"Когда дьявол пляшет" - читать интересную книгу автора (Ринго Джон)

26

Гарнизон Ньюрай, Пенсильвания, Соединенные Штаты, Сол III

26 сентября 2009 г., суббота, 14:05 восточного поясного времени

Майк коснулся значка следующего электронного письма в очереди. Оно пришло от Мишель, его младшей дочери, и голограмма начала воспроизводить послание. Мишель эвакуировали с планеты вместе с четырьмя миллионами прочих членов семей персонала Флота из разных стран. Официальным предлогом служило стремление избавить персонал Флота от беспокойства по поводу безопасности своих детей. Однако, поскольку из каждой флотской «семьи» взяли только по одному ребенку, очевидной причиной являлось создание островка человечества в случае гибели Земли. Временами, когда Майк пребывал в особо циничном расположении духа, он размышлял, не служили ли они также заложниками, чтобы обеспечить благопристойное поведение Флота. На воспитании индоев находился по меньшей мере один ребенок каждого военнослужащего; в случае необходимости дарелам не составит труда устроить «несчастный случай».

Мишель посылала ему письма каждую неделю, не спрашивая его мнения насчет этого. За последний год они становились, все прохладнее и прохладнее. Не от раздражения или злости на него, просто… лишенными эмоций. Он начал беспокоиться достаточно, чтобы захотеть упомянуть об этом, но пришел к заключению, что ни черта не может с этим поделать с расстояния в восемьдесят четыре световых года.

В отличие от сестры-блондинки, Мишель была брюнеткой, и что хуже всего, похоже, она унаследовала нос своего отца. Однако за исключением носа, она начала становиться вылитой копией Шэрон О’Нил, вплоть до голоса. Иногда Майку стоило больших трудов помнить, что он имеет дело с дочерью; время от времени Шэрон разговаривала таким же холодным отстраненным тоном, когда отношения портились.

— Добрый день, отец, — начала она с небольшим кивком. — Из интересного на этой неделе было четыре пункта…

Большей частью она одевалась теперь по моде индоев, и их стандартное облачение чем-то напоминало френч Мао Цзэдуна. В сочетании с невыразительной монотонностью ее речи это было все равно что слушать неряшливо сконструированного робота; она могла бы предварительно написать черновик и добавить больше эмоций. Индои представляли собой почти агрессивно неэгоистичную расу, возводя подчинение индивида обществу чуть ли не в ранг религии. Вероятно, именно их влияние делало ее такой отдаленной, такой чужой.

Он осознал, что пропустил, о чем она говорила, и перемотал запись назад. Комментарии по поводу старых земных новостей, сообщение о финальном сражении за Ирмансул — в его ПИРе хранился рапорт-отчет о сражении, и более полный, чем у нее — обсуждение повышения статуса, смысл которого от него ускользал, какого-то индоя, о котором он не слышал. Ему иногда приходило в голову, что в качестве почетного лорда индоев, на уровне герцога или даже великого герцога, ему вообще-то следовало больше интересоваться событиями в обществе индоев. С другой стороны, большинство клеток его мозга эти дни, казалось, целиком посвятили себя изысканию лучших методов истребления послинов.

Он понял, что его снова занесло в сторону и что он пропустил что-то важное; она казалась почти ожившей на мгновение. А-а…

«Четвертым, и последним пунктом, который этот индивид имеет доложить, является прием к обучению на вторую ступень сохон. Сохон, как тебе должно быть известно, есть сфера технической метафизики индоев. Ты, разумеется, имеешь подготовку по индивидуальной подгонке скафандров, которая является специализированной формой второй ступени сохон. Однако, насколько представляется возможным установить, этот индивид является первым человеком, допущенным без ограничения ко второй ступени сохон. Есть основания полагать, что в конце концов может быть достигнута четвертая, или даже пятая, ступень сохон. Есть основания надеяться, что и это, и последующие достижения могут внести положительную лепту в увеличение значимости Клана О’Нилов.

Таковы четыре пункта, представлявшие интерес на этой неделе. В ожидании твоего ответа, Мишель О’Нил».

