"Граната (Остров капитана Гая)" - читать интересную книгу автора (Крапивин Владислав Петрович)Линия ОбороныГай натянул прохладную чистую рубашку — васильковую с латунными пуговками. Со дна чемодана вытащил новенькие, ни разу не надетые шорты «военно-полевого» цвета. Закинул под кровать пыльные растоптанные кеды и застегнул блестящие пряжки скрипучих лаковых сандалий. С удовольствием потоптался. — Расчеши космы, — предложил Толик, — и будешь совсем лондонский дэнди на брегах Тавриды. Гай, сопя от натуги, расчесал. — Я буду дома от четырех до шести, — сказал Толик. — Постарайся возникнуть в этом промежутке. Возможно, поступит информация от Шурика... — Есть, товарищ главный конструктор Атлантиды! — Сгинь... Ася ждала Гая у калитки. Тоже принаряженная, серьезная, в белом платьице с якорями и синей лентой на волосах. Помахивала голубой пластмассовой сумкой — на ней тоже якорь. — Ну? Топаем? — излишне бодро спросил Гай. — Пошли... — Ася нерешительно досмотрела на его сандалии. — Ноги не натрешь ремешками? Дорога будет длинная. — Все нормально... — Гай упруго попрыгал. По улице Генерала Петрова они бодро дошагали до гостиницы «Севастополь» и сели на троллейбус. — Поедем на Корабельную, — сказала Ася. — Начинать надо с Первого бастиона, по порядку. А потом все ближе и ближе к дому, до Седьмого. К дому идти — всегда легче... Но сразу к Первому бастиону они не попали. Вышли на улице Розы Люксембург, и Ася потащила Гая на горку у железнодорожной насыпи. Горка была, как игрушечный городок, с белыми домиками, лестницами, закоулками и двориками на крутых склонах. Похоже на Артиллерийскую слободку, только все уменьшено и словно собрано в горсть. Как на сцене для приключенческой сказки. Ася сказала, что это знаменитая Аполлоновка. Аполлоновка была горячей от солнца. Ася и Гай через заросли дрока спустились к старым каменным аркам. — Это бывший водопровод, — объяснила Ася. — Его еще адмирал Ушаков строил... Под аркой они прошли на берег Аполлоновой бухты. На громадных бетонных блоках, в беспорядке сваленных на берегу, загорали мальчишки. И прыгали с этих кубических глыб в очень синюю воду. Гай им позавидовал, и Ася тут же сказала: — Давай искупаемся. А то нам шагать и шагать, а моря на пути уже не будет. Они нашли на теплом бетоне свободное местечко. Мальчишка лет десяти — конопатый и с ободранным подбородком — сказал: — Чего пришли? Это наших, аполлоновских пацанов камни... Гаю стало неуютно. Он знал ревнивую непримиримость мальчишечьих компаний к чужакам. Но Ася ответила, не повышая голоса: — Сиди, аполлоновский. А то и на носу царапины будут. И никто больше не придирался... Они ныряли и плавали минут пятнадцать. Потом Ася сбегала куда-то, чтобы выжать купальник, вернулась уже одетая и сказала между прочим: — А вон в том домике родился Папанин. Помнишь, который на Северном полюсе? Гай, конечно, помнил. Недавно читал в «Пионере» о высадке папанинской четверки на полюс — как раз отмечалось тридцатилетие этой экспедиции. Но он не знал, что Папанин родился в Севастополе. Гаю казалось, что полярный исследователь должен быть уроженцем каких-то северных мест. ...После купанья жизнь стала еще лучезарнее, хотя дорога была совсем не ровная. Спустились по откосу широкого, заросшего, как сад, оврага и поднялись по другому склону. Гай часто дышал. Ася сказала, что они пересекли Ушакову балку. Через несколько минут они оказались на обрыве — над небольшой, полной кораблей и катеров бухтой. — Это Килен-бухта. А вот памятник. Над обрывом Гай увидел гранитную открытую беседку и серый, грубо отесанный камень с надписью: 1-й бастiонъ — Вот отсюда и начиналась линия Первой обороны, — объяснила Ася. — Когда французы и англичане подошли, бастионов и батарей почти не было, адмирал Корнилов весь город поднял на строительство. Даже арестантов освободил... Ну, пошли. Гаю