"Московский бенефис" - читать интересную книгу автора (Влодавец Леонид)

ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА

Бак, судя по показаниям бензомера, был почти полный. Знать бы наверняка, что Чудо-юдо меня не собирается ликвидировать… Тогда можно было бы спокойно, соблюдая правила дорожного движения, ехать домой. Шансов на встречу с джамповцами у меня было немного. Милиция и прочие законные структуры пока еще не раскрутились. Пожарники сейчас скликают их по своим рациям, поскольку взрывы они привыкли наблюдать на химзаводах, нефтебазах, армейских складах, а не на животноводческих фермах.

Соваться сейчас на какую-то оживленную дорогу мне не хотелось. При свете какой-нибудь гаишник мог разглядеть Кармелу и заинтересоваться тем, что у нее руки к дуге пристегнуты. Конечно, на него могло произвести впечатление удостоверение ФСК; а вдруг — нет? Благо, с такими «липами» уже немало народу попадалось. К тому же я толком не помнил, остался ли мой референтский костюмчик в сумке у Кармелы или я его позабыл в полыхающей спальне. Последнее было бы не очень приятно, потому что при взрыве костюмчик мог и не сгореть, а улететь куда-нибудь в сторону. Все ксивы при этом могли сохраниться и дать массу информации о своем владельце.

В общем, требовалось для начала заехать поглубже в лес, подальше от людей и осмотреться.

Я свернул с лесного проселка на узкую просеку и покатил по глубокой колее, продавленной тракторами. Появилась опасность зацепиться карданом за землю, и я остановился. На часах было 15.20 по летнему времени, до темноты оставалось часов семь, не меньше.

— Сволочь… Сволочь… — услышал я шепот Кармелы. Сил орать она не имела, но ругань несомненно адресовалась мне.

— Что, — спросил я, — сгореть лучше было?

— Лучше… — прошипела она. — Лучше!

— А я вот очень не хотел, чтоб ты сгорела. И сам не хотел гореть. Поэтому мы здесь, воздухом дышим и птичек слушаем.

— Ты Толяна убил… Не прощу!

Да, с Толяном получилось некрасиво. С этим я мог согласиться, хотя бы внутренне. Но говорить об этом Тане не следовало. Она могла принять это за издевательство и наговорить мне пакостей. А у меня еще нервишки не улеглись. Врежу сдуру — пришибу. Много ей сейчас надо, полудохлой?

Не обращая внимания на то, что она бормотала себе под нос, я принялся потрошить сумку. Костюмчик был здесь, и все ксивы на месте. В сумке — и «макаров», вписанный в чекистское удостоверение, и подмышечная оперативная кобура. Но самое главное — нашелся радиотелефон Джека.

Я десять раз подумал, прежде чем набрал знакомый код. Все-таки нечасто взрываются «Волги», выданные родным отцом. Но я устал бояться. С больной от угара головой, с распухшей и посиневшей от собачьих челюстей рукой, опаленными волосами и парой ожеговых волдырей на шее, я был явно не в лучшей форме. В спине тоже чего-то ломило, и я подозревал, что мой каскадерный прыжок из окна не обошелся мне просто так. Опять же всплыло воспоминание о каком-то темном прямоугольнике на томограмме… Может, мне и жить-то всего ничего осталось?

И я набрал код.

— Алло, — отозвался Чудо-юдо почти мгновенно. — Слушаю тебя, Джек.

— Это я, — наверно, мой голос был похож на лепет пятилетнего ребенка, который свистнул из шкафа запретное варенье и опасается, что его отшлепают.

— Где ты?

— В лесу, — ответил я. — Где-то между Ярославским и Дмитровским.

— Цел?

— Почти. Собака погрызла и чуть-чуть угорел. Со мной та дрянь, которая угробила Адлерберга.

— Молодец. Ты пеший?

— На «уазике».

— Бензин есть?

— Почти бак.

