23а, 24а]. На сей раз евнухи формально остались в стороне, что позволило Лао Сю при всем правдоподобии его слов претендовать еще и на объективность.

Лао Сю одержал полную победу: получив доклад, Хуань-ди приказал схватить Ли Ина и ряд близких ему сановников, а признания, сделанные арестованными под пытками, вовлекли в дело еще более 200 человек, среди которых были выделены последователи Чэнь Ши. Имена тех, кому удалось скрыться, занесли в проскрипционные списки, которые были разосланы по всем управам; для поимки беглецов на дорогах были выставлены специальные дозоры.

Начатые императором репрессии, разумеется, вызвали бурю негодования в чиновничьих кругах. Хуанфу Гуй, однажды уцелевший благодаря поддержке учащихся, просил двор позволить ему разделить участь задержанных, но его просьбу оставили без внимания [Хоу Хань шу, цз. 65, с. 9б]. Чэнь Фань, своими непрестанными нравоучениями уже наскучивший императору и снискавший, по словам его биографа, «ненависть толпы придворных», разразился очередным докладом. Как всегда, Чэнь Фань был прямолинеен и резок: «Ваш слуга осмелится доложить, что мудрый правитель вверяется помощникам, а правитель, губящий государство, не желает слушать правдивых речей... Падая ниц, заявляю, что бывшие младший офицер Управления инспекции Ли Ин, императорский конюший Ду Ми, подчиненный Великого маршала Фань Пан – честные, непорочные люди, больше жизни преданные алтарям династии. Затыкать рот Поднебесной, превращать живых людей в глухих и слепых – чем это отличается от сожжения книг и закапывания конфуцианцев при Цинь?» В ответ Хуань-ди уволил Чэнь Фаня [Хоу Хань шу, цз. 66, с. 6б]. Между тем показания Ли Ина бросили тень на многих ставленников евнухов, и дело грозило обернуться грандиозным скандалом. Пришлось евнухам идти на попятную, тем более что Доу У решился на крайний шаг: сказавшись больным, он вернул императору все свои регалии. Хуань-ди наконец уступил. В середине 167 года участники «клики» были отпущены на свободу, хотя им навечно запрещалось занимать служебные должности – распространенный в позднеханьской империи вид наказания, именовавшийся «цзинь гу»²³.

События весны 167 года, вошедшие в историю под названием «первого запрета клики», имели двойственный эффект. Они восстановили позиции евнухов, но также дали пищу и для пропаганды поборников «чистой» критики, в конечном счете обостряя и без того накаленную политическую обстановку. Пока был жив Хуань-ди, едва ли можно было ожидать существенных перемен, но дни десятого государя позднеханьской династии были уже сочтены. Спустя шесть месяцев Хуань-ди скончался тридцати пяти лет от роду. В один день Доу У оказался отцом вдовствующей императрицы и подлинным хозяином двора. Семейство Доу возвело на престол десятилетнего Лю Хуна, дальнего потомка Чжан-ди. Доу Мяо стала регентшей при новом императоре, получившем имя Лин-ди, а Доу У по обычаю занял пост главнокомандующего с правом входа во дворец в любое время.

Внезапное возвышение Доу все перевернуло в дворцовой политике. Забыв о былых конфликтах между чиновничеством и «внешними кланами», Доу У продолжил курс на сотрудничество с бюрократией. Опальные участники «клики» немедленно получили полное прощение и были призваны ко двору. Ли Ин стал советником императрицы, заняв пост, обычно дававшийся евнухам. Чэнь Фань получил высшую должность Великого наставника.