Майк прослушал эту часть дважды и покачал головой. Он в целом представлял, о чем она говорит, но детали от него ускользали. Одна из связанных с ГалТехом проблем заключалась в том, что индои изготавливали все индивидуально для каждого отдельного клиента. Люди, даже те, кто, подобно О’Нилу, обладал некоторой подготовкой в отношении техники процесса, в целом называли это «шаманством», но реально все происходило, конечно, по-другому. По причине того, что индои занимались микропроизводством на атомном уровне буквально тысячи лет, их метод изготовления заключался в использовании роев наннитов, которые в специальных емкостях строили предметы атом за атомом. Это наделяло их способностью создавать материалы, которые противоречили многим «незыблемым фактам» естествознания; нанниты могли заставить атомы проделывать вещи, вероятность которых была крайне низка при любом другом методе.

Однако процесс не поддавался контролю даже со стороны наиболее передовых компьютеров. Наилучшее управление наннитами достигалось посредством чего-то вроде прямого нейронного интерфейса. Отдельные индои, или обычно группа, рассаживались вокруг чана и… манипулировали наннитами. Это не было процессом прямой передачи мысли: наннитам задавалось общее направление, а затем… позволялось воспользоваться мозгом отдельной личности в качестве удаленного процессора. Подгонка скафандров в основном заключалась в том, чтобы стоять совершенно неподвижно, в состоянии своеобразной медитации, и концентрироваться на «настройке» скафандра на владельца; все остальное делали нанниты и персоналия скафандра.

Как он это, однако, понимал, проблема с большинством форм класса два и выше состояла в том, что отдельной личности или команде требовалось представлять себе изготавливаемый объект в мельчайших подробностях, вплоть до понимания ориентации молекул всех индивидуальных компонентов. Цикл изготовления скафандра, к примеру, занимал шесть месяцев и включал один процесс шестой ступени с участием гранд-мастера сохон и десятков индоев низших ступеней, которые одновременно медитировали в метаконцентрации и представляли себе его совершенный образ, вплоть до последнего атома. Вот почему скафандр стоил почти как фрегат.

Ему пришлось признать, что мысль, будто человек может подняться до сохой второго класса, особенно в возрасте одиннадцати лет, пускай даже и такой выдающийся человек как его дочь, с трудом укладывалась в голове.

Он принялся раздумывать над уместным ответом. Если написать слишком позитивно, слишком эмоционально, она может посчитать это упреком за свою собственную отстраненность. С другой стороны, если он предстанет излишне деревянным, она может посчитать то же самое. В конце концов он сдался и не стал сдерживаться.

«Дорогая Мишель!

Твои достижения просто великолепны. Должен сказать, что твой успех действительно отразится положительно на нашей семье, и тебе следует им гордиться. И я тобой горжусь. Я надеюсь, что смогу когда-нибудь поздравить тебя лично, и жду того дня, когда мы снова сможем собраться всей семьей.

Любящий тебя отец,

Твой папа».

Свои ответы он всегда посылал в виде текста, набирая его при помощи старого текстового редактора, после чего передавал ПИРу для конвертации в подходящий формат и отправки по военной сети. Лазерный трансмиттер поставит их в очередь и перешлет на спутник на высокой орбите. Оттуда их перешлют на Базу Титан, а там сольют на коммуникационный буй у Юпитера дожидаться корабля, покидающего систему. Почту вез любой корабль, прилетающий в систему или улетающий из нее, сбрасывая ее на другие буи, пока в конце концов, примерно спустя шесть-десять недель, быстрее, чем любым транспортом, за исключением самых быстроходных военных курьеров, она не достигала планеты Мишель, Дасвана. Если учесть, что у транспортного корабля путешествие отнимало больше года, это было не так уж плохо.

Майк посмотрел на письмо и нахмурился. Оно должно было быть больше, ему следовало рассказать про батальон и его достижения. Но он знал, что Мишель стала очень мало интересоваться захудалой скотобойней, звавшейся Землей; похоже, она даже не хотела вернуться. Он терял свою дочь, вероятно, уже потерял, и не знал ни что ему делать, ни даже как к этому подступиться. Ее бросили индоям, индои ее растили, и она становилась индоем. И он также не знал, что делать с этим.

