"Большой шухер" - читать интересную книгу автора (Влодавец Леонид)

Кончик «хвоста»

Дождик капал, в лужах, заливших выбоины и вмятины асфальта, лопались пузыри. Из машины вылезать не хотелось.

— Зря мы, Миха, сюда поперлись, — проворчал Луза. — Неужели этого козла могло сюда потянуть? Да и не упомнит его никто, даже если он тут был. Тут каждый день тыщи людей ползают.

— В таком прикиде, как у него, тут и трех человек за день не бывает. Обязательно приметили бы, — возразил Гребешок. — Да он наверняка не один был.

— Отчего бы его сюда понесло? Я лично, если почуял, что меня водят и сумел оторваться от нас — как он, — то первым долгом рванул бы куда подальше. На попутку — и за город, скажем.

— А баксы в кейсе? Это не рублями пол-«лимона». Пробросаешься.

— Ну если знаешь, что за эти баксы без башки оставят, то можно и бросить. Я свою и за миллиард дарить не буду.

— Правильно, поэтому он сам и не погнал в гостиницу. Чтобы, например, ты сделал на его месте?

— Я тебе уже сказал что. Дернул бы, пока рога не обломали. А ты по-другому сработал бы, да?

— Смотря по обстановке. Если бы у меня в городе никого знакомых не было, то, наверно, драпанул бы пустым. А если бы был кто-нибудь знакомый, да еще вхожий в гостиницу, то попробовал бы достать.

— Если бы да кабы… А если бы в номере засаду держали?..

— Ничего не поделаешь. Значит, судьба такая.

— Но все равно, почему именно на рынок приехали, я не пойму.

— Потому что его нашли в двух шагах отсюда. Вон, видишь, крыша торчит? Это дом восемь по улице Матросова. Там он и лежал, в двух шагах от ограды парка.

— Ну и что? Его могли чикнуть за сто верст отсюда, а потом запихать между гаражами.

— Подумай, Луза! — нервно произнес Гребешок. — Только мозгами, если можно. Тебе надо срочно жмура прятать, причем не простого, а полупотрошеного, от которого вонизм идет на сто верст, который весь в кровище и к тому же голый. Ты его потащишь за сто верст?

— Тачка есть — потащу…

— Правильно, только не в город, верно? Ты его за город потаранишь. Опять же завернешь его во что-нибудь, чтобы потом багажник не отмывать. Ты улавливаешь мыслю, юноша?

— Более-менее…

— Что-то по глазам твоим сдается, будто «менее». Продолжаю! Труп голенький, ни во что не завернутый, а следов крови со стороны проезда между гаражами нет. Даже если представить себе, что там были полные лохи, которые, имея машину, привезли жмурика в соседний двор и закинули его между гаражами, то трудно понять, как они там кровянки не накапали.

— Может, затерли?

— Ты ночью разглядишь все пятна? Да ни за что. Обляпали бы всю крапиву с внешней стороны, да еще и помяли бы ее вместе с этим топольком. А крапива смята только со стороны забора. Понял? Дыши носом!

— Но там же дырки нет. Менты смотрели.

— Знаю я, как они смотрят. Конечно, прикинули: раз тропки нет, не топтано, значит, и дырки нет. Ладно, это мы потом проверим. Пошли по гостям!

Луза вздохнул, затянул «молнию» на ветровке и вылез из машины. Гребешок запер «девятку», пискнул электронным ключиком и присоединился к товарищу. У ворот рынка возвышались два крупных мужичка-охранника, в камуфляжках и черных беретах, с дубинками у пояса. На рукавах было нашито нечто вроде геральдических щитов с изображением какого-то зубастого зверя неопределенной расцветки и надписью «ОА „Барс“. „ОА“, надо думать, означало „охранное агентство“. Луза еще в прошлом году стоял здесь, на этом почетном посту, собирая по тысяче рублей за вход на территорию рынка.

— Здорово, барсики, — улыбнулся Гребешок. Луза, напротив, сделал очень серьезное лицо, поскольку работа в «Куропатке» считалась куда как более престижной и возвышала его над прежними сослуживцами. ОА «Барс» было, выражаясь по-канадски, farm-club «Куропатки».

— Здравствуйте, — сказал один из охранников, белобрысый и, несмотря на юные годы, фиксатый. — Чем обязаны, товарищ бывший лейтенант?

— Позавчера вы в это время на воротах стояли? — спросил Гребешок.

