"Год Мамонта (фрагмент)" - читать интересную книгу автора (Романовский Владимир)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ТУРИЗМ В ТРОЕЦАРСТВИИ

Здание Рядилища, построенное по проекту Зодчего Гора, выбивалось из окружающего ансамбля. Стояло оно на небольшой площади. Непомерно большой фасад, втрое выше и в четверо шире соседних домов, был украшен статуями из черного мрамора, изображавшими политиков и полководцев, считавшихся в Ниверии великими, а также некоторых политических философов прошлого, тоже считавшихся великими. Кровля здания была изначально черепичная. На жестяную ее поменяли совсем недавно. По задумке Зодчего Гора, дома вокруг должны были быть либо перестроены, либо снесены, но воспротивились владельцы домов, а Гора как раз выслали в Колонию Бронти, и ансамбль остался незавершенным. Изящные чугунные фонари по периметру площади должны были по задумке подчеркивать стройность и симметричность здания, но зажигать их все каждый вечер было делом трудоемким и накладным, и фонарщики, ругаясь страшными словами, зажигали каждый третий, начиная с восточного угла, и, дойдя до середины площади, бросали это дело, устав волочить лестницу. Поэтому по вечерам, вместо того, чтобы олицетворять свет просвещения, цивилизации, и справедливости, здание Рядилища, тускло освещенное с одной стороны и совсем не освещенное с другой, напоминало то ли мрачный замок какого-нибудь угрюмого провинциального самодура, то ли тюрьму.

Но днем все выглядело очень даже ничего.

Одна за другой перед главным входом останавливались кареты членов Рядилища. Фалкон и Хок прибыли верхом.

В главном зале какой-то из ораторов оппозиции выдал на гора пламенную речь о невозможности дальнейшего мирного существования, призывая тут же переизбрать главу Рядилища и вообще всю верхушку управления.

— Мы не потерпим самоуправства! — гремел он. — Мы здесь не для того, чтобы удовлетворять амбиции некоторых лиц, мы избраны народом, потому что народ нам доверяет, и наш долг состоит в том, чтобы…

И так далее. Временами речь прерывалась овацией. Они уже не ждали Великого Князя с его официозными банальностями. Им вдруг стало интересно. В Рядилище редко бывает интересно.

Фалкон, скромно устроившийся в одном из верхних рядов амфитеатра, был совершенно спокоен на вид. Но положение было опасное. Если так дальше пойдет, послезавтра он потеряет свой пост. Можно, конечно, совершить переворот, но на его подготовку уйдут месяцы, а тем временем всякое может произойти. На организацию нападения артанцев уйдут как минимум две недели, а о славах и говорить нечего, пока до них доедешь, пока они доедут сюда, да и вообще зима на носу, а зимой славы расторопностью не славятся. А Великий Князь, похоже, вышел из под контроля.

Оратор сошел с подиума под гром аплодисментов. Следующий оратор незаметно, но очень быстро, занял его место. Зал вдруг притих. Вид у оратора был очень странный. Стоял он как-то боком, клонясь влево, а в правой руке держал глиняную бутыль. Рукава охотничьей куртки были закатаны до локтя. Фалкон не поверил своим глазам.

— Приветствую вас всех, — сказал Зигвард слегка заплетающимся языком. — Очень рад вас всех тут видеть, очень. Какие вы все толстые и приятные, и лица у вас у всех добрые. — Он отхлебнул из бутыли, и его качнуло вправо. Но он выправился, поймал баланс, и удержался на подиуме. — У меня тут есть кой-чего, эта… вам… эта… сообщить. Счас я вам это сообщу, и будете вы все сообщенные и просветленные. Я тут думал, думал… чего-то там…

В зале перешептывались. Глаза округлялись, недоуменные улыбки расходились вверх по рядам от подиума ровной волной.

— Надо бы мне, эта… отказаться от престола, — сказал Зигвард и глубоко и сильно задумался, вероятно, вспоминая всю свою жизнь в качестве правителя. — И я от него откажусь! — сказал он грозно и непреклонно. — Откажусь, и все тут. Вот прямо сегодня вечером. Перед сном. Но до этого, пока я все еще Великий Князь… чтоб вам, дармоедам, всем пусто было… да… пока я Князь Великий и величавый, справедливость вершащий и разных там всяких недовольных наказывающий законодательно… то… имею я, стало быть, неоспоримое свое право… именно право… а право, замечу вам, сильнее долга… ежели раньше не знали, знайте… так вот. Имею я право… эта… делать, чего хочу и когда хочу. Нет, не то. Это само собой. Но было что-то конкретное, явное, чего я хотел сегодня сделать, и на что имею полное право. Что же это такое было, птица и камень? Так, счас… Подождите…

Он еще раз отхлебнул из бутылки. В зале загудели и зашевелились.

— А ну молчать! — рявкнул Зигвард. — С вами ваш повелитель разговаривает! Не простолюдин какой-нибудь, не мещанин презренный… да… Ага, вот! Вспомнил. Я все вспомнил! Счас скажу. Ну-с, так… В общем, распускаю я ваше заведение. Распускаю Рядилище. Пусть будут новые выборы. Зажрались вы все и заволосели. Хватит. Вон отсюда. Идите себе распущенные по домам, нечего у государства кровь пить да на шее сидеть… у государства… да… толку от вас никакого, окромя вреда.

Он еще раз хлебнул и выронил бутыль. Бутыль разбилась при абсолютной тишине зала.

— Ну и вот, — сказал Зигвард. — Все. Чего расселись? А ну, кыш отседова по домам! Как пиявки впились в свои места, бездельники. Идите, идите. Ибо такова есть моя великокняжеская воля. Кыш!