Приглашения были разосланы и многим отставным чиновникам, имевшим репутацию непримиримых противников служителей гарема. Доу У и Чэнь Фаню не терпелось увидеть практические результаты своего господства. Довольно скоро Чэнь Фань, ссылаясь на эллипс солнца, прямо посоветовал Доу У убрать кормилицу Лин-ди и «женских служителей Палаты документов», как презрительно называли евнухов сановники «внешнего двора». «Прежде, – писал Чэнь Фань, – служители Желтых Ворот занимались только делами внутренней половины дворца, охраняя его вход и руководя его ведомствами. Ныне они вмешиваются в государственную политику и находятся на важных постах. Их младшие родственники рассеяны повсюду (в администрации), чинят произвол и беззаконие. Вся Поднебесная страдает от этого» [Хоу Хань шу, цз. 66, с. 12б]. Доу У пошел еще дальше, предложив дочери перебить всех евнухов до единого. Та согласилась предать казни лишь уличенных в преступлениях. Тогда Доу У решил для начала ликвидировать наиболее влиятельных представителей гаремной верхушки, и вновь императрица отвергла план отца. Неизвестно, что побудило Доу Мяо взять под защиту евнухов. Возможно, она стремилась играть самостоятельную роль в политике, а быть может, просто недооценивала возможностей «женских служителей». Как бы там ни было, натолкнувшись на инертность императрицы, Доу У решил действовать в одиночку, но соблюдая правила игры. Он поставил постоянным камердинером Желтых Ворот своего доверенного евнуха Шань Бина, велев ему выявить в гареме «отъявленных негодяев и самых дурных людей». Жертвой оказался служащий дворца императрицы Чжэн Ли, тут же брошенный в тюрьму Северной управы²⁴. Там Чжэн Ли подвергли пыткам, и на основе его показаний Шань Бин и помощник главнокомандующего сановник Инь Сюнь составили обвинительный акт против высокопоставленных евнухов Цао Цзе и Ван Фу, а также некоторых других. Теперь Доу У имел на руках юридический документ, ибо по нормам китайского права только показания, данные обвиняемым под пытками, имели неоспоримую законную силу.

Дальнейший ход событий принял непредвиденный оборот. Инь Сюнь и Шань Бин послали доклад патрону, но случилось так, что тот уже ушел почивать в свою резиденцию. Секретное донесение попало во дворец императрицы, где его тайно вскрыл евнух Чжу Юй, к ужасу своему обнаруживший в нем требование казнить всю верхушку гарема вместе с их семьями. Не мешкая, Чжу позвал 16 своих товарищей, и они поклялись уничтожить Доу У, Чэнь Фаня, смазав друг другу рты своей кровью. Узнав о плане Доу У, Цао Цзе доложил ничего не подозревавшему Лин-ди об измене главнокомандующего и убедил императора пройти в тронный зал дворца, посоветовав ему ввиду чрезвычайных обстоятельств обнажить меч и подпрыгивать при ходьбе. Затем Цао Цзе от имени императора издал указ о назначении постоянным камердинером Желтых Ворот его союзника Ван Фу и направил того в тюрьму Северной управы, чтобы арестовать Шань Бина и Инь Сюня. Оба оказали сопротивление и были зарублены на месте. Чжэн Ли вышел на свободу.

Понимая, что медлить нельзя, евнухи заставили императрицу выдать им императорскую печать и сфабриковали эдикт об аресте Доу У как мятежника. Чжэн Ли с небольшим отрядом пытался застать главнокомандующего врасплох, но тот успел бежать в казармы подвластной ему Северной армии, а прибывшие туда посланники Цао Цзе были перебиты. Тогда евнухи разослали в остальные части столичного гарнизона приказы спешить ко дворцу, а Ван Фу повел дворцовую гвардию на поимку «мятежного» главнокомандующего. Понимая, что отступать некуда, Доу У двинул свое войско на евнухов, пообещав отличившимся в бою воинам титул хоу и щедрые награды. На рассвете следующего дня, 26 октября 168 года, обе армии сошлись у главных южных ворот дворца, но сражение не состоялось. Пока Доу У и Ван Фу осыпали друг друга бранью, воины предпочли выжидать. По мере того как к Ван Фу подходили все новые подкрепления, евнухи получили солидный перевес, и воины Доу У, по словам хрониста, «привыкшие слушаться евнухов», начали перебегать на сторону противника. Через несколько часов войско главнокомандующего растаяло, сам Доу У бежал, был окружен и покончил с собой. Его отрубленную голову выставили на главной площади Лояна. Та же участь постигла Чэнь Фаня. Императрицу же перевели в Облачную башню южного дворца, ставшую местом ее заточения. «В те дни злые люди одержали верх, а все чиновники пали духом», – заключает Фан Е [Хоу Хань шу, цз. 69, с. 6а-8а].