— Так точно, — с иронией отозвался белобрысый. — По-моему, ничего не пропало.

— И палатки ваши все на месте, — добавил второй страж.

— Молодцы, отмечу в приказе, — с той же иронией подыграл Гребешок. — Теперь немного серьезней. Вот рожа. Видели такую? Белобрысый скептически хмыкнул и сказал:

— У нас такие не ходят. Не супермаркет.

— А я, по-моему, видел… — неуверенно произнес второй. — Точно! Ты поссать пошел, я один стоял. Часа в два с чем-то, после обеда. Я еще подумал: «Такой крутяк — и без своей тачки». Помню. Он на частнике приехал.

— Не на голубой «шестерке» случайно? — спросил Гребешок.

— Нет. На «Запорожце».

— Один был или с кем-то?

— Один. Частник его высадил и поехал. А этот, прикинутый, на рынок пошел.

— Когда обратно выходил, не помнишь?

— Нет, это не скажу. Мы где-то через час сменились.

— А в течение этого часа он точно не выходил?

— Командир, — хмыкнул белобрысый, — в принципе он мог из парка через любую дырку уйти. И вообще, шли бы вы лучше сначала к Жоре. А то он уже на нас в окошко зырит, думает, что мы на него стучим.

— Сначала мы к моему другану забежим, — сказал Гребешок, — а уж потом вашего Жору озадачим.

Он решительно шагнул в ворота, вдохнул привычно затхлый базарный аромат, уши наполнил галдежом и матом. Луза, гордо глянув на бывших коллег, последовал за старшим товарищем с видом доктора Ватсона при Шерлоке Холмсе.

Гребешок и Луза свернули от ворот вправо, где позади палаточного ряда возвышалось приземистое облупившееся строение с надписью: «Пост милиции». У дверей стоял желтый «уазик», в, котором на водительском месте сидел сержант и читал «Пентхаус» трехлетней давности.

— Здорово! — поприветствовал Гребешок. — Разлагаемся помаленьку, товарищ Маслов? Нехорошо! Куда ваша комсомольская организация смотрит?

— Хоть бы чего нового придумал, — отозвался сержант. — Ну люблю я это дело. Имею право. Чего надо?

— Балахонов на месте? Или по рынку ходит, службу правит?

— Куда он денется… — зевнул Маслов. — Здесь сидит.

— Очень кстати! — произнес Гребешок и вместе с Лузой направился в помещение поста, даже не сбавив шаг около совсем юного милиционера-автоматчика, сторожившего вход.

Внутри пахло мочой и бомжами, хотя за решеткой «обезьянника» было пусто. Напротив, за деревянным барьерчиком, стоял застланный зеленой бумагой стол с телефоном. В кресле сидел лейтенант в рубашке с погонами и помаленьку решал кроссворд.

— Да-а, — вздохнул Гребешок. — Совсем разболтались в мое отсутствие. На Воздвиженском рынке, помнится, так не работали!

— Привет, — лейтенант, целиком поглощенный кроссвордом, подал Гребешку руку через барьер. — Подскажи слово, а?

— Сделаем.

— «Героиня одноименного романа Л.Толстого». Какого, блин, романа? Не написали…

— Сколько букв?

— Восемь.

— КАРЕНИНА.

— Это которая под поезд? Во, блин, придумали чуваки. Ладно. — Балахонов вписал слово в клеточки и улыбнулся Гребешку. — Рад тебя видеть, Мишук. Солидный человек стал, крутой такой. Пора брать, наверно?

— Может быть. Но я не тороплюсь.

— Я в шутку.

— Естественно. Но сейчас вопрос не в шутку: сыскари у вас тут давно были?

— Имели место. И позавчера, и вчера, и сегодня утром в парке шарили. Сопровождал.

— Что искали, не сообщали?

— Да это по поводу «расчлененки» на Матросова, восемь. Считают, что тюкнули у нас и выкинули через забор за гаражи.

— Собачкой отрабатывали?

— Позавчера еще, сразу после того, как труп нашли. А толку? Там перцем попрыскали из баллончика. Раз нюхнула и заскулила. Кинолог матерится — нюх угробить можно… Стали смотреть визуально. За три дня весь парк проползали, искали, где могли его разделать, ни фига не нашли. Чисто. Конечно, нас заколебали: слышали крики или нет?

— А вы не слышали?

