"Год белой кометы" - читать интересную книгу автора (Романенко Владимир)

6

О самой главной новости дня — обнаруженной комете, Володе Гармашу хотелось рассказать кому-нибудь побыстрее. Утренний поселок был пуст, самый близкий приятель — Саша Малахов был в командировке, а жена ушла на работу. Выходить из квартиры не хотелось. Володя поставил на плиту чайник, не торопясь зажег газ. Он присел на табуретку возле кухонного столика и задумался. Все-таки его долгий и извилистый путь сюда, поближе к звездам, был проделан не зря и, как теперь ему представлялось, имел вполне определенный смысл и значение. Ему живо вспомнился выпускной вечер в школе в маленьком прибалтийском городке, веселый и суматошный. Потом долгое, до самого рассвета, гуляние по берегу Немана всем классом. Когда были перепеты все песни, когда усталость уже не позволяла танцевать на пустынном ночном асфальте, они сели на большой скамейке под старыми липами на городской площади и стали делиться своими планами на ближайшее время.

Шел 1966 год, космическая эпоха еще только набирала скорость, и тогда очень многие выпускники школ хотели продолжить учебу в технических ВУЗах, так или иначе связанных с космосом. Решались на это далеко не все, но Володя решился. Понимая, что в летное училище ему наверняка пройти не удастся, он решил попытать счастья в оптико-механическом институте. Тогда, на скамейке под липами, Володя с жаром спорил с одноклассником Сережкой Стрижевским:

— Ну почему обязательно летать? Есть еще астрономия, ее сложнейшая техника…! Представь себе — над нами миллионы звезд, а большинство людей ходит под ними и даже не знает их названий! Ну, куда ты долетишь на ракете? Ну на миллион километров, ну на два, а астрономия проникает в пространство на тысячи, миллионы световых лет…

— Ты просто начитался фантастики, — спокойно возражал ему более практичный Сережка, — профессия должна быть надежной и необходимой везде и каждый день. Лично я пойду в автодорожный. А романтики в твоей астрономии наверняка куда меньше, чем ты себе вообразил — там тоже есть свои будни.

Сейчас Володя уже знал, что Сережка отчасти оказался прав. Но только отчасти. Такая ночь, как прошедшая заставляет начисто забывать о любых прошлых шероховатостях, сложностях бытия и познания.

…Первые сложности познания мира молодой Гармаш испытал еще в институте. Поскольку общая астрономия у оптиков шла факультативно и не с первого курса, Володя решил начать изучать предмет самостоятельно. Он купил в книжном магазине школьный атлас, где были обозначены все созвездия и самые яркие звезды, а также их названия, и решил для начала отыскать все это на реальном небе. Сразу же оказалось, что яркое уличное освещение сильно мешает наблюдениям, поэтому пришлось искать относительно близкое к общежитию место, затененное от городских фонарей. Парк недалеко от кинотеатра «Великан» не подходил — там было достаточно темно, но мешали высокие тополя. Вскоре Володя обнаружил, что площадка на Сытном рынке, огороженная со всех сторон ларьками и палатками, вполне годится для его «наблюдений». Вооружившись фонариком и атласом он отправился туда в первый же свободный вечер, когда небо было безоблачным, что в зимнем Ленинграде бывало не столь уж часто.

Пристроившись в тени одного из рыночных ларьков, он светил фонариком на страницу атласа, потом, погасив свет отыскивал на небе нужную конфигурацию звезд. Занятие это оказалось не столь уж простым, потребовало времени и, когда вконец замерзнув, он собирался уходить, чья-то крепкая рука схватила его за плечо, а потом в спину уперлось что-то твердое.

— Поймался, воришка! Я за тобой уже полчаса слежу, видел, как ты с фонариком в замке ковырялся! Пойдешь со мной в участок!

Пытаться бежать было бессмысленно. Первый испуг прошел быстро и Володя, уныло склонив голову, поплелся впереди сторожа, который сопровождал его с двустволкой наперевес. Редкие прохожие отходили на край тротуара, почтительно уступая дорогу столь выразительной процессии. Хороший вечер был явно испорчен…

… - Ну кого ты привел, Арефьевич, сам посмотри!? — энергично показывая на Володю громко отчитывал сторожа пожилой лейтенант, — Ты бы хоть спросил, что он там делает! Говоришь, в замке ковырялся! Фонариком светил! А это что? — лейтенант подвинул на столе атлас неба.