Добившись решительной победы, евнухи воздержались от широких репрессий. Сознавая, что попытка одним ударом уничтожить своих противников рискованна, да практически и неосуществима, они постарались представить расправу над Чэнь Фанем и Доу У небольшим дворцовым инцидентом и дать возможность тем, кто остался на службе, переменить свою позицию и покровителей. В целом расчеты евнухов оправдались. Большинство сановников с полным равнодушием отнеслись к падению Доу У, а многие не упустили шанса продвинуться вверх по служебной лестнице.

Пример подал 80-летний ветеран Ху Гуан, принявший из рук евнухов печать Великого наставника²⁵. Ученый Се Би, имевший звание ланчжуна, заявлял тогда в докладе императору, что из четырех гунов только управляющий работами Лю Лун «хранил добродетель», тогда как остальные «даром получали жалованье» [Хоу Хань шу, цз. 57, с. 24а]. Все кончилось единичными протестами. Один из них раздался с неожиданной стороны – от полководца Чжан Хуаня, прославившегося успешными походами против цянов. В день гибели Доу У он пришел со своим войском на помощь Ван Фу, о чем впоследствии очень сожалел.

Летом 169 года в столице случился сильный град и ураган, тогда же в тронном зале дворца нашли некую зеленую змею. По традиции сановников попросили высказаться по поводу случившегося. Чжан Хуань подал доклад, в котором объявлял причиной этих неприятных событий убийство Доу У и Чэнь Фаня и просил реабилитировать их. Лин-ди понравился доклад Чжан Хуаня, но, встретив дружный отпор евнухов, он отступил. Чжан Хуаня лишили жалованья за три месяца.

Ровно через год после переворота евнухи перешли к активным действиям. О деталях затеянной ими интриги ничего не сообщается. Известно только, что успевший вернуться в гарем Хоу Лань подговорил какого-то недруга Чжан Цзяня донести Лин-ди об организованном Чжан Цзянем союзе. Цао Цзе представил императору-подростку дело так, будто речь шла о заговоре, представляющем смертельную опасность для династии. В 10-й луне 169 года появился эдикт, предписывавший властям «выявлять вовлеченных в клику», и в результате, по отзыву хрониста, «в Поднебесной всех выдающихся мужей, конфуцианцев и преданных справедливости объявили членами клики» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 7а-б, цз. 8, с. 4а].

Первым делом взялись за подпавших под «запрет клики» два года назад, но к ним добавилось и немало новых лиц. Часть осужденных предпочла пыткам и унизительной казни самоубийство. Самые стойкие борцы против гаремных узурпаторов мужественно встретили смерть. Ли Ин и Фань Пан, например, пришли в тюрьму сами. Но подавляющее большинство разыскиваемых предпочло скрыться. Чжан Цзянь бежал за северную границу, погубив более десяти человек, предоставивших ему приют по дороге [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 29б]. Иначе поступил Ся Фу. Не желая навлекать беду на невинных людей, он переменил внешность и под чужим именем прятался в лесах, где выжигал уголь [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 21а]. По сообщению Фань Е, репрессиям подверглись 600-700 человек, из них более 100 было казнено [Хоу Хань шу, цз. 8, с. 4а, цз. 67, с. 7б]. Отлучены были от государственной службы также родственники до пятого колена и ученики тех, кто попал в черные списки.

В историографической традиции Китая второй «запрет клики» принято считать кульминацией противоборства злодеев и добрых героев исторической драмы позднеханьской династии. Вслед за злополучным эдиктом в летописях появляются сообщения о происшествиях, указывающих на полный разлад в мире: в Хэнэе жена съела мужа, в Хэнани, наоборот, муж съел жену [Хоу Хань шу, цз. 8, с. 4б]. В хронике стихийных бедствий утверждается, что Лин-ди по наущению евнухов «запретил служить всем выдающимся своей чистотой мужам» [Хоу Хань шу, цз. 106, с. 12а]. У Фань Е члены «клики» названы «добрыми мужами», «добрыми мужами с возвышенной славой» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 9б, цз. 79а, с. 4а].