— Нет, знаешь, ни черта не слышали. Конечно, пацаны в одном месте дрались, но некрупно. Пять на пять примерно. Мы туда подъехали, разогнали. Потом все тихо было. Как раз в то время, когда его, по идее, кончали.

— Может, ему рот заклеили или загипсовали?

— Нет, это они бы заметили. Ему, наоборот, всю пасть разорвали — от уха до уха. Ори не хочу… Слушай, нескромный вопрос можно…

— Не мучайся, Балахоша, меня волнует то же, что сыскарей, а не наоборот. Уловил? Морду лица этого великомученика тебе показывали?

— Показывали. Был он здесь на рынке. Где-то с 14 до 15 часов. Я его сразу приметил. Слишком шикарно прибарахлен был. По-московски. Наши «новые» сюда не ездят. «Шестерок» гоняют, если надо. Да и вообще у них супермаркеты свои, куда с нормальными деньгами не сунешься.

— В руках ничего не приметил?

— Пакет был, по-моему. С голой бабой, кажется.

— С загрузкой?

— Да, лежало что-то. Но немного, типа коробки с чаем. Небольшой, вроде «Индийского» со слонами.

— На рынке покупал что-нибудь?

— Вот это я не углядел. Я же не знал, что с ним к ночи станется.

— Ну а куда пошел в парке-то?

— А, это я помню. Направо, к цветочникам.

— Ты говоришь, он до 15 часов тут торчал? Видел, как он уходил?

— Вообще-то видел. Но теперь сомневаюсь.

— Ни фига себе! Это как же понимать, гражданин начальник? Поддали, что ли, с устатку?

— Как говорят штатники, не буду ни подтверждать, ни опровергать. Принял. Немножко так, для здоровья. Косой не был, однозначно. Примерно в три часа этот покойный с рынка свалил. Вот через это окошко я его видел, со спины и краем глаза. Пакет он тащил, а было еще что у него или нет, не разглядывал. Ворот отсюда не видно. Ясно, конечно, что он на выход шел. А так, хрен его знает, может, повернулся да и пошел обратно. А сыскари, они въедливые: то да се, найдут, что его у меня на территории потрошили, начнут копаться. Рапорточек накатают, служебное расследование не дай Бог заварят. У меня и так есть выговорешник от города. Лупанут еще неполное служебное, а на эту халяву знаешь сколько ртов откроется? Еще прицепятся: а почему вы, лейтенант Балахонов, неверно нас информировали? Нетрезвое состояние? А может, вам взятку подкинули за такое сообщение? Ну его на хрен. Лучше скажу, что не видел вообще. Не смотрел в окошко, следить за каждым мирным покупателем не

обязан.

— Резонно. Значит, сыскари ни фига отсюда не взяли?

— Ну, это я не знаю. Они мне отчета не писали. Пока я с одними по территории лазил, другие по палаткам тоже гуляли. Сами по себе. Четко пока ясно одно: места, где его пластали, не нашли. Но парк пока со счетов не сбрасывают. Двадцать пять гектаров все-таки, до самой реки тянется.

— Такого проще в реку было кинуть, чем тащить километр до забора.

— Это если по уму. А тут псих работал, сразу видно. Таких не просчитаешь.

— Ладно. Спасибо за информацию. — Гребешок быстро глянул вбок, убедился, что тощий автоматчик находится за дверью и отделен вдобавок мощной спиной Лузы, и выдернул из-под ветровки две зеленые бумажки. Балахонов быстренько прибрал их к месту.

— Зарплату-то вовремя платят? — уже вставая, спросил Гребешок.

— Под выборы рассчитались, а то пару месяцев протянули. Но все равно — полезно.

— Грех хорошим людям не помочь. Бывай, Андрюша. Если что новенькое-интересное будет, скажи Жорику, что хотел бы со мной увидеться. Можно не здесь, на природе где-нибудь. Рыбалку бросил?

— Не выходит в последнее время.

— Ну ладно, потом обговорим. Хорошо с другом поболтать, но дела давят.

Гребешок и Луза вышли из помещения, помахали ручкой задремавшему в кабине Маслову и направились в офис охраны рынка, где их уже дожидался начальник Жора. Тучный, массивный дядя, на нем — в обтяжку распиравший камуфляж очень большого размера.

— Здорово, толстый! — бодро начал Гребешок. — Не перебрал массу, здесь сидючи? Пацанов небось качаться заставляешь, а сам брюхо наедаешь? Смотри, настучу Сэнсею, он тебе жир сгонит.

