"«Мустанг» против «Коломбины», или Провинциальная мафийка" - читать интересную книгу автора (Печенкин Владимир)

7

В свете фар сеялось что-то. Снег или дождик, все ли вместе – слякоть, в общем. Оседало оно на голые ветви тополей, на зонты, пальто и шляпы редких прохожих. С утра сияло солнце, было тепло, как и подобает весной, но после полудня наволокло тучи и похолодало, а к ночи обернулся май октябрем – добрый хозяин собаку из дому не выгонит.

Человек не собака, его в любую погоду гонят из дому дела или, сильнее того, желания. Возле стоянки такси топчутся, ежатся человеческие фигуры. Ждут, мокнут. Мимо с угрюмым рычанием проходят тяжелые грузовики к заводу или от завода, проезжают служебные пустые автобусы и «рафики», личные легковушки поднимают из луж веера брызг. Изредка частник-«извозчик» остановится, возьмет пассажира и умчится в темноту улицы Дзержинского или Мичурина.

Николай Зворыкин, не сбавляя скорости, наметанным глазом оценил четыре фигуры, обрисованные слабым светом из окон: баба с сумками, мужик с тросточкой, инвалидного вида, молодежная парочка. Все – дешевая клиентура. Езды ка рубль, оплата по счетчику, пятак сдачи ждать будут – этак и на план не наездишь. Зворыкин проехал мимо.

Светофор у перекрестка мигал одним желтым, путь был свободен, но Зворыкин остановился. Справа кинотеатр «Россия». Возле него пусто. Лишь под колоннами центрального входа резвится группка долговязых подростков, испуская крики, смехи, сигаретные дымы. На стоянке ждут кого-то два старых «Москвича». Зворыкин подумал, поозирался и выехал к стоянке, припарковался в сторонке от «Москвичей». Выключил фары, устроился поудобнее. Устал он, Коля Зворыкин. С шести утра за баранкой. Можно бы и в гараж. Но под сиденьем остались непроданными две бутылки «Русской», не везти же их обратно. Здесь, если подождать конца последнего сеанса, покупатели найдутся. Да и во всем микрорайоне известно, куда бежать, если ночью выпить приспичит.

Лучше бы промышлять у железнодорожного вокзала, там место бойкое. Но за бойким местом и милиция пуще приглядывает. Сегодня вечером Зворыкин привозил пассажира к электричке и сразу понял: шерстит бомбежников бригада ОБХСС. Самих оперативников не видать, они тоже парни ушлые. Нету и всегдашних водочных барыг, а уж они опасность чуют, есть у них в милиции кто-то свой. Не успел пассажир выйти из такси, как к Зворыкину двое подскочили: «Шеф, есть пузырь?» Пришлось помотать головой, хотя под сиденьем… Штраф – не велик расход, да мороки много: покатит милиция «телегу» в таксопарк, начальство вызовет на ковер «снимать стружку» за неосторожность – кому это надо? Зворыкин уже нарвался зимой, попутал его капитан Калитин из ОБХСС, чуть не перевели в слесаря на два месяца. Так что сегодня рванул Зворыкин от вокзала без калыма.

Возле «России» бомбить тоже не следовало. Ходит слух среди таксистов, мол, можно тут так вляпаться, что милиция покажется родной мамой. Зворыкин обычно бомбил на ходу, не искал клиентов, его сам клиент останавливал понятной каждому комбинацией растопыренных пальцев. Только иногда Коля с устатку парковался где-нибудь и ждал. Так случилось в начале марта здесь, у «России». Так же вот подрулил на стоянку, расслабился, глаза закрыл. Правая дверца вдруг настежь, мягкий баритон спросил:

– Друг, бутылочка имеется?

Наш, отечественный, продавец дефицита не склонен отвечать покупателю вот так сразу, он его поманежит, поглядит еще, стоит ли вообще тратить слово, и если это в магазине, то процедит сквозь зубы: «Все на витрине, ослеп, что ли», а коль барыжит из-под полы, тогда обязательно выдержит многозначительную паузу. Зворыкин приоткрыл один глаз, увидел коричневую болоньевую куртку, руку в черной кожаной перчатке. Помедлил, сколько посчитал нужным, и томно промолвил:

– Садись.

– Сядем, когда посадят. Есть или нету?

– Да есть, есть, садись.

