"Граната (Остров капитана Гая)" - читать интересную книгу автора (Крапивин Владислав Петрович)Пестрые дниСледующие сутки показались Гаю длинными, как целое лето. Утром Толик сказал: — Мишель! Я сдаю тебя на поруки режиссеру Ревскому. Мы договорились вчера. Днем у меня совещание с моряками, а вечером... — Личная жизнь. — Именно. Я иду в театр и вернусь только ночью. Чтобы ты не изводился и не дрожал от страха в одиночестве, переночуешь у Шурика в гостинице. Ликуя в душе, Гай все же яростно возмутился: — Кто дрожит от страха в одиночестве? Да я за тебя боюсь, когда ты где-то болтаешься допоздна! — За меня?! А что может случиться со мной? — А со мной? Ты за меня все время трясешься, а я за тебя не должен? — Ну... — сказал Толик потише. — Я уже большой мальчик. — Думаешь, с большими никогда ничего не случается? — Со мной ничего не случится, — пообещал Толик. — А ты на судне не болтайся в неположенных местах и старайся не мозолить глаза Станиславу Яновичу. — Хм... — сказал Гай. День Гай провел чудесно. Сначала он помогал чистить тонкие трехгранные шпаги оружейнику Косте и между делом щелкал курками мушкетов и пистолетов всех систем. Потом смотрел, как снимается эпизод «Спор о капитане». Дело в том, что на «Фелицате» после смерти старого капитана команда разделилась на две враждебные группы. Одна — со штурманом Дженнером, другая — с лейтенантом Реджем. Шел отчаянный спор: кого ставить новым капитаном. Казалось, дело вот-вот дойдет до ножей и пистолетов (они уже поблескивали в руках матросов). Но Женька (тот, что юный Грин и он же юнга Аян) бросил свой пистолет на палубу и заговорил — о том, что корабль один, путь в океане длинный, и если люди всерьез хотят бросить неверное и бесчестное пиратское ремесло и отыскать дальний желанный остров, надо не волками смотреть друг на друга, а помнить о морском товариществе. Иначе — лучше уж сразу спуститься в трюм и пробить в днище дыры. В трюм никто не пошел, а смелого Аяна обе группы выбрали капитаном. ...Потом фотокорреспондент «Ленфильма» Иза попросила Гая помочь ей отпечатать снимки. Печатали в железной кладовке, где у стен лежали спасательные жилеты. Там стояла жара от горячего глянцевателя и от солнца, которое снаружи разогрело стену рубки. Но снимки были интересные — с разными сценами из фильма, с «Крузенштерном» на якоре, с картинками из корабельной жизни. Гай увидел и себя. Сначала — как он развлекается пистолетами, а затем — в шеренге с матросами, рядом с Толиком (слава Богу, еще до той минуты со слезами). А потом — на палубе, с громадным ломтем арбуза у рта. Иза сказала, что подберет Гаю на память целую пачку карточек. Благодарный Гай старался вовсю — выхватывал из воды мокрые фотографии и лихо накатывал их на горячую жесть глянцевателя. А Иза мурлыкала: Напевала Иза только этот куплет. Проявит снимок, со словом «ах» кинет его в фиксаж и начинает песенку снова. Гай наконец собрался спросить: что же случилось с простодушным Робинзоном? Но открылась дверь, и под негодующие Изины вопли о засвеченной бумаге Ревский сказал: — Мон шер принц! Адмиральская гичка у трапа. Окажите честь своим участием в общем скромном обеде... Изольдушка, ты едешь с нами? Оревуар... — И нагнулся, уклоняясь от пущенного в него резинового валика. Ну, это было зрелище! Чтобы не тратить время на переодевание, актеры поехали обедать прямо в пиратских костюмах. Бородатые, в косынках, в пестрых фуфайках и блузах. Да и те, кто сегодня в съемках не участвовал, выглядели не менее живописно. Гай шел между братьями Карповыми — Володей и Сашей. Оба еще совсем молодые, 365как Толик, но для съемок отрастили волосы до плеч и густые бороды — настоящие, не то что у Вити Храпченко. Карповы шли в мятых белых шортах и расписных рубахах, завязанных узлами