— Опять балабонишь? — беззлобно хмыкнул толстяк. — Дал же Бог язык-помело! В гости ведь пришел, между прочим, не к себе домой. Мог бы и пузырик выставить, по-человечески, ан нет! В ментуру прется сначала, а в дружескую контору потом. И бойцов моих уже опрашивал у ворот. Не уважаешь Жору?

— Окстись! — улыбнулся Гребешок. — Да тот до вечера сдохнет, кто Жору не уважает! Пузыриком я, конечно, рассчитаюсь, но, извини, не сегодня. Загрузили, мать его так!

— Ну и что тебе менты про меня наврали? — почти всерьез поинтересовался Жора.

— Ничего особо не наврали, только, говорят, видели, что Жора по рынку сыскарей водил…

— Во брешут-то! Они сами ходили. — Жора не в шутку испугался. Гребешок хихикнул и похлопал Жору по плечу.

— Не волнуйся. Мне интересно только, куда они заходили и чем интересовались.

— Да мужиком интересовались одним. Когда пришел на рынок, чего тут делал, куда ходил. Морду показывали, на Алена Делона похож.

— Правда? — почти искренне удивился Гребешок. Он лично такого сходства не находил.

— Ну, мне так сказал кто-то. Я этого Делона никогда не видел, только песню помню, что он одеколон не пьет.

— Понятно. А мужика ты видел?

— Видел. Когда он пришел, не помню, а как уходил, видел. Десять минут четвертого свалил. Это точно.

— И больше на рынок не приходил?

— Нет, это я бы запомнил. Такие понтовые здесь нечасто.

— Когда с рынка уходил, что у него в руках было? Не запомнил?

— Пакет был, с голой бабой. И еще он цветы у Люськи купил.

— Точно? — Гребешок довольно успешно подавил азартное волнение.

— Точно. Девять роз. Я аж обалдел на него. Валек с Гришкой, которые на входе стояли, тоже обалдели.

— Это те, что сейчас стоят? С которыми я разговаривал?

— Нет, те, что сейчас стоят, — это Саня и Лесик. Они всегда в три часа сменяются, а заместо их Валек и Гришка встают. Хошь, я их позову, подтвердят.

— Да ладно, чего там… Верю. Одно странно: неужели, чтобы девять роз выбрать, нужно час по рынку ходить?

— А он и не ходил. Он пробежался вдоль цветочниц разок, купил букет у Люськи. Триста тысяч огребла с одного!

— И после этого час искал дорогу на выход?

— Да брось ты! В парке погулял, наверно.

— Это ты знаешь или прямо сейчас придумал?

— Да нужно мне следить за всеми! Драки не было — не было, Кассу нигде не сняли. Мужик этот в 15.10 свалил.

— На чем уехал, не помнишь?

— Тачку поймал, по-моему… «Жигуль». Не «восьмерку» и не «девятку» — это точно.

— Не голубую «шестерку» случайно?

— Нет. Белый «Жигуль» был.

— В какую сторону уехал?

— К центру куда-то…

— Ты и ментам все то же сказал? — с ехидцей спросил Гребешок.

— Ментам я вообще никогда и ничего не говорю. Я этого мужика не знаю, мне он дороги не переходил. На фига подставлять, если что? А потом разборки пойдут не дай Бог. Вам лишние хлопоты, нам заботы. Менты в первый раз приходили, когда другая смена стояла. Те, конечно, четко ответили, что никого не видели, потому как их тут не было. Ну а с теми, кто был, я провел работу. Все чисто, не подкопаешься: народу тыщи, фиг кого упомнишь. Может, был, а может, нет. Может, ушел, а может, до сих пор на рынке трется. Вот так и говорил. Они тогда сами по рынку пошли. Я не зря второй этаж над «караулкой» поставил — весь базар как на ладони. Четко засек, с кем беседовали. Потом, когда укатили, прошелся по горячим следам. Мужики, конечно, как один, — «не знаю, не помню». Бабы, конечно, припомнили. Морда и фигура у него, по их понятиям, на уровне. У Люськи побывали. Та наговорила с три короба, но по делу, как я понял, — ноль без палочки.

— Ты всех обошел? — испытующе поинтересовался Гребешок.

— В смысле всех, кто с ментами общался? Не знаю. Они почти по всем рядам ходили. К тому же, знаешь ли, народ разный. Ментам одно скажут, мне — другое, а тебе, сейчас пойдешь проверять, — третье.