Тут мягкий баритон бросил жесткие слова:

– Так вот, друг, чтобы не было, ты понял? В другом месте бомби, здесь чтоб тобой и не пахло. Пока добром предупреждаю. Еще увижу, не обижайся.

Дверца хлоп, и нету его. Коричневая спина мелькнула и исчезла за кузовом стоящей рядом «Нивы».

Коля Зворыкин и сам на слово хамовит, клиенту иной раз так скажет, как по уху смажет. Но тут не осмелился вдогон баритону и матьком запустить. Не то чтоб испугался, а так как-то. Шибко голос впечатляющий, что ли. Может, на понт берет, но, может, верно в таксопарке треплются, будто мафия город поделила, чужих бомбежников не допускает, чуть чего – морды бьют. Мордой своей Коля дорожил, обижался, когда говорили, что она у него «кирпича просит». Стал он объезжать «Россию» стороной, хоть и не признавался себе, что боится мафии.

– Извозчик!

Коля вздрогнул. И тут же обозлился: за стеклом гримасничали две жвачные рожи неизвестного пола, из-за них тянула шею, хихикала девчонка.

– Извозчик, вези нас в фирал… в филармонию!

Девчонка что-то шепнула одному.

– А, точно! Мисс желает в ночной бар.

Зворыкин сказал, куда бы мисс следовало пойти. В ответ юнец подскочил и, как Брюс Ли в видеофильме, но с русским матом, лягнул машину. Зворыкин распахнул дверцу, выскочил – всю шайку будто ветром сдуло, убежали с издевательским хохотом. Подрастает мразь, через год-другой сам от них побежишь. В сырой волглости расплывается мертвенный свет фонарей. Накатывает дрема. До конца сеанса еще с полчаса. Нет, минут двадцать осталось. Что-то плох сегодня «жор» – спрос на выпивку. «Жор» хорош, когда получку дают на заводе, на других крупных предприятиях. Или в мелких шарашках, где заработки хреновые, зато принимают на работу всякую пьянь. Но и в «жор», и в безденежную пору две бутылки загнать не проблема. Сейчас кто-нибудь прискачет: «Пузырек есть?»

– Э, таксер! Пузырек найдется?

Ну вот. К стеклу прильнула круглая рожа, мелкозубо щерится, то ли зарычать наладилась, то ли улыбнуться, а глаза шустрые.

– Чего надо?

– Пузырь надо.

– Четвертак гони.

– Ты чо! Везде по два червонца.

– Везде и покупай.

Рожа отлипла. Ну и ладно. Невезучий вечер, тоскливый. Погода, что ли, действует. Ничего уже не надо, домой охота, домой. Зворыкин тронул ключ зажигания.

– Э, таксер! Ладно, даю четвертак. При себе не хватает малость, отвези домой, там за дорогу и за бутылку сочтемся, лады?

Закачалось, как на весах: послать эту рожу к… и домой рвануть или загнать за двадцать пять рублей одну «Русскую» из двух оставшихся?

– Куда ехать?

– Улицу Учительскую знаешь? Ну и порядок.

Зворыкин еще и не кивнул, а уж круглорожий свистнул, обе задние дверцы раскрылись, влезли два парня и молодая женщина, справа же от таксиста шлепнулся сам редкозубый шустрик. В салоне «Волги» запахло спиртным.

– Айда, поехали.

Зворыкин таких не любил. Пассажир такси должен быть смирным, заискивающе-вежливым. Еще не любил, когда его называют «таксер». «Шеф» – другое дело. «Шеф» – звучит. И сейчас в душе поднималось все накопленное за день раздражение: высадить нахалюг к чертовой матери! Но, во-первых, попробуй высади, когда их трое, не считая девки. Во-вторых, чистой выручки пятнадцать рублей да хоть рублевка сверх счетчика. Ладно, перетерпим, завтра на других отыграемся.

Кончилась улица Дзержинского, поворот, улица Зерновая. Справа слепо промерцали витрины универмага с манекенами, в голубоватом свете дневных ламп похожими на восставшие трупы. Пассажиры на заднем сиденье молчали, а тот, который рядом, все заговаривал, хотя Зворыкин отвечать ему и не думал.

Изредка женщина подавала голос: «Да ладно тебе! Да отвали!» Зворыкин жал на акселератор. Отделаться поскорее и домой, домой.