эта дорога запомнилась как солнечная круговерть улиц с белыми домами, спусков, тропок и заваленных ползучими кустами каменных изгородей. И заросших высокой жесткой травой балок-оврагов. В этой траве прятались сложенные из пористого камня стенки с нагретыми солнцем чугунными плитами. На плитах — выпуклые буквы с названиями и номерами батарей. Было жарко и хотелось пить. Гай и Ася пили у водонапорных колонок, дурачась и осыпая брызгами друг друга. Они постояли у глыбы памятника Второму бастиону и зашагали к Малахову кургану. На перекрестке Второй Бастионной и какого-то переулка, на заросшей колючками и сурепкой площадке, гоняла красно-синий мяч ребячья компания. Мальчишка лет семи стоял в стороне, плаксиво вытирал подолом полосатой майки нос и косился на игроков. Потом глянул сырыми глазами на Асю и Гая. — Ты чего? — опросила Ася. — А чего они... — буркнул мальчишка. — Не берут играть? Он засопел. — Пошли. — Ася взяла его за руку. Гай — что делать — двинулся следом. Сунул руки в карманы и постарался придать лицу решительное выражение. Игра остановилась. Ася сказала длинному голубоглазому мальчишке, который был, кажется, главным. — Вы чего маленького не берете? Тихо сказала, спокойно. Мальчишка удивленно возвел выгоревшие брови: — Тебе-то что? — Мне-то ничего. А ему плохо. Подошли другие ребята. Крепыш с бинтами на обеих коленках объяснил: — Он пищит и под ногами путается. — Вы поставьте его на край и пасуйте иногда, вот и не будет путаться, — разъяснила Ася. — А если прогонять, он когда играть научится? Длинный поглядел на Асю, на Гая, сказал пацаненку: — Иди на тот край, И пинай, когда мячик подадут, а сам не лезь. Малыш ускакал. Ребята, оглядываясь на Асю, снова начали игру. — Ну, ты даешь... — с тихим восхищением сказал Гай. — Что? — Ну... ты просто как хозяйка. Везде. Хозяйка Севастополя. — Смеешься, да? — Я правду говорю. Все тебя слушаются. Такая решительная. — Вовсе я не решительная, а трусиха... Я тебе признаться хочу... — В чем? — встревожился и смутился Гай. — Ох... не обижайся, ладно? Я тебя нарочно одного к бабе Ксане отправила. Потому что я боюсь ее слушать. Просто реветь хочется. — Это я понимаю, — сказал Гай. На Малаховом кургане Гай уже бывал. Но сейчас они поднялись не по главной лестнице, а боковой тропинкой, И вышли прямо к оборонительной башне, где над черной чашей факела металось пламя вечного огня — оранжевое, яркое, несмотря на солнце. Вокруг площади перед башней толпились зрители, а на открытом пространстве выстроились артековцы. Гай и Ася ввинтились между взрослыми и просочились вперед. Перед пионерским строем стоял и говорил что-то седой моряк в белом кителе со множеством сияющих медалей. Когда Гай и Ася оказались близко, он уже кончил речь. Девочка в синей пилотке и громадных, как аэростаты, бантах повязала моряку пионерский галстук. Уверенно и красиво застучали барабаны, мелодично запела фанфара (сразу ясно, что трубач знает свое дело — не какой-нибудь неумелый школьный дударь, выбранный в горнисты за хорошие отметки). Счастливчики-артековцы вскинули в салюте руки. И Гай пожалел, что не надел пионерский галстук, — тогда бы он тоже имел право салютовать барабанщикам, знамени, что алело на правом фланге строя, и этому моряку, который наверняка воевал в здешних местах (может быть, рядом с дедушкой?). Артековцы четким строем ушли с площади по главной аллее. А Гай и Ася мимо развалин памятника адмиралу Корнилову, который разбили немцы, мимо старинных пушек батареи Жерве спустились по склону Докового оврага. И опять — кружение солнца на белых улочках, сухой шелест акаций, блеск твердых кремнистых тропинок, тишина, которую разгоняют иногда мальчишки на звонких велосипедах... Неужели здесь когда-то гремели взрывы? — Вон там недавно саперы два снаряда выкопали, — сказала Ася. — Невзорвавшиеся. Прямо