— Ловок ты, толстый, — скорее поощрительно, чем угрожающе, произнес Гребешок. — Короче, хрен тебя поймаешь…

— Работа такая. — Пузан расплылся в улыбке. — Пойди пройдись, поспрашивай. Кстати, тебя, случаем, не сыскари наняли, а? Шутка.

— Жорик, — снисходительно произнес Гребешок, — я это как шутку и принимаю. Оцени. Но помни: в наших кругах принято отвечать за слова. Придерживай язык, избегай резких выражений и достойно умрешь от старости.

— Я постараюсь.

— Хочешь, покажу тебе, отчего менты этим прикинутым интересуются? Глянь фотку и оцени сходство. — Гребешок показал фото, запечатлевшее останки гражданина Воинова-Лушина, резко поменявшемуся в лице Жоре. — Чувствую, что у тебя аппетит разыгрывается, верно? Или мыслительная активность повышается, может быть?

— Бляха-муха, — помотал головой Жора, — я такого даже в ужастиках не видал… Но я, если честно, больше того, что сказал, не знаю. Мамой могу поклясться.

— Верю, родной, верю! — осклабился Гребешок, похлопав Жору по плечу. — Потому что догадываюсь, насколько хорошо ты все прочувствовал. И понял, какие могут быть сложности от неправильного поведения. Все, что по этому делу, — только лично со мной. Сюда, учти, могут и не только менты наведаться. Или скосят под ментов — это теперь модно. Держись строго, так же, как и раньше: не видел, не знаю, не помню… Но не дергайся, а то тебе тоже бошку снимут и в брюхо засунут. Поскольку тебе официально пока никто не сообщал о том, что этого убили, смотри не проговорись. Если Балахоша о чем-то проболтается, запомни, скажи мне. Но не здесь. Мне тут часто светиться не нужно. И долго ходить по базару не стану. Люсю эту самую ты мне издали покажи, раз говоришь, что ее точку у тебя со второго этажа видно. Я сам с ней поболтаю. Без тебя и твоих помощников. Для чистоты эксперимента.

— Как скажешь… — с легким облегчением вздохнул Жора. Поднялись на второй этаж «караулки». Жора подвел гостей к окошку.

— Вон ее цветочки, видишь? — отдуваясь после подъема по лестнице, пропыхтел он. — А вон она сама, рыжая. На той неделе покрасилась.

— А рядом с ней? Чернявая?

— Лола, по-моему. С Таджикистана рванула, из Курган-Тюбе. Родня в Афган побежала, а она сюда сдуру заехала. По-русски нормально говорит. Сейчас у Люськи живет.

— Хозяин у них кто?

— ТОО «Аромат», слышал про такое?

— Понятно… — Гребешок подмигнул Лузе и двинулся к выходу. Когда спускались вниз, Луза, долгое время помалкивавший, решился спросить:

— Ну и чего нам это даст?

— Эта нам много чего дать могла бы, — ухмыльнулся Гребешок. — Например, трипаком на всю жизнь обеспечить. Лярва редкостная и почти идейная. В смысле, для нее оплата — вторична, главное — сам процесс. Усек?

— Так точно, — оскалился Луза, — понял… А если по делу?

— Это там выясним. Сейчас пока твое дело — глазеть по сторонам. Я треп беру на себя, а ты приглядывай, не стеклит ли за нами кто. Сумеешь отличить серьезных от любопытных?

— Попробую.

— Да уж попробуй, будь любезен, а то, если ошибешься, нас на этом базаре урыть могут.

Луза даже поежился.

Направившись в цветочный ряд справа от входа, эрзац-сыщики добрались до некой конструкции, сваренной из тонких стальных прутков, грубо покрашенной краской-серебрянкой. Конструкция походила на неправильную треугольную призму, поваленную набок. На обращенной к публике грани этой призмы было нечто вроде решетки, к которой были приварены кольца, согнутые все из тех же прутьев. В эти кольца были вдеты пластмассовые вазы и кувшины с букетами, обернутыми в целлофан.

Люся выглядела и впрямь не очень. Свежая рыжина ее волос только подчеркивала общую вульгарность. В ее трепаной копне, чего доброго, можно было и вшей нашарить. Блеклые мятые щеки, наскоро наведенные брови, тени под глазами, размазавшиеся ресницы. На голове прозрачный полиэтиленовый капюшон от дождя. На Западе таких дам близко к торговым точкам не подпускают, чтобы покупателей не пугали.