Он махнул рукой, будто отпугивая голубей от ведра с овсом. Слезая с подиума, он зацепился ногой за ступеньку и упал, но поднялся быстро и, шатаясь, вышел в боковой ход. Дверь, снабженная хорошо смазанной пружиной, беззвучно закрылась за ним.

Дальше предстояло в кратчайший срок попасть домой. Князь скатился с лестницы (он был совершенно трезв), пробежал по уклонному коридору, ведущему в столовую Рядилища, спустился по еще одной лестнице, проскочил в банкетную залу и бросился к четвертому справа эркеру. Выбив ногой раму и стекло, он перелез через подоконник, повис на руках, и упал на желтеющий газон. Перебежав улицу, он нырнул в один из темных переулков и стал пробираться ко дворцу прямым путем. Во дворец он проник с брошенного черного хода, где он давеча проверил исправность двери. Поднявшись к себе на второй этаж, он весьма удивил дворецкого.

— Господин мой… — сказал дворецкий.

— Отвяжись, — сказал князь пьяно.

Он запер дверь в гостиную и ринулся в спальню. Он надел новые, прочные штаны, свежую длинную рубашку, кожаные сапоги, и кожаную же куртку. В голенище правого сапога он сунул кинжал. Пристегнул четыре кошелька, набитые золотыми монетами, к поясу. Несколько ценных свитков сунул в левый карман штанов. И стал ждать.

Он не ошибся. Он очень хотел ошибиться, но он не ошибся. Всего через полчаса в передней раздались твердые шаги и Зигвард услышал хрипловатый голос Хока. Дворецкий что-то ответил. Хок переспросил.

* * *

Двое пришедших с Хоком заняли позиции — один у входной двери, другой у окна.

— Он у себя? — спросил Хок.

— Да. Он не будет сопротивляться, он очень пьян.

— Чего он не будет?

— Сопротивляться.

— Дурак.

Хок постучал в дверь княжеских апартаментов.

— Князь! Срочное послание от Фалкона! Чрезвычайно срочное! Нападение артанцев на западе!

Ему никто не ответил. Хок отступил на шаг и ударом ноги выбил засов. Дверь распахнулась. Хок зашел внутрь и прикрыл дверь. В апартаментах было тихо. Хок вытащил кинжал и стал методично обходить комнаты. В спальне он открыл потайную дверь и заглянул вниз. Нет. Порошок, рассыпанный на третьей и четвертой ступеньке лестницы, не был потревожен. Хок вышел в гостиную. В кабинет. В столовую. Ему не понравился вид второго окна. Он подошел вплотную, открыл окно и глянул вниз, и тут же выпрямился. Эхо от ударов подков о мостовую было отчетливо слышно в проулке, и удары удалялись. Это не могло быть случайностью. Великий Князь Зигвард бежал.

Дворецкого уже успели задушить и затолкать в мешок. Это не имело никакого значения. Было два выхода — либо бежать самому, либо идти теперь к Фалкону и рассказать все как есть. Несколько мгновений Хок колебался. И выбрал второе. Он нужен Фалкону. Ему нечего бояться.

* * *

Стол в кабинете Фалкона был завален бумагами. Комод просматривал список за списком, сортируя членов Рядилища по чину и степени влияния, деля оппозиционеров на популярных, опасных, и популярно опасных. Фалкон размышлял над списками лояльных и ждал вестей от Хока.

Вошедший дворецкий не успел ничего сказать. Хок, мрачный, с бегающими глазами, отстранил его правой рукой. Левая лежала на рукояти меча. По одному виду верного соратника Фалкон понял все.

— Садитесь, Хок, — сказал он. — Не нервничайте. Все к лучшему.

Хок сел в кресло напротив Комода и стал смотреть в одну точку. Комод поднял глаза на Хока, криво улыбнулся, и снова занялся разбором списков.

— Завтра мы объявим Первого Наследника Великим Князем, — сказал Фалкон. — Ведь объявим?

Комод и Хок одновременно кивнули. Фалкон прошел за спиной Хока, и холодная волна побежала по спине соратника. Вдоль позвоночника выступил липкий противный пот.

— Он отрекся от престола. Это все слышали. Что с ним будет дальше не наше дело. Все к лучшему.

— Мне следовало быть расторопнее, — сказал Хок, надеясь, что Фалкон скажет что-то вроде — Да, но… или — Нет, вы сделали все, что могли.

Но Фалкон промолчал.

— Что же теперь делать? — спросил Комод, наивно округляя глаза.

— Ничего, — сказал Фалкон. — Все к лучшему. Припрячем списки до поры, до времени. Мы не готовы к решительным действиям, и не были готовы вчера. Начинать нужно с малого. Обвинение в убийстве Великого Князя и раскрытие заговора было бы с нашей стороны большим риском в данный момент. Но, господа, у нас теперь нет пути назад. Ни у меня. Ни у вас, Комод. Ни у вас, Хок. Либо мы продолжаем начатое. Либо…

Он безучастно посмотрел на Хока. В этой безучастности было столько многозначительности, что Хок не выдержал.

— Я сделал все, что мог, — сказал он. — Его не было в апартаментах. Я допросил княгиню…

— Стойте, стойте. Вы допросили княгиню?

— Да. Это не принесло…

— Комод, прошу вас, оставьте нас наедине на несколько минут.

Не удивляясь, Комод встал и вышел из кабинета. Как только дверь за ним закрылась, Фалкон рванул на себя кресло, установил его вплотную к креслу Хока, и сел рядом, уставившись бешеными зелеными глазами Хоку в профиль.

— Вы допросили княгиню.