Наконец он сдался и нажал «Отправить».

Следующее письмо было от Кэлли, и оно тоже не представляло собой ничего неожиданного. Кэлли писала гораздо реже Мишель, и две сестры формировались в… несколько разном направлении. Кэлли также не имела доступа к технологиям ГалТеха, поэтому ее послания представляли собой обычный текст.

«Привет папаня.

На этой неделе у нас были гости; несколько дам из ближайшего подгорода и пара приятелей-змееедов Лысуна. С ними было несколько детишек, которые типа ну совершенно прибабахнутые. Они никогда не были на улице, никогда не стреляли и фигеют от всякой ерунды. То есть не вздумай произнести при них «пости» или их сразу начинает типа колотить.

Других особых новостей нет. Лысун подстрелил дичка в холмах, но это так себе новость. Типа я добыла оленя, Лысун добыл дичка, вау!

О, Лысун сказал что-то такое про одну из дам, что он позвал ее жить с ним. Может быть. Поверю, когда увижу. Она приятная баба, хотя и старовата, и я думаю, ему не повредит иногда с ней покувыркаться; может, настроение у него станет получше. Но я поверю в это, когда увижу своими глазами.

О да, ЧУВАК! С лошаками в Рочестере, так держать! Мы, О’Нилы, еще можем надрать кое-кому задницу, да?

Береги себя и помни: ГСР хитры!

Кэлли»

Майк вздохнул, щелкнул значок «Ответить» и задумался.

Он по-любому предпочитал Бузотера Роботу, но с ответом Кэлли были свои трудности. Следует ли ему указать, что называть дедушку «Лысуном» было, вероятно, не самым лучшим решением из всех возможных? Или что в тринадцать лет это, наверное, совсем не ее дело, беспокоиться насчет того, часто ли дедушка спит с женщиной? И вообще, это не ее дело даже и в сорок лет.

И кстати, а она сама сексуально активна? Наверное, отец бы ему сообщил, но если так, Майк мало что мог тут поделать. Что он мог? Усадить парня перед собой и поговорить с ним, как мужчина с мужчиной, исключалось; он находился за пятьсот миль от них.

И потом, в ее характере развился сильный уклон в сторону кровожадности. Он обратил внимание на наличие этой черты также и у Томми Санди. Выросшее во время войны поколение пропиталось кровью, их порог чувствительности к ней упал до уровня, который он находил нездоровым.

Может быть, это была уместная реакция на внешние условия, но поколение, настолько… равнодушное к ценности жизни — казалось, это распространялось не только на послинов, но и на людей, — не окажется пригодным для воссоздания уверенно развивающегося и функционального общества после войны.

Казалось, у них реально отсутствовала какая-то основополагающая искра, определенный налет оптимизма. Может быть, Хорнер прав, и он недостаточно тверд и жесток для этого мира. Бог свидетель, в такие времена он всего лишь желал снять бремя со своих плеч и просто сказать «найдите кого-нибудь другого». Но реально никого другого не было, чтобы вести батальон, или даже просто нести искру, его поколение было одним из последних, выросших в «золотом веке». Если они упустят из виду свою цель, смыслом которой было не просто привести окружающий мир в состояние, пригодное для выживания, но также снова обрести восприятие красоты, вернуть искусство и науку, то сделать это будет некому. Человечество опустится до уровня, который избрали для него дарелы. И единственные, кто сможет этому помешать, были эти свирепые дикари, дети войны. Для кого понятия позитивного развития человечества и прав человека были столь же далеки, как и…

Да нет, ничто другое не было для них столь же далеко.

И это было действительно хреново.

«Дорогая Кэлли,

В Рочестере было… трудно. Своего мы добились, но батальон понес больше потерь, чем мне бы хотелось. И лично, и как профессионал, я доволен, что мы смогли отодвинуть фронт обратно к Каюге, но с учетом всех обстоятельств я бы предпочел, чтобы такой необходимости в натиске не было.