— Здравствуйте, Люсенька! — немного сюсюкающим тоном поприветствовал Гребешок.

— Здрасте… — растерянно хлопнула глазами цветочница, пытаясь, видно, припомнить, что это за тип.

— Почем цветочки? — Гребешок ткнул пальцем в алые розы.

— Десять тыщ штучка, — сказала Люся.

— Надо же, — удивился Гребешок. — А один друг наврал, будто он у тебя девять роз за триста штук купил.

— Это Валера, что ли? — наморщила лоб Люська. — Которого менты искали?

— Насчет ментов не знаю, — внутренне порадовавшись, но не показывая виду, произнес Гребешок. — А вот то, что он у красивой девушки Люси букет за триста штук купил, слышал.

— Ну, если хочешь, можешь и ты триста штук выложить, — усмехнулась торговка.

— А что, он правда триста штук кинул?

— Ну, кинул. Друг у тебя клевый, конечно. Полгорода три месяца свои триста штук дожидаются, а этот подошел, глянул на кувшин и достает три бумажки. «Хватит или нет?» — спрашивает. Мне бы сказать: «Гони еще двести!»

— заплатил бы. Но уж больно оторопела от такого.

— Анекдот слышала?

— Который?

— Про «нового русского». Встречаются, значит, в Штатах двое «новых». Один спрашивает: «Почем галстук брал, братан?» — «Сто долларов». — «Ну, ты лопухнулся! Здесь, за углом, такие по двести идут!»

— Нормально! — похвалила Люська.

— А вообще-то Валере у вас на рынке не понравилось, — деланно зевнув, сказал Гребешок. — Час проходил, а нормального шампанского для девушки не нашел.

— Ой, да он не больно его и искал! Он со Светкой Коваленко вон в том павильоне весь этот час проторчал.

— Правда? — очень правдоподобно нахмурился Гребешок.

— Поди спроси сам. Он сразу от меня туда пошел. А оттуда почти бегом за ворота.

— Надо ж, Сева. — Гребешок сделал обиженную рожу и подергал Лузу за рукав. — А нам мозги пудрил: «Целый час искал! Ни хрена не мог найти!»

— Фуфло! — довольно удачно подыграл Луза. Он, свято выполняя приказ старшего товарища, пытался углядеть, не присматривают ли за ними. Пока вроде бы никто подозрительный в поле зрения не попадал.

— А что там продают? — спросил Гребешок невинным тоном.

— Все помаленьку, как в палатке. Чего, решили на Светку поглядеть?

— Ну, в том числе и на Светку, — ухмыльнулся Гребешок, — хотя ты лучше. Это я тебе как врач говорю.

— «Врач» — это от слова «врать»?

— Понимай, как тебе лучше. Чао, розочка ты наша! В павильоне (вообще-то он громко назывался коммерческим магазином «Илларион») особо активной коммерческой деятельности не наблюдалось. Кроме двух продавщиц и кассирши, пересчитывавших что-то у кассового аппарата, в торговом зальчике был только молоденький «барсик» с дубинкой у пояса. Он сидел сбоку от двери и читал фантастическую книжку с жуткими монстрами на обложке.

— Игорек, — заметил Луза, помнивший паренька по прежнему месту службы, — ты не здорово работаешь. Был бы я налетчик, ты бы и проснуться не успел.

— Кому мы тут нужны… — зевнул Игорек.

— Что вас интересует, молодые люди? — с некоторым беспокойством спросила вполне изящная длинноногая блондинка в голубовато-серой униформе. На курточку спереди был приколот прямоугольный значок-визитка с надписью:"Старший продавец Коваленко Светлана Юрьевна».

Гребешок вынул из кармана почти настоящее удостоверение (то самое, с которым он в гостиницу ходил), раскрыл на секунду и представился:

— Капитан Гребнев. Я хотел бы, Светлана Юрьевна, поговорить с вами об этом человеке. — И он вытащил фотографию Воинова-Лушина.

— Опять? — удивилась блондинка. — Второй раз приходите…

— Я лично первый. У вас есть место, где можно спокойно поговорить?

— Только подсобка.

— Сойдет. Мой помощник здесь останется.

В подсобке «капитан» уселся на пластмассовый ящик из-под пустых бутылок, а Светлана — на маленькую скамеечку. Окошек в этом помещении не было, но лампы дневного света, горевшей под потолком, вполне хватало на то, чтоб осветить пятачок пола, стиснутый со всех сторон ящиками и коробками.

