"Пророчество Двух Лун" - читать интересную книгу автора (Ленский Владимир)

Глава двадцать четвертая ПИСЬМО ИЗ ГЕРЦОГСТВА ЛАРРА

Наступали для королевства железные годы; люди волновались, и впервые за столетия существования государства войска стояли не на границах, а в городах и селах страны.

Одгар, торговец тканями из Мизены, смотрел, стоя на пороге, как солдаты входят в город, и дурные предчувствия сжимали его сердце. С тех пор как пропала его дочь, Фейнне, одни только дурные вести являлись к нему в дом.

Он чувствовал себя виноватым. Ведь это он настоял на том, чтобы дочь отправилась учиться в Академию. Но почему бы и нет? Разве он был так уж не прав? Если Фейнне родилась слепой, это еще не причина сидеть ей взаперти в родительском доме, под постоянным надзором. В конце концов, рано или поздно мать и отец уйдут из жизни – и кто же тогда будет заботиться о девушке? Ей нужно было научиться самостоятельной жизни.

Напрасно Фаста, мать Фейнне, противилась такому решению. Отец и дочь держались дружно и сумели настоять на своем. Фейнне уехала.

Не следовало ее отпускать…

Но кто бы мог подумать, что все закончится так ужасно? Ведь в конце концов Одгар нанял для нее телохранителя. Надежного человека, вполне преданного. Разве не так? Не нужно обладать большой проницательностью, чтобы понять: этот Элизахар влюбился в дочь Одгара с первого взгляда. Такой жизнь отдаст, лишь бы с девушкой не случилось ничего дурного.

И нянюшка, еще один преданный человек. Нянюшка, которая знала Фейнне с самого рождения.

И все-таки девочка попала в беду.

Мать Фейнне была убеждена в том, что без Элизахара не обошлось. «Это он ее похитил, он украл ее, этот солдафон, он все сделал бы ради денег – ведь он грабитель, его чуть не повесили за разбой, – твердила женщина. – Если бы не ваше свидетельство в его пользу, мой господин, он никогда бы не выбрался. Болтался бы на веревке рядом со своими сообщниками – и поделом! Как можно было доверить такому человеку жизнь нашей дочери? Только мужчина мог быть таким безрассудным!»

Иногда Одгару казалось, что Фаста помешалась. Она по целым дням бродила из комнаты в комнату, бесцельно переставляла вещи, раскладывала их на полках: по размерам, по цвету. Эта бессмысленная деятельность вызывала у него страх, но еще больше он пугался, когда она усаживалась в углу, впивалась глазами в какое-нибудь пятнышко на полу или на стене и не двигалась часами.

В конце концов Одгар применил по отношению к жене власть, которую давало ему супружество, – они состояли в так называемом «аристократическом» браке: нерасторжимом, имеющем в числе условий полное слияние имущества и власть мужа над всеми домочадцами.

Как правило, горожане заключали «простонародные» браки, при которых возможны были и разводы, и раздел имущества; так было свободнее. «Аристократический» брак, скрепляемый благословением правящей королевы, избирали для себя знатные люди, а также богатые предприниматели, опасающиеся за цельность своего денежного состояния, – и страстно влюбленные.

На таком браке настояла Фаста. Она хотела, чтобы все деньги Одгара в случае смерти мужа перешли к ней.

А Одгар принадлежал к категории страстно влюбленных – и потому согласился.

Теперь он воспользовался правом, которое давал ему их брачный союз, и запер жену в трех комнатах, а на окна поставил решетки. Очень красивые, узорные решетки. И очень прочные.

Фаста обнаружила, что находится в заточении, только месяц спустя после того, как это случилось. Сперва она пыталась выломать двери, потом хотела звать на помощь, прижав лицо к решеткам; но тут вошел Одгар и сказал:

– Если вы не прекратите шуметь, я прикажу заколотить окна досками.

И Фаста смирилась. Она продолжала кружить по комнатам и переставлять вещи. По повелению Одгара ей приносили все новые и новые предметы, чтобы она не так сильно скучала; впрочем, Одгар не был уверен в том, что жена замечает его заботу.