— Ды кто йих знает? Ходють, лазють… посля мне отвечать…

А може в него там план какой?.. — мямлил сторож опустив глаза.

— План… Тоже мне, нашел громилу, — кивнул лейтенант в сторону Гармаша, — в чем только душа держится… Вот пока ты здесь топчешься, там, на рынке у тебя точно уже что-то стянули! Ну, в общем, давай, иди на службу, Арефьевич. И протокол я составлять не буду, не о чем.

Рыночный сторож Арефьевич, переступив с ноги на ногу, нехотя вышел за дверь. Милиционер перевел взгляд на Володю.

— Тоже хорош… Нашел, где астрономией заниматься — ночью на рынке…, - он коротко усмехнулся в седые усы. — Ну и перепугал ты старика, ей-богу…Да…А я вот, сколько живу, ни одной звезды на небе не знаю, только ковш Медведицы и могу найти. У нас в деревне под Псковым, правда, его Телегой называют. Ну, ступай, да выбирай в следующий раз место для занятий поудобнее…

…Чайник весело засвистел, Володя налил в большую чашку заварку и, неторопливо прихлебывая чай, стал размышлять о том, что для каждого человека линия судьбы, возможно, как-то предопределена заранее, запрограммирована, что ли?.. Ведь и в его жизни были десятки случайностей и событий, которые могли повернуть эту самую судьбу совсем в другую сторону, и дорога на Астростанцию пролегла тоже отнюдь не по прямой…

Сразу после защиты дипломного проекта Гармаш попал по распределению совсем не туда, куда ему это представлялось наиболее вероятным — в Армию. В начале семидесятых годов окончившие военные кафедры молодые выпускники нередко служили офицерами в течение двух лет, эта же участь не минула и Володю. Вернулся он возмужавшим и заметно окрепшим, к великой радости отца и матери, которые вполне обоснованно беспокоились о нем все эти два года — Володя был отнюдь не атлетического вида, никогда не увлекался спортом, что наверняка могло осложнить пребывание на службе. В армии, однако, все сложилось благополучно — возможно, детство и юность в армейской среде позволили быстро привыкнуть к военному распорядку и быту.

Однако, после Армии жизнь Володи как-то не складывалась. В большом промышленном городе, куда после выхода в отставку отца переехала его семья, казалось, было достаточно возможностей и для дальнейшего образования, и для профессионального роста, но Володю не влекло по-настоящему ни одно дело. За неполные три года он успел сменить несколько мест работы, и каждый раз, когда устраивался снова, у него не было ощущения, что это — именно то, чему можно посвятить себя до конца.

К тому времени у него уже появилась семья. Миловидная синеглазая красавица, которую он случайно встретил в поликлинике, где работала Володина мать, совершенно для него неожиданно согласилась стать его женой, а через год подарила ему замечательную забавную девочку. И все-таки сознание того, что он делает что-то не свое, не давало Володе ощутить полноту и вкус жизни, быть по-настоящему счастливым.

Однажды его вызвали в профком НИИ, в котором он работал в последние месяцы конструктором, и предложили «горящую» путевку на один из горных курортов. Путевка была бесплатная, и Володины домашние дружно решили, что ехать надо, что не смотря на то, что на дворе был уже конец ноября, минеральная вода в тамошних источниках по-прежнему горячая, а без летних развлечений можно и обойтись. Володя поехал без особого удовольствия, скорее лишь в силу своего уступчивого характера.

Группу, в которую он попал, довольно часто возили на экскурсии, и, когда было объявлено, что должна состояться поездка на Астростанцию, Володю вдруг охватило странное и сильное волнение. Он почти не спал в ночь перед этой поездкой, к автобусу вышел раньше всех, экскурсовода в дороге почти не слушал, а все смотрел и смотрел в окно, может быть, в ожидании увидеть наконец воплощение своей давней детской, а потом и юношеской мечты.

Экскурсию к телескопу проводил совсем молодой инженер, высокий и широкоплечий, с копной густых пшеничного цвета волос. Володя, как зачарованный, слушал его плавный и уверенный рассказ, хотя многое из того, о чем шла речь, он уже знал. Он молитвенно глядел на телескоп, не в силах отвести глаз от этого великолепного воплощения мысли и технического совершенства, замечательного сочетания оптики, механики и электроники, и вдруг отчетливо понял, что именно сюда его тянуло всю жизнь, именно этоего место, и еще понял, что с этого дня он не сможет жить и работать больше нигде…

Когда экскурсия закончилась и вся группа двинулась к вы- ходу, Гармаш подошел к экскурсоводу:

— Извините, пожалуйста, я хотел бы с вами поговорить. Это возможно сейчас?