— Выезжай на любое шоссе, к любому посту ГАИ. Назовешь три цифры: два, три, семь. После этого жди. За тобой приедут в течение получаса. Все, конец связи.

Мне не показалось, что гора свалилась с плеч, но кое-какое облегчение я испытал. Хотя бы потому, что сделал то, чего боялся сделать трое суток. Эти трое суток обошлись человечеству в три десятка жизней без малого. Они унесли старого цыгана, мирно ковырявшегося в картофельных грядках, уцелевшего на большой войне. Они унесли Джека и его ребят — в благодарность за то, что пустили нас с Кармелой ночевать. Наконец, сегодняшний денек стоил жизни Толяну, мужику, у которого все в жизни могло быть далеко не фигово, если б не жутко паршивое стечение обстоятельств. Все остальные, кого я не знал толком, тоже, наверно, в эти дни помирать не планировали. Даже собаки.

А пока я и сам не считал себя вычеркнутым из списка кандидатов на вечный покой. На любом посту ГАИ я мог дождаться тех, кто меня ликвидирует «при попытке…». Или увезет подальше от лишних глаз, а потом опять-таки пристукнет, но ничего не имитируя и не провоцируя.

Но я устал бегать и подозревать. У меня уже голова не варила. Даже инстинкт самосохранения — очень хорошая штука, доставшаяся мне по наследству от Ричарда Брауна, можно сказать, моя палочка-выручалочка, — и тот притупился.

Задним ходом, слушая хриплый шепот Тани, призывавшей на мою голову все муки ада, я въехал обратно на проселок и покатил в прежнем направлении. Минут через десять проселок вывел меня на асфальтовую дорогу, а еще через пятнадцать я притормозил у поста ГАИ, хотя тамошние ребята меня останавливать не спешили. Видуха у меня была еще та: одна рубаха, обгорелая и перемазанная в крови, чего стоила. На лбу чернел — именно так! — все тот же несчастный пластырь, наклеенный в московской аптеке.

Однако, хотя один из гаишников был в бронике и при автомате, укладывать меня на асфальт они не торопились.

— В чем дело, гражданин?

— Два, три, семь… — сказал я. На лицах блюстителей дорожного порядка появились строгость и интерес.

— Ясно, — кивнул мне старший лейтенант, переключил свою рацию на передачу и забубнил в нее, вызывая какой-то «Веник», а когда «Веник» ответил, повторил ему мои цифирьки. Ни к машине не подходили, ни Кармелой не интересовались. Ни одного вопросика! Если б я не видал в прошлом подобных чудес, то, наверно, очень удивился бы. Для Чудо-юда ничего невозможного не было. Он был всемогущ, как Бог Отец, Господи, прости меня, грешного, за это сравнение… Кому он там звонил? Да уж не меньше, чем тому, кто может, как в кино, громко объявить по селектору: «Внимание, всем постам ГАИ…» Впрочем, он мог и выше забраться… От кого я сбежать хотел, червяк несчастный?!

— Присесть не хотите? — спросил старший лейтенант, указывая на лавочку, стоявшую рядом с будкой.

Я с удовольствием уселся, потому что ноги гудели, хотя бегал я немного. И закурить они мне дали. Приятные, нормальные подмосковные ребята. Они после будут втихаря судить и рядить, кто же я был такой, чей опер, ментовский или комитетский, кого ловил, кого поймал и так далее… А сейчас, видя, что я помалкиваю, не спрашивают. Им вс„ цифирьки сказали, которые пришли откуда-то сверху. Эти цифирьки, может быть, Чудо-юдо на лету придумал, а может, они сами по себе чего-то значили. Меня это не касалось.