Рад слышать, что у вас были гости, особенно женщины. Я знаю, это должно быть трудно, расти в компании с одним только твоим дедом. Надеюсь, ты сможешь научиться…»

Он остановился и стер последнее незаконченное предложение. Писать насчет «истинной леди» — значило предполагать и что указанные дамы ими были, и что Кэлли хотела ею быть. Также эта формулировка предполагала, что быть «истинной леди» — вещь практически необходимая, а такое предположение обосновать было трудно. Оказавшись перед выбором между отставной горничной и выросшим на войне ребенком, он в нынешних условиях по-любому поставил бы на дитя войны. Черт с ними обоими, и с миром, и с будущим, лишь бы дочка выжила.

«…в компании с одним только твоим дедом.

Кстати, я надеюсь, что ты называешь его «Лысуном» только за глаза. Если нет, мне придется приехать и доказать тебе, что я все еще могу нажарить тебе зад. И прежде чем ты спросишь: «Сколько тебе для этого потребуется народу?», позволь заметить, что я гарантирую, что скручу тебя за три секунды без брони, а если ты решишь обойтись со мной как с тем главным сержантом дивизии, так скафандр всегда под рукой.

:-gt;=

Я пришел к заключению, что хочу уйти «на гражданку» после войны. Это даст мне возможность провести несколько лет «поблизости» от тебя, прежде чем ты упорхнешь из гнезда. Я жду этого момента, как и возвращения Мишель. Я часто думаю о тебе и очень сильно тебя люблю.

Твой папа. Который не собирается лысеть».

Последнее пришло от отца.

«Майк.

Рочестер выглядел хреновым кашмаром. Я рад что ты уцелел. И рад что там был ты а не я. На той неделе у нас были гости. Джейк Мосович, я знал его по Наму, заглянул павидаться вместе с парой женщин из подгорода Франклен. Было еще несколько дитишек и его сержант Мюллер. Оба эти змеееды торчат в корпусе, но они Флот. Мы хорошо провели время и я спрасил одну из женщин, ее зовут Шари, переехать к нам. Думаю побыть с ними было хорошо для Кэлли: она не падскакивала до потолка уже несколько дней и она мне нравится. У нее есть дети они тоже переедут. И рядом с Кэлли будут другие дети. Это будет хорошо для нее и я думаю идея ей па душе.

Палучил твое прошлое письмо. Ты песал так словно внутри тебя все перегорело. Надеюсь тебе дадут отдых. Тебе нужен ОиВ в Гонконге и затащить кого нибудь в постель. Но думаю послины сожрали там всех шлюх. Тебе наверное стоит снять одну из телок в округе. Если покажешь им все свои медали то с тебя даже денег не возьмут.

Последнюю твою пасылку с НЗ получили; я ее спрятал. Спасибо тебе за помощь в такое тяжелое время. И если тебе чтото панадобится ты знаешь где найти.

Зря не рискуй и не забывай пригибаться.

Папа».

Как обычно, ему потребовалось прочитать дважды, чтобы разобраться в послании родителя. Отец не был безграмотным или тупым, но в те времена, когда Майкл О’Нил-старший рос в округе Рабун, тот, кто продолжал учебу в восьмом классе, считался «ботаном». Отец Майка бросил школу в шестом классе и пошел работать в поле, чем и занимался до семнадцати лет, когда смог сбежать в армию.

И в отличие от многих сверстников насчет своего правописания Папа О’Нил никогда не беспокоился. Он был хорошо начитан, а военную историю читал запоем, но все его чтение, казалось, совсем не отражалось на словарном запасе или грамматике.

Впрочем, майор О’Нил воспринимал это спокойно. В определенной степени отец был единственным человеком, которому он мог открыться, даже если его советы были временами грубоваты.