на животе. Когда шагали от Графской пристани к ресторану-веранде «Волна» на Приморском бульваре, прохожие открывали рты, и Гай мучительно досадовал, что не попросил у Насти свою полосатую фуфайку. Две седые интеллигентные старушки печально посмотрели на братьев Карповых, и одна внятно сказала: — До чего дошло. Священнослужители, а одеты как дети малые. Срам... — Вас приняли за дьяконов, — хихикнул Толик. — Старая женщина недалека от истины, — солидно сказал Володя. — Мы почти что священнослужители. Жрецы искусства... Второй «жрец» довольно погладил бороду. После обеда Гай притерся к группе курсантов, которая на баке занималась с морскими инструментами. Сперва скромно стоял поодаль, но ему подмигнули, и он осмелел. Здесь Гай увидел наяву, что такое секстан, о котором он раньше читал в книжках и слышал во вчерашней песне. Молодой штурман-преподаватель и курсант Алик дали Гаю заглянуть в окуляр секстана, посмотреть на солнце. Сквозь коричневый фильтр солнце казалось вишневым шаром. Вдруг оно раскололось вдоль, и одна половинка поползла вниз: это Гай двинул рычаг с зеркалом — алидаду... Потом Гай увидел капитана. Первый раз. Коренастый мужчина с седыми висками и коричневым лицом, в кремовой тужурке с орденскими планками, в тяжелой фуражке с золотыми листьями на козырьке прошел вдоль борта и опустился по трапу на катер. Проходя, он задержал взгляд на Гае, и тому захотелось, как вчера перед вахтенным штурманом, встать по стойке смирно. Затем Гай встретил Станислава Яновича — когда с курсантами Аликом и Федей ходил в учебную рубку, чтобы посмотреть морские карты. Весело поздоровался. — Осваиваешься? — спросил первый помощник. — Так точно... Но, куда нельзя, я уже не суюсь, — с насмешливой скромностью сообщил Гай. — Зато суешься куда только можно. Так? — усмехнулся Станислав Янович. ...Вечером поужинали в «Волне» и пошли купаться на городской пляж — здесь же, на набережной. Были уже сумерки, стало прохладно, и вода оказалась гораздо теплее воздуха. Когда раздеваешься — зябко, а нырнешь — как в теплое молоко... В гостинице Гая устроили на выпрошенной у горничных раскладушке, в номере, где жили Ревский и оператор по имени Сергей. Гай уснул стремительно, спал без всяких снов и утром поднялся только после ощутимых толчков Ревского. К причалу они с Ревским пришли, когда вся группа была уже там. Ждали катер, который, естественно, запаздывал. Карбенёв ходил к диспетчеру и ругался. Иза тренькала на гитаре. Гай опять хотел спросить о судьбе Робинзона, но почуял чей-то взгляд. Затылком ощутил. Обернулся. Шагах в пяти от него, прислонившись к трубчатому поручню пирса, стояла девочка. У Гая затеплели уши — от радости, смущенья и виноватости. Это была Ася. Гай быстро подошел и потупился. — Здравствуй... Она тоже сказала «здравствуй». Тихонько. — Ты здесь... чего? — осипнув от неловкости, глупо спросил Гай. — Так просто? — Так просто. А ты позавчера... не поехал в город? Гай со всей полнотой ощутил, какая он свинья. Ни позавчера, ни вчера, ни сегодня, закрученный корабельной радостной жизнью, он не вспомнил об Асе. То есть воспоминания мелькали, только без всякой связи с их разговором: «Вы каким катером приезжаете?» — «Обычно в восемь сорок пять...» А разве это не договоренность о встрече была? Ася, конечно, и позавчера, и вчера приходила на пристань. А он... — От меня ничего не зависело, — беспомощно пробормотал Гай. — Потому что так получилось. Я на «Крузенштерне»... — Где? Она совсем не сердилась. Только радовалась, что встретила его, и немного смущалась. Гай приободрился. Отодрал от облупленного уха лоскут кожи и объяснил, хмуро усмехаясь: — В артисты записали. Вон к ним... Он рассказал все, что случилось за эти два дня. И все в рассказе было правдой, только невольно