Подобные оценки отражают только субъективное мнение их авторов. Что касается самих евнухов, то они остереглись придавать своей акции идейную окраску. Почти во всех известных случаях поводом для увольнения служили те или иные формы личных связей с мятежными сановниками – иначе говоря, преследовали их не за политические взгляды, а в соответствии с нормами политической жизни того времени. Некоторые известные враги евнухов вообще избежали наказания. Разумеется, бюрократия встретила действия евнухов в штыки. Многие служащие в провинциальной администрации укрывали людей «клики» или, подобно правителю Пинъюаня Ши Би, саботировали указ об их аресте [Хоу Хань шу, цз. 64, с. 11б]. Охотно предоставляли убежище опальным деятелям «чистой» критики и могущественные кланы на местах. Так, один из лидеров столичных учащихся Хэ Юн более десяти лет скрывался в домах «возвышенных мужей» Жунани, причем «слава его гремела повсюду в Юйчжоу и Цзинчжоу». Вместе с несколькими членами именитых семейств Жунани Хэ Юн создал тайную организацию помощи репрессированным поборникам «чистоты» в столице. Им удалось, если верить хронистам, спасти от расправы «очень многих» врагов евнухов – несомненно, благодаря симпатии и поддержке многих влиятельных лиц в администрации [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 36а, цз. 74а, с. 1б].

Глубокое недовольство элиты позднеханьского общества политикой императора получило и идейное выражение. Среди попавших в опалу деятелей было немало известных ученых, восполнивших вынужденное политическое бездействие интенсивной преподавательской и комментаторской деятельностью (к их числу принадлежал и авторитетнейший конфуцианец того времени, автор классического комментария к Пятикнижию Чжэн Сюань). Все они отвергли ханьскую официальную каноническую традицию – так называемую школу новых письмен, которая потеряла всякую популярность и исчезла еще до падения династии. Сохранились и конкретные свидетельства ученой критики ханьского двора. Так, Сюнь Шуан, скрывавшийся на восточном побережье империи, создал новое толкование «Книги Перемен», в котором провозглашал право «героических людей» свергнуть неправедную власть [Chen Chi-yun, 1975, с. 29]. Другой репрессированный ученый, Хэ Сю, в своих разъяснениях к древней летописи «Гунъян» много места отвел критике дворцовых узурпаторов и апологии «возвышенных мужей», отказывающихся служить в знак протеста против несправедливой политики государя [Ёсикава, 1976, с. 72].

Тем временем явное и скрытое противоборство между евнухами и поборниками бюрократической справедливости не ослабевало. Причиной очередного инцидента стала судьба императрицы Доу. Лишившаяся после гибели отца власти, родственников и друзей, она доживала свои дни в Облачной башне. Евнух Дун Мэн, пытавшийся наладить отношения между ней и Лин-ди, был убит по приказу Ван Фу. К тому же в марте 171 года Лин-ди женился и обрел полную самостоятельность. В следующем году вдовствующая императрица умерла от неизвестной болезни. Распространился слух, что ее умертвили евнухи, и однажды на воротах дворца появилась надпись, которая гласила, что в государстве воцарилась смута, что Цао Цзе и Ван Фу убили вдовствующую императрицу, Хоу Лань перебил множество достойных мужей, а сановники «служат как трупы» и никто из них не смеет встать на защиту справедливости. Для поимки авторов надписи были перекрыты дороги, поднята на ноги дворцовая гвардия, но тогдашний инспектор столичного округа Лю Мэн, втайне ненавидевший евнухов, не спешил с расследованием. Минул месяц, а преступники так и не нашлись. Лю Мэна понизили в должности, а на его место был назначен генерал Дуань Ин, верный союзник гаремных служащих. Предпринятые Дуань Ином розыски тоже не дали результата, но, прекрасно зная, где гнездилась крамола, Дуань Ин приказал арестовать свыше тысячи учащихся Столичной школы [Хоу Хань шу, цз. 78, с. 21а]. На сей раз, по-видимому, обошлось без казней, но школа старого закала – центр политической агитации – безвозвратно ушла в прошлое. Фань Е отмечает, что после «запрета клики» учащиеся занимались больше торговлей и сочинением доносов друг на друга [Хоу Хань шу, цз. 79а, с. 4а]. Правда, еще в начале 177 года более сотни учащихся старше 60 лет(!) были отобраны на службу, но эта акция, учитывая возраст рекомендованных, была чисто символической [Хоу Хань шу, цз. 8, с. 8б]. Предпринятая в 176 году правителем области Юнчан Цао Луанем попытка добиться помилования участников «клики» успеха не имела. Лин-ди подтвердил эдикт 169 года и распорядился проверить, не состоят ли на службе лица, подпадавшие под запрет. Цао Луань погиб в тюрьме [Хоу Хань шу, цз. 8, с. 8б, цз. 67, с. 8а].