из-под дома. Хорошо, что успели. Бывает, что не успевают... От солнца и усталости у Гая немного кружилась голова. К тому же Ася оказалась права: ремешок сандалии натирал ногу — левую, когда-то уколотую дракончиком... И все же Гай был рад, в глубине души жила догадка: стертая нога заживет, усталость улетучится, а этот солнечный день останется в памяти навсегда. Может быть, потом, через годы, среди синих зимних сумерек вспомнится все: и теплые камни бастионов, и блестки в белой пыли, и седой моряк перед артековцами, и спокойная девочка с якорями на платье... Когда от обелиска на месте Третьего бастиона они запутанными переулками опускались к Лабораторной балке, Ася сказала: — Вот это все и есть Корабельная сторона, Здесь самые отчаянные бои были в Первую оборону... — А во Вторую? — Тоже, — вздохнула Ася. Гай понимал, что между Первой и Второй оборонами лежал почти век. Но все равно эти времена в голове смешивались, и казалось, что Севастополь сражался непрерывно много-много лет подряд. Что рядом с нахимовскими матросами дрались на Малаховом кургане морские пехотинцы, пришедшие сюда с эсминцев и крейсеров, и вместе с усатыми солдатами старинных полков — Якутского и Тобольского, Минского и Модлинского, Одесского и Тарутинского и многих-многих других — бросались в атаки на врага красноармейцы и командиры в белых от солнца и пота гимнастерках и пилотках — бойцы Приморской армии, в которой воевал и политрук Нечаев... Гай уже не раз — с Толиком и один — побывал в Музее флота, на Сапун-горе, в Панораме, слышал много рассказов о боях и подвигах севастопольцев. Да и раньше читал об этом — «Севастопольского мальчика» Станюковича, «Морскую душу» Соболева и даже «Севастопольские рассказы» Толстого (у дедушки была такая большая плоская книга с похожими на фотоснимки иллюстрациями). Но никогда Гай не мог (да, по правде говоря, и не пытался) разобраться в том, что по-научному называется «обилием информации». Имена адмиралов и командиров, названия люнетов и редутов, подвиг Тридцатой батареи в сорок втором году и Балаклавское сражение в прошлом веке вспоминались вперемешку. Наверно, так все бывает перемешано в дыму, грохоте и сумятице большого боя... Когда Ася предложила пойти по линии Первой обороны, Гай подумал, что теперь в его знаниях появится хоть какой-то порядок. И правда, номера бастионов, наименования батарей, названия бухт и балок нанизывались, словно бусины, на одну нитку... На улицах по-прежнему лежала солнечная тишина, и все сражения казались бесконечно давними и далекими. Так, наверно, и должно быть. Затем и защищают в боях люди свои города, чтобы потом был вот такой тихий, безоблачный и неколебимый мир. Чтобы мальчик и девочка могли беззаботно идти по старым бастионам, а на заросшем сурепкой перекрестке мальчишки весело гоняли красно-синий мяч... — Ася... А ведь где-то в этих местах был снежный бастион, да? Ну, в котором погиб Алабышев. — Да. Скорее всего, вон там, — Ася махнула легкой пластмассовой сумкой с якорем, — где ребята в мячик играли. — Я про них и подумал... И вспомнил... Но, подумав о снежном бастионе, о мальчишках в нем, Гай, конечно, вспомнил и гранату, которую закрыл собой Алабышев. И другую гранату... И других мальчишек — в Херсонесе, — к которым так и не собрался в эти дни. И опять покатилась у него внутри черная дробинка. — Ах ты черт... — в сердцах сказал Гай. — Что? Трет ногу? — встревожилась Ася. (Они уже останавливались из-за этого, и Ася положила Гаю в носок прохладный мягкий листик.) — Да нет... Просто вспомнил. Надо, в конце концов, съездить в Херсонес, того пацана разыскать. Который был пулеметчик с гранатой... Они спускались по каменному трапу среди заросших двориков на склоне Лабораторной балки. Ася удивленно остановилась. — Сержика разыскать? — Ну да... — А зачем в Херсонес-то ехать? — Ребят спросить, я