Он уже начал мысленно сочинять ответ в том смысле, что они как раз и находятся на Отдыхе и Восстановлении, и несмотря на то, что он был уже вторым человеком, советовавшим ему пустить кого-нибудь в свою постель, он так и не сподобился на это, когда ПИР свернул экран и развернул голограмму.

— Срочное сообщение от генерала Хорнера.

Вот тебе и весь ОиВ.

Майк посмотрел на изображение генерала Хорнера и вздохнул.

— Где?

Хорнер открыл было рот, как будто собирался начать заготовленную речь, затем словно потух.

— Ущелье Рабун. Его… нет, Майк.

Майор О’Нил сжал челюсти и щелкнул по ПИРу.

— Шелли, схему.

Он посмотрел на карту. Красный цвет окрашивал все зоны вокруг Ущелья, включая ферму О’Нилов. Пару мгновений Майк глядел на нее, не веря своим глазам, затем опустил голову и сжал лицо ладонями.

— Корпус хотя бы пять минут продержался?

— Я не знаю, как бы они справились в обычных обстоятельствах, — ответил Хорнер, — но эти послины ведут себя так, словно они не послины вовсе. У них есть что-то вроде бронированных летающих танков, которые уничтожили установку «ШеДо» на переднем крае. Она явно оказалась припаркована слишком близко к главным силам корпуса и захватила с собой вторую и третью линии обороны. Хуже того, они воспользовались своими посадочными модулями для проведения самой настоящей аэромобильной операции, они использовали К-Деки для разрушения Стены, буквально раскатали ее в лепешку, и все выглядело так, будто они готовятся рвануть вперед. Затем они туда вошли и явно принялись восстанавливать дорогу. Я поражен. И напуган. Мне совсем не нравится мысль о послинских саперах. Что дальше? Артиллерия?

— Шелли, насколько достоверна эта информация? — хрипло спросил Майк.

— Обновление изображения, — сказала Шелли. — Красным закрашены зоны на основании сообщений очевидцев, видеосъемок или передач послинов, переход к синему показывает оценку максимума экспансии.

При такой модификации ферма О’Нилов лежала в пределах лишь слегка фиолетового; было возможно, что Кэлли и Папа О’Нил еще живы.

— Шелли, попытайся дозвониться до фермы и прислушивайся ко всей информации насчет обстановки там, — сказал Майк. — Итак, что вы от меня хотите?

— Ущелье необходимо закупорить… — произнес Хорнер.

— Еще чего! — сердито воскликнул Майк. После многих лет сражений ему понадобилось не больше секунды, чтобы представить общий контур предполагаемой операции. И увидеть, что уцелеть в ней невозможно. — Да вы шутите !

— Нет, я не шучу, — холодно ответил Хорнер. — У нас остались «Баньши», недостаточно для погрузки целого батальона, но…

— Но мы не целый батальон, — прорычал Майк. — Черт побери, Джек, мое среднее имя, может, и звучит Леонидас, но это вовсе не значит, что я хочу умереть, как он! И чертовы спартанцы погибли потому, что попали в окружение; мы будем окружены с самого начала. И каким таким способом нам предполагается прорваться в Ущелье? Как? Там сколько, четырнадцать или пятнадцать миллионов послинов ждут очереди пройти? Как, черт возьми, нам предполагается приземлиться?

— Мне нужно заткнуть Ущелье, — неумолимо произнес Хорнер. — Мне необходимо перекрыть его на семьдесят два часа.

— Невероятно, — сказал Майк. — Ты сам-то слышишь, что говоришь? У меня триста двадцать бойцов! Мы не сможем взять достаточно боеприпасов на три дня! И ты никак не сможешь никого к нам перебросить за три дня — прямо в пасть послинам!

— Я отправляю Десять Тысяч и подкреплю их лучшей артиллерией, какую смогу достать, — сказал Хорнер. — Они займут позиции и дождутся, когда к ним подойдут послины, затем раздолбают их артиллерией. Когда ты будешь в Ущелье, послины больше не смогут наращивать численность; ребятам потребуется разделаться лишь с теми, кто уже прошел.

— А которые в модулях? — спросил Майк. — Помнишь? Они аэромобильны, твои слова.