Наконец в один прекрасный день в дом явилась нянюшка Фейнне. Старушка была сильно разгневана на обстоятельства, в которых очутилась, во всем винила глупость Элизахара и собственную недогадливость. Она проделала долгий путь в телеге – ее привез какой-то деревенский простофиля, которому Одгар, не возразив ни словом, заплатил десяток золотых и велел, спрятав хорошенько деньги, убираться домой.

Одгар долго расспрашивал нянюшку. Старушка весьма толково рассказала ему обо всем, что знала.

– Фейнне жива? – настаивал Одгар. – Ты в этом уверена?

– Не сомневаюсь ни секунды, – твердо отвечала старушка.

– А Элизахар – что он?

– Дурак! – плевалась няня. – Вот он-то дал себя убить, это точно! Был бы жив, давно бы ее вытащил… Но его проткнули мечом. Я сама слышала. «Сдох, сдох»… – передразнила она кого-то, скривив отвратительную рожицу. – Госпожа-то как плакала! Она его любит, я так думаю. Что ж, мужчина видный, хотя можно было бы найти и получше. С деньгами.

Она замолкла, задумчиво жуя губами. И вдруг растянула их в улыбке:

– А надо мной всегда посмеивался. Говорил: «Будь нянюшка ростом побольше мыши, била бы меня смертным боем». Это за то, что я ему воли не давала…

– Госпожа Фаста от горя утратила рассудок, – сказал Одгар няне.

Старушка и бровью не повела.

– Этого следовало ожидать. Всегда была нервная. Не слишком-то она подходящая для вас жена, мой господин! Что бы было меня не послушать – вон у булочника была дочка…

– Она сейчас толще бочки, – заметил Одгар.

Няня махнула рукой.

– Это она потому толще бочки, что с неправильным мужчиной живет, – заявила старушка. – Жила бы с вами душа в душу, была бы лапушка. Пышечка сдобная с ямочками на локоточках, загляденье. А эта ваша… Да еще теперь рехнулась, позор один!

– Я ее запер, – сказал Одгар.

– А, ну и правильно, – отозвалась няня. – Очень хорошо.

Одгар невольно улыбнулся.

– Элизахар был прав – ты, няня, боевая старушка.

– Жаль его, – сказала вдруг няня.

Одгар только рукой махнул.

– Я потерял много больше, чем Элизахара…

Он продолжал заниматься делами. Торговля тканями давала хороший доход, сложные расчеты и переписка с клиентами отвлекали от горя.

А в стране становилось все тревожнее. Агенты Одгара привозили неприятные известия: о крестьянских бунтах, о грабежах на дороге, о странных разговорах в городских тавернах – о порче, о больной эльфийской крови.

И вот грянуло как гроза известие, которому почти невозможно было поверить: о том, что королеву убили прямо в столице, во время праздника, на глазах у всего двора и множества праздных зевак, что пришли поглазеть на скачки…

Слухи опередили официального гонца из столицы всего на полдня. Талиессин позаботился о том, чтобы не позволить людям наслаждаться пересудами и домыслами. Усталый человек влетел в Мизену верхом на коне к вечеру; он потребовал у магистратов комнату для ночлега и, пока для него готовили помещение, отправился прямиком на главную рыночную площадь. Торговля уже сворачивалась, лотки со стуком составляли на телеги, чтобы увезти на склад, рядом грузили полупустые мешки, а разносчицы уже расходились со своими корзинами.

При виде герольда все замерло. Человек этот сильно выделялся даже в многолюдной толпе; и не в том дело было, что он сидел верхом на запыленном коне.

«Просто у него такой вид – столичный, если вы понимаете, о чем я говорю, – поясняла потом одна торговка. – Говорят, если человек увидит правящую королеву, у него навсегда меняется взгляд. Иначе смотрит, чем мы. Вот и он так смотрел».

Герольд взял трубу, встряхнул; яркий красно-золотой флажок свесился с нее и блеснул на солнце. Громкий звук протянулся над площадью, призывая к вниманию. Затем настал черед голоса.

