"Детдом для престарелых убийц" - читать интересную книгу автора (Токмаков Владимир)

ЗНАНИЕ – СИЛА, НЕЗНАНИЕ – ВЛАСТЬ!

Первое упоминание о нашем роде относится ко времени Ивана Грозного, что зафиксировано как минимум в двух источниках: Псковской летописи Амвросия Деверя и Курском Мартирологе 1334 – 1826 годов.

Во время очередных семейных разборок Иван Грозный, разгневавшись, приказал повесить за косы на базарной площади свою шестую жену. Дело было зимой, и когда ее везли в санях на площадь, наперекрест им вылетели сани уже пятые сутки находящегося в загуле известного московского дебошира, боярина Юрия Ивановича, моего прапрапрадеда.

Вылетел-то он случайно да так врезался в сани с царской женой, что все разлетелись в разные стороны. Царская жена в одну сторону, палач и охрана – в другую, ну а сам Юрий Иванович, естественно, в третью.

Тут народ набежал, и пошла потеха! А как разгреблись, глядь, а царской-то жены и след простыл. Воспользовалась, стало быть, заварушкой.

Ну что тут делать? Кого-то же надо казнить, говорит Грозный, а то народ и вовсе распустится, перестанет правила дорожного движения соблюдать. Так и в царский кортеж кто-нибудь из новых бояр въедет. Короче, на кол его посадить!

И сразу отлегло от сердца царского. Женщина была спасена, наш предок вошел в историю так же лихо, как тот кол вошел в него.

С тех пор на нашем родовом гербе появился символ смертоносного кола, а девиз на латыни по диаметру гласил:

Кол как бы разделял собой наш герб на две равные части: одна часть – до ссоры с сильными мира сего, другая – после ссоры. Чтобы никто из потомков рода не забыл обиды и позора, которые пришлось претерпеть нашему предку от Ивана Грозного.

Между прочим, в вузовских учебниках коммунистического периода для студентов-историков черным по белому писалось, что Юрий Иванович был одним из первых борцов с царским произволом и самодержавным деспотизмом. Это, кстати, в определенной степени определило процветание нашей семьи в противоречивые советские годы.

Еще одно заметное место в семейных преданиях занимали удивительные похождения другого нашего предка, знаменитого ловеласа, бретера и жуира Митьки-Колесо, прозванного так в народе за кривые ноги.

Дмитрий Федорович прославился тем, что, будучи в фаворе у Петра Великого, зачастил в спальню к Екатерине, впоследствии Великой. А все потому, что был у нашего Митяя детородный орган, по народным преданиям, «зело велик и умел».

Все шло хорошо, всем, в общем-то, нравилось, но вот однажды Петр Первый нашел в спальне своей жены серебряную пуговицу от парадного камзола, на которой был выбит наш родовой герб.

«Знание – сила, незнание – власть!» – прочитал Петр девиз на пуговице и – традиционно – впал в бешенство. «Стало быть, я давно уже не первый!» – орал Петр Первый. И, особо не утруждая себя разбирательствами, велел посадить Митьку-Колесо на кол. (Хотя кое-кто из придворных историков потом утверждал, что серебряную пуговицу с камзола Дмитрия Федоровича срезали и подбросили в спальню Петра Первого завистники, позже разоблаченные как участники масонского движения в России.)

Вот и Дмитрий Федорович вошел в российскую историю так же лихо, как тот кол вошел в него. А злополучная серебряная пуговица с тех пор передается из рук в руки как самая дорогая реликвия нашей семьи.

Сам камзол Дмитрия Федоровича хранится в запасниках Национального музея в Санкт-Петербурге.

Мой отец по партийной линии частенько бывал и в Москве, и в Питере. Без проблем заходил он и в запасники Национального музея. Так вот, он рассказывал нам, что на том парадном камзоле не хватает не одной, а двух пуговиц. Хранители говорят, что камзол изначально поступил в хранилище без двух пуговиц, это зафиксировано в описи от 18 июля 1838 года.

Что же дальше? А дальше наступает конец истории: появляюсь я, позор и проклятие славного рода.

Хотите знать, почему семейная реликвия, талисман, объект родового поклонения, та самая знаменитая серебряная пуговица никогда не достанется мне? Потому что, по мнению моего отца, я конченый неудачник. Я ленивый и нелюбопытный. Я прожигатель жизни и родительских денег, «которых, кстати, ты, ничтожество, никогда больше не получишь. Но у тебя, ленивого и нелюбопытного, слава богу, есть младший брат – надежда и опора нашего рода!».

У меня действительно есть младший брат. У нас с ним разница почти в десять лет. Представляете, какой ужас?