Хок боялся повернуть голову или даже скосить глаза. — Да, — сказал он. — У меня не…

— Слушайте меня внимательно, Хок. Слушайте очень внимательно, ибо от этого зависят ваше благополучие и ваша жизнь. При первой возможности вы извинитесь… нижайше извинитесь… перед княгиней. И больше никогда, вообще никогда, не обратитесь к ней первым. Княгиня неприкосновенна. Более того, вы лично отвечаете, с этого момента, за каждый волос на ее голове. Если кто-то окинет ее недобрым взглядом, убейте этого человека. Если, выходя из кареты, она подвернет ногу, вы понесете личную ответственность. И лучше бы вам в этом случае покончить с собой, ибо то, что ждет вас, не приснится даже видавшим виды палачам.

— Простите меня, Фалкон, — пробормотал Хок. — Я не знал.

— Прощаю. Не переживайте. Я вам очень доверяю. Во всех наших делах все ваши действия — на ваше усмотрение. Вы умеете принимать самостоятельные решения, и вы их принимаете, чему я очень рад. Я считаю честью для себя иметь дело с таким человеком как вы. Есть только одно исключение, и вы о нем будете помнить, всегда. Я доволен вами. Зигвард сбежал — и черт с ним. Придет время, и мы его найдем и предадим суду, если будет нужно. Пока что, прошу вас, не тратьте силы на поиски. Я поручаю вам очень важное дело.

— Какое? — спросил Хок, просветляясь.

— Оппозиция существует не только в Рядилище. Она существует также в народе, и даже среди аристократии. Плохо то, что оппозиция эта стихийна. У нее нет настоящего лидера. Его обязательно нужно создать, в кратчайшие сроки, и чтобы он служил нам. Есть у вас на примете кто-нибудь?

Хок подумал.

— Есть несколько человек.

— Выбирайте сами. Я полностью доверяю вам. Если понадобятся деньги, не стесняйтесь и не торгуйтесь. Мы заплатим столько, сколько он запросит. Все, можете идти. Приходите завтра к завтраку. Мы позавтракаем вместе и обсудим кандидата.

Хок встал. Он был почти счастлив. Чувство облегчения пьянило.

— Комода позвать? — спросил он.

Великий человек, подумал Хок. Великий и справедливый. Что мы без него.

— Комод, я полагаю, уже сидит в заведении, и гусь уже на вертеле, — Фалкон усмехнулся. — У всякого свои слабости.

Хок вышел. Фалкон сел к столу и снова взял в руки список лояльных членов Рядилища. Обмакнув гусиное перо в мраморную чернильницу, он подчеркнул третье сверху имя. За окном мелькнула какая-то тень. Подозрительный по натуре, Фалкон встал и подошел к окну.

Окно было на втором этаже. Птица пролетела, подумал Фалкон. На всякий случай, он открыл окно и посмотрел на улицу — направо, налево, вниз. Никого. Ну и ладно.

* * *

Зигвард держался за выступы и щели в стене пальцами, ногами, чуть ли не зубами. Наконец Фалкон прикрыл окно. Зигвард передвинулся к горголе, взялся за ее нижнюю зубастую челюсть, нащупал ногой щель в стене, и разом скользнул на несколько футов вниз, после чего он просто прыгнул на землю, стараясь приземлиться мягко. Совсем мягко не получилось. Припадая слегка на подвернутую ногу и стараясь не завыть от боли, Зигвард добежал до угла, повернул, отвязал коня, и только после этого разжал зубы. Спрятав кинжал обратно в голенище сапога, он вскочил в седло. Были ранние сумерки. Дневные толпы разошлись, а вечерние еще не собрались, на улицах не было людно. Зигвард пролетел Кружевной Мост, повернул, проехал вдоль набережной, и вскоре был у Северных Ворот. Караул только что сменился. Весть об отречении еще не распространилась по городу, и Великого Князя узнали и поприветствовали. Галопом он вылетел из города и не замедляя хода направился по кронинской дороге на север. Миновав предместья, он перешел сперва на рысь, а потом на шаг, давая коню отдохнуть.

Стало заметно холоднее. Сумерки сгущались. Скоро редкий лес по обеим сторонам дороги станет непроглядным. До ближайшего селения, где Зигвард намеревался заночевать, пятнадцать верст.

На левой обочине кто-то сидел, обхватив колени руками. Какой-то человек. Зигварду не было до него никакого дела, и он проехал мимо. Через две сотни шагов он вдруг сообразил, что сидящий у обочины человек одет вовсе не по погоде, слишком легко. А кругом ни людей, ни домов. Зигвард остановил коня и повернул обратно.

Сидящий оказался мальчиком лет девяти или десяти. Зигвард спешился.

— Ты что тут делаешь?

Мальчик не ответил. Он дрожал от холода. Зигвард тронул его за плечо. Мальчик попытался отодвинутся, но не смог. Совсем замерз сопляк, подумал Зигвард.

— Ты все-таки ответь. А? Как это тебя сюда занесло?

— Не пойду я обратно.

— Тебя никто и не заставляет.

— Ты… кто… такой? — спросил мальчик, стуча зубами от холода.

— Я взрослый дядя, очень умный и добрый, — ответил Зигвард. — Благосклонно отношусь к детям и никогда их не обижаю. Вот что мы с тобой сейчас сделаем — мы тебя завернем в шаль.

Зигвард вытащил из походного мешка, привязанного к седлу, грубой отделки шерстяную шаль, и, присев на корточки, укутал в нее мальчишку. Тот поежился и отвернулся.

— Так теплее? — спросил Зигвард.

— Холодно. А теперь чего? — спросил мальчишка.

— Теперь ты мне скажешь, где твой дом, и я тебя, так и быть, туда подвезу.

— Нет у меня никакого дома, — сказал мальчик. — Там, где я жил, все кругом — нестоящие люди, противные и трусливые.

— Даже мама с папой?

— Не знаю я, где мама с папой. Мне нужен колдун. Он где-то здесь живет, в этих местах.

— Зачем тебе колдун?

— Я его обману и отберу у него все золото. Куплю себе коня и поеду искать приключений.