же его не знаю... Ой, а ты знаешь?! Ася помолчала, что-то соображая. Тихонько засмеялась: — Ты бы сразу меня спросил. Это же внук бабы Ксаны. То есть правнук, сын ее внука, дяди Алеши. — Вот это да... — выдохнул Гай. — Разве ты не знал?.. Ну да, ты не спрашивал, я не говорила... А разве ты его у бабы Ксаны не встретил? — Не... Она сказала, что какой-то Сергийко уехал в Феодосию. Только к школе вернется. — Он и есть. — Здесь просто чудеса какие-то, в этом городе. Сплошные совпадения... — Да какие совпадения? Просто он в тот день за мной в Херсонес увязался. А там я к дедушке пошла, а он с вами остался играть, вот и все... Сперва Гай обрадовался. Но тут же расстроился: — Значит, я его не увижу. Я двадцать восьмого домой улечу. — Жалко... — вздохнула Ася. Непонятно было, что «жалко». Что улетит или что не увидится с Сержиком? — Еще бы, — сказал Гай. Тоже непонятно. — А какое у тебя к нему дело? Может, я помогу? — Помоги... Помнишь, он тогда гранату потерял? Я знаю, где она... Ну, потом сообразил. Завалилась она там в одно место. Я достану, а ты ему отдашь. — Еще чего. Я ее тут же в море выкину. — С ума сошла? — Это вы, мальчишки, все с ума посходили. Нашли себе игрушки... — Она же ненастоящая! — Баба Ксана от этой «ненастоящей» себе нервы извела... А знаешь сколько было случаев? Сперва — ненастоящая, а потом и настоящую откопают... — Ася... — Выкину, — сказала она. И Гай подумал, что даже с самыми хорошими девчонками можно разговаривать не о всех делах. — Получается что? — озабоченно сказал Гай. — Он не знает, где она лежит, а я знаю. Выходит, я будто ее стащил... Ася быстро глянула на него, и Гай почувствовал, что краснеет. — Не ты же ее туда спрятал, — сказала Ася. — Все равно... Эх, жалко, что его нет. — Гаю теперь хотелось увести разговор от гранаты. — Мне еще и поговорить с ним надо. Про бюст... Ты вот не знаешь, что это за герой, а он, наверно, знает... А вдруг это капитан-лейтенант Алабышев, а? Такая догадка лишь сейчас мелькнула у Гая и в первую секунду показалась невероятной. Но ведь в этом городе, где столько удивительных совпадений и встреч, все возможно. — Наверно, и дядя Алеша знает, — рассудила Ася. — Ох, я забыла: он же в рейсе... Гай... — Что? — Гай... — тихо сказала Ася и махнула сумкой по головкам чертополоха. — А может, тебе не улетать двадцать восьмого? — А... как? — Ну, поживи здесь еще... Сержика дождешься. И вообще... У нас в сентябре знаешь как хорошо. — А школа? — озадаченно спросил Гай. — Поучился бы в нашей... Кто отдыхает здесь осенью с ребятами, часто устраивают их в здешние школы... Я могу с нашей Мариной Викторовной поговорить, она знаешь какая хорошая... — Ха! А Толик? С ним кто поговорит? Он со мной тут и так замаялся, — самокритично высказался Гай. — И билет на самолет уже давно взят. Билет в кассе менять — думаешь, это легко? Там не протолкнешься... — А зато... — начала Ася и замолчала. — Что? — Ну... когда еще потом приедешь-то... «Это верно», — подумал Гай. И тоскливое предчувствие скорого расставания с морем, с Севастополем, со всей этой полной удивительных событий жизнью уже не первый раз толкнуло его. Домой, конечно, хотелось (особенно когда о маме думал; и Юрка вот, мама пишет, все спрашивает: когда Гай приедет?). Но он все равно скоро приедет! И будет дома всегда. На долгие годы. А здесь — словно что-то не закончено. Словно все еще не случилось главного события. Словно ступил на неведомый остров, успел полюбить его, а узнать до конца не успел... Если бы еще десяток дней такой жизни, а? Неожиданный подарок, прибавление к той короткой неделе каникул, которая здесь осталась Гаю! Он бы со всеми ребятами еще раз встретился, облазил бы напоследок все полюбившиеся места, искупался на всех пляжах, обошел берега над всеми бухтами... И с Пулеметчиком бы решил дело как надо. И... вот и Ася