получилось, что он, Гай, и рад был бы оказаться на берегу в нужное время, да не было никакой возможности. Впрочем, сейчас Гай верил в это сам. — Ты счастливый, — вздохнула Ася. — Я всю жизнь у моря живу, а на паруснике никогда не была. Гай решительно взял ее за руку и повел к Ревскому. — Александр Яковлевич, это Ася. — Вижу, — вздохнул Ревский, — что не Петя и не Гриша. Здравствуйте, мадмуазель... Ася стояла перед ним тоненькая, прямая и серьезная. Гай смотрел Ревскому в глаза. — Я понял, — печально сказал Ревский. — Если я отвечу «нет», то что? Ты заявишь мне, что в таком случае и ты остаешься на берегу. Так? — Ага! — весело согласился Гай. — А я до четырнадцати ноль-ноль отвечаю за тебя головой и, естественно, оставить не могу. Пользуясь этим обстоятельством, ты меня вынуждаешь идти на уступки и зарабатывать себе новые неприятности. Это недостойный прием. Единственно, что тебя оправдывает, это некоторое благородство цели... — Значит, можно?! — возликовал Гай. — Но мадмуазель Ася должна иметь в виду, что обратный катер будет лишь в обед. — Это ничего, — сказала Ася. Когда шли к «Крузенштерну», Гай успел рассказать Асе про «Летающих «П», а затем о Крузенштерне, о рукописи Курганова и о капитан-лейтенанте Алабышеве. Наверно, не очень толково он рассказывал, сбивчиво, но Ася не перебивала. Гаю нравилось, как она слушает, и вообще он был счастлив, что случилась такая встреча и что они вместе едут на «Крузенштерн». С запоздалым испугом он думал, что могли ведь и не встретиться. Но испуг быстро проходил, и оставалось только радостное возбуждение. И он говорил, говорил — бестолково, но весело. А Ревский, сидевший неподалеку, вдруг сказал: — Прямо роман. — Это вы о чем? — подозрительно спросил Гай. — Это я о пропавшей рукописи. Вчера, когда Толик рассказывал, я как-то не особенно вник. А сейчас... Полдня промелькнули в пестроте, солнце, суете съемок и путешествии по громадному барку. Гай смело «совался, куда только можно», и таскал за собой Асю. И везде 368их встречали по-хорошему. И он почти не выпускал Асину руку... В половине второго киношно-пиратская компания погрузилась на катер и отправилась обедать. На пирсе Гай увидел Толика. — Толик, это Ася... Ну, как погулял? Толик щелкнул его по носу. Подошел Ревский. — Толик! Такое дело. Хочешь выступить в роли миротворца крупного масштаба? — С Гаем поссорились? — испугался Толик. — Бог с тобой! Дело в другом. Ты заметил, наверно, что наши отношения с моряками несколько шероховаты. А? — Еще бы... — Вообще-то моряков понять можно. График, рейсы, курсанты, а тут еще на их головы свалилось кино... — Шурик, я-то при чем? — Выступи перед курсантами с лекцией, а? Мы проведем это как мероприятие, организованное киногруппой. Умаслим Ауниньша, отвечающего за воспитательную работу... — Шурик, ты рехнулся? — Да нет, ты меня послушай... — Вы — артисты. Почему вам самим не выступить? — Да мы уже всем там глаза намозолили. А твоя лекция... — О, аллах! Какая моя лекция? — О Крузенштерне, о той рукописи. Понимаешь, это связано с названием судна, с историей. Это для курсантов было бы самое подходящее... Толик! Две студии — «Молдова» и «Ленфильм» — поставят тебе на своей территории гипсовые бюсты. — Иди ты... — Мраморные... Бронзовые, черт побери! — Шурик, ты за эти годы поглупел. Я тебе кто? Лектор общества «Знание»? Я понятия не имею, как выступают перед людьми! Ревский наклонил набок курчавую голову. — Он «не имеет»... На всяких симпозиумах выступать может, на конгрессе в Монако (знаю, знаю!) сумел. А здесь, видите ли... — Там я о деле говорил. О своей работе. К тому же у меня текст был читаный-перечитаный и многократно утвержденный, если хочешь знать. Я готовился месяц! — Здесь тоже подготовишься. У тебя целых два дня. |
||
|