— Не дури, — сказал Зигвард. — С коня ты свалишься, шишку набьешь. Вот и все приключения. Как тебя зовут?

— Никак меня не зовут.

— Вообще никак? А если кому-то что-то от тебя нужно?

— Там, где я жил, меня звали эй-ты.

— А где ты жил?

— В доме одного гада. Главы какого-то.

Что-то знакомое. Зигвард пытался припомнить какие-то детали. Артанские князья… дети прислуги…

— Позволь, не главы ли Рядилища, часом?

Мальчишка молчал. Зигвард припоминал разговоры с Фалконом годичной давности.

— Волчонок! — вспомнил Зигвард. — Ты — Волчонок, да?

— Я похож на волчонка? — спросил мальчишка саркастически и задрожал. — У меня острые зубы и четыре ноги, да? И шерсть. Сволочи вы все.

Сейчас заплачет, подумал Зигвард. Птица и камень, что же делать? Ну, не бросать же его здесь.

— Так, ладно, — сказал он. — Дай-ка я тебя подсажу на коня. Доедем до… не помню, как деревня называется… там видно будет.

В селении у местного кузнеца нашлась свободная каморка, но не нашлось сдачи с золотой монеты. Пошли на компромисс — кузнец взял себе золотую монету, но уступил свое спальное помещение Зигварду и мальчишке, а сам пошел спать в каморку, оставив гостям кувшин с дрянным пивом и хлеб.

Волчонок поел хлеба и уснул. Зигвард подхватил его в тот момент, когда он начал заваливаться на бок, перенес на кровать, укрыл все той же шалью, а сам устроился на полу перед дверью, держа в кулаке кинжал.

Ночью на улице раздавались голоса. Где-то дрались, какая-то женщина трагически взывала к справедливости в течении получаса и, скорее всего, так справедливости и не получила. Перед рассветом по единственной улице селения с грохотом прокатилась карета. Потом та же карета с грохотом прокатилась в обратном направлении. Оптимистически запели птицы.

Наутро они позавтракали все тем же хлебом.

— Не знаю я, что с тобой делать, — сказал Зигвард.

— Только обратно не отвозите.

— Обратно я не могу, если бы и хотел — нельзя. Я, парень, такой же беглец, как ты.

— Били вас сильно?

— Не очень. Но все равно неприятно. В общем, я направляюсь кое-куда, и могу взять тебя с собой. Это…

Он уже начал было рассказывать про Колонию Бронти, но вовремя спохватился. Мальчишка может потеряться в пути, может отстать, может уйти сам и вернуться в Астафию, а жителям совершенно не нужно знать, куда именно направляется их бывший повелитель. Впрочем, мальчишка не знает, кто он такой. Но мало ли что.

— В общем, хорошее место, гостеприимное. Я тебя там кому-нибудь в подмастерья определю, если хочешь. Будешь ты кузнец, или портной, или еще чего-нибудь.

— Я буду искать приключений, — сказал Волчонок непримиримым тоном. — Мне обязательно нужно убить дракона.

— Безусловно, но не вдруг же. Вдруг нельзя. Сперва надо чему-нибудь выучиться и подрасти чуток. Дракона убить — дело хорошее, но в твоем случае не очень безопасное. Ты его будешь убивать, а он тебя не заметит, да еще наступит ненароком.

* * *

Сожженный Кронин отстраивался нехотя. Восстановление города обсуждалось в Рядилище несколько месяцев. Половину затрат планировали оплатить из государственной казны. Несколько ушлых подрядчиков получили разрешения и средства и скрылись в неизвестном направлении. Еще несколько начали строить дома и мостить улицы, но дело двигалось медленно, с большими задержками. На северо-западе города одиноко и величественно высился уцелевший при пожаре храм, построенный по проекту Зодчего Гора. Храм отремонтировали на средства какого-то богатого человека, пожелавшего остаться неизвестным. Новые же здания строили по новым проектам, и выглядели они, подумал Зигвард, уродливо и глупо, а спланированы были абсурдно. Например, декоративный ров вокруг нового Купеческого Собрания, с мраморными ступеньками, ведущими вниз к основанию, где человек оказывался невидим с улицы, без сомнения будет использован ночью как альтернатива публичному туалету. Очевидно, идеи и мысли зодчих были настолько возвышенны, что думать о примитивных глупостях, вроде повседневной городской жизни, было ниже их достоинства.

От здания Кронинского Университета, в котором некогда учился Зигвард, осталась только южная стена и три колонны. Вокруг успели почистить и посадить какие-то деревья. Очевидно, здесь собирались разбить парк. Новый Университет строился на противоположной стороне города и выглядел некрасиво, слишком громоздко и плоско.

Зигвард с удивлением обнаружил, что особняк его дяди сохранился полностью. Внутри шумели и смеялись. Зигвард вспомнил, как шумели и смеялись они сами — студенты — в этом вот особняке, во времена его, Зигварда, юности. Он улыбнулся. Но заходить в особняк не стал.

Некоторые предместья уцелели. В одном из них Зигвард продал коня и нанял возницу с парой неприветливых лошадей и подержанной на вид, но, по-видимому, прочной каретой. В лавке портного он, не торгуясь, приобрел теплую одежду для себя и для Волчонка. Волчонок следовал за Зигвардом как привязанный, и это было хорошо с чисто практической точки зрения. Девятилетние дети за которыми не нужно следить редки и ценимы. Зигвард припомнил времена, когда Первому Наследнику Буку было столько же лет, сколько теперь Волчонку. Ходить с ним вдвоем на охоту было сущим наказанием. А собственно, подумал Зигвард, с чего это я взял, что Волчонок хочет непременно быть подмастерьем в какой-то провинциальной колонии? Может, его нужно как-нибудь отправить к своим?