хочет, чтобы он остался... Конечно, потом все равно придет день расставания, но будет уже легче. Потому что он, Гай, все успеет. Гай понимал, что в чем-то он обманывает себя. Проще и легче, наверно, не будет. Но, по крайней мере, печаль прощания отодвинулась бы еще на какие-то дни. И дни эти были бы, наверно, тоже радостные и разноцветные... — Толик не разрешит, — грустно сказал Гай. — Попроси изо всех сил. — А школа... У меня и формы-то нет. Только лыжный костюм на всякий случай, если холод... — А это чем не форма? — Ася прошлась по Гаю глазами. — У нас многие мальчишки так всю первую четверть ходят, до самых холодов. — Ну да? — Сентябрь в понятии Гая был прочно увязан с плотным серым сукном школьной униформы, без которой и не думай явиться на урок, пусть хоть какая жара на улице. — Здесь же юг, — сказала Ася. — А учебники? Где я возьму? — Что нам, моих не хватит? «А зачем тебе надо, чтобы я задержался?» — подумал Гай. Но понял, что спросить это не решится ни за что в жизни. — Ох... я попробую с Толиком поговорить, — сказал Гай. — Конечно! Попробуй... — А Пулеметчик... Сержик этот в твоей школе учится? — Да. Он в пятый перешел. — Ну? Я думал, он меньше. На вид такой... октябренок. Они пересекли Лабораторную балку, и Ася объяснила, что от линии Обороны отклонились. Зато поднимутся на Зеленую горку, с которой виден весь город. И они стали подниматься. Ноги у Гая ныли и гудели, и он думал, что Ася — просто железный человек. Иногда хотелось плюнуть на гордость и сказать: «Слушай, давай посидим, а?» Зато с горы Гай увидел Севастополь во всем его праздничном сверкании. А за ним — громадное пространство моря. Там уверенно двигались корабли. Радостно и беспокойно толкнулось сердце: не хочу уезжать! Если бы Гаю предложили остаться здесь навсегда, он бы не согласился. Даже если бы вместе со всеми здесь жить — с мамой и отцом, с Галкой, дедушкой и бабушкой — все равно не захотел бы. Он любил Среднекамск и свой дом. Там была — вся его жизнь. А здесь — праздник, хотя и не лишенный печалей. Не может вся жизнь быть праздником. Но так хочется, чтобы его было больше... Сошли по тропинке к зеленому Т-34 на каменном постаменте — памятнику героям-танкистам. Постояли у него. Потом по извилистой лестнице, сквозь рощу дубов и акаций, мимо белой школы спустились к вокзалу. Ася предупредила: — Скоро последний подъем... Я тебя замучила? — Ты не девочка, а какой-то... землепроходец, — сказал Гай. Но он уже не чувствовал прежней усталости. Ноги, правда, гудели, как и раньше, но пришло какое-то пружинистое веселье. Немного нервное, с примесью тревоги: «А что скажет Толик?» Поднимались опять среди старых, увитых виноградом двориков, где орали петухи и ходили деловитые кошки. Одна такая улочка-тропинка-лесенка называлась Лагерный переулок. Интересно, когда и какой лагерь здесь был? На этом месте, где только и гляди, чтобы не загреметь под откос... Поднялись к Четвертому бастиону с его черными пушками и брустверами из корзин и мешков (мешки и корзины были отлиты из бетона, но очень походили на настоящие). Потом прошли мимо Панорамы. Здесь толпились экскурсии, к дверям тянулась бесконечная очередь. Гай посмотрел на нее снисходительно: ему не надо стоять, он был здесь дважды. В парке у Панорамы стояла парашютная вышка, вверху колыхался шелковый купол. — Прыгнешь? — спросила Ася. — А пустят?.. У нас в Среднекамске тоже есть такая, там ребят не пускают... Но у нас там инструктор знакомый, он пацанов, которых знает, пускал, я четыре раза прыгал... Первый раз жуть такая, второй раз еще страшнее, а потом ничего... — Гай говорил весело и беззаботно, потому что все было полной правдой. — А здесь ребят пускают? — Нет, — вздохнула Ася. — Я хотела, сказали: маленькая... Они пообедали в полупустом кафе на Историческом бульваре. Взяли по полтарелки теплой окрошки и по