— Если не слишком долго. Хотя долго и так не получится — вы сейчас будете уезжать.

— Дело в том, что я вовсе не собираюсь никуда уезжать. И вообще вся эта курортная жизнь — сплошное недоразумение, по крайней мере для меня.

— Так в чем суть дела?

— Суть в том, что я наконец увидел то, чего хотел всю жизнь. Не буду слишком многословен — астрономия была моей «болезнью» с детства и я хочу у вас работать…

— Та-а-к…, - экскурсовод внимательно посмотрел на Володю и добавил: — Это интересно, если вы действительно располагаете временем, давайте поговорим. Добираться-то назад как будете?

— Это совсем неважно, как-нибудь доберусь, я вообще хотел бы побыть здесь еще пару дней, если это, конечно, возможно.

Они спустились по лестнице из подкупольного зала, где стоял телескоп, и вошли в небольшую комнату.

— Садитесь, пожалуйста, но прежде давайте знакомиться. Малахов, Александр Малахов, — он протянул руку Володе и тот крепко и радостно пожал ее, ощутив твердую мозолистую ладонь.

— Владимир Гармаш.

— Вы расскажите о себе поподробнее — где учились, где работали и почему решили проситься к нам. Вообще-то люди к нам идут, но очень разные. И мотивы у них тоже разные. Я только хотел предупредить вас сразу — я не астроном, я — инженер, начальник участка электроники. Здесь у нас вообще астрономов — считанные единицы, в основном они работают в городе, в Институте астрофизики.

Володя охотно рассказал Малахову о себе, о том, как увлекся звездами, где учился и почему хотел бы остаться на Астростанции.

— Знаете, — закончил он, — если нет возможности начать работу сейчас, я подожду столько, сколько будет нужно. Впрочем, я готов остаться даже дворником.

— Ну, зачем же дворником…У нас сейчас освободилась вакансия дежурного инженера. Электронику в институте изучали?

— Вполне подробно.

— Ну и замечательно. Вы знаете, я сейчас попытаюсь устроить вас в гостиницу, а вы спускайтесь по тропке в поселок — здесь всего час ходьбы. Я переговорю с моим начальником и завтра сообщу вам результат.

Когда Гармаш вышел из башни, вся курортная компания уже сидела в автобусе. Водитель дал пронзительный сигнал, потом, высунув голову в приоткрытое окно, и крикнул:

— Ну сколько можно! Только вас ждем!

— Езжайте, я не еду!

Я остаюсь.

Насовсем.

…Самостоятельные ночные вахты с телескопом началась для Гармаша только через месяц после его окончательного переезда на Астростанцию. И хотя он довольно быстро освоил новое для себя дело, настоящей уверенности в работе не было еще долго. Часто снились тревожные сны, в которых происходили различные аварии и поломки, в том числе и такие, которые в реальности были просто невозможны. Иногда казалось, что гигантская труба телескопа падает прямо на него, что быстро вращающийся купол башни, ломая ограничители, сходит с направляющих и падает, скатываясь куда-то в балку… Снилось, что он долго не может отыскать неисправность в системе управления, и драгоценное наблюдательное время тратится зря… Но в то же время каждые новые сутки работы добавляли что-то новое в его знания, поднимали его над бытовой суетой, наполняли жизнь тем смыслом, который он так давно и трудно искал для себя. Это все же были радостные дни и ночи, которые останутся с ним уже на всю жизнь. И вот теперь — открытие кометы: событие, к которому он по праву чувствовал свою причастность. Володе всегда казалось, что главная часть человеческой истории — это история науки. Теперь эта история творилась на его глазах и, в какой-то мере, его руками… Нет, это кресло дежурного инженера телескопа было для него не случайностью, а целью жизни, и пусть друг Стрижевский по-житейски прав, его правда — это еще не правда всей жизни. Есть еще правда мечты, без которой любая жизнь лишена всяческого смысла. Теперь он, Володя Гармаш, это знает, знает точно и наверняка!