Да. Но. Кто же, повидавший Астафию, пусть и из окна флигеля для слуг, захочет жить в дикой Артании, с их нравами и грязью? Правда, Волчонок — сын Номинга. Ну и что? Дворец Номинга — сарай какой-то, кругом пылища, люди все странные и злобные, у многих не хватает зубов, а лица рябые. Кстати, у Улегвича дворец хорош. Выстроен во времена Большого Перемирия самим Зодчим Гором, которому очень хорошо заплатили. По официальной версии, кстати говоря, именно за строительство зданий на артанских территориях и был выслан Зодчий Гор.

— А ты не хочешь обратно в Артанию? — спросил Зигвард, когда они сели в карету и возница зачмокал, завозил вожжами, высказал несколько невнятных угроз и в конце концов четырьмя ударам кнута пробудил в лошадях былую тягу к путешествиям на дальние дистанции. Карета дернулась, заскрипела, качнулась на ухабе, и покатилась вперед.

Волчонок промолчал.

— Так хочешь или не хочешь? К отцу? К маме?

Помолчали.

— Ну так я, вроде, спрашиваю, — сказал Зигвард.

— Сказал едем в бурбонию, значит, едем в бурбонию.

— В колонию, а не в бурбонию.

Волчонок отвернулся и засопел недовольно.

Ночью, после короткой остановки посреди поля, Волчонок уснул, а Зигвард пересел к вознице.

— Как дела, парень?

Возница посмотрел неодобрительно на луну, покряхтел, и наконец сказал:

— А дальше Мутного Дна я тебя, господин мой, не повезу.

Как все-таки неудобно иметь дело с людьми. Никогда не знаешь, что еще они выкинут в следующий момент. Ни на кого нельзя положиться.

— Мы же уговаривались до самой границы.

— Да.

— Ну так что?

— А то.

Помолчали.

— Ты все-таки скажи, — начал Зигвард, — почему не…

— Луна полная. Видишь? Вон она. Полная. Про луну-то ты мне ничего не говорил.

— А должен был сказать, да? — осведомился Зигвард.

— Еще бы. Полная луна — это самое наиглавнейшее дело. Нельзя в полнолуние ехать дальше Мутного Дна.

— А за двойную плату?

— Все равно нельзя. Не поеду.

— Почему же ты сам не вспомнил про полную луну? Когда мы с тобой договаривались?

— У меня другие заботы есть, — веско сказал возница. — Ежели я еще про луну помнить буду, совсем все прахом пойдет. Бывают люди, так у них головы что твой сарай, все помнят. А у меня обыкновенная голова, по наследству от родителей досталась.

— Подожди, подожди. Ты мне объясни. Почему нельзя ехать дальше Мутного Дна, если полная луна?

— Там дракон.

— Какой еще дракон?

Возница укоризненно посмотрел на Зигварда.

— Обычный дракон. С крыльями и мордой в чешуе. Огонь выдыхает. Пуф, и нет тебя.

— Дурак ты, возница, — сказал Зигвард. — Взрослый человек, в культурной стране живешь, а сказкам для маленьких веришь. Ты этого дракона видел когда-нибудь?

— Раз живой, значит, не видел. Видевшие обратно не воротятся.

— Так, — сказал Зигвард. — А при чем тут полнолуние?

— Он в полнолуние просыпается.

— Ага. Так может переждем? Проведем дня два в Мутном Дне, дракон уснет, а мы дальше поедем себе?

— Никак нельзя.

— Почему?

— Он две недели будет бодрствовать. А мне обратно в кронинскую землю надо. У меня детишки там.

— Нет у тебя никаких детишек, что ты врешь.

— Ну и нету, — легко согласился возница. — А только я завсегда по дому очень тоскую, сил нет. И в Мутном Дне от этой тоски помереть могу. Ты там, господин мой, в Мутном Дне, другого возницу себе найди.

— А там есть возницы?

— Не знаю. Пивовары точно есть. И артанцы.

— Какие еще артанцы?

— Обыкновенные, чернявые.

— А что они там делают?

— Живут.

Зигвард нахмурился.

— Давно они там живут? — спросил он.

— Давно. Теперь по всей стране так. Приезжают, селятся. И живут себе.

Зигвард подумал и решил, что возница просто глуп. Он поплотнее завернулся в плащ и стал смотреть на звезды. Небо было ясное. Возможно, утром потеплеет.

К утру пошел мокрый снег и Зигвард перебрался внутрь кареты. Волчонок спал под двумя плащами. Равнина кончилась, начались холмы. К полудню карета въехала в Мутное Дно.

Первые же двое мужчин, которых увидел выйдя из кареты Зигвард, действительно оказались артанцами — черные волосы, миндалевидные глаза с недобрым блеском, общий угрюмый с оттенком враждебности вид. В Артании они ведут себя по-другому. Впрочем, Зигвард не был в Артании целых пятнадцать лет и не мог точно сказать, чего там и как нынче, может, все изменилось. Меж тем артанцы проследовали мимо, одарив Зигварда неприятным взглядом.

Волчонок выскочил из кареты и подозрительно посмотрел сперва на удаляющиеся спины артанцев, затем на Зигварда.

— А, собственно говоря, почему ты блондин? — спросил вдруг Зигвард.

— А?

— Ты правда Волчонок? Впрочем, ладно.

Городок был совсем маленький, и здание ратуши выглядело игрушечным, но само его наличие говорило о том, что в городе есть официальная власть. Раз в год представителям всех городов было предписано являться в столицу для встречи с Великим Князем. Многие предписанию следовали, хотя бы ради поездки в столицу за казеный счет. Поэтому миниатюрность города совсем не радовала Зигварда — в городе, где все знают всех, его могли легко узнать, а в последствии, когда весть об изчезновении правителя распространится на все территории, местные чиновники могут донести Фалкону, что Зигвард проезжал через Мутное Дно, а уж Фалкон вычислит дальнейший маршрут бывшего повелителя Ниверии. Впрочем, Фалкон скоре всего и так вычислит. И, возможно, махнет рукой. Будем надеяться.