блинчику с мясом. Пока шли, Гаю показалось, что он голодный, но сейчас аппетит вдруг пропал. Наверно, от растущего беспокойства: «Что же все-таки скажет Толик?» Теплый ветер колыхал парусиновый навес, по пластмассовым столам прыгали воробьи. Ноги у Гая отдохнули, даже натертая пятка не болела. Но росло тревожное нетерпение. Когда они мимо памятника Тотлебену спустились с бульвара на площадь Ушакова, куранты на башне Матросского клуба пробили три часа. Торжественные колокола сыграли «Легендарный Севастополь». Гай сказал: — Ася, на Пятом бастионе я уже был. Это ведь на кладбище Коммунаров, где могила лейтенанта Шмидта, да?.. А мимо Шестого и Седьмого и так каждый день ходим... — Устал? — спросила она спокойно и ничуть не обидно. — Нет... Не в этом дело. Скоро Толик придет домой. Я хочу, чтобы уж сразу разговор... Четырех еще не было, но Толик оказался дома. Гладил белые брюки: брызгал на них, раздувая щеки, и лихо водил шипучим утюгом. Весело глянул на Гая. Гай сел у стола, положил подбородок на локти, — Толик... — А?.. Пфу... Что, дитя мое? — Толик... Хочешь увидеть необыкновенное? Самое-самое? — Что... пфу... именно? — Самого образцового на свете пятиклассника... то есть шестиклассника. Самого-самого послушного, дисциплинированного и всякого-всякого... Хочешь, я таким сделаюсь? — В обмен на что? — проницательно спросил Толик. — Ох... — тихонько простонал Гай. — Что «ох»? Какая идея возникла в твоей кудлатой голове?.. — Толик выключил утюг, пальчиками поднял брюки и полюбовался. — Ну? Слушаю вас, сударь... — Ага, «слушаю»... А потом скажешь «нет». — Скорее всего. — Ты только не говори сразу «нет», а? Ты сперва послушай, потом... ну, потом отругай меня. И скажи «ладно»... А? — Выкладывай... — Толик уже слегка встревожился. — Ох... — опять сказал Гай. Зажмурился и выпалил: — Не отправляй меня двадцать восьмого! Можно, я еще немножко здесь поживу? Толик молчал. Гай приоткрыл один глаз. Толик смотрел, словно говорил: «Лю-бо-пытно... Что еще придумаешь?» — Ну, вот... — уныло произнес Гай. Открыл второй глаз и стал безнадежно смотреть на Толика. Тот в самом деле сказал: — Лю-бо-пытно... Давно придумал? — Сегодня, — скорбно отозвался Гай. И вдруг в молчании Толика ощутил нерешительность. И капелька надежды сверкнула, как дождинка на солнышке... — Толик... Я тебе, конечно, надоел, я понимаю. Но вот если бы ты согласился... не надолго ведь, еще деньков на десять, а? Я бы тогда... — Школу прогуливать? — хмыкнул Толик. — Нет! — Гай подскочил. — Ни за что на свете! Ася договорится со своей классной! Толик... я бы одни пятерки здесь... Надежда уже не искоркой сверкала, а горела ярким фонариком. Гай даже позволил себе слегка дурашливый тон: — Я бы стал образцом успеваемости... и этой... кротости. — Неужели не соскучился по дому? — Ох, соскучился. Иногда даже... хоть пешком беги. Но все равно! Толик, мне здесь надо еще! У меня причины... — Кое о каких догадываюсь... — Ты думаешь, я из-за Аси? — в упор спросил Гай. — Ну и... Но не только. Много всего... Одного мальчишку надо встретить, внука бабы Ксаны. Он лишь к первому сентября приедет. — А он-то тебе зачем? — Наверно, он про бюст знает... Ну, кто там изображен. — Но ведь ясно же, что не Головачев. — А может... вдруг Алабышев? — Ну и фантазия у ребенка, — сказал в пространство Толик. — А что! Бывают же всякие совпадения, сам говорил. Ты вот, например, здесь своего Шурика встретил. Разве не чудо? Толик усмехнулся и медленно проговорил: — Да, встретил... Шурика и благодари. — За что?! — подскочил Гай. — У них, видите ли, выход в море на съемку задерживается до начала сентября... «Ах, как мы без Гая? Ах, уже со сценаристом согласовали этот эпизод! Не губите гениальный финал фильма... » Даже билет сам переоформить обещает... Встав на голову, Гай зацепил ногами стол и сшиб утюг. — Это и есть