Сопротивление служилых верхов заставило императорских фаворитов из гарема искать идейную альтернативу бюрократии. Не имея опоры в конфуцианстве, евнухи в середине 60-х годов выступили инициаторами введения во дворце культа Лао-цзы и Будды²⁶. При Лин-ди евнухи попытались вырвать из рук конфуцианской бюрократии монополию на образование. В 178 году была учреждена Школа у ворот Хунду (Хундумэнь сюэ), где числилось более тысячи учащихся. Формально отбирали их высшие сановники, на деле же, как показывают негодующие отклики некоторых служилых людей, всем распоряжались евнухи. В новой школе вывесили портреты Конфуция и его учеников, но преподававшаяся там премудрость была низведена до безобидных упражнений в каллиграфии, дополнявшихся сочинением од (фу) – произведений чисто беллетристических. И то и другое делалось в угоду личным вкусам Лин-ди. Сановник Ян Цы, протестуя против засилья «приспешников наложниц и властителей гарема», назвал школу «сборищем ничтожеств, которые благодаря своим каракулям и детским забавам пользуются высочайшей милостью» в то время как «истинные ученые вынуждены прозябать в глуши [Хоу Хань шу, цз. 54, с. 24а-б].

Помимо учащихся Школы у ворот Хунду новой категорией кандидатов в чиновники стали так называемые Почтительные сыновья холма Сюань-лин (место захоронения Хуань-ди), которых Цай Юн охарактеризовал как «несколько десятков низких людишек с рынка». Отбирались они евнухами и назначались как раз на те должности, которые ранее предоставлялись успешно выдержавшим экзамены в Столичной школе [Хоу Хань шу, цз. 60б, с. 13б]. Таким образом, в царствование Лин-ди евнухи попытались обеспечить себе особые каналы отбора чиновников, практически вытеснившие регулярную систему выдвижения на службу.

И все-таки даже чрезвычайные полномочия и полное доверие императора не избавили евнухов от бюрократической оппозиции. Они оставались, по сути, временщиками, и редко кто из них умирал естественной смертью. В 172 году был вынужден покончить с собой Хоу Лань, обвиненный группой сановников в злоупотреблении властью. Спустя семь лет сановники Ян Бяо и Ян Цю обвинили Ван Фу в казнокрадстве и добились его казни [Хоу Хань шу, цз. 54, с. 29а, цз. 77, с. 14а]. Тогда же Лин-ди по ходатайству чиновника Хэ Хая ограничил сферу действия закона о «запрете клики» родственниками в третьем поколении²⁷. В свою очередь Ян Цю пал жертвой мести евнуха Цао Цзе. Одним словом, «запрет клики» не устранил, да и не мог устранить острых внутренних противоречий позднеханьского режима. Борьба за власть во дворце и в государственном аппарате протекала в прежних формах и не утратила прежнего накала.

Политическая борьба в царствование Лин-ди побуждает еще раз критически оценить позиции враждовавших сторон и характер их противоборства. В ходе этой борьбы мы наблюдаем не трансформацию политического режима, но скорее параллельное нарастание двух тенденций: возвышение временщиков «женской половины дворца» и усиление оппозиции регулярной бюрократии. С данным обстоятельством связана странная особенность политического развития того времени: глубокая поляризация внутри господствующего класса империи отнюдь не привела к четкому размежеванию группировок, столь яростно травивших друг друга.