— Орудия «ШеДо», — сказал Хорнер. — В долине уцелело одно, у него какие-то неполадки, но их устранят. Мне просто нужно закупорить Ущелье. И ты мне его закупоришь.

— Хрен мы его закупорим, — сказал Майк. — И никто не сможет. Мне бы потребовалась бригада ББС, которой у нас нет, и непрерывный поток шаттлов с боеприпасами и энергией.

— Послушайте, майор, пока мы спорим, каждую минуту через Ущелье проходят шестнадцать или семнадцать сотен послинов. Я отправляю «Баньши» в ваше расположение. Готовьте батальон к выдвижению.

— Послушайте, генерал, вытащите затычки из ушей! — заорал Майк. — Мы Не Идем! У долбаных шаттлов не получится даже сесть ! Зона высадки не должна находиться под обстрелом ! И нам будут нужны дополнительные шаттлы для снабжения! И мы не продержимся и четырех часов! Мы не идем ! Точка!

— Черт тебя подери, Майк! — прокричал Хорнер в ответ. — Я не собираюсь потерять всю восточную сторону, потому что ты не желаешь потерять свой сраный батальон! Ты возьмешь Ущелье и будешь держать его до последнего человека, или Богом клянусь, я отдам тебя под трибунал и потребую, чтобы тебя расстреляли, чего бы это мне ни стоило!

— Да пошел ты на хрен, Джек! Тебе следовало подумать об этом до того, как ты позволил им назначить БЕРНАРДА отвечать за УЩЕЛЬЕ! Ты втянул меня во все это вонючее дерьмо! Ты засунул меня в этот гребаный сталепластовый гроб, в котором я торчу последние девять лет, ты отнял у меня семью, ты забрал мою жену ! И единственное, что у меня ОСТАЛОСЬ, это долбаный батальон, и у тебя не выйдет просрать и его тоже, ты кровожадный УБЛЮДОК!

Дверь практически слетела с петель, когда вошел ганни Паппас.

— Сэр, что за дьявольщина тут происходит? Вас слышно аж в казармах !

— ПОШЕЛ ОТСЮДА НА ХРЕН, ГАННИ! — завизжал О’Нил. Он схватил тяжелый деревянный стол, поднял его над головой и изо всех сил швырнул в окно позади своего стула. Когда стол застрял, он в бешенстве заревел и принялся долбить им стену, пока дыра не увеличилась. Затем под яростные вопли стол вылетел наружу.

Это была всепоглощающая ярость, поддающаяся контролю не лучше урагана, и почти столь же разрушительная. Между миром и слепым гневом О’Нила на реальность не осталось стоять ничего; если бы он мог повернуть выключатель и погасить вселенную, он бы это сделал. Вместо этого он излил гнев на свой кабинет и здание штаба батальона. Спустя секунды за столом последовали скудные украшения со стен. Он вышвырнул в дыру все, что было в помещении, затем принялся расширять отверстие своими кулаками.

Штаб представлял собой простую конструкцию из деревянных рам; внутренние стены состояли из панелей гипсокартона, внешние — из древесностружечных плит с виниловой облицовкой. Несмотря на рост всего сто шестьдесят два сантиметра, Майкл О’Нил-младший мог лежа выжать почти двести килограммов, и каждый удар пробивал все три слоя, словно бумагу; две секции из четырех развалились всего лишь за два удара. Он разбил кулаки в кровь после первых же ударов, но не замечал этого, как и того, что начал проседать потолок; боль ощущалась уместной в океане его ярости. Самым худшим в этой ярости, не считая утраты отца, дочери и собственной жизни, было знание, что в конце концов батальон туда пойдет. И единственной другой частью внутри него, помимо ярости, был тот размышляющий гнусный ублюдок, тот мелкий раздумывающий ублюдок, который уже начал прикидывать выполнение задания, даже когда каждая клеточка его существа категорически отрицала, что они когда-либо совершат самоубийство столь явным и глупым образом.