Мой отец в свое время сделал неплохую партийную карьеру. «Сегодня – это то завтра, о котором позаботились вчера», – ежедневно повторял он нам с братом за завтраком. (Но вся разница в том, что я, внимательно выслушав, делал все по-своему. А вот младший брат делал так, как папенька наказывали. Может, в этом моя вина? Я не научил его быть самим собой. А нужно ли ему это было? Не проклинал бы он меня потом, случись ему пойти в люди по моим стопам?)

Как всякий сильный карьерист, папик обладал выдающимся чутьем, нюхом на приближающуюся опасность. Он мог бы достичь еще больших партийно-номенклатурных высот, но…

Он поучал нас: высоко взлетишь – больно ударишься, когда будешь падать. А если я не хочу падать? – вопрошал я. Хочешь ты или не хочешь – все равно упадешь, если ты действительно высоко взлетел. Сам подумай, долго ли сможет провисеть человек между небом и землей? Слава – самое неустойчивое и ненадежное состояние. Старайтесь всегда быть посередине. Быть даже не вторыми, а, скажем, третьими, пятыми, чтобы, если что, было за чью спину спрятаться.

– Сначала нужно получить денежную профессию, а она впоследствии позволит тебе заниматься любимым делом, – наставлял он. – Я поднимался вверх через две ступеньки, но не через трупы! – всегда с пафосом заканчивал свой монолог папик.

С юности я возненавидел золотую середину и старался делать все, чтобы меня не приняли за расчетливого и умного середнячка.

Глупо? Глупо. Да будь ты горяч или же хладен, но не будь тепл. А теплого изблюю я из уст своих. Это Христос. Он тоже не терпел середины.

Благодаря наставлениям папика, я выработал для себя несколько максим, которыми стараюсь руководствоваться и по сей день:

1. Лучше пить пиво и водку, чем копить деньги на машину.

2. Лучше курить сколько хочешь и что хочешь, чем заниматься спортом только потому, что это модно.

3. Лучше каждый день дрочить на новую модель по ТВ, чем слушать нытье ставшей тебе ненавистной жены.

4. Лучше собирать пустые бутылки по помойкам, чем каждый день лизать зад начальству.

Ну так вот. Мой хитромудрый отец мог сделать просто выдающуюся партийную карьеру… И сейчас, всеми проклинаемый, прозябал бы где-нибудь на задворках нашего смутного и бездарного времени.

Но он сам остановил себя буквально на взлете. И когда начались известные события, связанные с горбачевской перестройкой, он без лишнего шума добровольно «ушел на хозяйство», а потом и вовсе, по примеру первых кооператоров, отделил себя от партийной машины (но никак не от партийной кормушки). И после августовского кризиса 1991 года с ГКЧП и прочим ему уже было куда отступать.

Затем всеобщая «прихватизация», во время которой отец, используя старые связи, знание, опыт жизни в этой стране, а главное – эксклюзивную информацию, поступающую от старых партийных корешей, за несколько месяцев гайдаровской неразберихи сделал себе баснословное состояние.

Вы спросите, что в эти годы делал я? Я вел жизнь постсоветского плейбоя, богатого молодого бездельника и лоботряса (кстати, тогда я научился трясти не только лбом, но и другими, особо значимыми частями мужского организма). Жили мы в ту эпоху в крупном городе в Центральной России (между прочим, мои родители и младший брат до сих пор там живут). Так вот, я тоже добился некоторых значительных результатов. Например, разбил новенький отцовский «мерседес», сев за руль «в состоянии сильного алкогольного опьянения», как было написано в милицейском протоколе, а затем перепечатано во всех местных газетах.

Моя тогдашняя подруга к тому времени была уже немножко беременна. Она имела такую большую грудь, что могла бы ею спокойно выкормить, как младенца, нашу планету. Когда она садилась в автобусе на последнее сиденье, грудью она упиралась в окно водителя.

Да, она считалась девушкой крупной комплекции. Я мог любить ее только частями, законченными фрагментами, на весь вес сразу меня не хватало. Думаю, одна ее фотография весила килограммов восемьдесят. Девушка со следами лошадиной фамилии на лице. Просто удивительно! Но тогда у меня был такой, еще не устоявшийся, юношеский вкус.

Короче, я был не против стать отцом. Но, как оказалось, решительно против этого были мои и ее родители. Мы думали, что дело идет к свадьбе, а все закончилось банальнейшим абортом. Отец заплатил ее родителям за моральный ущерб материальную компенсацию. Они еще дети, решили наши предки, и не ведают, что творят.