– Э, таксер! На красный свет гонишь, ментов не боишься? Рисковый ты, гляжу.

Его какое дело. Сволочь, видать. Такие могут смыться, по счетчику не заплатив. Зря связался.

Проехали центр города, миновали серую коробку главпочтамта с освещенными дверями междугородной. Зворыкин, сокращая путь, дворами выехал на захолустную улицу Токарей, потянулись слева двухэтажные домики детских садов с павильончиками-теремками, справа – облупленные жилые трехэтажки довоенной постройки. Сейчас в переулок, там начало Учительской, и пусть вытряхаются. Сказать, что горючее на исходе…

– Э, стоп! Останови, таксер!

– Не доехали же.

– Тебе говорят, стоп!

– Пож-жал…

Мелькнула перед глазами, сдавила горло жесткая рука, в правый бок уперлось что-то острое…

– Тихо, понял? Жить хочешь, не рыпайся, понял? Э, веревку давай.

Колоть бок перестало, ноги под коленями туго стянула веревка. Трудно было дышать, сердце колотилось, страх обессилил облитое потом тело…

– Руки, руки давай! Э, кольцо? Золотое, а? Сымай. Сымай, не кобенься! То с пальцем обрежу. Сам? Валяй сам. У нас самообслуживание, гы-ы! Порядок, отпускай его, то задушишь. Э, вылазьте, расселись, как в кино. Н-ну, таксер, водка где? Под задницей у тебя? Не обмарал ее, гы-ы? Сколь загнал сёдня, сколь набомбил? Не хошь говорить? Гляди, я иначе спрошу.

– Тридцать рублей с чем-то… В кармане, в правом…

– Чо, за весь день тридцатка?

Сзади сказал угрюмый бас:

– Темнит, падла. Бардачок обшманай.

Круглорожий деловито обыскал карманы Зворыкина, пересчитал деньги. Обшарил вещевой ящик-бардачок. Сунул руку в кармашек на левой дверце – у Зворыкина сердце екнуло.

– Э, тут боле сотни! Нехорошо, таксер, обманывать, да-а… За такое поведение, знаешь?.. А ну вытряхайся.

Выволокли с водительского места, затолкали на заднее сиденье.

– Покемарь, покудова мы покатаемся. Не возражаешь? Чо молчишь?

– Катайтесь, пожалуйста.

– А-а, вежливый стал. Счас тебе шмареху подсадим, чтоб веселее было. Галька, садись с ним, приглядывать будешь. Э, ты тоже.

Зворыкин покорно съежился между женщиной и замухрышистым парнишкой, похожим на подростка. Круглолицый сел за руль, угрюмый рядом. «Волга» дернулась, вильнула в сторону, повело ее вбок, на штакетник детсадика. Грабитель выругался. Это ему помогло справиться с машиной. Толчками, рывками выехали на середину улицы. Зворыкин малость опомнился от первоначального испуга. Ясно, эта сволочь готовила захват машины заранее, вон и веревку припасли. Но ведь не убьют же, нет?! Даже и не били. Что им вообще-то надо? Водку? Деньги? Покататься? Эх, сейчас бы патруль ГАИ попался! Видно же, что за рулем балбес, машину водить не умеет. Впервые в жизни таксист Зворыкин мечтал о встрече с ГАИ. Но грабитель выбирал такие улицы, где и днем гаишников сроду не бывало.

Тонкая бельевая веревка больно врезалась под коленями. От «дамы» справа несло дешевым одеколоном, от замухрышистого слева – чесноком разило. Унизительная зависимость от настроения пьяных подонков терзала больнее веревки. Пугала мысль: вылакают две-то бутылки, что им в головы взбредет?

Выехали на прямую магистраль Краснознаменную. Водитель-грабитель гнал «Волгу» не жалея, ее бросало на ухабах, Зворыкина кидало то на замухрышку, то на женщину…

Вдруг машина тормознула со свинячьим визгом, ткнулся Зворыкин лицом в спинку переднего сиденья. Двигатель заглох, водитель завелся длинным матом:

– Ты чо………?! Жить надоело……….?!

– Шеф, бутылочка найдется? Не хватило, понимаешь…

– Хватил бы тебя по кумполу бампером, и душа вон! Чо лезешь под колеса?!

Зворыкин глянул на парнишку слева. Вытолкнуть его, вывалиться на дорогу, крикнуть…

– Бутылочку, понимаешь, – клянчил нетвердый голос.