В конце концов гнев выгорел полностью; не осталось ни единой эмоции. В офисе образовался новый вход, достаточно большой, чтобы проехать на машине; вокруг стояло кольцо любопытных и озадаченных зрителей. Не обращая на них внимания, он прошагал сквозь обломки к тому месту, где проецируемое ПИРом изображение Хорнера все еще продолжало висеть в воздухе.

— Ядерные заряды, — проскрежетал О’Нил. — Мы пойдем. Но только если вся местность будет раскатана в лепешку. Я дам моему штабу команду составить план огневой подготовки. Вы его исполните. Если президент заартачится, скажите ей, что это приказ офицера Флота и что по договору она обязана выполнять приказы офицеров Флота, касающиеся военных операций. Вы исполните наш план огневой подготовки и будете стоять наготове для оказания последующей поддержки ядерными ударами. Мы приготовимся к операции. Мы погрузимся на «Баньши». Мы полетим на юг. Если ядерных ударов не будет, можете хоть расцеловать мой жирный волосатый зад, но мы и близко не подойдем к Ущелью. И если я в любой момент почувствую, что поддержки недостаточно, я отступлю, не спрашивая ничьего мнения. Позвоните мне, когда получите согласие на применение ядерного оружия, и только когда его получите, и лучше, чтобы оно было без ограничений. Шелли, конец связи.

— Есть, сэр, — сказала она и отключила Хорнера.

— Шелли, я никогда больше не желаю разговаривать с этим ублюдком, — проскрипел Майк. — Когда он передаст согласие на применение ядерного оружия, просто скажи мне.

Он оглядел собравшихся. Большинство были рядовыми роты «Браво» — Паппас, должно быть, говорил правду начет того, что его слышали аж в казармах, — остальные офицерами и сержантами штаба батальона.

— О’кей, парни, — хрипло произнес он, обводя их взглядом. — Пошли готовиться к смерти.

Прошло почти тридцать минут, как умолкли все звуки активности в районе Стены. Из долины звуки все еще доносились, но это был топот тысяч ног и редкий хлопок рэйлгана или плазменной пушки, которые легкий ветерок доносил до вершины холма.

— Проклятие, — прошептала Кэлли, когда из расщелины показался первый послин. — Не думаю, что от корпуса что-то осталось, Деда.

— Ага, — сказал О’Нил. — Но самое плохое не это, — продолжал он и указал на тенарал, вплывший в поле зрения на восточной стороне холлера. — Это хуже.

Кэлли посмотрела из бойницы на запад и постучала его по руке.

— Нет, вот это хуже.

При виде тени, нависшей над фермой, Папа О’Нил содрогнулся; «Лэмпри» летел со стороны Ущелья на запад на высоте примерно тысяча метров. Пока он смотрел, вниз в долину устремилась серебряная молния, и со стороны артиллерийского парка донесся звук разрыва.

— Бабахнет эта штука по нам, если мы откроем по ним огонь? — нервно спросила Кэлли, когда сработала первая мина. — Мне эта идея совсем не нравится.

— Мне тоже, — сказал Папа О’Нил. — О’кей, активируем План Б.

— Удираем, как ошпаренные? — спросила Кэлли.

— Да, — сказал он. — Или по крайней мере до шахты; она укреплена, чтобы выдержать ядерный взрыв; мы укроемся там на какое-то время, пока не схлынет первая волна, затем уйдем в леса.

— Пошли, — сказала Кэлли, повернулась и надавила на лист фанеры в задней части бункера. Он слегка прогнулся, затем повернулся на петлях, обнажив тяжелую стальную дверь, утопленную глубоко в склон холма. Она открыла засов и шагнула внутрь. — Так ты идешь?

— Да, — сказал О’Нил, — оставь дверь открытой, я собираюсь поставить все эти управляемые мины на таймер. И подготовь все для полного разрушения; черта с два этим скотам достанется мой дом.

— Ну, поспеши, — нервно произнесла Кэлли. — Мне не хочется ползать по этим холмам в одиночку.

— Буду через минуту, — сказал Папа О’Нил. — Давай иди.