Евнухи объединялись лишь в экстренных случаях, когда – как было в середине 60-х годов – на карту было поставлено самое их существование. Более того, евнухи не смогли выдвинуть никакой альтернативы бюрократическому порядку. На практике они, как и их противники, опирались на фракционалистские личные связи, хотя положение первых было в целом более неустойчивым. Признавали евнухи и ценности служилой элиты²⁸. В противном случае едва ли Чжан Жан мог, по отзыву хрониста, «устыдиться» обструкции, устроенной ему авторитетными мужами Инчуани. Попытки же евнухов выработать собственную идеологическую платформу были половинчатыми и эфемерными. Официальный культ Лао-цзы не помог предотвратить распространение оппозиционных религиозных движений, а создание новых школ – преодолеть «великую традицию» конфуцианской бюрократии. Наконец, шумные протесты против засилья евнухов не должны заслонять от нас многочисленные факты тесного сотрудничества верхушки гарема и служилой знати. Евнухи опирались на молчаливую, а зачастую и активную поддержку «живых трупов» в бюрократии, которые со своей стороны охотно пользовались выгодами сотрудничества с императорскими фаворитами. Так, в середине 60-х годов современник поименно называет двух сановников в ранге гуна и трех в ранге цина, связанных узами родства с влиятельными евнухами [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 28б]. При Лин-ди подобные связи стали обычной практикой. Даже признанный вождь «чистых мужей» Инчуани Сюнь Шу женил своего сына Сюнь Куня на родственнице Тан Хэна²⁹. Аналогичным образом противников евнухов объединял лишь общий объект ненависти. Достаточно сказать, что после отмены «запрета клики» в 184 году пути бывших единомышленников разошлись.

Итак, распри между гаремными временщиками и блюстителями «чистоты» нельзя считать борьбой двух партий и тем более разных социальных сил. Правительство евнухов выступало скорее уродливым близнецом бюрократического правления, зеркалом политического режима империи, отразившим его внутренние слабости и пороки. Речь идет в конечном счете о противоборстве не двух социальных и политических укладов, но двух имманентных начал имперского строя, двух универсальных тенденций – противоборстве, которое не могла устранить победа одной из сторон.

Примечательно, что после 169 года, когда евнухи добились безраздельного господства, поборники «чистоты» появились в стенах гарема. Таковым был, например, евнух Люй Цян, представленный в его жизнеописании человеком «чистым, искренним и преданным общему делу». Снискав расположение Линди, Цян подал ему доклад, выдержанный в лучших традициях «чистой» критики. Люй Цян заявил, что Цао Цзе, Ван Фу, Чжан Жан и иже с ними сколотили «гнусную клику», требовал покончить с роскошью дворцовой жизни, живописал бедствия простого народа и брал под защиту Цай Юна, неутомимого критика гаремных фаворитов [Хоу Хань шу, цз. 78, с. 24а-27б]. В биографии Люй Цяна упомянуты еще пять евнухов, которые «славились чистотой и преданностью и не затевали разлада в родной округе» [Хоу Хань шу, цз. 78, с. 29б]³⁰.

Грань между гаремными диктаторами и их противниками была не менее условна и подвижна, чем водораздел между гегемонистскими устремлениями и идеалом «всеобщности» внутри самой бюрократии. Черта, разделяющая «чистоту» и «грязь» имперского порядка, проходила внутри государственной администрации, внутри служилых семей и, наконец, в сердце каждого служилого человека.

Тесная взаимная связь противоборствовавших сторон не должна заслонять драматическую остроту их коллизии для современников. Обстановка, сложившаяся в середине II в., стала кошмаром для конфуцианских служилых людей, чьи идеалы служения имперскому порядку вынуждали их идти наперекор существующей власти. Вглядимся пристальнее в общественную позицию этих людей, находившихся в столь сложных отношениях с империей.