Поздний завтрак был сервирован в единственном в городе трактире. Волчонок нашел его превосходным. Сам хозяин принес гостям десерт — холодная жидкая журба из вишневого варенья и несколько долек козьего сыра, и, как само собой разумеющееся — блюдо с шавичами, хотя Зигвард предпочел бы глендисы.

— А скажи мне, хозяин, — сказал Зигвард, — что это за слухи такие о просыпающемся драконе?

Хозяин посмотрел в сторону, потом на Зигварда, потом оглянулся. Сев рядом с Зигвардом, он долго молчал, собираясь с мыслями. Волчонок перестал жевать.

— Щедрый незнакомец, — сказал хозяин, понизив голос. — В нашем городе не принято об этом говорить. Ты не здешний и с нашими устоями и обычаями не знаком, поэтому тебе простительно. Но впредь будь осторожней.

— А почему?

— А потому.

Зигвард поразмыслил и решил, что будет надежнее и быстрее просто нанять другого возницу.

— Ну хорошо, — сказал он. — А где тут можно найти возницу с каретой? Есть тут такие?

— А зачем? — удивился хозяин. — Здесь все рядом. Рынок в конце улицы. Кузня за углом. Портной у меня живет, в южном флигеле. Удивительный человек. Из старой куртки новые штаны за два часа делает.

— А мне надо к северной границе.

— Вот оно что! — сказал хозяин, притворяясь, что изображает сочувствие и понимание и располагая черты лица своего соответствующим образом. — Ну, туда, господин мой, никто тебя не повезет. Ни в жисть. Ни за что. Даже фермер Кипура не повезет, уж на что отчаянный малый, на медведя с одним зубилом ходит, недавно дрался с тремя артанцами, так от них только перья летели, а и тот не скоро соберется к северной границе ехать.

— А почему?

— Так ведь дракон там. Уж тебе, господин мой, сказывали, а? Но я тебе так скажу, только другим не передавай, и уж точно не говори, что это я тебе насоветовал, а то беда будет. Ладно?

— Ладно.

— В месяц раз бывает у нас сирых один бешеный мужик, именно из северных земель. Четыре лошади в упряжке. Один приезжает, никого не боится. Отчаянный парень, как есть отчаянный. Он против дракона специальный наговор имеет. Не трогает его дракон. Спроси его, может, он согласится. А только с опаской к нему подходи, а то ведь не так поймет, так зашибет ненароком.

— А когда он здесь будет?

— А завтра должен прибыть.

Назавтра отчаянный возница не прибыл, а Волчонок заболел. Лежал не двигаясь, щеки горели, глаза стали мутные, а ноги холодные. Зигвард кутал мальчишку во все, что попадалось под руку, прикладывал ему ко лбу мокрую тряпку, дал мальчику на побегушках золотой, чтобы тот купил на рынке курицу, и сам сварил в кухне трактира отвар по старому семейному рецепту. Через три дня жар у Волчонка уменьшился. Он сидел на кровати и пил из кружки бульон, а Зигвард примостился рядом и рассказывал сказку за сказкой, изображая в лицах героев — храбрых рыцарей, прекрасных княжон, раздражительных драконов, недальновидных и поэтому ужасно злобных колдунов, и прочих сказочных персонажей. Волчонку нравилось. Особенно его восхищали почему-то любовные победы рыцарей. Впрочем, Зигварда они тоже восхищали. От подробностей этих побед Зигвард воздерживался несмотря на настойчивые вопросы Волчонка.

На следующий день Волчонок уже ходил по комнате, воображая себя рыцарем и размахивая волшебным двуручным мечом. Зигвард велел ему сидеть дома и никому не отпирать, а сам пошел осведомиться насчет отчаянного возницы. Оказалось, возница прибыл и ночевал прямо в своей карете, поставив ее у ограды рынка.

Карета доверия не возбуждала, была старая и разбитая. Одна рессора была железная, другая деревянная, а кузов кое-где прихвачен был к платформе веревкой. Но четыре лошади выглядели выносливыми и молодыми. Зигвард потрепал одну из них по холке.

— Не трожь перевозочное средство, — сказали ему из кареты.

— Доброе утро, — вежливо ответил Зигвард. — Мне тут сказали, что ты из северных земель. Не подвезешь ли, как обратно поедешь?

— А сколько в тебе весу?

— Выйди да посмотри.

В карете заворчали и закряхтели. Дверца открылась со скрипом и, сорвавшись с петель, упала на землю. Крепкий, высокий парень вылез наружу и недовольно оглядел Зигварда.

— Один едешь?

— Со мной мальчик девяти лет.

— Воруете?

— Нет. Просто путешествуем.

— А сколько заплатите?

— Пять золотых.

— Мало.

— Если до самой границы, то восемь.

— Все равно мало.

— Сколько же ты хочешь, чтобы тебе заплатили?

— Довезу, а там и поговорим.

— Что ж, идет.

Верзила поднял дверцу и стал ее прилаживать на место.

— Когда отправляешься? — спросил Зигвард.

— К вечеру. Нужно мне тут одну вдовушку навестить, — верзила подмигнул. — Понимаешь?

— Чего ж не понимать, понимаю, — сказал Зигвард понимающе и тоже подмигнул. — У вдовушки твоей подружки нет ли?

— Ого, — сказал верзила. — А ты, мужик, не промах.

— Я тут порассматривал местных баб, — сказал Зигвард. — Какие-то они все невзрачные. Говорят очень громко, ходят враскоряку, старятся быстро.