Нет, с этим не спасешься, ханыга еще и поможет грабителям…

– Бутылку ему……?! Самим мало! – рявкнул круглорожий, захлопывая дверцу. Двигатель заурчал, прыгнула «Волга», понеслась. На ходу грабители закурили взятые из «бардачка» сигареты. Редкие, дорогие сигареты «Честерфилд», купленные у знакомого фарцовщика по двадцать пять рублей за пачку. Зворыкин сам их курил, только чтобы пофорсить перед знакомыми бабенками. Теперь все раскурят. Вон, даже их девка руку тянет:

– Гиря, а мне?

– На, не скули. А ты хошь, таксер? На, я не такой жлоб, как ты.

Грабитель Гиря крутил пачкой, щерился.

– Развяжите хоть руки, – противным голоском попросил Зворыкин. – Никуда ведь от вас не денусь.

– Это точно, – захихикал Гиря. – Мы сами тебя денем, понял? – Он сунул пачку в карман и дал газу.

Куда же их понесло? Семенихинский тракт, деревянные избы, окраина, скоро городская застройка кончится, и до самого поселка Семенихи – пустыри да перелески… Но раньше поселка, километрах в двух от городской черты, – кладбище…

– Слушайте, мужики! Деньги забрали, водку забрали, чего еще надо? Машину? Берите! Только если до часу ночи в гараж не вернусь…

– Сид-ди, сука!

– Сижу… Кабы вы не сели… – Тут же пожалел, что сказал: молчаливый грабитель обернулся и так поглядел, что по спутанным ногам до пят холодок… Кругом тут пустыри, ткнут ножом, сбросят подальше в овраг, в мусор… Лучше помалкивать.

На миг появилась надежда: сейчас пост ГАИ на выезде из города, остановят, освободят… Ах, с каким бы удовольствием Зворыкин двинул кулаком по круглой роже! Вот, сейчас, ну же, гаишники! Высокая будка поста с неосвещенными окнами проплыла слева. Конечно, им только и видно, что ночной таксист везет пассажиров в Семениху, Когда их не просят, они тут как тут, а когда надо, дремлют или анекдоты травят.

Перед самым кладбищем свернули влево. Зачем?! Кладбищенским проселком по весне, в непогодь, в ночь никакой водитель не рискнет пускаться, машину жалея. В добрую-то погоду таксисты высаживают пассажиров, приезжающих на родные могилки, у центрального входа. Из Гири шофер как из дерьма подшипник. Засадит машину в грязи… Машина – черт с ней, а вот зачем сюда приехали? Убивать?.. Нет, нет, убить могли сразу, нет! Пускай берут куртку, деньги, есть еще деньги в заначке, только пускай не убивают!

Женщина, всю дорогу молчавшая, спросила хрипловатым прокуренным голосом:

– Чо сюда приперлись? Помирать, что ли, собрались?

– Надо, не твое дело, – ответил Гиря. – Друга помянуть, допустим. Его менты пришили, тут где-то похоронен. Вы таксера караульте. Станет рыпаться, по морде, понятно? Таксер, стакан у тебя где? Стакана нету? Сука ты, понял? Ладно, из горла глотнем, не в первый раз.

Гиря и молчаливый пошлепали куда-то во мглу, где смутно виднелись кресты, железные пирамидки памятников. Через открытую переднюю дверцу в прокуренный салон вливался пахнущий гнилью влажный воздух. Женщина закашлялась, вылезла из машины. Парнишка тоже убрался из салона. Они стояли рядом, нахохленные, равнодушные и к могилам, и к пленнику. Так и будут стоять, как животные, если при них начнут мучить, убивать… Зворыкин сам всегда предпочитал не встревать, когда лично его не касалось, и вообще смыться втихую. Но здесь, на краю кладбища, да можно сказать, на краю могилы, тупое безразличие этих дебилов к его судьбе казалось таким подлым, мерзким! Он вертел кулаками, чтобы ослабить веревку, развязаться, убежать, пока не вернулись парни, бухие от выпитой бутылки. Ничего не получалось, веревка только натирала запястья.