Странно, но, сидючи на этой лавочке и дожидаясь тех, кого пришлет по мою душу отец, я уже и не размышлял над тем, что будет потом. Что будет, то будет. Все равно уже поздно вмешиваться. Я сам себе ограничил свободу. Осознал необходимость, как нас в институте обучали. А думал я совсем о другом. О том, что сейчас, благодаря моему могучему папочке, немалое число людей, считающих себя честными и ничем не запятнанными, безукоризненно выполняя служебный долг, приказы командиров и начальников, объективно помогают преступнику — то есть мне — уйти от карающего меча закона. И, кроме, быть может, одного-двух, все они действительно ни в чем не повинны, ибо не ведают, что творят. Вот этим парням, что дежурят на этом посту, ихнее начальство объявило, что может приехать мужик, назвать три цифры… А тому начальству звонило другое начальство, а другому — третье, еще более высокое… Система. Машина, механизм, в который где-то закручены несколько моторчиков, рычажков и винтиков, отрегулированных Сергеем Сергеевичем или его друзьями смазанных. Да и сам я — тоже какой-то винтик, рычажок или шестеренка, для чего-то нужная, но легко заменимая.

Послышался легкий гул и стрекот приближающегося вертолета.

— За вами, — порадовал меня старлей-гаишник.

Вертолет, симпатичная американская машинка, уже начинал снижение. Гаишники перекрыли движение, которое было, впрочем, не слишком оживленным, чтобы создать большую пробку. Ротор закрутил вихри пыли у обочин, обдав меня ветром. Пилот посадил его точно на осевую, и из отодвинувшейся двери выпрыгнули один за другим несколько человек в штатском и двое в милицейской форме. Двух штатских я узнал сразу — они были из службы безопасности Центра трансцендентных методов обучения.

— Где девушка? — спросил один из них. Я молча подал ему ключ от наручников и кивнул головой на «уазик».

— Давайте в вертолет, Дмитрий Сергеевич, — вежливо приказал другой. — Мы тут сами справимся.

— Сумку и скрипку не забудьте, — сказал я, хотя был уверен, что эти ребята ничего не забудут.

Они не забыли ничего. Я уже сидел в салоне, когда под руки ввели Таню. Наручники с нее не сняли. Следом втащили футляр, сумку, автомат… Дверь задвинули. Два штатских и один милицейский остались на земле, сели в «уазик». Наверняка он уже давно в розыске. Хозяин будет рад. Ему объяснят, что машину нашли брошенной.

Вертолет плавно оторвался от земли и затарахтел себе вперед. И здесь, в салоне, никто ни о чем не спрашивал, ничем не интересовался.

Летели не больше получаса. Москва лишь на несколько минут показалась по левому борту, а затем впереди замаячили знакомые контуры нашей «деревни». Я даже сумел разглядеть особняк Чудо-юда, хотя он мелькнул под брюхом вертолета всего на какие-то секунды. На посадку пошли в стороне от Центра, на небольшую квадратную площадочку, расположенную позади складского терминала. Нас встречали. Немного поодаль от площадки стоял «Чероки», а рядом с ним — отец, Ленка, Зинка, еще пара-тройка научных людей, мордовороты из службы безопасности и скромненький Лосенок.

Мотор не глушили. Едва я и двое наших эсбэшников вылезли сами, выгрузили вещи и высадили Кармелу, как гаишный вертолет убыстрил обороты винта, обдал всех порывами ветра и, стрекоча, удалился в известном ему направлении.

— Возвращение блудного сына, — прокомментировал Сергей Сергеевич. — Хорош, хорош… Забирай его, Елена Ивановна. Веди в ванную, отмывай, проводи санобработку и так далее. Юрочка, отвезешь!

Ленка подошла, поглядела. Особо зареванной назвать ее было нельзя, но и сказать, что ей эти три дня были в радость — тоже. Конечно, были у меня случаи, когда я и подольше бегал, но тогда Чудо-юдо был в курсе дела.

— Злыдня ты, Волчище… — сказала Хрюшка Чебакова. — Злыдня пакостная. Слышал о таком звере?

— Слышал. Но зато я принес.

— Чего?