— Место такое, — объяснил верзила. — Скучное место, и бабы скучные, кроме вдовушки. Ну, ничего, как прибудешь в Колонию, разгуляешься. Там всего много.

— А я вовсе не в Колонию еду.

— Не ври, мужик. Северная дорога никуда, окромя Колонии, не ведет. Разве что в славские земли, ну да ты вроде умом крепок еще, к славам не поедешь.

— Почему же?

— Дикий народ славы. Их даже артанцы боятся.

— Ага.

— Вот тебе и ага. Ну, к вечеру приходи.

У вдовушки было очень хорошо, скорее всего, ибо отчаянный возница появился у кареты только к полуночи, жуя хрюмпель и довольно крякая. Волчонок уже спал внутри, а Зигвард, погрузив на козлы небольшой сундук с приобретениями, подкармливал лошадей морковью.

— Ну, залазь, поехали, — сказал отчаянный возница, неодобрительно посмотрев на морковь.

Лошади рванули с места так, что Зигвард стал опасаться за карету. Но карета держалась и даже вскоре стала как-то меньше скрипеть, дребезжать, и раскачиваться, хотя грохот все равно стоял невообразимый. Дорога была почти прямая, но с подъемами и спусками. Лошади бежали в гору не замедляясь, а с горы ускоряя бег. Спать при таких обстоятельствах умеют только дети. Зигвард забился в угол, закутался в плащ, и стал размышлять о странном городке Мутное Дно, который видел однажды в детстве, проездом.

За четыре дня, проведенных в Мутном Дне, он узнал столько, сколько не узнаешь за пять лет дворцовой жизни. Артанцы вызывающе разгуливают по улицам. Местная публика усиленно делает вид, что их не замечает. Все население верит в дракона. Нет ни одного храма, зато артанская деревянная башенка с целым сонмом идолов внутри красуется посреди города. Местные люди прижимисты, не очень дружелюбны, и любят пофилософствовать. Об Астафии знают понаслышке. А славов, оказывается, «даже артанцы боятся».

И несмотря на все это, на патриархальный уклад, на суеверия, драконов и колдунов, на идолопоклонническую башенку, на наглые взгляды артанцев, на нищету, ютящуюся по соседству в шалашах, Зигвард слышал по меньшей мере восемь раз за четыре дня, что «Фалкон — великий человек».

И все это в данный момент было не главное. Зигвард попытался сосредоточиться на главном. Это было очень трудно. Карету подбрасывало, кругом грохотало и рычало, к стенке голову было не прислонить (он попытался, и тут же набил себе шишку). Какая-то мысль вертелась где-то рядом, раздражая и маня. Зигвард глубоко вздохнул, стиснул зубы, отодвинулся от стенки, и вдруг поймал ее, мысль. В детстве он был проездом в этих местах, и дальнейший путь тогда тоже лежал на север, но дорога была полога и часто петляла. Зигвард передвинулся к дверце и отодвинул тряпку, заменяющую занавесь. Созвездия он знал плохо, но Марс отличал безошибочно. Марс должен быть справа. Марс был не очень справа. Не прямо по ходу, но и не справа. Почти прямо по ходу. То есть, едут они на восток, а не на север.

Возница меж тем напевал какую-то дикую песню, подбадривая лошадей, и рассматривал окрестности. Слева небольшой пруд, в нем отражается луна. За следующим холмом будет роща, потом поле, потом опять роща. Совсем скоро. Возница сунул руку в продолговатый мешок, лежащий в ногах, и выволок длинный кинжал с тяжелой рукояткой. Применять его, скорее всего, не будет надобности, однако с кинжалом лучше чувствуется собственная правота, чем без кинжала. Где-то заорала выпь. Ори, ори, подумал возница. Эх! Должность получу, служить пойду. Какие бабы в столице! А какое вино! В большом каменном доме с камином буду жить, с настоящим дымоходом. Спать буду в настоящей кровати, деревянной, укрываться медвежьей шкурой.

Возница весь задрожал от нетерпения и предвкушения. В этот момент ему въехали арбалетным прикладом по голове, сзади и сверху. Он очень удивился и стал было поворачиваться, чтобы посмотреть, с кем имеет дело. Но ему въехали еще раз, и намерение пришлось оставить.

Очнувшись, он обнаружил, что карета стоит стоймя, а сам он сидит на голой земле, спина приперта к колесу, а руки связаны за спиной. Башка болела дико. Он хотел было опять отключиться, но тут морду ему потерли снегом, а потом ляпнули наотмашь по щеке. Возница поднял глаза. Зигвард стоял перед ним, держа в одной руке арбалет.

— Какого… — начал было возница.

Зигвард замахнулся прикладом.

— Тихо, — сказал он вполголоса. — Ребенка разбудишь. Ребенку нужен сон, он недавно болел. Сон очень важен после болезни. Во время болезни тоже важен. Отвечай тихо. Будешь отвечать громко — зубы вышибу. Для начала. Итак. Куда это мы направлялись на ночь глядя?

— Ты ж велел…

Зигвард съездил его по другой щеке.

— Да ты постой…

— Мне, в общем, все равно, — сказал Зигвард. — Я ничего не потеряю, если перережу тебе глотку. Птица и камень, так даже лучше! Поверь, что так лучше! Веришь? А?

— Хр-бж.

— Я спрашиваю, веришь?

— Верю.

— Вот и славно. Я просто любопытен. И люблю, когда мое любопытство удовлетворяют. Сделай милость, скажи, куда это мы ехали?

— К трем вязам, — нехотя сказал отчаянный возница.

— И сколько народу нас ждало у трех вязов?

— Трое.

— И что тебе за это обещали?

— Разное.

— Не будь так загадочен. Деньги? Место? Чин? Амнистию?