Человек был тощий, невидный, а голос у него – богатый, низкий, мощный. Так бы и слушать…

И голос этот прокричал о смерти правящей королевы и о том, что ее сын и наследник, принц Талиессин, принимает регентство, ибо законная власть переходит отныне к следующему потомку эльфийской династии – еще не рожденному принцу или принцессе от законной супруги регента, чистокровной Эльсион Лакар.

Одгар вернулся домой в смятении. Не к лучшему казалась ему эта перемена. И дело даже не в том, что королева умерла. Конечно, никто не предполагал, что она умрет так скоро и такой ужасной смертью. Конечно, жаль ее – она была добра и прекрасна. Такой запомнил ее Одгар еще со времен своей свадьбы с Фастой.

Но по-настоящему смущала Одгара не эта смерть, а странное поведение наследника. Талиессин по доброй воле отказывался от престола, называя себя всего лишь регентом. Почему? Он – потомок Эльсион Лакар, его кровь обладает волшебной силой, как и кровь его матери. И если его избранница – чистая Эльсион Лакар, то наследник, которому суждено родиться через несколько месяцев, полностью восстановит чудесные свойства династии. В чем же дело?

В побуждениях Талиессина Одгар угадывал нечто зловещее, чему не мог пока подобрать объяснения. Просто чем больше торговец тканями размышлял над тем, что услышал на площади от герольда, тем хуже становилось у него на душе.

Смута. Предстоит смута, думалось ему. А Фейнне где-то затеряна среди лесов, одна. Слепая девушка наедине с целым миром, и мир этот охвачен волнением.

Герольд говорил о жене Талиессина. Еще одна странность… Выходит, принц вступил в «простонародный» брак? Из века в век аристократия заключала только «аристократические» браки, и это было вполне естественно. Но теперь нет правящей королевы, и некому благословить союз двух сердец. И долго еще некому будет делать это. Несколько лет. Пока родившийся наследник или наследница не подрастет настолько, чтобы понимать смысл своего служения.

Что же такое этот Талиессин, если он добровольно принизил себя настолько, чтобы отказаться от эльфийского брачного союза, от эльфийского трона? Кто он? Неужели он то, что говорят о нем на дорогах и в трактирах, когда считают, будто поблизости нет верноподданнических ушей? Уродливое порождение эльфа и человека с отравленной кровью в жилах?..

Если он таков, нельзя надеяться на то, что его наследник, даже от чистокровной Эльсион Лакар, исправит положение…

Кое-что подтвердилось для Одгара в тот день, когда Мизену заняли войска. Опять явился герольд, на сей раз другой, и голос не такой великолепный. Оповестил жителей Мизены:

– В трудную эпоху междуцарствия, когда вся страна ожидает рождения истинно законного наследника, который вернет нашей земле процветание, – в этот час мы желаем полного спокойствия. Всякие разговоры о правящей династии должны быть прекращены. Наиболее болтливые господа будут публично казнены. Капитан гарнизона снабжен соответствующими полномочиями, записи которых сейчас находятся в зале заседания магистратов. Каждый желающий имеет право ознакомиться с ними.

И хоть Одгар не вел никаких разговоров, он невольно почувствовал, как сжимается от страха.

Капитан гарнизона казался человеком весьма несимпатичным: с грубым лицом, маленькими проницательными глазками и сжатыми бескровными губами. Судя по его виду, он был крайне недоволен тем обстоятельством, что его отвлекли от любимого занятия – драться с кочевниками, и теперь он готов был сорвать свою досаду на чрезмерно болтливых горожанах.

Наверное, многие в этот день чувствовали то же, что и Одгар, потому что город был непривычно тих и многие лавки стояли закрытыми.

Солдаты, впрочем, вели себя пристойно. Они были сыты и хорошо одеты, их разместили в двух трактирах, причем за содержание заранее заплатили из денег городской казны.

Дня через два город вышел из оцепенения, и вот тогда-то к Одгару в дом явился хмурого вида сержант.