— «Главную толкушку»

Ленка впихнула меня в «Чероки», Лосенок вырулил из лабиринта складских заборов, с ветерком прокатил до нашего «дворца».

— Ты хоть не взбесишься, Волчище? — полушутя-полусерьезно спросила Ленка, рассматривая мою распухшую, покусанную руку. — Тебя нормальные собаки рвали? А то, может, залепим тебе сорок уколов?

— Я от уколов скорее сдохну. Нормальная собака, точнее, кобель.

— Все, — доложил Лосенок. — Я свободен?

— Спроси у отца, — отмахнулась Ленка и потащила меня в наш подъезд.

— Ребята где? — спросил я обеспокоенно. Очень мне не хотелось показываться чадам в таком виде.

— Во дворе носятся, — ответила супруга, — вместе с Зинкиными. Не заметят.

— Они как, насчет папки не спрашивали?

— На черта он им? — хмыкнула Хрюшка. — Они и не заметили…

В ванной ей пришлось устроить что-то вроде медпункта. Отмочила со лба спиртом пластырь, обнаружила, что там все затянулось, но тем не менее еще раз смазала йодом.

— Мелкая садистка, — поблагодарил я, морщась.

— Больно? — порадовалась Хрюшка. — Сейчас я тебе еще мазь Вишневского на шею присобачу и покусы зеленкой обработаю… Будешь знать, как бегать от жены!

— Буду! — вздохнул я. На обожженные места Ленка очень ловко наложила марлю с приторно пахнущей мазью, прибинтовала, сделав вид, что собирается меня удавить. Пришлось свесигь язык на сторону и закатить глаза.

— Вот кривляка, — неожиданно серьезно сказала Ленка. Глазенки у нее были счастливые и грустные одновременно. Слезинки в них были, это точно. — Доволен, сукин сын, — проворчала она. — Порохом ведь от башки несет… И на хрен мне это чудо досталось?

— Махнитесь с Зинкой, — посоветовал я. — Как тут Мишенька без меня обходился?

— Мишенька три дня на бровях приезжал. Его Зинка с Лосенком еле-еле на этаж заносили. Толку с него! И ты еще удрал…

— Ты думаешь, я просто так бегал, из романтики?

Ленка шлепнула меня по спине и всхлипнула:

— Оболтус… Знаю я все. Но как представлю себе, что тебя когда-нибудь привезут… Тьфу, прости Господи! — В этот раз приехал — и ладно.

Ленка шмыгнула носом, протерла мокрые глаза полотенцем, встряхнулась и заявила:

— Ладно. Папочка нам обещал загранкомандировку — пусть выполняет. Ты ему все сделал…

Она поглядела на перстень с вогнутым плюсом. Заметила она его, конечно, раньше, но спросить решила только сейчас:

— Это тот самый?

— Может быть, — ответил Я уклончиво.

— У этой, которую ты привез, такой же?

— С выпуклым. Давай пока об этих делах не будем?

— Ладно. Тогда, гнусный Волчище, я тебя стричь буду.

— Уши оставь, — попросил я скромно.

— Посмотрю на твое поведение. Ленка щелкнула в воздухе ножницами и принялась смахивать с моей головы пряди волос под расческу. Потом она осторожно над раковиной вымыла мне голову, стараясь не замочить повязку на шее и царапину на лбу.

Лишь после всего этого она запихнула меня в ванну и стала отмывать все остальное. Ласковая, хорошая, добрая баба. Своя, домашняя… А у меня отчего-то вертелись перед глазами мерзкие сцены из прошедших трех дней: кровь, мертвецы, похабство Джековой «лежки».