— Да вот, понимаешь…

— Хорошо, оставим это. Ты, очевидно, знаешь, кто я такой? А?

— Да.

— И ты поднял руку на законного своего повелителя?

— Ты же отрекся! — возмутился возница. — Ты нас всех предал! Оставил на произвол судьбы.

— Тебе так объяснили?

— Да.

— Предусмотрительно. Теперь я тебе скажу, что произошло на самом деле. Ты, как видно, не знаешь. Моего предыдущего возницу купили. Велели довезти меня до Мутного Дна и уехать. Хозяину трактира, с которым я еще поговорю, велели рассказать мне о тебе, и тоже заплатили. А тебе пообещали много и щедро, да только вот одно забыли сказать — меня от трех вязов повезли бы обратно в Астафию, а ты бы у тех трех вязов бы и остался, со свернутой шеей.

— Ну нет. Не думаю. Откуда ты знаешь?

— Знаю, поскольку вдовушка твоя с усами, и зовут вдовушку Хок. А уж манеру его действий я изучил за те несколько лет, что он во дворце ошивается.

— Хок?

— Среднего роста парень, лет тридцати. Волосы светлые, завязаны в хвост. Нос приплюснутый, ухо одно оттопырено. На левой руке с внешней стороны широкий шрам. Голос хриплый, низкий. Имеет привычку стоять к тебе боком во время разговора, и вдруг неожиданно поворачиваться лицом. Сходится?

Возница поморщился.

— Ну, стало быть, карету я конфискую в пользу преследуемых. А ты делай, как знаешь. Можешь идти к трем вязам, а можешь в Мутное Дно возвращаться.

— Я, эта… Не знаю, что и делать, — жалобно сказал возница.

— Вставай.

Зигвард взял возницу за предплечье и помог ему подняться на ноги.

— Руки ты мне развязал бы? — попросил возница.

— Сам развяжешь, — сказал Зигвард, вынимая из голенища кинжал возницы и втыкая его в землю так, что часть лезвия осталась снаружи.

Он залез на облучок, развернул карету, и хлестнул лошадей вожжами. Оглянувшись, он увидел, как отчаянный возница садится на землю, пристраиваясь к кинжалу.

До распутья он доехал быстро. Северная дорога была шире и, в соответствии с воспоминаниями детства, начала живописно петлять. Ночь была ясная. Марс встал, куда положено — справа. Полная луна освещала путь. Зигвард на всякий случай остановил карету, достал из сундука еще один арбалет, зарядил его, и положил у ног. Дракон, не дракон — но разбойники в этих краях вполне могли водиться. Да и волки тоже.

Утром холод усилился. На рассвете Зигвард остановил карету, стреножил передних лошадей несмотря на их возражения (ему показалось, что они встревожены), и пошел проверить, как там Волчонок. Волчонок мирно и очень уютно спал. Зигвард потрогал руку Волчонка — теплая. Не замерз. Ну и ладно. Он некоторое время посидел возле, стараясь не задремать, и все-таки задремал. Когда он проснулся, солнце было уже достаточно высоко. Зигвард вышел и оглядел местность.

Странно. Деревья кругом были голые, как и положено ранней зимой. Но вид у некоторых веток был необычный. Зигвард подошел к одному из деревьев, вглядываясь. Ветки явно были опалены. Он посмотрел на землю. Пепел и обгорелые ветки. Другое дерево. Тоже самое. Еще одно. Тоже самое. А вот и совсем сгоревшее. А вот просто обугленный ствол торчит.

Одна из лошадей заржала. Зигвард обернулся. В памяти возникла дурацкая детская считалка, которой они в дворцовом саду определяли водящего при игре в прятки —

Если дракон демонстрирует страсть,

Вставь ему саблю в поганую пасть.

Он решил ничего не уточнять и не проявлять решительно никакого исследовательского любопытства. Спать больше не хотелось. Зигвард вскочил на облучок и хлестнул лошадей. Лошади заржали. Он слез и, не теряя времени, разрезал кинжалом путы передних.

К полудню Волчонок проснулся и начал проявлять активность. Многострадальная дверца слетела с петель и грохнулась на дорогу. Зигвард остановил лошадей.

Лес кругом был хвойный и обнадеживающе необугленный. Волчонок выскочил и дико посмотрел на Зигварда. Зигвард спрыгнул вниз.

— Чего не спишь, малыш? Жрать хочешь, небось?

— А где возница?

— Он что-то забыл в давешнем городке и решил вернуться. Он нас потом догонит.

— Не догонит. У него других лошадей нет.

— Я ему говорил. Он упрямый, сказал что все равно догонит.

— Может, подождем его?

— Я бы и рад, да некогда. Надо до темна успеть доехать до какого-нибудь селения. Жрать будешь, спрашиваю? Горячего предложить не могу, костер разводить нет времени. Есть две куриные ноги и четыре крылышка. Есть хлеб. Сойдет?

— Сойдет, — согласился Волчонок.

* * *

Останавливались в селеньях без названий, но с постоялыми дворами. На пятый день, если считать с момента выезда из Мутного Дна, Зигвард увидел знакомые очертания — река, скалы, брошеная крепость. Дорога шла вдоль реки. Вскоре показалось селение. Местный торговец лошадьми не имел средств, чтобы заплатить сразу за четырех, да еще таких хороших, кобыл. Зигвард согласился продать их за полцены, а карету отдал бесплатно. Добротную утварь, лишнюю обувь, пять бутылок вина и сам сундук он продал, опять же за полцены, местному кузнецу, а себе забрал только походную суму, теплую одежду для себя и для Волчонка, два арбалета, запас стрел и наконечников, и короткий меч. Местный фермер зимой подрабатывал в качестве перевозчика и за скромную плату согласился перевезти важного столичного господина и его малолетнего спутника на другой берег, где начиналась Славия.