– Прошу извинений, мой господин, – вежливо обратился он к хозяину дома, который побледнел как полотно и вынужден был сесть прямо в прихожей на сундук, чтобы не свалиться на пол от ужаса. – Мой капитан потерял это письмо и отыскал его только вчера вечером, за обшлагом старого мундира.

Одгар перевел дыхание.

Сержант только теперь заметил его состояние и удивился:

– Что с вами, мой господин?

– Ничего, – отрывисто сказал Одгар, пытаясь взять себя в руки. Ему стыдно было признаться в том, что он попросту испугался.

– В таком случае позвольте мне вручить вам письмо.

Сержант подошел к Одгару, невозмутимо положил ему на колени небольшой пакет и удалился, не закрыв за собой дверь.

Одгар взял пакет, подержал в пальцах, словно пытаясь обрести в нем силу, потом встал и запер дверь. Он поднялся к себе в кабинет, украшенный на стене большой картой, уселся за стол, отодвинул в сторону альбом с образцами тканей и пачку деловых писем.

Пакет был запечатан гербом герцога Ларренса. Вот еще одна странность. Какие дела у Ларренса могут быть к скромному торговцу тканями из Мизены?

Дрожащими руками Одгар сломал печать и развернул послание.

«Любезный господин Одгар, – побежали перед его глазами строчки, выведенные твердым, уверенным почерком, – прошу меня простить за долгое молчание: нужно было выждать некоторое время, чтобы дела пришли в равновесие.

Ваша дочь оказала мне честь и вышла за меня замуж. Наш брак был заключен в мире Эльсион Лакар, поэтому мы просим вашего благословения только сейчас. Простите нас и за это. Я приложу все усилия к тому, чтобы Фейнне была счастлива.

Как только появится возможность, мы навестим Вас в Мизене. Настроения в герцогстве пока удерживают нас в замке, но скоро это закончится, и тогда Вы сможете обнять вашу дочь.

Преданный Вам Элизахар, герцог Ларра».

Одгар ощутил легкое головокружение. Элизахар, герцог Ларра? Как такое может быть? Он что, совершил там свой маленький государственный переворот, этот Элизахар? И как это вышло, что он оказался жив?

Одгар схватился за виски, словно пытаясь удержать рвущиеся наружу мысли. Потом протянул руку к колокольчику и позвонил. Вошел не слуга – этот малый околачивался на площади и жадно собирал слухи, в основном слушая разговоры подвыпивших солдат, – а старая нянюшка. Одгар обрадовался ей:

– Садись, голубка. Вот, полюбуйся, какое странное письмо принесли мне в дом.

Он прочитал письмо вслух, внимательно поглядывая на няню поверх верхнего края листка. Лицо старушки приняло мечтательное выражение, а когда Одгар добрался до подписи, содержавшей в себе основную сенсацию послания, няня так и расцвела.

– Ну, я и подозревала нечто подобное! – объявила она торжествующе.

– Что? – Одгар поперхнулся.

– Да уж, происхождение от меня не скроешь, я столько знатных детей выкормила, что в этом разбираюсь, – молвила няня.

Справедливости ради следовало заметить, что няня выкормила самого господина Одгара, а после растила маленькую Фейнне; ни отец, ни дочь не принадлежали к числу знати. Но спорить с нянюшкой Одгар не решился.

– Ты подозревала, что Элизахар знатный человек? – изумленно переспросил Одгар.

Она кивнула.

– И что он в нашу Фейнне влюблен, – добавила она.

– Положим, это и я видел, – оборвал ее хозяин.

Она покачала головой.

– Вот что для меня оказалось новостью – так это то, что он жив! – сказала она.

Одгар понял, что не может больше сдерживаться. Он только успел сказать няне: «Выйди вон». Не хватало еще, чтобы старушка увидела, как хозяин дал волю чувствам. Едва она обиженно удалилась, как он закрыл лицо руками, и рыдание вырвалось из его горла. Фейнне жива, Фейнне вышла замуж! Рядом с этим, то обстоятельство, что ее муж каким-то невероятным образом оказался герцогом Ларра, тускнело и меркло.