Сколько времени так прошло, он не мог определить. Часы на панели «Волги» сломались давным-давно, часы с руки грабители сняли. Хотелось курить, Зворыкин крикнул об этом желании. Не ответили, будто не слышали. Тянулось время…

Дождик заморосил. Ни слова не говоря, женщина и парень влезли в салон. Дождик пригнал и поминальщиков с могилы убиенного друга. Сперва проверили, тут ли вторая бутылка, не вылакали ли «охранники». Гиря от водки стал еще разговорчивее, его кореш еще угрюмее.

– Э, таксер! Не подох еще со страху? В штанах не мокро? Во-от, сука, предупреждали тебя: у «России» не бомби. А? Предупреждали? Чо молчишь?

– Предупреждали.

– Дак какого ты … опять у «России» торчал? У, я бы вас, барыг, душил на месте, вы с трудящего человека последний рублевик тянете, падлы.

Вон оно что! Как не хотелось парковаться у «России», сердце чуяло – так нет, две бутылки последние подвели. Накрылись бутылки, сам чуть не накрылся. Но убивать не станут, нет.

– Айдате домой, спать же охота, – заныла женщина.

– Спи, вон с таксером в обнимку, гы-ы. Он к тебе не приставал? Ла-адно, таксер, живи пока. Ну, если еще за бомбежкой накроем, все, хана, понял? Нет, ты понял?

– Да понял, понял, – осмелел Зворыкин. – Хватит базарить, не кочевать же тут.

– Вот выкину тебя, привяжу к кресту, и ночуешь, падла, понял?

Но угрюмый сказал что-то, и Гиря сел на водительское место. Нажал стартер. «Волгу» опять дернуло, бросило влево, вправо, движок заглох, вновь завелся, поехали кое-как. Зворыкин уже не обращал внимания на тычки с двух сторон, когда валило машину то в ту, то в другую сторону. Под натужный рев двигателя, под ругань Гири выехали на Семенихинский тракт, повернули к городу. Он перевел дух: обошлось!

По мере того как страх отступал, накатывалась злость, жажда отплатить за унижение, какого в жизни не испытывал Зворыкин. Пост ГАИ при въезде в город ожидался уже не как спасение, а как справедливое возмездие подонкам. Но пост опять глянул пустыми темными стеклами и остался позади.

Вот и город. Миновали плотину пруда, кончились избяные порядки по обеим сторонам, начались многоэтажные кварталы. И тут «Волга», будто и у нее наступил нервный срыв от ночных кладбищенских переживаний, зафыркала, закашляла, стихла, прокатилась немного по инерции, стала. Гиря ругался, пинал акселератор, включал-выключал зажигание.

– Бензин кончился, – сказал ему Зворыкин злорадно.

– Без тебя вижу, – огрызнулся Гиря. – Э, вытряхивайтесь все. Дале пехом добежим. А ты посиди, подумай. Нет, ты понял?

– Развяжи руки, затекли совсем.

– Ничо, до утра и так сойдет. Чтоб не бомбил в другой раз. Аида!

– Погоди, – сказал угрюмый. Вытащил из-под сиденья ветошь, протер баранку, дверцы, ручки, даже чехлы сидений. Сунул тряпку в карман, захлопнул дверцы. Гиря прильнул к стеклу широкой рожей, ощерился, облаял на прощанье.

Четыре темные фигуры исчезли в ночи. Зворыкин выбрался из машины, заскакал, как стреноженный конь, к ближайшему дому. Припрыгал в подъезд, позвонил в одну, в другую квартиру. Его спрашивали: «Кто?» Он просил помочь, и за дверью намертво замолкали. Третья дверь приоткрылась на длину цепочки. Хозяин удостоверился, что пришелец один, еще и связан. Его приняли, распутали. Хозяин в пижаме и его жена в халате проклинали расплодившихся бандитов, бездельную милицию и ко всему сволочей бомбежников, торгующих водкой. Это из-за них алкаши грабят честных шоферов. В порыве гнева и жажды мести Зворыкин позвонил в милицию, заявил о грабеже. Минут через сорок приехали из райотдела, усадили потерпевшего, увели на буксире «Волгу».

В дальнейшем Зворыкин жалел, что сгоряча связался с милицией, недолюбливал он блюстителей порядка. Надо бы промолчать, черт с ними, с грабителями. Каждый ловчит по-своему, время теперь такое. Да и не обнаружили придурки-грабители тайничка, где хранил он водочную выручку за неделю, благо ездил на этой машине один, сменщик в отпуске.