И я вспомнил о Таниной кассете, где было записано много чего… Где она? Сгорела в развалинах Толяновой хаты или осталась в сумке, которая сейчас у Чудо-юда? Очень приятно ему будет посмотреть на то, что снял Кот. Еще и еще раз я вспоминал те моменты, когда копался в сумке. Нет, вроде бы, кассеты не было. Если она осталась и сгорела — это прекрасно. Но ведь могла и не сгореть… Ее могли найти пожарные, милиционеры, чекисты. Там, на месте взрыва уже сейчас полно всякого народа. Чем они там будут заниматься — расследовать причины взрыва или искать того, кто оставил там кучу трупов, в данном случае неважно. Важно то, что они увидят в этой кассете зацепочку и начнут искать тех, кто на ней засветился. Джеку, Коту и прочей братии все будет по фигу, ибо их сейчас уже ничто не беспокоит, а вот живым, то есть нам с Таней, этот видеодокумент может принести кое-какие осложнения. То есть осложнения, конечно, начнутся сначала для Чудо-юда, а уж он потом их распределит и на нас. В общем, лучше пока считать, что кассеты не нашли. А то нервов у меня не вагон. Мне еще надо чуть-чуть отойти от всех этих развлечений в Подмосковье.

Ленка сочла, что я отмылся и сказала:

— Вылезай, Волчище!

Я вылез, и она стала меня, будто малыша, вытирать просторным махровым полотенцем. Смешно, но когда я был по-настоящему маленьким, никто этого никогда не делал. То есть, наверно, делали где-нибудь в доме ребенка, но я этого не помнил. А вот Хрюшка Чебакова взялась компенсировать то, что в детстве мне недодали. Той даме, которая биологически являлась моей матерью, это было уже не дано, «Все надо делать вовремя» — это товарищ О'Брайен верно отметил.

Ленка завернула меня в халат, не выдав даже трусов, и объявила:

— Сейчас я проверю «толкушку»! Смотри, чтоб была на месте, не потеряй.

Мне никогда не было особенно стыдно, когда я знал, что «толкушка» где-то там погуляла. Особо я свои приключения не рекламировал, но и стесняться их не хотел. А сегодня отчего-то почувствовал себя как-то неудобно, будто смачно плюнул в чье-то лицо, которое мне приветливо улыбалось. В данном случае мне было стыдно, что Ленка даже с Мишкой не баловалась, а я, исчезнув из дома на три дня, успел насвинячить… Да еще с кем? С такой гадиной, как Кармела. Кстати, а точнее очень некстати, мне вспомнились несколько слов отрывисто брошенных Таней, когда она вручила мне голландский презерватив: «От СПИДа мы умереть не успеем, а вот налетать от тебя я не подряжалась…» А что, если у нее и впрямь ВИЧ в крови нашли? Может, поэтому она и стала she-killer'oм? Все равно терять нечего… Правда, судя по прыткости, помирать ей еще не скоро да и не видно на ней всяких сыпей, фурункулов и прочего. Но все же легкий ознобчик по мне пробежался. В благодарность за заботу подарить любимой женушке СПИД? Это уж совсем свинство.

Ленка втащила меня в спальню, закрыла дверь на защелку, откинула с кровати одеяло и потянула меня к себе:

— А ну, сознавайся, Волчище, с кем ты толок лягушек?

Не мог я сознаться. Сделал усилие, чтоб думать только о Ленке и заставил «толкушку» работать, слушая привычные ласково-пакостные матючки, охи и ахи. Но как назло, хотя было передо мной симпатичное, хотя и немного располневшее Ленкино лицо, призраком вылезало из памяти Танино, злое, бесстыжее, то, что я видел всего-навсего сутки назад, когда она вдруг вцепилась в меня… И еще виделось то лицо, которое было у нее с Толяном прошедшей ночью. Короче, получалось, будто я не с Ленкой, а с Кармелой…

— Хорошо-о… — потянулась Хрюшка, когда дело было сделано. — Но, по-моему, мистер Баринов, все это было приготовлено не для меня.

Догадливая — сил нет! Но вслух я, конечно, ничего не сказал.

— Пошли обедать, — сказала Ленка. — Чего я, дура, цепляюсь? Ну, допустим, не для меня — так все равно ведь мне досталось!