образец кротости, — печально сказал Толик. И огрел Гая глажеными брюками. К Асе Гай прибежал только около семи часов. — Ты где пропадал? — С Толиком на почтамт ходили, Среднекамск по срочному тарифу вызывали... Ох, Аська, досталось нам от мамы! — Значит, остаешься? — расцвела она. — Ты думаешь, это легко было?.. А мама потом даже всхлипывать начала по телефону. Я уж совсем решил, что, ладно, поеду домой. А потом вспомнил: фильм-то... — А что — фильм? Гай поведал про удачу с задержкой киносъемки. — Теперь, даже если в школу не возьмут, все равно придется остаться. — Возьмут, не радуйся... Марина Викторовна жила в двухэтажном доме на углу Бакинской, Ася и Гай нашли ее во дворе. Асина «классная» развешивала выстиранное белье. Была она молодая, коротко стриженная и в своем спортивном костюме походила на учительницу физкультуры, а не истории. Асе она обрадовалась, а заодно и Гаю. Они помогли ей развесить на веревке тяжелую клетчатую скатерть. Насчет занятий в школе Марина Викторовна сказала, что пусть старший брат Миши Гаймуратова напишет заявление. А когда Миша будет уезжать, ему заверят дневник с оценками, вот и все. И улыбнулась; — Надеюсь, оценки будут приличные. Гай сказал, что он тоже надеется. И спросил: — А правда, что можно без формы, вот так? — Ну, совсем «так», наверно, не стоит. Галстук надо бы надеть. Пионер ведь? Вот... И конечно, подстричься. У нашего директора отношение к прическам строгое. — Ой, а стричься как раз нельзя, — встревожился Гай. — Режиссер не велел. Я им там с волосами нужен. — Да? Ну, решим как-нибудь и этот вопрос... Пойдемте ко мне ужинать, а? Я сегодня одна, муж на репетиции в оркестре, Витька у мамы... Блинчиков с медом хотите? Вижу, что хотите, пошли, пошли. Только жарить будем вместе. Толик предупредил Гая, что вернется поздно и что «пусть впечатлительный ребенок не изводится, а спокойно дрыхнет». — На здоровье, — согласился счастливый Гай. — Гуляй хоть до утра. Только не связывайся больше с хулиганами. — Это пусть они со мной не связываются... — Привет Алине Михаевне, — сказал Гай и слегка покривил душой: — Она мне очень понравилась. На самом деле он не знал, понравилась ли ему невеста Толика. Что тут скажешь, если и разглядеть-то не сумел как следует? Впрочем, Толику виднее... Вечером Гай не тревожился, но и не спал. Дождался, когда Толик вернулся. — Что не спишь? — Думаю, — сказал Гай. — О чем, не секрет? — Так, обо всем... Толик, а почему ты считаешь, что это не может быть бюст Алабышева? — А почему — его? Во-первых, в Севастополе были тысячи героев... — Ну, а вдруг все-таки? — ... А во-вторых, Алабышев, скорее всего, вымышленный герой. Курганов его просто придумал. — Значит, ничего не было? — огорчился Гай. — Чего «не было»? — Ну... как он ребят спас... Толик сел на край скрипучей раскладушки Гая. — Такое-то как раз было. И люди вроде Алабышева были. На гранаты кидались, ребятишек прикрывали и товарищей своих... Я когда в первом классе учился, в соседней школе был случай. На уроке военного дела граната оказалась не учебная, а боевая. И военрук, фронтовик-инвалид, тоже грудью на нее... Ребята кругом были... Гаю стало зябко, и он сказал с непонятной виноватостью: — Это, наверно, не всякий может. Только герой... — Наверно, — сказал Толик. — Даже представить нельзя, что человек думает, когда вот так... последние секунды... — Этого никто не знает, — сумрачно сказал Толик. — С кем такое случается, тот потом не расскажет... И вообще, спал бы ты. Что за мысли на ночь... — Это потому, что мы сегодня с Асей были где снежный бастион стоял... — Нагулялся за день-то? Небось ноги отваливаются? — Ага... Даже пятку натер. Вот... — Гай выставил из-под простыни ногу. — Ну-ка покажи. Может, пластырем залепить? Дай, гляну... — Ай! — Гай спрятал ногу. — Щекотно же будет! — Какая зануда, — сказал Толик. |
||
|