— Давайте, Светлана, говорить так, будто вы еще никому ничего не рассказывали, — приветливо улыбнулся Гребешок. — Итак, в известный нам обоим день, примерно в 14.20, вас посетил вот этот гражданин. Где-то около 15.10 он покинул территорию рынка. По некоторым данным, он все это время провел здесь. Это верно?

— Верно.

— Вы знали его до этого?

— Знала. Он дружил с моим братом…

В мозгах у Гребешка чего-то законтачило, и он вспомнил, что на Пустырной, 12, в 67-й квартире, Ростик спрашивал Коваленко. А бабка из 66-й рассказывала ему насчет того, что Сергея убили, отец, Юрий Аркадьевич, от рака умер… Насчет Светы ничего не говорилось, какую-то Наташу вспоминали.

— С Коваленко Сергеем Юрьевичем? — Гребешок сказал это так естественно, будто уже давным-давно знал, что это так. Вообще-то запросто мог попасть пальцем в небо, Коваленко не такая уж уникальная фамилия.

— Да, с ним. У меня других братьев не было.

— С Наташей вы дружно жили? — спросил Гребешок главным образом для того, чтобы выяснить, кем эта Наташа доводилась Коваленкам.

— Издеваетесь?! — на лице Светланы появилась не то что неприязнь, а прямо ненависть. — Влезла в семью, окрутила Сережку, мать уморила, чтобы ей гулять не мешала, пока Сережка в командировки ездил. Меня из моей родной квартиры выжила. Дрянь такая!

— Могу я задать нескромный вопрос? — прищурился Гребешок.

— У вас, милиционеров, все вопросы нескромные, — буркнула Светлана.

— Вы с Ростиславом в близких отношениях были? Светлана немного поежилась и молча кивнула.

— Долго?

— Лучше бы спросили: «Давно?» — саркастически произнесла Светлана. — Отвечу — очень давно. Так давно, что кажется неправдой.

— И когда протекал ваш роман?

— Пять лет назад. Весной загорелись, к осени потухли.

— Странно. А мне казалось, что букет он для вас покупал.

— Покупал для меня. Только я его не взяла. Почти час уговаривал без толку. Вот тут, на этом самом месте.

— Уговаривал взять букет? — Гребешок позволил себе чуточку поехидничать.

— Уговаривал к нему в гостиницу ехать.

— В какую, если не секрет?

— В «Береговию». Эдак лихо: «Бросай всю эту лавочку, я тебе там ванну шампанским налью!» Купец!

Вот тут Гребешок жутко удивился. Выходит, что Ростик ни «хвоста», ни слежки не почуял и собирался спокойно ехать в гостиницу, да еще с бабой, которую намеревался купать в шампанском. Или просто шутил, придуривался? Трудно представить, чтоб ему, если он действительно засек слежку, вообще было до шуток. Да и эта поездка на базар выглядела совсем странно. Отправляясь в «Парк Горького пьяницы», Гребешок предполагал, что Ростик мог очутиться здесь по двум причинам: во-первых, потому, что у него тут была какая-нибудь запасная явка (на которой его, кстати, могли и урыть за ненадобностью), а во-вторых, чтобы сменить прикид. Сначала Гребешку первый вариант казался предпочтительнее. И даже версия выстроилась насчет причин потери Ростиком своей непутевой башки. Думалось, что тем дружкам, у которых Воинов собрался искать убежища, приглянулось то, что было у него в коробочке. Опять же, если он сказал друганам, что за ним хвостили, то те могли начать беспокоиться. Вот для спокойствия его и замочили, поуродовав как Бог черепаху.

А после того как выяснилось, что Ростик с рынка уехал, то Гребешку подумалось, что он заезжал поменять прикид. Слишком светился его московский костюмчик по здешней серости. То, что он уехал в этом же костюме, ничего не говорило. В пакет могли влезть какие-нибудь джинсы тверского производства, курточка, выпущенная здешней швейной фабрикой, и даже что-нибудь типа кроссовок китайского производства. Отъехал от рынка и переоделся где-нибудь.

Но теперь и эта версия накрылась медным тазом.

— Ванна с шампанским… — задумчиво произнес Гребешок после минутной паузы. — Надо очень ненавидеть бывшего возлюбленного, чтоб от такого отказаться. Или я ошибаюсь?

— Ошибаетесь. У меня к нему ненависти нет. Просто я его не люблю, да и не любила никогда. Что было, то прошло. Сейчас у меня жених есть. Я его люблю, он меня тоже. Через месяц свадьба… На фига мне этот Ростик? Хрен знает где носился, сидел, кажется, неизвестно чем занимался. Может, он СПИД поймал где-нибудь. Была бы сейчас одна — может, и переспала бы с ним разок. Но мужу гадить перед свадьбой не хочу.

— Ну и как он отреагировал?

— Матом, конечно. Пугал, что под машину бросится, из окошка выпрыгнет, в гостинице удавится. А я ему так спокойненько говорю: «Веревочку дать? Нам как раз нейлоновый шнур завезли».

— Жестоко, — покачал головой Гребешок. — А что, если б он пошел и удавился?

— Он? Да он так себя любит, что палец сам себе не порежет. Уж я-то знаю! А вот когда он сказал, что меня задушит, испугалась. У нас, сами видите, какой мальчик в охране. Так, для мебели. Ему Ростика даже не оттащить от меня, не то что скрутить. Но тут, слава Богу, ребята с фирмы товар привезли и шли в подсобку. Сразу трое, здоровые, «семь на восемь». А Ростик — молодец против овец. Скис и руки убрал. Сказал только: «Что ж, извиняюсь за беспокойство». Забрал букет и уехал. Я думаю, что он к Наташке подался. Она сейчас опять холостая.

— А почему вы так думаете? — притаив самый горячий интерес к этому сообщению, спросил Гребешок. — У них с Натальей тоже был роман?

— Какой там роман! Просто трахались от скуки и довольны были, что и меня, и Сережку надувают. Сережка дома почти не бывал, а этой сучке все по фигу — лишь бы кто. Отца уже не было, мать болела, я на работе. Между прочим, с Наташкой у него еще до меня началось. И я это знала. Если хотите, я и гулять с ним начала только для того, чтоб Наташке досадить. Сережка эту дуру любил. Вот он-то, если бы узнал, что она гуляет, мог бы глупостей натворить. Думала, отвлеку Ростика, женю на себе, и он от Наташки отвяжется. Фиг! У Ростика и на меня, и на нее сил хватало.

— Значит, вы считаете, что он к Наташе поехал? — Гребешок произнес это с вполне натуральной задумчивостью. Конечно, ему хотелось тут же спросить у Светланы адресок. Но ежели, допустим, продавщица уже сообщила это оперативникам, то, поехав туда, можно нарваться на ментов. Поэтому Гребешок решился на небольшой риск и мелкую провокацию.

— А почему вы об этом раньше не сказали? Тем, кто до меня приходил? — спросил он строго. Рисковал он не многим. Если бы Светлана возмущенно сказала: «Как же так? Я говорила!», то можно было наморщить лоб и посетовать на то, что разгильдяи-подчиненные об этом не доложили. Но его ждала более крупная удача.

— А потому не сказала, — ответила Светлана, — что они меня спрашивали по-другому: «Скажите, а куда он направился по выходе из магазина?» Я говорю: «По-моему, к воротам, на выход». — «А мог он пойти не к воротам, а в парк?»

— «Конечно, — говорю, — мог». Они ни про Сережку, ни про Наташку не спрашивали.

— Значит, раз не спрашивали, можно и не говорить? — пожурил Гребешок. — Жаль, может быть, вы этим направили следствие по ложному пути. Придется мне проверить вашу чистосердечность. Адрес Наташи знаете? И телефончик ее, если можно.

— Пожалуйста. Артемьевская улица, дом 22, квартира 56. А телефон сейчас в записной книжке гляну… — Светлана вытащила маленький блокнотик из кармана своей униформы. — 56-47-34. Сергачева Наталья Антоновна. А теперь можно вопрос задать? За что его ищут?

— Не могу вам этого сообщить, Светлана Юрьевна! — вежливо расшаркнулся Гребешок. — В интересах следствия. Если понадобитесь, официально вызовем, снимем показания по всей форме. Здесь, на рынке, и вообще поменьше говорите на эту тему. Возможно, к вам еще не раз будут подходить люди, справляться насчет Ростика. Требуйте, чтобы их личности подтверждал лично лейтенант Балахонов. Обязательно. Преступник пошел грамотный, удостоверения подделывают просто так. Будьте очень осторожны! Иначе можете оказаться в опасной ситуации. Ну, большое вам спасибо. До свидания!